мирскую жизнь пройдя до половины я очутился в сумрачном лесу
Лес Данте Алигьери
Данте Алигьери великолепно выразил в мистическом пейзаже, открывающем «Божественную комедию», состояние своей души, потерявшейся в этом мире, весь её горький ужас:
Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
В дантовском лесу особенно поражает тревожный шелест листвы в эпитетах «дремучий» и «грозящий», которым мы обязаны переводчику Михаилу Лозинскому. Своей инверсией он заставил склониться лесные кроны под могучим порывом ветра. В этой чаще даже слово «слаще» звучит угнетающе.
Переводчик привносит в словосочетание «в сумрачном лесу» тень смерти «умр», которая появлятся несколькими строчками позднее. Словосочетание «смерть слаще» казалось бы должно было увенчать этот мрачный пейзаж души. Но чудо! Именно в этом страшном лесу поэт обретает «благо» и притом «навсегда». Этот чудесный поворот на протяжении уже многих столетий обнадёживает многие отчаявшиеся души.
Благодаря ему Данте увидел Рай и свою Беатриче! Вот как об этой встрече пришет Ю.К. Олеша:
«Рай, по Данте, — это лес. Переход от Чистилища к Раю незаметен. Вдруг становится светлей и безопасней. Изображен ручей, почти река, которая бежит среди леса. Беатриче появляется на колеснице, запряженной грифонами, в белозелено-красной одежде, окруженная старцами. Данте видит все это отраженным в реке. Он встречает ее, стоя на берегу по ту сторону реки. Она благодарит его за то, что он любил ее, но укоряет за суетность, которую он проявлял на земле, — за политиканство.» (Ю.К. Олеша)
Два эти леса расположены по разные стороны земного шара. Между ними воронка ада проходящая сквозь земной шар, Её-то и прелдолевает Данте с Вергилием.
Отрывок из Данте
Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
Не помню сам, как я вошел туда,
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с верного следа.
Но к холмному приблизившись подножью,
Которым замыкался этот дол,
Мне сжавший сердце ужасом и дрожью,
Я увидал, едва глаза возвел,
Что свет планеты, всюду путеводной,
Уже на плечи горные сошел.
Тогда вздохнула более свободной
И долгий страх превозмогла душа,
Измученная ночью безысходной.
И словно тот, кто, тяжело дыша,
На берег выйдя из пучины пенной,
Глядит назад, где волны бьют, страша,
Так и мой дух, бегущий и смятенный,
Вспять обернулся, озирая путь,
Всех уводящий к смерти предреченной.
Когда я телу дал передохнуть,
Я вверх пошел, и мне была опора
В стопе, давившей на земную грудь.
И вот, внизу крутого косогора,
Проворная и вьющаяся рысь,
Вся в ярких пятнах пестрого узора.
Она, кружа, мне преграждала высь,
И я не раз на крутизне опасной
Возвратным следом помышлял спастись.
Был ранний час, и солнце в тверди ясной
Сопровождали те же звезды вновь,
Что в первый раз, когда их сонм прекрасный
Божественная двинула Любовь.
Доверясь часу и поре счастливой,
Уже не так сжималась в сердце кровь
При виде зверя с шерстью прихотливой;
Но, ужасом опять его стесня,
Навстречу вышел лев с подъятой гривой.
Он наступал как будто на меня,
От голода рыча освирепело
И самый воздух страхом цепеня.
И с ним волчица, чье худое тело,
Казалось, все алчбы в себе несет;
Немало душ из-за нее скорбело.
Меня сковал такой тяжелый гнет,
Перед ее стремящим ужас взглядом,
Что я утратил чаянье высот.
И как скупец, копивший клад за кладом,
Когда приблизится пора утрат,
Скорбит и плачет по былым отрадам,
Так был и я смятением объят,
За шагом шаг волчицей неуемной
Туда теснимый, где лучи молчат.
Пока к долине я свергался темной,
Какой-то муж явился предо мной,
От долгого безмолвья словно томный.
О честь и светоч всех певцов земли,
Уважь любовь и труд неутомимый,
Что в свиток твой мне вникнуть помогли!
Ты мой учитель, мой пример любимый;
Лишь ты один в наследье мне вручил
Прекрасный слог, везде превозносимый.
Смотри, как этот зверь меня стеснил!
О вещий муж, приди мне на подмогу,
Я трепещу до сокровенных жил!»
Волчица, от которой ты в слезах,
Всех восходящих гонит, утесняя,
И убивает на своих путях;
Она такая лютая и злая,
Что ненасытно будет голодна,
Вслед за едой еще сильней алкая.
Со всяческою тварью случена,
Она премногих соблазнит, но славный
Нагрянет Пес, и кончится она.
Свой бег волчица где бы ни стремила,
Ее, нагнав, он заточит в Аду,
Откуда зависть хищницу взманила.
И я тебе скажу в свою чреду:
Иди за мной, и в вечные селенья
Из этих мест тебя я приведу,
Яви мне путь, о коем ты поведал,
Дай врат Петровых мне увидеть свет
И тех, кто душу вечной муке предал».
«Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!»
Начальные строки Данте Алигьери Божественная Комедия
(перевод М. Лозинского)
Вдруг страшно стало – жизнь до половины…
Я не в лесу, но все же – в темноте.
Я жил легко, беспечно и невинно.
И вот итог: все ценности не те!
Мечусь, ищу Вергилия наивно…
Но Алигьери из меня не тот.
Конечно, рысь выходит. Вот картина!
Как будто бесконечный анекдот.
Она подходит ближе. Это ирбис!
Вот так мы встретились сто тысяч лет назад…
Она вела тогда меня и кризис
Мне был не страшен. И теперь я рад…
Веди меня хоть в рай, хоть в ад – согласен!
Она мне указала путь к вратам…
Сначала в Ад! А мир наш был прекрасен… –
Подумал я… Но кто же не страдал?
«Оставь надежду, всяк сюда входящий!»
Огнем пылала надпись в небесах.
И я скорей в блокноте записал:
«Нет, не оставлю, хоть сыграю в «Ящик»…»
Заметки на полях: «Сейчас проснусь!»
Мне лишь шестнадцать! Или даже меньше…
Все это бред и сон! Смешная Грусть
Меня поймала в плен и я подвержен
Самовнушению… И все же я боюсь…
«Оставь надежду…» жжет меня сомненье
Мой Ад меня преследует везде!
Я помню это чудное мгновенье…
Передо мной… ах да, не то… не здесь..
И не сейчас. Другое приключенье.
И это было точно не со мной…
Ну вот и все! Я в прошлом – Алигьери.
А в этой жизни я совсем другой.
Пол жизни – значит только пол потери.
И столько же ещё. И мне легко!
Я рад, что был. И пусть ещё не мало!
Так много, что едва произнесу –
Жизнь бесконечна… даже страшно стало…
Я очутился в сумрачном лесу.
Данте Алигьери «Божественная комедия»
Песнь первая
Лес – Холм спасения – Три зверя – Вергилий
Земную жизнь пройдя до половины, [1]
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
Но, благо в нем обретши навсегда,
Скажу про все, что видел в этой чаще.
Не помню сам, как я вошел туда,
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с верного следа.
Но к холмному приблизившись подножью, [2]
Которым замыкался этот дол,
Мне сжавший сердце ужасом и дрожью,
Я увидал, едва глаза возвел,
Что свет планеты, [3] всюду путеводной,
Уже на плечи горные сошел.
Тогда вздохнула более свободной
И долгий страх превозмогла душа,
Измученная ночью безысходной.
И словно тот, кто, тяжело дыша,
На берег выйдя из пучины пенной,
Глядит назад, где волны бьют, страша,
Так и мой дух, бегущий и смятенный,
Вспять обернулся, озирая путь,
Всех уводящий к смерти предреченной.
Когда я телу дал передохнуть,
Я вверх пошел, и мне была опора
В стопе, давившей на земную грудь.
И вот, внизу крутого косогора,
Проворная и вьющаяся рысь,
Вся в ярких пятнах пестрого узора.
Она, кружа, мне преграждала высь,
И я не раз на крутизне опасной
Возвратным следом помышлял спастись.
Был ранний час, и солнце в тверди ясной
Сопровождали те же звезды вновь, [4]
Что в первый раз, когда их сонм прекрасный
Божественная двинула Любовь.
Доверясь часу и поре счастливой,
Уже не так сжималась в сердце кровь
При виде зверя с шерстью прихотливой;
Но, ужасом опять его стесня,
Навстречу вышел лев с подъятой гривой.
Он наступал как будто на меня,
От голода рыча освирепело
И самый воздух страхом цепеня.
И с ним волчица, чье худое тело,
Казалось, все алчбы в себе несет;
Немало душ из-за нее скорбело.
Меня сковал такой тяжелый гнет,
Перед ее стремящим ужас взглядом,
Что я утратил чаянье высот.
И как скупец, копивший клад за кладом,
Когда приблизится пора утрат,
Скорбит и плачет по былым отрадам,
Так был и я смятением объят,
За шагом шаг волчицей неуемной
Туда теснимый, где лучи молчат. [5]
Пока к долине я свергался темной,
Какой-то муж [6] явился предо мной,
От долгого безмолвья словно томный.
Его узрев среди пустыни той:
«Спаси, – воззвал я голосом унылым, –
Будь призрак ты, будь человек живой!»
Он отвечал: «Не человек; я был им;
Я от ломбардцев низвожу мой род,
И Мантуя [7] была их краем милым.
Рожден sub Julio, [8] хоть в поздний год,
Я в Риме жил под Августовой сенью, [9]
Когда еще кумиры чтил народ.
Я был поэт и вверил песнопенью,
Как сын Анхиза [10] отплыл на закат
От гордой Трои, преданной сожженью.
Но что же к муке ты спешишь назад?
Что не восходишь к выси озаренной,
Началу и причине всех отрад?»
«Так ты Вергилий, ты родник бездонный,
Откуда песни миру потекли? –
Ответил я, склоняя лик смущенный. –
О честь и светоч всех певцов земли,
Уважь любовь и труд неутомимый,
Что в свиток твой мне вникнуть помогли!
Ты мой учитель, мой пример любимый;
Лишь ты один в наследье мне вручил
Прекрасный слог, везде превозносимый.
Смотри, как этот зверь меня стеснил!
О вещий муж, приди мне на подмогу,
Я трепещу до сокровенных жил!»
«Ты должен выбрать новую дорогу, [11] –
Он отвечал мне, увидав мой страх, –
И к дикому не возвращаться логу;
Волчица, от которой ты в слезах,
Всех восходящих гонит, утесняя,
И убивает на своих путях;
Она такая лютая и злая,
Что ненасытно будет голодна,
Вслед за едой еще сильней алкая.
Со всяческою тварью случена,
Она премногих соблазнит, но славный
Нагрянет Пес. [12] и кончится она.
Не прах земной и не металл двусплавный, [13]
«Я говорю о вашей жизни». «Божественной комедии» — 700 лет
«Кажущийся спуск — начало подъема»
Зная, как устроена Земля, мы можем представить себе, что дорога в ад является схождением вниз. Однако если вы попробуете нарисовать этот мир и маршрут Данте (прямая линия, без единого отклонения) на листке бумаги, а затем перевернете его, вы сделаете открытие, чрезвычайно важное для понимания «Божественной комедии». Вы увидите, что путешествие сквозь ад — это начало подъема, и этот путь ведет поэта из сумрачного леса к Богу, к свершению желания — через ад, и кажущийся спуск в преисподнюю является началом подъема.
Нужно помнить, что в Средние века макрокосм и микрокосм считали зеркальным отражением друг друга, поэтому схема Данте одновременно изображает и Вселенную, и сердце человека как ее отражение, подобие. Таким образом, жизненный путь ведет нас к обретению нашего истинного «я». Поиск утраченного «я» невозможен без соприкосновения со злом (его воплощение есть ад), но приводит к искуплению и прощению, которое Христос сделал возможным, открыв людям, что Бог есть милосердие (следовательно, это путь к благу и к истине). Благодаря Ему нам доступен опыт рая на земле, знание того, что жизнь спасена. Когда такой человек, как Данте, произносит слова молитвы «Отче наш, сущий на небесах», они значат для него «Отче наш, живущий в глубине Вселенной», иными словами — «Отче наш, живущий в наших сердцах».
Итак, жизненный путь становится путешествием в глубину собственного сердца в поисках своего истинного образа, задуманного Господом.
«Первый шаг — открыть глаза»
Итак, все мы слепы. «Божественная комедия» призвана показать, что есть свет, способный озарить жизнь человека и его сознание, открыть его познанию Истины, воплощению добра и созиданию, исполненному надежды. Человек должен честно признать: мне нужно что-то, способное осветить жизнь, я нуждаюсь в том, чтобы существовал Бог, я нуждаюсь в том, чтобы существовал смысл вещей, смысл, который я не могу обнаружить самостоятельно.
Доменико Петарлини. Данте в изгнании. Около 1860 г.
Не случайно в «Божественной комедии» так часто повторяются слова, связанные со способностью видеть («взгляд» и др.). Действительно, возможность видеть — это спасение. Все в жизни зависит от того, на что мы смотрим, куда устремляем свой взгляд. Ведь нередко случается, что свет есть, но мы живем с закрытыми глазами. Поэтому Данте, наставляя нас перед началом пути, говорит о необходимости первого шага — открыть глаза.
Для чтения текста, а значит, и для вживания в него надо открыть глаза, что сегодня многим дается с трудом. В Библии сказано: «И хотя призывают его [народ] к горнему, он не возвышается единодушно» (Ос. 11: 7). Если так говорил пророк три тысячи лет назад, то, похоже, с этим всегда было непросто, однако сегодня кажется особенно трудным открыть глаза и осознать потребность в свете и истине…
«Я словно ослеп»
Итак, теперь мы готовы приступить к чтению «Божественной комедии».
Земную [нашу] жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
«Нашу жизнь…» Почему Данте использует притяжательное прилагательное в форме множественного числа, когда действующее лицо — в единственном? «Я очутился…» Это важный поэтический оборот. Данте чувствует свою ответственность, ведя людей к жизни, которую стоит прожить, и делает читающего главным действующим лицом: «Я говорю с тобой — и говорю тебе, поскольку все, что я видел, неимоверно близко каждому человеческому сердцу. Для вас я пишу об этом и сопровождаю каждого из вас. Я говорю о вашей жизни».
Для того, чтобы начать жизненный путь, мы должны иметь хотя бы немного любви к себе, немного уважения, давайте начнем хотя бы с этого малого.
Генри Холидей. Встреча Данте и Беатриче
Таково основополагающее условие человеческого существования: с точки зрения природы человек — слеп, ибо не в нас свет. Если мы будем честны и искренни сами с собой, то что мы скажем о себе самих? Лишь об острой нужде видеть и о неспособности видеть.
«Где-то должно быть солнце»
Что это за жизнь, если мы живем слепо и абсурдно, сталкиваясь с предательством того обещания, с которым пришли в мир? Это жизнь настолько горькая, безрадостная и безысходная, что мы проживаем ее, словно уже умерли. Это не жизнь, если «смерть едва ль не слаще». Но — и вот решающие слова, о которых я уже упоминал:
Но, благо в нем обретши навсегда,
Скажу про все, что видел в этой чаще.
Мы находим здесь поразительное понимание непрерывности пути: если поддаться этой слепоте, она определит дальнейший путь. Чтобы продвинуться в поиске добра, содержащегося в жизни, нужно начать с того, что, трезво оценивая свое человеческое положение, не страшиться его. Наша слабость, наша уязвимость, наша ничтожность, наша неспособность спасти жизнь свою и наших детей, жен, мужей и друзей — это бессилие может стать нашей силой. Оно должно преобразиться в молитву, в неустанный поиск блага.
И как ни парадоксально, но даже грехи могут стать началом. Каков же первый шаг?
Не помню сам, как я вошел туда [в этот сумрачный лес],
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с верного следа.
Я не знаю, как там очутился. Другими словами: «Друзья, мы рождаемся в сумраке. Не вследствие какого-то нашего проступка, это исходная сущность человека».
Я в сумрачном лесу, я ничего не вижу, но вот я подошел к холму, туда, где заканчивался темный лес, вселявший ужас в мое сердце, я поднял глаза, включил свой разум. И что подсказывал мне разум? Что где-то должно быть солнце.
Если есть я, то где-то должно быть то, к чему я стремлюсь, иначе никак нельзя объяснить переполняющее меня стремление.
Затем Данте вздохнул с облегчением:
Тогда вздохнула более свободной
И долгий страх превозмогла душа,
Измученная ночью безысходной.
Он увидел, как солнце освещает вершину холма, и почувствовал, что в жизни есть смысл, его страх рассеялся. Так говорит сердце, и так говорит разум… Все религии рождаются из этой констатации разума: я не знаю Его, не знаю, кто Он, но где-то должен существовать Бог…