Что гложет гилберта грейпа читать
Что гложет гилберта грейпа читать
Стоим с братом Арни на окраине города – это у нас ежегодный ритуал.
Мой брат Арни жутко перенервничал, потому как через несколько минут, а может, часов, ну, короче, в течение дня к нам в городок Эндора, штат Айова, войдут колонны большегрузных фур, и прицепов, и жилых вагончиков. На одной фуре прикатит к нам «Спрут», на другой – карусель «Сюрприз» с синими и красными машинками; колесо обозрения приедет аж на двух грузовиках, игровые аттракционы – на прицепах, но что самое-то главное: приедут карусельные лошадки.
Для Арни такое событие – лучше Рождества. Лучше феи, которая приносит подарочек за выпавший зуб, лучше пасхального зайчонка: этих дурацких персонажей могут, похоже, терпеть одни только малявки да недоразвитые взрослые. Арни у нас даун. Ему скоро восемнадцать, и наша семья планирует отметить это событие на широкую ногу. Врачи нам твердили, что дотянет он хорошо если до десяти лет. Стукнуло ему десять – и ничего, живет себе дальше, а врачи теперь говорят: «Ждите с минуты на минуту: Арни может вас покинуть в любой миг». Так что каждый вечер, укладываясь спать, мои сестры, я сам, ну и мама, конечно, все мы думаем: а проснется ли он утром? Иногда хочется, чтоб он еще пожил, а бывает, что и не хочется. В данный момент меня, например, так и тянет столкнуть его под колеса транспорта.
Моя старшая сестра Эми собрала нам корзину для пикника. В литровый термос залила черешневую шипучку «кул-эйд», которую Арни заглотил так стремительно, что у него над верхней губой образовались лиловые усы. Первое, что вам надо усвоить насчет Арни: у него на физиономии вечно красуются следы жратвы и питья, будь то шипучка «кул-эйд», или кетчуп, или хлебные крошки. Физиономия у него – как витрина для демонстрации четырех основных групп продуктов.
Арни ревел без передышки, пока не заснул. А его старший брат, то бишь я, призадумался: каким был бы наш мир, если бы похоже раскаялись все уцелевшие фашисты. Вот вопрос: их когда-нибудь терзают угрызения совести, да так, чтобы от мыслей о былых злодеяниях всем телом корчиться? Или они до того умны, что научились обманывать не только нас, но и себя? Чем хорош Арни: он слишком туп, чтобы обманывать. А может, слишком умен.
Стою с биноклем, вглядываюсь в бесконечную трассу номер тринадцать – никаких признаков наших ежегодных увеселений. Братик мой опустился на коленки, роется в корзине для пикника. Чипсы – оба пакета – уже стрескал, потом оба сэндвича с арахисовым маслом и джемом оприходовал, оба шоколадных пончика, теперь откопал зеленое яблоко и грызет.
Хочу заставить себя не обращать внимания на чавканье Арни, но это несбыточная мечта. Поймите: жует он так, будто только что обнаружил у себя рот и теперь издает смачные звуки добротного секса. От этого сосания и чмоканья меня так и тянет заняться продолжением рода с целой компанией лучших в Эндоре девушек.
Сегодня двадцать первое июня, начало астрономического лета, самый длинный день в году. Еще нет семи утра, а я уже тут, с мелким на буксире. А кто поумнее, тот в это время сладко спит.
Арни оттягивает футболку ниже колен; с нее сыплются хлебные корки и плевки арахисового масла.
– Сколько, сколько еще до лошадок и до всякого такого?
Арни надувает губы, изображает рокот мотора и бегает вокруг корзины, роняя слюни. Потом наконец садится по-турецки и начинает размеренно считать мили.
Я тоже нашел себе занятие: набрал камешков и кидаю в дорожный указатель города Эндора, штат Айова. Указатель зеленый, с белыми печатными буквами, в отличном состоянии, если не считать вмятин, оставшихся после моих прошлогодних упражнений в меткости. На нем указана численность населения Эндоры – 1091 человек, и я вижу здесь неточность, потому как моя учительница миссис Брейнер (преподавала у нас во втором классе) вчера, сидя в кресле-качалке у себя на крыльце, подавилась куриной косточкой и задохнулась. Никто особо не расстроился.
Говорят, когда нашли ее на крыльце, она руками горло сжимала, шея вся была расцарапана, губы в трещинах, а под ногтями следы кожи, до мяса содранной. Неужели и тогда она лыбилась?
Короче, увезли ее труп в Мотли, где Макбёрни держит похоронное бюро. Завтра в землю зароют.
– Это. Лошадки, карусели, лошадки – они же приедут? А?
Живем мы, стало быть, в Эндоре, но, доложу я вам, описывать этот городок – все равно что плясать без музыки. Ну, городок. Фермерский. В центре – площадь. Старая киношка закрылась, теперь ездить приходится за шестнадцать миль, в Мотли, – только там и крутят фильмы. Наверно, половина здешнего народу – шестьдесят пять плюс, так что нетрудно представить, как весело в Эндоре по выходным. В выпускном классе нас было двадцать три человека, из них в городе остались четверо. Ребята большей частью перебрались в Эймс или в Де-Мойн, а самые пробивные рванули в Омаху. Среди тех, кто остался, – мой дружбан-одноклассник Такер. И еще братья Байерсы, Тим и Томми. Эти двое почему остались: из-за жуткой, почти смертельной аварии. Теперь оба вокруг площади гоняют, если можно так выразиться, на своих инвалидных колясках с электроприводом. Братья – главная, можно сказать, городская достопримечательность, тем более что они – близнецы. До того случая их вообще все путали. Но у Тима обгорело лицо, и кожу ему пересадили прямо как поросячью. Парализованы оба, но у Томми вдобавок ступни оторвало.
На днях в интервью нашей ежедневной газете «Эндора экспресс» Тим, который с поросячьей кожей, отметил в этом позитив: теперь их легко различать. Выйдя из детского возраста, каждый из братьев стал отдельной личностью. А это в Эндоре нынче дорогого стоит. Быть личностью. И видеть позитив. Среди наших земляков есть такие, кто лишился своей фермы – банк отобрал за долги, у кого-то сыновья на войне погибли, родня померла от болезней, а они смотрят с полуулыбкой тебе прямо в глаза и рассказывают что- нибудь позитивное.
Но сегодня утром никакой позитив не идет в голову. От фактов никуда не деться: мне двадцать четыре года, из Айовы я выбирался аж целый один раз, и жизнь моя уходит на то, чтобы пасти братишку-недоумка, бегать за сигаретами для матери да упаковывать продукты для уважаемых граждан Эндоры.
Что гложет гилберта грейпа читать
Если вам понравилась книга, вы можете купить ее электронную версию на litres.ru
Вот уже три года мать не выходит из дому; видим ее только мы — дети, да редкие бывшие подруги. В городе, разумеется, о ней судачат, но шепотом. Правда, рассмотреть ее вблизи удается сантехнику, который ежемесячно приходит снимать показания счетчика воды. Однажды приезжал еще доктор Гарви — мы сами его вызвали, решив, что у мамы случился инфаркт. Но на самом деле она то ли чем-то подавилась, то ли кишечные газы в кровоток попали — что-то в таком роде.
Если указать маме на ее полноту или выразить опасения по поводу стойкой прибавки веса, она скажет: «Эй! Я покамест здесь! Жива еще! Не отдала концы в отличие от некоторых!»
Я пытаюсь ей внушить, что неумеренное обжорство равносильно суициду. Но такие слова произносить нелегко.
Эми тащит меня через кухню. Мы останавливаемся на пороге столовой: мама с разинутым ртом сидит в кресле и храпит. Эми указывает пальцем на ее стопы. Отечные, красно-лиловые, сухие, в трещинах. Ни одна пара обуви уже не налезает.
— Можно подумать, — шепчу, — я ног ее не видал.
Сестра снова тычет пальцем куда-то вниз и одними губами произносит:
Не верю своим глазам. Пол под маминым креслом просел, выгнулся наподобие контактной линзы.
— Боже милостивый. — Ничего другого выдавить не могу.
— Это уже не шутки, Гилберт.
Однажды мы с сестрой сели попить пива, и, когда она подобрела, я предположил, что мама когда-нибудь провалится в тартарары и нас освободит. В тот раз мы от души посмеялись.
— Надо что-то делать, — говорит Эми, которой теперь не до смеха.
Чтобы вы понимали: я не плотник. Ремонтировать, чинить — это не мое. А Эми, заметьте, хочет, чтобы я укрепил половицы.
— Причем втайне от нее, — добавляет Эми свистящим шепотом.
Сестра права. Если мама узнает, что под ней вот-вот проломится пол, она будет днями напролет лить слезы.
— Надо с Такером поговорить.
Такер — мой лучший друг. Он обожает работу по дереву: своими руками делает скворечники, вырезает фигурки уток, мастерит стеллажи для своей коллекции пивных банок.
— Когда ты с ним поговоришь?
— Скоро. Реально скоро, обещаю.
— Давай прямо сегодня.
— Сегодня мне на работу.
— Ясное дело, Эми. — Пытаюсь уклониться, потому что ее лицо искажается все той же нелепой гримасой.
— Тогда вечером. Ладно, Гилберт? Гилберт, мы договорились?
Рявкаю: «ЛАДНО!» — и мама, всхрапнув, просыпается.
— Доброе утро, мама, — говорит Эми. — Завтракать будем?
Дальше — по накатанной. Мама возмутится: «А сама-то ты как думаешь?» Эми спросит: «Что сегодня приготовить?» — и мама закажет либо стопку блинчиков, либо пару вафель, либо гренки, а к ним полфунта бекона, причем, скорее всего, с яичницей — глазуньей или омлетом — из нескольких яиц, и перца не жалеть. Каждое блюдо должно быть перченым. Эми выполнит любой мамин каприз, и все получится очень вкусно, и мама, как большая девочка, съест все подчистую.
— Где, интересно знать, наш Арни? — преувеличенно громко вопрошаю я. — Куда же он подевался?
На пороге появляется Эми и цедит из-за сетки:
— Спасибо, что переговорил с Такером.
Я морщусь — дескать, да какие проблемы, указываю на колючий куст и спрашиваю:
— Ты, случайно, не видела Арни? Как сквозь землю провалился.
Эми в этой игре — профи.
— Гилберт, я думала, Арни с тобой.
— Что ты, со мной его нет.
— Плохо дело: я рассчитывала, что он поможет мне готовить завтрак.
— Я сам его обыскался.
Вечнозеленые заросли хихикают.
— Мама проснулась, кушать хочет. Наверно, придется мне самой над блинчиками колдовать!
Тут поднимается дверь гаража, и оттуда выходит Эллен, в красно-белом полосатом бикини. Ногти на ногах и на руках покрыты одинаковым ярко-алым лаком. Она раскладывает наш единственный шезлонг и ложится позагорать на утреннем солнце. Чтобы вовлечь ее в редчайшую общесемейную забаву, спрашиваю:
— Эллен, ты, случайно, не знаешь, где твой брат?
Полный игнор. Перевожу взгляд на Эми. Хвойники проявляют беспокойство.
— Сестренка, ты меня слышишь? У нас Арни пропал.
Эллен листает журнал «Космополитен». Еще злая после утренней свары.
— Ищем-ищем, а найти не можем. Ты не подскажешь, где его искать?
Изображается внимательное чтение.
Эми терпеть не может, когда ее вопросы остаются без ответа.
— Эллен, ты меня слышишь?
— Да нет же, — возражает Эми. — Гилберт проверял.
— Конечно проверял, — поддакиваю я.
— Гилберт слеп, лжив и предельно глуп!
Ни о чем не догадываясь, Арни поднимается из кустов и выкрикивает свое традиционное: «Гав!» Я со стоном падаю оземь:
— Ты меня напугал, Арни. Боже, как ты меня напугал.
С пригоршней свежей хвои в волосах и с жирной полосой грязи на губах, он хохочет, да так, что мы волей-неволей вспоминаем о его слабоумии.
Эми объявляет: «Завтрак», — и Арни мчится в дом — поглазеть, как она готовит.
А я иду к своему пикапу, сажусь за руль, движок заводится с полтыка. У меня синий «форд» семьдесят восьмого года: хотя днище разъедает коррозия, вы бы не отказались на таком прокатиться.
Прежде чем сдать задом и выехать с дорожки, изучаю свою сестрицу. Обычно все нормальные люди загорают у себя за домом — по крайней мере, так принято у нас в Айове. Но Эллен сразу вам скажет, что она — не все. Для нее не секрет, что в здешних краях она самая симпатичная девчонка. Занимая стратегическую позицию на нашей закапанной маслом подъездной дорожке, она прекрасно сознает, что весь день мимо того места, где она поджаривается на солнце, будут проезжать легковушки, грузовики и велосипеды со всей округи. Эллен любит быть в центре внимания.
У меня давно зреет мысль приобрести для Арни киоск по продаже газировки. Это будет золотое дно: не пропадать же стараниям сестрицы. Сигналю, хотя звук этот терпеть не могу. Эллен поднимает глаза, и я, делая шаг к примирению, машу ей и кричу:
Она молча выставляет вперед кулак, из которого к солнцу поднимается средний палец. И остается торчать, как свечка.
Вообще-то, сестра меня любит — просто сама еще об этом не догадывается.
Жду, чтобы сложился средний палец, но, поскольку этого не происходит, выруливаю на дорожку и убираю ногу с тормоза. С пикапом вдвоем неспешно надвигаемся на Эллен. Она по-прежнему смотрит вверх, уверенная в своей победе. Чем я ближе, тем громче хохочет. В метре от нее резко сигналю, и она, вздрогнув, соскакивает с шезлонга. Оттащить его с дорожки уже не успевает: я ударяю по газам, и шезлонг с треском исчезает под колесами.
Эллен шарахается в сторону, вся красная, под цвет своих ногтей и полосок на бикини. Готова разреветься, но кому охота портить макияж?
Все было бы еще терпимо, говорю я себе, сдавая задом, если бы не этот средний палец. Гилберт Грейп хамства не прощает. Так и знайте.
Эллен пытается кое-как собрать шезлонг, а я задним ходом двигаюсь к проезжей части. Вижу: из окна гостиной смотрит Арни. И бьется лбом о стекло. Раз семь или восемь, пока его не оттаскивает Эми.
Что гложет гилберта грейпа читать
Если вам понравилась книга, вы можете купить ее электронную версию на litres.ru
В Эндоре два продуктовых магазина. Прямо на главной площади стоит гастроном «Лэмсон», где я работаю, а на окраине города — супермаркет «Фудленд», где закупаются все кому не лень.
«Фудленд» построили в октябре минувшего года. Там, по слухам, продаются любые хлопья для завтрака, какие только можно вообразить, а откуда-то с потолка свисают итальянские колбасы. Говорят, в любом из четырнадцати проходов тебя встречает улыбчивый дежурный персонал. На входе установлены особые двери с электроприводом, которые распахиваются сами собой, как только покупательская нога ступает на черный резиновый коврик. Многие утверждают, что подобных чудес в Эндоре отродясь не бывало. Ко всему прочему в торговом зале включается стереосистема, из которой льется музыка, как в зубоврачебном кабинете или в лифте, — не знаю точно, как такая называется. В свое время «Эндора экспресс» писала, что эта музыка призвана успокоить покупателя, умиротворить. Куда там! В «Фудленде» все не как у людей, даже кассовые аппараты: к ним подъезжают ленты-транспортеры, какие разве что в Де-Мойне увидишь, — кто бы мог подумать, что они придут к нам в Эндору.
Кто меня дернул за язык расписывать вам «Фудленд»? Я вообще не намеревался упоминать эту помойку, но разве о ней умолчишь? Иначе ведь толком не объяснить, что представляют собой мистер Лэмсон и гастроном «Лэмсон» и почему я, Гилберт Грейп, до сих пор держусь за эту свою работу.
В гастрономе «Лэмсон» вы не найдете ни дверей с электроприводом, ни транспортеров, ни электронных кассовых аппаратов. В магазине всего четыре прохода, каждый семи метров в длину. При этом в «Лэмсоне» есть все, что требуется нормальному человеку. Но если кому нужны всякие технологические примочки, чтобы убедиться в правильности своего выбора, то таким недоумкам прямая дорога — в «Фудленд».
У нас в «Лэмсоне» все ценники пишутся от руки. Мы общаемся с покупателями, здороваемся, не натягивая фальшивую улыбочку, каждого знаем по имени. «Здорово, Дэн». «Здрасьте, Кэрол». «Приветик, Марти, помощь нужна?» Если вы пожелаете расплатиться чеком, мы не станем требовать кучу сведений и никого не заставим доказывать, что он не верблюд. У нас таких загонов нет. Мы даем понять, что своим покупателям верим на слово. Покупки ваши разложим по пакетам и донесем до машины.
Возможно, из-за такой непомерной порядочности к нам и не ломятся толпы. Возможно, мистер Лэмсон — постоянное мерило людских недостатков. Человек, который с утра до вечера вкалывает, причем изо дня в день, который любуется каждым яблоком, вынутым из коробки, и благоговеет перед каждой жестянкой супа, служит для каждого из нас немым укором.
Я начал подрабатывать у мистера Лэмсона в четырнадцать лет, а после окончания школы, то есть семь лет назад, перешел на полную ставку.
Гастроном занимает белое, декорированное красным здание, ступеньки серые, вывеска без затей: «Продуктовый магазин „Лэмсон“. Обслуживаем вас с 1932 года».
Толкаю дверь с надписью «Вход» и за кассой вижу мистера Лэмсона. Его супруга — женаты они сто лет — сидит в каморке, где у нас контора величиной с чулан, и считает мелочь. Покупателей — ни души. Я надеваю снятый с крючка фартук; хозяин говорит:
— Доброе утро, Гилберт.
— Здравствуйте, босс. — Просовываю голову в чулан. — Доброе утро, миссис Лэмсон.
Хозяйка поднимает голову и светится добрейшей улыбкой. Беру в торце зала швабру и начинаю мести проход номер один.
Мистер Лэмсон, засунув руки в карманы, направляется ко мне:
— Все в порядке, сынок?
— Тебе как будто десять лет прибавилось. Мамулик, ты только посмотри на Гилберта.
— Дома какие-то неурядицы?
Дома всегда неурядицы.
— Нет, сэр, — отвечаю ему, — ничего такого.
Миссис Лэмсон высовывает голову из чулана:
— У него усталый вид, вот и все. У тебя усталый вид, вот и все.
— Вы на меня смотрите как на умирающего, не надо так, пожалуйста, я не умираю. Просто очень рано встал. Водил Арни встречать аттракционы. Не выспался.
— И как они выглядят?
— Аттракционы? Вроде обыкновенно. Все то же старое рухло.
Мистер Лэмсон кивает, как будто и впрямь знает, о чем я. Возвращается за кассу, с треньканьем отпирает ящик и приносит мне хрустящую пятерку:
— То есть? — не понимаю я.
— Арни, карусели. Этого хватит, чтобы пару раз прокатиться, верно?
— Конечно, сэр. На целую пачку билетов хватит.
— Вот и славно. — Мистер Лэмсон уходит.
Ради Арни он готов на все. Убираю пятерку в задний карман и мету дальше.
Приближаюсь к концу прохода номер четыре: набираю скорость — и вдруг вижу две ступни в женских туфлях. Над туфлями клубится пыль. Поднимаю взгляд: передо мной стоит миссис Бетти Карвер, одетая как училка воскресной школы. Чихает.
— Пожелай мне здоровья.
— Когда при тебе кто-нибудь чихает, полагается говорить «будьте здоровы».
— Не могу дотянуться до овсянки «Квакер». Достанешь?
Слыша в свой адрес «мэм», она улыбается. Замечаю, что у меня под ногтями чернозем. Пытаюсь спрятать руки.
Овсянка «Квакер» стоит у нас на верхней полке в проходе номер три: мне хватает росту, чтобы дотянуться. Вручаю покупательнице коробку. Из-за угла появляется мистер Лэмсон и говорит:
— Вижу, Гилберт уже достал. Вот и славно.
И тут миссис Бетти Карвер как прорвало:
— Гилберт — хороший работник?
— Конечно. Лучшего у меня не бывало.
— Надежный, как я понимаю? Ответственный?
Шагает за мистером Лэмсоном к расчетному узлу.
— В таком случае я, видимо, чего-то не понимаю. Почему, как по-вашему, он просрочил выплату страховых взносов? За свой пикап. Как вы считаете, почему?
Миссис Бетти Карвер — жена Кена Карвера, который владеет единственным уцелевшим в Эндоре страховым агентством.
— Боюсь, об этом придется спросить Гилберта.
Она поворачивается ко мне.
— Простите, — говорю. — Я сегодня все улажу.
— Обязательно, — говорит мистер Лэмсон. — Вообще-то, Гилберт, лучше тебе прямо сейчас сбегать и утрясти это недоразумение.
— Нет! — Миссис Карвер почти кричит. Потом переводит взгляд на меня и замогильным голосом, как в церкви, продолжает: — Я считаю, приходить лучше после обеда.
Молча изучаю свои кроссовки.
Миссис Бетти Карвер исчезает вместе с овсянкой «Квакер».
— Вот артистка, ей бы в кино сниматься, — изрекает миссис Лэмсон. — Верно, папулик?
— Отчего же нет? — глядя на меня, отвечает мистер Лэмсон. — А ты как думаешь, Гилберт: получится из нее кинозвезда?
Я иду за шваброй и возвращаюсь к уборке.
Проходит минут сорок; после миссис Бетти Карвер других покупателей нет как нет. Я держусь в торце зала. Мистер и миссис Лэмсон — у входа. Открывая коробку яиц, две штуки я выронил. Еще три раздавил в руках. С шумом валюсь на пол и ору:
— Зараза! Вот черт! Как такое может быть!
По проходу номер три ко мне спешит мистер Лэмсон:
— Что такое? Что случилось?
Видит разбитые яйца. Я сижу на полу, закрывая лицо руками:
— Ну что за невезуха? Простите, босс, я так виноват…
— Ничего, сынок. Просто сегодня не твой день.
— Послушай меня. Ты тут прибери, ладно? А потом ступай, отдохни как следует.
— Нет, это невозможно.
— Гилберт, я же вижу, когда тебе требуется отдых.
Собираю руками скорлупу, потом замываю остальное, отчасти доволен своим лицедейством, отчасти стыжусь обмана. Такого доброго, такого честного человека, как мой хозяин, еще сыскать.
Вешаю свой фартук на крючок; приближается мистер Лэмсон:
— Одно дружеское напоминание. Конечно, мое дело — сторона, но…
— Как раз собирался сегодня решить этот вопрос, сэр.
— Я так и думал. Ты хороший работник, сынок. Лучший из всех, какие у меня были.
Некоторое время тому назад я бы с ним согласился.
Иду к дверям, а он меня окликает:
Останавливаюсь, смотрю на него.
— Как по-твоему, что тебя держит на плаву?
У меня язык отнялся. Вопрос на засыпку.
— То, что… — Мистер Лэмсон делает паузу: как бы готовится изречь жизненно важную истину. — То, что…
— Да? — Уже хочется его поторопить.
— То, что жизнь готовит нам прекрасные сюрпризы.
Делаю вид, что обдумываю такое пророчество, затем с улыбкой, мол, «будем надеяться», продолжаю двигаться в сторону выхода — и тычусь не в ту дверь.
Сажусь за руль, включаю зажигание.
В магазине хозяйка приносит мужу чистую ветошь, и он принимается драить кассовый аппарат. Не иначе как они почувствовали мой взгляд: оба повернулись в мою сторону и дружно машут.
Что гложет гилберта грейпа читать
Если вам понравилась книга, вы можете купить ее электронную версию на litres.ru
Когда я уже готов ступить на крыльцо, Эллен поднимает раму и спрашивает, не желаю ли я посмотреть на останки шезлонга.
— Мертвечиной не интересуюсь, — отвечаю я, входя в дом.
— Теперь понятно, почему ты даже сам себе неинтересен. — Эллен думает, что я ее услышал, но она ошибается.
По ТВ началась рекламная пауза, но Эми с мамой хлебом не корми — дай посмотреть рекламу. Возвращаюсь в кухню, сам не знаю зачем; остается только быстро взбежать наверх и юркнуть к себе в комнату, не столкнувшись ни с кем из домашних. Но под лестницей, в чулане для верхней одежды, замечаю спящего Арни с шоколадной обводкой губ. Не хочется его будить; приноравливаюсь так и этак, чтобы поднять. Наш бутуз потихоньку толстеет и своей массой грозит содрать мне обгоревшую кожу рук.
Ногой распахиваю дверь к нему в спальню. У него двухъярусная койка, причем спит он на верхнем ярусе: считает, что где-то там находится рай. Было время — мы с ним жили в одной комнате. Но я при первой же возможности, когда нас покинул один из Грейпов, организовал для себя отдельный угол. Комната Арни завалена игрушками. До кровати надо пробираться по узкой, извилистой тропе. По утрам Эми аккуратно заправляет ему постель.
Опускаю его на нижнюю койку, с верхней откидываю одеяло, стягиваю с Арни тапки, стягиваю носки, беру его на руки — и слышу хихиканье. Притворяюсь глухим — так ему интересней. Но он говорит:
— А я не спал. Я тебя обхитрил! — (Поправляю одеяло.) — Обхитрил! — не унимается Арни.
Без единого слова выключаю свет. Спускаюсь, чтобы только пожелать нашим спокойной ночи. Эллен сидит в кухне и пластмассовой ложечкой размешивает йогурт. Даже сама брезгует есть из посуды, которую изредка якобы моет.
Перехожу в гостиную: Эми щелкает пультом, переключаясь с пятого канала на восьмой. Мама бормочет:
— …дожить до восемнадцатилетия моего мальчика. Неужели я…
— Что ты, что ты, мама, — встревает Эми.
— Позволь мне закончить.
Мама умолкает, изо рта вываливается здоровенный язык, будто кит, который выныривает из воды глотнуть воздуха, — по каналу «Нэшнл джиогрэфик» показывали.
— Ну вот, забыла, что хотела сказать. — Она замечает меня, глаза на миг вылезают из орбит, голова откидывается назад, потом лицо смягчается. — Господи Исусе!
— Гилберт, боже мой! На какой-то миг…
— Да что стряслось? — удивляется Эми, выключая звук.
— На какой-то миг мне показалось, что вошел Альберт. Я чуть не окликнула: «Альберт!» Еле удержалась.
— Ничего страшного, мама, — говорит Эми. — Гилберт и в самом деле немного похож на папу.
— Немного? Да он — отцовская копия.
Напрасно я спустился пожелать всем спокойной ночи. Что меня дернуло?
Мама, вытянув губы, сует в рот очередную сигарету. Ее толстые пальцы жаждут чиркнуть спичкой. Спичка никак не зажигается, мама берет вторую. Эми тянется своими толстеющими день ото дня руками, чтобы помочь, но мама крепко стискивает кулак, выпаливает крякающий смешок и топает обеими ногами по полу. Стол дребезжит, со стены падает какая-то репродукция.
— Прекрати топать! — Я срываюсь на крик.
Мама замирает. Потом вытаскивает изо рта незажженную сигарету и достает из пачки новую, уничтожив меня взглядом:
— Это мой дом, Гилберт.
— По крайней мере, таково мое мнение. Эми? Это мой дом?
— Эллен? Поди-ка сюда, солнышко.
На пороге возникает Эллен со своим йогуртом:
— Это ведь мамин дом, разве нет?
— Но я же мать, верно? — (Обе кивают.) — Эми… Эллен… девочки… ответьте: я имею право топать ногами в своем собственном доме? — Сигарета у мамы во рту дергается вверх-вниз. — Подтвердите, что в своем доме я имею право делать все, что заблагорассудится. И по какой причине? Почему вы считаете, что я имею право делать все…
— Потому, что это твой дом, — в один голос перебивают они.
Мама переводит взгляд на меня.
Бубня: «Пардон, пардон», отступаю к лестнице.
— Вот и отец так же говорил. «Пардон». Я поначалу думала, у него среднее имя такое. И куда этот «пардон» его завел?!
Мне хочется взвыть: топай, мама, хоть всю ночь. Провались ты в подпол. Но вместо этого я спокойно говорю «доброй ночи» и через две ступеньки устремляюсь наверх.
Телевизор опять зашумел: передают какое-то ток-шоу, в студии аплодисменты. В зеркале над раковиной изучаю свою физиономию. Обгорелую кожу, почти багровую красноту. Выдавливаю на ладонь колбаску крема и наношу на лицо, чтобы унять жжение. Щеки, нос, подбородок — все скользкое. Аплодисменты в студии нарастают; я раскланиваюсь.
Арни в койке, Эллен у себя в комнате крутит пластинки, внизу Эми выкладывает на блюдо богатый ассортимент канапе и птифуров, чтобы маме было чем подкрепиться в ночные часы. Я, опустив стульчак, сижу на толчке в верхнем туалете и разговариваю по телефону.
— Гилберт, дело — швах.
— Что ты имеешь в виду?
— Все меняется, — продолжает Такер. — По сравнению с прошлым разом, когда я к вам заходил, твоя мать раздалась чуть ли не вдвое.
— Она же габаритами с аэростат, клянусь.
— Я в курсе, Такер. Тебе не приходит в голову, что мне это известно?
Тут вдруг под дверью начинается форменная истерика:
Второе пришествие Эллен.
— Открой, пожалуйста! Скорее!
— В нижнем туалете нет того, что мне нужно!
Даже Такер забеспокоился от ее воплей:
— Да эта засранка, сестра моя.
— А кстати. Ты вообще собираешься организовать мне свидание? Не стоит с этим тянуть.
Такер положил глаз на Эллен, когда ей исполнилось девять лет. Все эти годы, когда мне от него требовалось какое-нибудь одолжение, я сулил, что в скором времени он сможет с ней встретиться.
— Гилберт, пожалуйста, открой. Ты не понимаешь. Это вопрос гигиены! — С лестничной площадки Эллен орет вниз: — Эми! Эми! — Молотит в дверь кулаками, бьет ногами. Как же от нее много шуму.
— И эту мымру ты хочешь позвать на свидание? Эту горлопанку? Да от нее шум один и больше ничего.
Он слушает, но распинаюсь я вхолостую.
Ну вот, теперь и Арни завопил. Не лежится ему под одеялом.
— У девушек в моем возрасте! Бывают… кровотечения!
Шарю под раковиной. Нахожу голубую с розовым коробочку, вытаскиваю запечатанный в белую бумагу тампон и не спеша просовываю под дверь. Эллен тут же выхватывает эту штуковину и убегает. А всего-то и требовалось: попросить.
— Так что там насчет пола, Такер? Какие будут предложения?
— Есть у меня одна мыслишка. Только стремная. Боюсь я за твою мать. За ваш дом. За тебя.
— Не забывай: наши возможности не безграничны.
Слышу тук-тук-тук, цап-царап — в дверь скребется Арни.
Открываю, впускаю брата в сортир и вновь как следует запираюсь. Арни расплывается в улыбке, как будто его только что приняли в тайное общество.
— Что ты там начал говорить?
— Я разработал единственное, на мой взгляд, решение, — излагает Такер, — которое сможет ее спасти.
— Завтра поедем за пиломатериалами.
— Это обойдется недешево.
— Мы тебе заплатим сполна.
— С вас я денег не возьму. А вот материалы обойдутся недешево. Мои услуги прилагаются.
Арни дергает меня за футболку. Я отталкиваю его руку. Он жмет на рычаг слива, и сортир наполняется шумом спускаемой воды. Такер спрашивает:
— Тебя там что, на корпус пробило?
— Брешешь. Можно подумать, я не слышу, как ты воду спустил. Просрался, значит.
— Лучше признайся. Еще не хватало нам с тобой другу врать.
— Я слышал спуск воды, Гилберт. Такера ван Дейка не проведешь.
— До завтра, Такер. — Вешаю трубку.
Арни похлопывает меня по руке:
— Завтра у нас важный день. Будем кататься на лошадках.
— Хм. А давай прямо сейчас. Прямо сейчас и поедем.
— Сейчас лошадки спят. И тебе того желаю.
— Ты же знаешь: мне на завтра дали выходной.
— А знаешь почему? Потому что мистер Лэмсон решил устроить тебе праздник. Он даже скинется с нами на билеты.
— В честь приезда лошадок?
Он разворачивается и бредет к себе.
— Спокойной ночи, Арни.
— Спокойной ночи, Арни. А не «до свидания». Спокойной ночи.
— «До свидания» говорится перед отъездом. — (Ему что в лоб, что по лбу.) — А ты никуда не уезжаешь.
Плетется по коридору. Провожаю глазами его широкие ступни, лохматые волосы. Он громко пукает. Тяжелый дух выветрится не сразу, надо подождать.
На Рождество я, воспользовавшись своим набором для резьбы по дереву, смастерил для него вывеску с надписью: «Жилище Арни». И прибил к двери, чтобы он безошибочно находил свою комнату.