Трансгрессировать что это значит
Значение слова «трансгрессировать»
трансгресси́ровать
1. спец. испытывать (испытать) трансгрессию
2. фант. переместить в другую точку пространства
Делаем Карту слов лучше вместе
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать Карту слов. Я отлично умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: подправлять — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Синонимы к слову «трансгрессировать»
Предложения со словом «трансгрессировать»
Понятия, связанные со словом «трансгрессировать»
Отправить комментарий
Дополнительно
Предложения со словом «трансгрессировать»
Конечно, через стены эти двое просачиваться не умеют и трансгрессировать вряд ли способны, но они могут связаться со своими сообщниками.
Но ты сможешь унести лишь то вознаграждение, что возможно трансгрессировать, так что слишком много не воображай!
Примечательно, что античная трагедия, которая строилась вокруг таких составляющих, как гордыня (hubris), умопомрачение (ate), возмездие (nemesis), предполагает хюбрис героя как яростный выплеск дерзости, необходимый ему, чтобы трансцендировать или трансгрессировать границы данности, дозволенности, нарушить порядок соответствий.
Словарный запас: ТРАНСГРЕССИЯ
Последняя выставка современного искусства оставила странный осадок в душе? Не волнуйтесь, у вас трансгрессия! От шуток к делу: что такое трансгрессия и почему о ней так часто говорят кураторы и арт-критики.
ЧТО НАПИСАНО В СЛОВАРЕ
«Трансгрессия — одно из ключевых понятий постмодернизма, фиксирующее феномен перехода непроходимой границы и прежде всего — границы между возможным и невозможным: „трансгрессия — это жест, который обращён на предел“ (Фуко), „преодоление непреодолимого предела“ (М. Бланшо)». (« История философии. Энциклопедия »)
ЧТО ГОВОРЯТ ЭКСПЕРТЫ
Антонио Джеуза, доктор философии, куратор, критик, специалист по видеоарту
Я сейчас смотрю в окно, и в нём видно табличку «Курить запрещено» — красный круг с перечёркнутой сигаретой — всем понятный знак. А рядом с ним стоит человек и курит. Это самое элементарное, простейшее объяснение трансгрессии. То есть что-то запрещено по определению, но человек всё равно это делает. Трансгрессия подразумевает нарушение границ, законов или традиций, если речь идёт об искусстве. Если художник действует вопреки сложившимся правилам, мы говорим о трансгрессии.
Когда я был студентом в Лондоне, нам читали цикл лекций об американском кино второй половины прошлого века, которое было связано именно с нарушением традиционных устоев. Курс так и назывался «Трансгрессия». Речь в нём шла о новых формах нарративности в 50-х и 60-х. Эти фильмы предлагали темы и формы, которые Голливуд и мейнстрим тогда даже не рассматривали. Темы могли быть разные, иногда довольно жёсткие, например оргии. Или подход мог быть более формальным, но автор использовал длинный-длинный кадр, который затягивался на 20 минут. Мы смотрели фильм, в котором восемь часов показывается только здание Эмпайр-стейт-билдинг, больше на экране ничего не происходит. Надо сказать, это было смертельно скучно, но именно через такие формы можно понять, что есть трансгрессия. То есть художники, в данном случае режиссёры, предложили новую грамматику в визуальном искусстве, нарушили правила нарративности, использовали новые ракурсы и темы. Позже трансгрессия в этом курсе раскрывалась через андеграундные произведения, работы, посвящённые байкерам, хиппи — тем, о ком ранее не говорили.
Парадокс искусства заключается в том, что оно не может существовать без традиции. Оно как раз заключается в развитии, прогрессе традиционных форм. Но именно благодаря этому факту трансгрессия имеет место в искусстве. Возьмём работы Пикассо. Зритель ожидает увидеть в портрете чёткие черты лица, и вдруг перед ним возникает вроде всё то, что должно быть у обычного человека, но в иной форме. В этот момент трансгрессия происходит со стороны зрителя: границы его ожидания разрушаются.
Трансгрессия может быть достигнута и более простым путём (на первый взгляд). В фильмах 70-х годов художник мог не нарушать ничего визуально, но за основу сюжета брал самую обычную домохозяйку и её жизнь. Для зрителя вдруг оказывалось, что жизнь женщины намного многообразнее и заключается не только в стиральной машине и готовке ужина для мужа. Хотя этот образ долго насаждался. То есть трансгрессия происходит на концептуальном уровне, на уровне идеи.
Когда мы говорим о трансгрессии в современном искусстве, все вспоминают «Чёрный квадрат» Малевича и писсуары Дюшана. То есть о дематериализации произведения искусства: ready-made, готовый предмет становился произведением. И людям, искусствоведам, историкам, кураторам пришлось очень долго думать, разбираться, потому что в работах Дюшана трансгрессия произошла на очень многих уровнях. То есть художник, по сути, сказал: «Перестаньте думать, что объект, который художник создавал в своей студии, есть произведение искусства; искусство — это жест». И он взял и принёс в галерею предмет, который уже был на улице. Дальше можно рассматривать очень много художников, в том числе дадаистов, которые показали мир через иронию. Все они стремились показать людям, что искусство — это не продукт, а концепт, нет разницы между искусством и жизнью. Сам факт, что люди ходили на выставки дадаизма, — это уже трансгрессия.
Создание искусства никогда не является коммерческим делом. Коммерческое отношение может появиться, но только потом, уже когда есть объект произведения. И денежный эквивалент никак не объясняет, не раскрывает процесс искусства, это совершенно другое. Художники создают искусство потому, что по-другому жить не могут. И лично для меня трансгрессия — это, наконец, понимать: искусство — движение, и это движение важнее, чем продукт. Потому что мир нам объясняют не произведения, а художники.
ТРАНСГРЕССИЯ
Полезное
Смотреть что такое «ТРАНСГРЕССИЯ» в других словарях:
трансгрессия — трансгрессия … Орфографический словарь-справочник
Трансгрессия — Трансгрессия: Трансгрессия философское понятие Трансгрессия наступление моря на сушу в результате опускания земной коры либо повышения уровня моря. Трансгрессия усиленное (или ослабленное) проявление какого либо генетического признака … Википедия
ТРАНСГРЕССИЯ — (от лат. transgressio переход, передвижение), наступление моря на поверхность суши в результате опускания земной коры под влиянием тектонических движений или (реже) поднятий уровня Мирового океана. Так, в четвертичном периоде были трансгрессии:… … Экологический словарь
ТРАНСГРЕССИЯ — одно из ключевых понятий постмодернизма, фиксирующее феномен перехода непроходимой границы и прежде всего границы между возможным и невозможным: ‘трансгрессия это жест, который обращен на предел’ (Фуко), ‘преодоление непреодолимого предела’… … История Философии: Энциклопедия
Трансгрессия — [transgressio переход] разнов. процесса наступания моря на сушу, Сопровождается абразией, образованием перерыва и угловых несогласий. Обычно вызывается опусканием суши; очень редко поднятием уровня океана. Слагается из ряда более мелких… … Геологическая энциклопедия
трансгрессия — наступление Словарь русских синонимов. трансгрессия сущ., кол во синонимов: 1 • наступление моря на сушу (1) … Словарь синонимов
трансгрессия — и, ж. transgression f. <лат. transgressio. Наступление моря на сушу. БАС 1. В истории Земли приходится предполагать неоднократное наступление моря и покрытие или более или менее значительных пространств суши, а с другой стороны, отступление… … Исторический словарь галлицизмов русского языка
ТРАНСГРЕССИЯ — моря (от лат. transgressio переход) наступление моря на сушу в результате опускания последней, поднятия океанического дна или увеличения объема воды в океаническом бассейне (напр., после стаивания покровных ледников). Известны на протяжении всей… … Большой Энциклопедический словарь
ТРАНСГРЕССИЯ — (лат. trans сквозь; через, за и gressus приближаться, переходить, нападать) понятие, обозначающее ситуацию достижения субъектом внешней позиции по отношению к чему либо в процессе пересечения границ и выхода за пределы, по ту сторону явлений,… … Новейший философский словарь
ТРАНСГРЕССИЯ — ТРАНСГРЕССИЯ, трансгрессии, мн. нет, жен. (лат. transgressio переход за какую нибудь границу) (геол.). Затопление морем части суши. Толковый словарь Ушакова. Д.Н. Ушаков. 1935 1940 … Толковый словарь Ушакова
Трансгрессия — наступление моря на сушу в результате опускания последней, поднятия океанического дна или увеличения объема воды в океанических бассейнах (например, после стаивания покровных ледников). Известны на протяжении всей геологической истории (нижний и… … Морской словарь
Трансгрессия
Дамблдор и Гарри трансгрессируют
Трансгрессия (англ. Apparition; вариант перевода: «аппарация») — способ перемещения волшебника на достаточно дальнее расстояние за считанные секунды. Для этого ему надо чётко представить место прибытия («нацеленность»), сконцентрироваться на желании туда попасть («настойчивость») и без суеты, спокойно крутануться на месте («неспешность»), мысленно нащупывая путь в ничто и переносясь в запланированную точку.
Очевидно, что для трансгрессии существуют ограничения по дальности перемещения. Так, в седьмой книге говорится о том, что Волан-де-Морт узнал о поимке Гарри Поттера, будучи далеко на материке, в Нурменгарде, и вынужден был перелететь через море, чтобы иметь возможность трансгрессировать. Перемещение без ограничений возможно только с порталом.
Содержание
Возрастной допуск
Гарри Поттер на курсах трансгрессии
Трансгрессия — сложное магическое действие, и для того, чтобы его использовать, требуется сдать экзамен и получить разрешение. Экзамен по трансгрессии сдают только лица, достигшие семнадцатилетнего возраста (в 17 лет волшебник считается совершеннолетним).
В Хогвартсе обычно каждый год для шестикурсников организуются платные курсы трансгрессии, которые ведёт специальный инструктор из Министерства магии. Чтобы помочь студентам поскорее освоить трансгрессию, Министерство магии издало специальную брошюру — «Трансгрессия — часто совершаемые ошибки и как их избежать». На шестом курсе Гарри Поттера и его однокурсников обучал Уилки Двукрест. Стоимость обучения составляла 12 галлеонов.
Наиболее частая ошибка новичков — так называемый «расщеп», когда та или иная часть тела остаётся на точке старта. Это происходит при недостаточной концентрации внимания. Некоторые волшебники предпочитают вообще не связываться с трансгрессией именно из-за таких вот её «сюрпризов».
Парная трансгрессия
Парная трансгрессия Гермионы и Гарри
Существует ещё так называемая «парная трансгрессия», когда один волшебник (или другое существо, способное к трансгрессии) переносит не только себя, но и другого человека (в редких случаях — несколько человек). Для такого «человека-багажа» навыки трансгрессии необязательны, следует только очень крепко держаться за «поводыря». [1]
Другие особенности
Шестикурсники в Большом зале изучают трансгрессию (Pottermore)
Особенности перевода
В переводе от издательства «РОСМЭН» второй книги нет упоминания о трансгрессии, так как переводчиком был «выброшена» часть текста, в котором упоминалась трансгрессия.
 | But your Mum and Dad said Harry, pushing against the barrier again in the vain hope that it would give way. How will they get home? — They dont need the car! said Ron impatiently. They know how to Apparate! You know, just vanish and reappear at home! They only bother with Floo powder and the car because were all underage and were not allowed to Apparate yet. |  |
(Перевод с Яндекс переводчика)
Но твои мама и папа, — сказал Гарри, снова толкая барьер в тщетной надежде, что он поддастся; — как они доберутся домой? — Им не нужна машина, — нетерпеливо сказал Рон. Они знают, как трансгрессировать! Знаешь, просто исчезни и появись дома! Они только беспокоятся с летучим порохом и автомобилем, потому что все были несовершеннолетними, и им еще не разрешили трансгрессировать.
Трансгрессия как этическая основа психотерапии
В современном мире достаточно сложно найти дисциплину, изучающую феномен человека, которая самым тесным образом не была бы связана с другими гуманитарными дисциплинами. Именно поэтому мы можем часто встретить термин гуманитаристика, а ученые все чаще придерживаются междисциплинарного, мультидисциплинарного подхода. И это оправдано. Человек не может быть вписан только в одну парадигму. Строго говоря, он не может быть описан или не может быть познаваем всеми существующими научными теориями или парадигмами. Но именно в этом и заключается уникальность и универсальность такого явления как человек, именно это дает нам возможность изучения самых разных, на первый взгляд, не связанных между собой, явлений человеческого бытия, которые по сути своей есть части общего.
Для нас представляет огромный интерес изучение двух явлений: трансгрессии и психотерапии как базисных составляющих процесса гармонизации и оптимизации душевно-духовного состояния человека. Но не только и не столько душевно — духовное состояние людей, чье внутреннее равновесие нарушено незначительно, будет в центре нашего внимания. В основном, нас будут интересовать те душевно-духовные изменения, которые практически не поддаются методам психотерапии, те запредельные состояния души, когда для нее, души, исчезает общая для всех нас реальность. Когда душа разорвана на части, а части не могут образовать целое, но каждая часть в отдельности мучается и стремиться стать целым сама по себе. Эти люди (в основном, больные шизотипическими расстройствами и эпилепсией) находятся в «зазеркалье» и предпринимают отчаянные попытки вырваться оттуда, осознавая свой нарастающий дефект. Для них попытка вырваться за рамки познанного, т.е. за рамки, за пределы их недуга в область реальности, в область нормального бытия, и есть трансгрессия. Феномен, нет которому равного по степени трагичности, напряженности и обреченности на провал.
В рамках самой трансгрессии существует выбор. Давайте предположим, что перед нами два тяжелобольных человека с бредом отношений. Болезнь, казалось бы, изуродовала личность этих людей, изменила ее до неузнаваемости. Но один больной берется за топор и убивает обидчиков, а другой великодушно их прощает. То есть где-то в бесконечной глубине осталось что-то, что не деформировалось, не уничтожилось. Это очень важный момент. Это принципиальный момент
Спецификацией этой общей ситуации выступает ситуация запрета, когда некий предел мыслится в качестве непереходимого в силу своей табуированности в той или иной культурной традиции. В данном контексте Батай моделирует ситуацию «праздника», функционально аналогичного моделируемому М.М.Бахтиным «карнавалу»: «эта ценность (табуированный »запретный плод») проступает в празднествах, в ходе которых позволено — даже требуется — то, что обычно запрещено. Во время праздника именно трансгрессия придает ему чудесный, божественный вид». В связи с этим той сферой, на которую механизм трансгрессии апплицируется постмодернистской философией, с самого начала выступает сфера сексуальности. Будучи далекой от естественно-научной терминологии, концепция трансгрессии, тем не менее, имплицитно несет в своем содержании идеи, фиксирующие — пусть и дескриптивно — те же механизмы нелинейной эволюции, которые в эксплицитной форме зафиксированы синергетикой. Прежде всего, речь идет о возможности формирования принципиально новых (т.е. не детерминированных наличным состоянием системы) эволюционных перспектив.
Сущностным моментом трансгрессивного акта выступает именно то, что он нарушает линейность процесса: трансгрессия, по Бланшо, собственно, и «означает то, что радикальным образом вне направленности». В этом отношении концепция трансгрессии радикально порывает с презумпцией линейно понятой преемственности, открывая (наряду с традиционными возможностями отрицания и утверждения в логике «да» и «нет») — возможность так называемого «непозитивного утверждения»: как пишет Фуко, фактически «речь не идет о каком-то всеобщем отрицании, речь идет об утверждении, которое ничего не утверждает, полностью порывая с переходностью». Открываемый трансгрессивным прорывом новый горизонт является подлинно новым в том смысле, что по отношению к предшествующему состоянию не является линейно «вытекающим» из него очевидным и единственным следствием, — напротив, новизна в данном случае обладает по отношению ко всему предшествующему статусом и энергией отрицания: открываемый в акте трансгрессии горизонт определяется Бланшо как «возможность, предстающая после осуществления всех возможных возможностей. которая низвергает все предыдущие или тихо их устраняет». В этой системе отсчета Батай называет этот феномен «краем возможного», «медитацией», «жгучим опытом», который «не придает значения установленным извне границам»; Бланшо — «опытом-пределом». Кроме того, постмодернизм однозначно связывает акт трансгрессивного перехода с фигурой «скрещения» различных версий эволюции, что может быть оценено как аналог бифуркационного ветвления.
Связанность опыта трансгрессии с «невозможным» вообще не позволяет, по оценке Деррида, интерпретировать его в качестве опыта применительно к действительности: «то, что намечается как внутренний опыт, не есть опыт, поскольку не соответствует никакому присутствию, никакой исполненности, это соответствует лишь невозможному, которое »испытывается» им в муке». Попытка помыслить трансгрессивный переход вводит сознание «в область недостоверности то и дело ломающихся достоверностей, где мысль сразу теряется, пытаясь их схватить» (Фуко).
Очевидно, что в данном случае речь фактически идет о том, что сложившиеся (линейные) матрицы постижения мира оказываются несостоятельными, и в отсутствие адекватной (нелинейной) парадигмы мышления субъект не способен осмыслить ситуацию моментного перехода своего бытия в радикально новое и принципиально непредсказуемое состояние иначе, нежели как «незнание». Правомерность такой трактовки можно аргументировать тем фактом, что Бланшо в эксплицитной форме ставит вопрос о статусе феномена «незнания» в когнитивных системах, противопоставляя традиционные гносеологии и новую версию понимания «незнания» как онтологически предзаданного «модуса существования человека». В последней трудно не усмотреть аналогии с постулируемой синергетикой презумпцией принципиальной невозможности невероятностного прогноза относительно перспектив эволюционной динамики в точках бифуркаций. Аналогичную ситуацию трансгрессия создает и применительно к языку: поскольку наличные языковые средства не могут являться адекватными для выражения трансгрессивного опыта, постольку неизбежно то, что Батай называет «замешательством слова», а Фуко — «обмороком говорящего субъекта». По мнению Фуко, «трансгрессивному еще только предстоит найти язык».
Намечая контуры стратегии создания такого языка, он полагает, что последний возможен лишь как результат внутриязыковой трансгрессии, трансгрессии самого языка за собственные пределы, доселе мыслившиеся в качестве непреодолимых: «не доходит ли до нас возможность такой мысли как раз на том языке, что скрывает ее как мысль, что доводит ее до самой невозможности языка? До того предела, где ставится под вопрос бытие языка?» Таким образом, необходимо «пытаться говорить об этом опыте (опыте трансгрессии), заставить его говорить — в самой полости изнеможения его языка». Собственно, по мнению Фуко, неклассическая литература типа романов де Сада и Батая, и моделирует ту сферу, где «язык открывает свое бытие в преодолении своих пределов». При этом Фуко настоятельно подчеркивает, что постмодернистская концепция трансгресси не является экстравагантной абстрактной конструкцией, но выражает глубинный механизм эволюционного процесса, доселе не фиксируемый традиционным мышлением. Подобно тому, как синергетическая рефлексия фиксирует, что «мы находимся на пути к новому синтезу, новой концепции природы» (Пригожин, И.Стенгерс), точно так же и Фуко полагает, что «может быть, наступит день и этот опыт (т.е. »опыт трансгрессии.») покажется столь же решающим для нашей культуры, столь же укорененным в ее почве, как это было в диалектической мысли с опытом противоречия».
Таким образом, трансгрессия — это стратегия (попытка) выхода за пределы познанного. Логически будет утверждать, что вся история развития человечества, история развития человеческой мысли, искусства, базируется на этом феномене. Именно поэтому трансгрессия перестала быть только лишь философским понятие, значительно расширив область своего применения.
Стремление идти дальше, постигая неизведанное и, порой, непостижимое, открывая в себе и в мире вокруг себя новые возможности, создавая одни системы и отказываясь от других, совершая грех и очищая свою душу, все это и многое другое может быть определено в рамках понятия трансгрессия. Следует отметить появление новых подходов к изучению феномена трансгрессии. Например, статья Подгурецки Ю., в центре которой находиться проблема интеграции знания о социальных коммуникациях. Автор обсуждает собственную теоретическую оригинальную концепцию трансгрессии. Концепция трансгрессии трактует человека не как старательного преобразователя символов и не как замкнутую систему сознания, а как индивида, предпринимающего трансгрессионные действия в полном риска и динамике мире. Эти действия становятся источником постижения и источником трагедии.
В трех последних параграфах второй главы «Медитаций» Гуссерль устанавливает два постулата, являющихся базисными для феноменологического анализа.
1. Каждая данность указывает на горизонт связанных с ней данностей, а также на возможные модификации самой себя.
2. Все данности — вещественные культурные объекты (в том числе языковые сущности различных уровней), а также соответствующие им состояния сознания (восприятие, память и т.д.) — не обладают бесконечной изменчивостью, несмотря на свойственную им текучесть: «они постоянно остаются в пределах структурного типа» (1931/1950, р. 88). То же относится вообще ко всем предметам и категориям или — как говорит Гуссерль — ко всем предметным областям, к миру в целом. Мир — это не хаос, а системное образование, или, используя формулу несколько ранее изобретенную Якобсоном и Тыняновым, «система систем» (1928, р. 390). Поэтому «феноменологические исследования не могут затеряться в бессвязных описаниях, поскольку уже в самих своих основах они отражают сущности (Husseri 1931/1950, р. 90). Соответственно, философия должна изучать набор структурных типов исследуемых объектов, в которых и проявляется их сущность и их »горизонт-структуры», т.е. взаимосвязи, в которых этот набор структурных типов проявляется и формируется; вместе они образуют «структурное правило» для возможного сознания объекта.
«Генетическая феноменология», развитая Гуссерлем в исследованиях 1917/18 годов, отличается от старой генетической психологии тем, что наблюдаемые психические и духовные феномены она не выводит каузально из физиологических процессов, но объясняет их мотивационно из предшествующих феноменов. Omne phaenomenum ex phaenomeno. При этом оказывается, что эти мотивационно-зависимые связи точно так же подчиняются априорным и универсальным закономерностям, как и статические связи. Пониманию дихотомии, бинарной оппозиции как универсального закона формы мы также находим прецедент у Гуссерля, а именно в его феноменологии ассоциаций. Конечно, для него это не имело такого большого значения и не было разработано в той степени, в какой это было сделано структурализмом. Она наличествует в феноменологии как трансцендентальный принцип, вообще как условие самой возможности сознания.
Легче всего это показать на примере простейшей формы сознания, чувственного восприятия. Ничто не может быть воспринято, что не выделяется ipso facto на фоне другого, что не отличимо от него (ср. закон образа и фона в гештальтпсихологии). В этом смысле контраст оказывается «прафеноменом» (Husseri, 1966, р. 138).
И феноменология, и структурализм исходят из того, что взаимосвязь является первичным феноменом. В этой связи Гуссерль предпочитал кантовский термин «синтез». В своих «Парижских докладах» он характеризует синтез как «основное свойство сознания» (1950, р. 17), имея в виду ментальный опыт и интенциональные данности сознания. У Соссюра это звучит так: «В языке все держится на отношениях» (1916, р. 170), или, как еще короче сказано в соответствующем месте рукописи (G 2.21 b; 1968, р. 276), «все есть отношение».
И Гуссерль и Якобсон указывали как на фундаментальные и универсальные принципы связей классические виды ассоциаций: подобие, контраст и смежность. Для Гуссерля ассоциация есть «трансцендентально-феноменологическое базовое понятие» и термин для обозначения «универсального принципа пассивного генезиса» (1931/1950, р. 11 3 f). Это значит, что ассоциативные принципы занимают значительное место среди факторов и законов, лежащих в основе тех синтезов, которые, в отличие от восприятий, обобщений и суждений, происходят не из «я-актов», но, как выразительно сформулировал Гуссерль, «без участия я», или, еще точнее, возникают непроизвольно и бессознательно. Наиболее примитивные формы сознания, чувственные образования вроде цветовых пятен конституируются в нечто единое, выделяясь на контрастном фоне и сливаясь со всем подобным и смежным по конфигурации. Подобие содержится в целом ряде актов сознания, а не только в актах идентификации и генерализации — двух актах, с которыми сталкивается каждый, не отдавая себе отчета в их генезисе.
Феноменологическая теория сущностей гласит, что в каждом предмете наряду со случайными, варьирующими свойствами мы встречаем иные свойства, формирующие самую его сущность, его родовые признаки, являющиеся, соответственно, инвариантными. Всеобщее распространение какого-либо свойства может быть совершенно случайным, «фактическим», не выражающим сущность вещи. Всеобщее и сущностно-необходимое (или сущностно-конститутивное) не совпадающие целиком понятия. В то время как Гуссерль — в методологическом отношении монист — посвятил себя исключительно феноменологическому методу обнаружения всеобщих универсалий, Якобсон использовал также различные формы эмпирических исследований, которые приводили лишь к «фактическим» универсалиям, «почти-универсалиям». Феноменологическая философия и лингвистика согласны в том, что касается приемов анализа категориальных форм и установления их идентичности. Гуссерлевская техника «свободных вариаций», которую он изобрел для обнаружения инвариантных сущностей, в его собственных лингвистических анализах в 4-й части «Логических исследований» (1913, р. 318), как и в сегодняшней лингвистике, выступает в форме «коммутационного теста» («commutation test»). Самого этого термина у Гуссерля, конечно, нет. Тест состоит в установлении того, будут ли семантически различны два материальных элемента в одинаковом контексте при одинаковых условиях. И даже если Гуссерль не был первым, кто понял все значение этого «коммутационного теста» для языкового анализа, как полагает Бар-Хиллел (1956/57, р. 366), его следует, по крайней мере, считать одним из предшественников этого метода.
Давайте перейдем к трактовке понятия психотерапия. Психотерапия — лечение словом, внушением или коррекцией восприятия, образа мышления и поведения.
В нашей стране психотерапевтическая практика традиционно относится к сфере медицины и осуществляется врачами-психиатрами. Приказ Министерства здравоохранения и медицинской промышленности РФ № 294 от 30 октября 1995 г. «О психиатрической и психотерапевтической помощи» наделяет правом заниматься психотерапевтической деятельностью только лиц, получивших медицинское образование. Программа такого образования включает лишь считанные часы психологии, гуманитарных и общественных дисциплин, а психотерапия преподается в камуфляже под медицину. Следствием этого является то, что врачи-психиатры, не имеющие профессионального образования в области психотерапии и руководствующиеся фрагментарными знаниями отдельных «техник» и «технологий», могут заниматься этим видом деятельности на законных основаниях, тогда как психологи и обществоведы, прошедшие углубленный курс психотерапевтической подготовки (дополнительного образования), уравнены в правах с представителями «альтернативной медицины» (экстрасенсами, колдунами и т.п.).
Не определен социально-правовой статус психотерапии. В настоящее время в Государственной Думе РФ находится несколько альтернативных проектов закона «О психотерапии», отражающих позиции и интересы разных групп специалистов — от врачей-психиатров до экстрасенсов. Вместе с тем, во многих странах мира имеются полноценные законы, выделяющие психотерапию в самостоятельную сферу теоретической и практической деятельности, определяющие единые стандарты образования в этой сфере, качества психотерапевтических услуг, инкорпорации новых видов психотерапии и т.п. Но и за рубежом существуют множественные противоречия между психиатрией и психотерапией, и людьми, профессионально занимающимися этими видами деятельности.
В прошлом столетии психотерапия изучалась практически всеми ведущими направлениями общественно-гуманитарного знания: философией (феноменологией, экзистенциализмом, герменевтикой, структурализмом, франкфуртской школой, постмодернизмом), психологией, социальной и культурной антропологией, социологией, педагогикой. Это само по себе свидетельствует о том, что значение психотерапевтической деятельности выходит за пределы медицины, но и имеет всеобщее гуманитарное значение. Вместе с тем, в теоретической рефлексии неясность социального и дисциплинарного статуса психотерапии не только не устраняется, но воспроизводится и закрепляется. Представители различных областей знания отождествляют ее то с медицинской деонтологией, то с одним из психиатрических методов, то с психологией или философией, а то и с шаманизмом. Хотя терапевтическая эффективность психотерапии в наши дни доказана и признана, теоретически она остается неопределенным явлением. Эта неопределенность многократно усиливается влиянием философии «франкфуртской школы», «генеалогии власти» М. Фуко и антипсихиатрии, показавших, что проблема психических расстройств является социальной, а не медицинской, и тем не менее не предусматривавших гуманитарной альтернативы пенитенциарному институту клинической психиатрии. Психотерапия имплицитно отождествляется указанными направлениями с психиатрией. Поэтому исследование этико-социального статуса психотерапии невозможно без анализа ее концептуально-методологических оснований.
Анализ различных методологических стратегий изучения психотерапии, их теоретических результатов и практических приложений, имеет важное значение для философии как научной дисциплины, поскольку психотерапия является не только новым социальным институтом, но и новой наукой о человеке. Кроме того, для философских течений прошлого столетия психотерапия стала своеобразным «тестом на реальность», той сферой практической деятельности, в которой их методологические программы прошли проверку на истинность.
В XX в. психотерапия была предметом интенсивного изучения представителями различных областей общественно-гуманитарного и естественнонаучного знания.
Прежде всего, сложилась целая традиция истории отдельных направлений. Лидерство в этой сфере, безусловно, принадлежит психоанализу — у истоков «аналитических хроник» стоял сам Фрейд и его последователи О. Ранк, К. Абрахам, Э. Джонс, М. Эйтингтон, Ш. Ференци и др. Позже их дело продолжили историки психоанализа и психотерапии — Ф. Ботторн, Р. Вольхайм, Л. Вэй, М. Гротьян, А. Каротенуто, Й. Кремериус, Ж. Лозан, 3. Лотан, Ж. Массерман, М. Наги, Г. Орглер, К. Пападопулос, А. Прогофф, С. Розенцвейг, Э. Самуэлс, Р. де Соссюр, Р. Степански, М. Треви, Л. Шерток, Ю. Шайдт, И. Штефан, X. Элленбергер, А. Эткинд и многие другие. Аналогичные, хотя и более скромные, традиции существуют и в других школах психотерапии. Скажем, история психодрамы изложена в работах Я. Л. Морено и 3. Морено, Г. Лейтц, X. Петцольда, Р. Ренувье, Г. и Ч. Чапувых, Э. Шайфеле и др., история гуманистической терапии в работах К. Роджерса, А. Маслоу, Д. Мартина, Р. Мейливера, М. Фридмэна, Д. Хауарда, Б. У. Шоца, и др.
Притом, что подобные исторические исследования дают ценнейший материал для теоретической рефлексии, сами они, как правило, такой рефлексии избегают, отождествляя предмет, задачи, социальный и дисциплинарный статус психотерапии с их выражением в описываемом направлении. Так, историки бихевиоризма рассматривают его становление в контексте развития психологии — поведенческая терапия трактуется ими как одно из практических применений психологической теории научения, созданной Э. Торндайком, Дж. Уотсоном, Б. Ф. Скиннером и др. В исследовательском поле историков классического психоанализа традиционно находятся биографии и личные отношения пионеров движения, их организационная и «раскольническая» деятельность, зарождение и развитие идейных разногласий и т.п. При этом психоанализ рассматривается как метод лечения «душевных» расстройств, применяемый наряду с психиатрическими методами. Исследователи экзистенциально-гуманистической терапии, напротив, подчеркивают ее антагонистичность клинической психиатрии (к которой нередко причисляется и психоанализ) и воспроизводят историю их противоборства от «Общей психопатологии» до антипсихиатрии. Сама же психотерапия трактуется как развитие человека средствами философии.
Часто история тех или иных направлений психотерапии излагается в научной и учебной литературе как история психологических теорий. Например, Д. и С. Э. Шульц именно таким образом описывают становление психоанализа, бихевиоризма, гуманистической терапии, ставя их в один ряд со структурной психологией, функционализмом, гештальтпсихологией и т.д. (218). Сходным образом поступают авторы учебника «Теории личности» Л. Хьелл и Д. Зиглер (204) и многие другие.
В последней четверти прошлого века под влиянием X. Элленбергера, утверждавшего в своей знаменитой книге «Открытие бессознательного: история и эволюция динамической психиатрии» (1970), что психоанализ зародился на почве месмеризма (240), появились работы по истории психотерапии, авторы которых рассматривали ее как продолжение целительской практики магнетизеров и гипнотизеров XVIII — XIX вв. В той или иной мере этой позиции придерживаются Р. Дарнтон, Г Дринка, С. Гоулд, Л. Шерток, Р. де Соссюр и др. В отечественной литературе соотношение месмеризма и психотерапии исследовалось М. Я. Ярошевским (223), С. А. Подсадным (144) и др. Указывая на несомненную связь между месмеризмом и психотерапией, последователи X. Элленбергера, к сожалению, не выявляют качественного своеобразия последней ни в отношении способа преодоления психических расстройств, ни в том, что касается ее социального статуса. В итоге граница между психотерапией и ее историческими предпосылками, к числу которых помимо месмеризма относятся различные религиозные (суггестивные, магические, ритуальные и т.д.), культурные, идеологические практики, размывается. Это приводит к фактическому уравниванию психотерапевтов с экстрасенсами, колдунами и т.п.
Таким образом, историки психотерапии отождествляют ее с различными социальными явлениями, институтами и видами деятельности — медициной, практической философией, психологией, суггестией, «альтернативной медициной».
Не менее авторитетна теоретико-дидактическая традиция изложения «основ» различных направлений с присущими им антропологическими учениями («теориями личности»), методологией, терапевтическими практиками и т.п. Она представлена работами классиков — «Лекциями по введению в психоанализ» 3. Фрейда, «Психодрамой» Я. Л. Морено, «Гештальт-семинарами» Ф. Перлза, «Взглядом на психотерапию» К. Роджерса, «Позитивной семейной терапией» Н. Пезешкиана и т.д., академическими исследованиями, подобными книге Г. А. Лейтц «Психодрама: теория и практика. Классическая психодрама Я. Л. Морено», «Энциклопедии глубинной психологии» и т.д. обширной учебной литературой. Однако различные направления психотерапии апеллируют не только к разным, но и к противоположным концептуальным основаниям, антропологическим концепциям, методологиям, по-разному формулируют свои цели, часто находятся в антагонистических отношениях друг к другу. Например, гуманистическая терапия, базируясь на экзистенциально-персоналистских направлениях философии XIX-XX вв., отказывается от научных методов исследования личности, видит свою цель в ее развитии средствами эмпатии и поддержки. Поведенческая терапия ориентируется на эмпирико-аналитические критерии научности, квалифицирует «теории» личности, психических процессов и т.п. в качестве «метафизических» построений и усматривает свою задачу в том, чтобы на основе знания стимулов, воздействующих на человека, изменять его поведение.
В силу теоретических и методологических расхождений такого рода фактическими основаниями причисления определенной направления к психотерапии является традиция, авторитет его адептов в той или иной стране, его терапевтическая репутация и тому подобные «привходящие», как сказал бы Аристотель, обстоятельства. В этой ситуации единственным «объективным» критерием принадлежности целительской практики к психотерапии становится ее эффективность.
Именно из этого исходят представители медицинской традиции понимания психотерапии в качестве одного из методов лечения душевных расстройств, наряду с фармакологическим, и судорожным Психиатры признают необходимость особого образования в области психотерапии (психоанализа, поведенческой терапии, психодрамы и других направлениях), однако специфику терапевтического действия этого «метода» связывают, как правило, с «психическим воздействием» врача на пациента, т.е. с его личным влиянием (поддерживающим, воспитательным, суггестивным). Закономерным следствием такой позиции является признание психотерапии частью медицинской деонтологии, или профессиональной этики врача. Теоретико-методологические основания и антропологические концепции различных школ психотерапии обретают в рамках этого представления значение современных аналогов «пассов», прикосновений, свидетельств о чудесных исцелениях безнадежных больных и т.п., к которым магнетизеры XVIII в. прибегали для усиления своей власти над пациентами. Смысл образования в области психотерапии сводится к освоению различных «техник» «психического воздействия», а сама она — к внушению, или психологически обоснованному месмеризму.
Тот факт, что психотерапия инкорпорирована медициной, несмотря на двусмысленное понимание врачами природы ее действия, является результатом совместных усилий ученых разных стран, доказавших ее терапевтическую эффективность. Эмпирические исследования психотерапии проводились, начиная с 50-х гг. XX в., преимущественно академическими психологами — А. Берлином, Р. Валлерстейном, О. Кернбергом, Д. Кислером, М. Ламбертом, Л. Люборски, Д. Маланом, X. Струппом, Дж. Франком, У. Хентшелем, Д. Шапиро и др. На основе эмпирико-квантитативной методологии исследователи оценивали результаты лечения «душевных» расстройств различными видами и методами психотерапии. В итоге ее терапевтическая эффективность была доказана статистически и в наши дни уже не оспаривается. Эмпирические исследования сыграли решающую роль в признании психотерапии медицинским сообществом, но их теоретические «плоды» не удовлетворили ни самих исследователей, ни практикующих психотерапевтов. Обширный статистический материал, собранный десятками ученых, оставлял без ответа вопрос о том, на чем основан «лечебный» эффект психотерапии, почему, в частности, действенность различных направлений и школ примерно одинакова. Попытки решить эту проблему эмпирическим путем не увенчались успехом.
Критический анализ этой традиции представлен в работах Н. С. Автономовой, А. Блатнера, В. П. Визгина, К. Г. Гергена, Ю. А. Замошкина, Б. В. Зейгарник, Г. М. Кучинского, В. М. Лейбина, М. К. Мамардашвили, Н. В. Поповой, А. А. Пузырея, А. М. Руткевича, 3. А. Сокулера, Э. Ю. Соловьева, И. Хэкинга, X. Шригельбергера, М. Г. Ярошевского и др. В 90-е гг. прошлого столетия она нашла в России не только приверженцев, но и продолжателей — А. Голика, С. Зимовца, И. Кубанова, М. Маяцкого, В. По дорогу, В. Руднева, М. Титову, С. Хоружего и др.
Некоторые направления психотерапии, действительно, используют различные философские учения. Понять закономерности психотерапевтической деятельности без помощи философии вряд ли возможно, хотя, из этого не следует, что психотерапия и философия тождественны. Философия находит применение не только в психотерапии, но и в других областях общественной жизни — науке, образовании, политике и т.д. Психотерапия использует наряду с философией психологические учения, культурные и религиозные практики, различные формы искусства, мифы и т.д., подчиняя их той функции, ради выполнения которой она возникла в XX в. Задача заключается в том, чтобы понять, в чем именно эта функция заключается. Отождествление психотерапии с другими феноменами, включая философию, не только не решает, но осложняет эту задачу.
Социально-философские исследования психиатрии и психотерапии были инициированы философией «франкфуртской школы», выдвинувшей после Второй мировой войны в центр общественного интереса проблему нормы-аномалии. Т. Адорно, М. Хоркхаймер, Г. Маркузе и Э. Фромм утверждали, что капитализм превратил социальные нормы в главное орудие господства, при помощи которого «рациональная власть» управляет поведением человека, планомерно вырабатывая все его жизненные ресурсы. Ж.-П. Сартр противопоставил в «Критике диалектического разума» праксис (коллективную деятельность людей) и его ставшие формы — социальные нормы, порабощающие их и побуждающие к объединению и борьбе за свою свободу. Следуя этой традиции, М. Фуко представил психиатрические классификации «душевных болезней» в качестве наиболее изощренного и вместе с тем типичного примера «нормативной власти». Психиатрические пациенты обретали в этом контексте статус подлинных личностей и одновременно репрессированных диссидентов, нуждающихся в немедленном освобождении.
Представители этого течения внесли значительный вклад в изменение отношения общества к психиатрическим пациентам, опровержение теоретических постулатов клинической психиатрии, реформирование психиатрических законодательств разных стран, запрещение некоторых методов «лечения» «душевных болезней» и т.п. Вместе с тем, антипсихиатрии свойственна логика негативизма, проявляющаяся, в частности, в отрицании самой проблемы психических расстройств. Пафос ее приверженцев часто ограничивается борьбой за устранение клинической психиатрии и предоставление психиатрическим пациентам права быть «Другими». Одним из значительных результатов философских и социально-гуманитарных исследований XX века стало понимание того, что субстанциальное постоянство и тождественность человеческого «Я» — не более чем иллюзия. Человек не обладает постоянным и устойчивым «Я», он есть непрерывно изменяющееся отношение «Я — Другой». Тождество оказывается под вопросом, а Другое является самостоятельным умонастроением, теснит тождественное, становится соизмеримым с ним, более того, оспаривает его. Другое, вследствие этого, оказывается уже не запредельным или периферийным элементом социального познания, но подчас едва ли не его «ядром».
Сегодня становится ясно, что простое признание Другого, анализ его в соответствии с логикой идентичности предлагает лишь вариант спекулятивной подмены имен: Я есть Я по отношению к Другому, а Я Другого является таковым по отношению ко мне, как к Другому. Две эмпирические диссимметрии снимаются трансцендентальной симметрией, образуя гомогенное единство.
Практические и теоретические основания, которые предполагаются быть рассмотренными в рамках диссертационного исследования, требуют адекватного осмысления, социально-философского и этического анализа феномена Другого, который должен помочь понять парадоксальность бытия человека и противоречивость современного общества.
В данной работе автор использует следующие методы теоретического исследования: феноменологический метод (описание) и герменевтический метод (толкования, интерпретации), обоснованные участки реферирования.
Несомненно, проблема человека является для философии центральной. Но ее многогранное содержание не может быть корректно выражено и проанализировано вне адекватных представлений о взаимодействии сознания и бытия, о формах и методах познавательной деятельности, особенно, когда вопрос касается той части населения, которую философия несправедливо исключила (или, практически исключила) из сферы своих интересов: душевнобольных людей. Формирование философских построений как всякий творческий процесс, включает в себя первоначальные интуитивные догадки и допущения, принимаемые на веру или на основе эстетического предпочтения. Затем с подключением рациональных механизмов рождаются философские системы. Сегодня образуются скорее философские подходы, дискурсы, нежели философские системы. Для нас наиболее значимым является дискурс радикального конструктивизма. Психика человека (сознание, внутренний мир, система внутреннего устроения души, возможности преодоления, читай — трансгрессия) всегда волновали философов, причем, философов с большой буквы.
Среди плеяды психиатров, психотерапевтов и психологов есть личности, вышедшие на философское осмысление мира внутреннего и внешнего. И это вселяет определенные надежды на будущее всей гуманитаристики, всего гуманитарного знания.