сайт газеты день литературы последний номер
День Литературы
День Литературы запись закреплена
Совет молодых литераторов СПР
ПРЕЗЕНТАЦИЯ 3(6) «МОЛОДЁЖНОГО» НОМЕРА ЖУРНАЛА «ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ»
3 декабря в 19-00 в Шолоховском центре Союза писателей России (по адресу г.Москва Комсомольский проспект д.13) состоится презентация 3(6) «молодёжного» номера журнала «День литературы», посвящённого творчеству прозаиков поколения «тридцатилетних». В программе – выступления авторов номера.
Показать полностью.
Группа события вк: https://vk.com/event174429193
ОТ РЕДАКТОРА
Андрей Тимофеев «Новые традиционалисты как будущее русской литературы» https://denliteraturi.ru/article/3117
Вячеслав Лютый «Приметы правды» Критик о критике https://denliteraturi.ru/article/3478
Валентина Иванова «Обогреть улицу» (о прозе Андрея Антипина) https://denliteraturi.ru/article/2898
И в городе Донецке
Кровь течёт из ран,
Там пляшут журналисты
На костях славян.
И в городе Донецке
Кровь течёт из ран,
Там пляшут журналисты
На костях славян.
О, если бы Бог знал,
От кого его простая баба родила,
То он бы тех наказал,
Кто из него сделал деби-ла.
День Литературы запись закреплена
Юрий ПАВЛОВ. АЛЕКСАНДР КАЗИНЦЕВ: «ОПЫТ БЕДЫ». К 65-летию публициста
Александр Иванович прошел путь, характерный для многих писателей, мыслителей, творческих людей XIX-XX веков. Первым ключевым эпизодом на этом пути национального самоопределения, «единения с народом» стала «встреча» с Василием Шукшиным. О ней в 2008 году Казинцев рассказал следующее: «Мощнейшим эмоциональным толчком стал для меня просмотр фильма Василия Шукшина «Калина красная». Приятель буквально затащил меня в кино. Но стоило мне увидеть лицо Шукшина, я вдруг почувствовал, осознал потрясённо: «Это – брат мой!». Он так же смеётся, так же печалится и мучается. Спустя годы я узнал, что это же ощущение испытало множество зрителей – от колхозных механизаторов до академиков.
И тут же – второе открытие – как ожог: «Я русский!». До этого я не задумывался ни о своей национальности, ни о проблеме как таковой. А тут заговорила душа, кровь. Я стал искать другие фильмы Шукшина. Узнал, что сам он считает себя не киношником, а писателем. Что Шукшин – член редколлегии «Нашего современника» и там напечатал лучшие свои произведения, в том числе и киноповесть «Калина красная»».
День Литературы запись закреплена
Александр КАЗИНЦЕВ. ВСЁ ОМЫТО ВОДОЙ МОЛОДОЮ. Стихи
* * *
Удивительно пахнет дождём —
воздух соткан из влаги и воли,
Показать полностью.
жадно дышишь и веришь с трудом,
что сугробы мы перебороли.
А зима бесконечной была,
опостылело это убранство —
как посмертная маска бела
затвердевшая маска пространства.
Девять месяцев — гипсовый гнёт,
воздух в струнку, деревья ни шагу,
и казалось, что кончится год,
и земля под снегами умрёт,
не всосав животворную влагу.
А теперь — до ростка, до комка
глинозёма — всё дышит весною,
И течёт, как ночная река,
в отраженьях асфальт подо мною.
И безумный, казённый, любимый,
город, вырванный из-подо льда,
и машины, летящие мимо,
одуревши, не зная куда,
в гром, в жару, где сирени в пыли, —
всё омыто прозрачной водою,
всё омыто водой молодою,
властным запахом мокрой земли.
* * *
Холодный снег и белое вино.
Огромное раздетое окно
отчёркнуто прозрачной занавеской.
И свет в кафе большой, холодный, резкий.
«Онегина старинная тоска».
Чужая сигарета у виска
чужого. И так страшно одинок
карабкается в высоту дымок.
Ну что же, так вот в немоте сидеть,
в пролом в стене через стакан глядеть,
где напоролась на февраль зима,
где корчатся горбатые дома.
День Литературы запись закреплена
Вышел сентябрьский №9 газеты «День литературы», скачать его можно по ссылке: https://denliteraturi.ru/issues
Также обращаем ваше внимание на то, что изменился дизайн сайта. Теперь читать «День литературы» стало ещё приятнее и удобнее
День Литературы запись закреплена
Александр БОБРОВ. ЛИКВИДАЦИЯ ОБРАЗОВАНИЯ. К очередному Дню знаний
«Каждый День знаний родительская и преподавательская общественность ждёт с тревогой: какие реформы через колено, какие чиновничьи придумки-новшества ждут школы и вузы?
Показать полностью. Сегодня положение усугубилось тем, что к процессу губительного реформирования и резкой трансформации, вопреки всем педагогическим заповедям, подключилась Высшая школа экономики и Сколково, которые ни в экономике, ни в науке особыми достижениями не прославились – скорее наоборот! А вот разрушить любую систему – они яростно готовы. Помощников у них – не счесть! «Школьное образование в будущем ждут кардинальные перемены: в частности, исчезнут привычные отметки, звонки на урок и с урока и замечания в дневниках», – заявил директор института «Высшая школа образования» Московского педагогического государственного университета (МПГУ) Константин Зискин. А глава департамента образования Москвы Исаак Калина тоже заявил – уже торжественно – о необходимости ликвидации ЕГЭ, однако за этим долгожданным со стороны общественности решением оказалось скрыто намерение приступить к тотальной ликвидации традиционного образования вообще. Речь идёт об отмене всяких выпускных экзаменов и испытаний знаний по окончанию школы, вместо которых должна быть введена электронная биография ученика, которая будет собирать и хранить данные о его достижениях на протяжении всего периода обучения. По словам Калины, «в случае объединения всех современных технологий в единое целое, потребности в одноразовой проверке знаний в форме экзаменов не будет. Уже через несколько лет не будет никаких технических препятствий для завершения школьного образования подобным образом. Написанием последней контрольной работы учащийся будет завершать этап многолетнего непрерывного формирования своей электронной биографии». Биографии грамотного потребителя!
Всё в соответствии с форсайт-проектом «Образование – 2030» и в духе традиций троцкистской педологии. Очевидно, что это цифровое досье в дальнейшем привяжут к «сквозному идентификатору» (личному номеру гражданина), который станет ключом к сведениям в ЕСИА и ЕБМ. С окончанием школы биографию человека никто закрывать не будет, и тотальный контроль и отслеживание любых карьерных, образовательных изменений продолжатся до конца жизни. По сути, Калина говорит об открытии на каждого юного россиянина электронного личного досье, содержимое которого (оценки, личные характеристики, семейное положение) и определит его социальную роль в государстве. Академик Георгий Фурсей по этому поводу заявил: «Предложение Калины — это настоящее безумие и преступление против народа. Он хочет заменить образование страшной фискальной системой, что гораздо страшнее ЕГЭ. Экзамен — это ведь не только повторение и закрепление материала, но и очень эффективный инструмент обучения. Это часть большой, творческой работы над собой, умения правильно формулировать мысли, делать выводы, общение с коллегами, преподавателями, учебниками. В случае реализации этого решения, система передачи фундаментальных знаний будет полностью ликвидирована». Качество знаний заменят навыки и компетенции, которые будут оцениваться, исходя из активности на уроках, среднего уровня успеваемости, участия в различных проектах, дополнительных курсах, кружках, которые будут скоро доступны только богатым, отсутствия конфликтности с администрацией школы, общих замечаний по поведению, конформизма и готовности к быстрому переобучению по системе модулей, которые должны заменить традиционные школьные предметы. То есть готовятся социальные роботы-персоналии, послушные и грамотные потребители, которыми легко манипулировать. Это ликвидация образования – создание образа будущего гражданина!»
День Литературы запись закреплена
Женя ДЕКИНА. ГДЕ-ТО МЕЖДУ ДВОЙКОЙ И ЕДИНИЦЕЙ. Рассказы
Сын Ваньки Пантелеева
Владимир СИЛКИН. ЗОЛОТАЯ ПОРА. Лирика
Владимир СИЛКИН
ЗОЛОТАЯ ПОРА
НА ПОЛЕ КУЛИКОВОМ
Дивное таинство света,
Явственный скрип облаков.
Синью земля разогрета,
Жарким дыханьем веков.
Мудрая песнь жаворонка
Снова над русской избой,
И откликается звонко
Поле, что стало судьбой.
В нём и ромашки, и кости,
Кровь, что прозрела кустом.
Гости мы, Господи, гости,
Твари мы, больше никто.
ПЫЛЬ ВЕКОВ
Бюст Суворова, бюст Ушакова,
Издалёка побед не видать.
Новеликое русское слово
Повергало их недругов вспять.
Эти бюсты из гипса на полке,
Мне за книги они вручены.
И стоят они не в треуголке,
Эти гении вечной войны.
Никому они не проиграли,
Не отдали ни пяди земли.
Ордена боевые, медали
Их в суровых сраженьях нашли.
Пыль веков с них фланелью стираю.
Этой пыли отведали всласть.
Но дошли они в битвах до рая,
В сущий ад не сумели попасть.
БЕЗЫМЯННАЯ
Никакого имени у речки,
А когда-то с именем жила.
Как же забываются словечки,
Если нет деревни и села.
Если рядом жителей не видно,
То кому о речке говорить.
Но она, хотя ей и обидно,
Будет до последней капли плыть.
Золотой, сердечной и туманной,
Через поле бывшее и лес.
Пусть она зовётся Безымянной,
Лишь бы добежала до небес.
СТОГ
Отдыхаю возле стога,
В три версты проделав путь.
Неужели он от Бога,
Чтоб я мог передохнуть?
Ничего другого в поле,
Ни соломинки вокруг.
Как я жил с чужою болью,
Как свою увидел вдруг?
Сам не знаю, что случилось.
Может, правда, жизнь прошла,
Или сердце научилось
Отличать добро от зла?
ЗОЛОТАЯ ПОРА
Снова осень пришла, золотую листву наметая,
Снова павшие листья купаются в лужах с утра.
Неужели и правда, сегодня пора золотая,
Неужели и правда, бывает такая пора?
Ах, земля ты моя, словно доброе тесто, густая,
Сколько можно хранить под собою добра?
Неужели и правда, сегодня пора золотая,
И к отлёту и мне не спеша собираться пора?
Как холодные бабочки листья, с деревьев слетая,
Не находят в дожди, чтоб хотя бы согреться, костра.
Неужели и правда, бывает пора золотая,
Неужели и правда, приходит такая пора?
ВДВОЁМ
Как хорошо молчать вдвоём,
Как хорошо в беду не верить.
Молчать и думать о своём,
И с болью вспоминать потери.
Глядеть в дождливое окно,
Глаза распахивая лету,
Где, вероятно, суждено
Быть чаще солнечному свету.
Как хорошо молчать вдвоём,
Своё разглядывая фото.
Живём? Конечно, брат, живём,
Да и пожить ещё охота!
ТРАНШЕЯ
Пахнет пухом лебединым,
И такой необходимой
Постою один над прудом,
В зелень пруда загляжусь.
Если есть на свете чудо,
То, конечно, это Русь.
Всё не так, как рядом где-то,
И она за всю планету
Выгибает лебедь шею,
Сбор лягушек на пруду…
И от этой вот траншеи
Я до смерти не уйду.
ВСЁ РЕЖЕ
Всё реже птицы просятся в окно,
А, значит, меньше петь нам суждено.
Бывало встанешь, вот они уже,
И песенно, и ясно на душе.
С годами всё уходит, и они
Всё по лесам кочуют и одни.
И я один взираю из окна:
Какою будет в этот раз весна?
Но до неё непросто дотянуть
Без прошлых птиц, забывших в сердце путь.
МОЯ РЕКА
Как я скучаю! Но вновь не могу
Выбрать для встречи дня.
Как ты вздыхаешь одна на лугу,
Как же ты там без меня?
Как твои белые раки живут,
Как подрастает плотва?
Ну, не могу я оставить Москву,
Жить в ней спустя рукава.
Выберусь, выберусь… Поговорим,
Ну, а точней, помолчим.
Белый туман оседает как дым,
НЕПОГОДА
Вот и некуда приехать,
Помолчать и отдохнуть,
Только эхо, только эхо
Продолжает долгий путь.
Дождь и ветер за стеною,
Гром и молнии вокруг.
А вчера сидел со мною
Позабывший радость друг.
Завершает пляски лето,
Тонут в Хупте облака,
Но разбудит на рассвете
Родственник из Сапожка.
И пойдём тропинкой росной
По лугу, через шершок.
Ну, держись сазан бесхозный,
Сам залезешь в вещмешок.
ИДУЩИЙ
Стираются всякие грани,
Дожди исчезают и зной,
И мне неизвестно заранее,
Что будет в итоге со мной.
Откуда придёт непогода,
Кому на земле надоем?
Молюсь, чтоб Идущий по водам
Бессмертие вымолил всем.
Пусть солнце взойдёт надо мною,
Пусть будет немало дождей.
Но важно, какою ценю
Спасает Идущий людей.
До берега самая малость,
Но что ожидает там, что?
И сколько той жизни осталось,
Не знает, наверно, никто.
ПРОЩАЮ
Всё прощаю, прощаю, прощаю…
И живу, никого не виня,
И до смерти любить обещаю
Всех на свете предавших меня.
И поэтому легче дорога
С этим тяжким духовным крестом.
Всё на свете от Бога, от Бога,
Даже если не знаем о том.
ХОРОШО
Хорошо, когда есть огород,
Где картошку копает народ.
Хорошо, когда рядом леса,
Где народ подаёт голоса.
Хорошо, когда светит луна –
И народу доступна она.
Хорошо, когда солнце встает
И в бессмертие верит народ.
Хорошо, когда слава и честь
У народа у этого есть.
А он всё есть, и он живёт
Глубинный сказочный народ.
За мощи наши и святыни
Он в крестный ход готов и ныне.
Он вымирает, но живёт
Глубинный сказочный народ.
Встает с печи, берёт котомки,
Встречайте, русского, потомки.
ГРУБОСТЬ
Он нередко выказывал грубость,
Только мнимою грубость была,
И его бесшабашная глупость
Многих мудрых по жизни вела.
Поглядеть, ничего за душою,
Кто бы что у него ни просил.
Жизнь бесхлебной была, но большою,
Где ни слёз не хватало, ни сил.
Он проявит последнюю грубость,
Чтоб кого-то спасти от беды,
Чтобы приняли чьи-нибудь губы
Крошку хлеба и каплю воды.
ДАЧА
Нет ни печки у нас, ни камина,
И остыл замечтавшийся дом,
Но зато разгорелась рябина
И сжигает листву под окном.
И летят к ней озябшие птицы,
Согревают неспешно крыла,
Только тренькают рядом синицы,
Проживая всю жизнь без тепла.
Но вот-вот снегири соберутся,
Чтоб отпробовать ягодный ром,
А пока воробьи рядом трутся,
Чтоб набраться тепла на потом.
В ЭЛЕКТРИЧКЕ
Мы в электричке вдвоём
Мысленно годы итожим,
Каждый молчит о своём,
Но, вероятно, о том же.
«Ну, и куда ты, родной,
В эту дождливую среду?» –
«Так, ведь, у нас выходной,
Радуюсь, значит, жива
Не разорвёт пуповину.
Он ей не даст прорасти
Рядом с могилой соседа.
Господи Боже! Прости!
С матушкой вижусь по средам…
СИНИЦА
Залетит синица в двери,
Как, не знаю, залетит.
И дождливым днём осенним
Снова сердце загрустит.
Всё не так и всё не этак,
В гости никого не ждёшь,
Но летят синицы с веток
Переждать колючий дождь.
Только как вот? Дверь закрыта,
А внутри сплошная тьма.
И как в гроб, стучат в корыто,
Чтоб свести меня с ума.
ПЕРЕД РАЗЛИВОМ
Топчется ветер у речки.
В речке сплошная шуга.
Я не забыл эти вздохи,
Льдины прошедшей эпохи
И завершившей свой путь.
Как же давно это было!
Это ведь было со мной.
С невероятною силой
Шар пошатнулся земной.
Льдины уходят навеки,
Снова вздыхает вода.
Чтоб не мелеть никогда.
Комментарии
Дорогой Владимир Александрович!
Прекрасные стихи! Настоящая Россия! Особенно понравилось стихотворение «Стог»! И стихотворение «Перед разливом» внушает оптимизм.
В ней великое русское слово
Звёздной пылью окутало всласть
И блаженствует снова и снова
Стихотворная жгучая власть.
Как заметить в обыденном реки,
Не сгореть от дыханья веков?!
. Прикрывают стыдливые веки
Неумелую жадность зрачков.
Поздравляю Вас с днём рождения, уважаемый Владимир Александрович, и бесконечно восхищаюсь Вашим творческим взглядом на мир! Галина Романова.
Если есть на свете чудо,
То, конечно, это Русь!
Безусловно центральное стихотворение в подборке стихов, опубликованной в День рождения поэта, «Золотая пора». Это удивительное стихотворение. Всего на 12 строках слово «пора» повторяется шесть раз! И соперничает оно со словом «золотая» (4 раза).
Слово «пора» в русском языке имеет бесчисленное количество значений и их оттенков. Исключительно ради него крупные языковеды, прочитав впервые его в «Евгении Онегине» Александра Пушкина («Прощай, Онегин, мне пора…»), ввели в части речи русского языка «категорию состояния». Тут важно не пропустить при чтении сказанное вовремя слово поэтом – «не спеша».
Вы правы, Владимир Александрович! Давайте не станем торопиться, вспомним строки из Вашего недавнего стихотворения «Грусть и печаль»:
Не прошло моё время ещё,
Чтоб кому-нибудь не отозвался,
Чтобы кто-то уткнулся в плечо
И от губ моих не оторвался.
Дорогие читатели! Прочтите, пожалуйста, внимательно подборку стихотворений, пропустите её через свою душу и передайте трепетное состояние души своим детям и внукам.
Пусть длится как можно дольше золотая пора в жизни и поэзии Поэта Владимира Силкина, поцелованного Богом!
Валентин Круговых,
Заслуженный поэт и писатель Московии, лауреат премии журнала «Наш современник» Лучший писатель 2020 года
Рада новой встрече со стихами Владимира Силкина. Они, как и всё творчество этого поэта, одухотворены русской историей, «славой и честью народа», природой родных мест. Они глубоко лиричны и гениально просты. Спасибо автору! Успехов ему и читательского внимания. Любовь Земная.
спасибо, Владимир Александрович, очень пронзительно о рязанской земле, о понимании жизни. С днем рождения вас, и творческих успехов!
С днём рождения, Владимир Александрович!
Творческого полёта бесконечного!
Владимир, поздравляю с днём рождения тебя и с днём рождения новых твоих стихов. Пусть твоя «Золотая пора» длится долго-долго и ты радуй нас новыми творениями. Ты умеешь удивить и порадовать. Сергей Порохов.
Стихи Владимира Силкина читаю всегда с огромным удовольствием. И этот раз не исключение.
Володя, ты замечательный! С днем рожденья тебя!
Владимир, «День литературы» преподнес тебе подарок, опубликовав в день твоего рождения подборку стихов. Поздравляю и я, от имени многих ценителей твоих стихов и песен на твои стихи с этим праздником. Здоровья, творческих успехов. Своими стихами ты и нам сделал подарок. Ты с оптимизмом утверждаешь,: «. но живёт глубинный сказочный народ». Это о нас. Наших пращурах, наших детях-внуках, о наших далёких потомках. Дай Бог, чтобы так было. Душу народа поэт прозревает лучше всех. Это относится и к тебе. Помогай нам, нашей молодежи лучше понимать предназначение Русского мiра.
У поэта Владимира Силкина естественно и легко происходит разговор с природой. Так и должно быть: ведь человек, как и природа, творение Божье. Мы просто забыли эту радость единения в технической суете цивилизации. Но даже «безымянные реки,» всё равно отзовутся воспоминаниями. У русского корневая память генетическая. От неизбывности всего сущего, от причастности к живому, просыпается при чтении стихов Силкина радость и желание жить и идти вперед, несмотря ни на что.
«Живём? Конечно, брат, живём,
Да и пожить ещё охота!»
Людмила Семенова
Николай КОНОВСКОЙ. ПО ДОРОГЕ В ПОСАД. Рассказы
Николай КОНОВСКОЙ
ПО ДОРОГЕ В ПОСАД
ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ АЛЕКСАНДРЫ МИХАЙЛОВНЫ
На Благовещенье девка косу не плетёт,
птица гнёздышко не вьёт.
Русская пословица
Александра Михайловна Степанова, давно уже пенсионерка – человек старой закалки, закалки, скорее, русско-советской, но с преобладанием в составе – русской, старинной.
Иначе бы откуда у неё в душе эта печаль, эта тоска-кручина из-за невозможности сегодня, на Благовещение, побывать в храме, находящемся буквально в шаговой доступности?
Силён лукавый, большой мастер под благовидным предлогом отводить человека от святыни. Так вот и сегодня, в праздничный день, словно сговорившись, ей позвонили дочери, изъявляя своё непременное желание вместе со своими детьми посетить дорогую мамочку и бабулю, у которой уже и забыли, когда были в последний раз.
Правда, от предстоящей уборки – находящаяся где-то на дне сознания – её отвращала одна мысль: мало того, что из-за уборки по дому она не сможет побывать в храме, так ещё её младшая сестра Светлана (по церковному – Фотиния), неосознанно подливая масла в огонь терзавших Александру Михайловну сомнений, спросила, знает ли она, почему у кукушки гнезда нету, на что сама же и ответила: да потому что Господь наказал её за ослушание.
Мало того, что рассказала ей просвещённая и многознающая Фотиния (и где она раскапывает эти истории!), так Александре Михайловне вспомнился едва ли не трагический случай, аккурат год назад случившийся с её родственницей Лионеллой.
Тогда Лионелле тоже на Благовещение вздумалось поменять на окне занавески – будто другого времени для этого не было.
Так вот, Лионелла, человек всегда решительный в достижении своей цели, без чьей-то посторонней помощи, без страховки, поставив на стул табуретку, а на табуретку ещё одну табуретку, кое-как дотянулась до верхних крючков, на которых крепились упомянутые занавески.
И тут Лионелла сделала какое-то нерасчётливое движение, табурет под нею зашатался, и она – эквилибрист, по правде, никакой, – потеряв равновесие, с высоты более чем полутора метров впечатала свой немалый вес в гостеприимный паркет, надраенный ею до блеска.
Хорошо, дочь была дома и быстро приехала, но как результат самовольства – перелом ноги и два месяца в гипсе, а ведь косточки-то уже немолодые.
И ничего тут не поделаешь: если не понимаем по-хорошему, то свыше нас вразумляют по-плохому.
И хотя не случившегося с беззаботной кукушкой и Лионеллой опасалась Александра Михайловна, но всё же в её душе поселилась какая-то непонятная ей тревога.
А тут ещё вдобавок ко всему, не давая хозяйке и шагу ступить, у её ног терлась ещё одна обретающаяся в доме живая душа – старый мудрый кот Гордей, вместе со своей ворчливой хозяйкой проживший здесь жизнь, вместе с нею и состарившийся.
Дети Александры Михайловны давно уже разлетелись по белу свету, осталась только она со своим неразлучным Гордеем, да в сердце её поселилась неизбывная боль по доброму, но непутёвому мужу Василию: Вася, Васятка мой, золотая душа, мог бы ты ещё жить и жить, да сгубила тебя горькая зараза эта проклятущая!
Кот Гордей, Вася, – мысленно она продолжала обращаться к ушедшему мужу, – это ведь твой воспитанник и выкормыш; помнишь, как мы с тобой – теперь уже кажется, что жизнь тому назад, – направляясь домой, выходили из лифта, а этот жалкий беззащитный комок, жалобно пищавший в углу, вдруг обрёл удивительную для слабого существа решимость, подпрыгнул, вцепившись когтями в твои брюки и, карабкаясь по одежде, как альпинист по склону горы, достиг твоего лица, всматриваясь просительно в него своими желтоватыми тигровыми глазами.
Пришлось, – а куда нам деваться – взять его.
Ну, и хорош же он стал потом – рыжая грациозная бестия!
Когда Гордей (дали ему такое имя за его гордый и бесхитростный нрав) подрос, то для общего блага ты захотел везти его в ветлечебницу для проведения известной операции, но тут воспротивилась я: тебе бы, Василий, сильно понравилось, если бы тебе собрались сделать то, что ты собираешься сделать с котом?
Смущённый Василий не нашёлся с ответом.
Правда, для умиротворения буйных гормонов Гордею приходилось в зооуголке универмага покупать таблетки, но это уже были мелочи жизни.
Зато на даче Гордей, законный житель первопрестольной, гроза окрестных котов, оттягивался, как говорит сейчас молодёжь, по полной, и вскоре на дачных участках можно было наблюдать множество комичных, цветом в Гордея, котят.
Так, мысленно и неспешно переходя из прошлого в настоящее и наоборот, Александра Михайловна включила пылесос, единственную вещь в доме, которой при всей его храбрости ужасно страшился Гордей: при визжащем звуке работающего пылесоса его тут же как будто ветром куда-то сметало…
Затем для хозяйки наступил черёд столовых приборов, ножей, вилок, ложек, фужеров – всего, без чего не обходится ни одно застолье; доставать, протирать, раскладывать их в надлежащем порядке.
Александра Михайловна, не желая подвергать возможной порче подаренный когда-то мужем перстень, отвлекаясь на дновременно зазвонивший телефон, сняла его с руки…
О перстне следует сказать особо.
Это был настоящий образец ювелирного искусства – перстень с вправленным в него большим изумрудом, кристаллом глубокого зелёного цвета, дивно преломляющим в себе игру солнечных лучей.
Перстень был куплен мужем, когда они ожидали своего первенца, и на вопрос Александры, зачем такие безумные траты, Василий ответил: а ты разве не знаешь, что изумруд является камнем матерей, лучшим, по преданию, оберегом для женщин, отгоняющим все болезни и невзгоды.
Ах, Вася, какой же ты был заботливый и как же я тебя любила.
Но ничего, не за дальними горами уже наша встреча.
Продолжая своё рутинное занятие, Александра Михайловна, в прошлом многолетний преподаватель русского языка и литературы, мыслью своею перенеслась в годы давнего своего учительства, в те времена, когда литература облагораживала человека и учила его доброму, служила некой высокой цели, да и какие авторы современные были: Белов, Распутин, Рубцов, Тряпкин!
Ныне же литература духовного смрада и расчеловечения с её потерявшими совесть и чувство слова «певцами»: Быков, Рубина, Яхина, Сорокин, Виктор Ерофеев (бедный бездарный графоман с его потугами на оригинальность!), да и все они – один к одному по глубинной вражде и недовольству Россией.
Был у Александры Михайловны когда-то в классе любимый ученик, строптивый, но и вдумчивый Никон, учащийся, судя по его школьным сочинениям, с большими литературными задатками. Способный ученик впоследствии оправдал её надежды.
Никон окончил школу, затем, дождавшись призывного возраста, не стал «откашивать», как это стало уже модным у молодёжи, а, собрав всё требуемое, прибыл по повестке на призывной пункт.
Служба ему выпала нелёгкая, как говорили, – через день на ремень, через два на кухню, но даже тогда в его голове рождались какие-то поэтические строчки, не до конца выбитые из головы громом не успевающего менять своё покрытие плаца, тяжёлой дисциплинирующей «шагистикой».
После армии у Никона был Литературный институт, первые публикации в столичных изданиях, первые книжки в издательствах, членство в Союзе писателей России.
В это время разгулявшаяся на одной шестой части земли «перестройка» уже сделала своё чёрное дело: казавшаяся несокрушимым монолитом страна развалилась, как карточный домик, бывшие братские республики, обретшие независимость, притихли, словно намереваясь вцепится в глотку друг другу.
Людям стало совсем уже ни до какой литературы, ни до какой публицистики – быть бы живу.
– Что же делать, дорогая Александра Михайловна, – спрашивал свою учительницу зашедший в гости ученик, – когда даже не страна, а обломки былой страны катятся в пропасть, а о востребованности литературы, особенно поэзии, и говорить смешно?
– Вот в таких обстоятельствах и проверяется преданность человека своему делу, – отвечала учительница своему бывшему, ставшему уже седеть ученику; вспомни притчу о рабе, закопавшем свой талант в землю, и что потом с ним сделал возвратившийся хозяин. Если уж дан тебе талант свыше, то надо его совершенствовать, чтобы его свет – а это непременно должен быть свет – падал и на прикасающихся у нему; времена же всякие на Руси бывали и ещё будут. Но это ещё не конец, – ни к кому не обращаясь, задумчиво проговорила Александра Михайловна и замолчала…
Так вот, ни шатко ни валко, но работа по превращению квартиры в божеский вид была закончена; последние штрихи, как говорят художники, были нанесены.
И тут Александра Михайловна каким-то острым внутренним чутьём ощутила, что ей не хватает чего-то очень важного, сущностного.
Она хлопнула себя по лбу: ах ты, старая растяпа! – где же мой многолетний «оберег», перстень с волшебным изумрудом, который покойный муж заповедал никогда не снимать с руки?
Кинулась туда, кинулась сюда, заглянула во все углы – может, куда закатился, – пусто везде.
Пересмотрела всё – до последней бумажки – содержимое мусорного ведра – нет там моего перстня. Стала читать «Отче наш» – тот же результат.
Позвонила сестре, многознающей Фотинии, поведала ей свою беду – та посоветовала просить помощи у святого мученика Фёдора Стратилата, которому молятся в подобных случаях: святый Фёдоре Стратилате, помоги найти пропажу»; увидишь, пропажа тут же найдётся.
Стала многогрешная Александра – теперь она себя так стала называть – настойчиво читать молитву Фёдору Стратилату, одновременно продолжая поиски, «но только воз и нынче там», как сказано в известном произведении.
Однако же недаром говорят в народе, что когда Бог даст, то он и через окошко подаст.
Александра Михайловна пригляделась и ахнула: так это же её бесценный перстень, и как же ты и где ты его, проныра рыжая, нашел!
Наверное, сам апостол Пётр, извлекший статир изо рта пойманной им рыбы, был изумлен не больше оторопевшей от нежиданной радости Александры Михайловны…
Да, – позже себе самой признавалась она, – и на старуху бывает проруха, особенно на старуху, поставившую житейское впереди божеского…
Вовремя ли приехали гости, обилен ли был стол, какие за ним произносились речи – да так ли это уж важно для нашего повествования.
Важнее, пожалуй, то, что услышала Александра Михайловна сквозь сытое мурчание разлёгшегося на коленях кота:
– Скажи, мне, хозяйка, когда же мы, наконец-то, на дачу поедем? В печёнках моих уже сидит вот эта – мурр-мурр – твоя Москва…
ПО ДОРОГЕ В ПОСАД
У Бога всего много.
Русская пословица
1.Золотая подмосковная осень
Золотая подмосковная осень, благословенные октябрьские денёчки – звонкие, хрустальные, сухие… Дышишь – не надышишься…
Невысокое уже солнце ещё отдаёт своё последнее тепло начинающему зябнуть телу, и в воздухе явственно чувствуется смутное наитие каких-то тревожных перемен; ветер гонит по дороге опадающую листву, и прикосновение воздушного потока бывает иногда подобно прикосновению бритвы – острым и холодным.
А по сторонам трассы, уходящей в невидимые горизонты – справа ли, слева, – застывшее горящее разноцветье: вспыхнули бронзой и золотом подступающие к трассе леса, стоящие ещё пока в желтизне и багрянце; первыми начали терять листву тополя и берёзы, затем на очереди – коричневая листва дубов с опадающими вместе желудями, а уж когда последней облетит рябина, оставив свои яркие красные плоды голодающим зимой птицам, то это значит, что наступило предзимье – ненастное промозглое время коротких дней и холодных, заходящих с севера ветров.
И лишь одни вековые сосны и ели всё так же зелены, высоки и невозмутимы, разве что вздрогнут иногда распластавшимися по небу кронами от налетевшего откуда-то внезапно ветра.
Вспомнилось мне тут по случаю о характере лесов: в берёзовый лес – жениться, в сосновый – веселиться, в еловый – вешаться; а говорят, что народная пословица зря не молвится.
Но нам бездумно-сладко и хорошо, и мы отдаёмся кажущемуся вечным безостановочному движению машины, обозревая открывающиеся дали, скорее, даже не зрением, а душою и чем-то таинственным, глубоко запрятанным в подсознание.
Не об этом ли душевном состоянии – хорошо помню эти строки – сказал один современный поэт:
Днём угасающим летним,
Едем и едем с тобой.
Именно так: едем и едем и едем – как же хорошо, покойно и благодатно!
А тут ещё, добавляя туманной сентиментальности, из мобильника Никона, заполняя кабинное пространство грузовика, зазвучал известный романс в исполнении замечательного тенора Александра Подболотова:
По дороге в Загорск понимаешь невольно, что осень
Растеряла июньскую удаль и августа пышную власть,
Что дороги больны, что темнеет не в десять, а в восемь,
Что тоскуют поля и судьба не совсем удалась.
И слава Богу, что упоминаемый в романсе Загорск давно уже не Загорск, а исторический старинный Сергиев Посад, но слова-то, как говорится, из песни не выкинешь.
К тому же, Сергиев Посад – это наша духовная незыблемая константа, утверждённая в вечности, и тщетны жалкие потуги её ниспровергнуть всяких там дышащих ненавистью, злобствующих бесов и бесенят.
2. Никон
Теперь всё же надо сказать о причине и цели нашей поездки и месте, куда мы едем.
Мы – это я, Светлана В., подающая надежды мелкая литературная сошка, хозяйка дачи, куда правит свой путь наша немногочисленная братия: Никон К., поэт и эссеист – его имя слишком известно в узких литературных кругах, чтобы называть его полностью, друг и, мягко говоря, сотрапезник моего мужа, оставшегося дома; и ещё – лет сорока водитель Александр, вахтовым методом зарабатывающий свой хлеб насущный в Москве.
– Лет сорока, – сказала и задумалась…
Сорок, но во всяком случае, нам с Никоном уже, к сожалению, в сыновья годится. Эх, тоже катит необратимо, дребезжит на ухабах телега жизни, но – слава Богу за всё.
Так что же мы с таким усердием, отринув начавшую овладевать нами лень, везём на дачу?
А везём мы вполне себе новый, двуспальный, с красивой модной обивкой диван, от душевных щедрот своих подаренный родственником.
Мне сначала показалось хлопотно везти диван за город, думалось, перевозка обойдётся дорого, но родственник уговорил – сам заказал машину, помог с водителем погрузить тяжеленное спальное ложе; увидев наши смущённые лица, поспешил успокоить, сказав, что, может, когда приедет за грибами, то с нашего любезного разрешения заночует на этом, ставшем ему уже чужим, диване.
Здесь самое время рассказать о моём спутнике Никоне, без которого я бы ни за что не решилась на поездку.
Сказать по правде, толку от него, переломанного, в погрузке-разгрузке с его больными руками-ногами – никакого, но его мощная, вполне ещё крепкая фигура и тем более, суровый бандитский, как сказал о нём один мой коллега, вид в возможных дорожных непредвиденных обстоятельствах могли оказаться незаменимыми.
Никон, друг и сотрапезник моего мужа, как я уже сказала, тот ещё фрукт.
Так кто же он? – удивитесь, но я скажу, что это настоящий лирический поэт тютчевского философского склада.
Это ему со свойственной прямотой сказал однажды ныне считающийся классиком Юрий Кузнецов: тебе дорогу перебежал Тютчев, на что никогда не робевший перед авторитетами Никон ответил: что ты такое говоришь, Поликарпыч? Тютчев заяц что ли, дорогу мне перебегать? Ну хорошо, пусть даже так, но будь любезен, скажи, кому он ещё из нынешних перебежал дорогу?
Кузнецов задумался и ничего не ответил.
Такой вот он человек, Никон К.: с одной стороны, досконально знающий русскую классическую поэзию, но с другой – не отвращающий свой слух и от солёных анекдотов.
Кстати, думаю, что даже при самом строгом отборе десятка два-три первоклассных стихотворений у него останется.
Редким даже для середины прошлого века именем Никон его, с его же слов, назвали по настоянию бабушки, матери отца, необыкновенно почитавшей угодников радонежских, особенно почему-то преподобного Никона.
Человеку, в венах которого текла вольная донская кровь, любителю нахождения «мрачной бездны на краю», ему, как и многим русским людям, была свойственна душевная и поведенческая двойственность: то со своим другом они так куролесили, что – прости, Господи, употреблю здесь гоголевское частое слово, – всем чертям становилось тошно, то с наступлением Успенского или Великого строгих постов он так постился, что еле ноги таскал.
Не могу сказать, может быть, это была гордыня, оборотная сторона смирения.
«Широк человек, слишком даже широк, я бы сузил», – к Никону эти слова подходили, как к никому другому.
И как тут – по другому мыслителю, в конце жизни принявшему монашеский постриг в Троице-Сергиевой Лавре, противнику «всечеловечества» Достоевского – можно было «подморозить Россию», если каждый второй, если не первый, был в ней Никоном.
У нашего Никона было такое всегдашнее дорожное обыкновение: пока мы выбирались из московских пробок, он не позволял себе ни капли, сидел тихо, задумчиво и молчаливо; может даже молился про себя.
Но стоило лишь нам вырваться на «оперативный простор», пересекши кольцевую линию, как тут же им из сумки доставался стакан, открывалась бутылка и вдохновенно звучал тост-пожелание: «С Богом! Легкого пути!».
На протяжении всей дороги это действо под скромную конфетку повторялось несколько раз, причём умиротворённый Никон при всём этом не забывал креститься на купола стоящих в отдалении храмов, а их по дороге в Сергиев Посад было множество.
Тут следует сказать, что и в Москве, на улицах, Никон никогда не страдал ложной стыдливостью: остановившись, широко и степенно осенял себя крестным знамением, говоря нам: «Николай Гумилёв и великий Иван Павлов в годину лютых гонений на церковь не стыдились и не боялись исповедовать свою веру, а мы? Нам-то пока бояться нечего».
Так вот, ни быстро, ни медленно, в своё время, – кто за баранкой, кто за рюмкой ядрёной настойки, я – за словесным описанием Никона, мы и доехали до Сергиева Посада, откуда до нашей дачи совсем ничего.
Вдруг Александр притормозил машину: навигатор показывал объезд города. Мы возразили водиле, приводя свои доводы:
– Давай, брат, через центр! И время сэкономишь и бензин, мы покажем дорогу, если навигатор заартачится; и мимо святого места, если не удалось зайти, так хотя бы проедем.
– Хозяин – ба-а-рин, – шутливо протянул наш водитель, вьезжая в город.
Излишне описывать и без меня тысячекратно описанную святую Лавру, и всё же всякий раз меня приводила в восторг и умиление вознёсшаяся над Посадом монастырская колокольня, слепившая глаза блеском словно плывущего в небе золотого креста.
Колокольня, кстати говоря, была построена будущим святым, епископом Белгородским Иоасафом, в пору постройки – наместником святой Лавры, чем Никон, уроженец Белгородской области, необыкновенно гордился – кто сказал, что изжило себя землячество.
Жалко, необыкновенно жалко было проезжать мимо Лавры, не зашедши в неё, не написав поминальных записок, не приложившись к мощам угодника Божия Сергия, не поставив у священной раки свечу.
Но машина была арендована на строго определённое время, к тому же в тот же день, разгрузившись, следовало возвращаться в Москву.
3. Александр
… И тут Александр, почти не участвовавший в общем разговоре, несколько смущённо глядя на Никона и на его наполовину опустевшую бутылку настойки, неожиданно проговорил:
– Вижу, что вы люди верующие, а иначе для кого и перед кем это обрядовое благочестие; что-то очень важное у меня в душе проснулось навстречу вам, и я хочу поделиться, рассказать два случая из моей жизни, о которых я никому никогда не говорил.
Женился я по любви, и у нас почти сразу родилась дочь.
Жену свою – она тоже из Россоши, это город такой в Воронежской области, если вы когда-нибудь ехали поездом в южном направлении, вы его обязательно проезжали, – я привёл в свой дом, в тесноту, поскольку других вариантов проживания у нас не было.
К несчастью, моя мать невзлюбила Таю.
Пока они целыми днями пропадали на работе, приходили усталые, было не до ругани, и особых проблем не было, а вот когда родился ребёнок… Ну, две хозяйки на кухне – вы всё понимаете. Дело дошло до того, что мы с женой сняли какой-то дешёвый убогий закуток и взяли в банке кредит на строительство квартиры.
Выбрали самую маленькую однушку на окраине, экономили на всём, но тут грянул кризис 2008 года. Взносы же надо было каждый месяц вносить, а зарплату на работе задержали аж за три месяца, и было видно по всему, что выплачивать её не собираются.
В какое-то утро, устав от затянувшейся неопределённости, я вместе с товарищами отправился на приём к руководителю фирмы.
Такие же работяги, как и я, все мы обречённо стояли у проходной с «вертушкой», но угрюмая вышколенная охрана, наверное, из бывших ментов, к начальнику нас не пропускала.
Нот вот и он, спортивный и загорелый, появился ближе к концу дня и, не обращая на нас никакого внимания, спокойно прошёл к себе.
А нас к нему так и не пропустили…
Кто-то вздыхал, кто-то молился, кто-то зло и непечатно ругался, но итог в этот день был для всех один: зарплату нам не отдали.
Мне даже даже билет в автобус не на что было купить, и решил пешком пройти через весь город к маме и попросить у неё хоть немного денег взаймы…
Шёл-шёл, стало смеркаться, и тут на пути сквозь уже сгустившиеся сумерки я увидел церковь.
Моя душа в этот день, а тогда уже вечер, инстинктивно искала какой-то опоры.
Неожиданно вспомнился отец, и я подумал, что дай-ка я его помяну, хоть свечку поставлю, запамятовав о том, что у меня в кармане нету ни копейки.
Вот, думаю, был бы жив отец – он бы обязательно помог, научил бы, что делать, последнее бы отдал… Помню, в далеком уже детстве отец рассказывал мне сон, показавшийся ему странным и страшным; будто бы он идёт берегом реки и вдруг из реки на берег выбрасывается ужасное чудовище и тащит его в реку, а река кишит какими-то омерзительными гадами. Сердце отца было готово разорваться от ужаса, но тут он слышит некий повелительный голос:
– Обязательно выучи девяностый псалом, он тебе будет защитой от всех зол и напастей.
Отец потом с трудом – времена-то какие были, – но нашел у какой-то старушки девяностый псалом, начинающийся словами «Живый в помощи вышнего…», и заповедал и мне выучить наизусть его.
Я мало читал духовной литературы – то работа, то домашние дела, то нехватка времени, то просто обычная лень-матушка, но разбуди меня ночью – и девяностый псалом будет только от зубов моих, как говорится, отскакивать…
Зашёл я в храм, а там уже было пусто и полутемно, все люди разошлись, и только пожилая женщина мыла полы. Она на меня внимательно так посмотрела и с жалостью говорит:
– Завтра, сынок, приходи, поздно уже.
А я, весь униженный и растоптанный, без копейки денег, вдруг такую несвойственную мне решительность проявил, сбивчиво ей так и настойчиво объясняю, что у меня вопрос жизни и смерти, что надо отца помянуть, но денег на свечу даже нету.
– Ну, это ещё не беда, – говорит пожилая женщина, оказавшаяся для меня спасительницей; достаёт из кармана ключ, открывает шкаф, даёт свечу.
– Иди помолись, я полы помою и закрою за тобою дверь; в храме мы одни.
Я подошёл к иконе Николая Угодника, потому что других и не знал.
Хотел помолиться своими словами, но слова застревали в горле, и вдруг слёзы из моих глаз полились ручьём – такого со мной с детства не припомню.
Я вытирал слёзы, а они всё лились и лились.
Тут меня за рукав тронула моя добрая спасительница, заканчивающая наводить порядок в храме после вечерней службы.
– Вижу, что тебе со своими проблемами не справиться. Вон батюшка Пахомий выходит из алтаря, скоро к себе уедет; бросайся к нему в ноги, умоляй тебя выслушать; к нему за советом ба-а-льшие люди приезжают.
Долго меня уговаривать не надо было.
Я, как был в слезах, бросился к удивлённому батюшке в ноги, схватил его за колени и не отпускаю – так утопающий, наверное, за соломинку хватается.
Батюшка выслушал, посоветовал рано утром прийти на службу, исповедаться у него и причаститься; дал мне маленький молитвослов, отметил молитвы, которые надо читать утром и вечером. Потом он сказал, что помощь обязательно придёт и придёт скоро, но только чтобы я дал зарок – себе и ему – побывать в Троице-Сергиевой Лавре, помолиться у святых мощей преподобного Сергия.
Я, как в тумане, молился, мне показалось, всю ночь.
А утром – в храме первым стоял; с батюшкой, стоящим у исповедального аналоя, поздоровался. Батюшка – и откуда он их только знал, – не спрашивая меня, перечислил все мои грехи. Сказал, чтобы я исправлялся, ибо грешник никогда не будет счастлив – ни в этой жизни, ни в той, что всем предстоит после смерти.
Закончив с этим, батюшка так спокойно и неторопливо спрашивает: а где ты работаешь и за сколько месяцев тебе не заплатили? Выслушал всё так же спокойно и велел сегодня же идти требовать деньги. Исповедал батюшка, а у меня снова, только начал говорить, – слёзы из глаз. Но это были уже слёзы радости: мне было на кого опереться и у кого спросить совета.
Не помню дальше, как шёл, с кем говорил, помню только, что пришёл к своей фирме, стал у проходной и как столб два часа стоял, настолько я поверил батюшке.
А дальше было вот что.
Наш спортивный красавец-начальник, выйдя из своего кабинета, быстрым шагом прошёл проходную и, спросив мою фамилию, пригласил пройти за собою. То была, доложу я вам, ещё сцена… Вот я и начальник, которого все боятся, у него в кабинете, и начальник – да может ли такое быть! – молча подходит к сейфу и достаёт требуемую сумму.
– Забирай трудовую книжку, иди в отдел кадров, сошлись на меня. И ищи себе новую работу – на днях мы закрываемся. У тебя права есть? – Он достаёт листок с телефоном. – Звони в транспортное агенство, им нужен водитель на «газель», зарплата нормальная, выплатишь свой кредит; правда, вахтовым методом придётся работать…
Не помню, как вышел, как до дома дошёл.
Жена побежала взносы в банк отдавать ипотечные, а я с ребёнком на улицу вышел погулять.
И такой мне жизнь показалась прекрасной – солнечной, радостной!
Жена потом сказала:
– Саша, да весь день дождь шёл.
Через месяц я уже рассекал по просторам Подмосковья. Но всё никак не получалось у меня в Сергиев Посад выбраться
А тут позвонил начальник и попросил в один подмосковный городок стройматериал завезти – мол, домой утром на попутке тебя подбросят. Я гнал машину со скоростью света. Выполнив задание руководства, поставил машину в гараж в 7 вечера и, не теряя ни минуты времени, бросился на Ярославский вокзал.
В полупустой электричке в Сергиев Посад я примчал около 9 вечера. Время поджимало очень сильно, а от платформы до преподобного ещё дойти надо было, но мне показали короткую дорогу и в 21-30 я уже стоял у закрытых кованых ворот Лавры.
«Буду на лавочке всю ночь сидеть, – памятуя о слове, данном батюшке, думал я. – Утром к мощам приложусь, благодарственный молебен закажу и бегом на электричку, в Москву – попутка ждать не будет».
Ночевать на лавочке при моей работе и наступивших временах для меня было не внове, а уж ночлег в кабине моего грузовичка был поистине царским.
– Нет ли здесь гостиницы на ночь? – спросил у старичков, видимо, припозднившихся и торопящихся домой.
Они вполне доброжелательно указали на двух мужиков, которые как и я, оказались в чужом городе без ночлега, и теперь спешили по узкому тротуару в сторону платформы. Но мне-то уезжать нельзя было ни в коем случае.
– Вон там, недалеко есть гостиница, – снова рукой указали мне местные жители. – Попросись поселиться, может, и повезёт.
Маленькая гостиница приветно блестела огнями, но, увы, на входной двери была надпись как будто из прошлых советских лет: МЕСТ НЕТ.
Те двое мужчин, видимо, здесь пробовали попытать счастья, но не повезло. Но я почему-то всё равно позвонил в дверь, которую тут же открыла миловидная приветливая женщина в платочке и пригласила войти.
– Проходите, располагайтесь, – и она протянула мне ключи от номера.
Тут до меня дошло, что я пришёл в очень дорогую, не по моему чину гостиницу, и вряд ли у меня хватит денег расплатиться. Но дежурная, словно угадав мои мысли, снисходительно-добродушно взглянув на меня, пояснила:
– Вам же очень надо к Сергию попасть, а Спаситель что сказал? – она строго-назидательно подняла палец вверх: – Если вы сделали одному из малых сих, то это вы мне сделали…
Утром я в числе первых подошёл к мощам преподобного Сергия…
Рассказ Александра закончился аккурат ко времени нашего въезда в притихшие дачные владения, где мы взяли в помощники (Никон-то не помощь) скучающего на шлагбауме охранника Василия и, торопясь, но благополучно втиснули наше диванное сокровище в коридор дачного домика.
С началом нового летнего сезона определимся с его местонахождением…
Александр, человек всё-таки деревенский, с любопытством и интересом осматривал мои, начинающие облетать, дачные насаждения.
Его внимание больше всего почему-то привлёк не желающий поддаваться увяданию пышный куст гортензии.
– Могу подарить в качестве бонуса за добросовестную работу, – сказала я, и тут же они с Никоном стали выкапывать, стараясь не повредить корни, упрямо цепляющийся за землю куст, подарок – если не будет дерзостью так сказать – от земли Сергия Радонежского земле Митрофания Воронежского…
Дела наши были сделаны, и мы отправились в обратный путь.
Но на подъезде уже ближе к городу Пушкину случилось событие, чуть не стоившее всем нам жизни: на «встречку» на бешеной скорости, почти уже лоб в лоб, вылетел красный «порш».
Как Александр сумел увернуться от удара, одному Богу ведомо.
Были только слышны быстро и внятно произнесённые им слова: да воскреснет Бог… Слова молитвы, или псалма, заповеданного ему отцом.
Никон был бледен как полотно, а что было со мной – лучше и не вспоминать…
У Ярославского вокзала мы обменялись телефонами, обещали друг с другом созваниваться, но до сих пор этого так почему-то и не случилось.
А мне хотелось бы знать, как дальше сложилась жизнь Александра, прижилась ли на воронежской земле подаренная нами гортензия…