орхан памук новая жизнь краткое содержание
Вилайет — административная единица в Турции, область, район.
Мевляна, Джеляледдин Руми (1207–1273) — великий персидский поэт-суфий, философ, основатель дервишского ордена Мевлеви, центр которого находился в Конье.
Суннат — мусульманский обряд обрезания.
Нарин — букв, «нежный, хрупкий, приятный».
Реально существующая небольшая деревня в окрестностях Анкары. «Гудул» переводится как «ведомые пастырем».
Кенан Эврен — глава государства (1980–1982) и седьмой президент Турции (1982–1989).
Один из центральных районов Стамбула.
Начальник уезда, района, мелкой административной единицы в Турции.
Город на севере Турции, в районе причерноморского побережья.
Имам — глава квартальной или сельской мусульманской общины, имеющий право читать пятничную проповедь в мечети, хутбу.
Февзи-Паша Чакмак Каваклы Мустафа (1876–1950) — турецкий маршал. Сподвижник Ататюрка, участник освободительного движения, военный министр и начальник Генерального штаба Турции.
Слово «гюль», вошедшее в состав всех трех имен, переводится как «роза».
Сахур — принятие пищи до утренней зари во время Рамазана.
Чапа, Кадырга — районы Стамбула.
Истинный знаток Корана, свободно, наизусть владеющий его текстами.
Один из центральных районов Стамбула.
Намек на героя книги О. Памука «Черная книга», пожилого публициста, писавшего под псевдонимом Нешати. Реальное лицо, османский поэт Нешати, жил в XVII веке.
Район в азиатской части Стамбула.
Хат — букв, «рельсы, железнодорожная ветка».
Район в европейской части Стамбула.
Один из центральных районов Стамбула.
Старинный головной убор, на который наматывалась чалма.
Сделано в СССР. (англ.)
Ифтар — разговение, принятие пищи после заката солнца во время Рамазана.
Муваккит-хане — служебное помещение при мечети для хранения точных часов, определяющих время совершения намаза.
Остров из группы Принцевых островов в Мраморном море.
Герой комиксов, действие которых происходит в первой половине XIX века. Комиксы были созданы в Италии в начале 60-х годов XX века и в Турции стали одними из самых популярных.
Отсылка к роману Иоганна Вольфганга Гете «Страдания молодого Вертера» (1774), главный герой которого опустошает себя, пытаясь отстоять реальность вымышленного им мира.
Чатык — букв, «нахмуренный, насупленный».
Игра слов. Имени Рахмет (букв, «милосердный») не существует в турецком языке.
Пристань и район в азиатской части Стамбула.
Перевод В. Б. Микушевича.
Согласно исламским представлениям, существуют четыре архангела, близких к Аллаху: Джабраил, передающий божественные повеления, Микаил, наблюдающий за Вселенной, Израфил, готовый протрубить в трубу, возвещая о Страшном суде, и Азраил — архангел смерти.
Сура «Эль-Таквир» — букв. «Скручивание», 81-я сура Корана.
Сурейя — букв, «созвездие Плеяды», иначе «Семь сестер».
Мусульманский женский головной платок, закрывающий голову и нижнюю часть лица.
«Schachmatt» — «шах!» (нем.); «schachmatt sein» — по-немецки букв, «получить шах, проиграть»; «Schach» или «Schachspiel» — «шахматы».
Хотя все они слушали
одни и те же сказки,
те никогда не переживали
Однажды я прочитал книгу, которая изменила мою жизнь. Еще читая первые страницы, я ощутил такую ее силу, что мне показалось, будто тело мое отрывается от стола, за которым я сидел, и улетает. И тем не менее именно в этот момент я ощущал всем своим существом, каждой его частичкой, что крепче, чем когда-либо, продолжаю сидеть на стуле, за столом, а книга по-прежнему воздействует не только на душу мою, но и на все, что делает меня мною. И таким сильным было это влияние, что казалось мне — со страниц книги бьет в лицо фонтан света, и свет этот ослепляет мой разум и заставляет его сиять. Я думал, что с помощью света воссоздам самого себя, я чувствовал — с ним я смогу оставить нынешний путь — в том свете я видел отблески будущей жизни, в которую мне предстояло войти и которую предстояло познать. Я сидел за столом и понимал отчасти, краешком сознания, что сижу и переворачиваю листы книги, — а пока менялась моя жизнь, я читал новые слова, новые страницы. Потом я вдруг почувствовал себя настолько беспомощным, настолько не готовым к тому, что должно произойти, что, повинуясь интуиции, отстранился от книги, словно хотел укрыться от бившей из нее силы. И тут я со страхом заметил, что мир вокруг изменился, и меня охватило такое чувство одиночества, какого до нынешнего момента я не испытывал никогда. Я словно оказался в далекой стране — один, не зная ни языка, ни традиций, ни географии.
Ощущение безысходности, навеянное этим одиночеством, еще сильнее привязало меня к книге. Ей предстояло подсказать мне, что я должен делать в этой незнакомой стране, во что должен верить, что должен увидеть, — ей предстояло показать путь, по которому пойдет моя жизнь. Переворачивая страницу за страницей, я читал теперь книгу так, будто она была путеводителем, что указывает дорогу в чужой, дикой стране. Мне хотелось попросить ее: «Помоги мне, книга, помоги обрести новую жизнь, без горя и бед». Но я знал, что жизнь эта творится словами книги… Вчитываясь в каждое из них, я пытался найти свой путь и, замирая, представлял неизбывные чудеса, что уведут меня со старой тропы.
Все это время книга лежала на столе — от нее исходило сияние, но она казалась хорошо знакомой, привычной вещью, похожей на многие другие в моей комнате. Я заметил это, с изумлением и радостью встречая новую жизнь, новый мир, раскрывшийся передо мной, — ведь книга, что изменит мою жизнь, на самом деле казалась обычной. Пока разум медленно воспринимал чудеса и страхи нового мира, обещанные книгой, я опять задумался о случайности, приведшей меня к ней, но эти воспоминания были поверхностны. Я все читал и читал, но вдруг у меня появились некоторые опасения: новый мир, показанный мне книгой, был настолько чуждым, настолько чудным и удивительным, что я, опасаясь погрузиться в него полностью, с тревогой пытался ощутить хотя бы что-нибудь, связанное с настоящим. В душе моей рос страх: а если я отвлекусь от книги и посмотрю на свою комнату, на шкаф, на кровать и выгляну на улицу, — вдруг я увижу мир не таким, как видел его в последний раз?
Минуты, страницы следовали одна за другой, — вдалеке проходили поезда, я слышал, как мать вышла из дома и через какое-то время вернулась; я слушал обычный гул города, звон колокольчика продавца йогурта, прошедшего мимо дома, шум машин, но все знакомые звуки казались мне чужими. Я слышал, что какое-то время на улице лил дождь, но одновременно с этим доносились голоса девочек, прыгавших через скакалку. Мне показалось, погода проясняется, но по стеклу окна стекали капли дождя. Я прочитал следующую страницу, затем еще и еще; я видел свет, струившийся от порога иной жизни; я видел все то, что знал до сих пор и чего не знал. Я увидел свою будущую жизнь и путь, по которому, как мне казалось, теперь пойдет она…
Я медленно переворачивал страницы, и в это время мир, о существовании которого я прежде ничего не знал, не думал и не догадывался, проник в мою душу и поселился в ней. То многое, что я до сих пор знал и о чем размышлял, превратилось в ничего не стоившие мелочи, а все то, чего я не знал, возникло из ниоткуда и предстало мне в виде знаков. Если бы в этот момент у меня спросили, чего я не знаю и что это за знаки, я бы, наверное, не ответил, ибо понимал, что, читая, медленно иду по дороге, с которой нет пути назад, я чувствовал, что потерял всякий интерес к тому, что оставил позади. Новая жизнь, открывавшаяся передо мной, так заинтересовала и взволновала меня, что все казалось мне заслуживающим внимания. Я уже изнемогал от любопытства, но туманность и многообразие того, что мне предстояло, породило во мне какой-то страх.
Я испугался, узрев в идущем из книги свете утратившие былую роскошь гостиные, бешено несущиеся автобусы, усталых людей, поблекшие буквы, сгинувшие города и людские жизни — я увидел призраков. Речь шла о путешествии; книга рассказывала о путешествии. Я почувствовал взгляд, все время преследовавший меня во время этого путешествия, — казалось, он вот-вот появится передо мной, в самый неожиданный момент, но он исчезал, и мне приходилось искать его. Мягкий взгляд, давно избавившийся от выражения вины, греха… Я бы хотел стать тем взглядом. Я бы хотел оказаться в мире, который видел тот взгляд. Я так желал этого, что мне хотелось верить, будто я живу там. Нет, верить уже было не нужно — теперь я жил в том мире. А раз я там жил, значит, книга рассказывала обо мне: кто-то до меня уже владел моими мыслями, а завладев ими, записал их.
Именно поэтому я понял: в словах заключен один смысл, но говорят они о другом. Ведь я с самого начала чувствовал, что книга написана для меня. И каждое слово, каждая фраза воздействовали на меня именно поэтому. Не из-за того, что слова, переливаясь и сияя, казались волшебными, нет; я чувствовал — книга рассказывает обо мне. А осознать, каким образом я это понял, я не мог. Возможно, я понял, но забыл — ведь я пытался отыскать свой путь — среди смертей и исчезнувших знаков.
В тот миг я понял, что моя жизнь удивительным образом обогатилась, но тогда я боялся одного — расстаться с книгой. Меня не пугала мысль, что, взглянув на мир, на окружающие предметы, на комнату, я не сумею увидеть того, о чем рассказывала книга. Я держал ее двумя руками, вдыхая запах бумаги и чернил, — как в детстве, когда читал журналы с картинками. Книга пахла так же.
Я встал из-за стола, подошел к окну, прижал лоб к холодному стеклу и выглянул на улицу, как делал, когда был маленьким. Грузовик, стоявший на противоположной стороне улицы пять часов назад — тогда я положил на стол книгу и начал читать, уже уехал. Из машины выгрузили зеркальные шкафы, массивные столы, журнальные столики, коробки, торшеры — в пустую квартиру напротив въезжала новая семья. Занавески еще не повесили, и в свете яркой электрической лампы без абажура я увидел, как родители средних лет — на вид моего возраста, вместе с сыном и дочкой, ужинали перед включенным телевизором. У девушки были светло-каштановые волосы, экран телевизора светился зеленым светом.
Некоторое время я смотрел на новых соседей, мне нравилось наблюдать за ними, — возможно, потому, что их лица были новыми для меня. И еще потому, что это рождало во мне чувство защищенности. Мне не хотелось признаваться в том, что старый, знакомый мир вокруг меня изменился, но теперь мне было ясно: и улицы уже не те, и комната моя изменилась, и мама, и друзья мои стали другими. Казалось, во всем теперь ощущалась какая-то враждебность, некая угроза, но я вряд ли смог бы сказать, откуда она исходит… Я отступил на шаг от окна, но и к книге, чей зов я чувствовал, вернуться не смог. За моей спиной, на столе, лежало то, что должно изменить мою жизнь. И как бы я ни старался избежать этого, все теперь начиналось там, средь книжных строк. Мне лишь предстояло вступить на новый путь.
Отзывы на книгу « Новая жизнь »
Если вы из тех, кто терзался в догадках, какую книгу лорд Генри мог подарить Дориану Грею, отдав рассудок прекрасного юноши во власть пленительных и отравляющих видений; если, открыв «Хазарский словарь» Павича, вы клялись в верности принцессе Атех и принимались создавать книгу тела Адама Рухани; если вслед за Малларме вы повторяли, что «мир завершится Книгой», вы сумеете войти в «Новую жизнь» Орхана Памука и отправиться в путешествие по ту сторону памяти. Студент Осман, главный герой романа, оказался в плену некой книги. Книги, которая заставила его охладеть к той внешней суете, что еще недавно составляла суть его беззаботной жизни. Осман разрывает всякую связь с привычным и размеренным существованием. Зов книги был настолько сильным, что голоса прошлого, настоящего и будущего слились в один беспомощный всхлип, чтоб затеряться в пространстве памяти и исчезнуть.
Мне не хотелось признаваться в том, что старый, знакомый мир вокруг меня изменился, но теперь мне было ясно: и улицы уже не те, и комната моя изменилась, и мама, и друзья мои стали другими. Казалось, во всем теперь ощущалась какая-то враждебность, некая угроза, но я вряд ли смог бы сказать, откуда она исходит…
Все казалось ненастоящим, все таило в себе обман и опасность. Травматический опыт, через который внезапно проходит Осман, заставляет его перерезать ту бытийную пуповину, что сдерживала движения его мысли. Книга звала в путешествие. Книга не называла себя, и мы до самого конца будем задаваться вопросами, чем она была, что передавала, как очаровывала отчаянных пилигримов, которые бросили все, повинуясь ее настойчивому зову. Впервые Осман увидел эту книгу в руках красивой девушки, повстречавшейся ему в студенческой столовой. Буквально в тот же день книга попалась ему на глаза, когда он проходил мимо книжного лотка. Посчитав, что это совпадение несет в себе какую-то тайну, Осман купил книгу и оказался в числе тех, кто воспринял прочитанное как руководство к действию. Религиозный трактат? Политическая пропаганда? Нет, нет и еще раз нет. Тонкие намеки говорят нам, что книга рассказывала о смерти. О смерти того, кто ее читал. Еще она рассказывала о встрече с Ангелом и загадочной стране, куда хотелось попасть.
Фигура Ангела чрезвычайно важна: это и Ангел Книги Бытия, и Ангел Корана, и Ангел Танаха, и Ангел «Дуинских элегий» Рильке, и Ангел человечества (Гавриил), о котором та, кто пишет эти строки, читала у Анри Корбена, и, возможно, Пурпурный Архангел Сухраварди. И в то же время ни один из этих Ангелов. Ангел неведомый, Ангел приближающейся смерти. Ангел никогда не отвечающий. Во время своего долгого путешествия Осман будет постоянно обращать свои помыслы к Ангелу и искать встречи с ним. Но прежде он узнает любовь, ведь та, в чьих руках оказалась Книга, заполнит его сердце собой. Она будет носить одно из имен Аллаха. Джанан. Она познакомит Османа со своим молодым человеком Мехмедом, который так же оставил старую жизнь после того, как прочел Книгу. Мехмед поведает о своих путешествиях, о безуспешных поисках нового мира, об охотниках, что выслеживают и убивают всякого, кто открыл Книгу. Ее автор тоже был убит. Но Османа уже было не остановить.
Я смотрел на вещи, привязывавшие меня к этому миру, так, будто они принадлежали кому-то другому. Я понял, что мне нужно бежать отсюда.
Среди битого стекла, крови и трупов я ищу рубеж, откуда будет видна новая жизнь.
Мехмед, отбросивший старое имя Нахит, будет непрерывно загадывать себя. Он в очередной раз «сменит кожу» и, избавившись от Мехмеда, возьмет себе новое имя – Осман (и этот выбор поразителен!), переедет в город Виран-Баг и займется переписыванием Книги. Вверяясь вдохновению, он, словно впадая в одержимость, будет часами переписывать строки Книги, изменившей его жизнь. Позади он оставит и жизнь Нахита, и жизнь Мехмеда (а вместе с ней и любовь Джанан). Он не откажется только от Книги, не смотря на то, что будет делать вид, что более не ищет описанный в ней мир и Ангела, к встрече с которым еще недавно стремился. Когда его найдет тот, чьим именем он назван, меж ними состоится разговор убийцы и жертвы. Пока Джанан, оставленная в номере отеля, будет метаться в постели терзаемая простудой, ее ревнивый спутник спустит курок смертоносного вальтера.
Он достиг покоя в конце пути, а я метался среди черно-белых теней, стрелявших друг в друга. Он знал обо всем, он перешел по ту сторону, он познал мудрость новой жизни, но скрыл ее от меня; а у меня не было ничего, кроме смутной надежды обладать Джанан.
Но Джанан он больше никогда не увидит. Постель в отеле окажется пустой. Лишь через какое-то время Осман узнает, что та, кого он любил, вышла замуж и уехала в Германию (он тоже обзаведется семьей, но едва ли этот предсказуемый жест позволит ему ощутить полноту бытия, которую он познал благодаря Джанан). Ему останется только вернуться в дом, где была написана Книга. В дом его дяди. Он будет разгадывать тайну за тайной, погружаясь в миры 33 книг, найденных в библиотеке дяди. Из глубин таинственной Книги поднимутся ее предтечи: «Новая жизнь» Данте, трактаты Ибн Араби, элегии Рильке. Как раз в последних ему встретится Ангел, и Осман примется за письма, которые немецкий поэт адресовал великолепной Лу Саломе и своему польскому переводчику.
Но в те дни я, читая уже несколько месяцев, считал, что маленькая книга дяди Рыфкы возникла не только из этих тридцати трех книг, она родилась вообще из всех книг.
Осман снова сядет в автобус и отправится в путешествие. На этот раз Ангел явится ему. Да, явится. Ведь он всегда приходит за мгновение до смерти.
Орхан Памук. Новая жизнь
Перед тем как читать эту книгу, не забудьте положить рядом с собой какой-нибудь фрукт: если вам повезет и каким-то чудом вы переадресуете воздействие книги на этот посторонний объект, то взорвется именно он, а не ваша голова
Совсем даже неплохо было бы, если б журнал «Прочтение» превратился в эдакий Алеф; чтобы, открыв журнал, в нем можно было прочесть рецензию на любую вышедшую книгу. Увы, это невозможно. Зато возможно в некотором смысле обратное: роман Орхана Памука устроен так, что, прочтя эту рецензию и возжелав ознакомиться с рецензируемым, читатель сможет прочесть сразу несколько книг: как все вместе сразу, так и любую на выбор.
Краткий экскурс в сюжет, как если бы по книге был поставлен фильм (читать с заложенным носом):
Молодому студенту инженерного факультета Осману попадает в руки книга, в корне переворачивающая его жизнь. Читая книгу, Осман понимает, что не только вся его предыдущая жизнь была пуста и никчемна, но и что то, что может предложить ему общество в качестве ее продолжения, тоже никуда не годится. Покинув дом и престарелую мать, Осман отправляется на поиски лучшей доли, чтобы встретиться с доктором Нариным, который предлагает ему принять участие в сопротивлении, даже и не подозревая, во что все это выльется. Потрясающе красивый фильм по роману нобелевского лауреата Орхана Памука…
Впрочем, фильм по роману «Новая жизнь» вряд ли бы удался, разве что режиссер, как это происходит у Тарковского, заставил персонажей между делом самих обсуждать представленные линиями их судеб символы. Книга обходится и без этого. Сам по себе роман Памука представляет собой лавку символов (когда-то Юрий Олеша собирался открыть лавку метафор, Памук реализовал его идею в отношении символов, что гораздо масштабнее). Так, например, путешествия и вообще жизнь Османа, главного героя, могут быть прочитаны как метафора убийства в себе художника и визионера, а могут — как крах попытки консерваторов удержать общество в состоянии патриархального прошлого и замкнутости на себе (попытка доктора Нарина обрести нового сына оборачивается смертью его сына собственного: сторонники старины убивают будущее Турции как страны, доверившись врагу, о чем и не подозревают). Можно прочесть роман и как описание конфликта внутренних психологических инстанций, заключенных в любом человеке,— конфликт, реализующийся по мере столкновения с жизнью и адаптации к ней у всех людей почти одинаково. А также — как рассказ о том, как, по мере подъема по жизненной лестнице со ступени на ступень, человек по-разному смотрит на уже пройденный путь: вначале книга читается как критика современного общества под воздействием откровения, потом — как описание попытки выбраться из узилища однообразия, затем — как констатация того факта, что со временем свои же юношеские метания выглядят как бессмысленная гонка, единственный возможный конец которой — автокатастрофа. Все это возможно потому, что метафоры книги не имеют конкретной направленности и могут быть интерпретированы в любом направлении, вследствие чего являются не метафорами, а символами.
Самое интересное начинается, когда пытаешься совместить параллельные символические поля: как взаимодействуют между собой двоякие прочтения происходящего — и как происходящего с отдельным государством, и как происходящего с человеком вообще: ведь человек часть государства,— как влияет то, что происходит в головах, на то, что происходит в государствах? Или — как сопоставить внутренний взгляд героя на собственную эволюцию с тем, что каждое конкретное восприятие им самого себя происходит на определенном участке жизни,— объективной оценке не подвергаемом? Пытаясь ответить на эти и другие вопросы, невольно фиксируешь подвисание микрочипа головного мозга — и не важно уже, можно ли найти ответ на эти вопросы в принципе: сам вызываемый эффект достаточно интересен для того, чтобы попытаться его ощутить.
Теперь два слова в заключение. Те, кто читал, вспомнят, что попытка alter ego Юрия Олеши открыть собственную лавку метафор окончилась неудачей: чудесный товар оказался никому не нужен. То же, боюсь, может случиться и с магазинчиком Памука: поистине замечательный гипертекст, что ни страница переосмысляющий сам себя, не приправлен — увы — ни мистическими полетами на метле, ни водевильными остротами, ни посягательством на пересмотр Священного Писания… Во всем же остальном, как гипертекст, «Новая жизнь» ничуть не хуже, а может быть, даже и лучше.
Вот только кто не поленится обратить на это внимание?
Орхан памук новая жизнь краткое содержание
Хотя все они слушали одни и те же сказки, те никогда не переживали ничего подобного.
Copyright © 1994, Iletisim Yayincilik A.S.
© А. Аврутина, перевод, 2009
© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015
Необыкновенный, гипнотический роман, напоминающий одновременно интеллектуальные лабиринты Борхеса и восторженный лиризм Габриэля Гарсиа Маркеса.
Эксцентричная и увлекательная книга, достойная лучших произведений выдающегося писателя.
Орхан Памук в очередной раз демонстрирует свое мастерство, не раскрывая, а скорее изображая во всей полноте и силе тайные глубины человеческой личности. Kirkus Reviews «Новая жизнь» напоминает рассказы Борхеса особым игровым подходом к реальности, подчеркиванием иллюзорных сторон бытия. Другая схожая деталь: в центре вселенной героев романа Памука, как почти везде у великого аргентинца, находится таинственная, всемогущая Книга.
Однажды я прочитал книгу, которая изменила мою жизнь. Еще читая первые страницы, я ощутил такую ее силу, что мне показалось, будто тело мое отрывается от стола, за которым я сидел, и улетает. И тем не менее именно в этот момент я ощущал всем своим существом, каждой его частичкой, что крепче, чем когда-либо, продолжаю сидеть на стуле, за столом, а книга по-прежнему воздействует не только на душу мою, но и на все, что делает меня мною. И таким сильным было это влияние, что казалось мне – со страниц книги бьет в лицо фонтан света, и свет этот ослепляет мой разум и заставляет его сиять. Я думал, что с помощью света воссоздам самого себя, я чувствовал – с ним я смогу оставить нынешний путь: в том свете я видел отблески будущей жизни, в которую мне предстояло войти и которую предстояло познать. Я сидел за столом и понимал отчасти, краешком сознания, что сижу и переворачиваю листы книги, – а пока менялась моя жизнь, я читал новые слова, новые страницы. Потом я вдруг почувствовал себя настолько беспомощным, настолько не готовым к тому, что должно произойти, что, повинуясь интуиции, отстранился от книги, словно хотел укрыться от бившей из нее силы. И тут я со страхом заметил, что мир вокруг изменился, и меня охватило такое чувство одиночества, какого до нынешнего момента я не испытывал никогда. Я словно оказался в далекой стране – один, не зная ни языка, ни традиций, ни географии.
Ощущение безысходности, навеянное этим одиночеством, еще сильнее привязало меня к книге. Ей предстояло подсказать мне, что я должен делать в этой незнакомой стране, во что должен верить, что должен увидеть, – ей предстояло показать путь, по которому пойдет моя жизнь. Переворачивая страницу за страницей, я читал теперь книгу так, будто она была путеводителем, что указывает дорогу в чужой, дикой стране. Мне хотелось попросить ее: «Помоги мне, книга, помоги обрести новую жизнь, без горя и бед». Но я знал, что жизнь эта творится словами книги… Вчитываясь в каждое из них, я пытался найти свой путь и, замирая, представлял неизбывные чудеса, что уведут меня со старой тропы.
Все это время книга лежала на столе – от нее исходило сияние, но она казалась хорошо знакомой, привычной вещью, похожей на многие другие в моей комнате. Я заметил это, с изумлением и радостью встречая новую жизнь, новый мир, раскрывшийся передо мной, – ведь книга, что изменит мою жизнь, на самом деле представлялась обычной. Пока разум медленно воспринимал чудеса и страхи нового мира, обещанные книгой, я опять задумался о случайности, приведшей меня к ней, но эти воспоминания были поверхностны. Я все читал и читал, но вдруг у меня появились некоторые опасения: новый мир, показанный мне книгой, был настолько чуждым, настолько чудным и удивительным, что я, опасаясь погрузиться в него полностью, с тревогой пытался ощутить хотя бы что-нибудь, связанное с настоящим. В душе моей рос страх: а если я отвлекусь от книги и посмотрю на свою комнату, на шкаф, на кровать и выгляну на улицу, – вдруг я увижу мир не таким, как видел его в последний раз?
Минуты, страницы следовали одна за другой, – вдалеке проходили поезда, я слышал, как мать вышла из дома и через какое-то время вернулась; я слушал обычный гул города, звон колокольчика продавца йогуртов, прошедшего мимо дома, шум машин, но все знакомые звуки слышались мне чужими. Я слышал, что какое-то время на улице лил дождь, но одновременно с этим доносились голоса девочек, прыгавших через скакалку. Мне показалось, погода проясняется, но по стеклу окна стекали капли дождя. Я прочитал следующую страницу, затем еще и еще; я видел свет, струившийся от порога иной жизни; я видел все то, что знал до сих пор и чего не знал. Я увидел свою будущую жизнь и путь, по которому, как мне представлялось, теперь пойдет она…
Я медленно переворачивал страницы, и в это время мир, о существовании которого я прежде ничего не знал, не думал и не догадывался, проник в мою душу и поселился в ней. То многое, что я до сих пор знал и о чем размышлял, превратилось в ничего не стоившие мелочи, а все то, чего я не знал, возникло из ниоткуда и предстало мне в виде знаков. Если бы в этот момент у меня спросили, чего я не знаю и что это за знаки, я бы, наверное, не ответил, ибо понимал, что, читая, медленно иду по дороге, с которой нет пути назад, я чувствовал, что потерял всякий интерес к тому, что оставил позади. Новая жизнь, открывавшаяся передо мной, так заинтересовала и взволновала меня, что все казалось мне заслуживающим внимания. Я уже изнемогал от любопытства, но туманность и многообразие того, что мне предстояло, породило во мне какой-то страх.
Я испугался, узрев в идущем из книги свете утратившие былую роскошь гостиные, бешено несущиеся автобусы, усталых людей, поблекшие буквы, сгинувшие города и людские жизни, – я увидел призраков. Речь шла о путешествии; книга рассказывала о путешествии. Я почувствовал взгляд, все время преследовавший меня во время этого путешествия, – казалось, он вот-вот появится передо мной, в самый неожиданный момент, но он исчезал, и мне приходилось искать его. Мягкий взгляд, давно избавившийся от выражения вины, греха… Я бы хотел стать тем взглядом. Я бы хотел оказаться в мире, который видел тот взгляд. Я так желал этого, что мне хотелось верить, будто я живу там. Нет, верить уже было не нужно – теперь я жил в том мире. А раз я там жил, значит книга рассказывала обо мне: кто-то до меня уже владел моими мыслями, а завладев ими, записал их.