но хотя они всю жизнь были соседями уля никогда не виделась с анатолием

Молодая гвардия (9 стр.)

Но в то же мгновение она содрогнулась от унижения гордости, унижения от самой возможности допустить такой выход. Да уже и не было времени выбирать: к ней уже бежала мать навстречу. Какая сила подняла ее с постели? За матерью шли отец, сестра, муж сестры, бежали ребятишки. Печать необыкновенного волнения лежала на всех лицах, а маленький племянник плакал.

Мать все еще была чернява, хотя и стара и начала гнуться к земле. Она была чернява, и черные глаза у нее были красивые, как у большой дикой птицы, хотя сама она была маленькая. И характером она была сильная и умная, дочери и старый Матвей Максимович слушались ее. Но вот пришел час, когда дочь должна была решить сама за себя, и силы матери надломились.

Как он был уже стар! Спереди он почти совсем облысел, только на затылке да на висках еще остались следы былых кудрей, они всё еще завивались кольчиками, но в гренадерских рыжеватых усах его было уже столько седины, и щетина на лице была седоватая, и нос совсем сизый, и кирпичного цвета лицо его, лицо солдата, было все в морщинах.

— Да ложитесь же вы, мама, я сама!

Уля бросилась за матерью, но та уже бежала вишенником вниз, и они побежали вместе, старая и молодая.

Его всегда серьезное худое загорелое лицо с белесоватыми бровями было сильно разгорячено, он так вспотел, что мокрые пятна кругами выступали у него под мышками. И, видно, он совсем забыл о том, что Ули можно стесняться.

— Мы же ничего не знали. Чье это распоряжение?

И тогда он смутился.

До этой минуты мать еще не совсем верила, что дочь ее пустится одна в этот огромный, распавшийся мир, но она знала, что дочери оставаться опасно, и вот нашлись добрые люди, и взрослый человек с ними, и теперь все уже было кончено.

На лице Анатолия изобразилось такое искреннее огорчение, что он не мог, да и не пытался скрыть его.

— Но ты понимаешь, что я не могу бросить ее и уехать?

— Лошади, конечно, очень сильные, но все-таки пять человек.

Но Уле не понадобилось идти за Валей. Только Уля с матерью поднялись к крылечку дома, там, между этим крылечком и домашними пристройками, кухонькой и сарайчиком для коровы, стояла среди домашних Ули осунувшаяся Валя Филатова. Бледность в лице ее проступила даже сквозь сильный загар.

Источник

15 примеров сложноподчинённых предложений с несколькими придаточными

В слож­но­под­чи­нен­ном пред­ло­же­нии с несколь­ки­ми при­да­точ­ны­ми частя­ми раз­ли­ча­ют три вида под­чи­не­ния при­да­точ­ных пред­ло­же­ний. Приведем при­ме­ры пред­ло­же­ний с одно­род­ным, парал­лель­ным и после­до­ва­тель­ным под­чи­не­ни­ем.

В соста­ве слож­но­под­чи­нен­но­го пред­ло­же­ния может быть не одна, а несколь­ко при­да­точ­ных частей. Два и более при­да­точ­ных пред­ло­же­ний по-разному соот­но­сят­ся с друг с дру­гом и обра­зу­ют три основ­ных вида под­чи­не­ния:

Однородное подчинение придаточных предложений

В слож­но­под­чи­нен­ном пред­ло­же­нии, в даль­ней­шем СПП, все при­да­точ­ные части могут отно­сить­ся непо­сред­ствен­но ко все­му глав­но­му пред­ло­же­нию или к одно­му его чле­ну. В таком слу­чае ука­зы­ва­ют на одно­род­ное под­чи­не­ние зави­си­мых пред­ло­же­ний. При одно­род­ном под­чи­не­нии ука­жем его основ­ные при­зна­ки:

Неизвестно, где она жила (1), кто она (2), поче­му был сде­лан рим­ским худож­ни­ком её порт­рет (3) и о чём она так печаль­но заду­ма­лась (4).

Неизвестно (что?). Ко всем при­да­точ­ным частям неза­ви­си­мо от того, что они при­со­еди­не­ны раз­ны­ми союз­ным сло­ва­ми (где, кто, поче­му, о чём), зада­дим один и тот же вопрос: что? В этом СПП наблю­да­ет­ся кас­кад изъ­яс­ни­тель­ных при­да­точ­ных, кото­рые зави­сят от одно­го сло­ва в глав­ной части — ска­зу­е­мо­го без­лич­но­го пред­ло­же­ния, выра­жен­но­го пре­ди­ка­тив­ным наре­чи­ем. Следовательно, это СПП с одно­род­ным под­чи­не­ни­ем при­да­точ­ных.

Линейная схе­ма пред­ло­же­ния:

[ ], (где…), (кто…),(почему…) и (о чём…).

Между под­чи­ни­тель­ны­ми пред­ло­же­ни­я­ми с пере­чис­ле­ни­ем, как в при­ве­ден­ном при­ме­ре, ста­вят­ся запя­тые, кро­ме двух послед­них под­чи­ни­тель­ных пред­ло­же­ний. Если меж­ду одно­род­ны­ми при­да­точ­ны­ми пред­ло­же­ни­я­ми упо­треб­лён непо­вто­ря­ю­щий­ся соеди­ни­тель­ный или раз­де­ли­тель­ный союз (и, или, либо), то запя­тая не ста­вит­ся, напри­мер:

Мы пони­ма­ли, что уже поздно_ и что надо торо­пить­ся домой.

Линейная схе­ма пред­ло­же­ния:

Примеры предложений с однородным подчинением придаточных

Я пони­мал, что лежу в посте­ли, что я болен, что я толь­ко что бре­дил (А. Куприн).

Весною ивол­га появ­ля­ет­ся позд­но, когда рощи уже оде­ты лист­вою и все пев­чие пти­цы дав­но при­ле­те­ли (И. Соколов-Микитов).

Тётушка инте­рес­но рас­ска­зы­ва­ла отом, что её пер­вый муж был пер­сид­ским кон­су­лом и что она с ним неко­то­рое вре­мя жила в Тегеране (Ф. Искандер).

С тех пор как разо­де­лись берез­ки и вырос­ли под ними раз­ные тра­вы с колос­ка­ми и шишеч­ка­ми и шей­ка­ми раз­ных цве­тов, мно­го, мно­го воды утек­ло из ручья (М. Пришвин).

Утром бабуш­ка жало­ва­лась, что саду ночью посби­ва­ло все ябло­ки и сло­ма­ло одну ста­рую сли­ву (А. Чехов).

См. ещё при­ме­ры пред­ло­же­ний с одно­род­ным под­чи­не­ни­ем при­да­точ­ных.

Параллельное (неоднородное) подчинение придаточных предложений

Придаточные пред­ло­же­ния, кото­рые отно­сят­ся ко все­му глав­но­му пред­ло­же­нию (вре­ме­ни, уступ­ки, при­чи­ны, усло­вия и пр.) или к одно­му из его чле­нов (опре­де­ли­тель­ные, изъ­яс­ни­тель­ные, меры и сте­пе­ни, места, обра­за дей­ствия), могут быть неод­но­род­ны­ми, то есть раз­ны­ми по зна­че­нию и при­над­ле­жать к раз­ным типам, напри­мер:

Когда собра­лись рыба­ки (1), Иван Иванович уже по-своему как-то вывел, что к вече­ру ветер пого­нит лед на пол­день (2) (М. Пришвин).

От глав­но­го пред­ло­же­ния зави­сят два при­да­точ­ных:

Линейная схе­ма пред­ло­же­ния:

Примеры предложений с параллельным подчинением придаточных

Но хотя они всю жизнь были сосе­дя­ми, Уля нико­гда не виде­лась с Анатолием поми­мо шко­лы да ком­со­моль­ских собра­ний, где он часто высту­пал с докла­да­ми (А. Фадеев).

Как толь­ко жара спа­ла, в лесу ста­ло так быст­ро холо­дать и тем­неть, что оста­вать­ся в нём не хоте­лось (И. Тургенев).

Когда у меня в руках новая кни­га, я чув­ствую, что в мою жизнь вошло что-то новое, гово­ря­щее, чудес­ное (М. Горький).

Река, вдоль кото­рой мы пошли, то и дело кру­то пово­ра­чи­ва­ла, так что поблёс­ки­ва­ю­щее зер­ка­ло её упи­ра­лось вда­ли то в зарос­ли ивня­ка, то в пес­ча­ный обрыв (В. Солоухин).

Когда я всмат­ри­ва­юсь, мне даже чудит­ся, что я начи­наю видеть на сот­ни, на тыся­чи кило­мет­ров вокруг (М. Бубеннов).

Ранней вес­ной, как толь­ко сой­дёт снег, поле, где была посе­я­на ози­мая рожь, покры­ва­ет­ся соч­ной зеле­нью (Л. Леонов).

Предложения с последовательным подчинением

О слож­но­под­чи­нен­ных пред­ло­же­ни­ях с после­до­ва­тель­ным под­чи­не­ни­ем подроб­но с при­ме­ра­ми идет речь в этой ста­тье.

Примеры предложений с последовательным подчинением

Приведем еще при­ме­ры пред­ло­же­ний с после­до­ва­тель­ным под­чи­не­ни­ем при­да­точ­ных.

Время наше­го путе­ше­ствия истек­ло, хотя мы успе­ли прой­ти лишь поло­ви­ну того, что заду­ма­ли (В. Солоухин).

Всё доступ­но чело­ве­ку в этой жиз­ни, если толь­ко страст­но желать, так страст­но, что­бы и жиз­ни самой не жал­ко ста­ло при этом (Л. Леонов).

Известен сучок на ство­ле, на кото­рый ста­вишь ногу, когда хочешь залезть на ябло­ню (В. Солоухин).

Если каж­дый чело­век на кус­ке зем­ли сво­ей сде­лал бы всё, что он может, как пре­крас­на была бы зем­ля наша (А. Чехов).

Видеоурок

Источник

Примеры сложноподчинённых предложений с несколькими придаточными

В слож­но­под­чи­нен­ном пред­ло­же­нии с несколь­ки­ми при­да­точ­ны­ми частя­ми раз­ли­ча­ют три вида под­чи­не­ния при­да­точ­ных пред­ло­же­ний. Приведем при­ме­ры пред­ло­же­ний с одно­род­ным, парал­лель­ным и после­до­ва­тель­ным подчинением.

Чтобы понять, как стро­ит­ся слож­ное пред­ло­же­ние с несколь­ки­ми при­да­точ­ны­ми, узна­ем, что в соста­ве слож­но­под­чи­нен­но­го пред­ло­же­ния может быть не одна, а несколь­ко при­да­точ­ных частей. Два и более при­да­точ­ных пред­ло­же­ний по-разному соот­но­сят­ся с глав­ным пред­ло­же­ни­ем и друг с дру­гом и обра­зу­ют три основ­ных вида подчинения:

Рассмотрим более деталь­но слож­но­под­чи­нен­ные пред­ло­же­ния с несколь­ки­ми при­да­точ­ны­ми, учи­ты­вая раз­ные типы их подчинения.

Однородное подчинение придаточных предложений

В слож­но­под­чи­нен­ном пред­ло­же­нии, в даль­ней­шем СПП, все при­да­точ­ные части могут отно­сить­ся непо­сред­ствен­но ко все­му глав­но­му пред­ло­же­нию или к одно­му его чле­ну. В таком слу­чае ука­зы­ва­ют на одно­род­ное под­чи­не­ние зави­си­мых пред­ло­же­ний. При одно­род­ном под­чи­не­нии ука­жем его основ­ные признаки:

Неизвестно, где она жила (1), кто она (2), поче­му был сде­лан рим­ским худож­ни­ком её порт­рет (3) и о чём она так печаль­но заду­ма­лась (4).

Неизвестно (что?). Ко всем при­да­точ­ным частям неза­ви­си­мо от того, что они при­со­еди­не­ны раз­ны­ми союз­ным сло­ва­ми (где, кто, поче­му, о чём), зада­дим один и тот же вопрос: что? В этом СПП наблю­да­ет­ся кас­кад изъ­яс­ни­тель­ных при­да­точ­ных, кото­рые зави­сят от одно­го сло­ва в глав­ной части — ска­зу­е­мо­го без­лич­но­го пред­ло­же­ния, выра­жен­но­го пре­ди­ка­тив­ным наре­чи­ем. Следовательно, это СПП с одно­род­ным под­чи­не­ни­ем придаточных.

Линейная схе­ма предложения:

[ ], (где…), (кто…),(почему…) и (о чём…).

Между под­чи­ни­тель­ны­ми пред­ло­же­ни­я­ми с пере­чис­ле­ни­ем, как в при­ве­ден­ном при­ме­ре, ста­вят­ся запя­тые, кро­ме двух послед­них под­чи­ни­тель­ных пред­ло­же­ний. Если меж­ду одно­род­ны­ми при­да­точ­ны­ми пред­ло­же­ни­я­ми упо­треб­лён непо­вто­ря­ю­щий­ся соеди­ни­тель­ный или раз­де­ли­тель­ный союз (и, или, либо), то запя­тая не ста­вит­ся, например:

Мы пони­ма­ли, что уже поздно_ и что надо торо­пить­ся домой.

Линейная схе­ма предложения:

Примеры предложений с однородным подчинением придаточных

Я пони­мал, что лежу в посте­ли, что я болен, что я толь­ко что бре­дил (А. Куприн).

Весною ивол­га появ­ля­ет­ся позд­но, когда рощи уже оде­ты лист­вою и все пев­чие пти­цы дав­но при­ле­те­ли (И. Соколов-Микитов).

Тётушка инте­рес­но рас­ска­зы­ва­ла отом, что её пер­вый муж был пер­сид­ским кон­су­лом и что она с ним неко­то­рое вре­мя жила в Тегеране (Ф. Искандер).

С тех пор как разо­де­лись берез­ки и вырос­ли под ними раз­ные тра­вы с колос­ка­ми и шишеч­ка­ми и шей­ка­ми раз­ных цве­тов, мно­го, мно­го воды утек­ло из ручья (М. Пришвин).

Утром бабуш­ка жало­ва­лась, что саду ночью посби­ва­ло все ябло­ки и сло­ма­ло одну ста­рую сли­ву (А. Чехов).

Параллельное (неоднородное) подчинение придаточных предложений

Придаточные пред­ло­же­ния, кото­рые отно­сят­ся ко все­му глав­но­му пред­ло­же­нию (вре­ме­ни, уступ­ки, при­чи­ны, усло­вия и пр.) или к одно­му из его чле­нов (опре­де­ли­тель­ные, изъ­яс­ни­тель­ные, меры и сте­пе­ни, места, обра­за дей­ствия), могут быть неод­но­род­ны­ми, то есть раз­ны­ми по зна­че­нию и при­над­ле­жать к раз­ным типам, например:

Когда собра­лись рыба­ки (1), Иван Иванович уже по-своему как-то вывел, что к вече­ру ветер пого­нит лед на пол­день (2) (М. Пришвин).

От глав­но­го пред­ло­же­ния зави­сят два придаточных:

Линейная схе­ма предложения:

Примеры предложений с параллельным подчинением придаточных

Но хотя они всю жизнь были сосе­дя­ми, Уля нико­гда не виде­лась с Анатолием поми­мо шко­лы да ком­со­моль­ских собра­ний, где он часто высту­пал с докла­да­ми (А. Фадеев).

Как толь­ко жара спа­ла, в лесу ста­ло так быст­ро холо­дать и тем­неть, что оста­вать­ся в нём не хоте­лось (И. Тургенев).

Когда у меня в руках новая кни­га, я чув­ствую, что в мою жизнь вошло что-то новое, гово­ря­щее, чудес­ное (М. Горький).

Река, вдоль кото­рой мы пошли, то и дело кру­то пово­ра­чи­ва­ла, так что поблёс­ки­ва­ю­щее зер­ка­ло её упи­ра­лось вда­ли то в зарос­ли ивня­ка, то в пес­ча­ный обрыв (В. Солоухин).

Когда я всмат­ри­ва­юсь, мне даже чудит­ся, что я начи­наю видеть на сот­ни, на тыся­чи кило­мет­ров вокруг (М. Бубеннов).

Ранней вес­ной, как толь­ко сой­дёт снег, поле, где была посе­я­на ози­мая рожь, покры­ва­ет­ся соч­ной зеле­нью (Л. Леонов).

Предложения с последовательным подчинением

О слож­но­под­чи­нен­ных пред­ло­же­ни­ях с после­до­ва­тель­ным под­чи­не­ни­ем подроб­но с при­ме­ра­ми идет речь в этой ста­тье.

Примеры предложений с последовательным подчинением

Приведем еще при­ме­ры пред­ло­же­ний с после­до­ва­тель­ным под­чи­не­ни­ем придаточных.

Время наше­го путе­ше­ствия истек­ло, хотя мы успе­ли прой­ти лишь поло­ви­ну того, что заду­ма­ли (В. Солоухин).

Всё доступ­но чело­ве­ку в этой жиз­ни, если толь­ко страст­но желать, так страст­но, что­бы и жиз­ни самой не жал­ко ста­ло при этом (Л. Леонов).

Известен сучок на ство­ле, на кото­рый ста­вишь ногу, когда хочешь залезть на ябло­ню (В. Солоухин).

Если каж­дый чело­век на кус­ке зем­ли сво­ей сде­лал бы всё, что он может, как пре­крас­на была бы зем­ля наша (А. Чехов).

Видеоурок

Источник

Онлайн чтение книги Молодая гвардия
Глава 3

Поселок Первомайский был самым старым шахтерским поселком в этом районе, – от него, собственно, и начался город Краснодон. Первомайским, или, в просторечии Первомайкой, он стал называться с недавнего времени. В прежние времена, когда уголь в этих местах еще не был обнаружен, здесь расположены были казачьи хутора, самым крупным из которых считался хутор Сорокин.

Уголь открыли здесь в начале века. Первые шахтенки, закладывавшиеся по пласту, были наклонные и такие маленькие, что уголь подымали конными или даже ручными воротками. Шахтенки принадлежали разным хозяевам, но по старой памяти весь рудник называли – рудник Сорокин.

Шахтеры, выходцы из центральных русских губерний и с Украины, селились по хуторам у казаков, роднились с ними, да и сами казаки уже работали на шахтах. Семьи разрастались, делились, строились рядом.

Закладывались новые шахты – за длинным холмом, по которому пролегает теперь ворошиловградское шоссе, и дальше за балкой, что разделяет теперь город Краснодон на две неравные части. Эти новые шахты принадлежали одинокому помещику Ярманкину, или «бешеному барину», поэтому и новый поселок, возникший вокруг шахт, первое время назывался в просторечии поселок Ярманкин или «Бешеный». Дом самого «бешеного барина» – каменный серый одноэтажный дом, в одной половине которого был разбит зимний сад с диковинными растениями и заморскими птицами, в те времена один стоял на высоком холме за балкой, открытый всем ветрам, и его тоже называли «бешеным». Уже при советской власти, в годы первой и второй пятилеток, в этом районе были заложены новые шахты, и центр рудника Сорокина переместился в ту сторону, застроился стандартными домиками, крупными зданиями учреждений, больниц, школ, клубов. На холме, рядом с домом «бешеного барина», выросло красивое, с крыльями, с высаженными перед главным подъездом молодыми деревцами, здание районного исполкома. А в самом доме «бешеного барина» разместилась проектная контора треста «Краснодонуголь», служащие которой уже и понятия не имели, что это за дом такой, где они проводят третью часть своей жизни. Так рудник Сорокин превратился в город Краснодон.

Уля, ее подруги и товарищи по школе росли вместе со своим городом. Совсем еще маленькими школьницами и школьниками в праздник древонасаждения они участвовали в посадке деревьев и кустов на заваленном мусорными кучами и заросшем лопухами пустыре, отведенном городским советом под парк. Мысль о том, что здесь должен быть парк, возникла среди старых комсомольцев – тех еще поколений, что помнили «бешеного барина», поселок Ярманкин, первую немецкую оккупацию и гражданскую войну. Некоторые из них и сейчас работали в Краснодоне, – у иных уже седина пробрызнула в волосах или в казацком буденновском усе, – но в большинстве жизнь разбросала их по всей нашей земле, а кое-кто полез высоко в гору. А руководил той посадкой садовник Данилыч, он и тогда уже был старый. Но он и теперь работал в парке старшим садовником, хотя стал уже совсем ветхим. И вот он разросся, этот парк, и стал любимым местом отдыха для взрослых, а для молодежи он был даже не местом, а самой жизнью в пору ее юного цветения, он рос вместе с ними, он был юн, как они, но его зеленые кроны уже шумели на ветру, и в солнечные дни там уже было тенисто и можно было найти таинственные укромные уголки, а ночью, под луной, он был прекрасен, а в дождливые осенние ночи, когда опадал мокрый желтый лист, виясь и шурша во тьме, там было даже страшновато, в этом парке. Так росла молодежь вместе со своим парком, вместе со своим городом и по-своему крестила его районы, слободки, улицы.

Отстроят новые бараки, – это место так и назовут: «Новые бараки». Уже и бараков никаких нет, уже каменные дома вокруг, но название переживает то, что его породило. До сих пор существует окраина «Голубятники». Когда-то это были три деревянные хибарки на отлете и мальчишки водили там голубей, теперь там тоже стандартные дома. «Чурилино» – это и вовсе был один домик, где жил шахтер Чурилин. «Сеняки» – там был раньше сенной двор. «Деревянная» – это совсем отдельная улица за переездом, за парком, она так и осталась отдельной от всего города, и домики остались те же, деревянные, и там живет девушка Валя Борц с темно-серыми глазами и русыми золотистыми косами, самолюбивая девушка, не старше семнадцати лет. «Каменная» – это улица первых стандартных каменных домов. Теперь таких домов много, но только эту улицу называют «Каменной»: она была первой. А «Восьмидомики» – это уже целый район, несколько улиц на том месте, где стояло всего восемь таких стандартных домиков.

Со всех концов нашей земли стекаются люди в Донбасс. И первый вопрос у них: где жить? Китаец Ли Фанча слепил себе на пустыре жилье из глины и соломы, а потом стал лепить комнатки, одну к другой, как соты, и сдавать их внаем, пока пришлые люди не поняли, что незачем снимать комнатки у Ли Фанчи, можно слепить свои. Так образовался обширный район лепящихся друг к другу мазанок, – этот район назвали Шанхаем. Потом такие же мазанки-соты возникли вдоль всей балки, разделяющей город, и на пустырях вокруг города, и эти гнезда мазанок стали называть «шанхайчиками».

С той поры как была пущена в ход самая крупная в районе шахта № 1-бис, заложенная как раз между хутором Сорокиным и бывшим поселком Ярманкиным, город Краснодон снова стал разрастаться в сторону хутора Сорокина и почти слился с ним. Так хутор Сорокин, давно уже сросшийся с соседними более мелкими хуторами, превратился в поселок Первомайский – один из районов города.

От других районов города его отличало только то, что здесь большинство жилых домиков осталось от прежних казачьих хуторов, – это были собственные домики, каждый на свой манер, и среди населения здесь по-прежнему было много казаков, работавших не на шахтах, а на степи, сеявших хлеб и объединившихся в несколько колхозов.

Едва Уля вышла на ворошиловградское шоссе, по которому в направлении на восток по прежнему двигался почти сплошной поток воинских частей, машин, беженцев, как почти над самой головой, ревя моторами, один за другим прошли три немецких пикировщика. Толпа бойцов и беженцев, раздвоившись, хлынула в обе стороны шоссе, – кто бросился ничком в канаву, кто привалился к завалинке дома или прижался к стенке.

Уля, которую едва не сшибли с ног, мрачно проводила глазами этих раскрашенных птиц, с черной свастикой на распластанных крыльях, – летевших так низко, что казалось, они обдали ее ветром. Пикировщики уже где-то за городом дали несколько коротких пулеметных очередей по шоссе и скрылись в режущем глаза от солнечного блеска воздухе. И только через несколько минут послышались вдали глухие взрывы, – должно быть, пикировщики бомбили переправу на Донце.

В поселке Первомайском все ходуном ходило. Навстречу Уле неслись подводы, бежали целые семьи. Она знала всех этих людей, как и они знали ее, но никто не смотрел на нее, не заговаривал с ней.

И самым неожиданным впечатлением было впечатление от Зинаиды Выриковой, «гимназистки», которая с невообразимо испуганным лицом сидела среди двух женщин на возу, заваленном ящиками, узлами, кулями с мукой. Какой-то дед в картузе, свесив набок белые сапоги в муке, концами вожжей изо всей силы хлестал клячонку, тщетно пытаясь поднять ее в гору на галоп. Несмотря на неимоверную жару, Вырикова была в драповом коричневом пальто, но без платка и шляпки, и поверх драпового жесткого воротника по-прежнему воинственно торчали вперед ее косицы.

Домик родителей Ули Громовой был расположен в низине, на дальней окраине поселка, – раньше это был хутор Гаврилов, и домик этот был старым казачьим домиком.

Отец Ульяны, Матвей Максимович Громов, был родом украинец, из Полтавской губернии, и с малых лет ходил с отцом на заработки в Юзовку. Был он рослым, сильным, красивым и отважным парнем с ниспадающими русыми кудрями, кольцами завивавшимися понизу, славился как силач-забойщик, и его любили девушки. И не было ничего унизительного в том, что, попав в эти края на заработки в те самые, казавшиеся Уле библейскими, времена, когда здесь открылись первые шахтенки, он пленил Матрену Савельевну, бывшую тогда еще маленькой черноглазой казачкой Матрешей с хутора Гаврилова.

В русско-японскую войну он служил в 8-м Московском гренадерском полку, шесть раз был ранен, два раза тяжело, имел много наград, и последнюю – за спасение знамени своего гренадерского полка – Святого Георгия.

С той поры здоровье его сдало. Некоторое время он еще работал на малых шахтенках, а потом стал служить при шахте кучером, да так и осел здесь, на хуторе Гаврилове, после бродячей своей жизни, в домике, доставшемся Матреше в приданое.

Едва Уля взялась за калитку родного дома, силы оставили ее. Уля любила мать и отца, и, как это бывает в юности, она не то что не думала, а не могла представить себе, что в самом деле придет такая минута жизни, когда надо будет самостоятельно решать свою судьбу отдельно от семьи. И вот эта минута пришла.

Уля знала, что ее мать и отец слишком привязаны к своему дому и слишком стары и больны, чтобы решиться на уход из дому. Сын был в армии, а Уля была девушка без определившегося пути в жизни, человек без должности, и не могла взять их на свое попечение. А у другой дочери, много старше Ули, бывшей замужем за служащим шахтоуправления, человеком уже пожилым, жившим в их семье, – у этой старшей дочери были свои дети, и она тоже не решалась на уход из дому. И все они уже давно решили, что бы ни случилось, никуда не уходить с родного места.

Одна Уля до этой вот крайней минуты не имела ни ясного плана, ни твердой цели в душе своей. Ей все казалось, что ею должны распорядиться другие. То ей хотелось уйти в армию, обязательно в авиацию, и она писала письма брату, который служил техником в одной из авиационных частей, не поможет ли он ей поступить в летную школу. Иногда ей казалось, что проще всего было бы пойти на курсы медицинских сестер, как сделали некоторые из краснодонских девушек, – таким путем она могла бы очень скоро попасть в действующую армию. То ее преследовала тайная мечта уйти в партизанское подполье, в места, занятые врагом. То вдруг ею овладевала такая жажда учиться, учиться дальше! Ведь война не вечна, вот кончится она, надо будет жить, трудиться, и как еще нужны будут люди, знающие дело, – она ведь очень скоро может стать инженером или учителем. Но так никто и не распорядился ее судьбой, и вот подошло время, когда она должна отворить калитку и…

Тут только она почувствовала, как страшно может обернуться жизнь. Она должна бросить мать, отца врагу на поругание и одна ринуться в этот неизвестный и страшный мир лишений, скитаний, борьбы… Она почувствовала такую слабость в коленях, что едва не опустилась на землю. Ах, если бы она могла залезть сейчас в эту маленькую обжитую хатку, закрыть ставни, упасть в свою девичью постель и так вот лежать тихо-тихо и ничего не решать. Кому какое дело до черненькой девочки Ули! Вот так вот забраться в постель, поджать ноги и жить среди близких, любящих людей – будь что будет… Да и что оно будет, и когда оно будет, и долго ли оно будет? А может быть, это не так уж страшно?

Но в то же мгновение она содрогнулась от унижения гордости, унижения от самой возможности допустить такой выход. Да уже и не было времени выбирать: к ней уже бежала мать навстречу. Какая сила подняла ее с постели? За матерью шли отец, сестра, муж сестры, бежали ребятишки. Печать необыкновенного волнения лежала на всех лицах, а маленький племянник плакал.

– Куда ж ты запропала, доню моя? Тебя же с самой зари найти не могут. Беги скорей до Анатолия, коли он не уехал, беги, доню! – говорила мать, и слезы, которых она даже не пыталась убрать, катились по ее загорелым бледным морщинистым щекам.

Мать все еще была чернява, хотя и стара и начала гнуться к земле. Она была чернява, и черные глаза у нее были красивые, как у большой дикой птицы, хотя сама она была маленькая. И характером она была сильная и умная, – дочери и старый Матвей Максимович слушались ее. Но вот пришел час, когда дочь сама должна была решить за себя, и силы матери надломились.

– Кто искал? Анатолий? – быстро спросила Уля.

– Та с райкому шукали, – стоя позади матери с тяжело опущенными большими руками, говорил отец.

Как он был уже стар! Спереди он почти совсем облысел, только на затылке да на висках еще остались следы былых кудрей, они все еще завивались кольчиками, но в гренадерских рыжеватых усах его было уже столько седины, и щетина на лице была седоватая, и нос совсем сизый, и кирпичного цвета лицо его, лицо солдата, было все в морщинах.

– Беги, беги, доню! – повторяла мать. – Обожди, я Анатолия скличу! – И она, маленькая, старая, побежала между грядок к соседям Поповым, сын которых Анатолий вместе с Улей окончил в этом году первомайскую школу.

– Да ложитесь же вы, мама, я сама!

Уля бросилась за матерью, но та уже бежала вишенником вниз, и они побежали вместе, старая и молодая.

Усадьбы Громовых и Поповых граничили садами, полого спускавшимися в пересохшую балочку, по самому дну которой пролегала граница – плетень. Но хотя они всю жизнь были соседями, Уля никогда не видалась с Анатолием помимо школы да комсомольских собраний, где он часто выступал с докладами. В детстве у него были свои мальчишеские интересы, а в старших классах над ним подтрунивали, будто он боится девочек. И правда, когда он встречался с Улей, да и не только с Улей, где-нибудь на улице или на квартире, он так терялся, что даже не успевал поздороваться, а если здоровался, краснел так, что любую девочку вгонял в краску. Об этом девочки иногда говорили между собой и подсмеивались над Анатолием. Но все-таки Уля уважала его, он был такой начитанный, умный, замкнутый, любил те же стихи, что и Уля, собирал жуков и бабочек, минералы и гербарии.

– Таисья Прокофьевна! Таисья Прокофьевна! – кричала мать, перегнувшись через низенький плетень в садик соседей. – Толечка! Уля пришла…

Где-то на той стороне вверху, не видная за деревьями, отозвалась тоненьким голоском сестренка Анатолия. И вот он уже сам бежал среди деревьев, усеянных маленькими поспевающими вишенками, – в украинской, вышитой по подолу и концам рукавов, рубашке с расстегнутым воротом и в узбекской шапочке на затылке, которую он носил, чтобы не рассыпались его зачесанные назад длинные, овсяного цвета волосы. Его всегда серьезное худое загорелое лицо с белесоватыми бровями было сильно разгорячено, он так вспотел, что мокрые пятна кругами выступили у него под мышками. И, видно, он совсем забыл о том, что Ули можно стесняться.

– Ульяна… ты знаешь, я тебя с самого утра ищу, ведь я уже всех ребят и девчат обегал, я из-за тебя Витьку Петрова задержал с отъездом, они у нас здесь, отец его ужас как ругается, собирайся немедленно! – быстро говорил он.

– Мы же ничего не знали. Чье это распоряжение?

– Распоряжение райкома – всем уходить. Немцы вот-вот будут здесь. Я всех предупредил, а вашей всей компании нет, я ужас как перенервничал. А тут с хутора Погорелого едут Витька Петров с отцом. Отец у него еще в гражданскую войну партизанил тут против немцев, задерживаться ему, конечно, нельзя ни минуты, и, представляешь себе, Витька специально заезжает за мной! Вот товарищ, так товарищ! Отец у него лесничий, лошади у них в лесхозе хар-рошие! Я, конечно, стал их задерживать. Отец ругается, я говорю: «Вы же сам старый партизан, понимаете, что товарища бросать нельзя, к тому же, – говорю, – вы, должно быть, человек бесстрашный…» Вот мы тебя и ждем, – быстро говорил Анатолий, желая, видимо, немедленно поделиться с Улей всем, что он пережил, и глядя на нее то светло-серыми, то голубыми, вдруг просиявшими глазами, которые мгновенно сделали таким обаятельным его белесоватое лицо.

И как это оно казалось ей раньше ничем не примечательным? В лице Анатолия было выражение душевной силы, да, именно силы – где-то в складке полных губ, в широком вырезе ноздрей.

– Толя, – сказала Уля, – Толя… ты… – голос ее дрогнул, она протянула ему через плетень узкую загорелую руку. И тогда он смутился.

– Быстро, быстро, – сказал он, боясь встретиться с ее черными, прожигавшими его насквозь глазами.

– Я уже все собрала, подъезжайте к воротам… подъезжайте… подъезжайте, – повторяла Улина мама, и слезы все катились и катились по ее лицу.

До этой минуты мать еще не совсем верила, что дочь ее пустится одна в этот огромный, распавшийся на части мир, но она знала, что дочери оставаться опасно, и вот нашлись добрые люди, и взрослый человек с ними, и теперь все уже было кончено.

– Но, Толя, ты предупредил Валю Филатову? – сказала Уля с решимостью в голосе. – Ты же понимаешь, это моя лучшая подруга, я не могу уехать без нее.

На лице Анатолия изобразилось такое искреннее огорчение, что он не мог, да и не пытался скрыть его.

– Ведь лошади-то не мои и нас уже четыре человека… Я просто не знаю, – растерялся он.

– Но ты понимаешь, что я не могу бросить ее и уехать?

– Лошади, конечно, очень сильные, но все-таки пять человек…

– Вот что, Толя, спасибо тебе за все, за все… Вы езжайте, а я с Валей… мы пешком пойдем, – решительно сказала Уля. – Прощай!

– Господи, как же пешком, доню моя! Я ж тебе все платья, белье в чемодан сложила, а постель. – И мать, по-детски утирая кулаками лицо, громко заплакала.

Благородство Ули по отношению к подруге не только не казалось Анатолию удивительным, – оно казалось ему вполне естественным, было бы удивительно, если бы Уля поступила иначе. Поэтому он не раздражался и не выражал нетерпения, – он просто искал выход из положения.

– Да ты хоть спроси у нее! – воскликнул он. – Может, она уже уехала, а может, и не собирается никуда, она же не комсомолка все-таки!

– Я за ней сбегаю, – воспрянула Матрена Савельевна; она уже совсем потеряла меру силам своим.

– Да ложитесь же вы, мама, я все сама сделаю! – сказала Уля в сердцах.

– Толька! Скоро вы там? – сильным, звучным голосом позвал сверху, от хаты Поповых, Виктор Петров.

– Лошади, конечно, у них сильные. В крайнем случае мы можем по очереди бежать за телегой, – вслух размышлял Анатолий.

Но Уле не понадобилось идти за Валей. Только Уля с матерью поднялись к крылечку дома, там, между этим крылечком и домашними пристройками, кухонкой и сарайчиком для коровы, стояла среди домашних Ули осунувшаяся Валя Филатова. Бледность в лице ее проступила даже сквозь сильный загар.

– Валюша, собирайся, есть лошади, мы его уговорим, чтобы он взял нас обеих! – быстро сказала Уля.

– Обожди, мне нужно сказать тебе два слова… – Валя взяла ее за руку. Лицо у Вали было серьезное и бледное.

Они отошли к калитке.

– Уля! – сказала Валя, прямо взглянув ей в глаза своими широко расставленными светлыми глазами, выражавшими подлинную муку. – Уля! Я не поеду никуда, я… Уля! – сказала она с силой. – Ты необыкновенный человек на свете, да, да, в тебе есть что-то сильное, большое, ты все можешь, правду говорит моя мама – Бог дал тебе крылья… Улечка, ты мое счастье на свете, – говорила Валя с жаром любви, – самое счастливое, что у меня было на свете, это ты, но я… я не поеду с тобой. Я самый обыкновенный человек на свете, я это знаю, и я всегда мечтала о самом обыкновенном… Вот, думала, выучусь, буду работать, встречу хорошего, доброго человека, выйду замуж, будут у меня дети, мальчик, девочка, будет у нас жизнь светлая, простая, и больше ни о чем я не думала. Улечка, я не умею бороться, я боюсь пуститься на сторону одна… Да, да, я вижу, теперь все порушилось, эти мои мечты, но у меня мама старенькая, я никому ничего худого не сделала, я человек незаметный, и я останусь и… и прости меня…

И Валя заплакала в платочек, который она все время комкала в руках. И Уля, вдруг обняв и прижав ее к себе, тоже заплакала над ее такой знакомой, милой, пахучей русой головкой. С самого детства дружили они, вместе учились, переходили из класса в класс, делили друг с другом первые девичьи радости, горести и тайны. Уля была замкнута и только в минуты особенного душевного состояния раскрывала себя, а Валя всегда говорила ей все, все, не поспевая своими чувствами за ходом Улиных признаний, когда приходила им пора, но разве в юности заботятся о том, чтобы понимать друг друга, – радость состоит в чувстве доверия, в возможности поделиться. И оказалось, что они совсем, совсем разные… Но столько чистых, прозрачных дней стояло за их нежной, святой девичьей дружбой, что горе разлуки раздирало их сердца. Валя чувствовала, что она отказывается сейчас от чего-то самого большого и светлого в своей жизни, дальше оставалось что-то очень серое и что-то очень неизвестное и ужасное.

А Уля чувствовала, что она теряет единственного человека, которому она могла в минуту счастья или самого великого душевного стеснения раскрыть всю себя, какая она есть, Уля. Она не заботилась о том, чтобы подруга понимала ее, она знала только, что всегда найдет отклик чувства – доброты и покорности, любви и просто чуткости – в ее душе. И Уля плакала потому, что это был конец ее детства, она становилась взрослой, она выходила в мир, и выходила одна.

Только теперь она вспомнила, как Валя вынула из ее волос лилию и бросила на землю. Уля поняла теперь, зачем Валя сделала это. В момент такого потрясения Валя догадалась, как странно выглядела бы ее подруга с этой лилией в волосах там, где рвут шахты, и поэтому она освободила ее от этой лилии. Значит, она вовсе не была такой обыкновенной, как она говорила, она могла понимать многое.

Какое-то предчувствие говорило им, что то, что происходит между ними, это происходит в последний раз. Они не только чувствовали, они знали, что они в каком-то особенном, душевном смысле прощаются навсегда. Поэтому они плакали от всего сердца, не стесняясь своих слез и не пытаясь их сдерживать.

Много слез было пролито в эти годы – не только в донецкую, а во всю порушенную, выжженную, политую кровью, по́том советскую землю. Среди этих слез были слезы бессилия, ужаса, прямой нестерпимой физической боли. Но сколько было слез высоких, святых, благородных – самых святых и благородных, какие только проливало человечество. Едва затарахтела, подъезжая к воротам, длинная, с косыми решетками, селянская, переделанная из гарбы телега, заваленная узлами и чемоданами, запряженная в дышло двумя добрыми гнедыми конями, которыми правил крупный пожилой мужчина с мясистым сильным лицом, в полувоенной гимнастерке и кожаной фуражке, – Уля оторвалась от подруги, низом продолговатой ладони, как подушечкой, смахнула слезы, и лицо ее приняло обычное выражение..

– Прощай, Улечка! – Валя заплакала в голос.

Подвода остановилась у ворот. Из-за нее, красные и потные от бега и тоже заплаканные, показались мать Анатолия, Таисия Прокофьевна, здоровая, с светлыми глазами и волосами, рослая, белотелая казачка, и младшая сестра Анатолия, Наташа. Отец его с первых дней объявления войны был на фронте. Анатолий сидел уже на возу, рядом с ним сидел, в распахнутой на груди майке, темноволосый, миловидный, с выражением грусти в смелых мальчишеских глазах, Виктор Петров, державший в руках обернутую во что-то мягкое и перевязанную шнуром гитару. Уля повернулась и, точно деревянная, пошла навстречу семье. Ей уже несли чемодан, узлы, платок. Мать, со своими черными глазами большой дикой птицы, маленькая и старая, метнулась к ней.

Мать всплеснула сухонькими ручками и упала замертво.

Источник