не биография делает человека а человек биографию
Не биография делает человека а человек биографию
– Все шутите, Фокс, – сурово пробурчал я, в глубине души очень довольный, что он принял мою игру. Беспокоило только, не сорвался бы он с крючка в последний момент. – Теперь текст под диктовку. Вот еще бумага, надпишите ее: «Фокс Евгений Петрович».
Он взял бумагу, надписал. А я сказал, показывая ему книжку, взятую под честное слово на два часа:
– Вот из этого учебника я вам буду диктовать разные предложения. А вы записывайте, по возможности без ошибок.
– Ну, это еще надо посмотреть, кто из нас с ошибками пишет, – нахально сказал Фокс и приготовился писать.
– «Лев Кассиль». С новой строки. «Что это значит – нет биографии? Это все старомодная интеллигентщина, дорогой мой. Не биография делает человека, а человек биографию. С биографией родятся только наследные принцы», – продиктовал я. – Готово? Давай дальше, с новой строки… «А.С. Пушкин». С новой строки. «Видел я трех царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упек меня в камер‑пажи под старость лет, но переменять его на четвертого не желаю: от добра добра не ищут…»
Фокс старательно скрипел карандашом, время от времени слюня его, и я подумал, что, пока он с интересом относится к развлечению, которое я ему предложил, надо печь свои пироги.
– Готово? – спросил я. – Так, прекрасно. Еще одно. С новой строки. «Борский». Так. С новой строки. «Весточка моя с синего моря‑океана. Здесь сильно штормит, боимся, как бы не потонуть. Боцман наш по болезни уволился, шлю тебе с ним, Анюта, живой привет, будь с ним ласкова, за добрые слова его одень, обуй и накорми – вечно твой друг». Так, число теперь поставь, распишись. – Я взял обе бумажки, вернулся за свой стол, а Фокс принялся своим немыслимо красивым платочком с вензелями по углам вытирать руки. Покончив с этим, он поднял глаза, и, наверное, слишком уж самодовольное у меня было лицо, потому что он вдруг спросил с подозрением:
– Борский – это что за писатель такой? Я вроде и не слыхал.
На что я ему сказал важно:
– Есть, есть такой писатель, очень даже прекрасные романы пишет.
– Современный, что ли? – продолжал сомневаться Фокс.
– Уж куда современней… – засмеялся я; и до сих пор не знаю, что за бес меня дернул, или, может быть, от такой нечисти, как Фокс, таиться не хотелось, только разгладил я вторую бумажку, аккуратно сложил ее в том месте, где слова Пушкина кончались и фамилия Борского значилась, ногтем проутюжил и на глазах у Фокса весь низ оторвал. И лежало теперь передо мною письмо «с синего моря‑окияна», адресованное Анюте и лично подписанное Фоксом, даже с числом сегодняшним!
Умный, конечно, мерзавец был Фокс, ничего не скажешь. Все, все сообразил он за одну секундочку, и моргнуть я не успел, как он уже птицей перелетел через кабинет, целясь на мою глотку, а заодно и на письмо злополучное. Да уж верно сказано, что это он после драки кулаками надумал махать, – принял я его, субчика, прямым встречным в челюсть. Ей‑богу, хрястнул я его по скуле от души и, чтобы впредь отбить охоту к ужимкам и прыжкам, сделал ему подсечку. Тоже мне кипяток какой горячий! Лег он поскучать на пол и приподняться не успел, как прибежал на шум конвоир и в два счета наручники, как по инструкции полагается, на него нацепил. Тогда снова вернулась к Фоксу улыбочка эта его паскудненькая, и он мне тихо сказал:
Не биография делает человека а человек биографию
Жизнь Антона была полна необыкновенных приключений, но знаменитым он стал в эти двадцать семь минут.
Когда рупоры стадиона объявили, что выбывшего из игры вратаря первой сборной заменит Кандидов (завод Гидраэр), эта фамилия никому еще ничего не говорила. Покидавший поле вратарь Колосков, по прозвищу «Старый», был прославленным и бессменным стражем футбольных ворот столицы и слыл лучшим голкипером[1] страны. Правда, в последние годы стали поговаривать, что Колосков сходит, что Старый уже не тот… Да и сегодня он играл неудачно. У него не клеилось. Первый мяч он промазал, второй били вмертвую, но, если бы Колосков не выбежал раньше времени из ворот, и этот гол можно было бы предотвратить.
Первая сборная проигрывала, проигрывала всухую: два — ноль. Кое-кто уже подсвистывал на трибунах. Матч был тренировочный — одна из первых игр весеннего сезона. Народу на трибунах было всего двадцать — тридцать тысяч. Соскучившиеся за зиму болельщики, любители неожиданностей, уже предвкушали крупный проигрыш первой сборной, сплошь составленной из «имен».
После свалки у ворот Колосков подозрительно захромал. Все были уверены, что это делается в оправдание плохой игры. Болельщики понимающе переглянулись. Никто не сомневался, что Колосков разомнется и останется в воротах. И сейчас зрители были ошарашены.
До конца игры оставалось еще двадцать семь минут. И. в такой момент покинуть ворота. Обречь команду на полное поражение. А кем заменили? Что там, в совете, с ума сошли? Кандидов… Кто это такой Кандидов? Группа «Б»? Что еще за новость? Это имя решительно никому не было известно. Даже диктор, произнесший имя Колоскова сочным, раскатистым баритоном, споткнулся, неуверенно выговаривая фамилию новичка.
Стадион засвистел. И тут под свист и ироническое топотанье на поле выбежал рослый атлет. На нем был белый свитер. Синел значок завода Гидраэр на груди — пропеллер и буква «Г». На голове вратаря красовалась странная войлочная шлычка треуголкой. Такую нашивали старые волжские грузчики.
На трибунах неприязненно захохотали.
— Эй, малый, сними малахай!
Новый вратарь бежал неторопливо, широким и тяжелым махом.
— Иноходец! — кричали с трибун.
Голкипер вбежал в пустые ворота, на ходу обдернув фуфайку, подтягивая наколенники и поправляя перчатки. И тут все увидели, что он — гигант. Пока вратарь шел, это скрадывалось пространством поля. Но теперь, оказавшись в стандартной, строго промеренной раме ворот, он поразил всех. Ему ничего не стоило, просто подняв руку, достать верхнюю штангу. Ворота как будто стали уже и теснее.
Он спокойно и хозяйственно осмотрелся, поправил сетку, притоптал большими ногами взрыхленный песок на площадке, где еще дымился прах недавней стычки. Всем показалось забавным, как он рукой попробовал, крепки ли стойки ворот. Потом он прислонился к одной из стоек — статная махина в свитере, гетрах, наколенниках, локотниках и прочих футбольных доспехах — и принялся лущить семечки. Он, не поднося руки, издалека вбрасывал в рот подсолнухи, сплевывая за ворота. И все это делалось без спешки, обстоятельно. Болельщики обомлели от такой наглости. Да ведь пока такой повернется, мяч войдет и выйдет. После нервного сухопарого Колоскова спокойствие и медлительность новичка оскорбляли зрителей.
Вторая сборная тоже решила использовать уход Колоскова, чтобы окончательно разгромить противника. Игра покатилась к воротам первой. По правой кромке мчался крайний нападающий — Цветочкин. Это был известный игрок. Он был обижен сегодня тем, что его поставили во вторую сборную. Он уже всадил два мяча Колоскову. Теперь он опять стремглав вырвался вперед. Он обошел, обвел защиту, погнал, помчал мяч. Он несся рьяно, зло, неудержимо. Мяч легкими, короткими рывками катился перед мелькающими ногами в полосатых гетрах. На трибунах стояли рев и вой. Однако исполинская фигура в воротах не проявила никакого смятения. Вратарь смахнул с губ подсолнечную шелуху и строго поглядел на нападающего. Того настигали защитники. Бегущий, чувствуя за собой погоню, с ходу, что есть силы, поддал мяч ногой.
— Есть! — закричали на трибунах.
Но за мгновение до этого вратарь, в котором мигом исчезла его вялость, сделал два длинных и упругих шага в сторону; точно угадав направление удара, он спокойно поднял левую руку. И тут все увидели нечто странное. С огромной силой пущенный мяч в верхнем углу ударился о поднятую широкую ладонь. Вратарь даже не покачнулся. Он сделал лишь пальцами легкое вращательное движение, словно ввинчивал мяч в воздух. Так ввертывают лампочку… Мяч, на мгновение пропавший в полете, стал снова видим в воздухе, у руки вратаря, словно вынутый из пустоты. Мяч не отскочил. Он как бы прилип к недрогнувшей перчатке. На вратаря бежали, но он, шагнув навстречу, быстро отвел руку и, размахнувшись, высоко над головами нападавших выбросил мяч. Мяч упал далеко за центром, куда редко кто из вратарей и ногой мог выбить. Стадион коротко хохотнул, как один большой добродушный человек. И вот тогда кто-то на трибунах сказал:
— Вот дьявол здоровый! Ему и ворота эти малы… ему только у Яузских стоять.
Эта грубоватая шутка мигом обошла по эллипсису стадион. Каждый из сидевших на трибунах слышал ее дважды: один раз дошедшую слева, другой раз — справа. И она стала дежурной остротой, долгое время сопровождавшей впоследствии игру Антона. Но старые болельщики видали виды. Их нелегко было пронять. Один эффектный мяч еще ничего не говорил.
— А малый-то с рисовочкой, — хрипло сказал один из них, известный в спортивных кругах под именем дяди Кеши.
— Это все афишка, — поддакнул его сосед.
— Для маленьких, — добавил дядя Кеша. — Словит пару, поумнеет.
Однако девушки уже просили у соседей одолжить им на минуту бинокль и разглядывали новичка. Они видели крупное простоватое лицо, темное от давнего загара. Светло-серые глаза смотрели с упрямством, которое пыталось выдать себя за спокойствие и мужество. Кожурки от семечек налипли на приоткрытый рот. Светились очень белые зубы. Загадочная седая прядка выбивалась из-под шлычки на прямой лоб. И владельцам биноклей пришлось поторапливать своих соседок. Но никто еще не подозревал, что имя человека в воротах скоро станет известным всему миру. Далеки были от этой мысли двадцать один игрок на поле и десять приятелей вратаря по заводской команде, которые сидели на трибунах и, волнуясь за товарища, в особо драматические моменты до синяков щипали друг друга. Сам новичок отмахнулся бы и сказал, что все это вздор. И только в третьем ряду, еще боясь верить, но истово желая этого, думал так Евгений Кар, Карасик, журналист.
Женя Карасик всю жизнь завидовал Антону. Это была зависть восторженная и неизлечимая. Тошка и Женя были ровесники и в детстве жили по соседству. Дворы соприкасались. Но высокий брандмауэр разделял их. А дома, поворотясь друг к другу черными ходами, смотрели на разные улицы. Парадное крыльцо докторской квартиры выходило на мощеную и тенистую Большую Макарьевскую. Разболтанная калитка двора, где жил со своим отцом-грузчиком Тошка, хлопала на всю Бережную улицу, по крыши сидевшую в песке.
Улицы враждовали между собой. На перекрестках устраивали бои, выходили стенка на стенку. И Тошка был первым заводилой в этих стычках. От его рук, размашистых и скорых на драку, крепко доставалось противникам с Макарьевской. Пространство вокруг Тошки кишело, казалось, его кулаками, с такой быстротой он раздавал налево и направо тумаки. Рослому не по летам Тошке завидовал не только докторов Женя, как звали Карасика в детстве. Ему завидовали мальчики даже с соседних улиц. Даже на самой Базарной площади и там ребята знали и боялись Тошку.
Голкипер — вратарь футбольной команды. Долгое время игроки команды носили у нас английские наименования: голкипер (вратарь), беки (защитники), хавбеки (полузащитники), форвардб (нападающие).
Не биография делает человека а человек биографию
интеллигентщина, дорогой мой. Не биография делает
только наследные принцы. Вы ведь не наследный принц?
(Лев Кассиль, «Вратарь республики»)
Исторически так сложилось, что я не являюсь наследным принцем. Происхождения ваш рассказчик самого что ни на есть простецкого – из маленького степного посёлка. Из глубинки, как принято было говорить в славные годы освоения целинных и залежных земель. По этой причине я тогда был мало кому известен, и посему приходилось довольно часто рассказывать окружающим о себе, то есть я имею в виду процесс заполнения анкет при поступлении на работу, на учебу и т. д… Была такая канцелярская форма – анкета… Умнейшая голова придумала анкету! Судите сами: заполняешь потихоньку графы: да, нет, из крестьян, не состоял, не привлекался, с трудом и со словарём, ну, и так далее, а итоге гляди-ка – вот она, вся жизнь человеческая запечатлена на 4-х страничках и человек тут – как на ладони. Раньше, по молодости, при заполнении анкет я немного испытывал комплекс неполноценности: оставались пустые графы в анкете, в которых было проставлено только коротенькое слово «нет». А так хотелось в иных случаях ответить – ДА и дать развернутый ответ. вот он, мол, каков я, читайте, завидуйте! Но что поделаешь: тогда биография моя была куцая, как воробьиный хвостик, потому как не было, собственно говоря, биографии у меня в те молодые годы. Так себе: родился, учился… А кто не родился, не учился тогда? Это сейчас субъект может происходить родом из пробирки. Опять же клонирование. А уж неучившихся даже в школе – пруд пруди! Потому как рынок… Но вернёмся к тогдашним проблемам, возникавшим у меня при заполнении анкеты: не было у меня в те времена настоящих, крупных дел, свершений, отчаянных поступков. Потому и анкета полупустая была.
В перестроечные времена меня прибило как-то мутной волной рыночного моря в частное издательство. Чем занималось издательство? Как бы вам популярно объяснить? Оно книжки издавало. Да, это такие штуки, похожие на видеокассеты, только внутри книжек много-много бумажных листочков, а на листочках напечатаны буквы и эти буквы нужно складывать в слова и читать. Нет, к сожалению, на видеомагнитофоне это посмотреть не получится, только путем прочтения. Да, согласен, примитив. Но что поделаешь, тогда была такая подача информации. А чего вы хотите? Прошлый век…
Да, так вот, был Старик бывшим милиционером. Да не просто милиционером, а полковником, и не просто полковником, а возглавлявшим до выхода на пенсию некую службу, которая как раз и выявляла в своей милицейской среде зарождавшихся мутантов-ментов и давила их, словно крыс-пасюков. Как видите, очень серьезный был дядечка. Выйдя месяца три назад на пенсию, он работал в нашем издательстве в качестве юрисконсульта. Не надо понимающе подмигивать, тогда-то и слова такого не было в русском языке – крышевание. Да и сейчас его нет. Как почему?! Да потому что у нас не русский язык сейчас в ходу, а волапюк, новояз, плохая калька с русского языка, вот почему!! А в нём, в новоязе – там, конечно, чего хошь в наличии. Там и мат как бы в законе. Но не о том речь. Пусть о языке лингвисты пишут, языковеды разные… Так я, с вашего позволения, продолжу своё повествование. Да, иногда Борис Алексеевич, при необходимости, помогал отбиваться от надоедливых гаишников, кои в связи с перестройкой плотно закупорили не только проезжую часть дорожного полотна, но и обочины. Расплодившиеся со скоростью колорадского жучка менты уселись на Муромской и прочих других дорогах, словно былинные Соловьи-разбойники, и начали повсеместно, денно и нощно, озоровать, т.е. кормиться с асфальта. Иногда они озоровали по-крупному: останавливали и вскрывали тяжелогруженые фуры, требовали водки, тушенки, денег. А где их взять, этих самых любимых ментами товаров, когда фура под потолок одними книгами забита?! Да и чего ради их кормить, когда везешь именно то, что обозначено в товаротранспортной накладной? Вот именно для таких дел и нужен был юрисконсульт. И с делом Старик справлялся успешно и мне кое-какой опыт передал, за что я ему всемерно благодарен. А поскольку был Старик человек совестливый, подвижный, подтянутый и спортивный, то, несмотря на свои убеленные сединами года, он еще и грузить книжки подстраивался. Хотя мы, его, конечно, отгоняли: неловко, когда достаточно пожилой человек занимается таким трудом, но уважали за это его безмерно.
В общем, такая была историческая и правовая обстановка у нас в городе в тот период времени, о котором я вам рассказываю. Когда мы со Стариком подошли к пивному дукену, народ уже роился у раздаточного окошка, как пчелы возле летка улья, затариваясь вожделенным напитком в двух- и трех– литровые стеклобанки, в алюминиевые канистры и другие подходящие емкости. Тут же, неподалеку под кустами ивняка, располагались небольшие, пусть временные, но достаточно спаянные коллективы, орошая пересохшие глотки живительным прохладным напитком. И бесконечные разговоры… О, эти мужские разговоры за пивом! Вся мудрость народа – там, в них, в разговорах этих.
Если копнуть поглубже, то тяга к противоположному полу и любовь к пиву, по сути, это разные пути достижения одного и того же. Поясняю. Что есть любовь к женщине, если отбросить всякие фигли-мигли? Стремление восстановить гормональный баланс организма. А что есть любовь к пиву? Да то же самое!! Влюбленный и жаждущий пива суть два субъекта, идущие к одной цели разными дорогами. Оба они сумрачны, потеряны, пребывают в плохом настроении, глючат (т.е. видят нехорошие картинки) в случае отсутствия предмета их обожания. Но как только они его, это предмет обожания, заполучат, то сразу настроение их резко меняется. Они становятся улыбчивы, добры, готовы обнять всех, лучатся довольством и счастьем. Они готовы всех облагодетельствовать, охотно раздают всем, кто ни попросит, свои адреса и обещают с три короба. Они прямо таки бьются в припадке рыцарства и благородства. Как быть с буйством во хмелю, интересуетесь? Ну да, есть такое свойство у любителей выпить, если бывает перебор. Но я вам так отвечу на это возражение, что и влечение к женщине имеет аналог буйству во хмелю. И я назову это слово. Это ревность. Один Отелло чего стоит! Вот единственное, что действительно разнит эти два пути к одной и той же цели – так это финансовые затраты. Влечение к женщине достаточно затратное финансово, увы. А сейчас – особенно. Если раньше там коробка конфет, шампанское, цветы, то сейчас затраты ушли в заоблачную высь. Да еще эти чертовы сериалы пропагандируют: непременно и обязательно смокинг, дорогое авто, бриллиантовое колье, яхта… А где нормальному мужику заработать на всё это?! Вот и идет наш российский мужик по линии наименьшего сопротивления. Он идет туда, где его радушно принимают даже в стареньких, вытянувшихся пузырями на коленях трениках и в рубашке с оторванной пуговицей. Совершенно верно, он идет пить пиво. Ибо как ещё поправить гормональный дисбаланс изнуренного непосильным трудом организма, если нет широких финансовых возможностей?! Вот потому женщинам надо снижать планку запросов, а иначе никакого демографического взрыва у нас в стране не будет. Это уже говорено-переговорено на таких вот мужских сборищах … П омнится, даже песня такая была мудрая:
Ты ведь пойдёшь не в баню, ты ведь пойдёшь сюда…
— Кончай пить! – и кто-то этак небрежно хлопает меня по плечу, нарочито демонстрируя фамильярность и амикошонство. Пить я не перестал. Тяну из кружки последние миллилитры, но всё-таки начинаю медленно поворачиваться вокруг своей оси, на ходу сооружая фразу:
— А вам, собственно говоря, что за дело ко мне, уважаемый? И без рук, пожалуйста!
Поворот совершить в таком состоянии – не совсем простое дело, потому как части тела двигаются вразнобой, с различной скоростью, с трудом поспевая друг за другом. Надо отдать мне должное: я хоть и с трудом, но почти успешно закончил свой разворот. Но что же я вижу?! Хотя зрение еще было и не в фокусе, но все же я разглядел, что передо мной стоит в полной форме сержант милиции, решительно настаивающий на своём:
— Кончай пить, тебе говорю. Хватит наглеть!
И все это произносится таким тоном, как будто это я только что у него из рук вырвал кружку с его пивом, которое жадно теперь и поглощаю. Я довернул, наконец, ноги в соответствии со всем своим корпусом (да, ноги немного запоздали с поворотом, это было), потряс головой. Фокус зрения восстановился, изображение стало более чётким. Оказывается, не милиционер это, а мент. И этот мент толкует, взяв крепко меня за руку повыше локтя:
— Быстро собрал свои манатки и в машину!
— Почему на «ты»? – начал я возбуждаться, внимательно рассматривая руку сержанта. – Права человека! Я свободный гражданин…
На помощь к нему приблизился еще один урядник солидной комплекции. А из кабины видневшегося автозака (это тюрьма такая мобильная, на базе автомобиля ГАЗ-53) угрюмо маячила морда третьего архангела. Так удачно начатый и красиво прошедший вечер грозил закончиться отвратительнейшим мероприятием, назвать которое культурным язык не поворачивается. Сержант, явно распаляя себя, хулил и поносил нас всяко.
В полемику я с автозаковским контингентом благоразумно вступать не стал, поскольку правда была на их стороне. Но сам шею тяну к свету, словно картофельный росток в погребе, пытаюсь рассмотреть, что там со Стариком.
Сержант сердито и злобно залаял:
Старик пожал плечами и сунул пальцы в нагрудный карман рубашки. Достал свое удостоверение, развернул его и резко ткнул им сержанту в лицо. Тот даже отшатнулся немного. Я начал врубаться в ситуацию. Ну, не хотел я в этот момент оказаться на месте сержанта! Господи, это надо было видеть тогда лицо Старика! С минуту назад это был такой добрый и веселый мужик, с немного застенчивой улыбкой. Но сейчас! Лицо его приобрело какое-то хищное выражение. Слегка клювастый нос выдался вперед – ну, ни дать, ни взять – ястреб! Того и гляди, вцепится когтистой лапой в ментовское мурло и снимет с него кожу, словно резиновую маску! Честное слово! И хотя роста Старик был невысокого, но сейчас казалось, что он возвышается над плечистым сержантом. Старик криво усмехнулся и что-то тихо сказал сержанту. Тот отступил шаг назад. Поправил фуражку и даже попытался встать по стойке смирно. Откозыряв Старику, он принялся что-то бубнить в своё оправдание: мол, распоряжение, то, сё. Старик, вновь превратившись в добродушного мужика, махнул рукой: ладно, мол, понимаю твои проблемы.
Сержанту нельзя было отказать в логичности мышления. Мгновенно сообразив, он кивнул головой в сторону автозака:
— Тот, с дипломатом, ваш?
— Да. – коротко ответил Старик.
Сержант обернулся к автозаку, дав знак напарнику. Напарник просунул свою бычью голову в темное нутро авзака и прогудел:
— Который там с дипломатом – на выход!
Я не стал чиниться и ждать вторичного приглашения, а махом, со скоростью вышибаемой из бутылки пробки, выкатился из салона автозака под недовольное гуденье оставшегося и обреченного на заклание контингента.
— А ну, тихо там, организмы! – шумнул на них бугай-мент. Внутри замолчали, недобро сверкая глазами в полутьме салона автозака.
Я подошел и встал рядом со Стариком, придурковато улыбаясь и щурясь на вечернее солнце. Пивной морок постепенно покидал мозговые извилины.
Но тут Старик прекратил мучения вспотевшего и раскаявшегося сержанта, сказав с иронией:
— Да мы, уже, собственно и закончили, домой собирались идти. Так что давайте расстанемся, пожелания мы ваши, сержант, учтем. А вы учтите мои.
А что касательно меня… Да уж! Вот именно с того самого момента, о котором я вам здесь рассказал, при заполнении анкеты, особенно когда приходиться отвечать на вопрос «Находились ли вы в местах лишения свободы? Где и сколько», меня как будто бес какой толкает ответить утвердительно: Да, находился. В автозаке. Полторы минуты.
Не биография делает человека, а человек биографию. Откуда это, кто сказал?
Слова принадлежат советскому писателю Льву Кассилю из романа на спортивную тему «Вратарь республики».
По-моему, это сказал Достоевский.
Разные люди говорят разное при разных обстоятельствах. Надо думать собственной головой.
При всем уважении к гению Достоевского, не думаю, что все его высказывания надо брать на вооружение (если нет, конечно, специальной политической цели).
Дрянным человек может быть как без православия, так и с православием.
Наверно смысл в том, что у человека нет основной цели. Или даже не у самого человека, а у тех, кто над ним стоит. Или же ситуация не совсем ясная. На примере наемной работы это можно объяснить так: вроде бы и никого не увольняют и зарплата высокая, а на улице кризис и фирму, в которой человек работает, могут сократить.
Эта поговорка говорит о том, что возможно предвещается что-то нехорошее. Аналогом ее может быть поговорка или фразеологизм «затишье перед бурей». Когда вам кажется, что на вас надвигаются неприятности, но все хорошо и ничего этого не предвещает, что кажется подозрительным. Так же и тут, все может уйти в никуда.
Согласен с Вами. Но возникает вопрос: «Что мы называем свободой?». Абсолютной свободы не существует, это абстракция наподобие абсолютно твёрдого тела.
Представим себе спичечный коробок на столе. Мы его можем подвинуть вперёд-назад, вправо-влево и даже приподнять, но продавить вниз мы его не можем.
Так же точно и в обществе: человек в чём-то ограничивается, а в чём-то ему предоставляется право выбора.
Я понимаю, что это довольно приятное и утешительное высказывание, которое говорит нам, что все наши мечты сбудутся и самое хорошее будет не скоро, но обязательно. На дне- это в самом конце жизни? Ну мне это уже не страшно, а молодым людям хочется этого «сахара» пораньше, а не тогда, когда выложишься до конца.