миндаугас карбаускис слухи о личной жизни
Миндаугас карбаускис слухи о личной жизни
Миндаугас Карбаускис. Наверное, ставить можно, но это вопрос не ко мне. Я никем и ничем не уполномочен делать такие выводы. По-моему — если это кому-нибудь интересно, — талант в принципе не может быть национальным достоянием.
Г. Е. Тогда надо сказать, нам всем повезло, что Ивашкявичюс есть. И нам с тобой в особенности: мы можем его читать в оригинале.
Г. Е. Тут многое, вероятно, зависит от колыбельных, которые мы слышим в младенчестве и которые учат нас языку.
Г. Е. И поразительное владение языком. В его руках (мыслях, устах) это даже не инструмент, а инструментарий. Я полгода провел в состоянии изумления, когда переводил “Мадагаскар”. Да и с “Кантом”, и с “ Мистром ” та же история.
М. К. А юмор! Вот что у него неповторимо национально — юмор. И вообще — качество, владение ремеслом у него высочайшее. Он профессионал в высшем смысле. И с ним поэтому легко и радостно работать. Мы ведь утомлены и развращены приблизительностью. А он — мастер, он носитель и гарант ответственности и доверия. Это все и в искусстве играет одну из главных ролей.
Г. Е. А отношение к Богу?
М. К. Мне кажется, Марюс ответил на это в “Канте”: “Когда я не знаю — верю”. Не понимаю — верю. Это как в математике, где заданы некоторые аксиомы, и мы избавлены от необходимости их проверять и доказывать. Правда, опыт и вера — явления не фиксированные, не раз навсегда данные. В какие-то периоды кажется, что ты все знаешь и понимаешь, тогда вере почти нет в тебе места. А бывает наоборот. Сам путь познания и самоопределения в мире — немыслим без веры. Понимание добра и зла вне веры — невозможно. Мы вот сейчас заняты Львом Толстым, еще и потому эти вещи так для нас актуальны.
Г. Е. В связи с этим вопрос: насколько необходимо и уместно тут упомянуть о вашей новой работе — спектакле о Толстом?
Г. Е. Почему-то хочется сейчас вспомнить Юрия Петровича Любимова, с которым так недавно пришлось проститься… Я в 1964 году жил на Таганке, в двух шагах от тогдашнего Театра драмы и комедии, и мой трепет перед сценой возник именно там и тогда. Интересно было следить, как со временем изменялось общее восприятие Таганки — от восторга перед бунтарством к некоторому привыканию, как к некоей уже данности, традиции. Для тебя это важно — низвержение канона, преодоление устоявшегося? Над кем или над чем совершается победа, если она есть?
Г. Е. А как ты попал в Москву?
М. К. Я был безработным артистом. Наступила пора, когда в Литве не было никакой работы, и перед многими, практически перед каждым вторым, встала проблема отъезда. Это 1997-й. Я этакий молодой неудачник. И у меня страсть к русскому языку, к России. Мне чудится, что я здесь нужен. И она мне нужна — ее пространство, там есть где разгуляться. В том числе и театру. Вот Фоменко… Стихийно-игровой русский театр. А у меня появилась такая возможность — приехать, присмотреться, разобраться. Приехал и остался… Есть ли тут какой-либо мятеж, бунт? Не знаю. Важен вектор, момент, результат движения, поиска. Способность постижения — и достижения задуманного. Наверное, главное во мне — ремесленник, профессионал. Художника я в себе не очень вижу. Он в тени. А профессионал, иначе говоря, умелец — он превыше всего. По-моему, Марюс в этом смысле — образец. Он искусник. Итог у него всегда — завершенный и совершенный.
Г. Е. Многие сожалеют, что Ивашкявичюс отвлекся от большой прозы ради “малой”, театральной. Им кажется, что перерыв между романами затянулся. Марюс — первопроходец, испытатель. Он ведь уже и игровой, и документальный режиссер, в Москве на Днях литовского кино осенью показали его “ Санту ”…
М. К. И со мной так случилось, что прямо с первого курса, с первых этюдов — от меня постоянно чего-то требовали и ждали, а я все время не соответствовал. Но тут ведь так: если ты верно выбрал главную дорогу, тогда чужие требования и просьбы на этом пути — они тебя подталкивают, подтягивают, побуждают работать и развиваться. Главное, чтобы эти призывы, просьбы, тычки не прекращались. Иначе… Ну понятно, что тогда. “Из-под палки” — это правильно.
Г. Е. А драматургию Ивашкявичюса не пришлось прививать силком?
М. К. Да, это интересно, как приняли его драму русские артисты. Мы же не просто бубнили на первых читках, да и потом полгода, некий скомпилированный текст о Канте. Если вспомнить сейчас вновь о голове и сердце, надо сказать: когда человек пишет от сердца (но не без участия головы), нет и не может быть никакой “ментальной непроходимости” между автором и слушателем, читателем, зрителем. А я видел, какое наслаждение испытывали актеры. Хотя “Кант” — это, по видимости, сборник скетчей…
Г. Е. Очень неплохих, надо сказать…
М. К. Да, очень качественных. Надо было видеть и слышать, как воспринимали этот спектакль, скажем, в Тыве. Нам иногда кажется, что где-то там существуют не слишком притязательные люди, не избалованные культурой, которым трудно воспринимать нынешнее искусство. Ерунда. Люди, идущие в театр, — идут в театр и ждут чуда. Если ты не сумел устроить это чудо, глупо пенять на зал, на социальные и климатические условия.
Г. Е. А вот условные земляки Канта, жители современного Калининграда, с которыми я общался, они саму идею такой пьесы приняли с настороженностью…
Г. Е. По моим наблюдениям, — Марюс лучше знает, как и на что воздействовать в наших душах. Думаю, Москва отзовется. Этим она всегда была хороша.
Миндаугас Карбаускис: «Режиссер без театра — бескомпромиссный эгоист»
4 июля в Театре им. Вл. Маяковского играют заключительный спектакль. Накануне отпуска художественный руководитель театра Миндаугас Карбаускис встретился с корреспондентом «Известий».
— Вы второй сезон в театре. Что нового узнали?
— Второй год в театре, как второй курс театрального института, всегда самый сложный. Ты пытаешься определить некий вектор развития, поэтому совершаешь огромное количество проб и ошибок. Мне же не хочется идти предсказуемым путем, хочется импровизировать. Таким образом в театре появляются абсолютно разные спектакли и, можно сказать, даже направления. Взять хотя бы классическую «Цену» Хейфеца и экспериментального «Врага народа» Кобелева.
— У вас сложились отношения с актерами?
— Когда я пришел, у меня была внутренняя установка: нельзя заменить этих людей на других. Кто сказал, что новые обязательно талантливее? Все мои последние радости в театре связаны с раскрытием людей, с их самопознанием. В труппе появляются новые лидеры, внутри нее идет диалог. Это более длительный путь, но он мне близок. Это справедливо по отношению к людям, которые столько лет были преданы этому театру, несмотря на времена застоя.
— Какие перемены произошли с вами за эти два года?
— Раньше я был свободным художником. Режиссер без театра — бескомпромиссный эгоист, потому что его основная задача себя продать. На театральной ярмарке тщеславия он должен гнуть свою линию, представлять свое направление. Когда ты соглашаешься отвечать за других людей, посыл меняется. Худрук — это другая профессия. И за эти два года я пошел на огромное количество компромиссов и готовлюсь к следующим.
— Вы говорите о конкретных проблемах?
— Можно и конкретнее. Сегодня пришел на работу пешком, ибо театр оказался без парковочных мест. Подумал, что так остановлю возможные волнения. Потому что, если главный решил потерпеть, то и весь немаленький коллектив пока потерпит. Но я надеюсь, что городские власти в скором времени обратит на нас внимание.
— Нельзя сказать, что власти вас не любят — здание театра отремонтировали, вы широко отпраздновали 90-летие.
— Мы отлично отпраздновали свой юбилей и получили огромную поддержку. Но это ведь не значит, что следующий раз такая поддержка нас ожидает лишь в 95-летие? Сейчас нужно выпускать много премьер, даже больше, чем в нормальном режиме. Ибо раньше репертуар театра с тремя сценами просто нельзя было назвать репертуаром. На сегодняшний день мы нуждаемся в постоянной материальной поддержке — идет капитальный ремонт сцены на Сретенке. Но иногда мне кажется, что всё происходит вопреки. Потому что законы в нашей стране как будто призваны регулировать преступников, они не рассчитаны на честных людей. Получается, мы все плохие и нас надо во всем останавливать.
— Вы критикуете законы, но не ставите социально-политические спектакли.
— У меня в роду все были руководителями, и поэтому у меня влечение к теме власти напрочь отсутствует — за любой руководящей должностью я вижу только ответственность и труд.
— Критика не приняла вашу постановку «Господин Пунтила и его слуга Матти», упрекнув ее в аполитичности.
— По-моему, это совершенно универсальная история. Некий диспут о природе власти. И не только политической. Что касается политических пристрастий критиков, то во многом они связаны с местом, где те работают. Если человек занимается новым европейским театром, потом же его продает, закономерно, что он проводит его идеологию. Самая надоевшая и исчерпавшая себя тенденция — сравнение западного искусства с российским. Сколько можно? Ну начинайте продвигать свое, ведь здесь многое рождается.
— Второй год вашего правления подходит к концу, что вы запланировали на будущий сезон?
— Мы были в долгу перед детьми, поэтому в середине сентября выпустим детский спектакль, или, точнее, спектакль для всей семьи, «Мама-кот», который репетирует Полина Стружкова. Лев Эренбург ставит «Бесприданницу», Леонид Хейфец — «Отцы и сыновья» Брайена Фрила. Никита Кобелев готовит премьеру, но пока я не хотел бы озвучивать название. Я надеюсь, у нас будет дебютант — Владимир Смирнов, ученик Женовача, возьмется за «Осенний марафон» Володина. А я выпущу умную комедию «Кант» по пьесе Ивашкявичуса. Кроме того, в театре появилась экспериментальная «Студия OFF» Саши Денисовой, которая поставит в жанре документального театра «Декалог», нашу версию десяти заповедей. Этим проектом мы планируем открыть сцену на Сретенке.
— Спектакли вашего предшественника Сергея Арцибашева по-прежнему останутся в репертуаре?
— Я оттягиваю момент прощания со спектаклем, если он приносит деньги. У нас разношерстный репертуар, есть старые постановки, которые мне не нравятся, но это наш хлеб. Зрители ходят на них. Что же делать с нашими вкусами? Некоторые любят майонез, хотя есть более тонкие и натуральные соусы. Должно пройти время, прежде чем люди поймут это. В нашем театре много «майонеза», но уже есть и много новых интересных постановок.
— Судя по количеству планов, вы с надеждой смотрите в будущее.
— Я стараюсь изо всех сил сделать всё, что могу, не нарушая своих внутренних понятий, чести и достоинства. Со стороны складывается ощущение, что режиссерам раздают не театры, а царства. Это не царства, а скорее галеры, потому что занимаешься не только творчеством, а разгребаешь годами ошибки других людей, плюс еще и сам ошибаешься. Я потерял привычный режим своего существования как режиссера, а новый способ существования как худрука еще не до конца освоил. Надеюсь, когда получится, погладят по голове. А может, получу и ремнем.
В Маяковке брак по расчету не прошел
Новый худрук театра на грани ухода
Театр имени Маяковского, казалось, вступивший в тихую рабочую пору, вновь оказался в центре внимания. Новый худрук Миндаугас Карбаускис готов покинуть театр, в котором не пробыл и полгода. В чем причина столь скоропалительного решения и в чем суть конфликта, выяснял обозреватель “МК”.
Фото: Александр Астафьев
Буквально до вчерашнего дня в Маяковке, настрадавшейся в прошлом сезоне, была тишь да гладь да божья благодать. На нового худрука артисты не нарадуются: скромный, демократичный (в частности, питается вместе со всеми в общем буфете, чего прежнее руководство демонстративно не делало), конструктивный. Пришел, объявил планы, репетирует.
— Он прекрасный режиссер, — говорит старейший артист театра Ефим Байковский. — Я вот сейчас с ним репетирую и вижу, как он владеет профессией, какой он замечательный педагог. Вы меня убили своим сообщением. Если он уйдет, труппа сойдет с ума.
Что же не устраивает молодого лидера в театре? Шерше ля фам, как говорится. Речь идет о директоре театра, пришедшем в Маяковку одновременно с Карбаускисом, — Евгении Куриленко. Бывшее руководство Департамента культуры Москвы директивно придало нового директора новому худруку. Так они и начали работать. Но «брак» вопреки ожиданиям не заладился.
О Евгении Куриленко в театре говорят весьма уважительно. Ее работа особенно заметна на фоне физической разрухи, которую нанес театру предыдущий директор Арцибашев, брат бывшего худрука.
— Что вы, у нас стало чисто, — говорят в один голос артисты. — Полы директор перестелила, привела в порядок сцену, поменяла окна в гримерных, устранила жуткий запах в туалетах — в общем, много чего успела сделать. И тем не менее.
— Евгения, как вы можете прокомментировать возможный уход Карбаускиса, якобы из-за конфликта с вами?
— Впервые от вас слышу. Для меня это большая новость! Никаких конфликтов ни у меня с Карбаускисом, ни в труппе нет. Никакого заявления мне на стол он не клал. Театр всегда полнился слухами, и эта ситуация — не исключение.
Г-жа Куриленко явно лукавит: о натянутых отношениях (и это еще мягко сказано) с худруком знает весь театр. Сам Карбаускис комментариев не дает. Весь день репетирует. В пресс-службе слухи об уходе Карбаускиса не подтвердили, но все-таки уточнили.
— В Департамент культуры Москвы действительно было направлено письмо, в котором Миндаугас Карбаускис просил разобраться в конфликте между директором и художественным руководителем театра, в противном случае он не считает возможным дальнейшее продолжение работы в театре.
— Значит ли это, что он уходит?
— Это попытка привлечь внимание власти к возникшей проблеме.
Как нам удалось выяснить, коса на камень нашла из-за того, что Евгения Куриленко как директор не приняла на работу ни одного из людей, кого приводил Карбаускис на ключевую должность в театре — заведующего билетным столом. Еще в начале нового сезона Карбаускис в коридорах не раз говорил: «Или я, или она». В приватных беседах подчеркивал, что ему не нравится советский тип руководства Куриленко, но не распространялся конкретно, что имел в виду. Артисты с именами пытались поговорить с директором и предупреждали ее, что в случае открытой войны при всем уважении к ней займут сторону нового худрука. Очевидно, так и будет. Карбаускис впервые на российском театральном пространстве создает прецедент: так резко никто из новых худруков не диктовал условий. Найдет ли он по себе директора? Не факт, а без крепкого, проверенного хозяйственника может остаться.
Кризисную ситуацию может (и должен) разрешить Департамент культуры, его новый руководитель Сергей Капков. Но на время подписания номера мы так и не смогли дозвониться в пресс-службу департамента.
Депутат Прибалтики
Миндаугас Карбаускис с Ириной Пеговой и Анной Ардовой в костюмах и декорациях к спектаклю «Таланты и поклонники».
На Миндаугасе: пуловер, Topman; брюки, Tom Ford; ботинки, John White.
C бельэтажа, на который меня привели вместо партера — «чтобы не помешать: настроение сложное», — видны только руки и полная окурков пепельница. Новый художественный руководитель Театра им. Маяковского прогоняет «Таланты и поклонники» Островского. На сцене — цвет труппы: Игорь Костолевский, Светлана Немоляева, Анна Ардова. В прошлом мае именно они потребовали от московских властей уволить тогдашнего худрука и назначить вместо него Карбаускиса. Власть инициативу поддержала.
Сорокалетний Миндаугас Карбаускис, актер с дипломом Вильнюсской консерватории, приехавший в российскую столицу в середине девяностых учиться на режиссера в ГИТИСе, уже больше десятилетия ходит в любимцах московских театралов. У него репутация самого тонкого из поколения тридцатилетних режиссеров, автора интеллигентных спектаклей «Табакерки», где он ставил семь лет.
Театр Карбаускиса — не театр эффекта. Критики видят в его сдержанных спектаклях альтернативу как старомодности одних режиссеров, так и броскости других. Он куда ближе к кино — Бергмана, например. Это сходство проявляется и в том, какие ситуации исследует режиссер: смерти, человеческих кризисов, выбора. В «Талантах и поклонниках» это выбор между искусством и любовью.
Карбаускис — ученик «Мастерской Петра Фоменко», а того, в свою очередь, в семидесятых–девяностых учил тогдашний худрук Театра Маяковского Андрей Гончаров. Карбаускис — из Литвы, а литовцы правят умами столичной публики последние двадцать лет. В ТЮЗе служит Кама Гинкас. В антрепризах работает Эймунтас Някрошюс, который недавно отметился громким «Калигулой» в Театре наций. Театр Вахтангова возглавляет Римас Туминас.
Пиджак и поло, все Dolce & Gabbana.
Какой станет при нем Маяковка, в начале двадцать первого века фактически исчезнувшая из вида — а при Гончарове бывшая театром, востребованным не меньше, чем эфросовская Таганка? Карбаускис начинает, как начинал в Маяковке Гончаров — с «Талантов и поклонников». Тогда главную героиню, актрису Негину, играла Светлана Немоляева. Теперь она — мать Негиной, а в главной роли — приглашенная из МХТ Ирина Пегова, однокурсница Карбаускиса по ГИТИСу.
Подвижный, Карбаускис то и дело выскакивает из-за стола и взбегает по ступенькам на сцену. Отправляет Ардову сменить туфли. Забирается на табуретку вместо Пеговой. Показывает Костолевскому, что бить партнера в живот надо чаще, после каждой фразы, вместо точки. Народные и заслуженные артисты ловят каждое слово режиссера на лету. «Он подтягивает актеров — выше, выше! — говорит Ирина Пегова. — Пятнадцать лет знаем друг друга, дружим и все равно ругаемся, до ссор. Но это в Миндаугасе и ценно — он никогда не идет на компромисс с собой».
Рост метр восемьдесят два, цепкий взгляд голубых глаз с прищуром и небрежная прическа с челкой и пробором, как у молодого Роберта Редфорда, — не удивительно, что, когда он идет по театру, встречающиеся девушки расплываются в самых милых своих улыбках. Красивы не только его черты, но и помыслы. «Дело», «совесть», «стыд», «достоинство», «ответственность» — ключевые слова и темы его немногословных фраз в интервью. «Дело» — а свое искусство Карбаускис по-протестантски считает ремеслом — требует отдачи. И такой, что излишков энергии не остается. «Стыд показаться дилетантом» не позволяет снимать кино, даже авторское. Карбаускис и смотреть его в последнее время перестал, хотя по молодости, говорит, глотал фильмы сотнями, как Тарантино. В театр как зритель он тоже ходил считанное число раз.
Как при таком информационном монастыре, в который он сам себя сослал, можно быть актуальным режиссером? Только так и можно: все его спектакли, по словам Карбаускиса, — о нем самом.
Пиджак и брюки, все Tom Ford; рубашка, Topman; ботинки, John White.
Весь репетиционный период он проходил в одном и том же слегка помятом пиджаке, джинсах, грубых ботинках. «Мне важно, чтобы одежда была удобной, чтобы я мог о ней не думать». При этом в моде, которая, казалось бы, на задворках его мира, Карбаускис оказывается перфекционистом. Показывает ярлык своего пиджака: «Видишь: Made in Italy, стопроцентный лен. Носить надо настоящее».
В день премьеры «Талантов и поклонников» в театре аншлаг. С утра мы должны были снимать Карбаускиса, но все отменилось: режиссеру настолько не понравился финальный прогон, что он провел еще одну репетицию. Но вот гаснет свет. На сцене — его фирменные минималистичные декорации из ржавых железных листов, рояль, на полу черный круг — гигантская грампластинка, которая время от времени вращается, символизируя ход жизни. Потом о сценографии напишут как о блестящей. Монолог простодушной старухи Немоляевой вызывает аплодисменты. Монолог трогательного старика-помрежа в исполнении восьмидесятитрехлетнего ветерана Маяковки Ефима Байковского — аплодисменты. Костолевский отбивает такт в живот партнера, как молодой Делон в фильме «Самурай». Ардова говорит без придыханий и смеется без фанатизма, Пегова старается подтянуться выше и выше.
В финале зал дает десятиминутную овацию. Карбаускис, слегка сутулясь, выходит на вторые поклоны, застывает у кулис на пару мгновений с напряженной улыбкой, как будто ожидая подвоха. Тиран и одинокий волк, сын председателя литовского колхоза и московский режиссер-интеллектуал — он стоит особняком. «Есть чисто литовская черта — замкнутость на себе, — отвечает он на мой вопрос, что ему больше всего в себе не нравится. — Комплекс неполноценности в сочетании с манией величия».
Стиль: Светлана Танакина. Прически и макияж: Алена Моисеева. Ассистент фотографа: Александр Волков. Ассистент стилиста: Екатерина Золототрубова. Продюсер: Елена Серова. Ассистент продюсера: Александра Ткаченко
Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.
Интервью с худруком Миндаугасом Карбаускисом, драматургом Сашей Денисовой и режиссером Никитой Кобелевым о новом сезоне в Театре имени Маяковского
Художественный руководитель Театра имени Маяковского Миндаугас Карбаускис
Московский театр имени Маяковского открыл свой третий сезон с художественным руководителем Миндаугасом Карбаускисом, которому — вместе с командой — всего за два года удалось изменить почти до неузнаваемости облик одного из самых старомодных академических театров, долгое время находившегося в тени других трупп. Реформировать Маяковку Карбаускису помогают драматург Саша Денисова, много занимающаяся документальным театром и ставшая с прошлого года заместителем худрука, и принятый в штат театра молодой режиссер Никита Кобелев. Денисова, Кобелев и Карбаускис рассказали «Газете.Ru», каким они видят Театр Маяковского сегодня и в будущем, об открытой ими для актеров труппы студии документального театра, о вышедшем в прошлом сезоне спектакле «Враг народа» про современную социальную борьбу и о новой политике московских культурных властей.
— Никита, Саша, расскажите, как вы вообще оказались в Театре Маяковского и что вас туда привело?
Саша Денисова: Как-то раз Миндаугас пришел на спектакль «Театра.doc» «Зажги мой огонь», который я делала вместе с режиссером Юрием Муравицким, ему понравилось, и тогда возникла идея сделать что-то вместе. Потом вдруг его назначили художественным руководителем, а потом он позвал меня написать пьесу для спектакля «Маяковский идет за сахаром» — это было буквально в один из первых дней того сезона, когда новый худрук еще только приступил к своим обязанностям. Вот так я и прижилась в этом театре.
Никита Кобелев: Когда Карбаускис пришел в Театр Маяковского, он стал разговаривать с недавними выпускниками режиссерского факультета ГИТИСа о проекте «Маяковский», который он хотел сделать и из которого в итоге родился как раз спектакль «Маяковский идет за сахаром». Изначально планировалось, что будет несколько разных постановок, и мы предлагали свои идеи. Мой проект в итоге воплощен не был, но Карбаускис предложил мне другой материал — пьесу Дмитрия Богославского «Любовь людей», которую я поставил на малой сцене театра. Худруку эта работа понравилась, и он предложил мне войти в штат Маяковки.
— Вы занимаетесь в театре только своими проектами или участвуете как-то в управлении им и формировании репертуара?
Никита Кобелев: Конечно, всем руководит Карбаускис. Я могу предлагать пьесы или режиссеров, но все решения только за ним.
Саша Денисова: Вот со мной случай особенный, потому что это в принципе беспрецедентная для России ситуация, когда руководитель театра назначает своим заместителем драматурга. Это немецкая модель, как, например, в берлинском «Шаубюне», где вместе с Томасом Остермайером работает драматург Марюс фон Майенбург. В мои обязанности входит главным образом творческий диалог с худруком. Ну и писать новые пьесы, определять текстовую политику, релизы там, такое. Да и то это мы вместе делаем. Так и интереснее. Сейчас издаем газету Театра Маяковского, посвященную премьерам будущего сезона. Худрук занимается вообще всем, от генерирования идей и репертуарной политики до оформления кассового зала и отбора фотографий. Даст мне отбирать фото, а потом еще проверит: со вкусом ли отобраны? Вот так и живем. Ну у нас такая протестантская модель демократии: нет иерархии, а есть общее дело, худрук говорит и с билетершами или пойдет в отдел продаж. Не то что художник с большими крыльями.
Вместе мы занимаемся штурмом идеи, думая, как ее можно реализовать.
И наш юбилейный проект «Юбилей-OFF» возник именно так. Сначала мы думали написать какую-то пьесу для большой сцены. Но тут худрук решил, что вряд ли есть смысл делать официозные помпезные торжества, в которых не останется места ничему искреннему и настоящему. Тогда появилась эта идея off-stage, множества разных событий камерного формата, которые игрались по всему театру, от гримерок и гардероба до поворотного круга большой сцены. Это и стало большим праздником для актеров, и позволило публике увидеть театр с неожиданной стороны. Вообще руководство театром происходит довольно демократично. Мы в шутку говорим: «Человечность — наш тренд».
Ведь Маяковка выбрала непростой, эволюционный путь: никто не был уволен из театра, почти ни один спектакль не снят.
Никита Кобелев: На самом деле постепенно этот процесс все-таки идет. Первые два сезона для многих членов труппы и сотрудников театра были проверкой на работоспособность, на желание и возможность как-то вписаться в ту новую историю, которую Карбаускис пытается в театре осуществить. Естественно, не все сумели и захотели это сделать, с кем-то в итоге пришлось расстаться.
То есть не все здесь так уж нежно и прянично, как может показаться со стороны.
Драматург Саша Денисова
Саша Денисова: Возможно, пока многие перемены в Маяковке не то чтобы ослепительно выглядят: раз — и вышли все в белом, современном и эстетически великолепном, но изнутри нам видны те изменения, которые происходят постепенно в актерах, и профессиональные, и человеческие. И они дорогого стоят.
— Маяковка в полной мере начала менять облик в прошедшем сезоне. Можете ли вы как-то сформулировать, к чему вы стремитесь в Театре Маяковского, каким его видите и каким вы хотите, чтобы он был?
Никита Кобелев: Наша цель просто в том, чтобы сделать этот театр лучше, интереснее, современнее. Чтобы сюда приходили современные люди, и не только молодые. Моя лично задача простая — сделать хороший спектакль. У меня есть мое маленькое дело. И здесь мне никто не мешает подготовить такой спектакль, какой я хочу. Если я тем самым еще и помогаю театру, это здорово. Хотелось бы, чтобы мои спектакли как-то работали на театр и помогали формировать его образ.
Саша Денисова: Основной вектор развития Маяковки сейчас неоклассический реформированный репертуарный русский театр. С магистральной линией неоклассики, сделанной с учетом современной эстетики, новых художественных языков. Но и со спектаклями-экспериментами молодых. Три площадки — нужно разнообразие. В этом сезоне у нас откроется после генерального ремонта сцена на Сретенке, и это будет площадка современная, элитарная — формат сцены-трансформера, рассчитанной на от одного до трехсот зрителей. Малая сцена Маяковки будет отдана для спектаклей малой формы, экспериментальных, поисковых, спектаклей молодых.
Миндаугас Карбаускис: Главное в том, что мы просто не торопимся. Вот я задавал вопрос одному высокопоставленному человеку: почему везде такая спешка? Он ответил, что выборы случаются каждый второй год, потому и спешим. Все новое, что делается, — это правильно и нужно. Но, спрашивается, делать ли это медленно или жестко и радикально? Как лучше? И здесь могут быть разные подходы. Мы драматический театр, у нас большая сцена в центре Москвы. И поэтому для нас важно оставаться в своем пространстве, не терять понятия «академический». Вместе с тем у нас есть еще две сцены, и у каждой свой вектор развития.
Мы пришли в этот театр вообще без собственного репертуара, теперь нам важно его сформировать и при этом сделать так, чтобы качество пришло в соответствие с количеством.
В этом сезоне у нас будет много нового. В театре открылась документальная «Студия OFF» — творческая студия сочинительского и документального театра, которую ведем мы: Саша, Никита и я. Она существует для труппы как неофициальная программа, как отдельное направление в репертуарном театре, независимый коллектив, который формируется из его актеров. Это наши поставщики идей, свежего воздуха. Не весь театр должен «взглянуть на улицу». Театр размера Маяковки — это большой организм, который должен быть разным. Где-то сидят родители, где-то дети, где-то бабушка с дедушкой. У них разное питание, разные способы существования. Естественно, бабушка с дедушкой менее подвижны. Они спокойны и академичны. А есть дети — но некоторые взрослые тоже любят почувствовать себя детьми и примыкают к ним.
— Хотелось бы узнать подробнее о «Студии OFF»: что это такое, зачем она понадобилась и что в ней происходит?
Саша Денисова: Это студия документального театра. Актеры приходят по желанию, в среднем человек двадцать пять. Я учу их инструментарию документалиста, как собирать истории реальных людей, как вынуть историю из человека, что важно в истории, как перенести ее на сцену, что отсечь, как показать персонажа, речь. Фактически это актерский тренинг. Участвуют в нем и совсем молодые актеры, и старейшины театра, народные артисты. Все работают вместе и показывают материал — монологи прохожих, портреты, сценки, собранные на улице. Возникает совсем иная атмосфера, чем на обычных репетициях. Получается, что все равны и все учатся друг у друга. И есть в этом веселый, студенческий дух. Нет театральной иерархии.
Миндаугас Карбаускис: Этой пресловутой иерархии у нас вообще не существует. Все откликаются на любые задачи, главное — их сформулировать.
Саша Денисова: Первый проект, который мы делаем в студии, — «Декалог». Десять заповедей. Когда-то польский режиссер Кшиштоф Кесьлёвский снял телефильм. У нас задача схожая: сделать современное исследование о десяти заповедях. Я напишу пьесу, в нее войдут и документальные монологи, принесенные артистами. Наша «Студия OFF» — своеобразное бюро производства идей. Это похоже на метод латышского режиссера Алвиса Херманиса, целью которого в развитии труппы и языка было сделать актеров соавторами спектакля, чтобы они обрели художественную самостоятельность. У нас похожая задача. И актеры уже стали приносить невероятные вещи, смотришь и радуешься.
Миндаугас Карбаускис: На самом деле это все хорошо забытое старое. Просто наблюдение за людьми, за тем, как они одеты, как двигаются, как говорят, что ими движет. И это наша профессиональная школа, наша йога.
Саша Денисова: Искусство все время занимается тем, что сначала наблюдает за жизнью, потом прячется в башню из слоновой кости и занимается там священнодействием, от этой жизни слишком удаляясь, потом думает: «Ой, что-то я тут закрылось немножко, пойду-ка я на улицу искать живой нерв, правду и все такое», а дальше снова возвращается. Это процесс, который длится от античности до наших дней. Вербатим, наш метод, при котором актеры встречаются с реальными людьми, — очередное обнуление искусства. Возвращение ему свежести. Давайте выйдем на улицу, посмотрим, что и как, а потом попробуем превратить увиденное в искусство.
Миндаугас Карбаускис: Сломаем Берлинскую стену!
Саша Денисова: В студии актеры собирают ответы на один вопрос: «Как я совершил нехороший поступок». И этот простой вопрос, когда они задают его людям, неизбежно в итоге приводит к десяти заповедям. Кто-то расскажет, как унес с Тверской тую в кадке, кто-то — как украл лист железа и потом целый год страдал. Простые вещи. А из этого рождается уже размышление о том, что сегодня для нас значат десять заповедей, измельчал ли масштаб грехов, что вообще происходит с человеком. Важны ли для него скрижали Моисея или нет, какие сейчас нравственные нормы, если нет скрижалей.
— Актеры опрашивают людей на улицах?
Саша Денисова: Да. Везде: на Сретенке — там открывается после реконструкции наша сцена, где будет идти спектакль, — и в других местах. Вот заходишь в Facebook и вдруг видишь у актера статус: «Мы на Сретенке, ищем миры». А «искать миры» — это такое упражнение, которое я задавала. Думаешь, вот молодцы какие!
Миндаугас Карбаускис: В «Студии OFF» мы хотим вернуть творческую инициативу актеру. Чтобы он не был просто исполнителем. Мы даем задание, а вот что он принесет — это зависит только от его личной воли. С этим у нас связано много надежд на будущее, годика через два-три, — это работа на вырост. Нельзя быстрее, это все делается не ради эффекта. По задумке урожай не снимается, его нельзя запрограммировать. Можно пропиарить, что ты его снял, но это не будет значить, что ты действительно это сделал. Урожай снимается, когда подходит время, и это всегда случается внезапно. Если успех запланирован, то это предвыборная кампания. Если успеха добиться легко, то он одноразовый.
— «Декалог» будет состоять только из монологов разных людей или материал будет переработан?
Саша Денисова: Я вам больше скажу: будет написана пьеса «Декалог». Или вы думаете, она упадет нам, как скрижали Моисею? (Смеется.) Пьесы с документальными монологами вообще самое сложное в драматургии. Будет пьеса, будет режиссерская конструкция Карбаускиса, все будет!
Миндаугас Карбаускис: И все будет безответственно!
Саша Денисова: Безответственно — и в пространстве Сергея Бархина.
Миндаугас Карбаускис: Да, в том же пространстве, в котором я ставлю пьесу Марюса Ивашкявичюса «Кант». Это будет дилогия. В одной декорации — два проявления одного пространства.
— Никита, в новом сезоне вы будете ставить спектакль «Бердичев» по пьесе автора сценария «Соляриса» Тарковского Фридриха Горенштейна, писателя малоизвестного и незаслуженно забытого. Почему вы решили обратиться к этому тексту?
Никита Кобелев: Идея поставить эту пьесу принадлежит режиссеру Юрию Йоффе, но в итоге так получилось, что делать ее буду я. Сейчас я над ней думаю, спектакль должен выйти в конце зимы. Это очень длинная пьеса. Роман в диалогах — восемь больших картин из жизни двух евреек и их семей в течение 30 лет, с 1945 по 1975 год. Вся их судьба, постепенное старение на фоне истории страны. Горенштейн выбирает те моменты из их личной жизни, которые так или иначе пересекаются с историческими событиями. 1945 год — у героини на войне погибает муж, 1956-й — венгерское восстание, 1968-й — ввод танков в Чехословакию.
Миндаугас Карбаускис: Это одна из самых интимных пьес Горенштейна, она прожита им самим.