маяковский хроника жизни и деятельности
Хронологическая таблица Маяковского
Хронологическая таблица Маяковского, классика «Серебряного века» русской литературы, содержит важные события его творческого пути. В жизни и творчестве Маяковского выделяются два этапа: дореволюционный и советский. После смерти поэта цензура поставила все творчество знаменитого футуриста под запрет, и только спустя несколько лет этот запрет был снят. Посмертно он получил еще большее признание.
Биография Владимира Маяковского по датам представлена в данной таблице, что позволяет кратко ознакомиться с основными вехами творчества. Меняющееся мировоззрение автора освещается в хронологии, насыщенной событиями его нелегкой жизни.
1893 год, 7 (19) июля – Родился В.В. Маяковский в селе Багдати (ныне Маяковский) близ Кутаиси, Грузия, в семье лесничего.
1902-1906 – Обучаясь в Кутаисской гимназии, участвовал в революционных событиях 1905 года.
1906 – Переезд в Москву;
работа в революционном подполье (1908—1910). Вступив в РСДРП, выполнял партийные задания;
сидел в Бутырской тюрьме, был освобожден по несовершеннолетию.
1911 – Поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества.
1912 – Выступил в печати со стихотворением «Ночь»;
начало участия в литературной группе футуристов.
1915 – «Облако в штанах».
1915-1916 – Поэма «Война и мир».
1916-1917 – Поэма «Человек»;
1918 – Прославление ее — «Ода революции».
1919 – «Левый марш».
1921 – «Мистерия Буфф».
1919-1922 – Активная работа в Российском телеграфном агентстве (РОСТА);
выпуск агитплакатов (более 3000);
поэма «150 000 000», которая была отрицательно встречена Лениным.
1922 – «Прозаседавшиеся» – благосклонный отзыв Ленина;
цикл стихов об Америке.
1924 – Поэма «Владимир Ильич Ленин»;
повседневная работа в газетах «Известия», «Комсомольская правда».
1927 – Поэма «Хорошо!»;
активное участие в борьбе существовавших тогда литературных группировок («ЛЕФ»; «Новый ЛЕФ»).
1929-1930 – Сатирические пьесы «Клоп», «Баня».
1930 – Вступление к поэме «Во весь голос».
Катянян В. А.: Маяковский. Хроника жизни и деятельности
1911
1911
Летом Маяковский жил в Соломенной Сторожке (Петровско-Разумовское).
«. Еще рассказывал он же, как, не желая быть матери в тягость (семья жила на скудную послеотцовскую пенсию), он решил «отделиться» и переехал на дачу в Петровско-Разумовское. В это время он пытался существовать, как, впрочем, и раньше, лет с 13, на собственные заработки, беря разные художественные, а иногда и малярные поделки. Кроме того, чтоб не умереть с голоду, во время перерывов этих неверных заработков, у него имелся резерв — материнская заборная книжка в мелочной лавочке, по которой оказывался кредит в размере около 10 рублей в месяц. Лавочка была близ их квартиры на Пресне, а жил он, как сказано, в то время в Петровско-Разумовском. Трамвайных мелочей в запасе не оказывалось. И Маяковский вымеривал большие версты оттуда на Пресню за запасами сухих баранок и особой «каменной» колбасы, строгий учет в расходовании которой диктовался нежеланием обременять родных, истощая скудный кредит.
К прошению была приложена копия метрического свидетельства. 19 августа (по требованию канцелярии) Маяковский дополнительно выслал документы — метрическое свидетельство, свидетельство о звании, о приписке к призывному участку и квитанцию Московского градоначальства в принятии заявления о выдаче свидетельства о благонадежности.
Маяковский был включен в список допущенных к экзаменам, но на экзамены не явился. Можно предполагать — потому, что не смог получить свидетельства о благонадежности, без которого в императорскую Академию художеств вход был закрыт.
В августе держал экзамены в Училище живописи, ваяния и зодчества. Был принят в фигурный класс.
«На экзаменах обычно рисовали обнаженную фигуру и гипсовую голову. Давали по три часа на каждую работу. Экзамены продолжались шесть дней. Я всегда в эти дни очень волновался за своих учеников, не спал ночей. И вот приходит с экзамена Маяковский:
— Петр Иванович, ваша правда! Помните, как вы учили делать обнаженную натуру? Я начал от пальца ноги и весь силуэт фигуры очертил одной линией, положил кое-где тени, и вот — в фигурном классе!
Его действительно приняли сразу в фигурный класс, так что он (как я ему и говорил) года не потерял» (П. Келин, 1940).
«Поступил в Училище живописи, ваяния и зодчества: единственное место, куда приняли без свидетельства о благонадежности. Работал хорошо.
Удивило: подражателей лелеют — самостоятельных гонят. Ларионов, Машков. Ревинстинктом стал за выгоняемых» ( ).
В первых числах сентября — знакомство с обучавшимся в Училище живописи художником и поэтом Д. Д. Бурлюком.
«В училище появился Бурлюк. Вид наглый. Лорнетка. Сюртук. Ходит, напевая. Я стал задирать. Почти задрались» (автобиография).
В своих воспоминаниях о Маяковском (1920) Бурлюк пишет: «Мое личное знакомство с Маяковским произошло в первых числах сентября 1911 года. Какой-то нечесаный, немытый, с эффектным красивым лицом апаша верзила преследовал меня своими шутками и остротами «как кубиста». Дошло до того, что я готов был перейти к кулачному бою. Но случись это столкновение, и мне, с таким трудом попавшему «кубисту», не удержаться в академии Москвы (за это по традиции всегда исключали). Мы посмотрели друг на друга и примирились, и не только примирились, а стали друзьями, а скоро и соратниками в той борьбе, которая закипала вокруг. между старым и новым в искусстве. и жизни. »
— значительно старше Маяковского, был к тому времени уже профессиональным живописцем, участвовал в выставках с 1904 года, а начиная с 1907 года принимал участие в выставках новой живописи, впоследствии выступил как организатор группы «будетлян», участвовал вместе с В. Хлебниковым, В. Каменским, Е. Гуро и другими в первом «будетлянском» (футуристическом) сборнике «Садок судей», вышедшем в апреле 1910 года.)
24 и 26 октября — выступления на общих собраниях учащихся Училища живописи.
На собраниях обсуждался вопрос об устройстве 33-й ученической выставки. В протоколе: «Общее собрание учащихся. приняло резолюцию Маяковского, состоящую в следующем: «Ввиду того, что на общем собрании обнаружено два течения (за и против жюри) и что на этой выставке, являющейся отражением жизни Училища, имеют право быть представлены оба течения, мы учреждаем оба отдела на выставке XXXIII — «С жюри» и «Без жюри».
— выступление на похоронах художника В. Серова с речью от имени учеников Училища живописи.
«Над могилой были произнесены краткие речи, характеризовавшие покойного как художника, преподавателя и человека. Говорили: В. В. Матэ, двое из учащихся в Академии художеств и один ученик Училища живописи, ваяния и зодчества» («Утро России», 1911, 25 ноября).
«. Ученик Училища живописи, указав на тяжелые потери, которые понесло русское искусство за последние пять лет в лице Мусатова, Врубеля и, наконец, В. А. Серова, высказался в том смысле, что лучшее чествование светлой памяти покойного — следование его заветам» («Русское слово», 1911, 25 ноября).
«Помню, после похорон говорю ему :
— Я вам очень благодарен, что вы так хорошо отнеслись к Серову.
— Подождите, Петр Иванович, вас мы еще не так похороним» (П. Келин, 1940).
Лето. — Асеев Н. — «Красная новь», 1930, № 6.
12 августа— Документы опубликованы в кн.: Владимир Маяковский. М. — Л., 1940, сб. I, с. 322—323.
Август. — Келин П. — «Искусство», 1940, № 3.
— Бурлюк Д. — «Творчество» (Владивосток), 1920, № 1 (июнь).
6 октября— Маяковский был в Московском Художественном театре на спектакле «Живой труп». По бумагам, сохранившимся у Н. Д. Виноградова — старосты, распределявшего билеты среди учащихся УЖВиЗ, Маяковский в октябре еще трижды был в Художественном театре: 9-го на «Дяде Ване», 12-го «У жизни в лапах», 18-го на «Вишневом саде». Есть еще отметка о взятом билете на «Гамлета» 13 января 1912 года.
М. Н. Бурлюк вспоминает о совместном с Маяковским посещении театров в 1911—1912 годах: «Той же зимой в Художественном театре давался «Гамлет». Ставился по Крегу. С очень худенькой и прозрачной Офелией, певшей тонким голосом; актриса обрывала лепестки живых цветов. Зимой в Москве цветы стоили денег, и публика замечала, что цветы не бутафорские.
«Овечий источник» Лопе де Вега в постановке Н. Н. Евреинова. «В ложе, второй от сцены, сидел рядом с Бурлюком молчаливый юноша Володя Маяковский. Он никогда не аплодировал. Театр почти пуст. Материальный неуспех затеи Н. Н. Евреинова не беспокоил Маяковского, ему было важно, что он видел это новое, блестящее, взрывающееся искусство новатора. » («Красная стрела», 1932).
«С Маяковским мы ходили весной 1912 года в консерваторию слушать концерт Собинова, который пел ученикам романсы Чайковского, нюансируя их по всем правилам высшей школы классического искусства. В антрактах костлявая, худая фигура Маяковского, слегка сутулившего плечи, спешила в курительную комнату. » (там же).
Мария Никифоровна вспоминает дальше, что она некоторое время занималась с Маяковским уроками пения: «. оказалось, что он знает несколько тактов арии «Варяжского гостя» из оперы «Садко», начинающейся словами: «О скалы грозные дробятся с ревом волны. » Теперь каждый вечер я с Владимиром Владимировичем Маяковским разучивала эту арию и, в конце концов, добилась того, что он был в состоянии ее исполнить, не диссонируя, не расходясь с аккомпанементом.
Маяковский пел с увлечением, не утомляясь мелодией, а слово «море» звучало у него всегда вдохновением, улыбкой торжества, мощью более чем зычного голоса. У Маяковского было что-то вроде бас-профундо, и в арии этой он выдерживать умел все паузы, показывая бархатную мощь, красоту и силу звука, рожденного молодым богатырством» (там же).
«Володя Маяковский в 1911—12 годах жил бедняком. На черных щиблетах нет калош и его сырые ноги прозябли, голос его глух с вечным кашлем простуды, прочно устроившейся в груди рослого юноши. Из-под фетра шляпы черно брильянтят ночные трагические таинственные глаза.
Володя Маяковский и во вторую осень нашего знакомства был опять плохо одет. А между тем начались холода. Увидев Маяковского без пальто, Бурлюк в конце сентября 1912 года, в той же Романовке, в темноте осенней, перешагнувшей за полночь, на Маяковского, собиравшегося уже шагать домой (на свою Большую Пресню. ), надел зимнее ватное пальто своего отца.
— Гляди, впору. — оправляя по бокам, обошел кругом Маяковского Бурлюк и застегнул заботливо и крючок у ворота, и все пуговицы.
— Ты прости за мохнатые петли, но зато тепло и в грудь не будет дуть. Маяковский улыбался. » (там же).
Дмитриева Н. Московское училище живописи, ваяния и зодчества. М., 1951, с. 166.
— См. также «Раннее утро», 1911, 25 ноября; — сб. «Красная стрела», 1932; — «Искусство», 1940, № 3.
Катянян В. А.: Маяковский. Хроника жизни и деятельности
1926. Страница 1
3 января в журнале «Огонек» (№ 1) напечатано стихотворение «Мексика» с предисловием Маяковского.
В тот же день в журнале «Красная нива» (№ 1) — стихотворение «Небоскреб в разрезе».
3 января сдал в Госиздат сборник стихов «Испания. Океан. Гавана. Мексика. Америка».
В тот же день Маяковский выехал в Ленинград.
«Маяковский как бы умышленно игнорирует все то, что обычно поражало воображение предыдущих колумбов. Он остается равнодушен к американскому размаху и холоден к сногсшибательной экзотике. Большой и вполне заслуженный успех имели стихи, посвященные путешествию — «Испания», «Гавана — черное и белое», «Открытие Америки», «Собор», «Мелкая философия на глубоких местах» и др. Зал Филармонии был переполнен, как в дни концертов Клемперера, налицо несомненный контакт докладчика с чуткой аудиторией. » («Красная газета», 1926, 5 января, веч. вып.)
В том ряду Филармонии, где я поместился на чтении Маяковского, и впереди и позади сидело не меньше ста человек. Мой вопрос, проходя от одного к другому, облетел всех их, но ответа не дал никто, потому что ни у кого часов не было. Это все была молодежь — пленительно юная — вузы, рабфаки и вторая ступень, молодежь, которая не имеет такой роскоши, как часы. но все они выцарапали из себя возможность уплатить за билет, чтобы послушать Владимира Маяковского. Это была благодарная, чуткая, жаждущая аудитория — и она пришла напиться от первоисточника живой воды.
«Христофор Коломб» — настоящий шедевр — было ведь еще много других.
— Вообще будет ночь безумная! — обещал поэт.
Но счетчик электротока — ехидная вещь — и в 12 удовольствие окончилось» («Новая вечерняя газета», 1926, 5 января).
«В перерыве я хотел подойти к нему за сцену, но подумал, что там вокруг него столпилось столько людей, что даже мало-мальски не удастся поговорить, и я решил не идти. Но через несколько минут я сказал себе, что это глупости, как бы много там ни столпилось народу, я смогу посмотреть на него поближе и поговорить о его американских стихах.
взад и вперед, и когда я пожал ему руку, она была влажной. Он имел вид страшно усталого человека. Он был просто мрачен, и когда после вечера мы сидели в гостинице, эта мрачность не покидала его» (Н. Тихонов, 1940).
«В перерыве я осторожно прошел мимо администратора, не сомневаясь в том, что толпа слушателей ринулась к Маяковскому, едва он сошел с эстрады. Толпы не было. Между горками сложенных пюпитров, насвистывая «Чижика», мрачно шагал Маяковский. Отступив за колонну, я с бьющимся сердцем долго смотрел на него. Я был поражен одиночеством Маяковского, его полной закрытостью, в которой чувствовалось лихорадочное возбуждение. Невозможно было узнать в нем уверенно державшегося знаменитого человека, который только что в ответ на глупый вопрос какой-то девушки, не понявшей его иронического замечания, ответил: «К сожалению, человеческая речь не имеет кавычек. Разве вот так?» — и, подняв руки, согнутые в локтях, он показал кавычки. Я так и не подошел к нему» (В. Каверин, 1966).
9 января в «Новой вечерней газете» напечатано стихотворение «Американские русские».
«Атлантический океан» и «Блек энд уайт».
«Он. намеревался прочитать в тот вечер еще несколько своих произведений. В этот момент произошла неприятная заминка: погас свет, прекратилась подача электроэнергии. Запись пришлось прервать. Без тока продолжать ее не было возможности. Несколько времени поэт дожидался подачи тока, затем уехал» («Как записывался голос поэта». — «Литературная газета», 1940, 26 марта).
10 или 11 января вернулся в Москву.
В январе в журнале «Новый мир» (№ 1) напечатано стихотворение «100%».
«Красная новь» (№ 1) — стихотворение «Блек энд уайт» и первая часть книги очерков «Мое открытие Америки» («Мексика»).
В журнале «Молодая гвардия» (№ 1) — стихотворение «Домой!».
17 января открытие выставки «Плакат и листовка гражданской войны» в залах Московского музея РККА.
На выставке плакаты РОСТА работы Маяковского.
«Вчера в музее Красной Армии открылась выставка: «Плакат и листовка гражданской войны». На выставке — несколько тысяч листовок, выпущенных за время от начала революционных дней» («Вечерняя Москва», 1926, 18 января).
19 января Госиздатом предоставлена Маяковскому отсрочка по договорам на книгу очерков «Открытие Америки» до 23 января и на драму до 23 февраля 1926 года.
23 января письмо А. В. Луначарского в жилотдел Рогожско-Симоновского совета с просьбой сохранить за Маяковским его квартиру в Гендриковом пер. на время его командировки.
24 января в журнале «Красная нива» (№ 4) напечатано стихотворение «Бродвей».
До 24 января приготовлена к печати книга очерков «Мое открытие Америки» (сдана в Госиздат 25/1).
25 января — выступление в Харькове в Оперном театре с докладом «Мое открытие Америки».
«Необычайный во всех отношениях вечер. Лекции в обычном смысле этого слова не было.
Маяковский остроумен и порою парадоксален. Он всегда умеет заключить виденное и слышанное в тугую фразу, в ядовитое, взрывчатое слово. На сцене был не стесняющийся ни в движении, ни в словах человек, сумевший найти хороший фамильярный тон и связаться с переполненным залом. Поэт о самых известных вещах рассказывал необычайными словами. Читал стихи, крепкие стихи о своем путешествии, читал своеобразно, ему только присущей манерой.
Веселый, бодрый, остроумный поэт расположил к себе зрителей. Много смеялись, многое узнали, и только один момент наполнился молчанием, момент, когда в ответ на записку об Есенине Маяковский бросил: «Мне плевать после смерти на все памятники и венки. Берегите поэтов!» («Вечернее радио» (Харьков), 1926, 26 января).
28 января в газете «Коммунист» (Харьков) напечатан очерк «Детройт» (из книги «Мое открытие Америки»).
28 января — выступление в Киеве в Доме коммунистического просвещения (б. Купеческое собрание) с докладом «Мое открытие Америки» и чтением стихов.
«На улице, возле Домкомпроса, громаднейшая толпа. Пролезть к дверям невозможно. Коридоры, фойе, лестницы — все забито билетным и безбилетным народом. Сзади раздается треск и звон разбитого стекла.
В зале невозможно найти никаких своих мест. Сидят по двое на одном стуле, друг у друга на коленях. Все страшно шумят, переговариваются через весь зал. Слышен украинский говор. При появлении Маяковского становится еще шумнее. Крики, аплодисменты, из-за дверей рев неуходящей публики. То и дело подают записки — просьбы, но задиристого содержания: «Если у нас нет денег, значит, нам не нужно знать Маяковского? Маяковский, пропусти!» — Владимир
. Стихи, как всегда, разом прекратили все разговоры, вопросы и записки. Читать в этот раз Маяковскому пришлось очень долго, так как многие, например: «6 монахинь», «Блек энд уайт», «Американские русские», «Кемп Нит гедайге» приходилось читать по два раза» (Н. Рябова, 1940).
«По существу — открытие Америки Маяковским явилось, в первую очередь, открытием для себя. И притом вторичным ее открытием. Мы помним попытку поэта расправиться с Америкой в поэме «150 миллионов».
Вторичная попытка Маяковского дала результаты куда более грандиозные. Уже слушая его дорожные впечатления (как всегда, передаваемые пятнами), чувствуя пафос своеобразной «баллады» о голодающих машинистках, встреченных поэтом на пароходной палубе, ощущаешь, что Маяковский на этот раз крепко вцепился поэтической челюстью в горло Америки. В любой строке налицо чувство ненависти к индустриальному аду Америки, чувство, о котором, пользуясь испанской пословицей, можно сказать, что Маяковский ест его холодным и не торопясь.
— спросите вы? Доклада, в сущности, не было. Был яркий калейдоскоп фактов, был беспорядочно составленный каталог чувств, толкнувший большого поэта на вулканический разговор с Америкой по душам» («Киевский пролетарий», 1926, 31 января).
31 января в газете «Киевский пролетарий» напечатан очерк «Чикаго» (из книги «Мое открытие Америки»).
31 января — второе выступление в Киеве в зале Окрисполкома для рабкоров и журналистов.
«Два года тому назад, когда т. Маяковский впервые приехал в Киев, он пришел к рабкорам. Его тепло встретили, и с тех пор, приезжая в наш город, он обязательно бывал у рабкоров. Вот и теперь он пришел. В большом зале Окрисполкома собрались киевские рабкоры и работники прессы. Два года тому назад т. Маяковский делился с рабкорами опытом, про что именно и как нужно писать в газету, как нужно беречь часто корявый, но колоритный рабочий язык, как нужно избегать литературных штампов и шаблонов. Теперь он знакомит рабкоров с положением и характером буржуазной прессы, особенно американской.
«Океан», «Бруклинский мост», «Христофор Коломб», «Испания» и еще кое-что. Стихи произвели большое впечатление на всех присутствующих» («Пролетарская правда» (Киев), 1926, 2 февраля; пер. с укр.).
1 февраля — третье выступление в Киеве в цирке с докладом «Нью-Йорк и Париж» и чтением стихов.
«Маяковский прекрасно чувствует свою связь с аудиторией. Он простой, и относятся к нему просто. Как и следовало ожидать, наибольшее количество времени Маяковский отвел своим стихам. Так называемый доклад был между прочим, между чтением новых произведений. Он привез из-за океана много новых вещей. «Атлантический океан», «Открытие Америки», «Вилли» — это новые вершины творчества Маяковского, образцы поэзии, полной животворящей силы и духа. Этим только и можно объяснить, что 5000 человек на протяжении трех часов очень внимательно слушали Маяковского и отвечали аплодисментами на его крылатую фразу.
— Между прочим, товарищи, — сказал он после одного из стихов в конце вечера, — та страна, где добрый час слушают серьезные стихи, достойна уважения. — И, подумавши, добавил: — Да, хороша наша страна. И я, наверное, неплохой поэт, если сумел заставить вас столько времени слушать себя. » («Пролетарская правда» (Киев), 1926, 3 февраля; пер. с укр.).
2 февраля в газете «Киевский пролетарий» напечатано стихотворение «Мелкая философия на глубоких местах».
4 февраля Маяковский приехал в Ростов н/Д.
«После тринадцатилетнего перерыва я первый раз приехал читать стихи. Большие афиши предупреждают каждого. Две ростовские газеты пишут статьи. На две лекции, объявленные 1 МГУ, билеты проданы полностью. Первая лекция — 1150 человек, вторая — 1200. РАПП (Ростовская ассоциация пролетарских писателей) устраивает специальный закрытый вечер» (статья «Подождем обвинять поэтов». — «Красная новь», 1926, № 4).
— выступление в Ростове в Мраморном зале клуба ВСАСОТР с докладом «Мое открытие Америки» и чтением стихов.
«Это не была лекция, по крайней мере в том смысле, в каком привыкли мы понимать это слово. Скорей беседа поэта с публикой, — беседа, пересыпанная блестками неподражаемого (без кавычек) Маяковского остроумия. Об Америке т. Маяковский сказал не много, но немногое, сказанное им, давало большее представление о заатлантической стране, чем многословные речи патентованных лекторов» («Молот» (Ростов), 1926, 9 февраля).
«Для первого знакомства, поэт начал ругаться:
— Вы, триста тысяч ростовцев, имеете литературный журнал «Лаву» с тиражом в 350 экземпляров. Это же позор! Из 800 человек один только читает этот журнал. Америка не любит стихов, но вы перещеголяли Америку.
заранее подготовленные речи. И в данном случае он прекрасно понял, что нашей публике не хватает литературной эрудиции: во вступительном слове была дана характеристика литературных направлений последнего времени. После сверхпрограммного доклада поэт перешел к своему «Открытию Америки. В перерыве в фойе он головой возвышался над толпой и подписывал на память книжки, которые публика раскупала в киоске Госиздата. Третья часть вечера — стихи, живое творчество — более всего заинтересовало публику. Читал он стихи так, как он один только может прочесть. Публика требовала любимых стихов. «Левый марш»! «Пушкину»! «Облако в штанах»! — неслось со всех сторон» («Советский юг» (Ростов), 1926, 10 февраля).
7 февраля в журнале «Красная нива» напечатан очерк «Моя встреча с Диего де Ривера» (из книги «Мое открытие Америки»).
7 февраля — второе выступление в Ростове в клубе рабкоров газеты «Молот» на собрании Ростовской ассоциации пролетарских писателей.
«За столом президиума — Вл. Маяковский, пришедший послушать местных пролетарских поэтов. Говоря вообще о зачитанных стихах, Маяковский указал, что рапповцам не стоит бросаться к мировым темам, но следует писать больше о том, что хорошо им известно и не вошло в литературу: о Ростове и Нахичевани, в быту которых скрыто много сокровищ для поэзии (например, самое слово «Нахичевань», великолепное слово, еще никем не использованное в поэзии), не стоит начинающим писать непременно гладкие, чистенькие стихи. Можно и нужно делать их по возможности «корявее», — это будет задерживать внимание читателя на каждой строчке. Слова надо давать в таком сочетании, в такой переработке, чтобы они возрождались, являлись перед читателем в новом свете; стоит помнить, что ни один поэт не должен быть похож на другого, но каждый должен иметь свое лицо и голос; поэтому не стоит торопиться печататься.
второй просто рифмует строки. Обухов покамест тоже слаб, но ему работать нужно, задатки есть. Григорий Кац хороший поэт, но стихи у него слишком напевны, гладки. «Выкиньте из середины какое-нибудь слово, чтобы нарушить размеренность. Сделайте их покорявее. »
П. К. поэт вполне сформировавшийся. Его стихи своеобразны. Правда, в стихотворении «Казаки» не дана казачья жизнь; это стихотворение следовало бы оживить вставкой песни терских казаков, но зато в «Сане» автор оригинален и знает, о чем говорит. Жак в своих стихах дает мало новых образов, и в них слишком много пафоса. По просьбе собравшихся Маяковский прочел одно из лучших своих последних стихотворений, навеянных поездкой в Америку, и окончание поэмы «Ленин». Читка и самые вещи произвели большое впечатление на собравшихся» («Молот» (Ростов), 1926, 10 февраля).
8 февраля — Маяковский в редакции газеты «Советский юг»:
«Его окружили сотрудники редакции, счетоводы из издательства, в дверь выглядывали любопытные машинистки. В разговоре с сотрудниками был также корректен, прост, совершенно естествен и не давал ни малейшего повода думать, что он страдает самомнением. Кто-то спросил у него о его летах. Он ответил односложно и таким тоном, будто говорил: «Да, стал стареть. » — и задумался.
— наша литературная молодежь потащила его в «Молот». Рано утром наш фоторепортер отправился к нему в гостиницу «Деловой двор», поднял его с постели и сфотографировал его еще раз, в какой-то полосатой кофте, с угрюмым лицом. » (П. Максимов, 1940).
10 февраля — третье выступление в Ростове в Мраморном зале клуба ВСАСОТР с докладом «Нью-Йорк и Париж» и чтением стихов.
«Темы: Я люблю Нью-Йорк. Я ненавижу Нью-Йорк. Продажа ругательств. Полмиллиона в двадцать минут. Что под землей? Гонка аэропланов. Нищие в Гавре. Международная выставка в Париже. Негритянка в воде.
— 1. Вызов. 2. Как собаке здрасьте. 3. Открытие Америки. 4. Кемп «Нит гедайге». 5. Нотр-дам. 6. Версаль. 7. Жорес. 8. Кафе. 9. Возвращение.
Что с Лефом? 1. Журнал и дело. 2. Броненосец Потемкин. 3. Рычи, Китай. 4. Ваше чтиво. 5. Леф в мире. 6. Сезан и Верлен. 7. Кому я попутчик? 8. Заданье на год. 9. Поэма о Ленине. По окончании ответы на записки».
11 февраля выехал из Ростова в Краснодар.
— в Краснодаре, Баку и Тифлисе, — Маяковский произвел своеобразное «обследование» книготорговой сети — какое распространение имеют стихи и, в частности, его книги. Это «обследование» навыков и приемов книжной торговли вызвано было утверждениями работников Госиздата, что «стихов не покупают». На этом основании, в частности, Торгсектор Госиздата протестовал против издания собрания сочинений Маяковского (см. 14 сентября 1925 года). Маяковский проверил в книжных магазинах наличие стихов и предложил организовать продажу своих книг во время выступлений. На двух открытых вечерах в Ростове были распроданы все залежавшиеся в складах ростовских магазинов старые издания, и Маяковский повторил этот опыт в Краснодаре, Баку и Тифлисе. По возвращении из поездки Маяковский написал об этом большую статью «Подождем обвинять поэтов» — «Красная новь» (1926, № 4) — см. ниже, апрель 1926 года.
14 февраля в газете «Коммунист» (Харьков) напечатано стихотворение «Вызов».
14 февраля — выступление в Краснодаре в кинотеатре «Мон Плезир» с докладом «Мое открытие Америки» и чтением стихов.
«Он окидывал весь зал и балконы изучающим взглядом, готовясь говорить. Вдруг с боковых балконов раздалась хоровая декламация его известных надписей к этикеткам на коробках папирос — «Нигде кроме, как в Моссельпроме!!». Это была злая насмешка группки обывателей над творчеством Маяковского, вызов поэту. А он стоял посреди сцены, спокойный и величественный, и внимательно смотрел серьезным взглядом на кричавших. Под его взглядом крикуны стали умолкать. Невозмутимым голосом он спросил:
«Не слушайте их, мы любим вас, говорите, Маяковский» (Н. Ерохина, 1940).
«Барабанщик Октября» — Маяковский — остался Маяковским, поэтом.
Нельзя вместе с тем не отметить, что Маяковский, выросший как поэтическая индивидуальность (исключительная индивидуальность), в условиях буржуазно-литературной среды, не может быть назван пролетарским поэтом на все 100%. Особенный маяковский индивидуализм мешает ему и, пожалуй, придает его творчеству особую остроту и интерес.
На днях Маяковский будет у нас в Мон-Плезире в воскресенье читать свои стихи и лекцию об Америке, где поэт побывал недавно. Мы считаем, что этот вечер — редкое явление в художественной жизни Краснодара, которое будет соответствующим образом оценено краснодарцами» («Красное знамя» (Краснодар), 1926, 11 февраля).
«Маяковский рассказал об американской индустриальной мощи и об американизме в жизни лучше, интересней и образней, чем сотни книг об Америке. Затем читка стихов. Читал Маяковский и свои американские стихи, из которых лучшие: «Открытие Америки», «6 монахинь», «Вилли», и не американские. Сильно потрясла слушателей 3-я часть поэмы «Ленин». Основное в этой поэме: Маяковский в дни смерти Ленина забывает свой индивидуализм и чувствует себя частицей класса. Сделано это с силой и убедительностью» («Красное знамя» (Краснодар), 1926, 17 февраля).
«Его, должно быть, все заботило — понятно ли для всех он говорит. И он то и дело прощупывал аудиторию на этот счет.
— Вот там мальчуган, смотрите, как он на меня пялит глаза: я уверен, что он ничего не понимает, что я говорю, и пришел сюда лишь для того, чтобы лет через 10 сказать: а я видел самого Маяковского.
— Терпеть не могу, кто под графин говорит. Чаю заказал.
— Я читаю ваши стихи, но ничего не понимаю, — перегнувшись, кричит какой-то студент с балкона.
— Что же вы не понимаете? Вот я вам целых два часа читал стихи, скажите, что вы не поняли?
«После поэмы Маяковский читал стихотворения: «Атлантический океан», «6 монахинь», «Мелкая философия на глубоких местах». «Домой!». Когда он признался, что пишет стихи о Краснодаре, с разных мест понеслось:
— Прочтите их; прочтите!
— Нет, товарищи, стихотворение только вылупляется.
Перед каждым стихотворением он делал разъяснения терминов, кратко знакомил с той обстановкой, какую он описывает.
— Зайду на часок. Обязательно зайду» (В. Пашков, 1937).
В тот же день (вечером) — второе выступление в Краснодаре, в клубе Педагогического института.
«Маяковский не заставил себя ждать. Он улыбался, и складка, идущая от переносья вверх, была едва различима.
— Мне всегда приятна такая одношерстная аудитория. Серьезно.
Ни перешептываний, ни смешков. Зал жадно слушал. (Маяковский прочел «Необычайное приключение», главу из «Облака в штанах», «Домой!»).
. На улице вместе с веселой кучкой студентов я поджидал Маяковского. Он вышел не скоро.
— И подающие надежды.
Всю дорогу до гостиницы мы говорили преимущественно о поэзии. Вероятно я буквально передаю совет Маяковского:
— Пишите, не отрываясь от той профессии, которая дает вам хлеб, мясо, рубашку и воскресное кино. » (В. Пашков, 1937).
19 февраля в газете «Бакинский рабочий» напечатан очерк «Я люблю Нью-Йорк» (из книги «Мое открытие Америки») и стихотворение «Домой!».
19 февраля — выступление в Баку в 1 час дня в Оперном театре с докладом «Мое открытие Америки» и чтением стихов.
«Маяковский как чтец превосходен: могучий голос, четкая дикция и хорошее владение декламационной акцентировкой — качества, которыми литераторы блещут не часто. Закончил Маяковский знаменитым «Левым маршем», прозвучавшим в его исполнении особенно четко и убедительно. «Утро», затянувшееся до половины пятого пополудни, прошло с явным и настоящим успехом» («Бакинский рабочий», 1926, 21 февраля).
— второе выступление в Баку в Доме просвещения на собрании литературной группы «Весна».
«Ряд поэтов читал свои стихотворения. Читавших Маяковский разделил на два лагеря: на подражающих Есенину и «кузнецов» — приверженцев московской группы пролетписателей «Кузница». Высказался за упорную стихотворную работу в смысле овладения формой, за смелое утверждение жизни и полное отметание всякого уныния. Вечер прошел бодро и весело. Собравшиеся Маяковского шумно приветствовали» («Бакинский рабочий», 1926, 21 февраля).
«Зал с нетерпением ждет слова т. Маяковского.
Говоря о стихах т. Гусева, т. Маяковский осуждает высокий процент матерщины. Что ни шаг, то в бога. — Чрезвычайно плохо.
— В поэзии форма является содержанием. Если нет содержания — не будет и формы.
Отмечая таланты Гусева и некоторых других бакинцев, т. Маяковский резко подчеркнул штампованный, перепетый характер тем. Не то у т. Тарасова. В его стихотворении «Немая мельница» — «Крепись, безглазая, зерно везут» — звучит хорошо.
Речь т. Маяковского вызвала шумное одобрение собравшихся. Наконец-то мы услышали настоящего мастера слова» («Труд» (Баку), 1926, 22 февраля).
20 февраля в письме из Баку к Л. Ю. Брик сообщал:
«Я живу весело: чуть что — читаю «Левый марш» и безошибочно отвечаю на вопросы — что такое футуризм и где теперь Давид Бурлюк. Во вторник или среду утром еду Тифлис и, отчитав, поскорее в Москву.
Надоело — масса бестолковщины. Устроители — молодые. Между чтениями огромные интервалы, и ни одна лекция не согласована с удобными поездами. Поэтому, вместо международных, езжу, положив под голову шаблонное, с клещами звезд огромное ухо. Уже и без клещей было б удобнее, но вычесывать клещи лень, тем более из 20 000 экземпляров.
Здесь весна. На улицах продают мимозы. Можно ходить без пальто, но тогда очень холодно. Налево от меня какая-то уличка, на ней парикмахерская «Аэлита», тут же все по-тюркски, но выглядит страшно иностранно, т. к. теперь латинский алфавит: Аптека, и сейчас же по-ихнему — «Aptiq», а вместо воскресенья вообще пятница. Направо от меня Каспийское море, в которое ежедневно впадает Волга, а выпадать ей неоткуда, т. к. это море — озеро и положенье его безвыходное».
21 февраля — третье выступление в Баку, в кинотеатре «Рекорд» в Сабунчах.
22 февраля в газете «Бакинский рабочий» напечатано стихотворение «Вызов».
— четвертое выступление в Баку, в 5 часов вечера на внеочередном заседании литературной группы «Весна».
В тот же день — пятое выступление, в Тюркском гостеатре с докладом «Лицо литературы СССР» и чтением стихов.
23 февраля в газете «Бакинский рабочий» напечатано стихотворение «Богомольное».
23 февраля — шестое выступление в Баку, в рабочем театре.
24 февраля — седьмое выступление в Баку.
«Америка в Баку» (см. 11 апреля).
24 февраля выехал из Баку в Тифлис.
26 февраля в газете «Бакинский рабочий» напечатано стихотворение «Порядочный гражданин».
26 февраля — выступление в Тифлисе в Театре Руставели с докладом «Мое открытие Америки» и с чтением стихов.
«Зал был наполовину полон, или, как сказал бы пессимист, — наполовину пуст.
— как и почему это могло произойти. Может, мало было афиш? Поздно расклеены? Кто пришел, прочитав афишу, пусть поднимет руку. Или билеты дороги? Но надо же понимать, что доход идет в пользу недостаточных студентов Первого московского университета. Несколько раз на протяжении вечера он возвращался к этой теме — в самом деле, как же это могло случиться? В Тифлисе стихов не любят? Нет? Не может быть? Но какое же тогда можно найти объяснение? Под конец чуть не весь зал оказался втянутым в обсуждение этого происшествия и сознавал свою ответственность за досадное недоразумение.
Маяковский держал себя просто, дружелюбно, разговаривал полушутливо-полусерьезно, а когда контакт был установлен, началось само «Открытие», в котором серьезное не смешивалось, а чередовалось с шутками.
После вечера на нескольких извозчиках поехали к Кириллу Зданевичу. Большая темная столовая снизу доверху увешана холстами и клеенками Нико Пиросманишвили, замечательного художника-самоучки, которого братья Зданевичи — Илья и Кирилл — вытащили из небытия, скупили у духанщиков, выменяли, собрали, произвели в великого художника Грузии. В то время чуть не весь
Пиросмани — сотни картин — сбился в одной этой квартире, покрыв в тесноте, не оставляющей места даже для рам, стены не только столовой, а и других комнат — не помню уж, сколько их было.
и отходило к обыденности возбуждение этого вечера. И у нас, и у него. Мы пили вино и постепенно трезвели» (В. Катанян, 1974).
27 февраля в газете «Заря Востока» (Тифлис) напечатано интервью с Маяковским «Литературная и культурная жизнь Америки».
Во второй половине февраля написано стихотворение «Строго воспрещается» и сдано во время пребывания в Тифлисе в редакции газеты «Заря Востока» (напечатано в газете не было).
Написано стихотворение «Краснодар».
«Новый мир» (№ 2) напечатана вторая часть книги очерков «Мое открытие Америки» — «В чужих краях. Нью-Йорк».
В журнале «Красная новь» (№ 2) — стихотворение «Кемп «Нит гедайге» и третья часть книги очерков «Мое открытие Америки» — «Америка».
Вышел «Московский альманах» (№ 1) со стихотворением «Флаг».
1 марта — второе выступление в Тифлисе, в Театре Руставели с докладом «Лицо литературы СССР».
«На втором вечере в том же театре Руставели он был уже не так добродушно дружелюбен. Причиной тому была рецензия о первом вечере, успевшая появиться в «Заре Востока». Нахально и небрежно рецензент писал, что Маяковский мог бы сочинять свои стихи об Америке, и не выезжая из Москвы. Маяковский громко поносил его на все лады, негодовал и возмущался, а написавший эти строки беззлобный дурак сидел в третьем ряду и всем своим видом старался не показать, что это он.
«В последний свой вечер в Тифлисе поэт Маяковский растопил равнодушие даже той публики, которая дальше оперных гастролеров ничего не видит. Знаменитый «Левый марш», прочитанный с редким подъемом, создал в чуткой аудитории буквально настроение восторга» (так писала другая тифлисская газета — «Рабочая правда» 1926, 2 марта).
Было прочитано «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче. », а потом Паоло Яшвили прочел свой перевод этого стихотворения на грузинский язык.
Публика осмелела, из зала несутся на сцену реплики, замечания, вопросы. Вечер называется «Лицо литературы СССР».
— Как вы относитесь к Демьяну Бедному?
— Читаю, — ответил Маяковский.
— А к Есенину? (Прошло два месяца со дня его смерти. )
— Вообще к покойникам я отношусь с предубеждением.
— На чьи деньги вы ездите за границу?
— Часто ли заглядываете в Пушкина?
— Никогда не заглядываю. Пушкина я знаю наизусть.
Девушке, которая то и дело передает ему записки на сцену, он говорит:
— Кладите на рояль. Когда он наполнится, я их вместе с роялем возьму. После вечера снова несколько извозчиков. Уже прямо на вокзал» (В. Катанян, 1974).
«Как делать стихи?», он начал работать над стихотворением «Сергею Есенину»:
«Работа совпала как раз с моими разъездами по провинции и чтением лекций. Около трех месяцев я изо дня в день возвращался к теме и не мог придумать ничего путного. Лезла всякая чертовщина с синими лицами и водопроводными трубами. За три месяца я не придумал ни единой строки. Уже подъезжая к Москве, я понял, что трудность и долгость писания — в чересчур большом соответствии описываемого с личной обстановкой. Те же номера, те же трубы и та же вынужденная одинокость. Обстановка заворачивала в себя, не давала выбраться, не давала ни ощущений, ни слов, нужных для клеймения, не давала данных для призыва бодрости».
И. Уткин рассказывает о встрече с Маяковским, относящейся к ранней весне 1926 года: «Недалеко от дома «Правды» я встретил Маяковского и Асеева. Мы прошлись по Тверской и потом втроем поднялись в «Новый мир». В кабинете В. Полонского разговор неизбежно зашел об Есенине. Маяковский мрачно мычал. Но вот среди разговора Полонский вдруг сказал:
— Довольно плакать о мертвых, давайте радоваться живым.
И тогда — я этого никогда не забуду — В. В. мгновенно оживился, подскочил к говорившему и страстно и радостно потряс его руку.
— Согласен! Вот за это — спасибо! Здесь мы будем вместе!» (И. Уткин, 1930).
6 марта президиум редплана Госиздата обсуждал вопрос об издании собрания сочинений Маяковского и постановил «ввиду отказа Торгсектора от дачи заявки поставить вопрос на решение правления» (см. 14 сентября 1925 г., 30 мая и 7 июня 1926 г.).
7 марта в журнале «Красная нива» (№ 10) напечатан очерк «Американское кое-что» (из книги «Мое открытие Америки»).
14 марта в журнале «Огонек» (№ 11) напечатан очерк «Свинобой мира» (из книги «Мое открытие Америки»).
— заявление в Госиздат с просьбой отсрочить сдачу драмы до 30 марта, романа до 15 июля 1926 года (см. далее — до 15 апреля).
16 марта заключил договор с издательством «Прибой» на стихи-агитку «О Первом мае» (размером 400 строк, срок сдачи 26 марта 1926 года. Написана была совместно с Н. Асеевым).
16 марта — выступление в Доме ученых на вечере ВОКСа, посвященном сближению с Мексикой.
«В Доме ученых состоялся XIV вечер Всесоюзного общества культурной связи с заграницей, посвященный сближению с Мексикой. Поэт В. Маяковский прочел цикл стихов, посвященных Америке. Наибольший успех имели стихи «Атлантический океан», «Шесть монахинь» и «Мое открытие Америки» («Новый зритель», 1926, № 13, 30 марта).
«Прибой» на три детских книги: «Вокруг света», «Зверинец», «Собачка» (срок сдачи 1 апреля 1926 г.).
В марте вышла детская книжка «Гуляем» (Изд. «Прибой», Л.).
В журнале «Новый мир» (№ 3) напечатано стихотворение «Порядочный гражданин».
В двадцатых числах марта закончено стихотворение «Сергею Есенину».
23 марта — письмо В. Э. Мейерхольда Маяковскому:
«Дорогой друг Маяковский,
Ты сказал мне вчера, что я все молодею и молодею. Сообщаю Тебе, что со вчерашнего дня с моих плеч свалился еще десяток лет. Это оттого, что мне предстоит ставить Твою пьесу. Буду ставить ее сам, но Тебя буду просить помогать мне. Кого Ты выдвинешь для оформления? Не отвечай на это ни письмом, ни на словах через Буторина, а скажешь мне лично. Необходимо нам встретиться. Может быть, в ближайшие дни Ты и Брики придете к нам. Кстати: Зинаида Николаевна просит Тебя прислать ей (напиши, дорогой) стихи, посвященные памяти Есенина. Дети были в восторге от книжки. Уже выучили наизусть. Целую Тебя.
Любящий Тебя Всеволод».
23 марта заключил договор с театром Мейерхольда на «Комедию с убийством» (срок сдачи «через две недели»).
О работе над этой пьесой Маяковский упоминал в статье «А что вы пишете?» (см. 28 мая), затем в заметке «Что я делаю?» (в апреле 1927 г.). В декабре 1928 года Маяковский вместо «Комедии с убийством» сдал театру пьесу «Клоп». Однако в начале 1929 года, судя по заметке в журнале «Рабис», Маяковский хотел вернуться к работе над «Комедией» (см. 20 января 1929 г.).
«Комедии с убийством» относятся к середине 1926 года. Пьеса осталась незавершенной.
25 марта заключил в Москве два договора с издательством «Заккнига» на отдельное издание стихотворения «Сергею Есенину» и на детскую книжку «Зоологический сад». Одновременно с подписанием договора сдана рукопись «Сергею Есенину».
«Изд-во «Заккнига» в Тифлисе, где я работал, задумало издать какую-нибудь детскую книжку Маяковского. При первой же встрече с Маяковским в Москве в 20-х числах марта я завел с ним разговор на эту тему.
— Жаль, не знал раньше, — ответил Маяковский. — Только что я подписал с «Прибоем» договор на книжку о зверях. Она почти готова.
И он прочитал про льва, который уже не царь зверей, а просто председатель, про кенгуру, про слонов, жирафов и дальше.
«Прибоя» написать другую, и был так настойчив в этой просьбе, что уговорил. Известную долю моего успеха нужно, вероятно, отнести за счет того, что я в то же время предложил Маяковскому выпустить отдельной брошюрой одно, только что написанное им стихотворение.
— Да, одно. Будет маленькая книжка.
Ему показалось заманчивым.
«Сергею Есенину») он прочел мне по карандашному черновику, испещренному помарками, написанными вдоль и поперек на листе писчей бумаги. Прочел в четверть голоса, но и эта четверть была подавляюще велика для маленькой комнаты, в которой мы находились. Маяковский стоял спиной к свету, лица его почти не видно. » (В. Катанян, 1974).
(Через несколько месяцев «Заккнига» выпустила еще два стихотворения Маяковского отдельными книжками — «Разговор с фининспектором о поэзии» и «Сифилис». Ко всем трем книжкам обложки и фотомонтажи-иллюстрации делал А. Родченко).
26 марта сдал издательству «Заккнига» рукопись детской книжки «Что ни страница, то слон, то львица».
«Полиграфическая база в Тифлисе в то время была слаба, и мы планировали цветные иллюстрации, которые должен был сделать Кирилл Зданевич, послать для печати в Ленинград, а текст черной краской — часть тиража на русском, часть на грузинском языке — отпечатать в Тифлисе. Так и было сделано» ( ).
28 марта в журнале «Огонек» напечатана фотография, привезенная Маяковским из Америки, с его объяснительным текстом «Свобода собраний».
29 марта — выступление в Доме печати на диспуте о советском иллюстрированном журнале.
«Зощенко разошелся в «Огоньке» в 2 000 000 экземпляров. Есенин в 100 000. Зощенко, при некотором мелководье нашей сатирической работы, большой, квалифицированный и самый популярный писатель. Его нужно всячески продвигать в журналы, это делает «Огонек». Я редко читаю «30 дней». Но вот я прочитал там описание Зоологического сада Веры Инбер. Это было остроумно и интересно, потому что смотрела и писала писательница Вера Инбер. В американских журналах даже о пожарах пишут талантливые писатели. О лицах журналов. Их нет. Хочется, чтоб один писатель мог печататься в журнале, а другой — нет» (см. т. 12).
«Новая Россия» (№ 3) напечатана статья И. А. Аксенова «Почти все о Маяковском».
«Мне невозможно и сейчас отказаться от того обаяния, которое свойственно личности В. В. Маяковского, от впечатления той грузно и спокойно залегшей нежности и укрощенной грусти, которая пленяет всякого, хотя бы поверхностно ощутившего ее собеседника или мельком отметившего это явление наблюдателя. Это признание кажется мне гарантией моей критической беспристрастности. Те, кто хотел бы особенно подчеркнуть и подкрепить свое очарование поэмами Маяковского, охотно утверждают, что революция производственных отношений, создание нового общества и нового базиса для идеологической надстройки естественно приводит к созданию и новых лирических оформлений чувств. Такая новизна изложения свойственна поэзии Маяковского, — стало быть, лирика Маяковского по существу революционна, стало быть, Маяковский — певец революции. »
В марте — первой половине мая написана статья «Как делать стихи?».
Первое упоминание об этой статье Маяковского было в ленинградской «Красной газете» (1927, 7 апреля): «Чуть ли не впервые В. Маяковский приготовил к печати теоретическую статью «О поэзии» — об искусстве писать стихи; острие работы Маяковского направлено будет против теоретиков от поэзии с Г. Шенгели во главе».
2 апреля сдал в журнал «Огонек» стихотворение «Что ни страница, то слон, то львица» (напечатано в журнале не было).
«Огонек» (№ 11) напечатан очерк «Америка в Баку».
11 апреля — выступление в клубе рабкоров «Правды» на диспуте о книге Шенгели «Как писать статьи, стихи и рассказы».
В. В. начал свою речь так: «Выпуск книги Шенгели «Как писать статьи, стихи и рассказы» так же странен, как если бы ЦК швейников издало бы трактат о том, как вышивать аксельбанты лейб-гвардии его величества полка. Зачем нужна такая затхлая книга? Она является, по моему мнению, сюсюканьем интеллигента, забравшегося в лунную ночь под рояль и мечтающего о вкусе селедки! Приходите ко мне, я вам дам эту селедку въявь, но только перестаньте морочить людям голову своими наставлениями о том, как писать стихи. Их надо делать всей своей жизнью, а не чесать языки о ямбы и хореи. »
Далее ярко и остроумно он продолжал критиковать выпущенную в свет книгу. Какая-то девушка с своего места тонким голосом пропищала: «Товарищ Маяковский, да ведь ваш оппонент этого не говорил». Владимир Владимирович жестом попросил девушку сесть и сказал: «Подождите, дайте мне с этими слонами разделаться, а потом мы выясним с вами, почему он говорил или не сказал этого» (А. Чижов, 1952).
«Судя по настроению сегодняшнего собрания, судя по тому, что собрание наше названо в объявлении концертом, вопросам поэтической работы у нас все еще не придают должного значения. Мы, лефовцы, привыкли разрешать эти вопросы с пеной у рта. Вопрос серьезен. Положение с поэзией у нас дрянное. Издатели говорят, что стихи не идут на рынке. В своей статье в «Красной нови» (№ 4) я доказал, что это чушь, что дело здесь в значительной мере решается аппаратом распространения. Но надо сказать все-таки, что на 99% виноваты и сами поэты. В 99 случаях надо сказать поэту: брось ты этим заниматься. А иного, который, может быть, не написал еще ни одной строчки, но имеет данные, следует тянуть за уши и заставлять писать. Сейчас пишут плохо. Вследствие этого и большие современные поэты начинают терять квалификацию: нам не с кем соревноваться.
Редакторы у нас руководятся чисто субъективным чутьем. «Мне это нравится», — скажет редактор и печатает дрянное стихотворение. Высокие слова «творчество», «талант» все еще слишком в ходу в их среде. Так же скверно обстоит дело с руководством начинающим писателям. Показательно уже это: книжка Шенгели — единственное руководство к тому, как писать. Об этой книжке, в сущности, не стоило бы и говорить, если бы не два обстоятельства. Первое — книжка вышла уже 3-м изданием, и то почти раскуплена. Второе — издана она весьма авторитетным издательством «Правда». А между тем книжонка эта — прямо стихийное бедствие. До войны была подобная книжонка, изданная где-то в провинции: Рабинович, «Как в восемь уроков сделаться поэтом». Она разошлась в 28 изданиях. Поэты присылали свои стихи в редакцию, стихи были безукоризненны с точки зрения Рабиновича, и поэты с полным основанием требовали, чтобы они были напечатаны. Представьте себе, сейчас кто-нибудь выпустил бы брошюру: «Как в восемь уроков стать марксистом». Она была бы тотчас же изъята из продажи, потому что развивала бы одно верхоглядство. Книжонка Шенгели — именно такого типа. В ней всего сто страниц, и сколько наворочено чепухи! Но она не встретила такого же отношения. Ее распространяют. Разумеется, не нам говорить, что писать стихи нельзя научиться. Но ямбы и хореи нам не нужны. Ямбов и хореев давно не существует. Ямбами и хореями давно никто не пишет. «Двенадцать» Блока, одно из первых произведений о революции, стихи современных поэтов, — вот возьмем Уткина, Светлова, — они написаны свободным стихом. А Шенгели говорит: пиши ямбом. Ни слова о свободном стихе. И главное — все это изложено директивным тоном: пиши так, все остальное будет плохо. Меня считают первым поэтом сейчас. Я и сам знаю, что я хороший поэт. Но хореи и ямбы мне никогда не были нужны, и я их не знаю. Я не знаю их и не желаю знать. Ямбы задерживают движение поэзии вперед. То же и в других случаях — и стопосочетание и рифмы. В 1820 году вышла «Учебная книга российской словесности» Греча. Любопытно, что через сто лет Шенгели в своем руководстве дает почти то же самое, что Греч в 1820 году, только примеры у
Шенгели из более поздней литературы. Но даже и Греч был добросовестнее Шенгели. Греч оговаривается, что рекомендуемые им размеры не для всякой работы применимы. Одно для оды, другое для баллады. И что вполне законное явление — отступление от правил, «поэтические вольности». Итак, книга Шенгели пишет о несуществующих сейчас вещах; для современного поэта то, что пишет пишет Шенгели, — недопустимое вранье» ( ).
12 апреля — ответ на анкету «Писатель и книга», предложенную Н. Ашукиным:
«1. Имеется ли у Вас личная библиотека. Если да, то сообщите количество томов. — Библиотека общая с О. М. Бриком. 1000—1200 книг.
2. Какой состав Вашей библиотеки? В чем особенность личной Вашей библиотеки? Что в ней преобладает. — Теория литературы и социология.
3. Давно ли Вы собираете свою библиотеку? — Всегда имели книгу.
— Хорошо, если нужны для работы. Коллекция неразрезанных книг отвратительна.
7. Книги и Ваша литературная работа? — Иногда книга помогает мне, иногда я — книге».
15 апреля Госиздат предоставил Маяковскому отсрочку по договору на драму до 1 июня и по договору на роман до 15 сентября 1926 года.
Сроки эти еще несколько раз отодвигались — на роман до 1 декабря 1926 года, 6 марта, а затем 15 июля 1927 года (см. письма Маяковского в Госиздат 27 сентября 1927 г. и 8 октября 1928 г.; роман так и не был написан). Обещанная по договору «драма» — «Комедия с убийством» — осталась незавершенной (см. 23 марта 1926 г.).
16 апреля в газете «Заря Востока» (Тифлис) напечатано стихотворение «Сергею Есенину».
25 апреля в журнале «Красная нива» (№ 17) напечатано стихотворение «Свидетельствую».
25 апреля — выступление на праздновании пятилетнего юбилея театра им. Вс. Мейерхольда.
«Я читал сегодня утром с удовольствием статью Анатолия Васильевича Луначарского, подытоживающего работу театра имени Мейерхольда, и с удовольствием констатировал в этой статье признание, что те работники искусства, носившие тогда название футуристов, которые в 1917 году первые протянули руку и сказали: «Вот, революция, тебе наша рука», — что они через все злостные выпады непонимающих людей, с поддержкой только той массы, которую начинял этот театр, добнлись аплодисментов не просто по адресу театра, а по адресу революционного театра — и в области его тенденций, и в области формальных исканий этого театра.
Обычно в конце приветствия преподносят адреса. Я могу преподнести товарищу Мейерхольду только один адрес — мой: Гендриков переулок, 15, 5 ( ), и по этому адресу он всегда найдет поддержку пьесами и поддержку работой — всю ту поддержку, которую ему оказывал Леф за все время его работы» (см. т. 12).
В юбилейном сборном спектакле театра в этот день шел IV акт «Мистерии-буфф» («Рай»). Спектакль этот был повторен 28 апреля.
26 апреля — выступление в зале 2-го МХАТ на вечере писателей, организованном для усиления республиканского фонда Деткомиссии ВЦИК.
Готовя свое собрание, Маяковскому приходилось разыскивать свои стихи, напечатанные в журналах и газетах за многие годы. Об одном таком случае, когда Маяковский весной 1926 года пришел в редакцию журнала «Красная новь», рассказывается в воспоминаниях Г. Калашникова (1940):
«— Добрый день, — сказал он, здороваясь с нами и подавая каждому руку. — Найду я у вас полный комплект журнала? Мне надо разыскать одно мое стихотворение.
— Какое стихотворение, я найду его вам сама, — предложила Ляшко (сотрудница редакции).
Но Маяковский отказался от ее помощи. Поставив в угол палку, он присел на корточки перед шкафом с комплектами журнала и начал их проглядывать. Он просматривал журналы, ставя каждую из просмотренных книг на свое место в шкаф. Он не нашел нужное ему стихотворение и был явно недоволен.
— Написать стихи трудно, напечатать их еще трудней, — с улыбкой заметил он, — а найти их потом оказывается совсем невозможным».
В апреле в журнале «Молодая гвардия» (№ 4) напечатано стихотворение «Сифилис».
В журнале «Красная новь» (№ 4) — статья «Подождем обвинять поэтов» по вопросу об убыточности издания стихов и отсутствия спроса на них.
Статья написана по материалам «обследования» провинциальных книжных магазинов, произведенного Маяковским во время последней лекционной поездки (см. выше, 11 февраля).
«Выводы? Вывод один: неизвестно. Что неизвестно? Все неизвестно. Неизвестно — кто идет, неизвестно — как идет. Неизвестно, идет ли тот, кто распродан. Неизвестно — распродан ли тот, кто идет. Неизвестно — кто идет самой книгой. Неизвестно — кто двигается рекламой. И, наконец, когда все известно, то неизвестно — получена ли известность на основании правильных или случайных цифр.
— приободрить поэтов. Поэтов винили много. Они совершенно достаточно изруганы критикой. Возможно, не в поэтах дело. Попробуем, временно оставив поэтов в покое, с такой же страстностью обрушиться на продающих.
Товарищи поэты, последите временно сами за движением своих стихов!»
Во второй половине апреля вышло отдельным изданием стихотворение «Сергею Есенину» (изд. «Заккнига», Тифлис).
В конце апреля — переезд на новую квартиру в Гендриковом переулке, дом 15, кв. 5, полученную Маяковским в декабре 1925 года.
23 апреля 1926 года Моссовет специальным письмом в ответ на заявление Маяковского закрепил за ним эту квартиру:
«Принимая во внимание, что поэтом Маяковским в доме № 15 по Гендрикову пер. произведено переустройство квартиры и ремонт последней за его счет, управление делами президиума Московского Совета считает вполне справедливым оградить интересы просителя от мероприятий, связанных с возможностью переселения или уплотнения поэта Маяковского».
Конец апреля — выступление на вечере пролетарских поэтов в Ленинской аудитории Второго МГУ.
1 мая в газете «Известия» напечатано стихотворение «Первомайское поздравление». Одновременно в утреннем выпуске «Красной газеты» (Ленинград).
1 мая — открытие восьмой выставки АХРР «Жизнь и быт народов СССР».
По утверждению Е. Кацмана (1957), Маяковский посетил выставку и будто бы одобрительно (?!) высказался о ней.
— выступление (?) в Доме работников просвещения на вечере смычки журналистов с рабкорами.
5 мая в газете «Комсомольская правда» напечатано стихотворение «Четырехэтажная халтура» (первое стихотворение Маяковского в «Комсомольской правде»).
8 мая в газете «Известия» напечатано стихотворение «Английскому рабочему» (в связи с всеобщей стачкой английских рабочих, вспыхнувшей 4 мая).
9 мая — вечер Маяковского в Доме печати (в помещении ЦИОНО в Лисовом пер.).
В тот же день — выступление в Театре революции на вечере «Революционные писатели английским рабочим».
«Сегодня умолкли литературные споры. Сегодня — все едины. Общие чувства спаяли революционных писателей в театре Революции.
В эти часы всем хочется быть ближе к Англии, к британским пролетариям. Вот почему выступления особенно тепло встретились публикой» («Вечерняя Москва», 1926, 10 мая).
В первой половине мая написано стихотворение «Разговор с фининспектором о поэзии».
«разговоры с фининспектором», которые Маяковский вел в то время по поводу неправильного обложения его налогом, приравнения писателей к кустарям, торговцам и т. д. В одном из более поздних заявлений фининспектору (от 26 августа 1926 г.) Маяковский, подробно перечисляя в 17 пунктах свои «производвенные расходы», ссылается на статью «Как делать стихи» и стихотворение «Разговор с фининспектором о поэзии». В этом заявлении Маяковский, между прочим, писал: «Будучи одним из создателей целого направления в искусстве, являющегося наиболее активной половиной искусства СССР, я обязан вступать в различные взаимоотношения с деятелями искусств разных стран, принимать их у себя, а также вести работу по организации и сплочению молодых литературных сил. По роду моей работы, которую я никак не могу превращать в канцелярскую, я, конечно, не веду никаких точных бухгалтерских заметок о приходах-расходах, но все мои расходы без труда могут быть проверены фининспектором и подтверждены профсоюзом в части производственных расходов, как и доходы, так как я работаю исключительно в госизданиях и учреждениях. К этому надо добавить, что, несмотря на то что моя работа — работа общественная, часто выполняемая по прямым заданиям тех или иных госучреждений и органов (Наркомпрос, Комитет Парижской выставки и т. д.), я не пользуюсь ни единой бесплатной услугой государства и не трачу ни одной казенной копейки. Например, мне самому пришлось оборудовать и ремонтировать разрушенную квартиру. Кроме того, находясь в заграничных поездках, я не использую их в целях наживы от выступлений и лекций, а выступаю только по предложению наших полпредств или иностранных рабочих и партийных организаций — или бесплатно, или по расценкам, едва покрывающим организационные расходы» (см. т. 13).
14 мая заключил договор с издательством «Заккнига» на издание отдельными книжками стихотворений «Разговор с фининспетором о поэзии» и «Сифилис» (одновременно сдал рукописи).
15 мая в журнале «Прожектор» (№ 9) напечатано стихотворение «Московский Китай».
«Огонек» на книжку «Избранное из избранного» (срок сдачи рукописи 21 мая).