Что вы знаете об авторе и герое

18.09.202324.07.2023 admin 0 Comments

Образовательный сайт

Размышляем о прочитанном

1. Что вы можете сказать о Даниеле Дефо – авторе «Робинзона Крузо»?

Даниель Дефо был сыном торговца мясом. Будущий писатель родился в Бристоле (город на юге Англии). Его фамилия была Фо, и только во взрослом возрасте он прибавил к ней частицу «Де». Отец хотел видеть своего сына священником, поэтому отдал его в духовную академию. Однако Даниель не захотел посвящать себя служению и отправился путешествовать.

Факты из жизни будущего писателя:

Писатель говорил, что в Робинзоне Крузо он изобразил себя, а также путь человека от первобытных времен до цивилизации.

2. Прочитали ли вы роман «Робинзон Крузо» целиком? Что вы знаете об этом герое? Нравится ли вам его характер?

Роман «Робинзон Крузо» настолько интересный, что его нельзя обойти стороной при изучении литературы.

Известно, что Робинзон прожил на необитаемом острове 28 лет. В свободное от охоты и обустройства жилья время герой занимался изучением Библии. У него был попугай. Узнав, что остров посещает племя каннибалов, Робинзон освободил одного из их пленников и назвал его Пятницей. Кроме того, Крузо нашел деньги на разрушенном корабле и закопал их.

Характер у Крузо был спокойным. Черты характера Робинзона Крузо:

Эти качества характера делают любого человека сильнее и привлекательнее для окружающих.

3. Кто может назвать себя «робинзоном»? Какими качествами должен обладать такой человек?

Робинзон – это человек, который ведет каждодневную борьбу за существование. Кроме того, робинзоны – это люди, которые оказались вдали от общества и цивилизации, наедине с природой.

Эти качества пригодятся не только на необитаемом острове, но и в повседневной жизни.

4. Расскажите о Робинзоне.

Робинзон Крузо – отважный мореплаватель, оказавшийся на острове близ берегов Америки. В детстве он был непослушным ребенком, которого тянуло на приключения. После вынужденного одиночества на острове Робинзон больше не плавал на кораблях и тяготел к сухопутным путешествиям.

Кого из героев литературных произведений, о которых вы прочитали в пятом классе, можно назвать «робинзонами»? Почему?

Робинзоном можно назвать героя произведения Игорь-робинзон. Маленький мальчик случайно оказался на небольшом островке, но не растерялся и стал искать выход из ситуации. Он отвлек осу от себя конфетой, позвал на помощь запиской, которую привязал к собаке.

Герой – маленький мальчик, оказывается в тайге один на один с природой. Он заблудился и ищет выход к людям. Проходит немало дней, прежде чем он выбирается из глухого леса. Ему приходится добывать себе пищу, искать чистую воду, избегать встречи с дикими зверьми.

Условно можно назвать «робинзонами» героев рассказа «Косцы» Бунина. Мужчины оставили дом и отправились выкашивать поля. Они долгое время были наедине с природой. Косцам приходилось спать под открытым небом, подолгу не есть и упорно работать.

5. Герой Даниеля Дефо Робинзон Крузо записывал все перенесенные им горести, а рядом все, что случилось с ним радостного, или, как он говорил, «отрадного».

О чем свидетельствует такой дневник?

Такой дневник свидетельствует о душевных муках героя.

Робинзон понимает, что оказался в безвыходном положении, однако у него еще есть надежда спастись.

В уме герой борется с самим собой. Он хочет выжить и вернуться к людям, но обстоятельства вокруг заставляют его смириться с его отчаянным положением.

Как он характеризует героя?

Этот дневник характеризует Робинзона Крузо как рассудительного человека. Кроме того, эти записи говорят о том, что герой по-прежнему остается цивилизованным.

Дневник характеризует Робинзона как оптимиста. Для каждого мрачный события своей жизни он находит ободряющие слова.

Как вы думаете, что может дать герою подобный дневник в особых обстоятельствах?

Такой дневник может придать сил, когда надежды на светлое будущее почти нет. Кроме того, подобные записи всегда помогают понять – что делать дальше. Дневник позволяет увидеть не только отрицательные, но и положительные стороны каждого события.

Как вы думаете, почему роман Даниеля Дефо стал одним из самых читаемых произведений мировой литературы? Подготовьте развернутый устный ответ на этот вопрос.

Роман Робинзон Крузо полюбился читателям за дух приключений. Писатель сумел показать, как цивилизованный человек выживает в диких условиях. Произведение особенно понравилось детям, потому что каждый ребенок и подросток мечтает отправиться в путешествие, самостоятельно заняться обустройством своего жилища, побывать в отдаленных уголках планеты.

Роман пишется от первого лица, т.е. как будто автор рассказывает от своего имени. Это делает историю еще более правдивой. Кажется, что и у тебя получилось бы так же.

Источник

Персонаж и писатель (герой и автор)

Вы будете перенаправлены на Автор24

Писатель – это человек, занимающийся творческим трудом, пишущий художественные литературные произведения.

Отношение автора к своим героям

Автор неизменно при помощи языка художественных образов выражает свое отношении к позиции, установкам, ценностной ориентации своего персонажа. Образ персонажа при этом предстает в качестве воплощения авторской идеи, концепции, то есть как целое в рамках другой, более широкой художественной целостности (произведения как такового). Он от этой целостности зависит, можно сказать, служит ей по воле автора. При серьезном освоении персонажной сферы литературного произведения читатель проникает и в духовный мир писателя: в образах героев читатель видит творческую волю автора. Соотнесенность ценностных ориентаций писателя и персонажа является первоосновой литературных произведений, своего рода их неявный стержень, ключ к их пониманию. Г. А. Гуковский писал, что, воспринимая героев как людей читатель одновременно постигает их как некую идейную сущность. То есть каждый читатель должен осознать не только свое отношение в данному персонажу, но и отношение к нему писателя, и свое отношение к отношению автора.

Отношение писателя к персонажу может быть либо родственным, либо отчужденным, но не нейтральным.

Писатели неоднократно говорили о чуждости либо близости к своим героям. Например, Сервантес в прологе к «Дон Кихоту» писал:

«Я только считаюсь отцом Дон Кихота, — на самом деле я его отчим, и я не собираюсь идти проторенной дорогой и, как это делают иные, почти со слезами на глазах умолять тебя, дражайший читатель, простить моему детищу его недостатки или же посмотреть на них сквозь пальцы».

В художественных произведениях таким или иным образом присутствует дистанция между героем и автором. Эта дистанция имеет место и в произведениях автобиографического жанра, жанра где автор с некоторого временного расстояния оценивает и осмысливает своей жизненный опыт. Писатель может смотреть на своего персонажа сверху вниз (например, произведения обличительно-сатирического характера) или наоборот, снизу вверх (например, жития святых). Однако более глубоко укоренена в литературе ситуация сущностного равенства автора и героя, особенно это характерно для литературы последних столетий. Однако такое сущностное равенство писателя и персонажа не знаменует их тождества. Например, А. С. Пушкин настойчиво давал понять, что герой поэмы «Евгений Онегин» принадлежит к тому же общественному кругу, что и сам поэт («добрый мой приятель»).

Готовые работы на аналогичную тему

В. Г. Распутин подчеркивал важность того, чтобы «автор не чувствовал себя выше своих героев и делал себя опытнее их». Он говорил, что только равноправие в процессе работы порождает живых героев, а не «кукольные фигурки». При таком внутреннем равенстве способно возникнуть своего рода диалогическое отношение автора к вымышленному, изображаемому им лицу. Обращает на это свое внимание и М. М. Бахтин. Он пишет о том, что единство художественного мира Ф. М. Достоевского нельзя сводить к «индивидуальному эмоционально-волевому акцентному единству».

По мысли Бахтина, диалогическая позиция автора утверждает внутреннюю свободу, самостоятельность, незавершенность, нерешенность героя, чье сознание «равноправно» сознанию автора. В это же время он признает, что в любом художественном произведении присутствует «последняя смысловая инстанция творящего», то есть творческая воля писателя объемлет ми персонажей, сотворенный ею. Бахтин подчеркивает, что герой – не выражающий, а выражаемое, а важнейшей гранью произведения является единая реакция писателя на «целое героя».

Самостоятельная жизнь литературных персонажей

Однако литературные персонажи могут оделяться от произведений, где они появились на свет, продолжать жить самостоятельной жизнью, которая не подвластна воле автора. Эти героя становятся некими символами определенного поведения и мироотношения, при этом сохраняя собственную неповторимость. Такими, например, являются:

В начале 20 века Иван и Алеша Карамазовы, Ставрогин обратили на себя пристальное внимание со стороны публицистов, критиков, философов и стали поводами к обсуждению актуальных проблем современности. Большое число работ было посвящено Ивану Карамазову и его поэме «Великий инквизитор».

Статья Вяч. Иванова «Живое предание» ярко свидетельствует об актуальности в тот период фигур Алеши Карамазова и Ставрогина. Он называет Алешу Карамазова символическим собирательным типом, которого незаслуженно считают невыясненным. Вяч. Иванов пишет, что это – тип людей нового русского сознания, который был напророчен Достоевским и им порожден.

Часто литературные персонажи, которые были восприняты безотносительно к творчеству писателей и без учета их воли, стали поводами для тенденциозно-публицистических обсуждений. Это было характерно для предреволюционной России, когда нигилистически настроенные к своей стране авторы пытались придать значение символов русского бытия далеко не положительным литературным персонажам. Например, М. Горький рассматривает Федора Павловича Карамазова как художественное воплощение «русской души», «трусливой и дерзкой», «бесформенной и пестрой». Подколесина он называл «основной структурой русской души», а Обломова расценивал как воплощение всех классов русского общества. Изуверов, которые садистки убивали собак (в рассказе «Последний день» И. А. Бунина) интерпретировали как порождение русской почвы, иронически именовавшейся азиатской. Известные литературные персонажи живут вполне самостоятельной, независимой от их создателей жизнью не только в художественных и публицистических текстах, но и в произведениях других видов искусства – в живописи, музыке, скульптуре и графике. Есть огромное множество памятников героям художественных произведений. Персонажи произведений литературы неоднократно приобретали вторую жизнь вне контекста произведений, в которых они первоначально появились.

Источник

§ 3. Персонаж и писатель (герой и автор)

Автор неизменно выражает (конечно же, языком художественных образов, а не прямыми умозаключениями) свое отношение к позиции, установкам, ценностной ориентации своего персонажа (героя — в терминологии М.М. Бахтина). При этом образ персонажа (подобно всем иным звеньям словесно-художественной формы) предстает как воплощение писательской концепции, идеи, т. е. как нечто целое в рамках иной, более широкой, собственно художественной целостности (произведения как такового). Он зависит от этой целостности, можно сказать, по воле автора ей служит. При сколько-нибудь серьезном освоении персонажной сферы произведения читатель неотвратимо проникает и в духовный мир автора: в образах героев усматривает (прежде всего непосредственным чувством) творческую волю писателя. Соотнесенность ценностных ориентаций автора и героя составляет своего рода первооснову литературных произведений, их неявный стержень, ключ к их пониманию, порой обретаемый весьма нелегко. «Воспринимая героев как людей», писал Г.А. Гуковский, мы постигаем их одновременно и как некую «идейную сущность»: каждому из читателей подобает ощутить и осознать «не только мое отношение к данному действующему лицу, но и отношение к нему же автора, и, что, пожалуй, важнее всего, мое отношение к отношению автора»[453].

Отношение автора к герою может быть по преимуществу либо отчужденным, либо родственным, но не нейтральным. О близости или чуждости своим персонажам писатели говорили неоднократно. «Я, — писал в прологе к «Дон Кихоту» Сервантес, — только считаюсь отцом Дон Кихота, — на самом деле я его отчим, и я не собираюсь идти проторенной дорогой и, как это делают иные, почти со слезами на глазах умолять тебя, дражайший читатель, простить моему детищу его недостатки или же посмотреть на них сквозь пальцы».

В литературных произведениях так или иначе наличествует дистанция между персонажем и автором. Она имеет место даже в автобиографическом жанре, где писатель с некоторого временного расстояния осмысливает собственный жизненный опыт. Автор может смотреть на своего героя как бы снизу вверх (жития святых), либо, напротив, сверху вниз (произведения обличительно-сатирического характера). Но наиболее глубоко укоренена в литературе (особенно последних столетий) ситуация сущностного равенства писателя и персонажа (не знаменующая, конечно же, их тождества). Пушкин настойчиво давал понять читателю «Евгения Онегина», что его герой принадлежит к тому же кругу, что и он сам («добрый мой приятель»). По словам В.Г. Распутина, важно, «чтобы автор не чувствовал себя выше своих героев и не делал себя опытнее их»: «Только равноправие во время работы самым чудесным образом и порождает живых героев, а не кукольные фигурки»[454].

При подобном внутреннем равенстве может возникать своего рода диалогическое отношение писателя к вымышленному и изображаемому им лицу. На это обратил внимание М.М. Бахтин: «Единство мира Достоевского недопустимо сводить к индивидуальному эмоционально-волевому акцентному единству». И утверждал, что «монологический единый мир авторского сознания в романе Достоевского становится частью, элементом целого». Диалогическая позиция автора, по мысли ученого, «утверждает самостоятельность, внутреннюю свободу, незавершенность и нерешенность героя», сознание которого «равноправно» его собственному. В то же время Бахтин признавал, что «во всяком литературном произведении» наличествует «последняя смысловая инстанция творящего», т. е. творческая воля автора объемлет сотворенный ею мир персонажей[455]. По словам ученого, «герой — не выражающий, а выражаемое», он «пассивен во взаимодействии с автором». И еще: «важнейшая грань произведения» — это «единая реакция» автора «на целое героя»[456].

Литературные персонажи, однако, способны отделяться от произведений, в составе которых они появились на свет и жить в сознании публики самостоятельной жизнью, не подвластной авторской воле. Герои становятся своего рода символами определенного рода мироотношения и поведения, сохраняя одновременно свою неповторимость. Таковы Гамлет, Дон Кихот, Тариоф, Фауст, Пер Гюнт в составе общеевропейской культуры; для русского сознания — Татьяна Ларина (в значительной мере благодаря трактовке ее образа Достоевским), Чацкий и Молчалин, Ноздрев и Манилов, Пьер Безухов и Наташа Ростова. В частности, известные персонажи А.С. Грибоедова и Н.В. Гоголя в 1870–1880-е годы «переселились» в произведения М.Е. Салтыкова-Щедрина и зажили там новой жизнью. «Если могут быть романы и драмы из жизни исторических деятелей) — отметил Ф. Сологуб, — то могут быть романы и драмы о Раскольникове, о Евгении Онегине которые так близки к нам, что мы порою можем рассказать о них такие подробности, которых не имел в виду их создатель»[457].

В начале XX в. Ставрогин, Иван и Алеша Карамазовы привлекли к себе пристальное внимание критиков, публицистов, философов и стали поводами для обсуждения насущнейших проблем современности. Немалое число работ было посвящено Ивану Карамазову и сочиненной им поэме «Великий инквизитор[458]. Об актуальности в эту пору фигур Ставрогина и Алеши Карамазова ярко свидетельствует статья Вяч. Иванова «Живое предание». Вот ее завершающие фразы: «Мы, узнавшие в православии свою свободную родину и родину своей свободы, мы, верящие в Русь святую, как в Русь вселенскую, мы — былые «русские мальчики» Достоевского, сверстники Алеши Карамазова, выбравшие его в детской игре своим Иваном-Царевичем. Алеша — символический собирательный тип, которого напрасно считают невыясненным и о котором стоит в другой раз повести беседу, — тип людей нового русского сознания, напророченный Достоевским и им порожденный. И потому если определять представителей того умонастроения, которое продиктовало эти строки, то назвать бы — «алешинцами»? Бердяев с «алешинцами» быть не хочет; его «Иван-Царевич» — едва ли не Николай Ставрогин, — не такой, конечно, каким он оказался в изображении своего собственного создателя и, нужно думать, по Бердяеву, исказителя) но субстанциально тот же, только исправленный и подновленный[459].

Порой литературные персонажи, воспринятые безотносительно к творчеству писателей и без учета их воли, становятся поводами для суждений тенденциозно-публицистических. Это имело место в предреволюционной России, когда литераторы, настроенные к своей стране нигилистически, предпринимали попытки придать значение символов отечественного бытия литературным героям далеко не положительным. Так, Федор Павлович Карамазов был рассмотрен М. Горьким как художественное воплощение «русской души», «бесформенной и пестрой», «трусливой и дерзкой», «болезненно злой души Ивана Грозного». На страницах горьковского журнала «Летопись» в гоголевском Подколесине усматривалась «основная структура русской души», а гончаровский Обломов расценивался как воплощение всех классов русского народа; изуверы, садистски убивающие собак (рассказ И.А. Бунина «Последний день»), интерпретировались как порождение русской почвы, которая иронически именовалась азиатской.[460]

Прославленные литературные персонажи живут независимой от их создателей, вполне самостоятельной жизнью не только в литературных текстах (художественных и публицистических), но и в произведениях иных видов искусства: в музыке, живописи, графике, скульптуре. Существует великое множество памятников литературным героям (например, в Мадриде — Дон Кихоту и Санчо Пансе)[461]. Персонажи литературных произведений неоднократно обретали вторую жизнь вне контекста тех произведений, звеньями которых первоначально явились.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Что вы знаете об авторе и герое

Новое в Галерее

Всего на линии: 254
Гостей: 248
Пользователей онлайн: 7

Всего произведений – 4392

Об авторе и его герое

Белый лист манил утомлённого автора и отпугивал. Четырнадцатый черновик с единственной строчкой «Глава первая» отправился в мусорное ведро.

– Имя… мне нужно имя, – Женя Васнецов старательно наморщил лоб, помассировал виски, считая, что сие уж точно поможет запустить ленящуюся фантазию. – Питер, Логан… хм. Марисоль?

– Какой ещё Марисоль?! – вклинился в рассуждение герой, пока что безымянный.

– А что? Оригинальное, ни у кого такого нет. – Автор покачал ручку между пальцами, задумчиво пробуя на вкус придуманное имя.

– Оно ужасное! И мне не подходит, разве ты не видишь? Не чувствуешь?

– Ладно-ладно. Том? – спросил автор и прислушался

– То-ом, – передразнил в ответ герой, закатив глаза. – Давай, давай. У тебя фантазия, разумеется, не заточена на блестящие идеи, но ты же меня придумал, неужели не можешь назвать?

– Цыц! – осадил его Женя и задумался, откинувшись на спинку стула и закрыв глаза. – Имя…

– А-а-а… – протянул автор, вторя собственным мыслям. – Ал… Алоис. Алоис! Точно! – Схватив поспешно ручку и не обращая внимания на протест героя, он записал на невинно-чистом листе:

– Чёрные! И красные, – герой, названный Алоисом, подпрыгнул от нетерпения.

– Зачем? Ты что по модным салонам шляешься вместо того, чтобы работать? Нет, не пойдёт.

– Ну почему же – одно другому не мешает. Я могу работать и выглядеть стильно.

…Волосы чёрные с красным.

Женя уверенно записывал текст, который выдавала фантазия. Герой-Алоис стремительно преодолевал перипетии судьбы, лихо закрученные демиургом, сюжетные повороты приводили к новым проблемам. Строка за строкой, первый лист уже давно исписан. Второй и третий. Мысли неслись вперёд, опережая события на несколько шагов.

…У девушки были длинные каштановые волосы, яркие карие глаза и губы.

– Ох, – вздохнул герой. – Красивая.

– Ага. На Машку похожа, – кивнул Женя и, мечтательно улыбаясь, перечитал собственноручно написанный портрет героини.

– И я с ней. – Алоис подмигнул создателю, но тот категорически покачал головой:

– Неужели не хочешь делиться? Ревнуешь?

– Я вообще не планирую любовной линии, – Васнецов хлопнул ладонью по столу. – Только экшен.

Он сжал пальцы в кулак и погрозил ненаписанному, но уже придуманному антагонисту.

– Но как же читатели? Скучно же читать о том, что я постоянно бегу, стреляю, – перечислял герой, загибая пальцы. – Ни мгновения покоя, ни упоминания о простом, но вечном…

– Не учи. Я прекрасно знаю, что нужно читателям.

– Я чувствую себя бревном бездушным! – Алоис трагично заломил руки.

– Не наговаривай. У тебя сказочные навыки.

– А друзья? Друзья-то у меня будут? А прошлое.

– Друзья? Зачем мне лишние герои в истории? И дополнительных историй не нужно. Зачем? Тебя – такого, как есть, – достаточно.

– И Машки… – съязвил в ответ Алоис. – Только я, она – и экшен. Пф! Ты для кого пишешь? Читателям не нравятся такие плоские персонажи, оторванные от мира. Кому сочувствовать – фигурке на бумаге?

– Ты меня таким придумал, – развел руками герой. – Смирись.

– Умным, сильным… – Женя прикрыл глаза. – Эх, когда-то я мечтал, что стану умным и сильным, и друзей у меня будет тьма.

– Ты мстишь мне за свои несбывшиеся мечты?

– Нет! – опомнился автор. – Это глупо!

– Да-да, даже любовь твоя на меня косится.

– А жаль. Может быть, ты стал бы добрее. Это всё, – Алоис развёл руками, обозначая творящееся кругом буйство разгульной фантазии Жени Васнецова, – от неудовлетворенности твоих мечтаний и желаний.

– Жаль, что я тебя немым не сделал, – пробурчал Женя. Герой хмыкнул в ответ.

Действие неукоснительно набирало обороты, сцена за сценой, – противники опаснее, логово главгада ближе. Герой каждый раз выходит победителем из схватки, опережает врага на мгновение. И вот – последний шаг.

– Стоп-стоп-стоп! – Алоис остановился посреди тропы к жилью главного злодея. – Нет! Я туда не пойду!

– Что теперь? – взвыл раздраженный Васнецов.

– Я не согласен! Не хочу! Не пойду! Что непонятно? – Алоис нервно вцепился в волосы – черные с красным. – Это же чистой воды самоубийство!

– Да, – Женя кивнул. – Ты убьёшь антагониста, но сам при этом погибнешь. Круто же! Драма! Трагедия!

– Умрёшь, – пожал плечами автор, ухмыльнувшись.

– Но почему? – спросил герой, ошарашенный откровением демиурга, но тот хранил молчание. – Разве у меня нет выбора?

– У тебя есть сюжет, – холодно отрезал Васнецов, и Алоис отшатнулся, как от удара.

Герой оказался категоричным и упрямым. Он ударил ногой, взбив дорожную пыль, и шагнул в придорожные кусты. «Твори, что хочешь, – услышал Женя его мысли. – Я сваливаю».

– Ну погоди! Я тебя породил… то есть придумал – имею право и в расход пустить.

В ту ночь Алоис спал плохо…

Женя строчил, оживляя в памяти каждый кошмар, из-за которого довелось вскакивать посреди ночи в холодном поту и с бьющимся в горле сердцем. «У него не должно остаться выбора, – злорадно думал он, ожесточенно пожевывая колпачок ручки, – пусть жизнь покажется ему мраком. И тогда я избавлю его от мучения».

– За что ты со мной так? – ныл Алоис, потирая воспалённые глаза неопределённого цвета (Женя сначала не определился, а потом о них забыл). – Не жалко собственное творение?

– Ты не понимаешь, что это подло, – возразил ему Алоис. – Это глупо и полностью противоречит моему характеру! Читатели не дураки, они поймут, что ты следовал своему сюжету или плану, и отправил меня на самоубийство. Очнись!

Герой раскрыл было рот, чтобы продолжить спор, но автор схватил ручку и яростно застрочил на новом листе. Алоис, подавив злость и обиду, медленно двинулся вслед за спешившим вперёд сюжетом.

– Что с тобой? – взревел Женя. – Почему ты плетёшься? Совсем же чуть-чуть осталось.

– До моей смерти, – мрачно констатировал герой.

Автор не ответил. Он остановился, опустив руки, и смущенно посмотрел на творение своей фантазии. Алоис, тупо глядя перед собой, переставлял ноги по сероватой пыли на пути к финалу.

Женя притащил с кухни очередную кружку чая, устроился удобнее и как следует размял пальцы. О, грандиозная битва и крутая речь капризного Алоиса.

Герой знает слишком много, он должен умереть – таким, победителям, нет места в очищенном от зла мире! Его воспоют в легендах, которых он никогда не услышит. В горле булькнуло, Алоис захлебнулся кровью…

Женя Васнецов внезапно понял, что не знает, какого цвета глаза у Алоиса. Ручка выскользнула из пальцев и стукнулась об пол. «Что же делать?» – он задумчиво уставился в потолок. Где же торжество от красивого и драматичного финала? Где радость, что закончился рассказ? Автор прислушался – пусто.

– Чёрт! – выругался Женя, взлохматил волосы, поднял ручку и медленно записал:

Добавить комментарий

Проскользнула и не менее важная тема переноса из реальной жизни в жизнь бумажную. А ведь что-то переносится! Пусть и в мстительной форме не давания герою жить той жизнью, которой хочет для себя автор. )) А если серьезно, то тема тоже интересная и серьезная.

Есть в этом тексте много интересных моментов, с которыми трудно не согласиться. Прочитала с удовольствием.

«У него не должно остаться выбора, – злорадно думал он, ожесточенно пожевывая колпачок ручки, – пусть жизнь покажется ему мраком. И тогда я избавлю его от мучения».
Тут прямо-таки проявился комплекс Бога. Авторам, любящим сочинять про страдания героев, действительно нравится вершить судьбу героев.
Автор еще не успел до конца прописать образ героя, но уже знает, что в конце ему придется умереть. И это будет феерично! Читатели будут плакать, радоваться или негодовать. Но нет. Где радость, что закончился рассказ? Автор прислушался – пусто.

– Но как же читатели? Скучно же читать о том, что я постоянно бегу, стреляю, – перечислял герой, загибая пальцы. – Ни мгновения покоя, ни упоминания о простом, но вечном…
Обидно как читателю. Хочется эмоций, интересных рассуждений о добром, вечном в промежутках между беготней и болтовней, а вместо этого остаются одни лишь похождения.

Источник

Обучающий онлайн портал se-pro.ru

Что вы знаете об авторе и герое

Образовательный сайт

Персонаж и писатель (герой и автор)