Трасянка что это такое
Что такое трасянка — с примерами
Этот смешанный беларуско-русский язык появился в середине XX века в речи многочисленных переселенцев в города из сельской местности. В деревне они говорили на беларуских диалектах, а в городе не до конца освоили русский язык. В итоге в их речи сохранялась беларуская фонетика, а грамматика и лексика были смешанными: Вам чыво? Эй ты, курыць запрэшчэно! (Вам чаго? Гэй ты, паліць забаронена). Следующим поколениям трасянка уже доставалась в наследство как родной язык. Такая речь оценивалась как непрестижная и неграмотная. И неудивительно, что в конце 1980-х к ней приклеилось название «трасянка», первоначально означавшее низкокачественную смесь сена с соломой.
В 1990-е и особенно 2000-е годы случилось перерождение восприятия трасянки в искусстве. Если раньше в литературе фразы на трасянке встречались лишь в речи персонажей и указывали на их социальный статус и происхождение, то постмодерн стал использовать трасянку в качестве языка повествования. Появились тексты, написанные на трасянке. В начале 2000-х стала выходить телепрограмма «Калыханка», ведущие которой — Саша и Сирожа — обсуждали на трасянке различные проблемы — от школьного образования до гламура.
На трасянке поют несколько музыкальных групп (например, «Разбитае сэрца пацана»). Их лирические герои — жители городских окраин и мелких городков, алкоголики, заводские рабочие и гопники.
Трасянку часто используют, изображая президента Беларуси Александра Лукашенко и его сторонников. Популярный письменный образец трасянки — тексты Алеся Пилецкого, изображающие разговоры по телефону Лукашенко с его помощником, Путиным и т. п.
В 2011 году появился паблик «ППЦ (Парція Памяркоўных Цэнтрыстаў)», публикующий взгляд на новости со стороны рядового «памяркоўнага» (т. е. смиренного, сговорчивого, податливого) беларуса.
В 2016 году в русском переводе сборника рассказов Харуки Мураками на трасянке заговорил один из персонажей, в оригинале использовавший непрестижный диалект японского языка, что вызвало скандал в беларуском сегменте интернета.
Суржик и трасянка. Живые языки с убийственными названиями
То и дело натыкаюсь на обширные (и чаще всего с обеих сторон изобилующие ошибками) дискуссии о происхождении суржика. Так называют обширный спектр диалектов, для стороннего наблюдателя похожих на смесь русской и украинской литературных норм. Аналогично трасянкой называют спектр диалектов, для стороннего наблюдателя похожих на смесь русской и белорусской литературных норм. Оба названия изначально обозначают смесь пшеницы с рожью. Роль ржи, вероятно, отводится русскому языку.
На самом же деле и суржик, и трасянка — реально бытующие с давних пор живые южно- и западно- (соответственно) русские диалекты. Они, естественно, испытали значительное влияние соседних языков — прежде всего польского, а на юге заодно тюркского (в основном — его крымского диалекта), венгерского и румынского. Тем не менее по синтаксису остались именно сельскими диалектами русского языка.
При разработке (с середины XIX века) украинской и белорусской литературных норм именно эти живые диалекты просеивали в поиске слов, наименее сходных с уже сложившейся (в основном — в последней четверти XVIII и первой четверти XIX веков) общерусской литературной нормы. Если такое слово удавалось найти, его объявляли исконно украинским или исконно белорусским. Если же во всех диалектах, попавших в поле зрения разработчиков, использовалось общерусское слово, подыскивали замену — чаще всего польскую.
Причём в польском брали по возможности не славянские слова, а впитанные поляками латинские и немецкие. Например, немецкое слово farbe, пройдя через польскую речь, дало в украинском два производных: фарба — краска — и барва — цвет. А другая группа разработчиков позаимствовала из того же польского языка для того же понятия «цвет» латинское color — в именительном падеже это слово звучит как колір, но в косвенных падежах обретает исходное польское звучание: кольора, кольору…
Кстати, разработка по принципу «хоч гірше — аби їнше» («хоть хуже — лишь бы иначе») привела к заметной внутренней несогласованности новых литературных норм: в них бытует немало слов и словоформ, стыкующихся
между собою несравненно хуже, нежели соответствующие слова и формы в общерусской норме.
На разработку новых литературных норм выделили (в основном — из австрийского бюджета) столько, что за неё взялись несколько независимых групп. Они не только переписывались между собой (и значительная часть этих писем впоследствии опубликована), но и живо критиковали друг друга в прессе. Поэтому весь ход разработки того, что нынче велено считать исконными украинским и белорусским языками, подробно документирован — и не даёт ни малейших оснований считать эти «языки» давними и/или естественно сложившимися.
Слово «языки» в предыдущем абзаце взято в кавычки не случайно. В лингвистике по сей день нет единого критерия отличения самостоятельных языков от диалектов одного языка. Наименьшую долю заведомо неверных различений даёт критерий синтаксический: если синтаксис один и тот же, то перед нами диалекты одного языка, как бы ни различался словарь (так, «блатная феня» по словарю мало похожа на русскую литературную норму — но никто не пытается провозглашать её отдельным языком).
Насколько мне известно, только корейский и японский языки считаются разными при едином синтаксисе — но многие этнографы считают японцев ветвью корейского народа, обособившейся за два с половиной тысячелетия островного существования. А вот украинский и белорусский при всём словарном своеобразии остаются в пределах сельской части общерусского синтаксиса.
Слово «сельская» — никоим образом не попытка обидеть. Во всех языках речь жителей села структурно проще речи горожан, и по построению фразы легко определить, давно ли человек поменял место жительства. Например,
в украинской литературной норме причастные обороты теоретически допустимы, но на практике почти не употребляются: скажем, «бегущий человек» на украинском звучит не как «бігуча людина», а как «людина,
що біжить».
Правда, считается, что в украинском не 6 падежей, как в общерусской норме, а 7. Но звательный падеж есть и в русском. Просто полная кодификация русской грамматики в последний раз проведена более века назад — в конце XIX и начале XX веков. Как раз тогда старая — восходящая ещё к церковнославянскому языку, сформированному на староболгарской основе — форма звательного падежа — «отче», «мати» — уступала место новой, уже чисто русской — «Вань! Гриш! Обедать пора!» Грамматики увидели исчезновение старой формы, но ещё не заметили новую. А все последовавшие кодификации русской грамматики далеко не так полны, чтобы безбоязненно ломать установленное гигантами вроде Бодуэна де Куртенэ или Потебни.
Понятно, сочинить новый синтаксис несравненно сложнее, нежели нахватать слова из нескольких языков. Поэтому никто даже не пытался создать «исконно украинский» или «исконно белорусский» синтаксис. Зато создание «исконно украинского» и «исконно белорусского» словаря продолжается и в наши дни. Например, лет десять назад — при президенте Викторе Андреевиче Ющенко — кто-то решил: негоже именовать музыкальные коллективы группами — ведь так их называют клятые москали!
Но слово «группа» латинского происхождения, и так называют музыкальные коллективы во всех европейских языках, а «Україна — це Європа!» Но ещё Козьма Фаддеич Прутков отмечал — «усердие всё превозмогает» — и предостерегал — «бывает, однако, что усердие превозмогает и рассудок». После долгого обсуждения музыкальные коллективы на Украине стали называть «гурт» — «стадо». Мнение самих музыкантов не спросили.
Понятно, при столь целенаправленном насаждении слов, выпадающих из общей нормы, датировка по списку Сводеша многократно преувеличивает давность украинской и белорусской литературных норм. Возможно, если бы когда-нибудь вся документация разработчиков оказалась утрачена, кто-то мог бы даже поверить, что эти «языки» возникли — как уверял один из первых (и худших) исполнителей этой работы Михаил Сергеевич Грушевский — ещё до Батыева нашествия.
Так же понятно, что на фоне диалектов, искусственно отдалённых от нормы, естественно бытующие диалекты кажутся чем-то промежуточным, смешанным. Так же как большинство реальных женских фигур кажется
чем-то промежуточным между Венерой Милосской и творениями Рубенса. Но художники и лингвисты могут творить любые идеалы, а живая жизнь развивается по своим законам. В данном случае суржик и трасянка живы
(и — как положено живым диалектам живого языка — проживут ещё не один век), а украинская и белорусская литературные нормы останутся музейными экспонатами.
Трасянка
16,1 [1] — 21,8 [2] % населения Беларуси
Контактный язык на основе русского и белорусского.
Трасянка — смешанный язык или социолект на основе белорусского языка (аналогичный украинско-русскому суржику), преимущественно с русской лексикой и белорусскими фонетикой и грамматикой. Возник как средство общения между городскими и сельскими жителями.
Содержание
Лингвистическая справка и происхождение
Термин «трасянка» появился недавно, поэтому не все жители современной Белоруссии, а тем более России и Украины, знают о существовании термина или осознают тот факт, что сами говорят на трасянке.
История смешения русского и белорусского языков
Социолектные черты трасянки
Трасянка преимущественно распространена в среде сельского белорусского населения, для которого родным является белорусский язык, но которое часто обращается к русскому языку в силу разных обстоятельств: школьного и высшего образования, службы в русскоязычной Советской Армии, русскоязычных телевидения, радио и других русскоязычных СМИ, большей распространённости русскоязычных книг и документации, наличия родственников в русскоязычных городах, невозможности на практике пользоваться белорусским языком как государственным языком Беларуси (все общедоступные телевизионные каналы, государственная научно-техническая и юридическая информация и т. д.)
Маргинальность и временные рамки феномена
В результате лингвистического перехода с одного языка на другой образовался данный межъязык (Лисковец, 2002). Трасянку, однако, можно услышать и в городах Белоруссии, где на нём разговаривают люди старших и отчасти средних поколений, которые обычно сами мигрировали в города из сёл. Элементы трасянки, как и суржика, иногда вкрадываются в речь и образованных людей старшего и среднего возраста, в том числе и президента Белоруссии [5] и других. Нетрудно догадаться, что трасянка, как и суржик, представляет собой скорее не язык с четко определенной системой, а очень варьирующее языковое образование.
Предположительно, использование трасянки, некогда довольно распространённое, будет сокращаться вследствие влияния СМИ, пользующихся на территории Белоруссии стандартным русским языком, который является официальным наряду с белорусским. Люди моложе 30 лет также стараются не пользоваться трасянкой (за исключением юмористических ситуаций — подтверждением тому выступает творчество белорусских артистов Саши и Серёжи («Саша и Сирожа») и др.), так как 77 % [6] современных школьников Белоруссии получают образование на русском.
Грамматические черты
Трасянка, как и суржик, активно использует русскую и русифицированную лексику, основной приток которой пришёлся на годы советской власти. Полонизмы и латинизмы, столь широко распространённые в литературных украинском и белорусском языках, напротив, вытесняются. Вместе с тем фонетика более напоминает белорусскую, грамматика носит смешанный, неустойчивый характер.
Россиянам и гражданам Украины более знаком суржик — смесь русского и украинского языков, популяризованная творчеством Андрея Данилко (в образе Верки Сердючки). Использовал суржик и известнейший эстрадный юморист 40-60-х годов Юрий Трофимович Тимошенко (Тарапунька), выступавший в дуэте с Ефимом Иосифовичем Березиным (Штепселем).
Истинный белорусский язык : что такое трасянка
В Беларуси стартовала перепись населения, одним из главных вопросов которой стал языковой. Предыдущая перепись 2009 года зафиксировала резкое снижение количества белорусов, назвавших белорусский язык родным или указавших его как средство повседневного общения. При этом значительная часть белорусскоязычных говорит не на литературном белорусском, а на так называемой трасянке, которую одни белорусы считают смесью русского с белорусским, а другие — подлинным белорусским языком. Аналитический портал RuBaltic.Ru разбирался, что же такое трасянка.
Перепись населения — это инструмент не столько объективного отражения социальной реальности, сколько ее конструирования. Перепись отражает идеологические установки и запросы государства и даже отдельных переписчиков, поэтому и их результаты следует оценивать критически.
Так, первая организованная перепись населения на территории Беларуси состоялась в 1897 году в рамках Российской империи. Она зафиксировала, что основной язык населения — белорусский, правда, интерпретировала его как диалектную разновидность русского языка, наравне с великорусскими и малорусскими диалектами.
Советская перепись 1926 года проходила в атмосфере «коренизации» и «борьбы с русским великодержавным шовинизмом» и исходила из того, что белорусы и украинцы — это отдельные народы, а переписчики нередко «корректировали» ответы респондентов в идеологически правильном ключе, если те вдруг называли себя русскими или малороссами.
В советское время «родным» было принято считать язык «своей» этнической группы, независимо от того, владел им человек в своей повседневной жизни или нет.
В 2009 году вопрос о родном языке был переформулирован в соответствии с международными нормами как вопрос о языке, который был первым усвоен в детстве.
Очевидно, такая формулировка также сыграла свою роль в резком падении числа респондентов, назвавших белорусский родным.
В ходе нынешней переписи эта формулировка сохранена, что вызывает неудовольствие местных националистов.
Запутанности языковой ситуации в Беларуси придает и наличие такого феномена, как «трасянка». Под трасянкой (само слово изначально означало смесь низкокачественного сена и соломы) обычно понимают смешанную речь, включающую элементы русского и белорусского языков. Будучи распространенной преимущественно в сельской местности и среди горожан в первом поколении, в основном старшей возрастной группы, трасянка считается непрестижным просторечием, поэтому в качестве самостоятельного языкового явления нигде не фиксируется.
По всей видимости, значительная часть тех, кто указывает в качестве языка повседневного общения белорусский, на самом деле говорит на трасянке.
В современной массовой культуре Беларуси трасянку иногда используют для создания комического эффекта. Так, на трасянке говорит известный дуэт «Саша и Сирожа», а в свое время на одной из минских FM-радиостанций вещал виртуальный ди-джей Арнольд Кукушка, также использовавший трасянку.
Однако в целом будущее трасянки представляется печальным.
Если языковая политика в Беларуси не совершит кульбита в украинском духе, трасянка, скорее всего, будет окончательно вытеснена нормативным русским языком по мере естественной убыли старших поколений, а также продолжающейся депопуляции сельской местности и перетока населения в города.
Впрочем, это вполне закономерная судьба любого социально непрестижного просторечия.
Для белорусских националистов трасянка является «испорченным» языком, возникшим в результате отхода от «настоящего» белорусского языка под влиянием русской ассимиляции. Однако есть и противоположная точка зрения: что трасянка и есть настоящий народный белорусский язык, в отличие от искусственного литературного канона, сформированного под сильным польским влиянием и по принципу максимального удаления от русского.
С этой точки зрения, непопулярность литературного белорусского языка среди белорусов объясняется его искусственностью и удаленностью от народной речи, которая всегда была гораздо ближе к русскому языку.
Что считать «чистым» и «исконным» белорусским языком — вопрос запутанный, учитывая, что на протяжении столетий территория Беларуси находилась в зоне конкурирующих и разнонаправленных языковых тенденций. Древнерусская языковая традиция, сформировавшаяся под сильным церковнославянским влиянием, во времена Великого княжества Литовского и Речи Посполитой испытывала возрастающее давление со стороны польского языка, под влиянием которого стала формироваться так называемая «простая мова» — обиходный язык, использовавшийся в правовых актах (включая статуты ВКЛ), частной переписке и светской литературе.
Православная церковь продолжала придерживаться консервативной языковой традиции, ориентированной на церковнославянский.
С определенной точки зрения, «простая мова», которую в современной Беларуси обычно определяют как старобелорусский язык, также была своего рода «трасянкой», причудливо мешавшей церковнославянизмы, местные диалектизмы, польские, латинские и немецкие заимствования.
Этот язык на поверку оказался весьма неустойчив, и к началу XVIII века был практически полностью вытеснен нормативным польским, на который перешла литовско-русская аристократия. Речь простого народа также испытывала возрастающее влияние польского. И это несмотря на усилия православной и даже униатской церквей, которые пытались противостоять этому процессу, ориентируя своих прихожан на старую «славяно-русскую» традицию. Примером этого может быть «Букварь языка славенскаго», изданный в типографии униатского Троицкого монастыря в Вильне в 1767 году, то есть уже на излете Речи Посполитой, когда процессы культурной полонизации стремительно ускорялись.
В эпоху Российской империи проводилась политика борьбы с польскими влияниями на белорусов, в том числе и через «очистку» разговорной речи от полонизмов. Процесс «деполонизации» разговорного языка набирал обороты уже со второй половины XIX века и особенно активно шел в восточных областях, на что обращал внимание этнограф Евфимий Карский.
Напротив, самые полонизированные версии белорусских диалектов сложились в Виленской и Гродненской губерниях с их высоким процентом католического населения и наиболее сильным польским влиянием.
Учитывая, что идея отдельного белорусского языка возникла во многом в пику общерусской концепции (белорусские говоры — это диалектная разновидность русского языка), не мудрено, что именно эти наиболее полонизированные диалекты, нередко намеренно насыщаемые полонизмами или искусственно сконструированными словами, в конечном счете и легли в основу создаваемого языкового стандарта.
Соответственно, в рамках националистического дискурса все, что сближало белорусскую языковую практику с (обще)русской, стало интерпретироваться как чуждое, наносное и угрожающее белорусской идентичности.
Смесь русского с «мовой» или истинный белорусский язык: что такое трасянка
В Беларуси стартовала перепись населения, одним из главных вопросов которой стал языковой. Предыдущая перепись 2009 года зафиксировала резкое снижение количества белорусов, назвавших белорусский язык родным или указавших его как средство повседневного общения. При этом значительная часть белорусскоязычных говорит не на литературном белорусском, а на так называемой трасянке, которую одни белорусы считают смесью русского с белорусским, а другие — подлинным белорусским языком.
Перепись населения — это инструмент не столько объективного отражения социальной реальности, сколько ее конструирования. Перепись отражает идеологические установки и запросы государства и даже отдельных переписчиков, поэтому и их результаты следует оценивать критически.
Так, первая организованная перепись населения на территории Беларуси состоялась в 1897 году в рамках Российской империи. Она зафиксировала, что основной язык населения — белорусский, правда, интерпретировала его как диалектную разновидность русского языка, наравне с великорусскими и малорусскими диалектами.
Советская перепись 1926 года проходила в атмосфере «коренизации» и «борьбы с русским великодержавным шовинизмом» и исходила из того, что белорусы и украинцы — это отдельные народы, а переписчики нередко «корректировали» ответы респондентов в идеологически правильном ключе, если те вдруг называли себя русскими или малороссами.
В советское время «родным» было принято считать язык «своей» этнической группы, независимо от того, владел им человек в своей повседневной жизни или нет. В 2009 году вопрос о родном языке был переформулирован в соответствии с международными нормами как вопрос о языке, который был первым усвоен в детстве.
Очевидно, такая формулировка также сыграла свою роль в резком падении числа респондентов, назвавших белорусский родным. В ходе нынешней переписи эта формулировка сохранена, что вызывает неудовольствие местных националистов.
Запутанности языковой ситуации в Беларуси придает и наличие такого феномена, как «трасянка». Под трасянкой (само слово изначально означало смесь низкокачественного сена и соломы) обычно понимают смешанную речь, включающую элементы русского и белорусского языков. Будучи распространенной преимущественно в сельской местности и среди горожан в первом поколении, в основном старшей возрастной группы, трасянка считается непрестижным просторечием, поэтому в качестве самостоятельного языкового явления нигде не фиксируется.
По всей видимости, значительная часть тех, кто указывает в качестве языка повседневного общения белорусский, на самом деле говорит на трасянке. В современной массовой культуре Беларуси трасянку иногда используют для создания комического эффекта. Так, на трасянке говорит известный дуэт «Саша и Сирожа», а в свое время на одной из минских FM-радиостанций вещал виртуальный ди-джей Арнольд Кукушка, также использовавший трасянку.
Однако в целом будущее трасянки представляется печальным.
Если языковая политика в Беларуси не совершит кульбита в украинском духе, трасянка, скорее всего, будет окончательно вытеснена нормативным русским языком по мере естественной убыли старших поколений, а также продолжающейся депопуляции сельской местности и перетока населения в города. Впрочем, это вполне закономерная судьба любого социально непрестижного просторечия.
Для белорусских националистов трасянка является «испорченным» языком, возникшим в результате отхода от «настоящего» белорусского языка под влиянием русской ассимиляции. Однако есть и противоположная точка зрения: что трасянка и есть настоящий народный белорусский язык, в отличие от искусственного литературного канона, сформированного под сильным польским влиянием и по принципу максимального удаления от русского.
С этой точки зрения, непопулярность литературного белорусского языка среди белорусов объясняется его искусственностью и удаленностью от народной речи, которая всегда была гораздо ближе к русскому языку.
Что считать «чистым» и «исконным» белорусским языком — вопрос запутанный, учитывая, что на протяжении столетий территория Беларуси находилась в зоне конкурирующих и разнонаправленных языковых тенденций. Древнерусская языковая традиция, сформировавшаяся под сильным церковнославянским влиянием, во времена Великого княжества Литовского и Речи Посполитой испытывала возрастающее давление со стороны польского языка, под влиянием которого стала формироваться так называемая «простая мова» — обиходный язык, использовавшийся в правовых актах (включая статуты ВКЛ), частной переписке и светской литературе.
Православная церковь продолжала придерживаться консервативной языковой традиции, ориентированной на церковнославянский.
С определенной точки зрения, «простая мова», которую в современной Беларуси обычно определяют как старобелорусский язык, также была своего рода «трасянкой», причудливо мешавшей церковнославянизмы, местные диалектизмы, польские, латинские и немецкие заимствования.
Этот язык на поверку оказался весьма неустойчив, и к началу XVIII века был практически полностью вытеснен нормативным польским, на который перешла литовско-русская аристократия. Речь простого народа также испытывала возрастающее влияние польского. И это несмотря на усилия православной и даже униатской церквей, которые пытались противостоять этому процессу, ориентируя своих прихожан на старую «славяно-русскую» традицию.
Примером этого может быть «Букварь языка славенскаго», изданный в типографии униатского Троицкого монастыря в Вильне в 1767 году, то есть уже на излете Речи Посполитой, когда процессы культурной полонизации стремительно ускорялись.
В эпоху Российской империи проводилась политика борьбы с польскими влияниями на белорусов, в том числе и через «очистку» разговорной речи от полонизмов. Процесс «деполонизации» разговорного языка набирал обороты уже со второй половины XIX века и особенно активно шел в восточных областях, на что обращал внимание этнограф Евфимий Карский.
Напротив, самые полонизированные версии белорусских диалектов сложились в Виленской и Гродненской губерниях с их высоким процентом католического населения и наиболее сильным польским влиянием.
Учитывая, что идея отдельного белорусского языка возникла во многом в пику общерусской концепции (белорусские говоры — это диалектная разновидность русского языка), не мудрено, что именно эти наиболее полонизированные диалекты, нередко намеренно насыщаемые полонизмами или искусственно сконструированными словами, в конечном счете и легли в основу создаваемого языкового стандарта.
Соответственно, в рамках националистического дискурса все, что сближало белорусскую языковую практику с (обще)русской, стало интерпретироваться как чуждое, наносное и угрожающее белорусской идентичности.