самый страшный день в истории минска
Почему сегодня – один из самых страшных дней для Беларуси (фото)
Сегодня годовщина страшного события, которое произошло в самом центре Минска в 1937 году: в ночь на 30 октября во внутренней тюрьме НКВД («американкe») расстреляли огромное количество интеллигенции. Смотрите, кого мы потеряли 81 год назад.
– В эту ночь было уничтожено 132 человека: из них 22 известнейших белорусских литератора, а еще многие десятки деятелей науки, культуры и искусства межвоенной поры. Это был беспрецедентный акт насилия против белорусской культуры. Поэтому годовщина стала для интеллигенции символическим днем памяти жертв сталинского террора, –рассказал литературовед, пресс-секретарь Союза белорусских писателей Тихон Чернякевич в интервью газете «Комсомольская правда в Белоруссии».
Почему всех их расстреляли в одну ночь?
– Летом 1937-го нарком внутренних дел Ежов издал одобренный Сталиным приказ №447 об операции по репрессированию антисоветских элементов. С тех пор НКВД СССР постоянно направлял в политбюро компартии списки лиц, подлежащих в 19 случаях из 20 высшей мере наказания. Они подписывались всем руководством партии. Первая подпись – сталинская. Его размашистое «За» синим химическим карандашом известно всем, кто видел копии и оригиналы списков.
По такому же списку, утвержденному Сталиным и его командой в сентябре 1937 года, и были расстреляны в ночь с 29 на 30 октября деятели нашей культуры. Почему столько расстрелов в одну ночь? Приближалась 20-я годовщина Октябрьской революции, и каждый винтик системы перевыполнял план, стараясь получить очередное звание, медаль, орден или премию к празднику.
ВАЖНО: сегодня в 20:00 в Куропатах начнется «Ноч расстраляных паэтаў» в память о десятках убитых представителей интеллектуальной элиты БССР в подземельях минской «американки».
Минчанка, которая выжила в давке на Немиге в 1999-м: «С ужасом вспоминаю, как из морга забирали девочек в свадебных платьях»
Сегодня исполняется ровно 15 лет с того страшного вечера, который безжалостно искромсал судьбы сотен минчан. Самая большая трагедия в истории суверенной Беларуси унесла жизни 53 человек, большинство из которых были юными девушками. Школьницами. Невестами. Еще десятки получили тяжелые травмы. В то воскресенье, 30 мая 1999 года, молодежь собралась у Дворца спорта на праздник пива. А напротив, в соборе Святого Духа, шла служба в честь большого религиозного праздника — Дня Святой Троицы. Никто и представить не мог, что из-за внезапного ливня толпа хлынет в метро и буквально за двадцать минут подземный переход Немиги станет братской могилой. Onliner.by встретился с минчанкой Мариной Котько, которая выжила в мучительной давке. Все эти годы девушка носит в душе безмолвный вопрос: для чего судьба сохранила ей жизнь, не пощадив тех 53 человек?
Трагедия на Немиге оставила больше вопросов, чем ответов. Могли ли синоптики предугадать грозу с ливнем в тот день? Почему работники милиции не знали, как сдержать бегущую толпу? Почему проект станции «Немига» был в свое время одобрен городскими властями, хотя таил в себе столько потенциальной опасности? Конструкция станции такова, что сверху не видно, что происходит внизу. Могла ли толпа, спасающаяся от ливня, вести себя иначе?
Однако ответы на эти вопросы ничего не изменят. Не станет легче тем людям, которым вот уже 15 лет приходится жить без любимых детей, братьев, сестер, друзей… «С годами становится только тяжелее», — признается Onliner.by Михаил Иньков, талантливый белорусский скульптор, который потерял в той давке пятнадцатилетнюю дочь Машу.
«Мой Сережа был уже взрослым, погиб с повесткой в кармане. Ему было 19 лет. Что мне вам рассказать? Вы и так все знаете. Не хочется бередить свое больное сердце», — тяжело вздыхает Анна Саладкевич, мать Сергея Саладкевича, который умер 11 июня после двенадцати дней комы и стал последней, 53-й жертвой Немиги.
«Спасибо, конечно, что помните о нас, родителях. Но нам вот лекарства не дают, так к чему эти интервью? Мой муж умер год назад. И мне после инфаркта одной очень тяжело. Тяжело жить с этим горем: сын пошел отдохнуть с друзьями, все друзья вернулись, а он — нет. Погиб за то, что стал спасать какую-то девочку», — тихим голосом произносит Анна Марьяновна.
Напоминанием о трагедии какое-то время служили надписи, оставленные на стенах подземного перехода: «Почему, Ленка Янцова, в своем свадебном платье ты не шла под венец с любимым, а лежала в гробу одна?», «Оленька, прости за то, что ты умерла, а я все живу. До свидания, но не прощай», «Андрюша, ты погиб, спасая меня. Я люблю тебя. Твоя голубоглазая!», «Нам не забыть ваших улыбок. 10 „А“»… Но уже через сорок дней все цветы, фотографии и надписи убрали. Было решено, что закрывать вход в метро и оставлять в качестве памятника ступени, на которых погибли люди, — это нефункционально. Вместо этого у входа на станцию появились бронзовые розы и тюльпаны, против которых долго сражались родственники погибших. Но желание родителей иначе увековечить память детей, как и многочисленные суды и поиски виноватых, ни к чему не привели. Уголовное дело закрыли по истечении срока давности…
Onliner.by разыскал свидетельницу тех далеких событий на Немиге. Марине Котько было 16 лет, когда она оказалась на волоске от смерти. Все эти годы, прошедшие с момента трагедии, девушка пыталась не вспоминать о пережитом ужасе. Но рождение собственных детей что-то изменило в ней самой, и теперь Марине стало важно осознать, что же произошло в том злосчастном подземном переходе на самом деле.
30 мая 1999 года стояла отличная погода. Марина, одиннадцатиклассница минской школы, решила прогуляться по городу вместе со своей подругой Алесей. Для надежности было решено, что сопровождать девушек будет двоюродный брат Марины Дима. Мобильных телефонов у большинства горожан тогда еще не было, поэтому девчата заранее договорились встретиться с Димой в подземном переходе на Немиге.
— Мы с Алесей приехали ко Дворцу спорта пораньше, погуляли там. Концерт уже шел, но людей было не много. Мы решили развернуться обратно и сходить за водой в магазин недалеко от «Москвы». По-моему, он назывался «Матрешка». Когда мы выходили из магазина, стал накрапывать мелкий дождь. Вдоль дороги стояло милицейское оцепление. Нам сказали идти в метро или под мост, но не выходить на дорогу. Если бы не договор встретиться с братом, мы бы побежали под мост. Но он должен был ждать нас в переходе метро, и мы с Алесей пошли туда. Когда мы подходили, начался сильный дождь, ветер, — рассказывает Марина.
— Мы с подругой начали спускаться по правой стороне, держась за руки. И в какой-то момент меня резко — р-раз! — и прижало к стенке. Я не чувствую под ногами ступенек. Ничего не понятно. Я поворачиваю голову — Алеси рядом уже нет, ее вынесло наверх (это и спасло ей жизнь). А мне оставались три ступеньки до входа в метро. Эти три ступеньки я запомнила очень отчетливо, — с особой интонацией произносит девушка.
— Передо мной стояла какая-то бабуля. Я говорю ей: «Бабушка, пройдите хоть немного вперед. Три ступеньки — и мы с вами выберемся». А она отвечает: «Я не могу, меня давят». Тут какая-то сила сдавила и меня. Сверху люди не видели упавших тел, не слышали наших криков. Толпа все напирала и напирала. Какие-то молодые парни вверху прокричали: «Давай поднажмем! Давай поднажмем!» Это был конец. Я потеряла сознание… Потом я помню, как во сне, что кто-то делает мне искусственное дыхание, а сверху раздается голос: «Да оставьте ее, она уже труп!» Я начинаю махать руками и ногами (то есть мне кажется, что я машу руками и ногами, хотя на самом-то деле лежу без движения), чтобы доказать, что я жива. «Не надо меня записывать в трупы!» — думаю я. И открываю глаза. Я не помню ни дождевого неба, ни людей вокруг. Кто-то взял меня на руки и занес в скорую. Я села, смотрю: вся моя белая кофта в крови. Я дотрагиваюсь до головы — никакой раны нет. «Откуда тогда кровь?» — недоумеваю я. Нога болит, рука ужасно ноет, но голова цела. Я долго сидела не в силах ничего понять. В какой-то момент дверь скорой открылась, и прямо ко мне вкатили девушку с закрытыми глазами и дыркой во лбу. Дыркой от чьего-то каблука. До этого мне казалось, что несчастье произошло с одной лишь мной. Но я смотрела на эту девушку, была не в состоянии определить, жива она или мертва, и понимала, что беда случилась не только со мной. Это было страшно. Я повернулась к водителю скорой и спросила: «А что случилось?» «Людей подавило», — кратко ответил он. Больше я ничего не спрашивала.
Скорая отвезла Марину во 2-ю больницу. Там девушка провела в одиночестве долгое время, наблюдая за тем, как приносят новых и новых людей. Кто-то заботливо протянул ей стакан воды. Но больше никто не подходил. В этом шоковом состоянии больше всего ей хотелось попасть домой, убедиться, что с братом и Алесей все в порядке. Как потом выяснилось, оба они спаслись.
— Я была не в состоянии сама найти путь к метро. Нога болела все сильнее, а рука просто повисла, как будто надорвалась. Поэтому попросила кого-то из мужчин, лежащих в больнице, проводить меня. Не помню ни лица, ни выражения глаз этого человека. Только полосатую больничную пижаму. Так мы и пошли к метро: я и полосатая пижама. Когда мы спускались на платформу, уже не оставалось следов давки. Метро работало как обычно. Правда, глядя на мое состояние, работница станции отказалась пропустить меня через турникет, вызвала скорую. Я упиралась как могла, дралась: так не хотела опять попасть в больницу, увидеть весь этот ужас, бесконечный поток раненых.
Очередная скорая увезла Марину в 9-ю больницу. Уже там в полдесятого вечера девушка смогла позвонить домой и успокоить испереживавшуюся маму: жива! В «девятке» Марине сделали рентген, тщательно осмотрели руку и ногу.
— Я помню, как сидела там, а в соседнюю комнату люди заходили на опознание. Одна женщина зашла с мужем, а потом она кричала, так кричала! Этот крик я запомнила на всю жизнь… Вскоре приехала мама и забрала меня под расписку. На следующее утро я не могла ходить. В туалет ползла на карачках. Глаза были полностью красные, как у вампира — видимо, из-за кислородного голодания, которое организм пережил в том переходе. Все тело было покрыто синяками. Рука вообще не работала.
Затем Марину ждал месяц в 10-й больнице. Девушку освободили от экзаменов и положили на лечение с диагнозом «компрессионно-ишемическая невропатия правого локтевого нерва». Пальцы на правой руке не шевелились, есть приходилось левой.
— В «десятке» был самый большой больничный морг. И я помню, как оттуда забирали девчат в свадебных платьях. Это было жутко. Причем их было так много! Мы выходили на улицу подышать воздухом и видели родителей, которые выносили тела…
В августе Марине дали путевку в санаторий «Юность», а через год ее мать сумела добиться еще одной путевки. Вот и все. На этом историю Немиги для Марины и ее семьи городские инстанции объявили официально законченной.
Марина редко бывает на Немиге. Каждый раз, оказавшись на станции, она вспоминает, как толпа давила ее в том переходе. Но все-таки находит в себе силы ездить на метро.
— Родственники погибших пытаются найти виноватых в трагедии, упрекают милицию. Но сегодня мне кажется, что это неправильно. Что могли сделать дежурившие милиционеры? И кто теперь будет выплачивать компенсации? Хотя мне очень жалко родителей. Многие дети погибли, многие получили серьезные увечья. Я не хотела ходить на все эти суды, которые еще долго шли после произошедшего: каждый раз крики, слезы. Это были не процессы, а что-то ужасное.
Сейчас Марина — состоявшийся юрист, жена, мать двоих детей. Младшему Назару год и восемь месяцев, старшая Яна уже ходит в школу. Все мысли семьи сейчас только о строительстве: рядом со старым домиком в Колодищах Котько начали строить новый, двухэтажный. Жизнь продолжается.
— У меня все замечательно! — уверенно говорит Марина. И ей есть с чем сравнивать: она знает, что пришлось вынести многим другим, оказавшимся на Немиге в тот день. — Я очень часто задавала себе вопрос: зачем мне было дано выжить, хотя судьба не пощадила тех людей в переходе? И решила, что в этом есть смысл. Возможно, пожалели мою маму. Она одна нас растила. Как бы мама это пережила?
«Маша так и умерла стоя, ее просто задавили». Родственники погибших на Немиге о самой жуткой трагедии в истории страны
Трагедия в переходе станции метро «Немига» — одна из самых масштабных в истории современной Беларуси. 53 человека были затоптаны до смерти, более 400 получили ранения, еще сотни — психологические травмы на всю жизнь. За неделю до страшной даты мы запускаем проект «Немига. 20 лет спустя». Все это время на Onliner будут говорить герои того дня — очевидцы, выжившие, медики, правозащитники и многие другие. Сегодня слово родственникам погибших.
Коротко. О чем тут речь
«Здравствуй, Светочка, Анечка, Ниночка», — обнимаются уже немолодые женщины. Мы встречаемся на Кальварийском кладбище, где похоронены их дети. Всего здесь покоятся 6 погибших на Немиге, еще 11 — на Восточном кладбище, 9 — на Чижовском, 3 — на Северном. Остальные 24 человека похоронены не в Минске.
— Вот и Женя наша идет. У нее на Немиге невестка погибла вместе с родной сестрой, а внука Владика успели вытащить, — встречают они подругу с молодым крепким парнем, тем самым Владиком.
— Люба не пришла, хотя хотела, она после операции на консультацию пошла и никак не смогла. Внук Анны Петровны Леша, которого отец из толпы спас, сейчас работает в гимназии, тоже не смог, — подруги усаживаются на лавку недалеко от памятника.
— 30 мая было воскресенье. Было тепло, и мы с друзьями собирались на Вячу. У нас тогда две дочки было — старшая Аня и младша Маша, — но они с нами не поехали. Машу попытались уговорить, но она сказала, что пойдет к бабушке и встретится с подругами. Она взяла роликовые коньки и ушла. Ни о том, что пойдет на Немигу, ни о концерте какой-то группы она не говорила, — вспоминает Нина Инькова.
Наша собеседница — бывшая жена скульптора Михаила Инькова, автора мемориала на Немиге. В подземном переходе в тот день погибла их младшая дочь Маша. Ей на тот момент было 15 лет, она только-только окончила 9-й класс и собиралась сдавать экзамены.
Так и не уговорив дочек, Иньковы уехали на Вячу. Вернулись только под вечер. По дороге заехали в магазин и купили любимый Машин торт «Минский».
— Она обожала этот торт с грибочками, ей нужно было обязательно слизать весь верх, а остальное, мол, ешьте сами, — улыбается женщина. — Дома была старшая дочь Аня и ее парень Арсений. Они смотрели телевизор. Я еще обратила внимание, что стало темно, туча такая черная стояла. Мы сели попить чаю, съели по кусочку торта, больше не стали, оставили Маше.
В девять вечера Нина Степановна забеспокоилась: младшей дочери строго-настрого велели приходить не позже этого времени. Она выглядывала во все окна, ждала. Дочь так и не пришла.
Позвонила свекрови, к которой должна была заходить дочь, та только сказала: что-то случилось на Немиге. Что и как, она не знала. Тогда Иньковы обзвонили Машиных подруг. Одна из них, у которой отец был милиционером, отказывалась говорить до тех пор, пока Маши не будет дома. Ее отец тоже ничего внятного не сказал, только посоветовал обзванивать больницы.
В больницах как заведенные отвечали одно: Иньковой нет. Тогда пара решила ехать искать дочь. Сосед отвез их во вторую больницу. Она в то время находилась напротив оперного театра. Возле входа уже толпились люди, но внутрь их не пускали.
Шел какой-то чиновник в рубашке с коротким рукавом, тоже, видимо, кого-то искал. А знаете, у меня тогда были длинные ногти, и вот этими ногтями я уцепилась ему в руку. Сказала, что не отцеплюсь, пока не пройду дальше.
Их пустили вместе, но Маши в «двойке» не было. Врачи отправили Иньковых в «девятку» на Семашко. Маши не оказалось и там. В «девятке» посоветовали ехать в «десятку», куда тоже отвезли много пострадавших. К часу ночи Иньковы добрались туда. Маши среди выживших не нашли. Медики отправили родителей в морг. По их словам, туда привезли где-то около 40 погибших.
— Морг был с обратной стороны от главного входа. Там уже дежурила милиция, было много людей, но никого из родных не пускали. Говорили, пустят завтра. Иньков пытался уговорить меня поехать домой и приехать утром, но какое же завтра, если мне нужно ребенка найти. Я не знаю, откуда у меня силы взялись, какой бес в меня вселился.
Я взяла два камня и сказала: «Если вы меня не пустите, я буду бить все до тех пор, пока не пройду и не посмотрю». Мне было все равно, заберут меня в милицию или еще куда-то, было на всех плевать. Милиция махнула рукой: «Пропустите эту ненормальную». Меня, мужа и соседа пустили.
По дороге домой у Нины Степановны случилась истерика. Сосед Иньковых гнал с такой скоростью, что несколько раз его останавливали сотрудники ГАИ. Узнав про горе пассажиров, его отпускали без штрафа. Дома на рыдания и крики женщины сбежались соседи. Так о страшной смерти Маши узнал весь дом.
— Уже потом, когда я знакомилась с материалами уголовного дела, а там было 25 томов, я прочитала заключение судмедэксперта. Оказалось, что дочь умерла фактически стоя. Ее сдавили, и она задохнулась, — плачет Нина Степановна. — У нее была сильно сдавлена грудь, но внешне никаких повреждений на теле не было. Знаете, что самое страшное? Она 30 или 40 минут была в коме. Как раз в тот момент, когда их грузили в грузовую машину. Она была еще жива тогда, понимаете, ее можно было спасти.
Машу хоронили на Кальварийском кладбище. Со скандалом и большими трудностями Иньковым и родственникам погибшей Насти Савко дали место недалеко от главного входа.
Маша почти окончила 9-й класс, оставалось только сдать экзамены. Она собиралась выучиться на скульптора, как отец и старшая сестра, которая в то время уже была студенткой Академии искусств. Нина Степановна говорит, что у Маши был талант: она могла за вечер слепить то, что ее старшая сестра делала целый день.
— Маша была не по годам взрослая. Муж мой тогда не работал, учился и собирался поступать в аспирантуру. В семье работала я одна, возила группы в Венгрию, Польшу и так далее. Так вот, когда я уезжала, Маша готовила, выгуливала собаку, поднимала мужа и дочку и убегала учиться, — вздыхает Нина Степановна. — Мы с ней были очень близки. Она мне все-все рассказывала…
«Трехлетний Толик спрашивал, правильно ли стоит на коленях». История одного из самых страшных мест Минска, где теперь тишь и благодать
Вместе с Samsung мы делаем рубрику «Мінск 1067» про неизвестные и забытые истории из жизни нашего города.
Неделю назад исполнилось 76 лет событию, когда на Тучинке в районе Харьковской улицы произошли первые массовые расстрелы узников минского гетто. Это было первое спланированное массовое убийство жителей гетто за его пределами. Место трагедии после войны забыли и сравняли с землей.
ВАЖНО: этот материал впервые появился в декабре 2017 года.
ТУЧИНКА – ЭТО ЧТО?
Название предместья Тучинка (ударение на второй слог) давно стерлось бы из памяти минчан, если бы не существующий сегодня Тучинский переулок в начале Кальварийской улицы и недавно так названный Тучинский сквер у бывшего кинотеатра «Современник», с прудом, который в народе называют Мухлей.
Пруд Мухля – затопленный глиняный карьер.
На самом деле этот пруд – затопленный глиняный карьер одного из многочисленных кирпичных заводов, существовавших на этой окраине Минска еще с конца 18-го века. Перед войной сюда ходил трамвай по маршрутам «Серабранка – Тучынка» и «Выстава – Тучынка», доставлявший на местные кирпичные заводы рабочих со всего города.
ПОЧЕМУ ИМЕННО В ТУЧИНКЕ НАЦИСТЫ РЕШИЛИ УБИВАТЬ?
Когда летом 1941 года в Минск вошли нацисты, они сразу же присмотрели старые глиняные карьеры как готовое место для захоронения жертв массового уничтожения – не случайно минское гетто было обустроено в этой же части города.
До войны в Минске жило около 70 тысяч евреев, что составляло треть населения Минска, – большинство из них остались в оккупированном городе. Всего через гетто прошло до 100 тысяч узников, 80 тысяч из них погибли. Людей уничтожали постепенно, большими и малыми группами, вплоть до осени 1943-го, когда гетто было ликвидировано окончательно. Но именно погром 7 ноября 1941 года был одним из первых, наиболее массовых и непредсказуемых для его жертв.
Нацисты осматривают вещи евреев – это фото сделано в районе улицы Короля, 16.
6 ноября 1941 года по гетто прошел слух: по случаю годовщины Октябрьской революции нацисты планируют погром. Евреи-специалисты и работники юденрата с семьями в этот день были вывезены в лагерь СД на Широкой улице (сейчас это Куйбышева в районе военного госпиталя).
В августе уже прошли первые погромы, в которых погибло около пяти тысяч человек, потому все с напряжением и тревогой ждали следующего дня. Никто не знал истинной причины планируемой «акции». Все оказалось просто: нацистам нужно было сократить население минского гетто перед прибытием в белорусскую столицу эшелонов с евреями из Рейха.
Накануне подпольщики, узнав о планах нацистов, старались убедить жителей этого района покинуть свои дома – так удалось спасти почти половину местного населения: кому-то повезло выйти из гетто, кто-то перебрался в другие кварталы или спрятался в «малинах» (это убежища, которые евреи начали строить после августовских погромов).
КАК ЭТО БЫЛО: ОДИН ИЗ САМЫХ СТРАШНЫХ ДНЕЙ В ИСТОРИИ МИНСКА
Рано утром 7 ноября, как только еврейские рабочие колонны были выведены из гетто в город и в домах остались в основном нетрудоспособные мужчины, старики, женщины и дети, часть территории гетто была оцеплена. В кольце оказались улицы Замковая, Островского (Раковская), Освобождения, Обойная.
В пять часов утра в гетто вошли части СД и полиции, которые сгоняли всех жителей оцепленных кварталов в сквер на Юбилейной площади, расстреливая на месте больных и не способных передвигаться. Ноябрь в 1941 году был холодный, уже лежал снег, и многим пришлось, не успев обуться, бежать по улицам босиком.
Альберт Лапидус, который попал в гетто еще школьником младших классов, а закончил свою войну в июне 1944-го партизаном, писал в воспоминаниях «Голос памяти»:
«Мама схватила малыша, а бабушка ей говорит: “В ту войну немцы грудных детей не убивали – оставляй, его не тронут, Алика спасай”. Подталкивая друг друга, мы стали карабкаться на чердак, старикам это было не под силу, они остались внизу. Когда дедушка открыл дверь, немец ударил его прикладом автомата.
В тот момент, когда выталкивали стариков, один из немцев полез на чердак. И тут произошло чудо. Крышка чердака была с пружиной. Немец откинул крышку, стал подниматься, мы уже видели из темноты его голову, и в этот момент пружина сработала – крышка ударила фашиста по голове. Он выругался и сошел вниз. Перед отправкой колонн каратели делали второй, беглый обход домов. Немец зашел и к нам, и тут мой новорожденный братик, лежащий среди барахла на кровати, заплакал. Немец взял его и передал кому-то в колонне».
У Юбилейной площади евреев построили в колонну, дали им в руки красные транспаранты и приказали инсценировать праздничную демонстрацию – все это снималось на кинокамеры. Затем людей загоняли в грузовики, стоявшие в районе хлебозавода и на улице Опанского (Кальварийской), и вывозили на территорию бывшей колонии НКВД за железнодорожным переездом. Здесь узники находились несколько дней в страшной тесноте, страдая от голода и жажды.
Теперь на месте зданий колонии НКВД, снесенных в 2011 году, жилой комплекс «Каскад».
Казни продолжались до 9 ноября. Кого-то убили на территории колонии, но большую часть – в глиняных карьерах кирпичных заводов на Тучинке. Перед расстрелом людей заставляли раздеваться, выламывали золотые зубы. Часть жертв укладывали в ямы живьем и только потом убивали пулеметными очередями, а трупы обрызгивали гашеной известью.
В своей книге «Письма моей памяти» узница гетто Анна Красноперко цитирует воспоминания Берты Моисеевны Брук:
«Я все вспоминаю, как мы пережили этот погром, как показывала немцам справку о том, что я врач, заведующая отделением инфекционной больницы. Потом, когда меня с дочкой и трехлетним внуком стали заталкивать в машину, по этой справке, к счастью, oдин из немцев отпустил. Вспомнила, как нам, “помилованным”, приказали стоять на мокрой мостовой на коленях и смотреть в одну точку. Мой внук, трехлетний Толик, все спрашивал, правильно ли он стоит.
А когда вечером мы вернулись домой, увидели пустые квартиры. Совсем стемнело, с работы пришли соседи, два брата, семьи которых были уничтожены. Один из них перерезал себе вены, второго я всю ночь стерегла.
Утром прибежал мой муж Женя, которого накануне увели на работу в город. Женя все смотрел на нас, не верил, что мы живы. Здесь же лежали убитые: мать и ребенок».
Так выглядело минское гетто в районе Немиги.
Немногим удалось выжить и бежать. Свидетели говорят, что в акции уничтожения кроме немцев участвовали солдаты литовских и украинских полицейских батальонов. Известный историк Тимоти Снайдер в своей книге «Кровавые земли» отметил, что расстрелы на Тучинке начались в коммунистический праздник 7 ноября, а закончились 9 ноября – в день, когда нацисты отмечали годовщину «Пивного путча».
Уже 20 ноября казни в Тучинке повторились. Впоследствии нацисты наряду с расстрелами начали умерщвлять узников гетто в газвагенах (машинах-душегубках), а также уничтожали и захоранивали своих жертв в других местах – на территории еврейского кладбища на Сухой улице, в Тростенце, – но, по некоторым сведениям, массовые убийства на Тучинке продолжались до 1943 года.
ПОЧЕМУ МЫ НЕ ЗНАЕМ ПРО ТРАГЕДИЮ ТУЧИНКИ?
После войны про Тучинку постарались забыть – как и про киевский Бабий Яр. До сих пор неизвестно, в каких именно карьерах происходили казни, в мемуарах конкретных сведений об этом нет. Топографические карты и аэрофотосъемка тех времен позволяют определить, что карьеры кирпичных заводов находились по обе стороны от Харьковской. Располагались они в районе улиц 3-го Сентября, Пинской, Куприянова и Домашевского переулка.
Неизвестно, пытались ли нацисты скрыть следы своих преступлений на Тучинке, но вышло так, что после войны они были спрятаны надежно – вся эта территория была превращена в огромную промзону, рельеф здесь был изменен до неузнаваемости. Чудом сохранилось лишь одно из зданий кирпичного завода Фрида по Харьковской, 7.
Возможно, на картине «Кирпичный завод в Минске» (1924 г.) Ибрагим Гембицкий рисовал рабочих, которые трудились тут, на Харьковской, 7.
Памятник погибшим на Тучинке открыт в 2008 году на углу улиц Притыцкого и Берута, на месте пруда-копанки за западной оградой Кальварийского кладбища, где также покоятся останки узников гетто, – примерно в километре от самой Тучинки. Такой шаг вполне объясним, учитывая ее отдаленность от оживленных магистралей.
Надпись на памятнике гласит: «Около этого места в 1941–1943 гг. фашисты расстреляли более 14 000 узников минского гетто». В действительности это число может быть едва ли не вдвое большим.
А непосредственные места казней осени 1941-го по-прежнему остаются не отмеченными, и в результате такого решения информация о них стирается из памяти минчан окончательно. Именно там, в карьерах Тучинки, в промзоне на Харьковской, лежат жители Замчища и Раковской улицы, самых древних районов города, – люди, без которых Минск уже никогда не смог стать прежним.
В мае 2017 года на сайте Мингорисполкома состоялось голосование по вариантам названий для станций четвертой линии Минского метрополитена. За присвоение станции на пересечении улицы Пономаренко и проспекта Пушкина названия «Тучинка» высказались 45% проголосовавших, против – 53%.
Если вам нравится рубрика «Мінск 1067», делайте репост статьи и не забывайте про хэштеги #сваё, #SamsungBelarus, #Minsk1067. Дзякуй!
Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.
Фото: CityDog.by, Игорь Бархатков, архивы.
*ООО «Самсунг Электроникс Рус Компани», ИНН 7703608910