самый лучший день книга читать
Самый лучший день книга читать
Самый счастливый день
Учительница Валентина Георгиевна сказала:
– Завтра наступают зимние каникулы. Я не сомневаюсь, что каждый ваш день будет очень счастливым. Вас ждут выставки и музеи! Но будет и какой-нибудь самый счастливый день. Я в этом не сомневаюсь! Вот о нем напишите домашнее сочинение. Лучшую работу я прочту вслух, всему классу! Итак, «Мой самый счастливый день».
Я заметил: Валентина Георгиевна любит, чтобы мы в сочинениях обязательно писали о чем-нибудь самом: «Мой самый надежный друг», «Моя самая любимая книга», «Мой самый счастливый день».
А в ночь под Новый год мама с папой поссорились. Я не знаю из-за чего, потому что Новый год они встречали где-то у знакомых и вернулись домой очень поздно. А утром не разговаривали друг с другом…
Это хуже всего! Уж лучше бы пошумели, поспорили и помирились. А то ходят как-то особенно спокойно и разговаривают со мной как-то особенно тихо, будто ничего не случилось. Но я-то в таких случаях всегда чувствую: что-то случилось. А когда кончится то, что случилось, не поймешь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Самый лучший день книга читать
Самый счастливый день
Учительница Валентина Георгиевна сказала:
– Завтра наступают зимние каникулы. Я не сомневаюсь, что каждый ваш день будет очень счастливым. Вас ждут выставки и музеи! Но будет и какой-нибудь самый счастливый день. Я в этом не сомневаюсь! Вот о нем напишите домашнее сочинение. Лучшую работу я прочту вслух, всему классу! Итак, «Мой самый счастливый день».
Я заметил: Валентина Георгиевна любит, чтобы мы в сочинениях обязательно писали о чем-нибудь самом: «Мой самый надежный друг», «Моя самая любимая книга», «Мой самый счастливый день».
А в ночь под Новый год мама с папой поссорились. Я не знаю из-за чего, потому что Новый год они встречали где-то у знакомых и вернулись домой очень поздно. А утром не разговаривали друг с другом…
Это хуже всего! Уж лучше бы пошумели, поспорили и помирились. А то ходят как-то особенно спокойно и разговаривают со мной как-то особенно тихо, будто ничего не случилось. Но я-то в таких случаях всегда чувствую: что-то случилось. А когда кончится то, что случилось, не поймешь.
Они же друг с другом не разговаривают! Как во время болезни… Если вдруг поднимается температура, даже до сорока – это не так уж страшно: ее можно сбить лекарствами.
И вообще, мне кажется, чем выше температура, тем легче бывает определить болезнь. И вылечить… А вот когда однажды врач посмотрел на меня как-то очень задумчиво и сказал маме: «Температура-то у него нормальная…», мне сразу стало не по себе.
В общем, в первый день зимних каникул у нас дома было так спокойно и тихо, что мне расхотелось идти на елку.
Когда мама и папа ссорятся, я всегда очень переживаю.
Хотя именно, в эти дни я мог бы добиться от них всего, чего угодно! Стоило мне, к примеру, отказаться от елки, как папа сразу же предложил мне пойти в планетарий. А мама сказала, что с удовольствием пошла бы со мной на каток. Они всегда в таких случаях стараются доказать, что их ссора никак не отразится на моем жизненном уровне. И что она вообще никакого отношения ко мне не имеет…
Но я очень переживал.
Особенно мне стало грустно, когда за завтраком папа спросил меня:
– Не забыл ли ты поздравить маму с Новым годом?
А потом мама, не глядя в папину сторону, сказала:
– Принеси отцу газету. Я слышала: ее только что опустили в ящик.
Она называла папу «отцом» только в редчайших случаях.
Это во-первых. А во-вторых, каждый из них опять убеждал меня: «Что бы там между нами ни произошло, это касается только нас!»
Но на самом деле это касалось и меня тоже. Даже очень касалось! И я отказался от планетария. И на каток не пошел… «Пусть лучше не разлучаются. Не разъезжаются в разные стороны! – решил я. – Может быть, к вечеру все пройдет».
Но они так и не сказали друг другу ни слова!
Если бы бабушка пришла к нам, мама и папа, я думаю, помирились бы: они не любили огорчать ее. Но бабушка уехала на десять дней в другой город, к одной из своих «школьных подруг».
Она почему-то всегда ездила к этой подруге в дни каникул, будто они обе до сих пор были школьницами и в другое время никак встретиться не могли.
Я старался не выпускать своих родителей из поля зрения ни на минуту. Как только они возвращались с работы, я сразу же обращался к ним с такими просьбами, которые заставляли их обоих быть дома и даже в одной комнате.
А просьбы мои они выполняли беспрекословно. Они в этом прямо-таки соревновались друг с другом! И все время как бы тайком, незаметно поглаживали меня по голове. «Жалеют, сочувствуют… – думал я, – значит, происходит что-то серьезное!»
Учительница Валентина Георгиевна была уверена, что каждый день моих зимних каникул будет очень счастливым.
Она сказала: «Я в этом не сомневаюсь!» Но прошло целых пять дней, а счастья все не было.
«Отвыкнут разговаривать друг с другом, – рассуждал я. – А потом…» Мне стало страшно. И я твердо решил помирить маму с папой.
Действовать надо было быстро, решительно. Но как.
Я где-то читал или даже слышал по радио, что радость и горе объединяют людей. Конечно, доставить радость труднее, чем горе. Чтобы обрадовать человека, сделать его счастливым, надо потрудиться, поискать, постараться. А испортить настроение легче всего! Но не хочется… И я решил начать с радости.
Если бы я ходил в школу, то сделал бы невозможное: получил бы четверку по геометрии. Математичка говорит, что у меня нет никакого «пространственного представления», и даже написала об этом в письме, адресованном папе. А я вдруг приношу четверку! Мама с папой целуют меня, а потом и сами целуются…
Самый счастливый день — Анатолий Алексин
Учительница Валентина Георгиевна сказала:
– Завтра наступают зимние каникулы. Я не сомневаюсь, что каждый ваш день будет очень счастливым. Вас ждут выставки и музеи! Но будет и какой-нибудь самый счастливый день. Я в этом не сомневаюсь! Вот о нем напишите домашнее сочинение. Лучшую работу я прочту вслух, всему классу! Итак, «Мой самый счастливый день».
Я заметил: Валентина Георгиевна любит, чтобы мы в сочинениях обязательно писали о чем-нибудь самом: «Мой самый надежный друг», «Моя самая любимая книга», «Мой самый счастливый день».
А в ночь под Новый год мама с папой поссорились. Я не знаю из-за чего, потому что Новый год они встречали где-то у знакомых и вернулись домой очень поздно. А утром не разговаривали друг с другом…
Это хуже всего! Уж лучше бы пошумели, поспорили и помирились. А то ходят как-то особенно спокойно и разговаривают со мной как-то особенно тихо, будто ничего не случилось. Но я‑то в таких случаях всегда чувствую: что-то случилось. А когда кончится то, что случилось, не поймешь.
Они же друг с другом не разговаривают! Как во время болезни… Если вдруг поднимается температура, даже до сорока – это не так уж страшно: ее можно сбить лекарствами.
И вообще, мне кажется, чем выше температура, тем легче бывает определить болезнь. И вылечить… А вот когда однажды врач посмотрел на меня как-то очень задумчиво и сказал маме: «Температура-то у него нормальная…», мне сразу стало не по себе.
В общем, в первый день зимних каникул у нас дома было так спокойно и тихо, что мне расхотелось идти на елку.
Когда мама и папа ссорятся, я всегда очень переживаю.
Хотя именно, в эти дни я мог бы добиться от них всего, чего угодно! Стоило мне, к примеру, отказаться от елки, как папа сразу же предложил мне пойти в планетарий. А мама сказала, что с удовольствием пошла бы со мной на каток. Они всегда в таких случаях стараются доказать, что их ссора никак не отразится на моем жизненном уровне. И что она вообще никакого отношения ко мне не имеет…
Но я очень переживал.
Особенно мне стало грустно, когда за завтраком папа спросил меня:
– Не забыл ли ты поздравить маму с Новым годом?
А потом мама, не глядя в папину сторону, сказала:
– Принеси отцу газету. Я слышала: ее только что опустили в ящик.
Она называла папу «отцом» только в редчайших случаях.
Это во-первых. А во-вторых, каждый из них опять убеждал меня: «Что бы там между нами ни произошло, это касается только нас!»
Но на самом деле это касалось и меня тоже. Даже очень касалось! И я отказался от планетария. И на каток не пошел… «Пусть лучше не разлучаются. Не разъезжаются в разные стороны! – решил я. – Может быть, к вечеру все пройдет».
Но они так и не сказали друг другу ни слова!
Если бы бабушка пришла к нам, мама и папа, я думаю, помирились бы: они не любили огорчать ее. Но бабушка уехала на десять дней в другой город, к одной из своих «школьных подруг».
Она почему-то всегда ездила к этой подруге в дни каникул, будто они обе до сих пор были школьницами и в другое время никак встретиться не могли.
Я старался не выпускать своих родителей из поля зрения ни на минуту. Как только они возвращались с работы, я сразу же обращался к ним с такими просьбами, которые заставляли их обоих быть дома и даже в одной комнате.
А просьбы мои они выполняли беспрекословно. Они в этом прямо-таки соревновались друг с другом! И все время как бы тайком, незаметно поглаживали меня по голове. «Жалеют, сочувствуют… – думал я, – значит, происходит что-то серьезное!»
Учительница Валентина Георгиевна была уверена, что каждый день моих зимних каникул будет очень счастливым.
Она сказала: «Я в этом не сомневаюсь!» Но прошло целых пять дней, а счастья все не было.
«Отвыкнут разговаривать друг с другом, – рассуждал я. – А потом…» Мне стало страшно. И я твердо решил помирить маму с папой.
Действовать надо было быстро, решительно. Но как.
Я где-то читал или даже слышал по радио, что радость и горе объединяют людей. Конечно, доставить радость труднее, чем горе. Чтобы обрадовать человека, сделать его счастливым, надо потрудиться, поискать, постараться. А испортить настроение легче всего! Но не хочется… И я решил начать с радости.
Если бы я ходил в школу, то сделал бы невозможное: получил бы четверку по геометрии. Математичка говорит, что у меня нет никакого «пространственного представления», и даже написала об этом в письме, адресованном папе. А я вдруг приношу четверку! Мама с папой целуют меня, а потом и сами целуются…
Но это были мечты: никто еще не получал отметок во время каникул!
Какую же радость можно было доставить родителям в эти дни?
Я решил произвести дома уборку. Я долго возился с тряпками и со щетками. Но беда была в том, что мама накануне Нового года сама целый день убиралась. А когда моешь уже вымытый пол и вытираешь тряпкой шкаф, на котором нет пыли, никто потом не замечает твоей работы.
Мои родители, вернувшись вечером, обратили внимание не на то, что пол был весь чистый, а на то, что я был весь грязный.
– Делал уборку! – сообщил я.
– Очень хорошо, что ты стараешься помочь маме, – сказал папа, не глядя в мамину сторону.
Мама поцеловала меня и погладила по голове, как какого-нибудь круглого сироту.
На следующий день я, хоть были каникулы, поднялся в семь утра, включил радио и стал делать гимнастику и обтирание, чего раньше не делал почти ни разу. Я топал по квартире, громко дышал и брызгался.
– Отцу тоже не мешало бы этим заняться, – сказала мама, не глядя на папу.
А папа погладил меня по шее… Я чуть не расплакался.
Одним словом, радость не объединяла их. Не примиряла… Они радовались как-то порознь, в одиночку.
И тогда я пошел на крайность: я решил объединить их при помощи горя!
Конечно, лучше всего было бы заболеть. Я готов был все каникулы пролежать в постели, метаться в бреду и глотать любые лекарства, лишь бы мои родители вновь заговорили друг с другом. И все было бы снова, как прежде… Да, конечно, лучше всего было бы сделать вид, что я заболел тяжело, почти неизлечимо. Но, к сожалению, на свете существовали градусники и врачи.
Оставалось только исчезнуть из дома, временно потеряться.
В тот же день вечером я сказал:
– Пойду к Могиле. По важному делу!
Могила – это прозвище моего приятеля Женьки. О чем бы Женька ни говорил, он всегда начинал так: «Дай слово, что Никому не расскажешь!» Я давал. «Могила?» – «Могила!» – отвечал я.
И что бы ни рассказывали Женьке, он всегда уверял: «Никогда! Никому! Я – могила!» Он так долго всех в этом уверял, что его и прозвали Могилой. В тот вечер мне нужен был человек, который умел хранить тайны!
– Ты надолго? – спросил папа.
– Нет. Минут на двадцать. Не больше! – ответил я.
И крепко поцеловал папу.
Потом я поцеловал маму так, будто отправлялся на фронт или на Северный полюс. Мама и папа переглянулись. Горе еще не пришло к ним. Пока была лишь тревога. Но они уже чуть-чуть сблизились. Я это почувствовал. И пошел к Женьке.
Когда я пришел к нему, вид у меня был такой, что он спросил:
– Правильно! Давно пора! Можешь не волноваться: никто не узнает. Могила!
Женька понятия ни о чем не имел, но он очень любил, чтобы убегали, прятались и скрывались.
– Каждые пять минут ты будешь звонить моим родителям и говорить, что очень ждешь меня, а я еще не пришел… Понимаешь? Пока не почувствуешь, что они от волнения сходят с ума. Не в буквальном смысле, конечно…
– А зачем это? А?! Я – никому! Никогда! Могила. Ты знаешь…
Но разве я мог рассказать об этом даже Могиле?
Женька начал звонить. Подходили то мама, то папа – в зависимости от того, кто из них оказывался в коридоре, где на столике стоял наш телефон.
Но после пятого Женькиного звонка мама и папа уже не уходили из коридора.
А потом они сами стали звонить…
– Он еще не пришел? – спрашивала мама. – Не может быть! Значит, что-то случилось…
– Я тоже волнуюсь, – отвечал Женька. – Мы должны были встретиться по важному делу! Но, может быть, он все-таки жив.
– Это секрет! Не могу сказать. Я поклялся. Но он очень спешил ко мне… Что-то случилось!
– Ты не пережимай, – предупредил я Могилу. – У мамы голос дрожит?
– Пока что не очень. Но задрожит в полную силу! Можешь не сомневаться. Уж я‑то…
Мне было жалко маму и папу. Особенно маму… Папы в таких случаях бывают как-то спокойнее. Я давно это заметил. А мама… Но я действовал ради высокой цели! Я спасал нашу семью. И нужно было переступить через жалость!
Меня хватило на час.
– Что она сказала? – спросил я у Женьки после очередного маминого звонка.
«Я смотрю на свою жену, когда она садится на пассажирское сиденье, и меня переполняет уверенность. Сегодня исполнится все, что я ей обещал. и даже больше…»
У Пола Строма идеальная жизнь: блестящая карьера руководителя рекламной компании, красавица-жена, двое здоровых мальчиков и большой дом в богатом пригороде. И он идеальный муж: кормилец, защитник, опора. Вот почему он запланировал романтический уик-энд для своей жены Мии в их доме у озера. Только они вдвоем. И он обещал, что сегодня будет самый лучший день.
Но по мере того, как Пол и Миа выезжают из города и направляются в сельскую местность, между ними все чаще и чаще начинает возникать напряжение, и появляются сомнения. Насколько они доверяют друг другу? И насколько совершенен их брак или любой другой брак на самом деле?
И мы вынуждены спросить себя, так ли хорошо мы знаем тех, кто нам ближе всего. «Самый лучший день» потрескивает темной энергией, все сильнее приближаясь к своему шокирующему завершению. В своей книге, автор Кайра Руда плетет захватывающую, напряженную и динамичную историю об обмане и предательстве, достаточно мрачную, чтобы разрушить брак. или жизнь.
Самый лучший день (ЛП) читать онлайн бесплатно
Русификация обложки: Xeksany
Я смотрю на свою жену, когда она садится на пассажирское сиденье, солнечный свет отражается от ее блестящих светлых волос, как бенгальские огни, зажженные на Четвертое июля, и меня переполняет уверенность. Все так, как и должно быть.
Вот мы и вдвоем, собираемся провести выходные в нашем домике у озера. Сегодняшний день олицетворяет все, ради чего я работал, все, что мы построили вместе. Солнце бьет в окно со стороны водителя с такой силой, что мне хочется прижать руку к лицу, чтобы прикрыть глаза, хотя мои солнцезащитные очки темные и должны защищать. При любых других обстоятельствах, в любой другой день, они бы это делали, я знаю. Но сегодня между нами что-то изменилось. Какое-то странное напряжение пульсирует в неподвижном воздухе салона автомобиля. Я не вижу его, но оно здесь. Я хотел бы дать ему название. Найти его источник и устранить.
Конечно, это утро выдалось беспокойным. Сегодня пятница, а пятницы всегда кажутся самыми безумными, когда у тебя есть дети. Чего стоило поднять мальчиков и подождать пока они оденутся, а затем отвезти их в безукоризненно благоустроенную и высоко оплачиваемую начальную школу из красного кирпича, где они, без сомнения, преуспеют в первом и третьем классах соответственно.
По правде говоря, я обычно не имею никакого отношения к сценарию, который только что описал. Миа, моя жена, каждое утро справляется со всеми делами, связанными с мальчиками. В этом отношении мы — традиционная семья из пригорода. Утром я готовлю кофе, принимаю душ, одеваюсь и ухожу на работу до того, как проснутся мальчики. Да, в большинстве случаев довольно эгоистично с моей стороны.
Это еще одна причина, по которой сегодняшний день такой особенный. Я сам отвез мальчиков в школу, напомнив, что няня заберет их позже. Вернувшись в дом, поставил грязную посуду в посудомоечную машину. Я могу быть полезен, когда захочу, хотя и не планирую напоминать Мии об этом факте, лишний раз. Покончив с посудой, я позвал Мию, призывая ее поторопиться. Мы не проводили вместе выходных, только вдвоем, уже больше года. Этот день должен стать только для нас, и пришло время уезжать.
Она отозвалась, ее голос летел, как бабочка, вниз по лестнице, прося меня помочь с ее багажом. В следующее мгновение я обнаружил, что тащу два огромных чемодана вниз по главной лестнице нашего дома. Миа последовала за мной с плетенной корзиной, наполненной неизвестно чем.
— Собралась ненадолго? — поддразнил я. Она покраснела, смущенная огромным количеством багажа, который собрала. Но я не жалуюсь. Сегодня ее день. Она вольна набирать столько вещей, сколько считает нужным.
Как только мы погрузили все в багажник машины, как раз в тот момент, когда Миа начала расслабляться, зазвонил мой телефон. Мне не следовало отвечать. Но чего уж теперь. Ответ на звонок был всего лишь одной маленькой ошибкой в этот день, которому суждено было стать блестящим.
Сидя за рулем, я, наконец, заканчиваю синхронизировать свой телефон с системой автомобиля. Нахожу плейлист, который создал для своей жены. Все ее любимые песни будут звучать во время нашей поездки. Музыка — это такая важная часть поддержания романтики.
А теперь мы отправляемся в путь. Миа поворачивается ко мне и улыбается. У нее идеальная улыбка: в форме полумесяца, с блестящими белыми зубами. Моя улыбка больше похожа на прямоугольник. Как бы ни старался, кажется, что ухмыляюсь, я знаю это. Но мои зубы идеальны, благодаря стоматологу. Я улыбаюсь в ответ.
Она так сильно любит меня, и, конечно, то же самое можно сказать обо мне. Мы вместе уже почти десять лет. Мы знаем лучшие качества друг друга, и мы знаем темные стороны. Хотя, честно говоря, я не уверен, что у Мии есть то, что можно назвать подлым альтер-эго. Ее темная сторона просто сварлива, и обычно появляется только тогда, когда она устала или, когда один из наших мальчиков начинает испытывать ее терпение. Со своей стороны, я задаюсь вопросом, думает ли Миа, что у меня есть темная сторона. Скорее всего, она уверена, что я просто ее дорогой любящий муж.
Однако сегодня, сегодня утром, прямо сейчас, она излучает несвойственную ей энергию. Она сочится из ее пор, из ее безупречного лица. Вот причина странного напряжения между нами, решаю я.
— Ты, кажется, напряжена, дорогая, — говорю я. Хочу похлопать ее по ноге и сказать, чтобы она расслабилась, но не делаю этого. Несмотря на ее странное настроение, она все еще красива, почти идеальна во всех отношениях.
— Неужели? Наверное, просто взволнована, — отвечает она, подтверждая мою оценку, протягивая руки к лобовому стеклу. Бриллиант с ее обручального кольца сверкает в ярком солнечном свете, словно подражая ее энергии.
— Я тоже. Но нам предстоит долгая поездка, так что постарайся расслабиться. Давай сделаем сегодняшний день лучшим днем в нашей жизни. — Пытаюсь придать своему голосу должную мелодичность. Мне нужно, чтобы она поверила, что я так же счастлив и беззаботен, как и она. Эта поездка в наш дом у озера в первый раз в этом сезоне — самая захватывающая вещь, которую я могу себе представить в любой день, когда-либо.
— В таком случае, могу я попросить тебя сделать небольшой крюк? В Порт-Клинтоне, как раз перед поворотом на Лейксайд, есть небольшая пекарня. Я бы хотела остановиться там по дороге. За круассанами на завтрашнее утро. Ты помнишь это место? Конечно, сегодня мы не успеем съесть круассаны на завтрак, но завтра будет почти так же хорошо, — говорит она. К счастью, ее ярко-голубые глаза скрыты за темными очками, такими же, как у меня. Когда я смотрю на нее, мы не можем встретиться взглядами. На самом деле.
Интересно, ее комментарий о том, что я не успел вовремя, упрек в мою сторону? И я понимаю, что это так. Конечно. Я ответил на телефонный звонок как раз в тот момент, когда мы собрались, готовые запрыгнуть в машину и уехать. Мне не следовало этого делать. В этом не было ничего нового, но я все еще надеялся, что в этом разговоре нет ничего страшного. Но оказывается я потратил тридцать минут на бесполезный разговор с кадровиком и, тем самым заставил нас опоздать. Круассаны исчезнут к тому времени, когда мы доберемся до пекарни. Я тоже это знаю.
— Да, я помню это место. Уродливый торговый центр, но, конечно, мы остановимся. Я так понимаю, ты больше не беспокоишься о глютене? — Некоторое время Миа и ее очередной врач думали, что расстройство желудка, потеря веса и другие проблемы с кишечником были вызваны глютеном. Я испытал облегчение, когда она решила не поддаваться этой причуде, отказавшись от пшеницы на несколько недель, видя, что нет никаких изменений. Она все еще настаивает на вегетарианстве, что оставляет ей мало выбора для заказа, когда мы идем на ужин, и ей приходится задавать бесконечные вопросы официантам о составе блюд. Это раздражает. Но я отгоняю эти мысли. Моя жена просто делает все, что в ее силах.
— Оказывается, глютен не виноват, — говорит Миа. Она улыбается. — Так что да, я бы с удовольствием заехала туда. Если, конечно, ты не против.
Остановка по пути в дом у озера в пекарне, в которой, без сомнения, не будет круассанов, не входила в мои сегодняшние планы. Она знает, что я человек действия, и когда у меня есть план, я следую ему. Я просто хочу уже добраться туда. Но сегодня каждое желание Мии — приказ для меня.
— Как пожелаешь, моя дорогая. — Я идеальный муж. Я улыбаюсь, когда звучит песня из наших ранних дней знакомства. Существует искусство создания идеального плейлиста. Эта песня, «Незабываемая», была саундтреком к нашей первой ночи вместе. Невинная Миа, девственница даже после четырех лет учебы в колледже, каким-то образом не тронутая всеми этими развратными парнями из братства. Она ждала кого-то постарше, кого-то искушенного, кого-то, кто мог бы позаботиться о ней. Она нашла все это во мне.
Анатолий Алексин — Самый счастливый день: Рассказ
Учительница Валентина Георгиевна сказала:
– Завтра наступают зимние каникулы. Я не сомневаюсь, что каждый ваш день будет очень счастливым. Вас ждут выставки и музеи! Но будет и какой-нибудь самый счастливый день. Я в этом не сомневаюсь! Вот о нем напишите домашнее сочинение. Лучшую работу я прочту вслух, всему классу! Итак, «Мой самый счастливый день».
Я заметил: Валентина Георгиевна любит, чтобы мы в сочинениях обязательно писали о чем-нибудь самом: «Мой самый надежный друг», «Моя самая любимая книга», «Мой самый счастливый день».
А в ночь под Новый год мама с папой поссорились. Я не знаю из-за чего, потому что Новый год они встречали где-то у знакомых и вернулись домой очень поздно. А утром не разговаривали друг с другом…
Это хуже всего! Уж лучше бы пошумели, поспорили и помирились. А то ходят как-то особенно спокойно и разговаривают со мной как-то особенно тихо, будто ничего не случилось. Но я-то в таких случаях всегда чувствую: что-то случилось. А когда кончится то, что случилось, не поймешь.
Они же друг с другом не разговаривают! Как во время болезни… Если вдруг поднимается температура, даже до сорока – это не так уж страшно: ее можно сбить лекарствами.
И вообще, мне кажется, чем выше температура, тем легче бывает определить болезнь. И вылечить… А вот когда однажды врач посмотрел на меня как-то очень задумчиво и сказал маме: «Температура-то у него нормальная…», мне сразу стало не по себе.
В общем, в первый день зимних каникул у нас дома было так спокойно и тихо, что мне расхотелось идти на елку.
Когда мама и папа ссорятся, я всегда очень переживаю.
Хотя именно, в эти дни я мог бы добиться от них всего, чего угодно! Стоило мне, к примеру, отказаться от елки, как папа сразу же предложил мне пойти в планетарий. А мама сказала, что с удовольствием пошла бы со мной на каток. Они всегда в таких случаях стараются доказать, что их ссора никак не отразится на моем жизненном уровне. И что она вообще никакого отношения ко мне не имеет…
Но я очень переживал.
Особенно мне стало грустно, когда за завтраком папа спросил меня:
– Не забыл ли ты поздравить маму с Новым годом?
А потом мама, не глядя в папину сторону, сказала:
– Принеси отцу газету. Я слышала: ее только что опустили в ящик.
Она называла папу «отцом» только в редчайших случаях.
Это во-первых. А во-вторых, каждый из них опять убеждал меня: «Что бы там между нами ни произошло, это касается только нас!»
Но на самом деле это касалось и меня тоже. Даже очень касалось! И я отказался от планетария. И на каток не пошел… «Пусть лучше не разлучаются. Не разъезжаются в разные стороны! – решил я. – Может быть, к вечеру все пройдет».
Но они так и не сказали друг другу ни слова!
Если бы бабушка пришла к нам, мама и папа, я думаю, помирились бы: они не любили огорчать ее. Но бабушка уехала на десять дней в другой город, к одной из своих «школьных подруг».
Она почему-то всегда ездила к этой подруге в дни каникул, будто они обе до сих пор были школьницами и в другое время никак встретиться не могли.
Я старался не выпускать своих родителей из поля зрения ни на минуту. Как только они возвращались с работы, я сразу же обращался к ним с такими просьбами, которые заставляли их обоих быть дома и даже в одной комнате.
А просьбы мои они выполняли беспрекословно. Они в этом прямо-таки соревновались друг с другом! И все время как бы тайком, незаметно поглаживали меня по голове. «Жалеют, сочувствуют… – думал я, – значит, происходит что-то серьезное!»
Учительница Валентина Георгиевна была уверена, что каждый день моих зимних каникул будет очень счастливым.
Она сказала: «Я в этом не сомневаюсь!» Но прошло целых пять дней, а счастья все не было.
«Отвыкнут разговаривать друг с другом, – рассуждал я. – А потом…» Мне стало страшно. И я твердо решил помирить маму с папой.
Действовать надо было быстро, решительно. Но как.
Я где-то читал или даже слышал по радио, что радость и горе объединяют людей. Конечно, доставить радость труднее, чем горе. Чтобы обрадовать человека, сделать его счастливым, надо потрудиться, поискать, постараться. А испортить настроение легче всего! Но не хочется… И я решил начать с радости.
Если бы я ходил в школу, то сделал бы невозможное: получил бы четверку по геометрии. Математичка говорит, что у меня нет никакого «пространственного представления», и даже написала об этом в письме, адресованном папе. А я вдруг приношу четверку! Мама с папой целуют меня, а потом и сами целуются…
Но это были мечты: никто еще не получал отметок во время каникул!
Какую же радость можно было доставить родителям в эти дни?
Я решил произвести дома уборку. Я долго возился с тряпками и со щетками. Но беда была в том, что мама накануне Нового года сама целый день убиралась. А когда моешь уже вымытый пол и вытираешь тряпкой шкаф, на котором нет пыли, никто потом не замечает твоей работы.
Мои родители, вернувшись вечером, обратили внимание не на то, что пол был весь чистый, а на то, что я был весь грязный.
– Делал уборку! – сообщил я.
– Очень хорошо, что ты стараешься помочь маме, – сказал папа, не глядя в мамину сторону.
Мама поцеловала меня и погладила по голове, как какого-нибудь круглого сироту.
На следующий день я, хоть были каникулы, поднялся в семь утра, включил радио и стал делать гимнастику и обтирание, чего раньше не делал почти ни разу. Я топал по квартире, громко дышал и брызгался.
– Отцу тоже не мешало бы этим заняться, – сказала мама, не глядя на папу.
А папа погладил меня по шее… Я чуть не расплакался.
Одним словом, радость не объединяла их. Не примиряла… Они радовались как-то порознь, в одиночку.
И тогда я пошел на крайность: я решил объединить их при помощи горя!
Конечно, лучше всего было бы заболеть. Я готов был все каникулы пролежать в постели, метаться в бреду и глотать любые лекарства, лишь бы мои родители вновь заговорили друг с другом. И все было бы снова, как прежде… Да, конечно, лучше всего было бы сделать вид, что я заболел тяжело, почти неизлечимо. Но, к сожалению, на свете существовали градусники и врачи.
Оставалось только исчезнуть из дома, временно потеряться.
В тот же день вечером я сказал:
– Пойду к Могиле. По важному делу!
Могила – это прозвище моего приятеля Женьки. О чем бы Женька ни говорил, он всегда начинал так: «Дай слово, что Никому не расскажешь!» Я давал. «Могила?» – «Могила!» – отвечал я.
И что бы ни рассказывали Женьке, он всегда уверял: «Никогда! Никому! Я – могила!» Он так долго всех в этом уверял, что его и прозвали Могилой. В тот вечер мне нужен был человек, который умел хранить тайны!
– Ты надолго? – спросил папа.
– Нет. Минут на двадцать. Не больше! – ответил я.
И крепко поцеловал папу.
Потом я поцеловал маму так, будто отправлялся на фронт или на Северный полюс. Мама и папа переглянулись. Горе еще не пришло к ним. Пока была лишь тревога. Но они уже чуть-чуть сблизились. Я это почувствовал. И пошел к Женьке.
Когда я пришел к нему, вид у меня был такой, что он спросил:
– Правильно! Давно пора! Можешь не волноваться: никто не узнает. Могила!
Женька понятия ни о чем не имел, но он очень любил, чтобы убегали, прятались и скрывались.
– Каждые пять минут ты будешь звонить моим родителям и говорить, что очень ждешь меня, а я еще не пришел… Понимаешь? Пока не почувствуешь, что они от волнения сходят с ума. Не в буквальном смысле, конечно…
– А зачем это? А?! Я – никому! Никогда! Могила. Ты знаешь…
Но разве я мог рассказать об этом даже Могиле?
Женька начал звонить. Подходили то мама, то папа – в зависимости от того, кто из них оказывался в коридоре, где на столике стоял наш телефон.
Но после пятого Женькиного звонка мама и папа уже не уходили из коридора.
А потом они сами стали звонить…
– Он еще не пришел? – спрашивала мама. – Не может быть! Значит, что-то случилось…
– Я тоже волнуюсь, – отвечал Женька. – Мы должны были встретиться по важному делу! Но, может быть, он все-таки жив.
– Это секрет! Не могу сказать. Я поклялся. Но он очень спешил ко мне… Что-то случилось!
– Ты не пережимай, – предупредил я Могилу. – У мамы голос дрожит?
– Пока что не очень. Но задрожит в полную силу! Можешь не сомневаться. Уж я-то…
Мне было жалко маму и папу. Особенно маму… Папы в таких случаях бывают как-то спокойнее. Я давно это заметил. А мама… Но я действовал ради высокой цели! Я спасал нашу семью. И нужно было переступить через жалость!
Меня хватило на час.
– Что она сказала? – спросил я у Женьки после очередного маминого звонка.
– «Мы сходим с ума»! – радостно сообщил Женька. Он был в восторге.
– Она сказала: «Мы сходим…»? Именно – мы? Ты это точно запомнил?
– Умереть мне на этом месте! Но надо их еще немного помучить, – сказал Женька. – Пусть позвонят в милицию, в морг…
Дверь я открыл своим ключом тихо, почти бесшумно.
И на цыпочках вошел в коридор.
Папа и мама сидели по обе стороны телефона, бледные, измученные. И глядели друг другу в глаза… Они страдали вместе, вдвоем. Это было прекрасно!
Вдруг они вскочили… Стали целовать и обнимать меня, а потом уж друг друга.
Это и был самый счастливый день моих зимних каникул.
От сердца у меня отлегло, и назавтра я сел за домашнее сочинение. Я написал, что самым счастливым днем был тот, когда я ходил в Третьяковскую галерею. Хоть на самом деле я был там полтора года назад.