с какими праздниками именами святых другими событиями связана религиозная музыка
Живое Предание
Христианская музыка: от ангелов до рокеров
Редактор медиатеки «Предание.Ру»
Сегодня о музыке, церковной и светской — книги и лекции о ней и записи музыки, которые есть у нас в медиатеке
Писание и Святые отцы: зачем нужна музыка
Псалмопевец поет: «Пойте Богу нашему, пойте, пойте Царю нашему, пойте. Ибо Царь всей земли – Бог, пойте разумно!».
«Хвалите Бога во святыне Его, хвалите Его на тверди силы Его. Хвалите Его по могуществу Его, хвалите Его по множеству величия Его. Хвалите Его со звуком трубным, хвалите Его на псалтири и гуслях. Хвалите Его с тимпаном и ликами, хвалите Его на струнах и органе. Хвалите Его на звучных кимвалах, хвалите Его на кимвалах громогласных. Все дышащее да хвалит Господа! Аллилуия».
Григорий Нисский учил: «музыка есть ни что иное, как призыв к более возвышенному образу жизни, наставляющий тех, кто предан добродетели, не допускать в своих нравах ничего немузыкального, нестройного, несозвучного, не натягивать струн сверх должного, чтобы они не порвались от ненужного напряжения, но также и не ослаблять их в нарушающих меру удовольствиях: ведь если душа расслаблена подобными состояниями, она становится глухой и теряет благозвучность. Вообще музыка наставляет натягивать и отпускать струны в должное время, наблюдая за тем, чтобы наш образ жизни неуклонно сохранял правильную мелодию и ритм, избегая как чрезмерной распущенности, так и излишней напряженности».
Иоанн Златоуст: «ничто так не возвышает душу, ничто так не окрыляет ее, не удаляет от земли, не освобождает от телесных уз, не наставляет в философии и не помогает достигать полного презрения к житейским предметам, как согласная мелодия и управляемое ритмом божественное песнопение».
Философия музыки
Предлагаем его же «’’Музыкальную антропологию’’ и другие лекции и интервью». Мартынов читает курс «Музыкальная антропология» в МГУ, хотя конкретно эти лекции были прочитаны в Воронеже. По ссылке — несколько других лекций и интервью.
«Беседы, исследования, размышления» Арво Пярта — другого выдающегося современного православного композитора. В этой книге собранны его речи, беседы с ним, статьи о его творчестве.
Статья великого богослова Владимира Лосского «Богословские основы церковного пения».
«Бог после метафизики» Мануссакиса — здесь проводиться попытка разобрать, как Бог является зрению, слуху и осязанию. В части, посвященной слуху, Мануссакис много говорит о музыке.
Эти книги, кажется, сможет освоить и читатель, далекий от музыки и философии — чего не скажешь о работах Лосева:
— «Музыка как предмет логики» — фундаментальный труд с итоговой формулой: «музыка — это Число во Времени»,
— «О музыкальном ощущении любви и природы», «Два мироощущения из впечатлений после “Травиаты”», «Очерк о музыке», «Философский комментарий к драмам Рихарда Вагнера», «Мировоззрение Скрябина».
Все эти работы объединены в сборнике «Форма-Стиль-Выражение».
«Русские ночи» Одоевского. Одоевский — один из немногих русских мыслителей, писавших о музыке. В этом его романе можно много найти размышлений о музыке — как и в художественной форме, так и в чисто философской.
Богослужебная музыка
Об истории богослужебного пения прекрасно писал композитор и философ Владимир Мартынов — в своих книгах: «История богослужебного пения» и «Культура, иконосфере и богослужебное пение Московской Руси».
В книге Бычкова «Эстетика Отцов Церкви» в главе «Ритм» — много интересного о святоотеческом отношении к музыке. В книге того же автора «Русская средневековая эстетика» в главе«Становление наук о искусствах» помимо прочего вы узнаете о русском среденевековом понимании музыки, как и почему оно ушло в прошлое и что его заменило.
«Богослужебное пение Русской Православной Церкви» Гарднера — классический, фундаментальный труд, без коего невозможно себе представить изучение её предмета. Хотя книга написана в середине XX века, её полнота и обстоятельность никем не превзойдены.
Специально к нашей подборке недавно добавили три моногарфии о музыкальной культуре Древней Руси —Владышевской, Мещериной и Кутузова.
Лекция «Очерк истории древнерусского церковного пения». Вероника Григорьева рассказывает о византийских и южнославянских истоках древнерусского церковного пения и этапах его становления. Лектор демонстрирует древние памятники с богослужебными текстами, начиная с наиболее ранних — сохранившихся до наших дней книг XI века, по которым можно проследить эволюцию источников церковного пения.
«О церковном пении» Сергей Фуделя — небольшой текст о богословии церковного пения, проникнутый беспокойством об обмирщении церковной мызыки.
«Церковная музыка» — глава из книги Илариона (Алфеева) «Православие»: о богослужебном пении и колокольном звоне.
Встреча с Иулианией (Денисовой) — регентом и автором множества песнопений.
Понятно, что с богослужебным пением связаны гимнографы — хотя это скорее рубрика «литература», а не «музыка». Вот три книги о них: «Церковные песнетворцы» Петровской, «Господу помолимся. Размышления о церковной поэзии и молитвах» Чистякова, «Исторический обзор песнопевцев и песнопения греческой церкви» Гумилевского.
Классическая музыка и немного рока
Великолпеный лекционный курс игумена Петра (Мещеринова) «История музыки»: от возникновения западноевропейской музыки до Генделя. Большинство лекций посвящено Баху. Баху же посвящена отдельная лекция отца Петра «Богословие в звуках».
Баху так же посвящена статья Оливье Клемана.
«Песнь восхождения» — программа радио «София», посвященная музыке. Чтение самой разной литературы, связанной с музыкой, обсуждения, музыкальные произведения, рассказы о композиторах и музыкантах.
На тему «Православие/рок» читайте: Петра (Мещеринова) «О Церкви, культуре и рок-музыке». Также можете посмотреть весьма и весьма спорную, но интересную лекцию рок-музыканта Сергея Калугина «Рок-музыка: в поисках Бога».
Музыкальная часть медиатеки Предания.ру
И — собственно музыка, наш музыкальный архив, хранимый и пополняемый нашими музыкальными редакторами Вадимом и Светланой Пиктами:
Поделиться в соцсетях
Подписаться на свежие материалы Предания
Музыка неопровержима
Почему она может рассказать о стране больше, чем соцопрос
Приблизительное время чтения: 15 мин.
Зачем в древнем Китае чиновники «мониторили» народные напевы? Что изобретение полифонии может рассказать о средневековой философии? И как на место этой полифонии сегодня пришла музыка распада? Об этом мы беседуем с известным музыковедом Вячеславом Медушевским.
Фото Владимира Ештокина
Без лишних эмоций
— Вячеслав Вячеславович, Вы в некоторых своих интервью утверждаете, что исполнение музыки на «душевном» уровне есть не что иное, как хула на музыку. При этом большинство людей именно так, на уровне эмоций, исполняют и воспринимают музыку.
— Давайте определимся с самым важным вопросом — что есть сущность музыки? Святитель Василий Великий говорил, что «даже мириады частных подробностей не исправят коренного неведения». Если что-то искажено в главном, то искажено всё.
Музыка — это же не просто набор звуков, за этим же что-то стоит. Если музыка — язык, то язык чего? К сожалению, даже профессионалы порой начинают говорить такое, от чего уши вянут. И у меня с ними получается примерно такой диалог:
— Музыка есть язык эмоций — говорят они.
— С чего Вы это взяли?
— Это же очевидно, я так чувствую.
— А почему Вы свое мнение считаете критерием истины? Не лучше ли спросить самих гениальных композиторов? Вот, например, определение Баха, которое он продиктовал своему ученику: «Последняя цель музыки — служение славе Божьей и освежение духа». Где здесь эмоции? В помине нет!
Почему нет ни одного народа, у которого не существовало бы высокой музыки? Да потому что музыка — это дар Бога человеку, и в ней всегда есть духовная основа. Возьмем народы Океании. Как там сочинялась музыка? Нужно им, например, срубить дуб, чтобы построить лодку, — они поют, уговаривая дух дуба, чтобы тот его покинул. Это целый ритуал, в котором звучит сакральный напев.
А ветхозаветные времена? Пророк Елисей позвал гуслиста, и под его игру сошел на пророка Святой Дух, и Елисей начал пророчествовать. А царь Давид, который прекрасно играл на арфе и своей игрой отгонял злого духа от Саула? Какие высокие контексты!
Эти примеры открывают очевидное — музыка изначально появляется как сакральное выражение духа. Она дана Творцом. И если человек не теряет связь с Ним, тянется к Небу, его словно бы подхватывает что-то свыше, дарует красоту, свободу, радость, вдохновение.
После концерта гениального музыканта мы не можем сразу уйти: он поднял нас к Небу. Какая красота! Через искусство Господь показывает, что такое настоящая святость, как жить окрыленно, как устремляться к небу. Музыка — узнавание себя, мира. Это богопознание. Способность к нему заложена в нас изначально. В какой-то момент мы слушаем, скажем, симфонию Чайковского и говорим — гениально! Что произошло? Душою мы почувствовали, узнали божественную красоту, явленную в звуках.
Генерал-бас* ведет нас в вечность
— Вы сказали, что музыка дается человечеству как откровение. Но ведь мы знаем о многих музыкальных стилях — почему это откровение «выбирало» для себя столь разные формы выражения?
— Здесь стоит сделать важную оговорку: стиль в музыке — не просто ее своеобразие, но красота и высота этого своеобразия. Откровением красоты поражают великие эпохальные стили — барокко, классицизм, романтизм. В них открывается огненная сила. В малых стилях искусства (бидермайер, прерафаэлиты, модерн) огненного восторга меньше, духовная вертикаль, соединяющая человека с Богом, не столь огненна, малые стили словно объяты усталостью, оттого занимают меньше места в культуре.
На каждой стадии истории человечество получает в музыке новое божественное откровение. Меняется что-то одно, но главное.
Средневековье. В Европе утвердилось христианство, что отозвалось в музыке. В Средневековье не было концертной светской музыки, была лишь музыка богослужебная. Святой Климент Александрийский писал о том, что церковная музыка не должна вдаваться в разнообразие. Она должна только одно выражать — устремление к Богу, развитие непрестанного чувства связи с Ним. К примеру, исóн — тянущийся нижний басовый голос в византийском и новогреческом церковном пении — символ нашей соединенности с Богом.
Средние века открыли полифонию — удивительный плод христианской цивилизации. В жизни мы не говорим хором. Зачем же в музыке полифоническое многоголосие, равноправие разных мелодических линий? Полифония — взгляд на сущее с божественной точки зрения. Согласно христианскому вероучению, Дух Божий присутствует повсюду, охватывает и объединяет все разнообразие мира видимого и невидимого. В полифонии мы чувствуем единство голосов земли и одновременно чудную гармонию целого. Полифония пророчественна, она возводит мир в то идеальное состояние, когда да будет Бог все во всем (1 Кор 15:28). Ради этой пророчественной силы Средние века, вглядываясь в возможности полифонии, много потрудились, и каждая новая форма полифонии несла в себе печать новых откровений красоты.
Барокко. Его сердцевина, фирменный знак — так называемый генерал-бас: избранный тип фактуры, выдерживаемый от начала до конца. Зачем эта однородность фактуры? Дление однородного пробуждает мысль о вечности. Я не изменяюсь (Мал 3:6), — говорит Господь. Чувство вечности важно и в жизни, и в музыке. В нем покой, сила. Оно — как небо над головой. Так и говорили: sub specie aeternitatis — с точки зрения вечности. Все проясняется при таком взгляде! Все наполняется высшей значимостью, серьезностью, глубиной. Важнейшее понятие барокко — аффект: действуемое чувство (воля), полнящаяся вечностью. Есть в аффекте что-то пламенное. Но всегда под покровом вышнего покоя. При напряженности тона мы никогда не услышим в музыке барокко ни конвульсивных содроганий, ни надрывной динамики, ни иного какого натурализма. Генерал-бас постоянно удерживает нас в возвышенном равновесии вечности. Величайшее откровение Барокко!
Барокко прекрасно — и нужно ли что-то менять? Но вдруг разом изменилось всё. Тысячи элементов формы изменили порядок своей сопряженности. Тысячи меняются не сами. Меняется Одно, в котором все. Это новое — развитие, составляющее сущность классико-романтической формы. А его ключевой элемент — мотив. Это новое понятие. От старофранцузского — «движущий». Это и есть то Одно, от которого разом перестраивается всё, вся поэтика, вся система мышления.
И в музыке, и в психологии мотив — причина движения, причина поступка, побуждающая сила воли. Мотив — не «вообще и всегда», как в барочном «аффекте» (чувстве, простертом в вечность). Мотив — «здесь и сейчас».
А вечность? Без нее нет ни высоты, ни красоты. Вечность не исчезает. Но теперь она уже не как небо над головой, пред которым в напряженном усилии застывает воля, сосредоточивается ум, пламенеет чувство. Вечность теперь переносится в цель. Так возникает эффект развития, отличный от барочного развертывания вечного аффекта. В мотиве — пружинка воли, устремленность, интрига: что будет дальше? А дальше — нечто неслыханное прежде: музыка насыщается стремлениями и достижениями, событиями, коллизиями, перипетиями. По Аристотелю, перипетии — внезапные перемены от счастья к несчастью и наоборот. Так бывает в событиях жизни. Так теперь стало и в музыке. Вновь в музыке на первый план вышла переменчивость, но оправданная высшей целью. Человек увидел себя в музыке обновленным: в активности воли, силы, участия.
Причиной изменений в организации музыкальной формы стало возрастание ее светской направленности.
Нужно непредвзято понять равночестность двух ветвей жизни и культуры — церковной и светской. Не в их ли единстве условие сохранения человечества? В храме — таинства, молитвы, благодатные преображения души. И музыка в храме молится. Жизнь за оградой храма — для подвига. Можно ли в храме быть хорошим, а за его стенами — плохим? Это лицемерие, которое ненавистно Богу. «По силе жития бывает познание истины», — говорит Исаак Сирин. Сила жизни стяжается в испытаниях, борьбе, в многообразии жизненных ситуаций. Высокая светская музыка вбирает их в себя, истолковывая их в свете призвания человека к вечному царствию любви. Иногда ее герой отважно гибнет ради любви Божией (как в окончании Первой баллады Шопена). Часто испытывает и искушения, но преодолевает их. Вот пример — Пятая симфония Чайковского.
Во вступлении к первой части этой симфонии мы словно бы под гипнозом: дьявольская мысль о смерти забралась внутрь и пугает мраком. Как вытащить занозу из души? В первой части герой пытается забыться в делах жизни, в восторгах любви. Тщетно! «Смертью умрешь» — мысль незабвенная. И в музыке ее напоминания становятся всё страшнее. В медленной части симфонии душа обращена к молитве, получает утешения, проникается нежностью любви. Но и здесь ее настигают предупреждения смерти, еще более грозные. Почему? Что делать?
Нужно изменить отношение к смерти. «Смерть! где твое жало?»* — Это победа Христова! К ее ослепительной радости устремляет финал симфонии. Он интересно организован, вступление к нему строится на начальной теме рока. Раньше она пугала, а теперь звучит в мажоре, но пока скромно, словно не достигнув сознания. Дальше начинается основная часть, вновь вихрем проносится жизнь. Но, как это ни парадоксально, основная часть формы не так интересна, как ожидание сквозной мысли смерти, с которой началась вступительная тема первой части. И вот этот момент наступает: мы с нетерпением ждем разгадки всей загадки формы. Эффект потрясающий. Чайковский пишет не так, что бы мы могли что-то понять, он пишет так, чтобы не понять было невозможно. В оркестре — праздничные фигурации, как бы в раскачивании колокольных звонов. Победно прорезает оркестровую массу трубный глас. От времен Библии труба — символ явления силы и славы Божией. Ветхозаветные трубы были длинными, звучали как грозные тромбоны. В христианское время и в соответствии же с духом христианства трубы возносятся в самый высокий светлый регистр. И вот она, победа Христова над смертью! Когда исполнение симфонии транслировалось из Вены (дирижировал Владимир Федосеев), можно было видеть чудо в зале: лица австрийских слушателей стали вдруг русскими, восторженными до наивной святой простоты. Итак, вот что такое музыка христианской цивилизации: это выраженное в звуках Евангелие для сердца, тайным образом приподнимающее дух человечества к свету и радости. Всякий музыкальный шедевр — учебник христианской антропологии, христиански преображенной жизни человека.
«Авангардизм в культуре восстал на всю традицию человечества»
— В советское время вряд ли эта симфония Чайковского исполнялась в такой трактовке, да и сегодня далеко не каждый исполнитель чувствует в музыке именно ту духовную основу, о которой Вы говорите.
— В советское время были абсурдные идеологические лозунги: музыка должна выражать чувства простого народа. И классическую музыку часто трактовали искаженно.
Но сама музыка неопровержима. И чем гениальнее исполнение — тем выше ее возвышающее действие. Кто ставит цель: буду исполнять музыку как можно гаже? Цель невидимого соревнования исполнителей — именно высота духовного восторга. Сам композитор был человеком верующим. Он писал: «Мне сладко говорить Ему: “Господи, да будет воля Твоя”, — ибо я знаю, что воля Его святая». Он искал этой воли и в жизни и в творчестве. Нельзя творить без вдохновения. А оно — от Бога, и дается не случайно, душа должна быть готова принять его. Чайковский писал своей сестре: «Бог дал мне один-единственный талант, я обязан его раскрыть». За эту целеустремленность, за жажду божественной красоты, она была ему вручена во исполнение обетования: Я прославлю прославляющих Меня (1 Цар 2:30).
Отсюда следствие: исполнительская неисчерпаемость шедевра. «Выразить» в звуках божественный восторг христианской победы над смертью невозможно — то было бы актерством и лицемерием. Музыка не выражает, а являет. Да, играли порой победную кульминацию чуть зажатым, напряженным звуком, словно это торжество рока… Но открытость души и звука должна быть в простор вселенной!
Вот еще пример — Шестая симфония Чайковского. В первой части герой умер, отпет, произнесены надгробные слова. В следующих частях — душа проносится по обстоятельствам загробной жизни. В четвертой — в ожидании Суда. Великая актриса Мария Ермолова изумительно говорила об особой скорбности шедевра: скорбь в ней не такая, от которой опускаются руки и не хочется жить. Это скорбь, которой отверзаются Небеса. Какой скорбью отверзаются Небеса? Финал симфонии — весть из загробного мира. Душа в своем посмертном состоянии плачет о своем несовершенстве в ожидании Страшного суда. Плачет она не перед Богом — юристом или законоведом, плачет перед Богом — Любовью. Печаль и скорбь ее о том, что душа не вместила при жизни эту Любовь. Плачет, потому что любит. Любовь, сохраненная за гробом, — надежда Царствия. Ею преклоняются Небеса. Как исполнить небывалую музыку? В советские годы исполняли надрывно, тяжело. Теперь, когда в исполнении открылась великая тайна спасения, зал какое-то время просто не может хлопать, стоит полнейшая тишина. И только потом зал взрывается аплодисментами.
И этот пример убеждает нас в том, что силой, воскрыляющей дух людей, оказывается откровение правды Божией, выразившейся в музыке и ее исполнении.
Музыка христианской цивилизации еще ярче выявила то, о чем догадывались древние мыслители. Платон утверждал, что стоит немного измениться музыке — тут же меняются государственные и политические установления. А в древнем Китае во времена Конфуция существовала специальная должность: музыковед-фольклорист, правительственный чиновник. Он разъезжал по Поднебесной, по разным ее провинциям, и собирал напевы. Потом они истолковывались, на основе этих анализов делались выводы и принимались решения — вот эта провинция хорошо развивается, идет вверх и ее надо поддержать, а эта вот-вот упадет.
Современный Китай вернулся к конфуцианству. Институты Конфуция строятся в мире. По доктрине Конфуция, музыка находится в центре бытия. Потому требует поддержки, финансирования не по остаточному, а по приоритетному принципу. И вот уже миллионы (и это не преувеличение!) китайских пианистов музыкой христианской цивилизации поднимают дух страны и мира!
Во внимание надо принимать не потенциальную силу музыки, а то, что слушается реально. В России в 1990-е годы из всех щелей неслась на неслыханной громкости музыка, стимулируя чудовищный развал страны. Теперь, слава Богу, поменьше.
— И все-таки, помимо высокой музыки существует просто лиричная, прекрасные песни советского времени, которые исполняются на уровне душевности, эмоций.
— Много музык на свете, разных по эпохам, по цивилизациям. Есть высокая музыка, есть низкая. Есть замечательные советские песни, которые согревают душу. Вспомните «Темную ночь» — эта лиричная, добрая песня написана во время войны, в 1943 году. Вот сейчас хотя бы одну песню назовите, где бы так восхвалялась радость семейной любви. На фоне страшных разломов в военные и послевоенные годы, после всего чудовищного, что было пережито, была тяга к очищению, к целомудренности. Кстати, вспомним гимн Советского Союза. В 1943 году в истекающей кровью стране Сталин объявляет конкурс на гимн, чтобы поднять национальное и патриотическое самосознание народа. Гении приняли участие, а Гимн получился только у Александра Александрова. Почему? Потому что он был регентом, последним регентом хора Храма Христа Спасителя, и знал, что такое гимн. Гимн — это всегда поклонение.
При взгляде на современную музыку надо учитывать значительные переломы в истории. Крупнейший из них связан с Новейшим временем. Его неслыханные трагедии до основания разрушили веру в золотой век впереди. Соответственно и музыка снижала высоту полета. Авангардизм в культуре восстал на всю традицию человечества.
«Вместо вер — в душе электричество, пар»
— Но коррозия в умах, о которой Вы говорите, произошла гораздо раньше. Возьмите эпоху Просвещения, XVIII век — уже тогда были попытки развенчать учение Церкви. Однако в ведущих музыкальных стилях того времени — барокко и классицизме — эта коррозия никак не отражается.
— Коррозия началась, но вначале на уровне философии. А музыка, искусство продолжали традиции человечества. Чудом творились эпохальные стили, обязательные признаки которых — высота и красота.
А XX век особый. Это уже открытое восстание против традиции на всех уровнях жизни, включая религию и искусство. Русский философ Иван Ильин не случайно назвал XIX век веком демонизма, а XX — веком сатанизма. В XIX столетии шло это брожение в умах и душах, но демоническое начало, о котором пишет Ильин, тогда скорее романтизировалось. А двадцатое столетие с самого начала заявило о себе словами Маяковского: «Вместо вер — в душе электричество, пар». Это восстание против всей традиции человечества. Начался массовый отход от веры. Авангард в искусстве XX века нельзя назвать стилем, это — антистиль.
Великие эпохальные стили прошлого небывалой высотой духовных задач притягивали к себе все индивидуальные стили. Антистиль в лице авангардизма, затем постмодернизма, наоборот, словно бы придавливал творчество композиторов. Им приходилось пробиваться к красоте с боем. Как преодолеть авангардистскую интонацию кулака, сбрасывавшего «отсталых» с корабля современности? Шостакович преодолел ее болью за человечество. Прокофьев — ослепительной светоносностью.
— Вы в разных своих интервью часто упоминаете такое понятие, как интонация. А что такое интонация в музыке?
— Мы говорим какие-то слова, а за ними стоит нечто духовное или антидуховное. И в результате прозвучит обязательно то, чем мы живем в самом деле. Интонация — слепок нашего духовного состояния. Мне в Японии однажды надо было объяснять молодым музыкантам, что такое интонация. И пришло в голову сравнение: интонация — как лицо. Лицо — это брови? Глаза? Улыбка? Нет, все вместе. Так и интонации. В ней высота звука, громкость, артикуляция, тембр, звуковедение (вибрация, усиления и ослабления) складываются в бесконечно разнообразные сочетания, мотивированные смыслом. Мы слышим в голосе улыбку, слезы. Воспринимаем даже то, что не можем объяснить, что невозможно физически, но фиксируется распознающими звук программами — например, расхождения или сближение обертонов по высоте. Возглас священника на богослужении, пение монахов — в эти моменты обертоны расширяются, кажется, что звук не от них, а через них — распевный, чистый, исходящий из какой-то иной реальности. А у светских ораторов, в пении светских хоров проскальзывают нотки «жестоковыйной гордыни» (то есть — «жесткошейной»: это когда шея зажата и звук становится металлическим). И обертоны часто сжимаются по высоте. В звуке, в интонации мы как на рентгене. Интонация все тайное делает явным.
— А какова интонация сегодняшнего времени?
— Сегодня мы живем во времена постмодернизма, самого лукавого и скверного эпохального антистиля искусства и жизни. Его интонация — глумливая, ерническая. Понаблюдайте, как сегодня говорят ведущие на радио и ТВ. Сравните, как раньше говорил диктор Левитан. Помните его голос — собранный, глубокий, достойный? А сегодня кажется, что радио и телеведущие просто глумятся, а не сообщают информацию: то ли они говорят серьезно, то ли ерничают, то ли правда, то ли все наоборот.
Человечество всегда искало цельности — Одного, в Котором всё. Теперь модно плодить версии, в которых гибнет желание что-то понять в сущем. Что происходит сейчас в умах, особенно в горячих точках планеты, в Европе, США, у нас? Что в образовании, во всех сферах жизни? Все дробится, все условно, все относительно, формально. Сколько голов — столько умов. Критерием искусства стала эклектика. Термин, ранее имевший негативное значение, в постмодернизме принят как хвалебный.
Выражением лукавого бытия стала вертлявая интонация искусства и жизни. Она учит человека разболтанности. Для чего? Чтобы человек был подготовлен принять антихриста, чтобы в вихре относительности разучился отличать истину от лжи, красоту от безобразия, добро от зла.
Беседовала Инна Волошина
В оформлении использованы иллюстрации Елены Феклистовой