придворная жизнь людовика 14
Как учились плотским утехам, любили, изменяли и страдали французские короли? Историк Мишель Верже-Франчески и искусствовед Анна Моретти написали легкую и увлекательную «Эротическую историю Версаля» — книга на русском вышла в «Издательстве Ивана Лимбаха», сейчас ее можно купить со скидкой. Публикуем фрагмент о молодости Людовика XIV, его уродливой первой любовнице и тайной страсти длиной в тридцать лет.
Лишенный невинности старой шлюхой
Людовик XIV познал радости плотской любви в шестнадцать лет благодаря сорокалетней проститутке, вошедшей в историю с прозвищем Кривая Като.
В замужестве баронесса де Бове, Катрин Белье, уродливая и кривая на один глаз дочь торговца сукном (Мартена Белье) обладает одним-единственным достоинством: похотливостью, проявлению которой способствует попустительство не слишком ревнивого супруга. Он, парижский торговец лентами и тесьмой, был горд называться мужем любимой камеристки Анны Австрийской и снисходительно относился к похождениям жены, своего рода профессиональной целительницы с гостеприимно разведенными бедрами, понаторевшей в искусстве ставить клистиры, каковое весьма ценили.
После того как Людовик лишился невинности, Пьер Бове обнаружил, что к его землям отныне прилагается титул барона, а сам он из скромного торговца модными товарами сделался советником короля.
Довольно скоро осыпанная почестями супружеская чета строит себе особняк — отель де Бове — на улице Сент-Антуан (ныне улица Франсуа-Мирон). С его балкона Анна Австрийская, мать Людовика XIV, 26 августа 1660 года наблюдает торжественный въезд короля в сопровождении молодой королевы, Марии Терезии Испанской, которая, выступая во главе кортежа, открывала для себя столицу своего королевства и свой народ.
Все они стоят на балконе Кривой Като, приветствуя молодую чету: королева, Мазарини — постоянный объект насмешек, поскольку его подозревают (и напрасно) в любовной связи с королевой-матерью, королева Генриетта Французская (сестра почившего Людовика XIII), ее дочь, красавица Генриетта Английская (будущая Мадам, в скором времени она влюбится в короля, своего деверя), виконт де Тюренн, Луиза де Лавальер и камеристка и наперсница королевы-матери баронесса де Бове, которой Людовик будет покровительствовать вплоть до ее смерти в семьдесят шесть лет (1689), — доказательство того, что первый любовный опыт оставил у него, скорее, приятные воспоминания…
Следует отметить, что Като была женщиной многоопытной, если верить Сен-Симону, который описывал ее так: «Особа весьма умная, коварная, любящая риск, она имела большое влияние на королеву-мать и была неизменно любезна и учтива».
Привыкшая жить среди сильных мира сего, Като — уродливая, кривая на один глаз, беззубая и толстогубая, если судить по декоративной маске, украшающей особняк де Бове, была женщиной весьма сведущей в любовных делах и имела множество любовников, среди которых числился даже монсеньор архиепископ Санский.
Избранная Анной Австрийской для посвящения юного Людовика в тайны телесных наслаждений Като с удовольствием принялась за дело, когда королю исполнилось четырнадцать, и достигла цели к его шестнадцатилетию, что принесло ей две тысячи ливров содержания, дарственную на особняк и множество прочих привилегий. Такая щедрость объясняется скорее всего озабоченностью королевы-матери: лишь бы он не походил на Людовика XIII, женившегося в 1615-м и ставшего отцом лишь в 1638 году, — слишком мало его интересовали женщины вообще и плотская любовь в частности.
Кривая Като видела, как Мария Терезия вступает в Париж. Юная королева наивна, инфантильна, серьезна, послушна, не блещет умом, полновата, с массивными скулами. У нее большие голубые глаза, роскошные белокурые волосы, прекрасный цвет лица, она искренне любит короля. Во время бракосочетания Людовик «казался весьма чувствителен к прелестям молодой королевы» (как уверяет мадам де Мотвиль), но после первых месяцев брака не мог долго сопротивляться влечениям своих двадцати трех лет.
Привычка Марии Терезии хлопать в ладоши, вставая с постели, дабы сообщить публике, что этой ночью король удостоил ее своим вниманием и она чрезвычайно этим довольна, скоро наскучила молодому суверену, которому не нравилось, что ему аплодируют, словно жеребцу-производителю.
Луиза де Лавальер: из тени в свет
Луиза де Лавальер настаивает на том, чтобы связь была тайной, ведь король нарушает супружескую верность. Суверен разделяет это ее желание. Она не хочет быть женщиной, потерявшей доброе имя. Он, помимо прочего, опасается Марии Терезии: ей, как и ему, двадцать три года, и она очень ревнива. Королева, плохо владевшая французским языком, с ужасным испанским акцентом называет своих соперниц «шлухами». Людовик XIV боится упреков матери, Анны Австрийской, тети Марии Терезии. Желая сохранить связь в тайне, он предпринимает многочисленные меры предосторожности.
Поначалу любовники украдкой встречаются в доме графа де Сент-Эньяна, настоящего шевалье из рыцарских романов, который при необходимости мог писать «на старинном языке», но затем переносят свидания в Версаль, в небольшой охотничий домик, построенный Людовиком XIII: там они чувствуют себя свободнее.
В дополнениях к дневнику Данжо Сен-Симон пишет: «Поначалу, когда король влюбился в госпожу де Лавальер и эта связь перестала быть тайной, двор размещался в Сен-Жермен-ан-Ле, а Версаль оставался в том же состоянии — или почти в том же, — в каком оставил его Людовик XIII, то есть в весьма плачевном. Король ездил туда один—два раза в неделю с очень небольшим сопровождением, чтобы провести какое-то время с госпожой де Лавальер; он придумал одежду, расшитую особым образом, которую велел носить дюжине особо приближенных, коим дозволялось сопровождать его в частных поездках в Версаль». В 1666 году Великая Мадемуазель, герцогиня Монпансье, рассказывает в мемуарах: «Мы часто ездили в Версаль. Никто не имел права следовать за королем без его приказа. Это дозволение было своего рода знаком отличия, который интриговал весь двор».
Ради госпожи де Лавальер король обустраивает сады, продолжая дело отца. Он велит начать землемерные работы, скупает новые участки, присоединяет к своим владениям деревушки Трианон, Шуази-о-Беф, приобретает сеньории Вивье и Ла-Буасьер и строит на этих землях зверинец (зверинцы — наследие другого великого обольстителя, Франциска I, который привозил из Африки и Америки львов и львиц. Даже папа Климент VII Медичи преподнес ему в дар льва по случаю марсельской свадьбы его сына, будущего короля Генриха II).
Иногда король принимает двор в отцовском парке и с горделивой радостью выставляет напоказ свою любовь. Но по окончании праздника Людовик желает остаться с Луизой наедине.
Придворные начинают разделять пристрастие короля к этому «жалкому» Версальскому замку. Устав проводить ночь в каретах, некоторые из них, самые проницательные и дальновидные, принимаются строить поблизости собственные особняки.
Замок растет и обустраивается благодаря усилиям молодого короля, желающего пленить возлюбленную: балкон с узорными золочеными решетками напоминает тот, на котором стояла Джульетта, внимая признаниям Ромео. Во дворе на консолях установлены фигурки подглядывающих, словно эти мраморные головки с застывшими глазами сумеют сохранить тайну лучше, чем многочисленные придворные. Шарль Эврар и Ноэль Куапель приступают к оформлению первых апартаментов, ведь с наступлением холодов придется оставить сады и рощи, и любовным утехам потребуются большая кровать с балдахином и огонь в камине. Луи Лево проектирует кухни.
Любовь Людовика к Луизе была настоящей, искренней. И нет ничего странного в том, что довольно скоро их тайна, столь ревностно хранимая, стала тайной всего двора, почтительного, восхищенного, понимающего.
И только Мария Терезия — как всегда в подобных случаях, — похоже, оставалась в неведении. Но одна добрая душа открыла королеве глаза.
Впрочем, Луиза была не первой любовницей двадцатитрехлетнего Людовика XIV. Племянница Мазарини, Олимпия Манчини, отдалась ему немного раньше. Выйдя замуж и став графиней де Суассон, она оставалась любовницей короля, и тот продолжал наносить ей довольно частые визиты, пока не оставил девушку ради ее же сестры Марии Манчини, будущей принцессы Колонна. Раздосадованная Олимпия решилась написать королеве, дабы известить ее об измене, взяв в сообщники графа де Гиша и своего нового возлюбленного, маркиза де Варда. Но письмо попало не в руки ее королевского величества, а к мадемуазель де Лавальер — она хоть и была незамужней девушкой, а может, именно потому, предпочла спрятать «свой позор» — она беременна — в монастыре Шайо. Это случилось однажды вечером 1662 года.
Всехристианнейший король, Священный король, обладающий этим полусветским-полурелигиозным титулом, совсем недавно, в 1660 году соединенный перед лицом Бога священными узами брака с дочерью своего дяди, католического короля, Людовик седлает коня и во весь опор мчится в монастырь Шайо. Никогда прежде страсть его не была столь велика.
Людовик ведет двойную игру. Его тайна раскрыта. Весь двор знает о восемнадцатилетней Луизе, любовнице короля. 1 ноября 1661 года королева производит на свет первенца, и в честь рождения дофина устраивается празднование — Карусель, красочное конное представление. На самом деле праздник посвящен Луизе. Она беременна, но вынуждена скрывать свое положение и рожает в Париже. У нее тоже сын. Но не дофин, бастард, сын неизвестного отца. Через пять дней после родов Луиза появляется на полуночной мессе в присутствии двора, чтобы скрыть появление на свет незаконнорожденного ребенка. Мальчика поручают Кольберу, который тайком крестит его, а госпожа Кольбер — тоже без огласки — воспитывает. Словно стыдясь того, что появился на свет, Шарль предпочел покинуть этот мир в раннем детстве, в возрасте трех лет (1663–1666).
В мае 1664 года в Версале устраивается пышное празднество — «Удовольствия чарующего островка». Первый из знаменитых дивертисментов, которыми славилось правление Людовика XIV. Версаль превращается в декорацию к сказке.
Посреди большого водоема, будущего бассейна Аполлона, воздвигнут плавучий дворец волшебницы Альцесты. За этим праздником последовали другие, прославляющие молодость, рыцарство, спортивный дух; на одном из них Людовик появляется в образе Аполлона, в костюме из золотой ткани, в маске с изображением солнца («Балет ночи», 1653).
По официальной версии празднество посвящено матери короля Анне Австрийской и его супруге Марии Терезии. То есть это семейный праздник, который должен превозносить священные узы: узы, освященные Церковью — крещение и бракосочетание Людовика. В действительности праздник гораздо более «языческий», поскольку предназначен — пока еще втайне — для Луизы, но чувства невозможно таить слишком долго, и вскоре мадемуазель де Лавальер становится официальной фавориткой.
7 января 1665 года у нее родился еще один ребенок — Филипп (он тоже умер во младенчестве), а потом третий — Людовик (27 декабря 1665 — 15 июля 1666). 2 октября 1666 года она производит на свет Марию-Анну, мадемуазель де Блуа (1666–1739) — это первый ее ребенок, которого король решил узаконить. 2 октября 1667 года рождается пятый, Людовик, граф де Вермандуа, — король официально признает сына; в 1669 году он получает титул первого адмирала Франции.
Известный художник Пьер Миньяр засвидетельствовал эту связь: Луиза изображена с обоими детьми, признанными королем, — Марией-Анной, будущей принцессой де Конти (в 1680 году, в четырнадцать лет, она вышла замуж за Луи-Армана де Бурбона, принца крови) и адмиралом де Вермандуа.
Луиза торжествует: узаконение двоих ее детей в каком-то смысле делает законной в глазах придворных и ее.
Кроме того, после рождения мадемуазель де Блуа король даровал Луизе земли Вожур, вскоре возведенные ради нее в ранг герцогства Лавальер. Теперь она, как и все герцогини, получила право сидеть в присутствии королевы, после того как преклонит перед нею колени.
Двор и придворная система
Двор и придворная система
С окончательным водворением королевского правительства в Версале исчезает та легкая, галантная, игривая, богемная и даже немного безумная атмосфера, что царила при французском дворе в шестидесятых годах XVII века, когда придворное общество переезжало из замка в замок или сопровождало короля на войне. Меняется время — изменяется стиль. Отныне все подчиняется строгому уставу, двором правит порядок. Придворное общество — это прекрасно отлаженный механизм, в котором четко определены обязанности и роли каждого.
Час подъема короля
Покоряется строгому графику и сам Людовик XIV. В половине восьмого утра его будит главный камердинер. Пока в спальню входят первый медик и первый хирург, слуги открывают портьеры, меняют сорочку короля и подают ему чашу со святой водой. Далее — время «первого приема», или «малого подъема»: в покои короля позволено войти обер-камергеру, первому камер-юнкеру, главному гардеробмейстеру, гардеробмейстеру, первому камердинеру и нескольким привилегированным дворянам. Король умывает руки со спиртом, молится, встает, натягивает льняную рубашку и широкий халат и садится в свое кресло. Цирюльник прилаживает короткий парик «a la brigadiere» и раз в два дня бреет короля. В это же время Людовику сообщают первые новости.
За этим церемониалом следует «второй прием»: в комнату проникают ординарный медик и хирург, затем появляется главный аптекарь, казначейский контролер, парламентские докладчики, кабинетные секретари и дворяне, владеющие «должностным патентом», который дает им право входить к Его Величеству, когда он сидит на стульчаке.
«Большой подъем» начинается с «входа в комнату». Присутствующих на утреннем приеме может быть около сотни: герцоги и пэры, кардиналы, послы, маршалы Франции, министры и государственные секретари. Король надевает сорочку с широкими рукавами, чулки, куртку; далее следуют перевязь, голубая лента ордена Святого Духа и камзол. Затем монарх преклоняет колени на скамейке для молитвы, после чего окружающие удаляются.
День короля
Право сопровождать короля в его рабочий кабинет, где он «отдает приказы», дано немногим. Между девятью и десятью часами Людовик присутствует на мессе в королевской часовне. К нему еще можно обратиться, когда он направляется на мессу или возвращается с нее, однако перед этим следует предупредить капитана охраны. Затем начинается Совет, по завершении которого король принимает послов. В час дня — обед. Во второй половине дня Людовик отправляется на охоту или совершает прогулки. Вечерняя молитва с явлением святых даров длится с пяти часов вечера до шести, в зависимости от времени года. В «дни апартаментов» король развлекается в обществе придворных до позднего ужина, назначенного на десять часов. Вечер проходит в семейном кругу в его кабинете и заканчивается церемонией отхода ко сну. На следующее утро все начинается снова…
Ранг и этикет
Преимущество этикета в том, что он может определить ранг каждого и, введя «кодекс рангов», придать большое значение иерархическому положению придворных, что крайне необходимо в рамках сословного общества. Конечно, этикет превращает жизнь короля в череду ритуалов и церемоний, но это постоянное принуждение, как это ни парадоксально, предоставляет ему свободу: так, король может удалить надоедливого собеседника или уклониться от чересчур настойчивого просителя. Правило, запрещающее кому бы то ни было обращаться к королю первым, оставляет Людовику право самому выбирать собеседника и общаться с тем, с кем он пожелает. На первый взгляд, кодекс рангов кажется смешным и незначительным. В действительности же все эти правила не что иное, как система изощренных политических предписаний. Так, сидеть в присутствии короля могут немногие: законнорожденные королевские дети (Великий Дофин и его дети, Месье, брат короля), дети Гастона Орлеанского и Месье, принцессы крови, иностранные принцессы и герцогини. Принцам крови, герцогам и пэрам этого права не дано. Во время публичных аудиенций открывают одну створку двери или две, в зависимости от ранга входящего. Принцессы и герцогини, проводящие время в обществе королевы, имеют право на знаменитый табурет. Во время торжественных заседаний парламента принцы крови занимают соответствующие скамьи, пересекая зал Большой Палаты по диагонали; герцоги и пэры должны идти вдоль стен…
Для большинства придворных нет большей чести, чем жить подле короля, подобно его «слуге». «Я охотно разорился бы, чтобы стать им, — говорит маршал Люксембургский, — я бы продал, как барон де Лакрасс, свой последний арпан земли». Бюсси-Рабютен, находясь в ссылке, жестоко страдает. «Да, сир, — пишет он, — я люблю вас больше, чем весь мир, и если бы я не любил Его Величество больше, чем самого Бога, возможно, со мной не произошли бы все эти несчастья».
Зависть двора
Этикет пробуждает зависть и тщеславие, усиленные еще и тем, что при дворе нет ничего незыблемого. Придворные стремятся сблизиться с теми, кто выше по рангу, и отличаться от тех, кто стоит на ступеньке ниже. Так, принцы крови стремятся занять положение, какое занимают при дворе члены королевской семьи, и воюют с герцогами и пэрами, которые, в свою очередь, хотят оказаться на месте принцев крови. Эти маленькие «приоритетные» войны заставляют позабыть о кровавых битвах Фронды.
Политика «мелочей»
В «придворных войнах» король берет на себя роль третейского судьи: он улаживает ссоры, порожденные этикетом, регламентирует непредвиденные случаи, предписывает правила. Чтобы установить свою власть «мирным путем» и контролировать механизм двора, он жалует пенсии, вознаграждения, подарки к Новому году, он дает свое согласие на покупку или продажу должностей, доверяет административные, дипломатические или военные поручения… Говоря словами Сен-Симона, Людовик пускает в ход «химеры», «мелочи», посредством которых он легко играет на самолюбии, зависти или честолюбии своих подчиненных: это может быть право присутствовать в спальне короля на утреннем приеме, право держать сорочку или подсвечник, заходить за стойку королевской кровати, быть приглашенным в Марли… Порой этим «пустячком» может быть улыбка короля, его любезное слово или даже взгляд.
Сен-Симон, свидетель своего времени (1675-1755)
Сын фаворита Людовика XIII, Луи де Рувруа, герцог де Сен-Симон, сделавший короткую военную карьеру, в 1695 году женится на дочери маршала де Лоржа. Придворный, отличающийся живым умом, тонкий и проницательный наблюдатель, приверженец этикета, Сен-Симон защищает права герцогов и пэров. Благодаря герцогу Орлеанскому он делает политическую карьеру во времена регентства, будучи членом Совета регентства и послом в Мадриде. В последние, годы жизни, с 1739 по 1750 год, используя свои заметки и «Дневник» Данжо, Сен-Симон издает «Мемуары», документальная ценность которых не знает равных: под его пером оживает замкнутый, персональный мир героев двора Людовика XIV. Фанатик системы рангов, тоскующий по временам монархов, окруженных крупными вассалами, он часто несправедлив по отношению к Людовику и его окружению. С его ненавистью к королю может сравниться лишь едкость герцогини Орлеанской, однако его свидетельства, богатые, точные, полные красок, бесценны. Оригинальный, живой стиль Сен-Симона, его яркий и образный язык по праву возводят автора «Мемуаров» в ранг гениев французской словесности.
Культ короля
В отличие от Эскуриала, огромного дворца Филиппа II Испанского, Версаль не был выстроен вокруг своей часовни: она меняла расположение множество раз. Последняя версальская часовня, созданная Жюлем Ардуэноммансаром, появилась в период 1689-1710 годов. Тем не менее под лоском ханжества, царящего главным образом среди придворных, можно разглядеть начавшуюся секуляризацию власти. Кто при дворе еще верит в «чудотворные» свойства короля, который каждый год неукоснительно выполняет свои обязанности «чудотворца», прикасаясь к больным золотухой?
Однако до отказа от сакрального еще далеко! На самом деле объектом поклонения становится персона самого короля! Он — великий жрец божественного таинства, которому верные слуги воскуряют фимиам льстивых речей. Наисправедливейший судья Людовик вознаграждает и наказывает, подобно всемогущему богу. Никогда еще обожествление монархии, в котором принимает участие и духовенство во главе с Боссюэ, не заходило столь далеко. Королевское ложе превращается чуть ли не в церковный алтарь: у него останавливаются даже в отсутствие короля, дабы поклониться ему, подобно тому как склоняются перед святыми дарами… Все эти правила и церемонии суть явное проявление королевского величия.
В апреле 1702 года Сен-Симон, недовольный тем, что его не повысили в чине (ему была обещана должность бригадного генерала), увольняется из армии «по состоянию здоровья». Людовик XIV этим крайне недоволен. «Ну что ж, сударь, — слышит от него Шамийяр, — вот и еще один человек покинул нас!» В свою очередь, когда Маленький герцог участвует, как обычно, в церемонии отхода ко сну, король впервые за все это время велит ему держать канделябр. Великолепный жест! Королевская милость, вызвавшая зависть двора, в действительности была немым упреком…
Придворные
Быть придворным — дело непростое. Завидующий, наблюдающий, человек при дворе должен постоянно бороться, чтобы избежать западни, удержаться в своем положении и сохранить благорасположение короля. В дворцовых джунглях, где царит дух интриг и соперничества, ударов ниже пояса предостаточно. Угроза забвения или утраты королевской благосклонности вынуждает придворного разрабатывать настоящие стратегии ради того, чтобы снискать взгляд Его Величества, его фаворитки или одного из министров. В подобном соревновании невозможно победить, не будучи бдительным: придворному следует быть в курсе всех событий и кулуарных сплетен, ему нужно вступать в союз с могущественными людьми и аккуратно избегать тех, кто впал в немилость. «Воздержитесь от общения с госпожой де Монтеспан или госпожой Лозен, — пишет осторожная госпожа де Ментенон своему брату, — в противном случае о вас скажут, что вы ищете знакомства с „недовольными»». Помимо этого, придворный должен уметь владеть собой: это единственное средство сохранить власть над другими.
Жизнь при дворе вынуждает всех, кто хочет удержать свой статус, входить в излишние расходы: частный особняк, кареты, лошади, великолепные туалеты, слуги — ради всего этого приходится влезать в долги, пускать в ход все свои средства и постоянно хлопотать о пенсиях и милостях, лишь усиливающих зависимость придворного от своего правителя.
«Одомашненное» дворянство
Придворный быстро усваивает золотое правило двора: чтобы быть, нужно блистать — чтобы блистать, нужно иметь — чтобы иметь, нужно нравиться! Установив придворную иерархию дворянства, «подневольного по доброй воле», Людовик XIV «одомашнил» его, лишив его представителей политической автономии. Во время его правления двор становится эффективной системой надзора за великими мира сего. После помилования принц Конде, отказавшись от своих честолюбивых амбиций, верно служит своему хозяину. Его сын Анри Жюль, большой ходатай, томится в ожидании королевского приема наравне с другими придворными. Однако в Шантийи у этого семейства есть собственный, довольно эклектичный двор, сторонящийся версальского общества, и Конде дарует милости своим собственным сотрапезникам. Впрочем, высшая знать пользуется львиной долей налогового капитала, который по-прежнему служит финансовой опорой монархии, и не упускает своего при распределении доходов, поступающих из провинций. Разумеется, версальский двор привлекает к себе не всю знать. Принимая во внимание систему «проживания в течение трех месяцев», двор в лучшем случае принимает в своих стенах от восьми до десяти тысяч дворян, то есть 4-5% членов второго сословия. Три тысячи дворян живут в замках, другие обитают в городах. Провинциальная знать понимает, что ей необходимо как можно скорее привить себе вкусы и нравы столичного двора. Правила хорошего тона и хорошего вкуса, введенные дворцом Солнца, постепенно распространяются среди дворянских слоев королевства.
Читайте также
Юный Иван IV и придворная борьба
Юный Иван IV и придворная борьба После смерти правительницы Елены Глинской при дворе началась отчаянная борьба за власть. Первое, что сделали влиятельные бояре, Шуйские и Бельские, – схватили фаворита Елены, Ивана Овчину-Телепнева-Оболенского, посадили его под замок в
Придворная культура
Придворная культура Ришер оставил нам отчет, причем, возможно, стенографический, об одном диспуте, который Герберт вел с ученым Отрихом в присутствии Оттона II. Речь шла о том, чтобы решить, являются ли математика и физика равными по значимости дисциплинами или вторая
Императорская придворная певческая капелла
Императорская придворная певческая капелла Один из наиболее протяженных сквозных участков между Мойкой и Большой Конюшенной улицей с четырьмя проходными дворами выходит к излучине старого водоема к Певческому мосту. В этой точке русло реки Мьи располагалось на самом
4.3.18. «Дом храбрых» и Рыбарица внутри Иерусалимской стены — это двор Хобро, Оружейный двор и Тимофеевская (Рыбная) башня в Московском Кремле
4.3.18. «Дом храбрых» и Рыбарица внутри Иерусалимской стены — это двор Хобро, Оружейный двор и Тимофеевская (Рыбная) башня в Московском Кремле Следуя описанию Библии, мы продолжаем двигаться вдоль стены, внутри Иерусалимской крепости. ПОСЛЕ Гробниц Давидовых книга Неемии
Княжий двор и «двор теремный»
Княжий двор и «двор теремный» Игорю в Киеве принадлежал «двор княж». Но здесь он, видимо, останавливался только во время наездов в город. Княжеский замок («двор теремный») находился за пределами Киева, «вне града». Эта постройка была необычным явлением для Восточной
Придворная поэзия
Придворная поэзия Царь Алексей Михайлович помимо любви к чинной красоте отличался еще и любознательностью. Увидев однажды нечто новое и интересное, он тотчас же загорался желанием иметь при своем дворе нечто подобное. Во время русско-польской войны, в 1656 году, царю, во
4.18. «Дом Храбрых» и Рыбарица внутри Иерусалимской стены — это Двор Хобро, Оружейный Двор и Тимофеевская, то есть Рыбная башня в московском Кремле
4.18. «Дом Храбрых» и Рыбарица внутри Иерусалимской стены — это Двор Хобро, Оружейный Двор и Тимофеевская, то есть Рыбная башня в московском Кремле Следуя описанию Библии, продолжаем двигаться вдоль стены, внутри Иерусалимской крепости. После Гробниц Давидовых книга
5.1. Придворная культура
5.1. Придворная культура Во времена, когда король Сигизмунд вступал на венгерский трон, главным центром культуры, как и при Анжуйской династии, все еще был королевский двор. В первой половине XV в. культура по-прежнему находилась под весьма сильным влиянием христианского