повседневная жизнь сестрички маи
Артём Зайценбергов 
Мужчина начинает толстеть, если живёт полной жизнью
(С)Илья Мэддисон
Женщины: плохо с ними и без них
(C) Артём Зайцев
Человек XXI века – это язычник: в нем нет внутреннего света, он много разрушает и мало создает, и, главное, он не чувствует в своей жизни присутствия Бога.
(С)Дэвид Боуи.
Из человека можно сделать хохла, но сделать хохла из человека, никогда. (С)Фридрих Ницше
Буржуазия — это заслуженное дворянство.
(С)Макс Штирнер
Кроме меня для меня ничего нет.
(С)Макс Штирнер
Неравенство людей — это настолько очевидная вещь, что не хочется тратить слова на ее доказательство: для того, чтобы понять это, надо лишь раскрыть глаза.
(С)Юлиус Эвола
Современный мир есть не что иное, как отрицание традиционной и сверх-человеческой истины.
(С)Рене Генон
На всем Западе существует только два типа людей, ценность каждого из которых вызывает большие сомнения. К первому типу относятся закоренелые идиоты, которые всерьез принимают громкие лозунги и верят в свою «цивилизаторскую миссию», вообще не замечая того, до какой степени материалистического варварства они сами докатились. Ко второму же типу принадлежат коварные мерзавцы, пользующиеся общим умственным вырождением большинства, чтобы потворствовать своим грязным инстинктам насилия и своекорыстия.
(С)Рене Генон
Манга Повседневная жизнь с девушкой-монстром | Daily Life With A Monster Girl | Monster Musume no Iru Nichijou
Если не работает, попробуйте выключить AdBlock
Вы должны быть зарегистрированы для использования закладок
Информация о манге
Томов: 17, выпуск продолжается
Издательство: Tokuma Shoten
Если ты сражаешься против плохишей, то можешь делать с ними все, что захочешь.
— Она ведь ничего плохого не сделала!
— Но ведь все так делают!
Задавайте вопросы, обсуждайте героя, конкретные детали
Интересные факты
Один учёный создал необычных существ – гибридов человека и животного, и богачи ставят ставки на исход их поединков. Случайные знакомые просят студента колледжа Номота Юю покатать их по городу, и ближе к вечеру он узнает, что они просто хотели подобрать и изнасиловать девушку. Девушка, которую они похищают, оказывается “гибридом” по имени Хитоми, и она убивает всех, кроме Юи. Хитоми – гибрид медоеда (лысый барсук), который был назван самым бесстрашным из всех животных. Теперь Хитоми остаётся с Юи, для его защиты!
Смертельный укус – это нелегальные дуэли между гибридами.
Один зверь, который не знает страха будет бороться в этом животном мире, полном страха и безумия.
В манге немало расчленёнки, крови, кишок и много другого. Не советуем читать её беременным, людям с больным сердцем, слабонервным и прочим впечатлительным людям.
Повседневная жизнь старшеклассника Тобио Икусэ перевернулась с ног на голову. Во время кораблекрушения пропали его одноклассники. На него же самого напал монстр «Уцусэми». Когда Тобио уже был на волоске от смерти, его спасла красавица по имени Нацумэ.
«Не объединишься ли с нами? Ради спасения своей подруги».
Обретя благодаря полученному от нее «яйцу» сильнейшего щенка, способного разрезать что угодно, Тобио вместе с красоткой-волшебницей Лавинией, парнишкой с синдромом восьмиклассника – Вали – и другими товарищами ринулся в бой против Уцусэми. Все ради одного – вернуть утраченное.
События, происходящие за несколько лет до того, как Хедо Иссей стал демоном. Приквел к «High School DxD», повествующий о лидере команды «Слэшдог» Тобио Икусэ.
Перевод 8 Ответить Обсудить перевод.
Жаль 
очень, очень интерестно что дальше.
Беречь и лечить. История сестёр милосердия
Образ медсестры, юной «сестрички», которая спешит на помощь раненому солдату, рискуя собственной жизнью, встречается и на картинах, и в песнях, и в стихах, посвященных не одной войне. Кажется, эти помощницы-героини были с солдатами всегда. На самом деле институт сестер милосердия появился только в позапрошлом веке. Об истории тех, кто помогал врачам и солдатам в России и за рубежом, в нашем обзоре ко Всемирному дню медицинской сестры — 12 мая.
«Долгий век»
«Это был грустный, полный драматических событий и гениальный век. Грустный, если думать об уродливости повседневной жизни в нем; драматический, если помнить о череде потрясавших его восстаний и войн; гениальный, если иметь в виду научно-технический и даже социальный прогресс, ознаменовавший данное столетие».
Грусть, драматизм и гениальность — все это черты XIX века. Слова выдающегося французского историка Фернана Броделя прекрасно характеризуют это время — столь далекое и одновременно близкое для нас. Уже не осталось тех, кто бы помнил защитников батареи Раевского, послание Белинского к Гоголю или церемонию закладки Великого Сибирского пути. И все же «долгий век», как еще называют XIX столетие, оставил для своих «потомков» огромное наследие: парламентские республики и национальные идеи, железные дороги и телеграф, гуманитарные науки и новые формы рыночных отношений. Именно XIX век, каким бы странным и удивительным он ни казался, открыл привычные нам понятия и формы познания.
Как так случилось? Как война могла дать миру тех, кто призван сохранять и беречь жизнь людей? И как именно XIX век стал отправной точкой сестринского дела? Прежде чем ответить на эти вопросы, углубимся чуть дальше в историю.
Рождение сестринского дела
В 1581 г. в одной из деревень на юге Франции родился человек, которому было суждено стать провозвестником сестер милосердия. Винсент (Викентий) де Поль происходил из бедной крестьянской семьи. Последнее, впрочем, не помешало Винсенту пойти по пути служителя Церкви. В то время религиозные основы по-прежнему оставались связующим звеном между разными слоями общества.
Понимая, что значит жить в бедности, Винсент постоянно призывал прихожан к милосердию и помощи страждущим. Поворотным моментом в его жизни стал 1617 г. На проповеди у священника оказались две женщины, которые до этого, что называется, жили в «праздности». Восхитившись словами служителя Церкви, они решили посвятить свою жизнь помощи бедным.
Сестринское дело в России
Со временем подобные общины начали появляться и в других странах. Не была исключением и Россия. В начале XIX столетия при Воспитательных домах Москвы и Санкт-Петербурга стали создаваться Вдовьи дома. Задачи сердобольных вдов, как называли современники служительниц этих домов, были схожи с сестринским делом: вдовы отправлялись в больницы и частные дома, дабы заботиться о больных.
Вскоре стало понятно: помощь страждущим требовалась на постоянной основе. Следствием этого стало создание в 1844 г. первой общины сестер милосердия. Ее основательницей стала Александра Николаевна — младшая дочь императора Николая I. Доброта великой княгини спасла многих больных, но не уберегла ее саму. В этом же году Александра Николаевна скончалась от «чахотки», ныне известной как туберкулез. Ей было всего 19 лет.
Созданная в Петербурге община позже получила название Свято-Троицкой. В задачи сестер, как и прежде, входили дежурство в квартирах, больницах, а также прием страждущих в самой общине. Однако обычного ухода за больными, привычных знаний лечебных процедур и санитарно-гигиенических условий оказывалось недостаточно. Требовалась совершенно новая подготовка сестер милосердия. И у этой подготовки были свои предпосылки.
Наука и медицина
В XIX столетии христианское милосердие сестер стало постепенно совмещаться с достижениями науки. Последнее было бы невозможным без радикальных изменений в системе образования. Символом этих перемен стало открытие в 1810 г. Берлинского университета под руководством Вильгельма фон Гумбольдта. Отныне университет был не только «хранителем» знания. Его сотрудники и студенты стремились познавать окружающий их мир. Сам же «долгий век» прошел под лозунгами женской эмансипации. Образование постепенно становилось доступным не только мужчинам, но и женщинам.
Следствием научной экспансии стало распространение западной медицины. Новые и, что самое главное, эффективные виды лечения заменяли собой традиционные, а простой уход за больными все чаще требовал профессиональной подготовки. Медицина проникала во все сферы жизни: складывалось новое санитарное законодательство, запрещающее торговлю испорченными продуктами и следившее за чистотой воды и воздуха. Наконец, гигиена утверждалась как самостоятельная область знания, требующая к себе особого внимания.
К середине XIX в. сестринское дело во всем мире перестало быть простой формой милосердия, каковым оно было со времен Винсента де Поля. Знания и навыки сестер могли использоваться в разных случаях: от попечения за бедными до помощи раненым на полях сражений. Последнее и сыграло наиважнейшую роль в появлении нового института. Чтобы вывести сестринское дело на «новый уровень», требовалось событие мирового масштаба.
Крымская война
Таким событием и стала Крымская кампания (1853–1856). Алексис Трубецкой — французский историк, потомок русских эмигрантов — давал такое определение этому событию: «немного найдется войн в человеческой истории, которые могли бы сравниться с Крымской по неясности цели и числу нежелательных последствий». Как видно, даже историки порой вынуждены были разводить руками, говоря о сути этой войны. И все же этот конфликт стал поистине уникальным для своего времени.
Крымская война известна Синопским боем, героической обороной Севастополя и Петропавловска, а также тяжелым для России Парижским договором. Однако это событие примечательно и другими моментами. Кампания в Крыму дала миру военных фотографов и корреспондентов. Именно здесь тесные ряды солдат на поле боя оказались заменены гибкими построениями и окопами. Наконец, в этом конфликте участвовали три самые могущественные империи своего времени — Российская, Британская, Французская.
Эта война унесла жизни почти 500 тысяч человек. Половина из них оказалась на счету русской армии. Еще в самом начале участники конфликта стали осознавать, что исход войны зависел не только от совершенного вооружения и продуманных тактических действий. Важно было и то, смогут ли раненые бойцы получить быструю и качественную медицинскую помощь. Усилий одних врачей было явно недостаточно.
Флоренс Найтингейл
В западной традиции начало профессионального сестринского дела принято связывать с англичанкой Флоренс Найтингейл (1820–1910). Свое необычное имя Флоренс получила благодаря Флоренции — городу цветов, в котором и родилась во время заграничной поездки своих родителей. Флоренс происходила из семьи аристократов, получила хорошее образование — знала греческий и латынь, была введена в высший свет, включая двор королевы Виктории.
Тем удивительнее для родителей Флоренс было желание девушки посвятить свою жизнь уходу за больными. В 1851 г. она отправляется в Кайзерверт (современная Германия), где пастор Теодор Флиднер основал общину сестер милосердия. Именно здесь Флоренс предложила создать целую систему по уходу и лечению больных.
О трудах сестры вскоре стало известно английскому правительству. 15 октября 1854 г. — в самый разгар Крымской кампании — секретарь по вопросам войны Великобритании Сидни Герберт отправил Флоренс письмо. Послание было предельно ясно: английской армии не хватало ухода за ранеными. Однако сестер в распоряжении английской подданной оказалось не так много. Флоренс вынуждена была просить помощи у общины Винсента де Поля.
По прибытии в военный госпиталь, Флоренс сразу же взялась за дело: вооружила сестер метлами и швабрами, снабдила раненых бельем и посудой, наладила приготовление пищи. Смрад и грязь в госпиталях сменились чистотой и уходом за больными. Смертность уменьшилась. Флоренс, обладавшая к тому же прекрасными математическими способностями, собирала статистику ранений и смертей в бою и в госпиталях. Уже после войны эта статистика была положена в основу санитарной реформы, а сама Флоренс стала первой женщиной Британии, получившей орден «За заслуги». В 1912 г. — спустя два года после смерти Флоренс Найтингейл, ее именем была названа медаль — высшая награда для сестер милосердия во всем мире.
Бакунина и Пирогов
Свои герои были и среди русских сестер. В историю вошли имена Дарьи Михайловой (Даша Севастопольская), Марии Меркуровой, Александры Стахович, Екатерины Хитрово. Но более всего примечательна судьба другой сестры милосердия — Екатерины Бакуниной (1810–1894).
Удивительно, насколько история Екатерины Михайловны Бакуниной схожа с историей Флоренс Найтингейл. Как и английская сестра, Екатерина происходила из аристократической семьи. Ее отец состоял на должности петербургского губернатора, а мать происходила из рода Голенищевых-Кутузовых, что делало Екатерину родственницей известного русского полководца — героя войны 1812 г.
Как и Флоренс, Екатерина получила превосходное образование. Росла в атмосфере музыки, поэзии и живописи. В доме Бакуниных гостили выдающиеся русские художники — Карл Брюллов и Александр Иванов. Знакомство с творческими профессиями отразилось на будущем сестер Екатерины: старшая — Евдокия — стала художницей, а младшая — Прасковья — поэтессой.
Тем более неожиданным стало желание Бакуниной, не имевшей до того медицинского опыта, вступить в ряды Крестовоздвиженской общины. Эта община была создана в самый разгар Крымской войны — осенью 1854 г., когда необходимость сестринского дела стала свершившимся фактом. Создателем общины стала великая княгиня Елена Павловна. Вдова Михаила Павловича — младшего брата Николая I, после смерти мужа посвятила свою жизнь помощи страждущим. Руководителем общины стал выдающийся отечественный хирург — Николай Иванович Пирогов (1810–1881).
Жизнь Пирогова была полна знаменательных событий и свершений. Достаточно упомянуть лишь несколько заслуг известного врача: один из открывателей эфирного наркоза, создатель анатомического атласа, основоположник военно-полевой хирургии. Последнее стало свершившимся фактом именно в период Севастопольской обороны.
Личность Пирогова пользовалась огромным авторитетом среди защитников города. Об этом свидетельствует и любопытная история. Однажды на перевязочный пункт солдаты принесли своего товарища. Один доктор, увидев это, замахал руками: «Куда несете? Ведь видите, что он без головы». На замечание последовал ответ: «Ничего, ваше благородие, голову несут за нами; господин Пирогов как-нибудь привяжет, авось еще пригодится наш брат-солдат!».
На войну!
Николай Иванович Пирогов оказался в Крыму в ноябре 1854 г. Вскоре за своим руководителем последовали и сестры милосердия. В обществе по этому поводу царили критические настроения: насколько гуманно было посылать сестер на поле брани? Все же война — не женское дело.
Первое отделение состояло лишь из 28 сестер во главе с Александрой Стахович. А между тем в одном Севастополе число раненых приближалось уже к десяти тысячам. Небольшая община не могла выдержать столь тяжелый труд. Сил явно не хватало. Однако вскоре на помощь прибыли те, с кого и начинался сестринский труд — сердобольные вдовы Москвы и Санкт-Петербурга.
Еще в Симферополе Пирогов разделил сестер на три разряда: перевязывающих, аптекарей и хозяек. Все занимались своим делом: первые — помогали врачам; вторые — раздавали лекарства; третьи — следили за чистотой в госпиталях и содержанием больных. Разделение по профессиональному признаку быстро дало о себе знать. Сестры эффективно и четко выполняли свои обязанности.
Забота о больных приводила и к весьма комичным ситуациям. Так, один солдат оказался не доволен тем, что ему не давали никаких лекарств. На замечание сестры, что доктор ничего не прописал, раненый боец начал жаловаться Пирогову. Сестре оставалось лишь пойти на хитрость: поить солдата водой с сахаром. «Новая душа в меня вселилась» — отметил боец и начал быстро поправляться.
В Севастополе
Севастополь за свою неприступность был прозван европейской печатью «Русской Троей». Именно здесь, под градом пуль и снарядов, сестры столкнулись с самыми суровыми испытаниями. Под руководством Пирогова им удавалось быстро привыкнуть к госпитальному порядку. По воспоминаниям врача Ульрихсона, сестры «так наметались и пригляделись» к операциям, что при необходимости могли сами проводить ампутации. Женский труд использовался везде: на поле боя, в госпиталях, в Гущином доме. В последнем сестры ухаживали за теми, кому можно было помочь лишь напутственным словом. То было место для смертельно раненых.
Слова Пирогова ярко иллюстрируют один из дней жизни госпиталя: «Двери зала ежеминутно отворялись и затворялись. Вносили и выносили раненых по команде: на стол, на койку. В боковой довольно обширной комнате (операционной), на трех столах, кровь лилась при производстве операций. Матрос Пашкевич, отличавшийся искусством прижимать артерии при ампутациях, едва успевал следовать призыву врачей, переходя от одного стола к другому. Бакунина постоянно присутствовала в этой комнате, готовая следовать на призыв врачей».
Авторитет Пирогова, усердный труд врачей и сестер не всегда могли исправить ситуацию. Крымская война отличалась большим числом потерь и распространением эпидемий. В госпиталях свирепствовал тиф, поражая раненых бойцов. Как итог, многие солдаты по-прежнему предпочитали гибель на поле боя смерти в лазарете. Жертвами болезни становились и сестры милосердия.
Дни и ночи сестры присутствовали на операциях и помогали в перевязках. Однако силы защитников иссякали. После 11 месяцев обороны Севастополь пал. Вместе с бойцами город покидали сестры милосердия. Одной из последних, наблюдая за взрывом Николаевской батареи, оставляла город Екатерина Михайловна Бакунина.
Новый институт
Парижский мир стал вестником новой эпохи. Под началом Александра II Россия вступала в период реформ. За отменой крепостного права, административными и образовательными реформами последовали изменения и в военной сфере. Бои в Крыму предстали в виде поворотной точки, разделив Россию на «до» и «после».
Перемены ждали также институт сестер милосердия. Война лишь ускорила происходившие ранее процессы. Привычные XIX веку общины со временем сменялись образовательными заведениями. Традиционные обязанности сестер уступали место медицинской работе. А «образ жизни», которому следовали представители общин, превратился в профессию – профессию медицинской сестры.
Как была устроена повседневная жизнь Царскосельского лицея во времена Пушкина
Приблизительное время чтения: 10 мин.
Свобода по расписанию
Лицей открылся в октябре 1811-го. А через год началась война. Шесть лицейских лет лицеисты почти безвылазно просидели в Царском Селе. Вместе с учителями читали газеты, провожали и встречали войска, вместе со всем образованным обществом то влюблялись в Александра I, то охладевали к нему.
У многих, включая Пушкина, дома жизнь была куда скучнее. Правда, первые три года их не пускали в гости. Зато гулять в садах, со всех сторон окружавших Лицей, им никто не мешал.
Жили, по воспоминаниям Пущина, строго по распорядку: вставали по звонку в 6 часов, одевались, шли на молитву в зал — утреннюю и вечернюю молитву читали вслух, по очереди. Потом с 7 до 9 уроки. В 9 — чай и до 10 в любую погоду — прогулка. С 10 до12 снова уроки. После них до часа опять прогулка. В час обед. С двух до трех чистописание или рисование и снова с трех до пяти уроки. В пять чай. До шести прогулка. Потом повторение уроков или вспомогательный класс. В половине девятого звонок к ужину. До десяти в зале мячик и беготня. А в десять вечерняя молитва и сон (Пушкин на всю жизнь сохранил привычку рано вставать, его рабочим временем было утро).
Но распорядок распорядком, а мальчишки во все времена остаются мальчишками. «На местах никогда не сидим, кто хочет учится, кто хочет гуляет, — признавался Илличевский. — Благодаря Бога, у нас царствует свобода, а свобода дело золотое. Летом досуг проводим на прогулках, зимою в чтении книг, иногда представляем театр, с начальниками обходимся без страха, шутим с ними и смеемся».
«В начале жизни школу помню я»
Лицеистов хотели научить буквально всему: психологии (в начале XIX века под психологией подразумевали философскую теорию познания — Прим. ред.), военным наукам, политэкономии, эстетике, праву, математике, французской и немецкой риторике, истории, географии, статистике, латыни, русской словесности, рисованию, фехтованию, танцам, верховой езде и, по возможности, архитектуре. Удивительнее всего, что при такой программе за шесть лет лицеисты все-таки многому научились.
Уроками их не мучили, зато самостоятельную умственную жизнь всячески поощряли. Первый директор Лицея Василий Малиновский — кроткий, застенчивый, душевный человек, образованный либерал, проповедник всеобщего братства и всеобщего мира — старался дополнять обучение чтением, беседами, сочинительством. Лицеисты бывали у него запросто.
Но «в садах Лицея» не только постигали науки и читали Апулея и Цицерона. Там учились жить в обществе — как проявлять себя, так и считаться с личностью соседа. Кстати, великодушный и вспыльчивый, добрый и ехидный Пушкин был далеко не подарок, но именно лицеисты первыми почувствовали его исключительность — одни радостно, другие с раздражением. И именно в Лицее он нашел друзей и научился дружбе.
В то время рано начинали жить. Четырнадцатилетних девочек выдавали замуж, пятнадцатилетние мальчики командовали ротами. Когда братья Раевские участвовали с отцом в бою под Салтановкой, одному было двенадцать, другому четырнадцать. Сама эпоха, раскаты и встряски мировых событий торопили, будили умы. Пушкин и его товарищи рано созрели.
«В те дни, когда в садах Лицея я безмятежно расцветал»
В Лицее Пушкин написал 130 стихотворений — зачастую несерьезных, о предметах абсолютно ничтожных. Ему ничего не стоило сочинить стишок, приглашающий на чашку чая, или застольный тост. Он с удовольствием разменивался на мелочи и расходился по альбомам на остроты. Ему нравился жанр поэтического пустяка — он учил мгновенному решению темы.
Как-то Кошанский, преподававший лицеистам русскую и латинскую словесность, дал задание описать стихами розу, и Пушкин мигом выдал три четверостишья. Скажи ему кто тогда, сколько ученых страниц будет написано о двенадцати строчках его «Розы» и как почтенные профессора будут ломать головы над каждой строкой его «Пирующих студентов» — хохотал бы до упаду.
Сам он вел свое поэтическое летосчисление с 1814 года: стихи забили сразу, фонтаном. Впрочем, даже не стихи — стишки, которые он сам потом забраковал. Он принципиально не писал «нетленку», нахально заявляя, что «плоды веселого досуга не для бессмертья рождены». А излюбленным местом сочинительства сделал постель, валяясь в которой между прочим, шаляй-валяй, «среди приятного забвенья,склонясь в подушку головой», «немного сонною рукой» набрасывал что-нибудь, не требующее труда. И, радуясь, что «в таком ленивом положенье стихи текут и так и сяк», сам не подозревал, что «вырабатывает» свою уникальную манеру, поражающую раскованностью мысли и языка и неслыханной еще в русской словесности свободой слова.
«Все научное он считал ни во что и как будто желал только показать, что мастер бегать, прыгать через стулья, бросать мячик, — вспоминал Пущин. — Видишь, бывало, его поглощенным, не по летам, в думы и чтение, и тут же он внезапно оставляет занятия, входит в какой-то припадок бешенства за то, что другой, ни на что лучшее не способный, перебежал его или одним ударом уронил все кегли».
А еще Пушкин громко, заразительно хохотал и не утратил этого детского смеха до конца жизни.
Лицеисты любили играть в рассказы. Именно на одном из таких состязаний Пушкин придумал фабулу «Метели» и «Выстрела».
Он вообще так жил — как бы шутя и играя. А когда умер, Баратынский, говорят, разбирая бумаги покойного, восклицал: «Можешь ты себе представить, что меня больше всего изумляет во всех этих поэмах? Обилие мыслей! Пушкин — мыслитель! Можно ли было это ожидать?»
«Мы все учились понемногу»
Вообще-то сочинять в Лицее поначалу запретили, чтобы лицеисты об уроках не забывали. Но этот запрет скоро отменили. Для воспитанников выписывали семь русских журналов, восемь французских и немецких. Была библиотека: около 800 томов по истории, литературе, политэкономии и философии — редкое богатство, тогда ведь общественных библиотек еще не было.
Основательного, глубокого знания Лицей, конечно, не давал, но поверхам лицеисты были, по словам Корфа, «богаты блестящим всезнанием». Пушкин, к примеру, так и не одолел математику. Но кому нужна математика, когда все — лицеисты, наставники, даже лицейские сторожа — независимо от Богом данных дарований, как подорванные, писали стихи?
Уже в 1812 году среди лицеистов оказалось столько писателей, что они разделились на два литературных лагеря. Пушкин, Дельвиг и Корсаков издавали рукописный журнал «Неопытное перо». А Илличевский, Вольховский, Кюхельбекер и Яковлев — журнал «Для удовольствия и пользы». В 1813 году оба кружка слились и под общей редакцией выпустили «Юных пловцов». Но самым удачным и долговечным оказался «Лицейский мудрец»: Данзас и Корсаков были его «издателями», а Дельвиг— редактором.
«Он взял Париж и создал наш Лицей»
Царя и его семью лицеисты встречали в церкви, в парке, на прогулках. И конечно, в Лицей со всех сторон просачивалось дворцовые сплетни и слухи… А еще вокруг Лицея били барабаны и развевались знамена — не только потому, что русский двор был двором военным, с разводами, караулами, гвардией, но и потому, что с 1812 по 1815 год Россия непрерывно воевала: 11 июня 1812 года Наполеон перешел Неман.
Вторжение врага, Бородино, пожар Москвы, поражение, победа… «От Царя до подданного, от полководца до последнего ратника, от помещика до смиренного поселянина, все без изъятия, вынесли на плечах своих и на духовном могуществе своем Россию из беды и подняли ее на высшую степень славы и народной доблести», — писал Вяземский.
Вплоть до восстания декабристов патриотизм, подразумевавший любовь и личную преданность государю, был основным необходимым атрибутом всякого образованного русского. Царь был живым воплощением Отчизны. Вокруг престола собиралось все, что было наиболее образованного, деятельного, творческого, все созидательные русские силы. А пленительная личность молодого Александра превращала долг в искренний порыв.
Император был в полном смысле слова обожаемым монархом. Молодой красавец с обворожительной улыбкой, взявший от XVIII века энциклопедизм, гуманизм и приятную изысканность манер, он хотел и умел пленять. Молодежь гордилась молодым императором, следила за его реформами. Потом начались войны, конгрессы, борьба с Наполеоном, горечь Аустерлица, боль Москвы, победа, русские в Париже. Россия вдруг превратилась в сильнейшую европейскую державу. И в центре всего этого — имя Александра, императора Всероссийского, победителя Наполеона.
А он… Жаждал истины и не умел быть искренним. Питал отвращение к насилию и вступил на престол, перешагнув через труп отца. Был одним из первых пацифистов и десять лет воевал. Мечтал, по завету бабушки, быть«мягким, человеколюбивым, сострадательным и либеральным», а под конец жизни сдружился с Аракчеевым. Но подданным и современникам осталась недоступна его богатая и надломленная, глубокая и трагическая внутренняя жизнь.
Вот и Пушкин отзывался об Александре то с восторгом, то с отрицанием, то с насмешкой. Но почти накануне его смерти, 19 октября 1825 года, в ссылке в Михайловском написал:
Ура, наш Царь! Так выпьем за Царя.
Он раб молвы, сомнений и страстей,
Но так и быть, простим ему гоненье,
Он взял Париж и создал наш Лицей.
«Друзья! досужный час настал»
В марте 1816 года директором Лицея стал рижский немец Энгельгард. Добросовестный, честный, сентиментальный и… ограниченный. У него не было сложных интеллектуальных запросов и обширных познаний Малиновского. Но о лицеистах он заботился и со многими из них подружился на всю жизнь.
В том же 1816 году в жизни лицеистов произошла большая перемена: Энгельгард разрешил им ходить в гости. И сразу у них завелось множество знакомых. К примеру, веселый общительный Пушкин тут же стал завсегдатаем у Карамзиных. А еще бывал у учителя пения и музыки барона Теппера де Фергюсона — по воскресеньям у него бывали танцы и можно было попеть, подурачиться, поухаживать за барышнями. Бывали и литературные состязания, в которых Пушкин всегда побеждал.
Но конечно, самой лестной была дружба с гусарскими офицерами. В те времена гвардия в ореоле победителей вернулась в Россию, полная новых политических идей и впечатлений. Но когда лицеисты познакомились с компанией, из которой вышли потом заговорщики Союза благоденствия, она еще предавалась прекраснодушным мечтаниям, которые не требовали жертв и не мешали жить и веселиться. И лазить в царский сад за яблоками, которые героически защищал от школяров садовник Лямин.
«Старик Державин нас заметил»
Это случилось 8 января 1815 года, когда в Лицее был торжественный акт — первый публичный экзамен в присутствии министра просвещения, знатных особ и родственников лицеистов. Дряхлый Державин дремал в кресле. И вдруг проснулся. А потом в восторге, со слезами на глазах бросился целовать Пушкина. Тот смешался и убежал.
Слава Пушкина уже разлетелась по Петербургу и Москве. В московских гостиных дядюшка Василий Львович и Жуковский восторженно декламировали «Воспоминания в Царском Селе». Стихотворение было напечатано в апрельском номере «Российского Музеума» с полной подписью: Александр Пушкин.
А Пушкин увлекся гусарами и мечтал стать гусаром. Но скупой, совершенно запутавшийся в долгах отец отказался дать на это денег — пришлось идти в Коллегию иностранных дел вместе с Горчаковым, Ломоносовым, Кюхельбекером и Юдиным. Итог: чиновник 10-го класса с правом получать от казны жалования 700 рублей в год.
Но какая разница, что там в аттестате, если Россию буквально накрыло волной новых мыслей. Менялись обычаи, язык, человеческие отношения, характеры. И восемнадцатилетние выпускники Лицея бросались в этот омут со всей страстью и ненасытностью.
«Друзья мои, прекрасен наш союз!»
Первый выпуск Царскосельского лицея, открытого для «образования юношества, особенно предназначенного к важным частям службы государственной», состоялся 9 июля 1817 года. Имена многих выпускников вошли в историю.
Антон Дельвиг, поэт, издатель альманахов «Северные цветы» и «Подснежник» и «Литературной газеты». Романсы на его стихи на музыку Глинки, Алябьева и Даргомыжского пела вся Россия.
Вильгельм Кюхельбекер, декабрист, 10 лет проведший в тюрьме и долгие годы — в сибирской ссылке. Всю жизнь считавший, что главное его предназначение — поэзия. «Мой брат родной по музе, по судьбам», — писал ему Пушкин.
Иван Пущин, член Северного тайного общества, блестящий гвардейский офицер, неожиданно вышедший в отставку, чтобы поступить на службу в полицию квартальным надзирателем — хотел доказать, что всякая должность, служащая на пользу народа, почётна. 14 декабря 1825 года он был на Сенатской площади. Потом — почти 30 лет в Сибири. Но главное, он написал «Записки о Пушкине», благодаря которым Пущина помнят и цитируют до сих пор.
Фёдор Матюшкин, учёный, исследователь, адмирал, участник кругосветных плаваний, его имя носит мыс в Восточно-Сибирском море.
Александр Горчаков, дипломат, при Александре II — министр иностранных дел, последний канцлер Российской империи.