перцов маяковский жизнь и творчество
Маяковский. Жизнь и творчество
Издания
О произведении
Другие книги автора
Этюды о советской литературе Российская государственная библиотека (РГБ)
Новое в современной русской поэзии Российская государственная библиотека (РГБ)
Эпоха замыслов Российская государственная библиотека (РГБ)
Литература завтрашнего дня Российская государственная библиотека (РГБ)
Писатель на производстве Российская государственная библиотека (РГБ)
О чем и как писать рабочему писателю Российская государственная библиотека (РГБ)
Протяжка Российская государственная библиотека (РГБ)
Наш современник Российская государственная библиотека (РГБ)
Портал НЭБ предлагает вам читать онлайн книгу «Маяковский. Жизнь и творчество», автора Перцов Виктор Осипович. Книга была издана в 1950-1956
Выражаем благодарность библиотеке «Российская государственная библиотека (РГБ)» за предоставленный материал.
Пожалуйста, авторизуйтесь
Ссылка скопирована в буфер обмена
Вы запросили доступ к охраняемому произведению.
Это издание охраняется авторским правом. Доступ к нему может быть предоставлен в помещении библиотек — участников НЭБ, имеющих электронный читальный зал НЭБ (ЭЧЗ).
В связи с тем что сейчас посещение читальных залов библиотек ограничено, документ доступен онлайн. Для чтения необходима авторизация через «Госуслуги».
Для получения доступа нажмите кнопку «Читать (ЕСИА)».
Если вы являетесь правообладателем этого документа, сообщите нам об этом. Заполните форму.
Перцов В. О.: Маяковский в 1917 году
МАЯКОВСКИЙ В 1917 ГОДУ
В своей автобиографии Маяковский писал:
«26 февраля, 17-й год. Пошел с автомобилями к Думе. Влез в кабинет Родзянки. Осмотрел Милюкова. Молчит. Но мне почему-то кажется, что он заикается. Через час надоел. Принял на несколько дней командование Автошколой. Гучковеет. Старое офицерье по старому расхаживает в Думе. Для меня ясно — за этим неизбежно сейчас же социалисты. Большевики. »
Маяковский не был захлестнут той огромной мелкобуржуазной волной, которая захватила, заразила в первые месяцы после свержения самодержавия даже очень широкие круги рабочих «. мелкобуржуазными взглядами на политику» 1 (Ленин). Предчувствие того, что совершившаяся революция представляет собой только первый этап, что за ним должен последовать какой-то другой, высший этап, пронизывает поэтохронику «Революция», над которой, по свидетельству поэта, он стал работать в первые же дни после падения царизма.
В Маяковском просыпается общественный деятель, сознающий свою ответственность прежде всего за свою область работы, т. е. за фронт искусства. Несмотря на то, что Временное правительство сразу же попыталось ограничить революцию буржуазными рамками, рабочие и солдаты стремились сразу же и полностью использовать впервые завоеванные ими демократические права и свободы — свободу слова, печати, союзов и т. д. В области культуры и искусства буржуазия считала необходимым демонстрировать свой «демократизм» в решении двух основных проблем организации художественной жизни: первая — как сохранить культурное наследие прошлого, художественные сокровища музеев, картинных галлерей, памятники, статуи, дворцы от расхищения и гибели, от порчи и всякого вреда со стороны темных элементов, примазавшихся к революции, и вторая — как организовать художественную жизнь, чтобы обеспечить творчество новых художественных ценностей.
Огромную роль в решении первой задачи сыграл Горький. Маяковский относился к этой задаче с уважением, с глубоким пониманием ее важности. На одном из первых собраний деятелей искусства в Михайловском театре 12 марта 1917 г. поэт заявил:
«Рука, поднятая над самодержавием, обрушилась на дворцы и задача оградить дворцы от нападок была задачей тех людей, которые создали комиссию у Горького».
Это связано с сообщением Горького на том же собрании. Горький сказал:
Действительно, не только слухи вселяли тревогу. Нашлись такие слишком энергичные сторонники сбрасывания памятников рухнувшего строя, независимо от их художественной ценности, которые доказывали, что нужно как можно скорее убрать «от глаз народа» памятники императоров и превратить их в «расплавленный металл или в музейное чучело». Так ставил вопрос Амфитеатров в статье «Идолы самодержавия», напечатанной в «Русской воле».
Маяковский вместе с деятелями искусств самых разных направлений осуждал подобную демагогию и сочувствовал всем разумным мерам по охране культурного наследия. Однако в том же выступлении в Михайловском театре, подчеркивая значение комиссии по охране памятников искусства и старины («Я уважаю всех лиц, состоящих в этой комиссии. »), Маяковский говорил:
«Справиться с этой задачей легко, — она может быть выполнена расстановкой солдат. Вторая задача, более хитрая и более существенная. »
«Второй задачей» и был подъем художественных сил страны на новое творчество, нужное народу. В самом деле, эта задача была «более хитрая». В решении первой задачи, т. е. охраны памятников прошлого, Маяковский видел активность Горького, сумевшего объединить вокруг себя цвет русской художественной интеллигенции — знатоков искусства, ученых и художников. Но сам поэт больше беспокоился за искусство живое, современное, которому угрожала опасность со стороны высококвалифицированных деятелей, чуждых народу и революции, опасность, едва ли не еще большая, чем памятникам прошлого от темных и несознательных элементов.
Поэт предупреждал о необходимости борьбы с этими буржуазными авторитетами, призывал к бдительности, утверждая, что неминуемо в их среде «обнаружатся залежи реакционнного духа». И Маяковский заявлял:
«От имени художников, поднявших знамя революции, пришел я — искусство в опасности».
Указывая на гражданский долг каждого, и в том числе художника, участвовать в политической жизни страны, Маяковский против того, чтобы только к этому свести роль художника в революции, потому что это означало бы разоружение народа на фронте искусства.
Комиссар Временного правительства по делам искусств Ф. А. Головин поставил перед собранием вопрос об организации министерства искусств. Маяковский заявляет себя противником министерства искусств и заканчивает свою речь словами:
«Да здравствует политическая жизнь России и да здравствует свободное от политики искусство!».
Стенограмма сохранила следующую реплику Маяковского:
«Я не отказываюсь от политики, только в области искусства не должно быть политики».
Формулировка эта, конечно, неверна, но позиция Маяковского вполне понятна в связи с его замечанием о необходимости борьбы с «залежами реакционного духа». Неправленая стенограмма и неполная запись ее все же донесли до нас с полной ясностью точку зрения Маяковского — почему он против политики в искусстве, против учреждения министерства искусств:
«Если будет правительство, то туда войдет только известная группа «Мира искусства». Бенуа является приверженцем определенного искусства, для меня неполного. Дворцы будут охраняться, где произведения Сомова. есть русское самобытное искусство, которое являлось выражением стремления к демократизации. Бенуа не может заниматься искусством, которое осуществлено широкой демократией. » 3
Необходимо напомнить, что Сомов в живописи был наиболее близок к символистам, что Бенуа был одним из руководителей группы художников «Мира искусства», а потом редактором журнала, выходившего под тем же названием; с журналом «Мир искусства» были тесно связаны Андрей Белый, Зинаида Гиппиус, Мережковский, В. В. Розанов, Федор Сологуб и другие представители «реакционного мракобесия и ренегатства в политике и искусстве».
Оппоненты Маяковского, требуя государственной политики в искусстве, ратовали за буржуазную политику, отстаивали буржуазное искусство против демократического. Маяковский же, выступая — по форме — за свободу искусства от политики, на самом деле стремился сохранить свободу для демократического искусства от буржуазной политики, потому что он прекрасно понимал, что правительственной поддержкой будет пользоваться антидемократическое направление «Мира искусства», символизма.
Вот в чем смысл тревоги поэта: «искусство в опасности».
На митинге в Михайловском театре было принято решение о создании Союза деятелей искусств и созыве учредительного собора деятелей искусств после окончания войны. Идея министерства искусств провалилась. Маяковский был выдвинут во Временный совет искусств, куда вошли представители всех родов искусства. Общественная деятельность в этой области увлекала Маяковского, который представлял в своем лице не только поэзию, но и живопись. Со всей присущей ему страстью он отдается работе по организации художественной жизни в духе тех принципов, которые были им провозглашены на митинге в Михайловском театре.
Хроника «Революция», законченная Маяковским 17 апреля 1917 г., с удивительной силой отразила некоторые черты «первой волны». И если поэтому было еще неясно, как поднимется и в чем выразится «вторая волна» революции, то перспектива нарастания, углубления революции была намечена уже в этом первом произведении, созданном Маяковским после свержения самодержавия. Рабочие и солдаты — основные герои его «хроники». Поэт не сомневается в том, что февральская революция лишь начало «рабочего потопа»:
Граждане!
Это первый день рабочего потопа.
Идем
запутавшемуся миру на выручку!
В противоречиях этого мира запутался и не мог найти выхода из них трагический герой предреволюционных поэм Маяковского. Характерно, что в черновых вариантах «хроники» есть отзвуки этих «жертвеннических» мотивов. В записной книжке 1917 г. сохранилась большая часть черновой редакции стихотворения «Революция». Мы читаем в ней:
I. (Очистим землю)
II. искупи(м) (вину)
III. искупи(м) все.
смертию грех замоля.
— первого из полков Петроградского гарнизона, перешедшего на сторону революции:
27-е
Разлился по блескам дул и лезвий
рассвет.
́лог.
В промозглой казарме
суровый
трезвый
молился Волынский полк.
солдатским богом божились
роты,
бились об пол головой многолобой.
Кровь разжигалась, висками жилясь.
Не «искупление», а сила масс, хотя еще и не освободившихся от старых предрассудков, но даже самого «жестокого солдатского бога» приспосабливающих в союзники своей революционной борьбы с вековыми угнетателями, — вот смысл вступительной сцены поэтохроники. Здесь подчеркнут широчайший демократизм масс, поднимающихся на борьбу.
днесь
небывалой сбывается былью
социалистов великая ересь!
— «бога самого милосердней и лучше», а великий народ — герой его поэтохроники:
это народа огромного громо́вое:
Верую
Однако в поэтохронике есть и некая умиротворенность. Бросается в глаза отсутствие в ней сатирического элемента. Поэтохроника «Революция» рисует величественную перспективу всеобщего мира, как нечто предопределенное, а не как программу борьбы. В этом нельзя не видеть отражения той «излишней доверчивости» масс, которые надеялись, что их представителями в Советах рабочих и солдатских депутатов «. в первую очередь будет заключен мир.
Маяковский очень быстро изжил иллюзии излишней доверчивости, сказавшиеся в поэтохронике. Вместе с массами он проходит ту политическую школу в 1917 г., которую дала им Россия — «самая свободная страна в мире из всех воюющих стран», по характеристике Ленина в его знаменитых «Апрельских тезисах».
Нельзя не отметить, что уроки этой политической школы с трудом усваивали даже лучшие представители старой художественной интеллигенции. Характерно в этом отношении одно из писем Александра Блока, относящееся к маю 1917 г.:
«Вчера царскосельский комендант рассказывал подробно все, что делает сейчас царская семья, — писал А. Блок матери. — И это тяжело. Вообще все правы — и кадеты правы, и Горький, с «двумя душами» прав, и в большевизме есть страшная правда. Ничего впереди не вижу, хотя оптимизм теряю не всегда. Все, все они «старые» и «новые», сидят в нас самих; во мне, по крайней мере. Я же — вишу в воздухе. »
Маяковский был связан с солдатской массой в Автошколе. Он входит в Солдатский комитет Автошколы, в котором ведущую роль играют большевики. Через Маяковского Автошкола получает в дар от Горького собрание его сочинений с надписью автора для вновь организуемой солдатской библиотеки.
«Новая жизнь». Маяковский был приглашен в число постоянных сотрудников газеты. 21 мая в «Новой жизни» была напечатана поэтохроника «Революция». Вместе с Маяковским к сотрудничеству в газете был привлечен и О. М. Брик, поместивший в ней несколько библиографических заметок.
Дальнейшие события показали, что Маяковский, печатаясь в газете, не был согласен с ее политической линией. Но до VI съезда партии, т. е. в «мирный период революции», эти разногласия не исключали возможности для Маяковского сотрудничать в «Новой жизни». Газета формально выступала против империалистической войны, а это было главное, что волновало поэта в то время, волновало не формально, а по существу.
9 августа 1917 г. в газете «Рабочий и солдат» появилась передовая «Еще о Стокгольме», написанная товарищем Сталиным. Разоблачая негодную затею меньшевиков и эсеров о созыве стокгольмской конференции социал-патриотов всех стран по вопросу о заключении мира, товарищ Сталин доказывал, что социал-патриоты на деле поддерживают свои империалистические правительства, «захватывающие Галицию и Румынию», «захватывающие Месопотамию и Грецию».
«К ответу». От доверчиво-торжественного ожидания мира в его ранней поэтохронике теперь не осталось и следа. «За что?», «во имя чего?» ведется война, спрашивал поэт. Этот вопрос в его общей форме ставился им в 1916 г. в поэме «Война и мир». И тогда Маяковский разоблачал империализм, лицемерно прикрывавшийся идеями родины, свободы, «бога». Не впервые поэт требовал «к ответу» виновников войны — «рабовладельцев капиталистического рабства», по выражению Ленина, но впервые призывал он самих рабов к революционному восстанию против войны:
сапог
землю растаптывает скрипящ и груб?
Кто над небом боев —
— спрашивал поэт. И отвечал:
Рубль!
Когда же встанешь во весь рост
ты,
отдающий жизнь свою им?
Это стихотворение, в котором Маяковский разоблачает империалистов всех стран, посылающих массы на гибель «только для того, чтобы кто-то, где-то разжился Албанией», «чтобы кто-то к рукам прибрал Месопотамию», — говорит об остроте и верности его политического чутья. Маяковский ставил вопрос о войне так, как его ставили большевики.
Необходимо подчеркнуть, что прямое и ясное стихотворение Маяковского, призывавшее к революционному разрешению вопроса о войне, расходилось с двойственной политической линией «Новой жизни». В августе 1917 г. группа «Новой жизни» выступила со своим списком на выборах в Петроградскую городскую думу. Характеризуя политическую позицию буржуазных партий, принимавших участие в выборах, товарищ Сталин писал в статье «Сегодня выборы»:
«Перед вами выступает, наконец, «Новой Жизни» за № 12. Группа эта выражает настроения беспочвенных интеллигентов, оторванных от жизни и движения. Поэтому она вечно колеблется между революцией и контрреволюцией, между войной и миром, между рабочими и капиталистами, между помещиками и крестьянами.
Если группа «Новой жизни», заигрывая иногда с большевиками, поддерживает в то же время оборонцев, то так и знайте, что она льет воду на мельницу контрреволюции.
Эта убийственная характеристика «Новой жизни» в статье товарища Сталина от 20 августа 1917 г. глубоко раскрывает смысл следующей фразы из автобиографии Маяковского: «Август. Ухожу из «Новой жизни». »
«Новой жизни» появилась третья часть поэмы «Война и мир». В дальнейшем имя Маяковского исчезает со страниц газеты. Связь Маяковского с «Новой жизнью» прекратилась. Работа над агитлубками, которые Маяковский начал делать для издательства «Парус», прервалась. Похоронен был и горьковский замысел сатирического журнала «Тачка», в котором Маяковский должен был принимать близкое участие. Автор стихотворения «К ответу!» стремился к ясности. «Большевик от футуризма В. Маяковский» — под таким заглавием поместил карикатуру на поэта желтый «Журнал журналов», сводя с ним старые счеты и желая обесценить идейное значение выступлений Маяковского против империалистической войны. Заслуживает внимания название доклада, с которым Маяковский выступил 24 сентября 1917 г. в Москве в Политехническом музее: «Большевики искусства». Это пока еще метафора. Но не метафорой было желание поэта заявить во всеуслышание о своих поэтических симпатиях. Не метафорой, потому что мирный период революции кончился, наступил период схваток и взрывов, партия большевиков взяла курс на подготовку вооруженного восстания.
Вернувшись в Петроград, Маяковский в двустишии, впоследствии ставшем знаменитым, определил свое отношение к разгорающейся борьбе. Поэт вспоминал:
«Перед Октябрьской я всегда видел у самой эстрады (кабачка «Привала комедиантов». — В. П.) Савинкова, Кузьмина. Они слушали. К привалу стали приваливаться остатки фешенебельного и богатого Петербурга. В такт какой-то разухабистой музычке я сделал двустишие:
Ешь ананасы, рябчиков жуй,
Это двустишие стало моим любимейшим стихом: петербургские газеты первых дней Октября писали, что матросы шли на Зимний, напевая какую-то песенку:
И вот «последний день» наступил. 25 октября по старому стилю, 7 ноября по новому стилю, крейсер «Аврора» громом своих пушек, направленных на Зимний дворец, возвестил начало новой эры — эры Великой социалистической революции. Октябрьская — это слово удержалось в ее славном имени.
«Моя революция», — сказал Маяковский, объяснив с законной гордостью в своей автобиографии:
«Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня не было».
Многие представители старой интеллигенции — деятели искусства — были крайне обеспокоены вопросом о судьбе памятников старой культуры, музейных и художественных ценностей. Отдельные акты разрушения и проявления пренебрежения к сокровищам культуры прошлого, участившиеся после Октября, вызвали суровый отпор восставшего народа, почувствовавшего себя настоящим наследником и хозяином всего лучшего в старой культуре. Партия большевиков устами Ленина еще задолго до победы революции заявила о своем величайшем уважении к славному классическому наследию, которое нужно было усвоить и критически переработать, развивая лучшие стороны культуры прошлого для творчества нового, для изображения новой беспримерной исторической действительности.
«. Хранят наследство не так, как архивариусы хранят старую бумагу. Хранить наследство — вовсе не значит еще ограничиваться наследством. 8 » — этими словами Ленина можно охарактеризовать задачу, стоявшую перед молодой советской культурой решительно во всех областях творчества.
Однако в реальной исторической обстановке, которая создалась после Октября, хранителями культурного наследия выступали сплошь и рядом те люди, которым были чужды эти новые задачи, поставленные революционной эпохой. И эти люди превратили почетную миссию охраны памятников прошлого для народа, для революции — в охрану их. от революции. Психоз «охранительства» заслонил требования жизни, политической необходимости. В журнале «Аполлон» — цитадели буржуазного эстетизма высказывалось огорчение по поводу того, что «Совет рабочих и солдатских депутатов перенес свои учреждения в Смольный институт. Нет ли здесь противоречия со знаменитым воззванием, подписанным исполнительным комитетом того же Совета об охране памятников, дворцов и зданий?»
«Революция и искусство», напечатанной в «Аполлоне», до комических нелепостей доходил болельщик-архивариус, обнаруживая свою классовую позицию:
«Печальнее всего то, что должно гибнуть многое неизученное, неоцененное, не закрепленное воспроизведениями и описаниями, что революция постигла страну в период только что начавшегося изучения».
Повидимому, Октябрьскую революцию следовало отложить до составления инвентарной описи художественных ценностей в России.
А. В. Луначарский, вспоминая о своих беседах с Лениным по вопросам социалистической культуры, приводит следующий факт:
«Аполлона» все же не могли не признавать (в статье «Бомбардировка Кремля и города»), что страхи их оказались преувеличенными:
Однако эстеты-архивариусы из «Аполлона» не в состоянии были, конечно, понять, какой опасности избегли памятники искусства благодаря социалистической революции. 25 октября 1917 г. было не только днем рождения нового общества, не только днем зарождения новой культуры, но и днем открытия массам старой культуры, от которой они были отгорожены веками угнетения и рабства; днем восторженного приступа к овладению сокровищами старой культуры, которыми пользовались ранее только «хранители тайны и веры».
«излишеств», когда этого требует революционная целесообразность, относился иронически к буржуазно-обывательским страхам по поводу «гибели культуры».
«Аполлоне», выдающее с головой буржуазных паникеров:
«Много было горячих, страстных, даже истерических речей, много было внесено разных предложений, например, — устроить митинги, шествия протеста, произвести повальный обыск в Александровском рынке, устроить специальную милицию по охране памятников искусства или род художественного Красного Креста, обратиться даже к иностранным державам с просьбой взять их под свою защиту».
Немудрено, что Маяковский, полностью понимая важность организации дела охраны памятников искусства и старины, о чем он заявил еще в марте 1917 г. при создании Союза деятелей искусств, издевался над таким истерически-охранительным психозом. Нельзя забывать, конечно, что в нем сидел еще и «футурист» с нигилистическим отношением к «старью», к культуре прошлого. Ленинскую позицию о критическом усвоении классического наследия Маяковский тогда еще не понимал. Но главное было в том пафосе творчества нового искусства, безмерно превосходящего искусство прошлого, в том стремлении стать «большевиком искусства», которое целиком захватило поэта революции. Этот момент нельзя смешивать с нигилизмом: в своем пафосе создания нового, социалистического искусства, которое оставит далеко позади самые лучшие образцы творчества старых времен, Маяковский не имел ничего общего с нигилизмом. Восторженно, без всяких оглядок и оговорок, Маяковский был за восстание, которое готовили большевики, и после его победы — Октябрьскую социалистическую революцию.
Нельзя не учитывать того, что «Несвоевременные мысли» М. Горького, в 1917 г. вращались вокруг проблемы культуры тоже в плане спасения ее от гибели, как вокруг главной своей оси. И эта тревога затуманила на время перед взором великого «буревестника революции» великолепную историческую перспективу. Впоследствии Горький так писал о своих ошибках в воспоминаниях о Ленине:
«Когда в 17-м году Ленин, приехав в Россию, опубликовал свои «тезисы», я подумал, что этими тезисами он приносит всю, ничтожную количественно, героическую качественно рать политически-воспитанных рабочих и всю искренно-революционную интеллигенцию в жертву русскому крестьянству. Эта единственная в России активная сила будет брошена, как горсть соли, в пресное болото деревни и бесследно растворится, рассосется в ней, ничего не изменив в духе, быте, в истории русского народа.
Эта ошибка Горького и вызвала расхождение с ним Маяковского в 1917 г.
Идейный конфликт возник у Маяковского в то же время с его ближайшим бытовым окружением. После Октябрьской революции Брик остался на позициях «Новой жизни», о чем заявил в специальном письме в редакцию.
В заметке, напечатанной в «Новой жизни» вскоре вслед за этим письмом, Брик, ратуя за «свободу духовного самоопределения», возражал против реорганизации прежнего «Журнала Министерства народного просвещения» в журнал «Народное просвещение», который должен был проводить точку зрения партии.
«беспартийности», который в столь решающий исторический момент претендовал на роль художественного критика и теоретика.
В середине ноября 1917 г. нарком по просвещению А. В. Луначарский обратился к Союзу деятелей искусств с призывом начать совместную работу, создав Государственный совет по делам искусств. Перед художниками и литераторами был поставлен тот же самый вопрос, с которым в марте 1917 г. обратился к ним комиссар Временного правительства, предлагая создать министерство искусств. Но если Временное правительство могло в этом вопросе демонстрировать лишь лицемерный буржуазный демократизм, то новое народное советское правительство на самом деле проявляло заботу об идейном и художественном развитии масс. Между тем Союз деятелей искусств (а также являвшийся его частью так называемый «левый блок») был и теперь, как и до Октября, против вмешательства государства в художественную жизнь, за «отделение искусства от государства». Совет уполномоченных Союза деятелей искусств по предложению «левого блока» принял следующую резолюцию:
«Заслушав обращение тов. Луначарского, Союз Д. И. 11 доводит до его сведения, что им уже предпринят ряд мер к созыву учредительного собора всех деятелей искусства, который выразит перед лицом всего народа организованное мнение художественного мира на устроение художественной жизни страны».
Резолюция весьма дипломатическая: и прямого отказа нет, и в то же время есть намек, что только «учредительный собор» всех деятелей искусств, а не государственная власть может решить вопрос о формах организации художественной жизни.
против образования Государственного совета по делам искусств, против «какого бы то ни было общения с Луначарским». Чрезвычайно знаменательным было поведение Федора Сологуба.
Типичный декадент, отрекавшийся от народа во имя «сладостной легенды», отвергавший «чахлую нищету, где жены плакали и дети лепетали» во имя некоей блаженной «страны Ойле», Федор Сологуб вдруг оказался печальником народа, оберегающим искусство для народа от советской власти.
«Мы ничего не желаем отнимать у народа, как думает Луначарский, ибо Луначарский не народ, а только «господин в пиджаке», от которого нужно оберегать искусство — достояние всего народа. Мы против Головина (бывшего комиссара Временного правительства. — В. П.) и против Луначарского. », — демагогически заявлял Сологуб.
И на этом собрании все высказывались за «скорейший созыв собора», уклоняясь от решения вопроса, поставленного Луначарским. И только один участник собрания, как это явствует из протокола, сказал:
Маяковский был теперь против отделения искусства от государства, за «контакт» искусства с советской властью.
«Аполлона» это заседание в Союзе деятелей искусств было отражено так:
«Союз Деятелей Искусств принципиально высказался против совместной работы с представителем новой власти по делам искусства — комиссаром А. Луначарским».
Маяковский поставил себя вне Союза деятелей искусств, состоявшего из самых разнообразных людей, которые в тот момент еще не сумели разобраться в том, что только советская власть, власть победившего народа может привести искусство к расцвету.
«Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось», — спокойно и деловито рассказывает поэт в своей автобиографии.
В ноябре 1917 г. Маяковский написал стихотворение «Наш марш». Это было первое стихотворение поэта после Октября и, вероятно, первое вообще лирическое стихотворение, славящее Октябрьскую революцию. Оно было очень восторженным, хотя еще и столь же отвлеченным. Оно было «космическим».
«Наш марш» говорил о том, как был взбудоражен, переполнен радостью поэт в первые дни после победы Октябрьской революции. Однако он еще не мог найти слова и образы для того, чтобы отразить новую историческую действительность. «Наш бог бег. Сердце наш барабан» — эта игра натянутая, вычурная игра с односложными словами, в которой были отголоски формализма, конечно, не могла передать глубокого содержания победного марша молодости, каким по замыслу должен был стать «Наш марш».
Мы разливом второго потопа
Образ потопа, развернутый потом в «Мистерии-буфф», владел сознанием поэта еще тогда, когда писалась поэтохроника «Революция»: «Это первый день рабочего потопа». Теперь взволнованный, переполненный радостью певец хотел поделиться ею даже с небом.
Размах, поистине вселенский, говорил о щедрости чувства, еще не знающего куда приложить себя. Но здесь уже была завязка написанного через год знаменитого «Левого марша» с его горячей верой в несокрушимость Октябрьской революции и огромной любовью к родной земле: «России не быть под Антантой!», «Коммуне не быть покоренной!»
Он был с большевиками, он хотел стать большевиком искусства. Среди огромных, небывалых впечатлений первых дней одно касалось путей искусства в революции и образа того поэта, обвораживающее влияние которого Маяковский сумел преодолеть и отбросить:
«Помню, в первые дни революции проходил я мимо худой, согнутой солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра. Меня окликнули. Это был Блок. Мы дошли до Детского подъезда.
«Нравится?» — «Хорошо», — сказал Блок, а потом прибавил: «У меня в деревне библиотеку сожгли».
. Славить ли это «хорошо», или стенать над пожарищем — Блок в своей поэзии не выбрал».
Маяковский был счастливее: ему не нужно было выбирать.
25 октября 1917 г. Маяковский был в Смольном, видел Ленина.
Первый день новой, социалистической эры вдохновенно воспет им в его знаменитой поэме, посвященной Российской коммунистической партии.
года
сегодняшних тягот,
сластью
огромных ягод
дозреет
на красных
И тогда
у читающих
ленинские веления,
пожелтевших
перебирая листки,
выступят
слезы,
выведенные из употребления,и кровь
ударит в виски.
Когда я
итожу
—
ярчайший где,
я вспоминаю
одно и то же —
двадцать пятое,
1 «История ВКП(б). Краткий курс», стр. 172.
2 Цитируем по стенограмме в ЦГИА в Ленинграде, фонд Союза деятелей искусств, № 4, оп. 23. 1917, л. 6.
3 Цитируем по публикации И. Ф. Ковалева «Маяковский в Союзе деятелей искусств».
4 Сталин, Соч., т. 3, стр. 279.
5 «История ВКП(б). Краткий курс», стр. 170—171.
7 И. Сталин, Соч., т. 3, стр. 238—239.
8 Ленин, Соч., т. 2. стр. 494.
9 «Ленин о культуре и искусстве», изд-во «Искусство», Москва, 1938, стр. 165.
11 Союз деятелей искусств.
12 ЦГИА в Ленинграде, фонд СДИ, № 25, оп. 1, 1917, л. 3.