переход к оседлому образу жизни
Неолит
В отличие от палеолита, когда существовало несколько видов людей, все они, кроме последнего, прекратили существование ещё до наступления неолита.
В эту эпоху каменные орудия шлифовались, сверлились, развивались прядение и ткачество. Для неолита лесной зоны рыболовство становится одним из ведущих видов хозяйства. Активное рыболовство способствовало созданию определённых запасов, что в сочетании с охотой на зверя давало возможность жить на одном месте круглый год.
Переход к оседлому образу жизни привёл к появлению керамики. В это время начинают строиться города. Одним из самых древних городов считается Иерихон, построенный одной из первых неолитических культур, развившейся непосредственно из местной предшествующей натуфийской культуры эпохи мезолита. Некоторые города были хорошо укреплены, что говорит о существовании в то время организованных войн. К концу эпохи неолита началось социальное расслоение, разделение труда, формирование технологий и т. д. Можно сказать, что с эпохой неолита связано начало формирования древних цивилизаций. Стали появляться армии и профессиональные воины.
Историческое изменение, которое произошло при переходе к неолиту, описывается как неолитическая революция (переход от присваивающего хозяйства к производящему). В то же время не все достижения неолита были восприняты разными культурами одновременно. Например, культуры докерамического неолита на Ближнем Востоке ещё не имели глиняной посуды, а раннеяпонская культура Дзёмон очень рано овладела искусством изготовления изделий из керамики, но значительно позже перешла к производящему типу хозяйства и вступила в неолит. Культуры, которые хотя и усвоили отдельные достижения неолита (обычно лишь керамику), но, как Дзёмон, долго сохраняли приверженность охоте и собирательству, называют субнеолитическими.
Связанные понятия
Упоминания в литературе
Связанные понятия (продолжение)
Бронзовый век на территории Европы последовал за европейским медным веком (западными археологами рассматривается как финальный этап неолита) в конце III тыс. до н. э. (поздняя традиция колоколовидных кубков). На большей части Европы бронзовый век почти полностью охватывал II тыс. до н. э., однако в Восточном Средиземноморье он закончился вместе с бронзовым коллапсом, когда погибли или пришли в упадок практически все цивилизации в регионе от Греции до Месопотамии, тогда как в Атлантической Европе.
Кроманьонцы — общее название ранних представителей современного человека, которые появились значительно позже неандертальцев и некоторое время сосуществовали с ними (40—30 тысяч лет назад). По внешнему облику и физическому развитию фактически ничем не отличались от современного человека (за исключением деления на современные расы).
Костёнковско-борщёвский комплекс стоянок каменного века — палеолитические стоянки древнего человека, обнаруженные в районе сёл Костёнки и Борщёво в Хохольском районе Воронежской области. Памятники ориньякской культуры сосредоточены здесь на очень небольшой территории: более 60 стоянок древнего каменного века — стоянки Костёнки-I—XXI, Борщёво-I—V (в том числе 10 многослойных) занимают площадь 30 км². Для их изучения и сохранения в 1991 году филиал «Костёнки» Воронежского краеведческого музея был преобразован.
Доисторическая эпоха Китая — период в истории Китая со времён появления на его территории первых представителей рода людей и до появления первых письменных источников о его истории.
Шаг от кочевничества к оседлому образу жизни: причины, последствия
Содержание:
Шаг от кочевничества к оседлому образу жизни Это было одно из самых важных изменений в истории человечества: оно повлекло за собой полную эпистемологическую модификацию в культурной и социальной областях. Благодаря оседлому образу жизни первые люди смогли посвятить себя другой деятельности, что побудило их изобрести письменность и другие аспекты человечества.
В первые периоды доисторической эпохи человек сохранял кочевой образ жизни, так как не знал методов земледелия и строительства. Однако этот образ жизни изменился, когда появились первые инструменты и технологии, поскольку они позволили им селиться, заниматься сельским хозяйством и формировать более крупные сообщества.
Кочевники жили в основном за счет охоты и сбора животных и фруктов. Однако этот метод заставлял их постоянно перемещаться в поисках еды; Собирая только товары, не пополняя запасы, в конечном итоге на землях в определенном регионе не хватит запасов.
Сидячий образ жизни был ключевым процессом в эволюции человека, потому что это явление позволило улучшить качество жизни зарождающихся сообществ: оседлый образ жизни позволил демографический рост, а также новые методы и ресурсы для заселения Земли и создания первые географические разграничения.
Принимая во внимание эти последние факторы, можно быть уверенным, что оседлый образ жизни привел к рождению первых городов, которые вначале были очень маленькими, но с годами расширялись. Однако переход от кочевничества к оседлому образу жизни произошел не быстро, а на многие десятилетия.
Фактически, есть археологические записи о контактах между кочевыми и оседлыми общинами; поэтому общины расселялись не все одновременно, а постепенно. Отношения между оседлыми и кочевниками основывались на торговом обмене, что ставило последних в зависимость от первых.
Первые упоминания об оседлых обществах относятся к периоду неолита, особенно на Ближнем Востоке, около 10 000 лет назад. После этого первого поселения оседлый образ жизни распространился на другие регионы, включая Китай, Африку и Америку; записи были также найдены специально в Новой Гвинее.
Задний план
Что такое кочевничество?
Следовательно, согласно этим подсчетам, люди жили на Земле в качестве кочевников дольше, чем вели оседлый образ жизни.
Хотя кочевничество в настоящее время рассматривается как пережиток примитивных и маргинальных обществ, именно благодаря этому методу были заселены различные регионы планеты.
Из-за этого около пятидесяти тысяч лет назад племена, населявшие сибирские степи, перешли Берингийский мост, что позволило им заселиться на Американском континенте.
Согласно этой теории, американский континент оставался необитаемым до 1492 года, когда испанцы открыли эти земли.
Сегодня все еще существуют кочевые общины. Считается, что эти группы состоят из около 40 миллионов человек, которые решают переехать из-за экстремального климата или неблагоприятных условий жизни.
Неустойчивость кочевничества
Несмотря на положительные аспекты, которые принесло с собой кочевничество (как и население континентов), эта система характеризовалась своей нестабильностью с экономической точки зрения, поскольку предполагала постоянное расходование ресурсов, в основном растительности, воды и домашнего скота.
Кроме того, одним из факторов, которые кочевники имели против них, был климат, поскольку в каждой местности были свои вариации и свои особенности.
Хотя они наносили ущерб кочевым сообществам, климатические факторы или вариации могли быть устранены в оседлых сообществах, поскольку, оставаясь в одном месте, люди могли знать особенности окружающей среды и адаптироваться к ним.
Причины
Приход сельского хозяйства
Одной из главных причин появления оседлого образа жизни стало открытие земледелия, которое считается одним из важнейших изобретений в истории человечества.
С археологической точки зрения, перед сельским хозяйством существовала фаза, когда некоторым племенам удавалось хранить собранные продукты, чтобы сохранить их.
Точно так же до того, как сельское хозяйство стало концепцией и человеческой деятельностью, доисторическим сообществам пришлось пройти через множество процессов, чтобы успешно утвердиться; есть даже записи о некоторых племенах, которые вернулись к кочевому образу жизни в результате неудачных методов ведения сельского хозяйства.
Изменения климата
То есть, благодаря глобальному потеплению, которое произошло на Земле десять тысяч лет назад, многие сообщества или племена решили селиться в определенных местах, потому что климатические условия это позволяли. Это дало начало известным цивилизациям древности.
Последствия
Создание городов
Самым прямым следствием оседлости было создание первых городов. В результате развития сельского хозяйства племена смогли осесть, чтобы посвятить себя процессу посева, приручению и разведению животных. Эти виды деятельности предполагают не только много работы, но и много времени ожидания.
Создание других знаний и строительство первых стен
В течение этого времени ожидания люди смогли посвятить себя созданию других человеческих знаний, таких как запись времени, письмо, математика и астрономические наблюдения; им также удалось структурировать межэтническую торговлю.
Кроме того, появление земледелия также означало начало существования собственности, так что каждая община должна была обеспечить защиту того, что им принадлежало. С этого момента начали возводиться стены и крепости.
Как прошел шаг от кочевого образа жизни к оседлому?
шаг от кочевого образа жизни к малоподвижному образу жизни Это было одно из величайших изменений в социальной и культурной сферах человечества..
Это произошло в первые эпохи мира, когда человек решил постепенно отказаться от своего кочевого образа жизни охотника-собирателя и стал селиться большими группами в фиксированных местах. Это было предназначено, чтобы улучшить их благосостояние и доступ к элементам выживания.
При малоподвижном образе жизни произошло значительное увеличение населения в разных географических зонах, что привело к тому же рождению небольших городов, которые расширялись с течением времени.
От кочевничества до малоподвижного образа жизни, на что указывают доказательства??
Есть два теоретических направления, которые пытаются объяснить причины, по которым человек перешел из одного состояния в другое..
Первый утверждает, что в период неолита (около 6000 г. до н.э.) сельское хозяйство и животноводство стали обычной практикой, и человеку было необходимо оставаться в одном месте, чтобы заботиться о своих культурах и домашнем скоте, уступая место сидячему образу жизни..
Тем не менее, современные исследователи полагают, что оседлый образ жизни был скорее до открытия сельского хозяйства и животноводства, и даже было необходимым условием, что человек был создан в конкретном месте для разработки практики посадки и разведения животных.
С другой стороны, чтобы установить возможную дату, когда человек начал вести сидячий образ жизни, недопустимо полагаться на доказательства того, что были здания и постоянные сооружения, сделанные из блоков и камня..
Причина для того, чтобы подчеркнуть эту идею, состоит в том, что кочевые цивилизации использовали для строительства зданий, посвященных ритуалам, в которых они собирались так часто, места общественного доступа или великие памятники..
Традиционно, чтобы указать на сидячий образ жизни цивилизации, рассматривается все, что доказывает существование крупных каменных мельниц, кладбищ, стационарных инструментов и систем для хранения продуктов питания, а также другие социальные и культурные характеристики..
Но некоторые исследователи утверждают, что ни один из этих факторов не является решающим в определении точного происхождения малоподвижного образа жизни, и существуют противоречивые мнения.
Долгий путь кочевников
Переход от кочевого образа жизни к малоподвижному образу жизни произошел не сразу. Это был медленный процесс, и в течение долгого времени кочевые и оседлые группы устанавливали торговые отношения, и в значительной степени первые стали зависеть от последних.
Жизненная система кочевого населения была очень нестабильной с экономической точки зрения из-за наличия ресурсов (воды, растительности, домашнего скота и т. Д.) По сравнению с размерами групп. Он был настолько изменчивым, что было невозможно осуществить прогнозирование или прогнозирование производительности продуктов питания или поддерживать их на приемлемом уровне..
Климатические изменения и разнообразные условия каждой зоны, в которой они были временно созданы, были факторами против, аспектами, которые можно было бы решить, оставаясь в одном месте, где они могли бы узнать об изменениях и особенностях окружающей среды..
В конце концов, сидячий образ жизни с его организационной формой и базой на сельском хозяйстве станет самой процветающей экономической моделью. Модель, в которой иерархии были необходимы для оптимального распределения работы и которая породила более сложные политические и социальные структуры.
Понемногу рождались новые концепции: собственность, территория, географические границы, даже стены, которые окружали деревни, и по мере роста оседлого населения оно также укоренилось в том месте, где развивалась его повседневная деятельность, и таким образом возникли первые города в мире..
Таким образом, кочевая экономика вынуждена была прибегать к оседлым обществам, которые, будучи хорошо развитыми и экономически более сильными, имели достаточно ресурсов, чтобы обменивать их на различные типы платежей, которые варьировались от простой коммерческой операции до наемничество.
Но это не всегда было о хороших отношениях и мирных обменах. Были случаи, когда кочевые группы применяли силу для захвата тех товаров, которые они сами не могли производить или из-за территориальных конфликтов. В течение нескольких тысячелетий в разных частях света происходило немало противостояний, как в случае с евразийской степью..
Обладая военным преимуществом, так как их кабальерии извлекали выгоду из кочевого положения и могли кормить свежими травами практически где угодно, эти группы мигрантов обладали большой военной силой, чтобы легко атаковать поселения и доминировать над ними, в том числе в политическом отношении..
Несмотря на это, преимущества, предлагаемые малоподвижным образом жизни, привели кочевые народы к разделению. Многие группы разделились и приняли оседлый образ жизни, оставив позади свои старые обычаи, в то время как другие продолжали, и даже сегодня кочевые общества все еще существуют на всех континентах, таких как бедуины в африканской пустыне и на Ближнем Востоке, бушмены в Южная Африка, Нукак-Маку в Колумбии, Габра в Кении / Эфиопии, Тибетские кочевники в Китае, Сами в Скандинавии, Тухарег в пустыне Сахара, Кваши в Иране или торговцы в Европе, среди других групп.
Некоторые кочевые народы были вынуждены пройти через процесс, называемый «Седентаризация», в рамках которого местные органы власти по юридическим и политическим причинам предъявляют ряд требований, которые вынуждают их иметь фиксированную зону проживания, предмет что, кстати, вызывает противоречия с точки зрения прав человека.
Короче говоря, сидячий образ жизни стал доминирующим образом жизни благодаря вышеупомянутым преимуществам, и с момента своего создания он стал великим предшественником социальных, иерархических и политических структур, известных сегодня..
Другими достижениями, не только важными, но и важными для современной жизни, которые увидели свет благодаря sedentarismo, были регистрация времени, торговля и развитие сельского хозяйства, ключевые элементы для развития и прогресса городов..
Переход древних людей к основанному на ведении сельского хозяйства оседлому образу жизни сопровождался трансформацией института собственности
Переход людей к сельскому хозяйству роизошел благодаря человеческой жадности
На протяжении многих лет было принято воспринимать переход первобытного человека от охоты и собирательства к земледелию просто как очевидный исторический факт. Впоследствии были сформулированы теории, так или иначе объясняющие механизмы этого явления, которое называют «неолитической революцией».
Это выражение ввел небезызвестный историк-марксист Вир Гордон Чайлд, чьими наработками совсем недавно воспользовались американские исследователи, доказавшие существование мезоамериканской цивилизации сапотеков.
Современная же наука обладает впечатляющим арсеналом наработок и технологий, позволяющих хотя бы частично перевести исследования из разряда сугубо теоретических в практическое русло, пусть и посредством моделирования. К новейшим разработкам прибег и американско-корейский тандем ученых, показавший, как
переход к сельскому хозяйству был сопряжен с изменением уже зародившегося института собственности.
Их исследование было опубликовано в научном журнале PNAS .
Известный еще в СССР марксист и исследователь Самуэль Боулс и его коллега Чжон-Кё Чхве из американского Института Санта Фе использовали имевшиеся в их распоряжении климатические, археологические и геологические данные
для воссоздания той обстановки, что сопутствовала неолитической революции, которая произошла на стыке двух геологических эпох — заканчивавшегося на тот момент плейстоцена и продолжающегося до сих пор голоцена — то есть примерно 12 тысяч лет тому назад.
Не так давно «Газета.Ru» писала о том, как на стыке двух этих эпох тихоокеанские аборигены уничтожали уникальные виды птиц. Сейчас же целью исследователей было выяснить, как имевшиеся условия способствовали тому, что переход к оседлому земледельческому хозяйству и появление новой системы собственности стали возможными.
Выяснилось, что первоначально, в конце плейстоцена, переход к сельскому хозяйству был явлением массовым. Этому способствовали не только определенные эволюционные подвижки, произошедшие с человеком, но и сложившиеся климатические условия. Позднее, однако,
хотя условия для ведения сельского хозяйства там уже успели стать более чем благоприятными.
На других же землях человек обосновался гораздо более основательно: например, в Индии, Скандинавии и Леванте. Изначально переход к земледелию представлялся не совсем выгодным: в силу низкого развития технологий люди были не в состоянии собирать необходимый для выживания урожай. Тем не менее,
фермеры и охотники с собирателями продолжали сосуществовать в своеобразном симбиозе до тех пор, пока земледелие и скотоводство не стали полностью обеспечивать потребности людей.
Однако оседлый образ жизни сам по себе способствовал улучшению демографических условий, в частности, теперь шанс выжить и вырасти был у гораздо большего количества детей.
Тем временем развивались и иные механизмы, которые были связаны с сельским хозяйством лишь косвенно. Речь идет о системе собственности:
если бытовавшие до начала неолитической революции механизмы основывались на экономике дара, то теперь их место стала занимать частная собственность. Получается, что определенные блага и ресурсы — земля, урожай и скот — были попросту приватизированы новыми «владельцами».
Таким образом, переход к сельскому хозяйству произошел как раз благодаря тому, что множество людей иначе подошло к проблеме владения чем-либо и решилось использовать новые, но на тот момент не очень проверенные технологии.
Стоит отметить, что произошло все это далеко не сразу: пресловутый переход занял от 2 до 4,5 тысяч лет. За такой солидный промежуток времени собиратели и охотники окончательно утратили лидирующие позиции — появившиеся механизмы семейного хозяйства поспособствовали развитию и утверждению института частной собственности.
Однако необходимо уточнить, что переход к сельскому хозяйству шел не только долго, но порой и кровопролитно. Так, например, это происходило на Ближнем Востоке.
Вот как объяснил этот процесс «Газете.Ru» профессор Самуэль Боулс: «Люди перешли к сельскому хозяйству и оседлому образу жизни не потому, что того требовали обстоятельства».
Это произошло благодаря банальной человеческой жадности: люди увидели, что теперь, выращивая растения и приручая животных, они вполне могут не зависеть ни от кого, кроме своих близких, объясняет профессор.
По прошествии времени человек уже владел достаточным количеством семян, не понаслышке знал, как, что и в каком количестве необходимо выращивать. Неолитическая революция свершилась, а вместе с ней появился институт частной собственности и новый уклад жизни.
Лекция 4. Религиозные представления неолита
Теория «неолитической революции»
Когда-то, в 1819 году, на открытии первого археологического музея в мире, Музея северных древностей в Копенгагене, его директор Кристиан Ю. Томсен предложил знаменитую систему трех веков для периодизации истории – каменный век, бронзовый век, железный век. Но уже через несколько десятилетий археологи заметили, что каменный век объединяет совершенно несходные между собой формы жизни и уровни культурного развития. И тогда каменный век стали делить на век оббитого камня и век шлифованного камня. Первый приблизительно совпадал с палеолитом, второй – с неолитом. Но метод подразделения оказался очень необязательным. Далеко не всюду земледельцы позднего каменного века шлифовали свои каменные изделия, а кое-где их шлифовали уже охотники-собиратели. Поэтому более условные термины, предложенные Джоном Леббоком (лордом Эвбюри, 1834–1913) в книге «Доисторические времена» 223 : палеолит и неолит (то есть по-гречески древний камень и новый камень), быстро стали общепризнанными. Первый обозначает эпоху присваивающей экономики (охоты и собирательства) при каменной индустрии, второй – эпоху производящей экономики (скотоводство и земледелие) также при каменной индустрии.
Протонеолит —10000—8000 лет до Р. Х.
Ранний неолит —8000—6500 лет до Р. Х.
Средний неолит – 6500–5000 лет до Р. Х.
Поздний неолит – 5000–3500 лет до Р. Х.
В. Г. Чайлд, один из ведущих археологов XX века, профессор Эдинбургского университета, знаток доисторических Европы и Переднего Востока, создал теорию доисторического развития под влиянием изменений окружающей среды и давления растущего народонаселения. Отвергая представления о преимущественном значении сферы идей для эволюции общества, Чайлд настаивал на материальных предпосылках общественного прогресса. Он был увлечен философскими построениями Карла Маркса и Эмиля Дюркгейма. Кроме названной работы перу Чайлда принадлежат «Социальная эволюция» (1951) и «Восстановление прошлого» (1956). Хотя и при жизни, и после смерти Чайлда многие его утверждения активно оспаривались, труды этого ученого сделали очень много для создания современной теории доисторического человечества. Продолжая и развивая Леббока, Чайлд объяснил, как произошел этот переход, который сам лорд полагал, в духе прогрессистских идей XIX века, «естественным» следствием человеческого развития.
По мнению Чайлда, переход от добывающей экономики к производящей произошел на Переднем Востоке после окончания великого оледенения (плейстоцена). Отступление ледников из Центральной Европы и с Русской равнины привело к перемещению на север зоны обильного увлажнения, которая располагалась ранее в Сиро-Палестине, Месопотамии, Аравии, Иране. Засухи, происходившие все чаще, заставляли людей и животных скапливаться в немногих оазисах. Туда же постепенно перемещались и влаголюбивые растения. Жизнь в ограниченном мирке оазисов заставляла человека бережней относиться к природным ресурсам, заботиться об их воспроизведении. Он стал воздерживаться от охоты на стельных самок и детенышей, затем – подкармливать их во время засух. Нехватка мясной пищи побуждала жителя оазисов обратить больше внимания на собирание растительных продуктов, что в конце концов привело к одомашниванию (доместикации, как говорят ученые) растений – злаковых и бобовых. Так полагал Чайлд.
Плодородный полумесяц. Распространение диких, позднее одомашненных растений и животных на Переднем Востоке: пшеница-однозернянка; пшеница эммер; ячмень. Цветом отмечено распространение дикой овцы и дикой козы.
Через шесть-семь тысячелетий неолита, в конце IV тысячелетия до Р. Х., развитие металлургии, письма и государственности ознаменовало переход человечества от камня к металлу и от доистории к истории, но главные достижения неолита – оседлость и производящая экономика – определяют нашу жизнь до сего дня.
Мистика зерна и начало земледелия
Если земледелия еще не существовало, то ясно, что предметы, связанные с хранением и обработкой зерна, предназначались для дикорастущих злаков. Но почему находки сделаны в «святилище», а не на хозяйственном дворе, где больше пристало располагаться мукомольному производству?
Но действительность жизни часто разрушает наши схемы. Люди стали использовать зерно в религиозных обрядах за одно, а то и два тысячелетия до начала регулярного земледелия и практически одновременно с фиксируемым археологически активным сбором дикорастущих злаков. Складывается впечатление, что зерно, мука, выпечной хлеб сначала были элементом ритуала, священнодействия и лишь постепенно проникли в профанную, обыденную сферу жизни. Впрочем, и до сих пор к хлебу у нас сохраняется не вполне «простое» отношение. Народная традиция воспрещает выбрасывать хлеб, с пренебрежением относиться к нему. «Доешь хлебушек, – объясняет внуку бабушка, – а то будет кусочек за тобой бегать».
Зерно, как известно, очень емкий символ смерти и возрождения. Падая в землю, умирая и разлагаясь в ней, оно дает росток, колос и множество новых семян. Древние могли усмотреть в этом символ и индивидуальной победы над смертью, и родового ее преодоления. Человек умирает, но он оставляет потомков, род, которые после него будут жить на земле, и он, умерший, будет жить в них, как в колосе пшеницы живет то зернышко, из которого пророс колос. Не исключено, что если еще в палеолите зубр и мамонт были воплощенными символами небесной, творческой, божественной реальности, то колос, зерно и, шире, растительная пища вообще – реальности земной, родовой. Собирая дикорастущие злаки, растирая их зерна в муку, выпекая хлебы и вкушая их, наши древние предки соединяли себя с «родом отцов своих», и их, «отцов», с собой, через стихию все принимающей и все возрождающей земли.
Примечательно, что в древнеегипетском языке плуг, обрабатывающий землю, и мужской половой член одинаково произносятся ḥnn (хенен), хотя иероглифически, понятно, изображаются различно:
В древнейшем религиозном литературном памятнике человечества – в «Текстах пирамид» (середина III тысячелетия до Р. Х.) мы встречаем эхо этого доисторического образа, удивительно сплавившего в себе неолитические и палеолитические символы:
«Земля взрезается плугом, дары приносятся, земля Тиби (?) приносится, две божественных области кричат перед ним, когда он (умерший) сходит в землю. О Земля, отверзи уста свои для твоего сына, ставшего Осирисом, ибо то, что позади него, принадлежит пище; то, что впереди него – принадлежит охоте» [Pyr. 560, §1394–1395].
Последняя формула – «то, что позади него, принадлежит пище; то, что впереди него – принадлежит охоте» – почти наверняка восходит к палеолиту. Это – слова охотника. Убитые животные, оставшиеся за его спиной на охотничьей тропе, являются уже пищей, те же, что еще не поражены – объект охоты, «принадлежат» охоте.
Особенно характерно, что в сфере заупокойного ритуала хлеб, как правило, заменяется прошедшими термическую обработку целыми зернами – кутья христианского отпевания, рисовые шарики заупокойных индуистских жертвоприношений, печеное зерно тантрийского обряда (мудра). Посыпание зерном связано и с брачными церемониями и также символизирует рождение новой жизни. Но тут, напротив, используется зерно живое, которое может прорасти в этом мире. Все эти обычаи – очень древнее воспоминание.
Почитание предков и начало оседлой жизни
Начало использования зерна в ритуальной сфере происходит одновременно с переходом человека к оседлому образу жизни. Оседлая жизнь, как я уже говорил, не сулила охотникам и рыбакам протонеолита никаких бытовых преимуществ. Первые поселения, принадлежащие к натуфийской культуре (Нахал-Орен, Эйнан, Иерихон), весьма бедны. Да и одомашнивания растений и животных еще не произошло. Что же, если не «экономический интерес», могло заставить общины бродячих охотников резко изменить весь строй жизни?
Исследование натуфийских «деревень» позволяет сделать некоторые предположения. Натуфийские дома еще очень напоминали охотничьи шалаши и временные жилища палеолита. Они делались круглой или овальной формы диаметром 4–7 м. Крыши их были, скорее всего, конусообразными. Верх делался из легких материалов – соломы, стеблей камыша, переплетенных ветвей, но стены представляли собой достаточно надежное сооружение из камней, обмазанных глиной. Пол в доме, как правило, был существенно ниже уровня земли. Что сразу же бросается в глаза при раскопках натуфийских поселений, так это обилие погребений, расположенных прямо среди домов, а очень часто и непосредственно под полом. Под полами чаще хоронили детей и подростков, а взрослых сородичей – между домами, в специальных обмазанных глиной колоколовидных ямах. Большинство захоронений – вторичные. Видимо, тела сначала выносили из поселения, помещая их во временные могилы или оставляя на открытом воздухе. После распада мягких тканей кости вновь вносили в поселение и предавали окончательному захоронению.
Погребального инвентаря в могилах практически нет. Обычны только средиземноморские раковины денталии, формой напоминающие клыки. Видимо, они являлись распространенным элементом погребальной одежды. Но бедность могил отнюдь не говорит о равнодушии натуфийцев к своим усопшим. Внимание теперь сосредоточено не на заупокойных дарах, а на приближении умерших к живым. В эпоху палеолита дома смерти и дома жизни редко совпадали. И неандерталец, и кроманьонец, при всем почтении к своим умершим сородичам, избегали жить рядом с их могилами. Теперь людьми овладевает совершенно иное представление – род должен быть связан воедино и топографически. Что было причиной изменения в представлениях мезолитических и протонеолитических охотников, мы не знаем, но само это изменение выявляется совершенно наглядно. Конечно, архитектуру первых жилищ можно объяснить вполне утилитарно: круглая форма – реплика охотничьего шалаша; полуземлянка – ради экономии строительных материалов; центральный опорный столб – необходимый конструктивный элемент кровли; очаг близ него – результат мер безопасности, когда кровля над огнем должна быть максимально поднята. Но священные элементы постройки, ее интерьера дают и совершенно иной, сакральный ряд объяснений: круглое основание – окоем, образ полноты мира; заглубление – соединение с миром предков и воспоминание пещерного храма; опорный столб – ось мира, связь неба, земли и преисподней, рядом с которой и пристало пылать жертвенному огню очага. В Тибете и сейчас дымоход именуется «вратами Неба». Идея оси мира, устремленной к неподвижной полярной звезде, в высшей степени присуща древнейшим египетским религиозным текстам. А соединяющий миры и разрывающий преграды между ними жертвенный огонь очага был известен уже синантропу. Наша церковная свеча и колеблющийся огонек лампады перед иконой во время домашней молитвы – далекие потомки тех древних жертвенных костров.
Иногда даже жилища превращались после смерти их обитателей в склепы, над которыми возводились жертвенные алтари. Такой склеп IX тысячелетия до Р. Х. обнаружен был в Эйнане. Вот как описывает его Джеймс Мелларт:
Погребального инвентаря нет и в этом сложном заупокойном сооружении, воздвигнутом общинниками для, безусловно, социально значимого лица. Красная охра, обильно встречающаяся и в этом, и в иных натуфийских погребениях, показывает, что древний палеолитический символ крови и жизни сохранял свою актуальность. Череп, найденный у очага первой вымостки, имел два верхних шейных позвонка, то есть он был отделен от тела или живого, или только что умершего человека, что не исключает возможность человеческого жертвоприношения. С другой стороны, три больших камня, возвышавшихся над склепом, очень вероятно, подобно менгирам мегалита (см. Лекцию 5), являлись воплощением душ умерших и погребенных тут людей, их вечными, неразрушимыми телами. Поскольку камней три, можно предполагать, что и третий череп принадлежал не жертве, но какому-то позднее умершему родственнику или преемнику погребенного здесь вождя.
Нас не может удивлять особое отношение к черепу усопшего, заметное в этом эйнанском погребении. Культ черепа прослеживается еще с раннего палеолита. Но в неолитических поселениях: древний обряд обретает новую значимость.
Вдоль стен на полках черепа были расставлены и в ранненеолитическом поселении Северной Сирии – Мурейбите. В Телль Рамаде (Южная Сирия) и Бейсамуне (озеро Хуле) черепа были водружены на вылепленные из глины антропоидные фигуры – подставки высотой до четверти метра. На лбу телльрамадских черепов красной охрой нанесены большие пятна. Примечательно, что вместе с черепом в фигуру-подставку были вмонтированы и верхние шейные позвонки. Эти находки объясняют большое число «обезглавленных» захоронений. Видимо, после смерти головы часто отнимались от тел и сохранялись в жилищах живых, в то время как остальное тело предавалось земле.
Из всех частей тела именно голова с наибольшей полнотой выражает личность человека. Поэтому то, что мы обнаруживаем в протонеолите Натуфа и в раннем неолите, – это не безличный культ рода, но внимание к конкретным личностям усопших родственников, без помощи которых обитатели древних Эйнаны и Иерихона не могли надеяться на преодоление смерти, через которую переступили, сохранив жизнь, прародители. Черепа предков, выставляемые на полках в жилищах натуфийцев, скорее всего, выполняли ту же задачу, что и иконы в домах их далеких потомков – православных арабов Сирии, Ливана и Палестины. Они возводили ум молящихся от образов к первообразам. Но на ранненеолитическом Переднем Востоке первообразом каждой из таких икон-черепов был конкретный предок, которого мыслили сильным заступником, защитником и покровителем (то есть героем – в эллинском смысле этого понятия) потомков, еще шествующих юдолью земной жизни, еще не водворившихся в вечных обителях Отца Небесного.
В тех культурах, где головы предков все же не сохранялись в жилищах, их, возможно, заменяли грубо моделированные портретные камни, на которых человеческое лицо иногда схематизировалось до крестообразного символа. Камни эти очень напоминают расписные гальки мезолитической культуры Азили (Италия, Швейцария), также связанные, по всей вероятности, с культом предков.
В более поздней (VI тысячелетие) скульптурной группе из Чатал Хюйюка (Малая Азия) на пластине зеленовато-серого вулканического камня с большим мастерством изображена в левой половине аналогичная сахрийской сцена соития, а на правой – мать, прижимающая к себе маленького ребенка. Очень возможно, что с утратами сохранившаяся от VII тысячелетия глиняная скульптурная группа из Палестины (Айн Гхазаль) воспроизводила тот же образ. Зачатие и рождение потомков, должно быть, сознавалось одним из священных моментов родового бытия, уничтожающих над родом власть времени и смерти.
Новый строй жизни был труден и непривычен, но тот духовный переворот, который произошел в сознании людей около 12 тысяч лет назад, требовал выбора: или пренебречь родом, общностью с предками ради более сытой и удобной привычной бродячей жизни, или связать себя навсегда с могилами предков нерасторжимыми узами единства земли. Некоторые группы людей в Европе, на Переднем Востоке, в Индокитае, на Тихоокеанском побережье Южной Америки сделали выбор в пользу рода. Они-то и положили начало цивилизациям нового каменного века.
Удивительно, но на большом отдалении от передневосточного центра перехода к неолиту происходят почти одновременные и имеющие массу общего с натуфийской культурой процессы. Сравнительно недавно в Восточной Сербии, ниже Железных Ворот, была открыта своеобразная протонеолитическая культура начала VIII тысячелетия до Р. Х. – Лепеньски Вир. Доместикации еще не было, и главным источником пищи являлись здесь обширные пруды и дунайские старицы, изобильные хорошей рыбой. Но не пруды заставили древних обитателей Приданубья «сесть на землю». Хорошая рыбалка позволяла перейти к оседлости, но не могла сама по себе заставить сделать этот серьезный шаг. Раскопки в Лепеньском Вире обнаруживают истинные причины изменения всего строя быта. Из 147 построек поселения около пятидесяти имели внутри себя святилища – прямоугольные алтари, окруженные блоками камня, вцементированными в пол. Алтари имели круглое или овальное место для жертвоприношений, окруженное несколькими скульптурами из крупной гальки. Скульптурки эти, с подчеркнутыми мужскими и женскими половыми признаками, скорее всего, обозначают предков. Для предков же сделаны треугольные отверстия в полу прямо против алтаря, очерченные охряными камушками или нижними человеческими челюстями.
Если добавить, что священная часть жилищ с алтарями всегда представляет в Лепеньском Вире сектор в 60° по оси запад – восток, вершиной упирающийся в алтарь и расходящийся в противоположную входу сторону, и что именно в этом секторе находятся треугольные отверстия и в нем же, по оси север – юг покоятся человеческие останки (детей до пяти лет, непосредственно похороненных в доме, и взрослых – перезахороненных), то становится совершенно ясно, что через отверстия в полу предки должны были получать жертвенные пищу и питье из рук живых. То, что фигуры вокруг алтарей тоже ориентированы по оси север – юг, подтверждает наше предположение: изваянные в скульптуре – не боги, а предки. Скорее всего, именно эти полсотни жилищ и являются родовыми домами-жилищами, остальные – служебные постройки и временные сооружения.
Связь предков и потомков оказывается в дунайском протонеолитическом поселении не менее явной, чем в Иерихоне или Нахал-Орене, а привязанность к земле, которую еще не обрабатывали, вполне понятной. Это была та Мать-Земля, в которую, подобно семени в утробу, входили отцы и где они покоились до времени, отнюдь не оставляя своим попечением живых.
Почему в ряде мест Старого и Нового Света почти одновременно вспыхивает эта новая вера, бесконечно усилившая древнее, как сам человек, почитание живыми своих умерших, заставившая человека отказаться от бродяжничества и обратившая его внимание на чудесную тайну умирающего, возрождающегося и умножающегося зерна? Ответа на этот вопрос, ответа убедительного, палеоантропологи не дают и по сей день.
Мать сыра земля
Присущее уже верхнему палеолиту почитание земли в образе беременной женщины в эпоху неолита вполне сохраняется и во многом усложняется. Но суть почитания земли остается той же – это благоговение перед стихией, в которую уходит семя жизни, и которая возрождает его к новому бытию. В протонеолитическое и неолитическое время растительное семя, зерно, бобовые становятся постоянным и общепринятым символом семени человеческого и семени Божественного, той таинственной силы, которой творится жизнь. Следовательно, и соединение с этой силой, вкушение произрастающих из земли семян – залог жизни, возрождения. Древние понимали это очень хорошо.
В египетской «Книге врат» к умершим обращены слова Бога Творца (Ра): «Произрастания (букв. овощи), которые в вас, принадлежат Осирису, дабы был Он ублажен ими. Растет пшеница – Осирис приходит в бытие, Тот, виденьем Кого живут обитатели инобытия и обонянием ароматов Которого (живут) воскресшие. Да будет благо Тебе, о Осирис, да процветаешь Ты, Бог-зерно, да будешь Ты успешен, Первенец из умерших. Тот Он, Кто пребывает на полях инобытия». [BG. II, 122–124]. Тот же образ, только менее персонализированный с именем Божьим, встречаем мы и в ветхозаветной книге Иова: «Войдешь в гроб в зрелости, как укладываются снопы пшеницы в свое время» [ Иов 5,26 ]. Слова эти отражают очень древние и сильные символические образы.
В неолитическом Египте V тысячелетия до Р. Х. (культура Меримды) умерших погребали лицом к востоку, наполняя рот покойника зернами пшеницы. В Библе IV тысячелетия до Р. Х. почти все захоронения делались в сосудах для хранения зерна (пифосах), а непосредственно в земле – не более одного процента погребений. Умершего клали в пифос вперед ногами, практически без инвентаря, горлышко закрывали черепком. Достаточно часто умерших хоронили в гротах и пещерах – это прямое продолжение палеолитической традиции, но новая – в сосудах для зерна – для жителей поздненеолитического Библа оказалась более распространенной. Традиция соединять зерно и умерших дошла в своеобразной форме до классической Греции, где в домах часто около домашнего очага врывались пифосы с пшеницей и ячменем. Они считались вместилищами душ умерших предков.
Формы неолитических «венер» менее гипертрофированы, чем ориньякских, но также существенно преувеличены и специально подчеркнуты: женщина изображалась с одной или обеими руками на беременном животе, как бы подчеркивая этим весь смысл своего образа «земли, древней богини, что в веках неутомима» в возрождении умерших [Софокл, Антигона, 346–348]. Яйцеобразные могилы Юго-Восточной Европы и такой же формы сосуды, использовавшиеся для погребений на Переднем Востоке, имитировали женское лоно, матку, в которой до времени «родов» пребывает умерший – зародыш новой жизни. Могилы в форме печи для хлеба, также встречающиеся на Балканах (культура Винча Тордош), подтверждают наше предположение, что хлебная печь являлась символическим образом Матери-Земли.
Все эти многочисленные фигурки беременных женщин лишены какого-либо сексуального символизма. Внимание сосредоточено на передаче чревоношения и, нередко, на сценах родов.
Дж. Мелларт заметил, что умерших горожан Чатал Хюйюка, хотя и не всегда, но погребали облаченными в леопардовые шкуры. Костяные застежки от этих «костюмов» в большом числе обнаружены в могилах. На фресках святилищ также многократно изображены люди в леопардовых шкурах. Леопард, хищник, способный, подобно могиле, смерти, пожрать плоть, скорее всего, оказывается удачным образом «плотоядной» земли.
О принадлежности бычьих и бараньих голов к образу Небесного Бога известно еще из верхнепалеолитической живописи, а в малоазийских неолитических городах, как, впрочем, и повсюду в Европе и Азии того времени, бык и баран становятся распространеннейшими символами. Матрона, рождающая бычью или баранью голову, ласкающая детеныша леопарда, очень возможно, изображение возрождения умершего к божественной жизни из недр Матери-Земли. Умирает и кладется в могилу тленный человек. Воскресает из лона земли Бог. «Сеется в тлении, восстает в нетлении… сеется тело душевное, восстает тело духовное» [lKop. 15. 42–44]. Изображения неолита, преодолевая скудость художественных выразительных средств, в немногих образах доносят до нас древнюю веру в грядущее обожение человека.
В Чатал Хюйюке и Хаджиларе часто встречаются двойные и тройные изображения. То это грациозная девушка, зрелая, возможно, беременная женщина и мальчик на леопарде; то, совсем как в мадленском скальном укрытии Англе сюр л’Англи, девушка, женщина и старуха; то обнимающаяся пара, а рядом – женщина, дающая жизнь бараньей голове.
И хотя точно понять смысл этих изображений нам, видимо, никогда не удастся, ибо смолкло слово священнослужителя, свершавшего обряд, давно изглажены из памяти его жесты, все же можно предположить, что изображенное связывалось с изменением качества стихии земли. Вот она девственно прекрасна, и нет еще в ней семени божественной жизни. Она – как бы невеста Бога, ждущая его объятий. Вот она несет в себе божественную жизнь, которая символом небесного Бога-Творца – бараном, быком – являет себя из нее. Ребенок, стоящий на леопарде рядом с беременной матроной, – это достигший обожения умерший, вышедший из утробы земли. И наконец, старуха, часто изображавшаяся с чертами хищной птицы, – это, видимо, земля, отдавшая своих мертвецов, ждущая обновления и нового принятия семени жизни.
«Незнаемый Бог» неолита
Находки множества женских изображений, имеющих отношение к области религиозного культа, заставляют подумать о причинах почти полного отсутствия изображений «мужских божеств» в тысячелетия неолитической культуры. Мужские фигурки если и встречаются, то не как образы богов, но скорее – в качестве существенных для заупокойного ритуала изображений умерших. Доминирование женских образов позволило некоторым исследователям делать выводы о матриархальных отношениях неолитических сообществ. Вывод этот между тем несколько поспешный.
Может показаться, что бедному обитателю ранненеолитических: деревень было далеко до столь возвышенного богословствования. Мы не знаем и, скорее всего, никогда не узнаем, как он объяснял свою склонность отображать Бога бесформенной глыбой камня. Но нет серьезных оснований сомневаться, что им владела та же интуиция, что и константинопольским епископом Григорием. Бог не познаваем, и потому изображение Его не может и не должно давать пищу для познания. В памятниках Иерихона, Бейды и им подобных мы встречаемся почти наверняка не с примитивным обожествлением каменной глыбы, не с литолатрией, но с глубоко продуманным, а скорее глубоко пережитым образом божественной безóбразности.
Более универсальным, практически общепринятым в течение всех неолитических тысячелетий, был, однако, иной образ Небесного Бога. Он, безусловно, пришел в неолит из предшествовавшей палеолитической эпохи. Образ этот – увенчанный рогами самец копытных животных – бык, баран, горный козел. Зубр из внутренней пещеры Ляско не был забыт, и, хотя его образ редко теперь соединялся с трудной и опасной охотой на сильного зверя, наследованная из охотничьего прошлого человечества иконография Бога-Творца сохранялась.
Часто целое изображение быка замещалось одной головой, увенчанной рогами, часто создатели святилища ограничивались и еще более лапидарным образом одних мощных рогов. Символ этот, кажется, не знает границ культурных зон. Мы встречаем его и в Анатолии, и в Индии, и в Месопотамии, и на Дунайской равнине. В Ганджадаре (Западный Иран) раскопано маленькое помещение конца VIII тысячелетия до Р. Х., в нишу стены которого вмазаны один над другим два бараньих черепа с рогами. Бычьи рога встречают нас и в святилищах протонеолитического времени в жилищах северосирийского Мурейбита. В поселениях культуры Сескло (Фессалия, Македония, VI тысячелетие до Р. Х.) маленькие изображения рогатых бычьих голов носили на шее чуть ли не все их обитатели. Но нигде нет такого множества вмурованных в стены и скамьи бычьих и бараньих голов и рогов, как в Чатал Хюйюке. Здесь это обязательный элемент любого священного пространства.
Но среди этих символических: зооморфных, а то и вовсе безóбразных образов Небесного Бога в конце VII тысячелетия в Чатал Хюйюке вдруг возникают антропоморфные изображения. Что касается ребенка или юноши, как правило, изображаемого вместе с «богиней» или ее животным – леопардом, то это, скорее всего, не Бог, но умерший, возможно, идущий от смерти к Небу и к обладающему вечным бытием Творцу всяческих. Но вот зрелый муж с бородой, восседающий на быке, это, видимо, Сам Творец.
Появление этих изображений, не очень многочисленных и вскоре исчезающих (хотя в гхассульской культуре Палестины IV тысячелетия до Р. Х. распространены мужские статуэтки с рогами), говорит о великом открытии древнего человека или, по меньшей мере, об успешной попытке изобразительного отображения важнейшего религиозного понятия. Изображая великого небесного Бога-Творца человеком, мужем, чаталхюйюкский художник отнюдь не «снижал планку» умозрения, заданную в докерамическом неолите, когда непознаваемость Бога отображалась бесформенностью каменной глыбы. Нет, теперь, через два тысячелетия, человек сделал следующий шаг в изображении неизобразимого. Решившись изобразить Бога человеком, он думал об ином, бесконечно более важном для него уподоблении. Усваивая Творцу образ твари, художник единственно возможным способом демонстрировал подобие твари, подобие человека своему Создателю. Человек – образ Божий, желал сказать он, наделяя безóбразного Творца человеческим обликом.
Святилище, город и храм
Среди палеоантропологов распространено мнение, что долгое время святилище – теменос (от греч. τέμενος – священное место) не отделялось от жилых помещений, но располагалось непосредственно внутри них. На одном и том же очаге готовили пищу и приносили жертвы, рядом со скамьями, на которых спали живые, стояли на полках черепа умерших предков. Священный и обыденный, профанный 275 миры совмещались. Сознание древнего человека еще не навыкло якобы отличать чистое от нечистого.
То, что в тысячелетия протонеолита и докерамического неолита (10–6,5 тысячи лет до Р. Х.) в жилых постройках часто размещались домашние святилища, неоспоримо. Но нельзя забывать, что задолго до неолита, и в среднем и в верхнем палеолите, культовые пещеры очень часто имели чисто религиозное назначение и не использовались для жилья. Скорее мы можем отметить, что с переходом к оседлому строю жизни меняется и представление людей о своем быте. Он в значительной степени освящается, перестает противополагаться «священному». Это не «неразвитость» сознания, но скорее этап развития, некоторая «антитеза» палеолитической религиозности, о содержательном смысле которой мы можем только догадываться. Видимо, как и сам переход к оседлости, расширение сакральной 276 сферы в начальный период неолита было связано с миром предков. Переживание рода как священного целого заставляло хоронить предков под полами жилищ, выставлять их черепа близ очага. Это же переживание делало жилище теменосом, священным пространством.
Характерное для раннего неолита доминирование домашнего родового святилища при наличии в поселении и специального храма, где возносились молитвы Творцу жизни, замещается в середине VII–VI тысячелетий до Р. Х. своеобразными религиозными центрами, существующими в окружении сельской периферии, почти лишенной предметов определенно культового назначения. Так, на дунайской равнине, на площади примерно в 120 тыс. км., где распространена была культура Лепеньски Вир – Винча, всего в пяти-шести поселениях наблюдается скопление множества религиозных объектов и предметов культа. В десятках же простых деревень и деревенек археологи находят лишь отдельные культовые предметы, как правило, связанные с почитанием Матери-Земли. Религиозные центры отличаются не только обилием следов интенсивной религиозной жизни их обитателей, но и размерами – они в десятки раз больше простых сельских поселений и их даже возможно именовать городищами (так как они имеют укрепленный валами и частоколами рубеж) и даже протогородами.
Подлинной сенсацией в археологии стало открытие в 1958 году неолитических городов Анатолии Джеймсом Меллартом (раскопки 1961–1965 годов). Крупнейший из них – Чатал Хюйюк (Çatal Hüyük). Площадь холма, под которым покоится поселение, более 13 гектаров, но раскопано к настоящему времени только полгектара, и то не до уровня девственного грунта. Нижних слоев Чатал Хюйюка еще не коснулся заступ археолога. Самый древний известный период поселения – 6900 год. Город существовал до 5400 года. Это был богатый и плотно населенный город, в котором использовались многие самые передовые для того времени технологии. Например, именно в пригородах Чатал Хюйюка обнаружены остатки древнейших в мире ирригационных сооружений (конец VII тысячелетия до Р. Х.). Последние века Чатал Хюйюк страдал от набегов, разорений и пожаров, которые в конце концов и погубили это крупнейшее из известных в мире средненеолитических поселений.
Вторым важнейшим сюжетом святилищ Чатал Хюйюка являются изображения женщин с широко расставленными, почти перпендикулярными корпусу руками и ногами, с животом и грудью последних недель беременности. Как правило, это барельефы, но встречаются и живописные изображения, и статуи. Нередко бычьи и бараньи головы изображаются сразу под женской фигурой, как бы рожденные от нее.
Очень распространено изображение на стенах святилищ человеческих ладоней. Иногда они буквально впечатаны в обмазку стен. Ладони могут создавать своеобразный орнамент пустого пространства стены, могут покрывать головы быков и баранов. Реже они встречаются и на барельефах женских фигур. Изображения человеческих ладоней, отпечатки их, как мы помним, довольно распространены и в пещерных святилищах верхнего палеолита. Неолит здесь также продолжает использовать традиционную религиозную символику, сложившуюся еще в палеолитические тысячелетия. Дж. Мелларт совершенно справедливо предположил, что эти изображения – знак преданности человека Богу, знак поклонения, связи поклоняющегося с объектом поклонения.
В святилищах VII.21 и VII.8 северные стены расписаны изображениями громадных грифов (до 1,8 м в размахе крыльев), пожирающих скорченные безголовые человеческие тела. Может быть, это – картины определенного этапа погребального ритуала: многие народы до сих пор оставляют тела умерших на съедение хищным птицам. Но возможно, изображенное имеет и более глубокий смысл. Гриф наравне с леопардом являлся в Чатал Хюйюке животным Матери-Земли. Есть даже статуэтка старой женщины рядом с грифом. Ведь земля, подобно хищникам, «питается» мертвечиной, принимает в себя ее. У грифов чатал-хюйюкских фресок показаны как бы в разрезе наполненные желудки.
Следует иметь в виду, что изображения делались в святилищах Чатал Хюйюка не для декоративных целей, а исключительно для культовых. Они замазывались и затем воспроизводились вновь почти в неизменном виде. В некоторых святилищах число живописных слоев на стенах достигает ста. Видимо, сам процесс рисования был элементом религиозного действа и требовал повторений. В тех случаях, когда святилище переставало действовать, все изображения в нем тщательно уничтожались, барельефы сбивались, живопись замазывалась, статуи разрушались или уносились. Должно быть, жители города боялись осквернить священные изображения обыденной, «греховной жизнью», которую ведет человек изо дня в день. Только святилища, погибшие в пожарах, спасли для археологов целостность внутреннего убранства.
Период создания «священных поселений», «жреческих городов», таких как Чатал Хюйюк, Хаджилар, Лепеньски Вир (Lepenski Vir), для большинства неолитических культур оказался сравнительно недолгим – не более двух тысячелетий. Но с точки зрения понимания развития религиозного сознания священный город среднего неолита весьма примечателен. Культ предков, побудивший бродячего охотника осесть на землю 9–14 тысяч лет назад, как бы стер дистанцию между священным и обыденным, Божьим и человеческим. Предки – часть рода, такие же люди, но обладавшие в ином мире особым могуществом. Почитание Небесного Бога-Творца в это время не имеет большой значимости: постройки, которые можно счесть храмами, невелики и не главенствуют в застройке ранненеолитических поселений. Но само по себе ранненеолитическое поселение порой уже приобретает городской облик – это огражденное, укрепленное поселение, нарочито отделенное от окружающего дикого, «чужого» мира.
Раскопки К. Кэньон в Иерихоне дали сенсационный результат. Она раскопала цитадель протонеолитического времени, воздвигнутую в начале VIII тысячелетия до Р. Х. Поселение, насчитывавшее от двух до пяти тысяч обитателей, защищал копанный и укрепленный ров шириной в 8,5 метра и глубиной в 2,1 метра, крепостная стена трехметровой толщины и башня, сохранившаяся на высоту 8,1 метра, с диаметром у основания в 12 метров. На случай осады городок был снабжен цистернами для хранения питьевой воды. Современная Иерихону протонеолитическая Бейда также была защищена массивными каменными стенами. Конечно, фортификационные сооружения можно объяснить чисто утилитарно – богатство отдельных благоприятно расположенных поселений возрастало, и их обитателям надо было обезопасить себя от грабителей номадов. Но смысл крепости глубже чистой экономики. Поселение имело абсолютную священную ценность для его жителей. Им просто некуда было уходить. Здесь покоились кости предков, здесь родовые храмы-жилища были освящены многими веками домашних священнодействий. Когда археологи встречаются с фактом завоевания такого города – родового святилища, они, как правило, видят убедительные следы жестокого и кровавого боя и все уничтожающего пожара. Так погиб и протонеолитический Иерихон, так – через несколько тысячелетий – пал и знаменитый Чатал Хюйюк. Защищая родовые святыни, люди не жалели своих жизней.
В VII и VI тысячелетиях до Р. Х. почитание рода вполне сохраняется, но растет и значение Божественного Творца. Его образы в виде крупных копытных занимают главное место в святилищах. Появляются и изображения Небесного Бога в человеческом облике. Люди как бы вновь вспоминают и громадную дистанцию между собой и своим Творцом, и расстояние между совершенным, богоподобным человеком и реальностью человеческого несовершенства и неподобия. Осознание этой дистанции и побуждает, должно быть, жителей неолита отделить вновь, как в палеолите, священное от профанного, объект упований и молитв – от грешной повседневности. Отделяются не только святилища, но и те, кто служат в них. Умершие, очень возможно и из других поселений, приносятся и предаются земле под полом святилищ и иных построек священного города, а живые далеко не все могут жить в нем, но только «чистые», «посвященные Богу».
В дальнейшем переживание собственной нечистоты и греховности продолжает углубляться. Святилище преображается в храм, отделенный от жилища, часто поставленный на специальное искусственное возвышение или естественный холм. Таковы, например, храмы Месопотамии IV тысячелетия в Эль-Убейде и Эриду. Но, с другой стороны, топографическое соединение священного участка и храма на нем с профанным поселением позволяет людям приблизиться к храму. Противопоставление «священного города» и «профанной деревни» исчезает. Возникает город, стягивающий население как можно ближе к священной земле теменоса.
Такой город дошел от V–IV тысячелетий до Р. Х. до наших дней. Повсюду в мире можно видеть, что стоящие на центральных площадях старинных городов храмы являются градоорганизующей осью, от которой разбегается сеть улиц и переулков. Храм зримо стягивает к себе город, напоминая, что когда-то город возник не только вокруг священного центра, но и из-за святыни, жить поближе к которой стремились люди. Близость к святыне храма была, по всей видимости, символической близостью к Тому, Кому эта святыня посвящалась.
Примечательно, что в храмах V–IV тысячелетий Переднего Востока нет ни статуй, ни изображений, но только алтари, вокруг которых, видимо, совершалось священнодействие. Часто эти алтари имеют следы огня, остатки золы – на них приносились огненные жертвы. Печати IV тысячелетия до Р.–Х. из Тепе Гавра (Северная Месопотамия) доносят до нас формы древнего богослужения. На них изображены религиозные процессии вокруг алтаря, танцы, поклонение престолу.
Запредельность, безвидность Бога вновь утверждается в сознании. Антропоморфные изображения Бога-Творца не создаются более. В религиозную символику включаются изображения небесных светил – солнца, луны, звезд. В Телль Гхасуле (Иордания) в сравнительно большой постройке с очерченным полукругом камней жертвенником, посетителей встречала фреска – восьмилучевая большая звезда, которую окружают человеческие фигуры. Символические фигурки космических сил дошли от IV тысячелетия из храмов Румынии (Каскуйарехе) и Болгарии (Овчарево). Космическая символика очень ясно свидетельствует об остром переживании увеличения расстояния между небом и человеком. Звезды, луна, солнце сияют над миром, даруют ему свет, красоту и тепло, но совершенно недостижимы с «грешной» земли. И подобно тому, как мы сейчас не жалеем сил в деле освоения материального космоса, люди позднего неолита, остро пережив всю безмерность расстояния между собой и своим Творцом, готовы были приложить невероятные усилия в преодолении этой метафизической пропасти.
«Мир мертвых» и «мир живых»
В иных культурах для знаменования этого факта прибегали к иным символическим рядам и не сопровождали погребение предметами земной жизни. Да и предание земле, зафиксированное с мустьерских погребений неандертальцев, возникло не из желания «приблизить» покойника к подземному обиталищу душ, но, скорее, из простого и одновременно бесконечно глубокого убеждения, что Матери-Земле, из которой тело взято, надо вернуть свое. А она, Земля, когда наступят сроки, возродит семя небесной жизни, Вечному Небу. И опять же, только вторичная рационализация связала обитель душ, царство мертвых, с подземным миром именно потому, что в землю издревле помещали в ожидании воскресения тела умерших. Мы увидим вскоре, как борются, как сосуществуют небесное, внеземное и подземное местоположения душ умерших в древнейших письменных культурах – в Шумере, в Египте III тысячелетия до Р. Х.
Неолитические погребения, в сравнении с верхнепалеолитическими, могут удивить бедностью погребального инвентаря. В протонеолитический и ранненеолитический период умершие становятся частью мира живых, и потому их жизнь не нужно знаменовать погребальными «дарами». Черепа умерших стоят в доме рядом с очагом, кости покоятся близ жертвенника. С теми, кто уже «не существует», так поступать не могут. Мертвые в ту эпоху не просто считались живыми, но их жизнь была существеннейшей опорой жизни живых.
Расположения костей скелета, неполнота скелетов указывают на вторичный характер захоронений в Чатал Хюйюке, да иначе и невозможно было делать при стремлении горожан жить в одних домах со своими усопшими. Ряд стенописей святилищ показывает, что тела умерших оставляли вне города на легких помостах для экскарнации (распада мягких тканей). Затем очищенные кости заворачивали в одежды, шкуры или циновки и погребали в домах и святилищах. Останки посыпались охрой и киноварью, черепа в области шеи и лба красили синей или зеленой краской. С погребенными клали небольшие «дары», но статуэток и керамики нет в могилах Чатал Хюйюка. Иногда черепа, как и в начале неолита, отделялись от скелетов и помещались открыто в святилищах.
«Священные города» завершают традицию X–VIII тысячелетий до Р. Х. С VI тысячелетия все заметней проступает новая тенденция к разделению миров мертвых и живых. В хассунской культуре (Месопотамия, VII–VI тысячелетия) мертвых, как правило, погребают уже вне поселений. Под полами домов продолжают хоронить только тела детей и подростков. В Библе VI тысячелетия под домами также обнаружены только детские погребения, в которых человеческие кости иногда перемешаны с овечьими. Такие захоронения делались в специальных небольших сосудах. Почти полное отсутствие взрослых погребений говорит о наличии специальных кладбищ.
Такие «кладбища» или переходные к ним формы типа «домов мертвых» вскоре были обнаружены. В Библе это постройка «46– 14», под полом которой похоронено более 30 человек, в Телль ас-Саване (Средняя Месопотамия) – постройка «№ 1» VI тысячелетия, под которой в ямах на 30–50 см ниже уровня пола находилось более ста вторичных захоронений.
В это же время из интерьеров жилищ исчезают и черепа умерших родственников, которые раньше нередко ставили вдоль стен и вокруг очага. Те же тенденции заметны и в погребальных обычаях Дунайской равнины VI тысячелетия. Взрослых и здесь редко теперь хоронят под домами, но обычно – вне поселений, в пещерах или на специальных кладбищах.
Причины изменения, казалось бы, устоявшегося обычая можно понять, поскольку перемены не распространились на детей. Жители среднего неолита почему-то считали, что именно тех, кто умер во взрослом возрасте, необходимо разлучать с домом, предавая земле или на кладбищах, или в специальных «домах мертвых». Но чем дети отличаются от взрослых?
Понятие греха – одно из важнейших в большинстве религий. Суть его в том, что человек своевольно нарушает какие-то установленные Творцом мира законы. Если все в мире – и живое, и неживое – естественно следует тем правилам, которые заложены в основание мироздания, то человек может делать это, а может и не делать. Он – свободен. Свобода эта не беспредельна. В чем-то, подобно всем живым существам, человек инстинктивно подчиняется естественному закону – он не в состоянии свободно отказаться от питья, дыхания, сна, хотя может волевым усилием и существенно ограничить свои потребности и желания. Но в очень обширной области своих действий человек свободен вполне. Он может делать другим людям гадости, а может помогать им, он в состоянии жертвовать собой ради ближнего, любимого им, а может и требовать жертвы себе от других людей. Каждый из нас много раз на дню делает, часто того не замечая, такой выбор между добром и злом, хорошим и плохим. Для религиозного ума добро – это не просто то, что люди согласились считать таковым. Добро – это объективное установление Божие человеку, это – воля Божия в отношении человека, это, если угодно, предписанный ему Творцом закон, следуя которому он обязательно достигнет счастья и совершенства, поскольку Бог, податель закона, совершенен и благ.
Разделение заупокойных обычаев в зависимости от возраста умерших, различия в топографии погребений детей и взрослых с наибольшей достоверностью могут быть объяснены именно сознанием греховности взрослого человека. Но также и убежденностью в безгрешности младенцев. Поэтому мы можем предположить, что в эпоху неолита грех считался делом рук самого человека, его свободного волевого выбора. Понятно, что младенец такой выбор сделать еще не может и потому сохраняет безгрешность. Умерший взрослый начинает сознаваться как вместилище грехов, которые могут перейти на живых, продолжающих жить в доме, где он покоится. Ведь мысль о взаимообмене силами живых и умерших за несколько тысячелетий до разделения дома и кладбища уже легла основанием религиозного бытия человека, вызвав к жизни, как мы предположили, и оседлость, и доместикацию. Но тогда, в протонеолите и раннем неолите, этот «взаимообмен» воспринимался как благо, теперь же – как вредоносная опасность. И мертвые покидают мир живых. Их обителью отныне становится некрополь – город мертвых, кладбище.
Примечательно, что приблизительно в это же время святилище окончательно превращается в храм, отделяясь от жилища. Живые не только умерших, но и самих себя не считают более достойными постоянного предстояния Богу и святыне. Они грешны в своей повседневной жизни, и поэтому, дабы не вызывать гнев Божества, лучше Его дом отделить от своего и посещать Дом Божий в особые дни, после необходимой подготовки, в состоянии очищенности, чистоты.
Не связано ли это обострение переживания греха с проникновением антропоморфизма в иконографию Творца? То есть, когда люди смогли уподобить Бога себе, тем самым, говоря, что они подобны Богу, несут в себе Его образ, они остро ощутили собственное несовершенство, то, что божественное в них подавлено человеческим, доброе – злым.
Судя по более поздним аналогам уже исторического времени, все эти сосудики и чашечки содержали в себе растительное масло. По всей видимости, именно из VI–V тысячелетий происходит широко распространенный и ныне во многих религиях западной половины мира обычай умащать тела умерших. Письменные упоминания об обряде умащения маслом умерших мы встречаем уже в египетских Текстах Пирамид и в древнейших шумерских версиях «Песни о Гильгамеше» [Гильгамеш и подземный мир, 209].
Что символизировало масло, елей? Елей – греческое слово, используемое и в церковнославянском языке, а иногда и в русском: έλαιον – оливковое масло, образовано от слова έλαια – маслина. Греческое слово έλεος – сострадание, милосердие – фонетически сходно со словом έλαιον. Случайно ли это совпадение? Думаю, что нет.
Должно быть, это умягчающее действие масла обратило на себя внимание древнего мистика. Кроме того, масло питает огонь светильника. Напитанные им фитиль горит, но не сгорает. Второе качество – прекрасный образ молитвы, первый – милосердия. Соединение двух этих качеств в одном веществе очень хорошо соответствовало религиозному чувству: молитва, устремленная к Богу, вызывает Его милость, которая умягчает раны, причиненные грехом. Мертвый тем более нуждается в милосердии Божием. Он уже бессилен добрыми делами исправить соделанное им в жизни зло. Близким умершего остается только уповать на милость Творца. И потому сосуды с врачующим елеем ставятся близ тела покойного. Масло – символ исцеления Богом страждущего от пламени греха человека. Примечательно, что это символическое значение растительного масла сохранилось до наших дней в христианстве в таинстве елеосвящения (соборования) и во многих частях христианского мира, в частности и на Руси в XII–XV веках существовал обычай ставить в гроб сосуд с елеем от последнего предсмертного соборования.
Драма борьбы со смертью прекрасно отображена в погребальном сосуде из Телль Арпачии (Месопотамия, VI тысячелетие). В нем был предан земле череп. Внешняя стенка сосуда орнаментирована крестами мальтийского типа и бычьими головами. Также изображен огромный погребальный сосуд, над которым склонились два человека. Между их руками чашечка, полная, видимо, елея. Внутренняя стенка содержит сцену битвы человека (умершего?) со смертью, олицетворенной хищным зверем. Тут же стоит бык, а две женщины с распущенными волосами и подчеркнутыми знаками пола держат погребальный плат. В рисунках на сосуде из Телль Арпачии мы видим все основные образы, знаменующие победу над смертью: и быки – податели семени небесного Бога, и женщины, возрождающее лоно земли, и крест – древнейший знак вечной жизни, связь неба и земли. Среди этих символических изображений нашлось место и для реалистической сцены возлияния елея на кости умершего, покоящиеся в погребальном сосуде. Но там, где рядом с символическими знаками помещается реалистический сюжет, он также приобретает символическое значение. Священнодействие возлияния елея оказывается обязательной составной частью ритуала, обеспечивающего победу над смертью.
Чувство греха, переживание собственной некачественности, испорченности, проявившееся в разделении дома с кладбищем и святилищем, в широком использовании елея в погребальном обряде, особенность позднего неолита. Осознав свою несоответственность Творцу, человек с новой драматической силой начинает искать пути преодоления ясно увиденной им пропасти между собой и Богом.
Человеческие жертвоприношения
Некоторые находки эпохи неолита заставляют предположить, что, возможно, вместе с усилением чувства греха в религию пришли и человеческие жертвоприношения. Останки детей и подростков порой находят в основаниях фундаментов домов, иногда состояние скелета, безусловно, свидетельствует о том, что в момент смерти тело было грубо разрублено на части (Ярымтепе, Месопотамия). Смешанность детских костей с овечьими может, конечно, быть результатом заупокойной жертвы, но не исключено, что сам ребенок был такой жертвой вместе с ягненком. Под основанием странной постройки, напоминающей бассейн, обнаруженной в Иерихоне (докерамический неолит), находились десятки детских погребений.
Но если находки, сделанные на Переднем Востоке, позволяют лишь предполагать принесение людей в жертву; то в Средней Европе в VI–V тысячелетиях, безусловно, имели место какие-то культы, требующие убийства людей. В Южной Германии, в пещерах Большой и Малый Офнет, найдены десятки обезглавленных трупов, головы которых аккуратно были сложены в специальные гнезда, посыпаны охрой и обращены лицом на запад. В этой находке можно было бы усмотреть своеобразный погребальный обряд, но тщательное исследование останков убедило ученых, что обезглавленные люди были специально умерщвлены ударом деревянного молота в левый висок. Позднее аналогичные находки были сделаны и в иных местах Центральной Европы. Большинство принесенных в жертву – молодые женщины и дети, хотя есть несколько и мужчин.
В чем смысл человеческих жертвоприношений? Человек всегда сознавал, что за дурной проступок он должен принести какой-то выкуп, жертву. Чем тяжелее грех, чем яснее его осознание, тем большая жертва потребна. Но что может быть большей жертвой для человека, чем он сам? Однако расставаться с жизнью не хотелось, да это было и запрещено в большинстве религий. И тогда кое-где решили приносить себя в жертву не непосредственно, а в лице ближайших к жертвователю людей – детей, жен. Ведь ребенок – это продолжение родителей, их плоть, семя отца, выросшее на крови матери. Ребенок – как бы сам родитель, но уже отделенный от него. Жертва детьми была очень распространена в Восточном Средиземноморье в III–I тысячелетиях до Р. Х., но могла существовать она и раньше, во времена неолита. Жена – также часть плоти мужа. Возможно, какие-то обряды типа усыновления делали и пленного чужестранца «ребенком» жертвователя и позволяли тому принести его в жертву за себя.
Впрочем, безнравственность такой подмены хорошо сознавалась большинством неолитических племен, и потребность в подлинно собственных жертвах, в умножении личных усилий к спасению вызвала религию, которую мы, по памятникам, ей присущим, именуем религией больших камней, мегалитом.
J. Lebbok. Prehistoric Times. L., 1865.
З. Ян Де Лаат. От начала производства пищи до первых государств // История человечества, Т. 1. – М.: ЮНЕСКО, 2003 – С. 394.