павел пестель декабрист краткая биография
Павел Пестель
Биография
Детство и юность
По национальности декабрист — немец, недаром при рождении в 1793 году его назвали Паулем Бурхардом. Предки Пестелей перебрались в Россию еще в 17-м веке. У Павла было два младших брата, оба впоследствии построили чиновничью карьеру. Родители Иван и Елизавета воспитывали детей в лютеранской вере.
Павел Пестель в молодости / «Википедия»
Мальчика отличал бойкий и пытливый ум, сначала он учился дома, а затем в течение 5 лет получал образование в Дрездене. Вернувшись на родину в 1810 году, юноша поступил в Пажеский корпус — престижное военно-учебное заведение, готовившее кадровых офицеров лейб-гвардии. Корпус давал элитарное образование, и Пестель окончил его в числе первых учеников. Его имя даже увековечили на мраморной доске в ряду выдающихся выпускников.
Деятельность
Павел начал военную карьеру в звании прапорщика Литовского лейб-гвардии полка. Он был героем Отечественной войны 1812 года, сражаясь при Бородино и получив золотую шпагу “За храбрость”. Пережив тяжелое ранение, Пестель продолжил участие в военных действиях и к 1822-му дослужился до звания полковника.
В 1816 году стал участвовать в собраниях масонов, а чуть позже начал политическую деятельность, став участником почти всех тайных обществ, из которых вышли декабристы (“Союз спасения”, “Союз благоденствия”, Южное общество). Последнее он возглавил благодаря уму, красноречию и неизменному уважению, которым пользовался среди соратников.
Павел Иванович написал “Русскую правду” — республиканский проект, выражающий взгляды Пестеля на внутреннее устройство России. Вместе с “Конституцией” Никиты Муравьева этот документ стал главным рупором идей декабристов.
Личная жизнь
Современники признавали Пестеля выдающимся человеком как по уму, так и по силе духа. Он был личностью решительной, глубокомысленной и красноречивой. Весь свой ум и талант декабрист направлял на служение избранному делу — сначала военному, затем революционному. А вот на личную жизнь у мужчины времени не оставалось. По крайней мере, известно о ней крайне мало.
Портрет Павла Пестеля / «Википедия»
Исследователи биографии Павла Ивановича полагают, что в 1815 году в Митаве он влюбился и даже подумывал о женитьбе. Слухи об этом дошли до отца, который выражал обеспокоенность по этому поводу в одном из уцелевших писем. Семья опасалась, что сын пойдет на серьезный шаг без родительского благословения. Однако офицер так и остался холостяком.
После восстания соратники даже называли Пестеля счастливцем, поскольку тот не оставил после себя вдову и сирот. Он был нежным и заботливым сыном, о чем свидетельствует сохранившаяся переписка с родителями. Судя по портретам, мужчина был хорош собой.
Заключение и смерть
Павел Иванович провел в тюрьме полгода. В списке приговоренных к смертной казни его имя стояло под 1-м номером. Первоначально Пестеля хотели четвертовать, но затем меру пресечения изменили на повешение. Вместе с ним 13 июля 1826 года в кронверке Петропавловской крепости были повешены Кондратий Рылеев, Петр Каховский, Сергей Муравьев-Апостол и Михаил Бестужев-Рюмин. Их тела уложили в 2 ящика с известью и похоронили на острове Голодай.
Память
В память о Пестеле названы десятки улиц в разных городах России и стран бывшего СССР.
Павел Прилучный в роли Павла Пестеля (кадр из фильма «Союз спасения»)
О жизни декабриста рассказывается в ряде художественных фильмов, среди которых:
В последней ленте роль Пестеля исполняет актер Павел Прилучный.
Декабрист Пестель
Всего получено оценок: 189.
Всего получено оценок: 189.
Павел Пестель – декабрист, руководитель Южного общества и один из авторов программных документов этого общественного движения – Русской Правды. Он не смог принять участия в выступлении на Сенатской площади в декабре 1825 год, так как находился в Украине, в городе Тульчин, недалеко от Винницы.
Семья и биография до ареста
Будущий декабрист Пестель родился в июне 1793 года в Москве. Интересный факт, но его семья переселилась в Россию из Германии в конце XVII века.
Рис. 1. Павел Пестель.
Его отец, Борис Иванович был лютеранин по вероисповеданию. При императоре Павле I он дослужился до председателя почтового департамента в Санкт-Петербурге, в 1801 получил чин тайного советника. Наибольшим успехом его карьеры стало назначение на пост Сибирского генерал-губернатора в 1806 году. Он не понравился Михаилу Сперанскому и был отправлен в отставку со своей должности в 1819 году. Он пережил сына на 17 лет и умер в 1843 году в Смоленске.
Образование Павел Пестель получал в Гамбурге и Дрездене у родственников и в Пажеском корпусе в Санкт-Петербурге в 1810-1812 годах. Он принял участие в Отечественной войне 1812 года и в Заграничном походе русской армии в 1813-1814 годах. К 1821 году он дослужился до полковника и возглавил Южное тайное общество декабристов, которое находилось в городе Тульчине. Там он составил “Русскую Правду”. Основной ее идеей было провозглашение России унитарной республикой со столицей в Нижнем Новгороде. Он планировал отменить крепостное право.
Сохранился портрет Павла Ивановича Пестеля 1824 года и копия рисунка его матери от 2 мая 1813, где он изображен в звании прапорщика. Его имя занесено на мраморную доску Пажеского корпуса. Во время заграничного похода он был награжден прусским, австрийским и баденским орденами.
От ареста до казни
В конце декабре 1825-начале января 1826 год Южное тайное общество смогло организовать выступление Черниговского полка. Оно было быстро разгромлено правительственными силами. Павла Пестеля был арестован по доносу своего подчиненного – капитана Аркадия Майбороды. Это произошло недалеко от Тульчина за день до выступления декабристов в Петербурге на Сенатской площади.
В начале января его доставили в столице, в Петропавловскую крепость. Там он находился до своей казни, которая состоялась 13 июля 1826 года. Изначально приговор предполагал четвертование, но его заменили повешением. Он был казнен на Артиллерийском острове в Петербурге вместе с декабристами Каховским, Рылеевым, Бестужевым-Рюминым и Муравьем-Апостолом.
Младшие браться Павла Пестеля, Борис и Владимир, не принимали участия в деятельности декабристов и поэтому сделали отличную карьеру в первой половине XIX века. Борис был вице-губернатором в Олонце, Смоленске и Владимире, а Владимир – Таврическим и Херсонским губернатором.
Что мы узнали?
Декабрист Пестель, краткая биография которого является частью школьного курса истории 8 класса, стал видным деятелем общественного движения в Российской империи в годы царствования императора Александра I. Главными его достижениями за 33 года жизни стали “Русская Правда” и участие в войне с Наполеоном.
Человек дня: Павел Пестель
5 июля 1793 года родился декабрист Павел Пестель.
Личное дело
Павел Иванович Пестель (1793 – 1826) был старшим сыном видного государственного деятеля Ивана Пестеля, сибирского губернатора и члена государственного совета. Родился Павел в Москве, когда отец его занимал должность московского почт-директора. В 1806 году вместе с младшим братом Владимиром Павла отправили учиться в Германии, по возвращении через три года братья начинали учебу в Пажеском корпусе.
В декабре 1811 года Павел Пестель оканчивает корпус первым по успехам и получает чин прапорщика лейб-гвардии Литовского полка. В том же году вступает в масонскую ложу Сфинкса.
Павел Пестель участвовал в войне 1812 года. Во время Бородинского сражения он получил тяжелое ранение и был за этот бой награжден золотой шпагой с надписью «За храбрость».
После выздоровления Пестель возвращается в действующую армию. Он участвует в заграничных походах 1813 – 1814 годов, в том числе в битвах при Пирне, Дрездене, Кульме, Лейпциге, Бар-сюр-Об, Труа, переправе через Рейн. 10 августа 1813 года был произведен в поручики и спустя несколько дней назначен адъютантом к генералу от кавалерии Петру Витгенштейну.
В 1814 году переведен в Кавалергардский полк с оставлением в должности адъютанта. Когда в 1816 году Витгенштейн был назначен командиром 1-го пехотного корпуса со штабом Митаве, Пестель отправился туда вместе с ним. 9 июля 1817 года был произведен в штаб-ротмистры. На следующий год вместе с Витгенштейном, ставшим главнокомандующим 2-ой армией, переезжает в город Тульчин, где располагался ее штаб. 6 декабря 1819 года произведен в подполковники и переведен в Мариупольский гусарский полк.
В 1821 году по заданию Витгенштейна Пестель трижды нелегально пересекал границу и собирал сведения о греческом национально освободительном движении на территории Молдавии и Валахии. В конце года был произведен в полковники и назначен командиром Вятского пехотного полка, который дислоцировался на Украине в районе Белой Церкви. Год спустя Пестелю была объявлена высочайшая благодарность за образцовое состояние вверенного ему полка.
Параллельно военной карьере Павла Пестеля развивалась его деятельность в качестве члена тайных обществ. Уже осенью 1816 года он был принят в недавно возникший Союз спасения. Вскоре Пестель сочинил устав для этого общества. В 1818 году стал членом Коренного совета – руководящего органа Союза благоденствия. Участвовал в его совещаниях, посвященных обсуждению будущего государственного устройства России. Работал над «Русской правдой» – проектом российской конституции.
После того, как в январе 1821 года на московском съезде Союза благоденствия было объявлено о его самороспуске, несогласный с этим Пестель основал в Тульчине Южное общество («Южный округ Союза благоденствия»). Руководила этой организацией Директория в составе самого Пестеля и Алексея Юшневского. В январе 1822 года Пестель провел в Киеве первый съезд руководителей Южного общества.
В 1823 году была установлена структура общества. Оно подразделялось на три управы. Во главе Тульчинской управы был сам Пестель, Каменскую управу возглавляли Василий Давыдов и Сергей Волконский, а Васильковскую – Сергей Муравьев-Апостол.
В марте 1824 года Пестель посетил Петербург, где вел переговоры с деятелями Северного общества. Но объединить Северное и Южное общества не удалось. Северное общество не приняло предложенную Пестелем «Русскую правду», отвергло идеи временной диктатуры и раздачи земли. Была достигнута лишь договоренность об общности действий в случае начала восстания и о созыве в 1826 объединительного съезда. В сентябре 1825 года в состав Южного общества вошло Общество соединённых славян, преобразованное в Славянскую управу.
В ноябре 1825 года Пестель сформулировал «план I-го генваря», согласно которому, 1 января 1826 года силы 2-й армии должны были выступить с Украины на столицу. 25 декабря 1825 года, за день до выступления на Сенатской площади в Петербурге, Пестель по доносу унтер-офицера Шервуда и капитана Майбороды был арестован в Тульчине. В течение двух недель он содержался под домашним арестом на квартире дежурного генерала 2-й армии Байкова. 26 декабря 1825 года он отправлен в Петербург и заключен в Петропавловскую крепость.
30 июня 1826 года Верховный уголовный суд приговорил Павла Пестеля и еще четверых участников заговора к смертной казни четвертованием. При высочайшем утверждении приговора четвертование было заменено повешением.
13 июля Пестель и его товарищи были казнены на кронверке Петропавловской крепости.
Чем знаменит
Павел Пестель был одним из ведущих идеологов и руководителей движения декабристов. Возглавляемое им Южное общество было более революционным и радикальным по сравнению с Северным обществом и предшествующими организациями: Союзом благоденствия и Союзом спасения. Пестель выступал за отмену крепостного права, освобождение крестьян с землей и наделение их всеми гражданскими правами. По замыслу Пестеля, Россия должна стать республикой с сильной централизованной властью. Федеративное устройство, предлагавшееся Никитой Муравьевым, Пестель отвергал, так как «частное благо области, хотя и временное, однако ж все-таки сильнее действовать будет на воображение её правительства и народа, нежели общее благо всего государства. ».
В «Русской правде» Пестеля была предложена своеобразная программа национальной политики, целью которой было объединение в будущем всех национальностей страны в единый народ. Для этого предлагались в том числе такие меры, как принудительное переселение народов Северного Кавказа в европейскую часть России. Пестель считал, что для малых же народов лучше и полезнее будет, если «они соединятся духом и обществом с большим государством и совершенно сольют свою народность с народностью господствующего народа. ».
Верховным законодательным органом должно было стать Народное вече, избиравшееся на пять лет. Правом голоса наделялись все мужчины старше 20 лет. На волостных собраниях они должны были выбирать депутатов в уездные и губернские собрания, а те, в свою очередь, выборных представителей в высшие государственные органы власти. Народное вече нельзя было распустить. Высшим органом исполнительной власти становилась Державная дума, тоже избиравшаяся на пять лет.
Помимо законодательной и исполнительной власти, по плану Пестеля, была предусмотрена также «власть блюстительная», контролировавшая исполнение законов и соответствие им действий Державной думы и Народного веча. Центральным органом блюстительной власти должен был стать Верховный собор из 120 «бояр», избиравшихся пожизненно.
О чем надо знать
Столицей Российского государства Пестель планировал сделать Нижний Новгород, при этом переименовав его во Владимир (существующий город Владимир Пестель советовал переименовать в Клязьмин). По мнению Пестеля, существовало несколько причин для такого выбора: «сей Город в средине России расположен; стоя на Волге и Оке он всех прочих удобнее для внутренной Торговли и для привоза всяких припасов в столь большом количестве для Столицы необходимых; Макарьевская Ярмонка соединяет Европу с Азиею в сухопутных торговых отношениях; освобождение России от ига иноплеменнаго чрез Минина и Пожарскаго из сего города изошло; и Что все воспоминания о древности Нижегородской дышут свободою и прямою Любовью к Отечеству а не к тиранам Его».
Прямая речь
Мы часто собирались вместе, рассуждали, спорили, толковали, передавали друг другу свои задушевные помыслы и желания, сообщали всё, что могло интересовать общее дело, и, натурально, нередко очень свободно, скажу более, неумеренно говорили о правительстве. Предложениям, теориям не было конца. Разумеется, в этих соображениях первенствовал Пестель. Его светлый логический ум управлял нашими прениями и нередко соглашал разногласия.
Из воспоминаний декабриста Николая Басаргина
Намерение общества было введение в Государство конституции, которой полной написано не было. Многие были предлагаемы от разных лиц, а именно от Новикова, Никиты Муравьева, я с Сергеем Муравьевым писал одну; но все не получили общего согласия и одобрения.
Имея 3-й корпус за себя, полагали идти с оным в Москву, где 2 и 1 корпуса по одним причинам с 3-м к нам пристанут, и тогда Сенат заставить провозгласить предложенную конституцию и соединить великий Собор.
Царствующую фамилию хотели посадить, всю без изъятия, на корабли и отправить в чужие края, куда сами пожелают. Сие в том предположении, что избран будет образ республиканского правления; если же предпочтен монархический представительный, тогда оставить великого князя Александра Николаевича, объявить его Императором и установить регенцию. Мысль сия была принята, потому что мы имели надежду на флот здешний, с чиновниками коего был в сношении Рылеев.
Из показаний Павла Пестеля на следствии по делу декабристов
Имел умысел на Цареубийство; изыскивал к тому средства, избирал и назначал лица для его совершения; умышлял на истребление Императорской Фамилии… и возбуждал к тому других; учреждал и с неограниченною властию управлял Южным Тайным Обществом… составлял планы, уставы, конституцию; возбуждал и приуготовлял к бунту… участвовал в умысле отторжения областей от Империи, и принимал деятельные меры к распространению общества…
Из приговора Верховного уголовного суда
Обладая незаурядным умом практического политика, Пестель намного раньше других осознал, что осуществление высоких идей тайных обществ невозможно без использования заведомо «грязных» средств. Что заговор не может существовать без финансовой поддержки, а революция не будет успешной без нейтрализации (в частности путем шантажа и подкупа) «высших» начальников, контролирующих значительные войсковые соединения.
Он понимал и то, что военная революция может победить лишь при условии жесткой дисциплины в рядах ее участников — и всеми силами пытался установить режим собственного лидерства в тайном обществе. Осознание сложности задачи удержания захваченной власти привело его к идее уничтожения императорской фамилии и установления опирающейся на штыки диктатуры.
При этом Пестель поставил на карту слишком многое: не только собственную жизнь, но и собственную честь. Ибо его мнения и действия никак не вязались с общими романтическими представлениями начала XIX века о «благородном деле революции», тактика которой заключается лишь в слове «дерзай». И проиграл Пестель тоже по-крупному: лишившись жизни, он остался в памяти большинства современников «русским Бонапартом», беспринципным и жестоким эгоистом, стремившимся лишь к личной власти.
Между тем документы этого мнения никак не подтверждают. Незадолго до казни Пестель написал родителям: «Настоящая моя история заключается в двух словах: я страстно любил мое отечество, я желал его счастия с энтузиазмом, я искал этого счастия в замыслах, которые побудили меня нарушить мое призвание и ввергли меня в ту бездну, где нахожусь теперь». И не верить этому признанию нет оснований.
Оксана Киянская «Пестель» (биография из серии ЖЗЛ).
Десять фактов о Павле Пестеле
Пестель, Павел Иванович
Пестель, Павел Иванович – полковник, командир Вятского пехотного полка, главный деятель заговора декабристов; родился в Москве 24-го июня 1793 года, казнен в Петербурге 13-го июля 1826 года.
До 12 лет П. воспитывался в доме своего отца Ивана Борисовича (см.), с 1805 г., в течение 4 лет, вместе с младшим братом Владимиром (см.) учился за границей, в Дрездене, под руководством воспитателя Зейделя, впоследствии вступившего в русскую службу. По возвращении в Россию П. поступил в мае 1810 г. в старший класс Пажеского корпуса. Блестящие способности и прекрасная подготовка обращали на него общее внимание в корпусе. Экзамены в октябре 1810 г., так же как выпускные 1811 года, в присутствии государя, он выдержал первым по списку и был записан на мраморную доску (которая после событий 14-го декабря была разбита и заменена другой). В декабре 1810 г. он был произведен в камер-пажи и 14-го декабря следующего 1811 года выпущен прапорщиком в л.-гв. Литовский полк. В составе этого полка Пестель участвовал в военных действиях против французов с апреля 1812 г. до сражения при Бородине, в котором, под самый вечер 26-го августа, был жестоко ранен ружейной пулей в ногу с раздроблением костей и повреждением сухожилий; за отличие в этом сражении он получил золотую шпагу с надписью «за храбрость». Восемь месяцев затем Пестель лечился в Петербурге, в доме родителей; в мае 1813 г. с не закрывшейся раной, из которой все еще выходили кусочки костей, он отправился за границу, в штаб действовавшей армии и здесь вскоре, 14-го августа, назначен был адъютантом к главнокомандующему, графу Витгенштейну. За отличие в военных действиях 1813–1814 гг. Пестель получил ряд наград: за сражения при Пирне и при Дрездене в августе награжден чином поручика, за Лейпцигскую битву – орденом св. Владимира 4-й степени с бантом и австрийским орденом Леопольда 3-й степени; за сражение при гор. Труа в кампании 1814 г. – орденом св. Анны 2-го класса. По окончании войны П. был переведен, 21-го августа 1814 г., в Кавалергардский полк с оставлением в должности адъютанта гр. Витгенштейна и получил в этом полку чины штабс-ротмистра (1817 г.) и ротмистра (1818 г.). В сентябре 1814 г., состоя при графе Витгенштейне, он жил в Митаве; в апреле 1815 г., сопровождая его, отправился в действующую армию за границу, и в сентябре вместе с ним возвратился в Митаву (пробыв короткое время у родителей в Петербурге). В 1818 г. гр. Витгенштейн был назначен главнокомандующим 2-й армии, расположенной на юге. С этого времени Пестель несколько лет провел в Тульчине, состоя при главной квартире 2-й армии, пользуясь величайшей доверенностью главнокомандующего, и в особенности начальника штаба П. Д. Киселева. Киселев высоко ценил ум и способности Пестеля, давал ему наиболее ответственные поручения по службе и сблизился с ним дружески. А. А. Закревский несколько раз в письмах своих к Киселеву предостерегал его об опасности сближения с Пестелем. «Здесь говорят, – писал Закревский в июне 1819 г. из Петербурга, – что Пестель, адъютант его (Витгенштейна), все из него делает: возьми свои меры. Государь о нем мнения не переменял и не переменит. Он его, кажется, хорошо знает». «До меня слухи доходят, – писал Закревский в сентябре 1820 г., – что тебя в армии не любят, и что ты свободное время проводишь большей частью с Пестелем. И какая связь дружбы соединила тебя с Пестелем, о характере и нравственности которого ты писал мне неоднократно?» В ответ на эти предостережения Киселев указывал на достоинства Пестеля и не удалял его от себя.
Декабря 6-го 1819 г. Пестель переведен был в Мариупольский гусарский полк с производством в подполковники, а 20-го марта 1821 г. перечислен в Смоленский драгунский полк. В 1821 г. он три раза командирован был в Бессарабию для собрания сведений о действиях Ипсиланти в Молдавии. Одна из записок его по этому вопросу обратила на себя внимание императора Александра I, который «остался весьма доволен ясным изложением всех подробностей этого дела». 1-го ноября 1821 г. Пестель произведен был в полковники и 15-го ноября, 27 лет от роду, назначен командиром Вятского пехотного полка. Полк этот был в совершенном расстройстве и считался самым худшим во всей южной армии. Его поручили Пестелю в уверенности, что он сумеет водворить в нем дисциплину. Пестель прибыл к своему полку 8-го января 1822 г., и не прошло полгода, как дивизионный генерал, князь Сибирский, сделав смотр полку, засвидетельствовал успешность стараний молодого командира в следующих словах приказа: «Впрочем, хотя и весьма короткое время вступление полковника Пестеля в командование Вятским пехотным полком, но усердие его и жертвование даже собственных денег на приведение полка не только в должную исправность, но даже и видимое его желание сравнить полк, ему вверенный, с лучшими, – столь успешно и очевидно, что остается только благодарить и ожидать перемены по полку во всех частях и в столь короткое время». Старания Пестеля увенчались полным успехом. В приказе главнокомандующего после смотра в 1825 г. Вятский полк поставлен был в числе тех шести полков, которые наиболее заслужили внимание начальства своими успехами, причем было замечено, что эти шесть полков стали наравне с лучшими полками во всей армии.
Открывавшаяся перед Пестелем блестящая военная карьера не удовлетворяла его честолюбия, служебная деятельность не наполняла его жизни, полученное им военное образование не казалось ему достаточным; поэтому он начал работать над пополнением своих знаний и главным интересом его стали занятия юридическими науками. Во всех ответах Следственному комитету Пестель сам, с замечательным самосознанием, выяснил, откуда возник в нем живой интерес к занятиям политической наукой и каким образом они приняли то направление, которое привело его на эшафот. Заговор декабристов был отголоском политических переворотов Западной Европы под влиянием ознакомления нашей военной молодежи с ее жизнью во время заграничных походов Александровского царствования.
Пестель не мог указать никого, кому бы он мог приписать первое внушение воспринятых им идей: они развились в нем сами собой под влиянием знакомства с европейской жизнью, чтения и размышления о современном положении России. Начальное знакомство с юридическими науками Пестель получил из уроков профессора академика Германа, читавшего эти науки в Пажеском корпусе и подготовлявшего его к вступительному экзамену в корпус. По выходе из корпуса Пестель продолжал заниматься политическими и военными науками. Зимой 1816–1817 гг. он прослушал курс этих наук у академика Германа в его квартире на Васильевском Острове, но почерпнул у него мало новых познаний, потому что он в приватных лекциях читал почти то же самое, что и в Пажеском корпусе. В представленной Следственному комитету своей, так сказать, политической исповеди Пестель отмечает те события и порядки внутренней жизни Александровского царствования, которые возбудили в нем «внутренний ропот противу правительства». Наиболее возмущало его крепостное право и связанное с ним привилегированное положение дворянства. Затем: военные поселения, «упадок торговли, промышленности и общего богатства, несправедливость и подкупливость судов и других начальств, тягость военной службы для солдат», наконец, «преимущества разных присоединенных областей», т. е. Финляндии и Польши, которые, как известно, с одной стороны, возбуждали чувство обиды в русских людях, с другой стороны, заставляли их ожидать политической свободы и для России; эти и другие наблюдения рисовали воображению Пестеля «целую картину народного неблагоденствия. » Вскоре он пришел к убеждению, что единственные средства для достижения лучших порядков заключаются в революции и установлении республики. Убеждение это возникло из соображений о «возвращении Бурбонского дома на французский престол», которые он называет «эпохою в своих политических мнениях». Он заметил, что «большая часть коренных постановлений, введенных революцией, были при реставрации монархии сохранены и за благие вещи признаны», и что «те государства, в коих не было революции, продолжали быть лишенными подобных преимуществ и учреждений», – и сделал отсюда вывод, что, следовательно, «революция, видно, не так дурна, как говорят, и что может даже быть весьма полезна». На укрепление Пестеля в республиканском образе мыслей повлиял Новиков, член Союза благоденствия. Сильно повлияли на него также сочинения известного в свое время французского публициста графа Детю де Траси (Destutt de Tracy: «Commentaire de l’esprit des lois»); затем собственные размышления о республиках Греции, Рима и Великого Новгорода, наконец, газеты и политические сочинения, прославлявшие возрастание благоденствия в Северо-Американских Соединенных Штатах и приписывавшие это государственному их устройству. Весьма сильно укрепили его далее, в республиканском и революционном образе мыслей «происшествия в Неаполе, Гишпании и Португалии»: «Я в них находил, по моим понятиям, неоспоримые доказательства в непрочности монархических конституций и полные достаточные причины недоверчивости к истинному согласию монархов на конституции, ими принимаемые».
Плодом всех этих размышлений и изучений была написанная Пестелем в форме законодательного акта, предназначавшегося для применения в жизни, «Русская Правда, или заповедная государственная грамота великого народа российского, служащая заветом для усовершенствования государственного устройства и содержащая верный наказ как для народа, так и для временного верховного правления». Слабая сторона этого проекта Пестеля замечена была, однако, уже современниками – членами Северного общества.
Наиболее решительный антагонист Пестеля, Никита Муравьев, стоял за образование из России федеративного государства по образцу Северо-Американских Соединенных Штатов. Пестель считал федеративную систему неудобной вообще и совершенно пагубной для России и составил направленное по адресу Муравьева обстоятельное рассуждение о недостатках федеративной системы, в котором доказывал, между прочим, что, благодаря ей Россия «снова испытает все бедствия и весь неизъяснимый вред, нанесенный древней России удельной системой, которая также ничто иное была, как род федеративного устройства государства», и, вследствие разнородности ее частей, «скоро потеряет не только свое могущество, величие и силу, но даже, может быть, и бытие свое между большими или главными государствами». Его идеалом было сильное, единое, тесно сплоченное государство. Для большей сплоченности государства он считал необходимым национальное объединение входящих в его состав племен и народностей. «Россия, – провозглашал он, – есть государство единое и неразделимое», – неразделимое, в смысле единства верховной власти, образа правления и законов для всех частей государства. «Все племена должны быть слиты в один народ». Временное верховное правление должно было стремиться к «совершенному обрусению» всех племен, в России обретающихся. Пестель обязывал временное верховное правление держаться такой политики не только по отношению к различным русским племенам (россияне, малороссияне, украинцы, белорусы), которые различаются между собой только «малыми оттенками» и должны быть «слиты в одну общую форму», но и по отношению к иноплеменным народностям, подчиненным России, например, к финляндцам. Рассматривая с той же обрусительной точки зрения положение всех народностей, живущих в России, Пестель повторял и все обычные антисемитические обвинения.
Совершенно иначе Пестель относится к Польше: для нее он требует независимости с восстановлением ее старых границ. На первый взгляд он тут отрицает все только что установленные принципы: Финляндия не только должна быть лишена привилегированного положения status in statu, дарованного ей Александром I, но и должна быть слита с Россией обрусительными мероприятиями; для Польши же не только не обрусение, но и полная независимость! Столь противоречивое отношение Пестеля к полякам и финляндцам, а вместе с этими последними и ко всем инородцам в России возникло из его боязни допустить хотя бы тень федерации. Благо государства (государственное благоустройство) требует тесного объединения, полного слияния всех частей, всех подчиненных народностей. Но раз подчиненная народность слишком сильна для полного подчинения и имеет исторические права на самостоятельное национальное существование, то Пестель предпочитает дать ей независимость. Или слияние, или независимость: среднего решения он не допускает. В польском вопросе «право народности» побежденного должно пересилить, по его мнению, права победителя.
Что касается вопросов сословных, то на первом месте следует поставить крестьянский вопрос, сильно волновавший умы декабристов. Мысль о необходимости освобождения крестьян составляла одно из наиболее объединявших их, прочнейших их убеждений. В «Русской Правде» «уничтожение рабства и крепостного состояния возлагается на временное верховное правление, яко священнейшая и непременнейшая его обязанность». «Обладать другими людьми, как собственностью своей, – писал Пестель, – продавать, закладывать, дарить и наследовать людей наподобие вещей, употреблять их по собственному своему произволу, без предварительного с ними соглашения и единственно для собственной своей прибыли, выгоды, а иногда и прихоти, – есть дело постыдное, противное человечеству, противное законам естественным, противное святой вере христианской, противное, наконец, заповедной воле Всевышнего, гласящего в Священном Писании, что люди пред ним все равны и что одни деяния их и добродетели разницу между ними составляют». Пестель указывал, что «важное предприятие» – освобождение крестьян – «требует зрелого обдумания и весьма большую произведет в государстве перемену» и поэтому рекомендовал верховному правлению «потребовать проекты от грамотных дворянских собраний и по оным мероприятия распорядить», но строго соблюдая следующие главные правила: «освобождение крестьян от рабства не должно лишать дворян дохода, ими от поместий своих получаемого», и – оно «должно крестьянам доставить лучшее положение противу теперешнего, а не мнимую свободу им даровать». Этим вторым правилом устанавливалось освобождение крестьян с землей. Пестель предполагал у помещиков, имеющих менее 5000 десятин, всю землю отобрать в пользу их крестьян, а помещикам дать взамен те же 5000 десятин из казенных земель в другой местности или возместить им стоимость земли деньгами. У помещиков, имеющих от 5000 до 10000 десятин, отбиралась бы на таких же условиях только половина их поместья. У владельцев же больших имений, более 10000 десятин, он полагал возможным отобрать половину земли безвозмездно. Опасаясь, что освобождение крестьян произведет «волнения и беспорядки в государстве», Пестель вменял в обязанность верховному правлению «беспощадную строгость употребить противу всяких нарушителей общего спокойствия». Пестель, защитник свободы политической и гражданской, и в частности, свободы печати, в этом случае предписывал директорам верховного правления роль Робеспьеров. Прав был кн. Н. Трубецкой, говоривший Пестелю, что он законное самодержавное правление хочет заменить революционным деспотизмом.
С освобождением крестьян дворянство лишается главной своей привилегии: Пестель требовал, чтоб оно лишено было вместе с рабовладельческой и всех других привилегий. Наравне с дворянскими привилегиями должны быть уничтожены привилегии и других сословий: «все люди в государстве имеют одинаковое право на все выгоды, государством доставляемые, и все имеют равные обязанности нести все тягости, нераздельные с государственным устроением»: из сего следует, «что учреждение сословий непременно должно быть уничтожено, что все люди в государстве должны составлять только одно сословие, могущее называться гражданским и что все граждане в государстве должны иметь одни и те же права и быть пред законом все равны».
Российским гражданам верховное правление должно обеспечить свободу личную, свободу вероисповедания, свободу книгопечатания (с ответственностью авторов в общем судебном порядке), свободу промышленности. Но право составлять частные общества с определенной целью признается излишним; всякие частные общества «должны быть совершенно запрещены, как открытые, так и тайные, потому что первые бесполезны, а последние вредны».
Что касается местного управления, то по мысли Пестеля все граждане, приписанные к волости, составляя земское собрание, избирают представителей в наместные собрания: волостные, уездные и окружные (губернские). Земские собрания составляются исключительно для выборов лиц в собрания наместные. Окружные (губернские) наместные собрания избирают представителей в собрания областные, а эти последние и назначают представителей в народное вече, образующее верховную законодательную власть. Во главе управления каждой области стоит генерал-губернатор или главный областной посадник; ему подчинены шесть управ (правосудия, благочиния, духовных дел, просвещения, хозяйства, казначейства), члены коих: председатель, прокурор и трое заседателей назначаются от государя». Главный посадник (генерал-губернатор) председательствует в областных собраниях, но «без совещательного голоса». Обязанности посадника определены, напр., так: «он есть главный блюститель области» и «обязан содержать связь между областными управами и между его областью и прочими частями государства», то есть, наблюдать, «дабы справедливые и законные требования одной управы непременно исполняемы были другой».
В главе о приказе правосудия и о судоустройстве обращает на себя внимание проект введения суда присяжных. Наравне с проектом освобождения крестьян не лишены исторического интереса мысли П. о суде присяжных. Обстоятельно обсуждая недостатки и достоинства письменного, тайного суда и сравнивая их с преимуществами и недостатками западноевропейского словесного и публичного судопроизводства с присяжными заседателями, он находил полезным «соединить выгоды одного (судопроизводства) с выгодами другого, удаляя неудобства обоих, сколько возможно». Письменное судопроизводство, само по себе, он предпочитает устному (словесному), опасаясь вредного влияния красноречия адвокатов, и поэтому находит более полезным 1) «определить производству дел быть письменным, а не словесным», но, с другой стороны, 2) «учредить присяжных для рассмотрения существа дела и признания правых и виноватых, а судьям предоставить произносить приговор» и 3) «дозволить судопроизводству быть публичным, чем весьма сильно и значительно будет подкрепляемо исполнение первых двух распоряжений». Присяжные должны назначаться не по выбору граждан или правительства, а по очередному списку. Решение присяжных состоит в том, что они признают подсудимого виноватым или правым; при этом Пестель замечает, «что весьма было бы полезно прибавить, подобно римлянам, третий род решения, заключающийся в объявлении сумнения. Таковое решение давали бы присяжные в том случае, когда дело недовольно было бы ясно, дабы обвинить или совершенно оправдать». В рассуждении о наказании Пестель излагает взгляды передовой юриспруденции. Наказания должны быть одинаковы для всех, без различия сословий. «Наказание не есть мщение, но средство удержать других людей от подобных преступлений, исправить, если возможно, самого преступника, и поставить его в невозможность нарушать впредь спокойствие и благоденствие общества и частных оного членов». Наказание, наконец, должно быть неизбежно и следовать в скорейшем времени за преступлением. Смертная казнь никогда не должна быть употребляема. Хвала российскому правительству, постигшему великую сию истину!»
Усвоив все главные идеи европейского либерализма, Пестель не остался чужд и социалистическим учениям. Теория национализации земельной собственности произвела на него сильное впечатление; но он не решился, вслед за социалистами, отвергнуть вполне частную собственность; трудовая теория обоснования прав частных лиц на землю представлялась ему очень веской. Поэтому он сделал попытку среднего решения этой дилеммы, попытку согласовать существование частной земельной собственности с социалистическим ее обобществлением.
В конце 1817 г. Пестель вернулся в Петербург, но в это время большая часть коренных членов общества, вместе с гвардией, находилась в Москве. Там они, на совещаниях с московскими членами общества (которые раньше, по словам Пестеля, составили самостоятельно особое тайное общество: Фонвизин, Якушкин, Колошин), преобразовали Союз спасения в Союз Благоденствия, выработав новый устав, так называемую «Зеленую книгу», коего главные положения заимствованы были из статута немецкого Tugend-Bund’a. Находившиеся в Петербурге члены общества, в том числе Пестель, изъявили согласие на преобразование общества и приняли новый устав. Пестель на время затаил в себе недовольство отказом общества от составленного им устава; у некоторых членов даже составилось впечатление, что Пестель «не признавал нового Союза и действовал отдельно по другим правилам» (показ. Никиты Муравьева).
«Вместе с учреждением общества Сынов Отечества, – рассказывает Пестель, – появились мысли конституционные, но весьма неопределительные, однако же более склонные к монархическому правлению. Суждения и разговоры о сем продолжались весь 1817, 1818 и 1819 годы. Первую мысль о республиканском правлении подал проект конституции Новикова. Наконец, в начале 1820 г. было назначено здесь в Петербурге собрание Коренной думы Союза благоденствия: так называлось собрание всех наличных в Петербурге коренных членов союза. Сия коренная дума по правилам Зеленой книги имела законодательную власть союза. Коренными членами назывались те члены, которые присутствовали при учреждении Союза благоденствия и первоначально в оный вступили. Председателем Союза был тогда граф Толстой, а блюстителем князь Долгоруков. Присутствовали в то время в Коренной думе, сверх председателя и блюстителя, еще Н. Тургенев, Лунин, Ф. Глинка, Иван Шипов, Сергей, Матвей и Никита Муравьевы и я; да еще некоторые другие, о коих не упомню. Князь Долгоруков по открытии заседания, которое происходило на квартире у полковника Глинки, предложил Думе просить меня изложить все выгоды и все невыгоды как монархического, так и республиканского правлений, с тем, чтобы потом каждый член объявлял свои суждения и мнения. Сие так и было сделано. Наконец, после долгих разговоров, было прение заключено и объявлено, что голоса будут собираться таким образом, чтобы каждый член говорил, кого он желает: монарха или президента, а подробности будут со временем определены. Каждый при сем объявлял причины своего выбора, а когда дело дошло до Тургенева, тогда он сказал по-французски: «Le président sans phrase», то есть, «Президент без дальних толков». В заключение приняли все единогласно республиканское правление. Во время прений один Глинка говорил в пользу монархического правления, предлагая императрицу Елисавету Алексеевну».
То руководящее влияние на членов общества, которого Пестель добивался в Петербурге, он скоро достиг на юге, в Тульчине, куда он переехал на постоянное жительство в 1819 г. Тотчас по прибытии сюда он начал привлекать членов в тайное общество: приехавший вскоре после него в Тульчин полковник Бурцов оказал ему деятельную помощь, и они вдвоем приняли в течение 1819 г. девять человек членов, из которых составили Тульчинскую Управу Союза Благоденствия. Бурцов, однако, очень мешал полному господству Пестеля в Тульчинской управе. Он упорно противился взглядам Пестеля на цели и задачи деятельности Общества. Бурцов держался взглядов основателей Союза благоденствия и мечтал не о революции, но о мирном исправлении нравов. Бурцов вышел из Общества вследствие постановления московского съезда членов Общества в феврале 1821 г. о закрытии Союза благоденствия. Этот съезд состоялся помимо участия Пестеля, и решение съезда было для него полной неожиданностью. Он узнал о назначении съезда в Москве, когда вопрос об этом был уже решен и Якушкин приехал в Тульчин, чтобы пригласить депутатов. Пестель сам не мог ехать в Москву и командировал депутатом от Тульчинской управы полковника Комарова; вместе с Комаровым поехал на съезд полковник Бурцов в качестве коренного члена Союза. Постановление московского съезда о закрытии Союза Благоденствия повело к образованию в марте 1821 г. самостоятельного Южного общества под главенством Пестеля. Этот момент в истории декабристов мы изложим собственными словами Пестеля, которые подтверждены были вполне очными ставками его с другими обвиняемыми и послужили источником соответствующего рассказа «Донесения Следственной комиссии»: «По возвращении Бурцова и Комарова из Москвы, узнали мы все там происшедшее от Комарова прежде, нежели Бурцов по поручению о том в думе объявил. Посему, прежде собрания думы, был у нас о том разговор с Юшневским. Из неудовольствия всех членов нашей думы о московском происшествии видно уж было, что большая часть склонна не признать объявленного уничтожения Союза. По сему обстоятельству говорил мне Юшневский прежде собрания думы, что он намерен в оной представить обо всех опасностях и трудностях предприятия, дабы испытать членов и удалить всех слабосердых, говоря, что лучше их теперь от Союза при сем удобном случае удалить, нежели потом с ними возиться. Когда дума была собрана и Бурцов объявил о московском уничтожении Союза, а потом вышел, и за ним Комаров, тогда Юшневский проговорил свою речь, которая не только никого не удалила от Союза, но, напротив того, самолюбие каждого подстрекнула, и полковник Аврамов первый сказал, что ежели все члены оставят Союз, то он будет его считать сохраненным в себе одном. После его все члены объявили намерение оставаться в Союзе, и тут было замечено, что московская чрезвычайная дума имела поручение переобразовать Союз и потому преступила границы своей власти, объявляя Союз уничтоженным. А потому Тульчинская дума признает Союз существующим с прежней целью и в прежнем значении. То и другое было подтверждено, и притом сделаны некоторые перемены в образовании Союза. Все тогда присутствовавшие члены приняли название бояр Союза и выбрали в председатели Юшневского, меня и Никиту Муравьева, предполагая, что он, подобно нам, не признает уничтожения Союза, ибо он не был в Москве». Тульчинская управа становилась главою Союза. Составлявшие ее члены Аврамов, кн. Барятинский, Басаргин, кн. Волконский, Вольф, Давыдов, Ивашев, Крюковы 1-й и 2-й, Юшневский всецело подчинялись влиянию Пестеля. Бурцов, который один только имел силы противиться авторитету Пестеля и мешал его непререкаемому господству, вышел из общества после московского съезда. Юшневский, генерал-интендант 2-й армии, выбранный вместе с Пестелем в председатели Общества, не оспаривал его руководящего влияния, сделавшись его тесным единомышленником. На ближайшем собрании Пестель произнес речь о целях Общества и все согласились с ним признать целью установление республики. Названные выше члены общества (кроме не присутствовавших на заседании кн. Волконского и Давыдова) «разделяли, – говорит Пестель, – все со мной и цели, и способы достижения ее без изъятия и без всяких оговорок и противоречий определили и подтвердили то и другое». Пестель положил в основу устройства Общества устав, который он в 1817 г. составил для общества «Истинных и верных сынов отечества» («Союза Спасения»). Члены разделялись на три степени: бояре, мужья и братья. Члены высшей степени: бояре присоединялись к директории при обсуждении важных вопросов. Мужья имели право, так же как бояре, принимать новых членов и им открывалась главная цель Общества – введение республиканского правления. Братья были не полноправными членами, и истинная цель Общества от них скрывалась: им сообщали о намерении ввести новый конституционный порядок без дальнейших объяснений. Наконец, «члены приуготовляемые, но еще не принятые, назывались друзьями. Сложные масонские обрядности устава 1817 г., однако, были оставлены. Принимая новых членов, довольствовались их честным словом. Высшее правление Общества, директория, должна была быть окружена тайной; члены директории должны были быть известны одним только боярам. Но эти правила не соблюдались.
Не довольствуясь устройством Южного общества, Пестель настойчиво стремился завязать постоянные правильные сношения с руководителями Северного общества и объединить оба общества под управлением одной, общей директории. Деятельность его в этом направлении в течение 1823 г. не увенчалась успехом. Сношения с Петербургом за дальностью расстояний были очень затруднительны; приходилось ждать случайных, большей частью служебных поездок тульчинских членов Общества в Петербурге. В начале 1823 г. Пестель отправил к Никите Муравьеву письмо с кн. Волконским, в котором извещал о программе Южного общества и просил уведомить о действиях общества в Петербурге. Муравьев в ответ прислал ему свой проект конституции, еще не оконченной. Ознакомившись с этим проектом, Пестель, воспользовавшись поездкой в Петербург Вас. Давыдова в феврале 1823 г., послал Муравьеву длинное письмо, в котором оспаривал его проект и разъяснял главные черты своего конституционного проекта. В июне того же года Пестель снова пишет Н. Муравьеву (с князем Барятинским), упрекая его в бездеятельности и указывая, что «лучше совсем разойтись, нежели бездействовать и все-таки опасностям подвергаться», и ставя в пример решительность членов Южного общества «les demi-mesures ne valent rien; ici nous voulons faire maison nette». Вскоре за тем, в конце 1823 г., в Петербурге узнали, что Пестель сам едет в Петербург. Известие это произвело тревогу среди петербургских членов Союза благоденствия, не сочувствовших уничтожению союза, но еще не успевших хорошо организовать новое общество. О деятельности Пестеля на юге, о его влиянии там ходили преувеличенные слухи. В Петербурге Пестелю не доверяли, опасались его влияния и боялись его упреков в бездеятельности. Н. Муравьев, получив известие о приезде Пестеля, решил с кн. Трубецким, что «надобно для узнания мыслей и состояния общества Пестеля показать ему что-нибудь здесь образованное»: приезд Пестеля послужил поводом для образования в Петербурге «управы» из трех членов, Никиты Муравьева, кн. Трубецкого и кн. Оболенского. На другой же день по прибытии в Петербург в начале 1824 г. Пестель посетил кн. Трубецкого и вел с ним продолжительную беседу о делах общества; он «жаловался», говорит Трубецкой: «что здесь вовсе ничего нет, никто ничего не хочет делать, Муравьев не отвечал ни по письмам, ни по словесным поручениям; выхвалял свое общество, как оно хорошо устроено, как хорошо идет, говорил, что и здесь должно устроить в таком же порядке, что для сего надобно непременных управляющих членов и совершенное беспрекословное от прочих к ним повиновение, и что надобно слить оба общества вместе, и чтобы управление их было одно и то же, т. е. одни управляющие члены».
Пестелю не удалось достигнуть этой цели. Главной причиной неуспеха было принципиальное разногласие его с руководителями Северного общества. Политические взгляды виднейшего из них, Никиты Муравьева, коренным образом расходились со взглядами Пестеля. Его республиканско-демократическому проекту Никита Муравьев противопоставил свой проект монархически-аристократической конституции, его единому сплоченному государству – федеративную систему. Переговоры Пестеля в Петербурге свелись к единоборству с Муравьевым; совещания общества «походили более на прения авторских самолюбий», как заметил кн. А. Барятинский. Соглашению северных членов с Пестелем мешало укорененное в них Н. Муравьевым недоверие к властолюбивому директору Южного общества, опасение, что он преследует личные честолюбивые цели. Рылеев и Поджио (младший) говорили потом, что северные члены отвергли «Русскую Правду», потому что спасались стремления Пeстеля к диктаторству и потому, что Пестель будто бы требовал от них слепого повиновения одному директору. Довольно было Пестелю в разговоре с Рылеевым отозваться о Наполеоне, что он истинно великий человек, отличавший не знатность, а дарования, и возвысивший Францию, как Рылеев решил, что Пестель выдает себя, что он сам мечтает быть Наполеоном, и нравоучительно заметил ему, что «в наши дни даже и честолюбец, если только он благоразумен, пожелает лучше быть Вашингтоном, нежели Наполеоном!». В ожидании приезда Пестеля в Петербург Никита Муравьев предостерегал кн. Трубецкого, что Пестель «человек опасный и себялюбивый». Некоторые члены Северного общества думали соединиться с Южным нарочно для того, чтобы надзирать за Пестелем и противодействовать ему. Кн. Трубецкой из разговоров с Пестелем вынес убеждение, что «он человек вредный и не должно допускать его усиливаться, но стараться всевозможно его ослабить»; он считал необходимым сохранить Северное общество из опасения, что если их общество распадется, то Пестель «найдет средство завести здесь отделение, которое будет совершенно от него зависеть». Руководителям северного общества казалось особенно подозрительным предположение Пестеля об учреждении временного верховного правления с почти неограниченной властью. Убедившись в несговорчивости руководителей Северного общества, Пестель сделал попытку внести раскол в это общество и привлечь на свою сторону одного кн. Трубецкого; он предложил Трубецкому войти третьим членом в южную директорию в качестве руководителя Северного общества и при этом говорил, что так как Юшневский мало занимается делами, то Трубецкой вдвоем с ним будут вершителями судеб обоих соединенных обществ, Северного и Южного. Кн. Трубецкой не согласился; «мы расстались, – говорит он, – друг другом недовольны»; Пестель вышел, сказав ему на прощанье: «стыдно будет тому, кто не доверяет другому и подозревает в другом личные какие виды, а последствие докажет, что таковых видов нет». Пестель говорит, что в результате всех переговоров ему удалось только заключить уговор со всеми директорами Северного общества «о единодушном действии» в случае крайности, «что ежели они найдутся в необходимости действие начать, то мы их должны поддержать и обратно они нас». Неудача эта произвела сильное впечатление на Пестеля; после своей поездки в Петербург, он, как верно заметил Н. Муравьев, «видимо охладел к главным членам петербургским, не показывал им доверенности, и хотя обещал прислать свой проект конституции, однако ж, не прислал». Когда кн. Волконский ехал в Петербург в 1824 г., Пестель поручил ему переговорить о делах общества только с одним князем Е. Оболенским. Петербургские члены очень интересовались деятельностью Пестеля на юге, по-прежнему относясь к ней с недоверием, и когда князь Трубецкой в исходе 1824 г. по делам службы отправился в Киев, то они поручили ему наблюдать за Пестелем, который, как они говорили, «вовсе отделился» от Северного общества.
Ходившие среди членов Северного общества слухи о влиянии Пестеля и о силе организованного им Южного общества были преувеличены. В начале 1821 г., как мы говорили, тульчинские члены общества согласно решили не признавать постановления московского съезда об уничтожении Союза благоденствия и выбрали единогласно директорами Пестеля и Юшневского. Это были полк. Павел Аврамов, поруч. Николай Басаргин, ротм. Василий Ивашев, шт.-лекарь Христиан Вольф, шт.-ротм. кн. Александр Барятинский, поруч. Александр Крюков 1-й и Николай Крюков 2-й. Они «разделяли все со мною, – говорил Пестель, – и цель, и способы достижения ее без изъятия и без всяких оговорок и противоречий определили и подтвердили то и другое». В отношении к помянутому заседанию начала 1821 г. эти слова Пестеля были совершенно верны: некоторые из обвиняемых, пытавшиеся отрицать справедливость этого обвинения, тотчас же, как только Следственный комитет назначал им очную ставку с Пестелем, сознавались в своей вине, не допуская до очной ставки. Но не следует заключать из этого, что названные тульчинские члены и после 1821 г. были настроены так же единодушно и решительно, что они составляли тесный кружок единомышленников, вполне подчинявшихся влиянию выбранного ими директора и действовавших по его указаниям. Ничего подобного: только что сплотившись, кружок начал распадаться и во всяком случае не действовал; единодушия и энергии хватило только на два заседания; влияние Пестеля было велико, но власть его была очень ограничена. Участники указанного собрания одобрили все планы Пестеля о революции и республике, но это решение для большинства было минутным порывом. Единодушию кружка мешали также личные свойства Пестеля: он не убеждал, но увлекал или подавлял своих товарищей. «Весьма часто, – говорит Басаргин, – в некоторых даже ничтожных разговорах нам казалось, что Пестель рассуждает несправедливо, но, не решаясь с ним спорить, мы оставляли его при его мнениях и говорили без него о сем между собою». Его явное превосходство и властолюбивый характер действовали на многих отталкивающе. На другой же день после избрания Пестеля директором, случайно сошлись трое из участников заседания: Басаргин, Ивашев и Вольф. Ивашев начал рассуждать, что «Пестель, будучи избран директором, достиг цели своих желаний и теперь будет располагать членами по своему произволу», и тут же все трое собеседников согласились действовать заодно против Пестеля, «не желая быть руководимы против всех мнений и правил». «Не знаю, – рассказывал Басаргин, – узнал ли о сем полковник Пестель, или нет, но можно сказать, что сим разговором кончилось наше участие в обществе, ибо по нежеланию ли быть опровергаему, или по другим каким-либо причинам, Пестель о действиях общества и о своих намерениях ничего более нам не говорил». Басаргин вскоре уехал в Крым. Ивашев в начале 1821 г. был очень близок к Пестелю; он жил у него на квартире, читал тогда отрывки из его «Русской Правды», но в августе 1821 г. он отправился на воды на Кавказ лечиться и также, как Басаргин, отдалился от Пестеля. В конце 1821 г. уехал из Тульчина также Крюков 1-й. Также скоро отстранился от Пестеля полковник Аврамов. Из числа тульчинских членов сохранили близость к Пестелю только двое: кн. А. Барятинский и Крюков 2-й. Кн. А. П. Барятинский, воспитанник иезуитов, плохо знавший русский язык, был довольно деятельным членом, вполне послушным Пестелю (позднее, в 1825 г. Пестель поручил ему руководство Тульчинской управой). Крюков 2-й позднее успешно привлекал в общество новых членов. Сам Пестель, преувеличивающий в видах самозащиты значение организации Общества, заявляет, что «Тульчинская управа с самого 1821 года впала в бездействие». Вернее будет сказать, что Тульчинской управы, как организованного сообщества, вовсе не существовало: члены ее ни разу не собирались на совещание. Пестель сначала дал занятие Ивашеву, Крюкову 1-му и Барятинскому: делать выписки из книги Барюеля о тайных обществах, но они не исполнили его поручения. Участие членов в делах общества ограничивалось принятием немногих новых членов. Тульчинские члены в течение 5 лет привлекли в общество 12 человек. Эти вновь вступившие члены все мало соответствовали видам Пестеля и большей частью были совершенно не подготовлены к усвоению его идей. Два-три новых члена приняты были в 1821 г., остальные после некоторого перерыва в 1824–1825 гг., большей частью Крюковым 2-м. Последний долгое время находился в Немирове, на съемке Подольской губернии, в компании молодых офицеров квартирмейстерской части и привлек их в общество. Но эти члены не только не действовали, но и так мало знали об истинных целях и планах общества, что Верховный уголовный суд причислил их к VII-му разряду преступников Старания самого Пестеля по привлечению новых членов оказались очень неудачными; он принял в общество одного только Майбороду.
Помимо генерал-интенданта 2-й армии, Алексея Юшневского, второго «директора» общества, у Пестеля было только два близких к нему единомышленника, вполне подчинявшихся его влиянию, – отст. полк. Василий Давыдов и генерал-майор князь Сергей Волконский. Они всегда соглашались с Пестелем на заседаниях общества, не поверхностно усвоенные ими идеи Пестеля не составляли их твердых убеждений. Они относились к делу слишком пассивно и также почти не действовали, «Клянусь, – показывал Давыдов на следствии, – что я и Волконский не давали никакой важности сим речам (речам Пестеля о цареубийстве), и я думаю о Юшневском то же, почитая все сие пустыми словами. Конечно, мудрено мне сие доказать, но если бы известно было, как происходили таковые разговоры, как мало, вышедши из той комнаты, где их слышали, о них мы думали, оно бы понятно было. К несчастью моему, когда я услышал другие речи и мнения (более решительные, о приступе к действиям), имел постыдную слабость не возражать, а потакать оным, боясь казаться слабым и бесхарактерным, но не верил никогда исполнению. В последние времена я начал образумевать, и если бы не так скоро открыто было общество, ни меня, ни Волконского в нем бы не нашли». Это показание кажется вполне искренним и прекрасно характеризует отношение к обществу двух друзей Пестеля. Давыдов и кн. Волконский были, говорит Пестель, руководителями второй управы, правой или Каменской (по месту их жительства в сел. Каменке), образованной вместе с двумя другими управами, Тульчинской и Васильковской, в 1823 г. «Каменская управа, – признается Пестель, – действовала вяло». На самом деле ее, так же как Тульчинской, не существовало. Кн. Волконский и Давыдов даже не старались привлекать новых членов. Не делая ничего по своей управе, они участвовали только несколько раз в общих заседаниях руководителей управ, причем всегда пассивно соглашались с мнением Пестеля. Кн. Волконский, кроме того, как мы упоминали, два раза по поручениям Пестеля вел переговоры в Петербурге с руководителями Северного общества. Из членов Каменской управы ревностным деятелем был один лишь отставной подполк. А. В. Поджио, принятый с 1823 г., «пламенный член, неукротимый в словах и суждениях».
Наиболее деятельными и влиятельными членами Южного общества были, помимо Пестеля, Сергей Муравьев-Апостол, подполковник Черниговского пехотного полка, и Михаил Бестужев-Рюмин, подпоручик Полтавского пехотного полка. Сергей Муравьев присоединился к Южному обществу в 1822 г., а через него в 1823 г. принят был М. Бестужев. Они не сразу подчинились мнениям Пестеля, а сначала, в особенности С. Муравьев, горячо спорили против его программы установления республики путем революции; но вскоре, в ноябре 1823 г., на съезде у Давыдова в Каменке объявили, что переменили свои мнения и вполне принимают программу Пестеля. «Русская Правда» в кратком изложении составила их политический завет, который они затем деятельно распространяли среди других членов. В 1823 г. С. Муравьев и М. Бестужев объявлены были руководителями Васильковской, или левой управы. Оба они отличались крайней пылкостью характера, фанатической преданностью преступным идеям. Послушные Пестелю каменские и тульчинские члены были слишком пассивны; Муравьев же и Бестужев слишком рвались вперед и, признавая авторитет Пестеля, в то же время против его воли увлекали его за собой. Они, кроме нескольких отдельных членов, присоединили к Васильковской управе открытое ими Общество соединенных славян; они же первые начали сношения с поляками. Первый познакомился с членами польского тайного патриотического союза М. Бестужев. Пестель разрешил ему продолжать переговоры с ними, но при этом настойчиво указывал ему, чтобы «он отнюдь не терял из виду выгодности нашего положения в отношении к полякам, и им давал чувствовать, что мы без них можем обойтись, а они без нас никак». Вслед за Бестужевым и Муравьевым Пестель и сам имел одно совещание с польскими депутатами Яблоновским и Гродецким в конце 1825 г. Васильковская управа к концу 1824 г. была по числу членов больше обеих других управ вместе. Она была гораздо деятельнее, но и гораздо независимее от директории и большей частью только сообщала к сведению директории о своих действиях. Ввиду этого, с целью теснее сплотить общество и ослабить самостоятельность С. Муравьева, Пестель решил разделить с ним высшую власть над обществом и в ноябре 1825 г. назвал его директором общества, третьим членом директории. Разработав план революционных действий и вкоренив его в умы членов Южного общества, Пестель не спешил приступать к его осуществлению, сознавая слабость сил общества. Он соглашался на начатие действий только уступая настояниям пылкого и опрометчивого Сергея Муравьева-Апостола. Васильковская управа, руководимая Муравьевым, едва не начала мятежа еще в 1823 г., когда войска 9-й дивизии 3-го корпуса, в которой служили офицерами сочлены управы, стояла в Бобруйске. В 1824 г. Муравьев со своими ближайшими единомышленниками составили план открыть мятеж во время ожидавшегося высочайшего смотра войск 3-го корпуса в 1826 году у Белой Церкви. Пестель с всегда послушными ему Юшневским, Давыдовым и кн. Волконским сильно спорили против этого плана на киевских контрактах 1825 г. и «совершенно его опровергнули». Пылкие васильковские члены общества едва не начали мятежа без соглашения с Пестелем в августе 1825 г., во время сбора войск для маневров при местечке Лещине, – по совершенно случайному поводу отнятия команды над полком у одного из сочленов их, Повало-Швейковского. По настоянию Швейковского, они согласились тут же, в Лещине, отложить начало действий до мая 1826 г., решившись во что бы то ни стало привести в исполнение прежний свой план возмущения у Белой Церкви, во время ожидавшегося высочайшего смотра. Бестужев-Рюмин приехал к Пестелю во второй половине 1825 г. и сообщил об этом решении Васильковской управы. Пестель на этот раз не высказался решительно против. Сознание слабости сил общества заставляло Пестеля охлаждать рвение Муравьева и Бестужева; но он не мог действовать в этом смысле со всей энергией из боязни внести раскол в Южное общество. «Муравьев нетерпелив и скор, – говорил Пестель, – однако ж, если он начнет удачно, то я не отстану от него».
Опасность открытия заговора, усиливаемая неосторожностью членов Васильковской управы, побудила Пестеля относиться более сочувственно к плану скорейшего начатия мятежа. «Когда от разговора с другими членами, – говорил он Следственной комиссии, – мне живо представлялась опасность наша и необходимость действовать, тогда воспламенял я и оказывал готовность при необходимости обстоятельств начать возмущение и в сем смысле говорил. Но после того, обдумывая хладнокровнее, решался я лучше собою жертвовать, нежели междоусобие начать. Сие совершеннейшая истина».
Деятельность Пестеля сильно ослабела в 1825 году. Чем ближе становилась развязка, тем трезвее смотрел он на дело. Сознание слабости общества парализовало его энергию. Наиболее страшил его недостаток единства в действиях Северного и Южного обществ. Неудача его попытки сплотить оба общества оставила в его душе глубокий след. Он охладел даже к своему излюбленному труду «Русской Правде» и в течение 1825 г. не написал ничего; если бы он верил в успех дела, он не замедлил бы закончить хотя бы вчерне «Русскую Правду», которая, по его мысли, являлась залогом успеха. В середине ноября правительство уже имело верные сведения о заговоре. В последних числах ноября Пестель счел необходимым скрыть все свои бумаги. На основании доноса капитана Вятского полка Майбороды (которого сам П. за год перед тем принял в общество) 13-го декабря 1825 г. Пестель был арестован. Главнокомандующий 2-й армии граф Витгенштейн поручил произвести следствие генерал-адъютантам Чернышеву и Киселеву. Во время нахождения Пестеля под арестом кн. Волконскому удалось обменяться с ним несколькими словами. «Prenez courage», сказал он, и Пестель отвечал: «Je n’en manque pas, ne vous inquiétez pas». Он обещал не выдать никого. Из 38 вопросов, предложенных ему Киселевым и Чернышевым 22-го декабря 1825 года, Пестель увидел, что следователи знают уже все существенное о тайном обществе и заговоре, но на все вопросы ответил незнанием. «Никто из членов тайного общества мне неизвестен», писал он в своих письменных ответах; «не имея никакого понятия об упоминаемом тайном обществе, ничего не могу объяснить о средствах, им придуманных»; «я никаких законов не писал и потому главные черты оных объяснить не могу». Переведенный затем в Петербург, в Петропавловскую крепость, и узнав, что после 14-го декабря большая часть членов общества уже арестована, Пестель перестал упорствовать и в одном из первых допросов в Петербурге назвал фамилии всех участников тайных обществ с 1817 г., каких только мог припомнить. Сначала он рассказал об устройстве и целях тайных обществ в общих чертах, но затем, увидев из вопросов, предлагавшихся Следственным комитетом, что другие обвиняемые не скрывают ничего, кроме того, что могло послужить к отягчению собственной вины, он в длинных письменных ответах раскрыл все подробности образования и устройства обществ, их планов и заговоров. Показания Пестеля лучше всего уясняют общую внутреннюю историю тайных обществ, причины их возникновения, их организацию и развитие, борьбу господствовавших в них идей. Его соучастники в целях самозащиты взвели на него много не столько прямо неверных, сколько преувеличенных обвинений. Чтоб оправдать себя, некоторые все свои преступные идеи приписывали влиянию злого гения Пестеля. На вопрос Комитета: «Кто из членов наиболее стремился к распространению и утверждению мнений и к самому начатию действий общества советами, сочинениями и влиянием своим на других?» – большая часть южных членов согласно называла Пестеля. Полковник П. В. Аврамов ответил: «Пестель над всеми тульчинскими членами имел поверхность и, можно сказать, один действовал». К этому он прибавлял следующую гибельную для Пестеля тираду: «ежеминутно обдумывая горестное мое положение, могу сказать, что ввергнут в оное не собственным преступным каким-либо желанием, но чрез обман меня полковником Пестелем, злейшим из людей, с коими я встречался когда-либо в жизни моей». Другие объясняли, как поддавались они Пестелю, соглашались против воли с его мнениями, не имея сил противостоять его авторитету. «Помню, – рассказывал В. Давыдов, – об одном собрании у кн. Волконского. Пестель говорил о разных предметах своих проектов. Против всех статей я покушался говорить, но имел слабость против своих мнений уступить мнению Пестеля, как и в важнейших, к несчастью, разговорах». Ту же самую черту в отношениях членов общества к Пестелю отмечает Н. В. Басаргин: «весьма часто, в некоторых даже ничтожных разговорах, нам казалось, что Пестель рассуждает несправедливо, но, не решаясь с ним спорить, мы оставляли его при его мнениях и говорили без него о сем между собою». Члены Тульчинской управы имели полное основание указывать на сильное влияние Пестеля. В важный момент возникновения Южного общества после закрытия Союза благоденствия Пестель сыграл решающую роль. Говоря о совещании в Тульчине, на котором решено было не признавать московского постановления о закрытии общества, Следственный комитет указывал Пестелю 1-го апреля 1826 г.: «Бурцов и Юшневский утверждают, что когда Бурцов в собрании тульчинских членов объявил об уничтожении союза, то вы первые, возвыся голос, доказывали, что московские члены не имели права прекращать оного, и что вы решились продолжать его. По отзыву же прочих, тут присутствовавших, ваши доказательства и влияние и речь Юшневского были главным для них убеждением». Признавая свое влияние на исход этого заседания, Пестель в оправдание указывал на общее расположение умов, на настроение членов, облегчавшее его задачу. Он говорил, что в Тульчине еще раньше сообщения Бурцова знали (от Комарова) о решении московского съезда и что «в сие время показывали все члены неудовольствие свое насчет уничтожения союза московским заседанием, и из сего неудовольствия. видна была склонность их не признавать уничтожения общества». Затем Пестель сознавался: «если бы я в сие время стал говорить в пользу уничтожения общества и при том бы объявил, что оное признаю и от общества удаляюсь и отстаю, да если бы к тому же и Юшневский меня в том поддержал, то я точно полагаю, что мы успели бы прочих членов уговорить общество прекратить, и я, конечно, должен всегда в том себя упрекать, что сие не сделал. Однако же, прежде еще собрания думы для выслушания Бурцова, показывали уже все члены свое неудовольствие о том, что в Москве было решено, и в то же время показывал и я свое о том же неудовольствие: а потому, ежели сие на них так сильно подействовало, как они говорят, то тем сильнее делается моя скорбь, что одним влиянием своим вовлек их в несчастный путь тайного общества; но, как мне кажется, то по их тогдашнему расположению духа было достаточно на то решимости в них самих». «Решимость» сочленов, действительно, несколько смягчала вину их руководителя. Но следует заметить, что у большинства членов, как видно из вышеизложенного, преступная решительность была минутным порывом, у других она была следствием необузданной пылкости характера, и только у Пестеля она была сознательным, последовательным расчетом. Руководящая роль Пестеля в деле возникновения, развития и сплоченности Южного общества ясно вытекала из всех показаний обвиняемых. В защиту свою Пестель старался ослабить самостоятельное значение Южного общества. Он настаивал на тесной преемственной связи Южного общества с Союзом благоденствия и упорно проводил взгляд на Южное и Северное общества, как на два округа единого, сохранившегося вопреки решению московского съезда, Союза благоденствия. Южное общество он называет не иначе, как южным округом. Из собственных же его показаний видно, однако, что Южное и Северное общества были совершенно обособлены, что между ними не было, несмотря на старания Пестеля, ни единства целей, ни единства управления и устройства. Благодаря настойчивости Пестеля, Южное общество, или «южный округ союза», покорно приняло и затем неуклонно держалось его выработанной, вполне определенной программы введения республики посредством революционного образа действий и цареубийства. Это опять-таки вытекало с очевидностью из показаний всех членов. Чтобы ослабить это обвинение, Пестель утверждал, что проводившаяся им программа, республиканская и революционная, была принята Союзом благоденствия в 1820 г. до образовавшегося в нем раскола, и что руководимое им Южное общество только сохранило развившиеся помимо него идеи петербургской Коренной думы Союза благоденствия. Поэтому Пестель настойчиво придавал исключительное значение тому заседанию петербургской думы Союза в 1820 г., на котором все члены голосовали в пользу республики; он говорил об этом решении, как о правильном постановлении законодательной власти союза; но однажды сам же неосторожно ослабил этот пункт своей защиты, указав, что члены союза вообще отличались крайней неустойчивостью мнений: «вообще в Союзе с самого его начала до самого конца ни одно правило не было постоянным образом в памяти членов и весьма часто то, что сегодня было решено, завтра опять поступало на суждение и спор». Другие члены были ближе к истине, когда утверждали, что участники заседания смотрели на указанное решение, как на один из «разговоров». Комитет заметил это противоречие в показаниях Пестеля, но он на последующих допросах опять повторял, что Южное общество только держалось программы, принятой Союзом в 1820 г.
Преступную мысль о цареубийстве разделяли очень многие члены тайных обществ. Но никто не пропагандировал ее так последовательно, как Пестель, у которого она составляла необходимый пункт разработанной программы революции.
Комитет по делу 14-го декабря в результате следствия так охарактеризовал Пестеля и его участие в преступной деятельности тайного общества: «он беспрерывно и ревностно действовал в видах общества с самого вступления по самое его арестование. Он не только самовластно управлял Южным обществом, но имел решительное влияние и на дела Северного. Он господствовал над сочленами своими, обворожал их обширными познаниями и увлекал силой слова к преступным намерениям его разрушить существующий образ правления, ниспровергнуть престол и лишить жизни августейших особ императорского дома; словом, он был главою общества и первейшей пружиной всех его действий».
Пестель был человек большого ума, широкого образования, властной силы характера. Пушкин записал в дневнике после свидания с ним: «умный человек во всем смысле этого слова. один из самых оригинальных умов, которых я знаю». Главнокомандующий гр. Витгенштейн говорил, что он везде будет на своем месте и на посту министра, и в командовании армией. Гр. П. Д. Киселев дорожил его обществом. Таких людей, как его тульчинские сочлены, Юшневский, Аврамов, Вольф, Пестель совершенно подавлял силой своей личности и знаний, подчинял себе до полного их обезличения. Более сильные люди, как Рылеев, удалялись от него из боязни, что он подчинит их себе против их воли. На членов Южного общества он имел, действительно, громадное влияние. Рано усвоив революционные и республиканские идеи, разработав программу как революции, так и новых свободных учреждений, он стал настойчиво их пропагандировать в Союзе благоденствия еще в 1820 году. В Тульчине в 1821 г. он организовал небольшой кружок единомышленников, подчинив их своему влиянию, и затем успел распространить свои идеи в более широком круге членов Южного общества. Он настойчиво проводил свои идеи и в Северном обществе, стремясь объединить его с Южным, подчинив своему влиянию, и успел найти в Петербурге несколько приверженцев. Когда его более пылкие и опрометчивые сотоварищи по обществу, проникшись его идеями, начали составлять планы немедленного осуществления его революционной программы, он сдерживал их, но единственно потому, что находил решительные попытки их преждевременными, по слабости общества, а иногда и одобрял их, в свою очередь увлекаемый ими вперед по пути, им же самим указанному. Верховный Уголовный суд, учрежденный 1-го июня 1826 г., имел поэтому полное основание не только выделить Пестеля из общих разрядов подсудимых, вместе с непосредственными руководителями и главными участниками мятежа: Кондр. Рылеевым, Сергеем Муравьевым-Апостолом, Мих. Бестужевым-Рюминым, Петром Каховским, – но и поставить его среди них на первое место.
Это решение Верховного Уголовного суда основано было на постановлении образованной из членов суда «разрядной комиссии» (комиссии для определения разрядов преступников), председателем коей был М. М. Сперанский. Верховный Уголовный суд приговорил пятерых преступников «вне разрядов» к смертной казни четвертованием. Император Николай I указом 10-го июля 1826 г., смягчив приговор суда почти по всем разрядам, повелел сделать новое постановление о преступниках вне разрядов. Тогда Верховный Уголовный суд приговорил их к повешению. Этот приговор был исполнен 13-го июля 1826 г. в кронверке Петропавловской крепости.
Государственный Архив: Дела о возмущении 14-го декабря 1825 г.; Донесение следственной комиссии. СПб., 1826 г.; М. И. Богданович, История царствования Императора Александра I, т. VI (1871); А. Н. Пыпин, Обществ. движение в России при Императоре Александре I, 3-е изд., СПб., 1900 г.; О. фон-Фрейман, Пажи за 183 года. Фридрихсгамн. 1898 г.; А. П. Заблоцкий-Десятовский, Граф П. Д. Киселев и его время, т. I, стр. 89–94 и др., т. IV, прилож. 9 (письмо Пестеля от 3-го марта 1821 года); Бумаги И. Б. Пестеля: «Русск. Арх.» 1875 г., кн. 4, стр. 417 и сл.; Из записок декабриста И. Д. Якушкина: «Русский Архив» 1870 г. стр. 1566–1633; Е. И. Якушкин, Съезд членов союза благоденствия в Москве 1821 г.: «Русск. Стар.» 1872 г., т. VI, № 11, стр. 594; бар. А. Е. Poзeн, «M. H. Муравьев» в «Русск. Стар.» 1884 г., т. XLI, № 1, стр. 61; «Заметка о Пестеле», там же, т. XLII, стр. 388; бар. А. Е. Розен, Записки декабриста, перев. с немецкого. СПб., 1870 г.; И. П. Липранди, Из дневника и воспоминаний. «Русск. Архив» 1866 г., ст. 1258; Сочинения А. Пушкина, под редакц. П. Морозова, т. V; Н. В. Басаргин, Автобиографич. записки, в «Девятнадцатом веке», кн. I, 1872 г.; N. Tourgnéneff, La Rossie et les russes. t. I. 1847 г.; Записки декабристов, вып. 1–3. Лонд., 1862 г. (И. Якушкин, Никита Муравьев, Лунин); кн. Е. Оболенский, Воспоминания в «Русск. загран. сборнике», ч. IV, тетр. V, Лейпц. и Париж 1861 г.