павел буря продюсер биография
Дружит с Путиным, отказался от гражданства США, крутил романы со знаменитостями. История русского хоккеиста Буре
Павел Буре стал одним из самых ярких хоккеистов 90-х и навсегда вписал свое имя в историю этого вида спорта. Русская Ракета, как прозвали нашего соотечественника в Северной Америке, поражала своей скоростью болельщиков по обе стороны океана.
Павел Буре: биография
Павел Буре родился 31 марта 1971 года в г. Москва (СССР). Родители: отец — Владимир Валерьевич Буре — 17-кратный чемпион Советского союза и призер Олимпийских игр по плаванию, мать — Татьяна Львовна Буре.
Несмотря на то, что в свидетельстве о рождении прославленного нападающего местом его рождения значится Москва, он появился на свет в столице Белоруссии — Минске. Его мать, которая имела гражданство этой страны, приехала рожать своего первенца на родину из-за необходимости в поддержке близких во время первых родов. А отец Павла увидел сына лишь спустя 1,5 месяца после его рождения из-за сборов в спортивном лагере.
instagram.com/byltakoyhockey / instagram.com/pavelbureofficial
Спустя 3 года после рождения Павла на свет появился его брат, которого назвали Валерием. Отец развивал своих сыновей с помощью спорта и строжайшей дисциплины, которой придерживался и сам.
Поначалу Павла собирались отдать на плавание, но в последний момент мальчику позволили сделать выбор самостоятельно. Так старший из братьев Буре оказался в школе ЦСКА, попутно выступая за юниорский клуб «Олимпия». Будущий лидер сборной СССР демонстрировал сумасшедший прогресс и заслужил право дебютировать в армейском клубе в 16-летнем возрасте. Забросив шайбу в первом же матче на взрослом уровне, Павел вскоре стал одним из сильнейших хоккеистов страны и в 1991 году отправился покорять НХЛ.
Буре в НХЛ
На драфте НХЛ-1989 лидера атак ЦСКА и советской сборной под общим 113-м номером выбрал «Ванкувер». Руководству «Кэнакс» пришлось подождать приезда будущей звезды клуба всего несколько лет: в 1991 году Буре, как и многие его партнеры по сборной, отправился покорять лучшую лигу мира.
Getty Images
В первом же сезоне русскому форварду удалось оправдать завышенные ожидания болельщиков и боссов клуба: Павел получил приз лучшему новичку, а за феноменальную скорость его прозвали Русской Ракетой. Следующие два сезона и вовсе стали самыми результативными в карьере будущего члена Зала хоккейной славы: Буре стабильно набирал более 100 очков и довел свою команду до финала Кубка Стэнли, в котором «Ванкувер» в семи матчах уступил «Рейнджерс». В том плей-офф Павел установил рекорд клуба по количеству голов, передач и очков в одном розыгрыше Кубка Стэнли.
Getty Images
После семи сезонов в составе «Кэнакс» Буре по своей инициативе был обменян во «Флориду», в составе которой дважды становился обладателем приза лучшему снайперу регулярного чемпионата «Морис Ришар Трофи». Сыграв четыре сезона за клуб из солнечного штата, русский бомбардир перебрался в «Рейнджерс», но так и не сумел проявить себя в новой команде из-за участившихся травм.
Всего в лучшей лиге мира Буре провел 12 сезонов, сыграв за это время 702 матча и набрав в них 779 (437+342) очков. Также Павел стал первым в истории российским хоккеистом, чей игровой номер был выведен из использования командой НХЛ. А в январе 2017 года нашего героя включили в список 100 величайших хоккеистов за всю историю лучшей лиги мира.
Травмы Буре
Ахиллесовой пятой, вынудившей одного из самых ярких хоккеистов своего времени закончить карьеру в 32 года, стали его неоднократно травмированные колени.
Первое серьезное повреждение в карьере звезды российского хоккея произошло в матче «Ванкувера» против «Чикаго» в 1995 году. В одном из столкновений с соперником Буре получил разрыв крестообразной связки правого колена и выбыл до конца сезона.
Второй тревожный звоночек для Павла прозвучал в выставочной игре против США перед Кубком мира. В той встрече лидер сборной России после столкновения с защитником американцев Брайаном Личем получил очередное повреждение правого колена. Оно серьезно беспокоило Буре еще дважды: в 1999 году в матче против «Колорадо» нашему соотечественнику диагностировали третье по счету повреждение связок правого колена, а спустя три года в выставочной игре против «Нью-Джерси» ситуация повторилась.
Точку в великой карьере русского хоккеиста поставила травма, полученная им в декабре 2002 года. Форвард «Баффало» Кертис Браун атаковал лидера «Рейнджерс», в результате чего Павел получил разрыв медиального мениска и растяжение боковой связки левого колена.
Буре и Владимир Путин
Павел открыто выражает свои политические взгляды и поддерживает президента России Владимира Путина. В 2016 году он, в отличие от своего младшего брата, отказался от американского гражданства. И в том же году в своем инстаграме Буре впервые выложил фотографию с президентом нашей страны.
«Ходили с Кобзоном в ночные клубы, гуляли и веселились. Супервремя». Большой разговор с Павлом Буре
Статья опубликована в газете под заголовком: «Павел Буре: «Ходили с Кобзоном в ночные клубы, гуляли и веселились. Супервремя»»
ЦСКА хотел продлить контракт на три года. Отказался и уехал в НХЛ
— Как узнали, что задрафтованы «Ванкувером»? В те времена информация за железный занавес тяжело доходила.
— И на драфты никто не ездил, и интернета не было. Кто-то сказал. Кто — уже не помню, потому что тогда для меня это не было таким уж большим событием. В тот момент мы не особо думали ехать в НХЛ. Такая задача появилась чуть позже.
— Даже несмотря на побег весной того же 89-го Александра Могильного? На МЧМ в Анкоридже Могильному вручили экипировку «Баффало» в гостинице, и он в ней щеголял. К Сергею Зубову там тоже подходил скаут «Рейнджерс».
— Ко мне никто не подходил. Тем более что мне было 17 лет, я еще не был задрафтован. А с 89-го по 91-й я служил в армии. Я не хотел проблем с законом и как военнослужащий до конца срока службы не задумывался об отъезде. Все эти мысли были отложены минимум до 91-го.
— В интервью Дмитрия Христича читал, что вы были соседом Федорова на Играх доброй воли в Сиэтле, откуда он убежал в «Детройт». Но когда вас расспрашивали об этом, говорили, что о планах партнера по звену не знали. Как было на самом деле?
— На самом деле я никогда не был соседом Федорова по номеру. Всегда жил с Зубовым, с которым мы с детства росли в армейской школе. И о планах Федорова ничего не знал.
— Уходя из отеля, он столкнулся с массажистом сборной Сергеем Чекмаревым и отдал ему все деньги, которые накопил за четыре года в ЦСКА, — полторы тысячи долларов. Потом они встретились уже в «Ред Уингз». У вас с Чекмаревым, который недавно скоропостижно скончался за рулем своей машины, были такие же доверительные отношения?
— Да. Сергея я знал очень давно, лет с 12, общался с ним еще до того, как попал в команду мастеров. Он мне коньки точил, помогал зашивать перчатки, всегда был очень отзывчивым человеком. Ну и потом, когда я попал в сборную, общались постоянно. Очень жаль, что такие хорошие люди так рано уходят. Соболезную его семье.
— В сентябре 1991-го вы отказались переподписать контракт с ЦСКА. Тихонов в отместку не взял вас на Кубок Канады — и вы почти сразу улетели. Стало ли для вас ударом то, что не взяли на турнир с участием всех сильнейших?
— Никаким ударом это не было. Просто я собирался еще сезон играть за ЦСКА и сборную, у меня был действующий контракт на год. Они хотели продлить его еще на три, я отказался. Руководители сказали: «Если не подписываешь новый трехлетний контракт, мы не берем тебя в сборную». Я ответил: «Пожалуйста, не берите». Год их не устраивал. Каждый сделал свой выбор, поэтому я поехал в НХЛ.
— Вскоре даже был суд, из-за которого вы не сразу смогли дебютировать в НХЛ? Читал о сумме в 250 тысяч долларов, которую пришлось заплатить армейцам. А потом эти деньги присвоил себе тогдашний президент клуба Нугзар Начкебия — и исчез.
— Суда не было. У нас было досудебное соглашение. Причем платить пришлось лично мне. Деньги я отдал, а дальнейшую их судьбу не знаю.
— Виктор Нечаев, первый советский хоккеист, еще в 70-е сыгравший несколько матчей в НХЛ, а впоследствии партнер вашего первого агента Сержа Левина, в интервью заявил, что помог вам оформить в Лас-Вегасе фиктивный брак и только после этого «Ванкувер» оказался готов вас подписать.
— Полнейшая ерунда. Не знаю, почему он такое рассказывает.
— Шокировало, когда на первую вашу тренировку пришло две тысячи человек, причем специально на вас?
— Нет. Я просто думал, что у них это нормально, когда столько народу приходит на тренировку. У нас никому не разрешалось смотреть занятия, а там можно было — и, честно говоря, решил, что так ходят все время.
— Вы же первое время жили у Игоря Ларионова?
— Да. Когда только приехал, поселился в гостинице, а потом он сказал: «Поехали ко мне на квартиру, у меня поживешь». Это продолжалось дней десять, пока осваивался. Игорь, конечно, много мне подсказывал. Он играл в НХЛ третий год, по-английски говорил уже спокойно, а я вообще был без языка. Ларионов объяснял все — куда идти, что говорить.
— Хотя бы «Совинтерспорту», как тот же Профессор, вы никакой процент от контракта платить не должны были?
— «Совинтерспорту» — точно нет. Хватило того, что заплатил ЦСКА.
— На ужине новичков ветераны над вами не измывались?
— Повезло в том, что в мой первый год провести ужин новичков почему-то не получилось. А во второй мне уже было не совсем легко что-то сделать (улыбается).
— Ну да, после первого сезона с «Колдер Трофи» во втором вы забили 60 голов и стали одной из главных суперзвезд лиги. Помните ли, кто из ванкуверских журналистов придумал вам прозвище Русская Ракета?
— Нравилось вам это прозвище?
— А у меня другого выбора не было, как его принять. В команде же меня всегда называли по имени.
Всегда хотел сыграть в НХЛ с братом
— Брат Валерий уехал за океан вместе с вами. Как думаете, не стоило ли ему провести в России еще год-другой с точки зрения хоккейного становления? Не навредил ли ему столь ранний отъезд?
— Нет, он сделал очень хорошую карьеру. Долго играл в НХЛ, попал на Матч звезд, выступал на двух Олимпиадах с участием лучших профессионалов. В истории НХЛ не так много игроков, которые забивали по 30 с лишним голов за сезон. Считаю, одно это, как и участие в All-Star Game, дает ему право называться звездой НХЛ.
— Так вышло, что вы оба рано закончили, чуть за 30. По-вашему, это просто совпадение? Чем объяснить ваши истерзанные колени?
— Могу сказать о себе. Для меня это не было рано, поскольку я в 16 лет уже начал играть на профессиональном уровне и провел 16 сезонов. А насчет коленей — просто у каждого свой стиль катания. Когда куда-то лезешь — там бьют, и это нормально. Если играешь по периметру, то карьера длится дольше — там не бьют! В этом есть случайности, а есть и закономерности.
— В давнем интервью Валерий рассказывал, что у вас уже в 26 лет во время дождя колени начинали болеть.
— Уже не помню. Знаете, как у нас говорят: «Если после тридцати хоккеист проснулся и у него ничего не болит — значит, он умер». Это физкультура лечит, а профессиональный спорт калечит. Ты сам понимаешь, чем рискуешь и чем будешь расплачиваться.
— Сейчас с братом много общаетесь?
— Нет, потому что он живет в Америке, а я в Москве. Естественно, созваниваемся, но не виделись уже давно. Раньше он присылал свое вино, но сейчас пандемия, с этим сложнее. Он давно и профессионально занимается виноделием, и этот бизнес ему нравится. Это самое главное.
— Когда-то он много лет не приезжал в Россию, поскольку боялся, что его заберут в армию. Только в 2002 году впервые решился — по американскому паспорту.
— Он уехал в 17 лет и долго здесь не был. Соответственно, все его друзья детства потерялись. Я-то приезжал в Россию каждое лето, и у меня всегда все было здесь. А у брата вся жизнь была и остается в США. Жена, дети, друзья.
— Не забуду Матч звезд НХЛ 2000 года в Торонто, когда вы сделали хет-трик с пасов брата, стали MVP, а с трибуны за этим следили ваша мама и жена Валерия Кэндис Кэмерон, которая была на девятом месяце беременности. Это был один из самых счастливых моментов карьеры?
— Не могу назвать какой-то один. Но вот рекорд по голам за сезон для братьев, который мы в том же сезоне установили, — действительно один из таких моментов.
— Вы побили рекорд братьев Халлов, а перещеголять ваш не удалось ни Сединым, ни кому-либо другому.
— Это объективно сложно сделать. А еще у меня одна из задач в карьере была — поиграть с братом в одной команде НХЛ. Может, это было недолго, но выполнить ее удалось. И я имел большое отношение к тому, что это случилось.
— Есть ли у вас неосуществившаяся мечта — как у Пеле, который хотел забить с центра поля сразу после начала матча?
— Такой нет. Самой большой моей мечтой было попасть в команду мастеров ЦСКА. Я жил ей десять лет. А дальше уже ставил себе более краткосрочные цели.
Сыграл за «Спартак», чтобы собрать деньги ветеранам Афганистана
— В вашей карьере есть одна удивительная страничка — в 94-м во время локаута вы сыграли в официальном матче нашего первенства за «Спартак». Как это получилось?
— Мы дружили с генерал-полковником Борисом Громовым, который выводил наши войска, 40-ю армию, из Афганистана. В 94-м он был заместителем министра обороны России. И он предложил провести игру, чтобы собрать деньги в помощь ветеранам-афганцам. Мы с Фетисовым и Могильным согласились. Нам было без разницы, что это будет за игра — главное, чтобы мы выполнили эту миссию. Получилось, что сыграли за «Спартак». И деньги дошли по назначению.
— Почему не за ЦСКА? Тем более что тема военная.
— Этого уже не знаю. Переговоры проходили без меня, и решили вот так. Главное, что такой матч состоялся, и средства мы собрали.
— Вы же в том матче против сильного соперника, ярославского «Торпедо», сделали дубль.
— И выиграли. В официальной встрече с одним из лидеров.
— И как чувствовали себя в спартаковской форме?
— Я цеэсковцем был, им и остался. Подкалываю друзей-спартаковцев тем, что у меня лучший процент забитых голов за игру во всей истории «Спартака»! Конечно, шучу — дружу с Якушевым, Кожевниковым и другими, отношусь к ним с большим уважением.
Россия — моя страна
— В те годы много писалось о наездах русской мафии на наших энхаэловцев, многие из-за этого летом в Россию боялись ехать. Вы приезжали каждый год, и дружба у вас была со всеми, как пел по другому поводу Александр Розенбаум, «от министров до воров». Ничего не опасались, приезжая на родину?
— У нас все было по-новому. Я для себя выбор сделал — это моя страна. Да, в ней было что-то хорошее, что-то плохое. Но я — москвич. Поэтому и приезжал в Москву каждое лето, хотя тогда домой не ездил почти никто из энхаэловцев. И о том выборе никогда не жалел.
— Неужели не возникло ни одной опасной ситуации?
— Опасная ситуация может возникнуть где угодно — и в Нью-Йорке, и в Лос-Анджелесе, и в Майами. Везде есть свои нюансы, это жизнь. У нас было не совсем спокойно, но через это надо было пройти. И мы прошли.
— Когда последний раз были в Штатах?
— Давно. Лет семь-восемь назад.
— Не тянет?
— Всему свое время. Я там работал, но всегда говорил, что живу в Москве. Сейчас у меня там работы нет и живу там, где мне комфортно.
— Давно уже. Он мне не нужен, я в России живу.
«Если тебе шайбой выбивают зубы — значит, ты невнимателен»
— В 1994 году вы фактически в одиночку дотащили «Ванкувер», среднюю команду, до седьмого матча финала Кубка Стэнли, набрали в том плей-офф 31 очко, забили 16 шайб. Что из того легендарного Кубка в памяти засело крепче всего?
— Запомнилось, что ребята играли выше своего уровня. Вся команда. Объективно, она у нас была далеко не самой сильной. В принципе, мы должны были проиграть «Калгари» в первом же раунде. Нас обыгрывали в серии 3-1, но мы взяли три овертайма подряд. Такого не бывает!
— И в последнем из них вы забили.
— Да. И вот эти три победы позволили ребятам мобилизоваться, поверить в себя и заиграть очень хорошо. Средние хоккеисты играли как звезды.
— Очень больно было после седьмого матча финала?
— Нет. Я понимал, что свое дело сделал, 16 голов забил. Больше меня и столько же до сих пор никто из россиян в плей-офф не забивал.
— Во втором раунде того плей-офф вы неожиданно вырубили грязного игрока «Далласа» Шейна Чурлу ударом, который Дон Черри назвал «матерью всех локтей». Не ваша же работа, по идее, была! Ведь это человек, у которого однажды было больше 2300 минут штрафа за сезон.
— Когда ты считаешь, что тебе хамят, — если есть возможность, пользуешься ситуацией. Если хорошо видишь поле и чувствуешь дистанцию — поймать можно любого. Конечно, за это тебя могут удалить, оштрафовать или даже дисквалифицировать (Буре был оштрафован на 500 долларов. — Прим. И.Р.). И, естественно, руководству клуба не нравится на такое смотреть, они это не приветствуют. Но у нас с этой командой шло жесткое противостояние, там было много крупных ребят. Вся серия такая была.
— У вас был персональный телохранитель и близкий друг — индеец Джино Оджик.
— Я бы не стал говорить — персональный. Его работой было помогать всей команде, а не мне. На тот момент в НХЛ в каждой команде был минимум один с такой игрой, а чаще больше. Тренеры не говорили ему пойти что-то сделать, он сам всегда знал, когда это нужно. Поэтому Джино все любили и уважали — как ребята, так и фанаты. Сложная работа, очень травмоопасная. Сейчас чистых тафгаев в НХЛ больше нет, всему свое время.
— Как вы к этому относитесь?
— У меня вообще нет такого подхода — раньше было хорошо, а сейчас плохо, или наоборот. Уважаю любое время, любое поколение. Раньше правила были другими — вот и объяснение.
А сдружились с Джино мы так: он тоже был новенький в команде, на год старше. Похожие интересы, поскольку у более взрослых ребят уже были семьи. Он только приехал, жил в гостинице, и мы много времени проводили вместе. Оджик водил меня в индейские резервации.
— В Ванкувере?
— Да. Я думал, там вигвамы стоят, а там обычные современные поселки. Просто это их территория, но индейцы живут там обычной жизнью. У них есть определенные земли, которые им принадлежат. Сейчас общаемся только по телефону — и, конечно, гораздо меньше, чем в те годы после карьеры, когда я 50 процентов времени проводил в России, а 50 — в Штатах.
— Зубы вам шайбой за время карьеры не выбивали? Нос клюшкой не ломали?
— У меня к этому вопросу особый подход. Если тебе шайбой выбивают зубы, значит, ты не смотришь, где шайба. А надо смотреть. Для меня это, мягко говоря, невнимательность. Когда тебе выбивают зубы клюшкой — еще понятно. Вообще, я застал то время, когда в Монреале шайба улетала на трибуны и попадала в кого-то из болельщиков, делая ему что-то неприятное, — и весь стадион этого болельщика освистывал.
— Почему?
— Потому что считалось: если ты пошел на хоккей, смотри туда, где шайба. Ты должен быть внимательным даже на трибунах. А если она в тебя попадает — значит, не туда смотришь. Я вот и отношусь к числу тех болельщиков, которые так считают.
Пять шайб в полуфинале Нагано
— Все в России, кто находился в сознательном возрасте в 1998 году, помнят ваши пять шайб финнам в полуфинале Олимпиады в Нагано. Что на вас в тот день снизошло? И было ли предчувствие чего-то особенного?
— Забить пять — это, конечно, прикольно, но ничего заранее я не чувствовал. Были моменты — забил. Сделал свою работу. В любом случае, не сам же все сделал. Кто-то должен был отнять, кто-то — пас отдать. Бывают матчи, когда заходит все, бывает — когда ничего.
На второй год и третий год в НХЛ я забивал по 60 голов. Все кричали, какой я крутой. Первое место по голам в лиге — правда, крутой. Здесь же играют Гретцки, Халл, Лемье, а ты забил больше них. Но потом в первых двух играх плей-офф я не забил ничего — и буквально за четыре дня превратился из самого крутого в самого плохого.
А потом я в том же плей-офф забил 16, опять больше всех в лиге. И опять стал самым крутым (смеется). Когда я был молодой, 22-23 года, то не понимал, как такие резкие перемены в оценках могут быть. Но вот после этого.
— Как сейчас говорят — переобувание на лету.
— Я понял, что больше ни на что подобное никогда в жизни обращать внимание не буду. С тех пор вообще без разницы, что обо мне говорят. Я просто знал себе цену и понимал, что должен делать, пусть и не всегда получалось. Но в тот день получилось. Понятно, что пять — это круто. Но забил и забил.
— Перед той Олимпиадой Владимир Юрзинов — старший советовался с вами, капитаном, по всем вопросам. Спрашивал, с кем вы хотите играть. Сами порекомендовали Валерия Каменского и Алексея Жамнова в качестве партнеров по первому звену?
— Тройку я точно не создавал. Просто Валера и Леша на тот момент были одними из самых сильных в команде.
— «СЭ» после Финляндии вышел с прекрасной «шапкой» на первой полосе: «Сколько младенцев в России вчера получили имя Павел!» Вам не рассказывали — в честь вас тогда реально назвали какого-нибудь ребенка?
— Про 1998 год не знаю, а в 2000-м такой случай произошел. Много лет спустя мне об этом рассказал один очень серьезный человек.
— Перед началом той Олимпиады вы обеспечили заголовки всем мировым спортивным изданиям. Вас на пресс-конференции спросили, как относитесь к тому, что в сборной России две пары братьев — вы с Валерием, Дмитрий и Борис Мироновы. Вы ответили: «У меня в этой сборной не один, а 22 брата». Импровизация или домашняя заготовка?
— Не знаю даже, как-то в голове это крутилось. Когда коллектив хороший, хочется это выразить правильно. А он тогда у нас был очень сплоченный. По определенным причинам приехали не все суперзвезды, зато команда была дружная.
— На трибунах в Нагано сидела ваша мама с нарисованным российским триколором на щеках. Вы играли во многом для нее?
— Я всегда играл не для себя и не для тренера, кем бы он ни был. И вообще никогда не играл для кого-то одного, даже если это родной человек. Я играл для болельщиков, и мама была одним из них. Наверное, у меня всю жизнь были особенные отношения с болельщиками. Они знали, что я пытаюсь сделать им что-то хорошее, — и отвечали тем же.
Да, могли расстроиться на пару игр, когда не забивал, но потом снова найдешь путь к чужим воротам — и все нормально. Говорят, что от любви до ненависти — один шаг, но со стороны болельщиков ненависти ко мне не было никогда. Они просто расстраивались, когда у меня что-то не получалось.
— Не получилось, к сожалению, в финале Нагано против Чехии. В НХЛ вы Доминику Гашеку часто забивали? Был ли он для вас сложным вратарем?
— Надо смотреть статистику, но забивал, конечно. Для меня все вратари были тяжелые, в НХЛ простых нет. Интересно, что Гашеку на групповом этапе той же Олимпиады забил мой брат, и мы обыграли чехов — 2:1. Победили их и на следующих Играх, в четвертьфинале Солт-Лейк-Сити. Но в финале Нагано — не удалось.
— Не осталось у вас досады, что и в Кубке Стэнли, и на Олимпиаде дошли до самого последнего шага — седьмого матча финальной серии Кубка, финала Игр, — но не сделали его?
— Всегда можно найти что-то негативное. Но я предпочитаю видеть во всем позитив. Мог ли я мечтать, что забью столько голов? Что трижды выиграю гонку снайперов НХЛ? Что установлю рекорд для российских хоккеистов по голам в одном Кубке Стэнли? Что, в конце концов, забью пять шайб в полуфинале Олимпиады? Да никогда в жизни!
Ужин с Путиным
— Степень вашей тогдашней влиятельности людям сейчас сложно понять. Фетисов рассказывал про встречу летом 2001 года с Владимиром Путиным в Ново-Огареве, где были он, вы, Виталий Смирнов, Леонид Тягачев. И, по словам Фетисова, как раз ваши слова, что он находится на одной волне с игроками, повлияли на решение президента назначить его главным тренером олимпийской сборной в Солт-Лейк-Сити. Можете вспомнить, как это было?
— Конечно, могу. Да, я встречался с Владимиром Владимировичем, у нас был определенный разговор. Я буквально за три минуты объяснил свою позицию, и он меня поддержал.
— Встреча с президентом самой большой страны в мире, естественно, запоминается на всю жизнь. В первую очередь то, что он нашел время пригласить нас на ужин в ресторан в чужой стране, в Вашингтоне, и общался с нами достаточно долго. Не понаслышке знаю, что чем у человека выше должность, тем больше он занят. У него были расписаны каждые 15 минут, но такой ужин состоялся. Это запоминающаяся история не только для меня, но и для моих внуков и правнуков. Было очень круто.
— О чем говорили? О хоккее? О политике?
— О разном. Он в тот момент еще не играл в хоккей.
— Правда ли, что именно просьба Путина побудила вас в 2011 году вернуться на лед, а до того вы после окончания карьеры на коньки вообще не вставали?
— Не могу сказать, что он меня лично просил, — такого, конечно, не было. Да, я не катался достаточно много лет, и желания особого не было. Но если президент нашей страны научился с нуля играть в хоккей. Я спрашивал: «Вы же из Питера, как же не катались на коньках?» Он ответил: «А мы в валенках играли». И я вспомнил, что у нас во дворе было то же самое.
Человек не умел кататься, но в солидном возрасте нашел время, научился и теперь сам играет как любитель, показывая своим примером, что надо заниматься спортом. Это дорогого стоит. И я понял, что при всех своих травмах тоже смогу привлечь больше людей для занятий спортом, в частности хоккеем. Потому что есть президентский проект — Ночная хоккейная лига. Не для профессионалов, а для любителей, физкультурников. У многих людей благодаря ей изменился образ жизни, и если кого-то раньше можно было увидеть в совсем других местах, то теперь — на хоккейных площадках. Люди занимаются своим здоровьем, и это здорово.
— Фетисов говорил, что ждал от вас в Солт-Лейк-Сити большего. Травмы вас к тому времени совсем уже одолели? По-моему, незадолго до Игр у вас был перелом кисти.
— Да, был. И меня поэтому не особо хотели отпускать в сборную из клуба. Но я не мог не поехать из уважения к своей стране и ее болельщикам. И не жаловался на травму. А что касается максимума, то ты не можешь каждый раз по девять голов забивать, как в Нагано. Сыграл, считаю, нормально. Что-то забил. А там уж есть руководство, оно принимает решения, кто, с кем и сколько играет.
Закончил, потому что надо было третий раз оперировать «кресты»
— Почему вы все-таки решили уйти из «Ванкувера» — первого вашего клуба и города в НХЛ? Почему попросили об обмене?
— У меня и сейчас отличные отношения с «Ванкувером», в первую очередь с фанатами. После карьеры я бывал там несколько раз, и еще до того, как мою майку повесили. Давно не был, правда, — далековато летать. И с хозяином клуба у нас прекрасный контакт, он даже ко мне в гости сюда приезжал несколько раз. Сейчас у меня с «Кэнакс» все супер.
— А тогда? Вы же никогда не озвучивали это в СМИ.
— Всему свое время. Там была целая совокупность причин. Так надо было сделать.
— Заканчивали карьеру вы в «Рейнджерс». Тогда это была странная команда с кучей звезд — кроме вас, Линдросом, Мессье, Ягром, Ковалевым, Личем. И она никуда не выходила, потому что в ней вообще не было «рабочих лошадок».
— С такими ребятами было интересно играть и общаться. Но там много травм было. У меня, Мессье, Лича. Я там уже не так много играл.
— Правда, что вы решили уходить из хоккея, когда врачи сказали: «Еще одна травма колена — и ты инвалид»?
— Официально — да. Надо было делать еще одну операцию. У меня были два разрыва крестообразной связки на одном колене, и я дважды возвращался в хоккей. Третью на одном колене не помню, чтобы кто-то делал. И это могло закончиться как хорошо, так и плохо.
— Так у вас опять разрыв был?
— Так с разорванной связкой колена и ходите?
— Да. Но это разные вещи — ходить, заниматься физкультурой, с одной стороны, и играть профессионально, с другой.
— Вы же катаетесь.
— Я не катаюсь, а физкультурой занимаюсь. Это разные вещи.
— Вы официально не объявляли об уходе из хоккея еще пару сезонов после того, как де-факто это произошло. И сделали это только после назначения генеральным менеджером на Олимпиаду в Турин.
— А как я должен был объявить?
— Провести пресс-конференцию, организовать прощальный матч.
— Не задумывался об этом. И прощальный матч не делал. Просто когда принял решение быть генеральным менеджером, стало понятно, что в хоккей играть уже не буду. Так совпало.
— Почему не стали проводить прощальный матч? Это было бы событие — как в случаях с Фетисовым и Ларионовым, когда в Россию приезжала куча звезд НХЛ.
— Делать отдельный матч для себя лично мне не было важно. Мы и так проводим много благотворительных игр. Допустим, с «Норникелем» и Потаниным. Там представлены все поколения — от Якушева до Капризова, а может, и еще моложе.
— Еще в ваши игровые годы слышал, что вы шикарно играете в теннис.
— Все говорили, что из хоккеистов равных вам нет.
— Могу похвастать тем, что был один турнир в Москве, на котором я выиграл у Мартины Хингис, когда она была первой ракеткой мира в паре. Обыграл ее и получил кубок. Думал: «Мартина, ну как же так. У тебя все кубки в мире есть, а такого нет. Такой теперь только у меня есть». История умалчивает, что я играл в паре с Настей Мыскиной, а Мартина — еще с одним уважаемым человеком, чье имя называть не буду. Но выиграли мы.
— Еще вы лет десять назад увлеклись боевым джиу-джитсу. Продолжаете им заниматься?
— Уже нет. Только когда тренер ко мне приезжает из Америки, но это бывает редко. Там легко можно травму получить, мне это не особо надо. Я дружу с Федей Емельяненко. Как-то говорю: «Федь, ну я же занимаюсь, у меня определенный разряд есть, пояс. Пойдем». И как он начал меня тренировать! «Федя, — говорю, — стой! Так не надо!»
Сын занимается хоккеем в ЦСКА. Тоже форвард!
— Однажды Федоров забил за «Детройт» пять голов «Вашингтону», и «Ред Уингз» выиграли — 5:4. Ларионов много лет спустя рассказал мне, что накануне они втроем с отцом Сергея у Федоровых дома по случаю католического Рождества выпили немало виски и потом шутили: «Может, так теперь к каждому матчу готовиться?» Вы сделали покер за «Флориду» в матче с «Тампой» 1 января 2000 года. Подготовка была не такой же?
— Нет. Помню — начиналось новое тысячелетие, и я знал, что у меня игра, причем дневная, чуть ли не в час дня. До полуночи посидел в ресторане и сразу ушел. У нас были мама и какие-то гости. Даже шампанского не пил. Я профессионал и знаю, когда можно выпить, а когда нет. Какое спиртное, если игра в час? А те четыре гола запомнил именно потому, что это был первый день 2000 года.
Всегда знал, когда можно и нельзя гулять. Для тусовок есть лето, отпуск. Очень часто даже свой день рождения 31 марта вообще не отмечал. Так получалось, что игры были или прямо в этот день, или на следующий. Поэтому говорил: вот отпуск будет, тогда могу одновременно отметить и день рождения, и Новый год. А когда у тебя работа — надо работать. Таков мой подход. Сделал дело — гуляй смело.
— После того как вы закончили карьеру, некоторое время ходили слухи, что вы ни в чем себе не отказывали, выпивали — а потом уже собрались и начали вести активный образ жизни. Правда ли это, и тяжело ли было привыкнуть жить без хоккея?
— Мне вообще это было не тяжело. Я из спортивной семьи и всегда знал, что все это достаточно быстро заканчивается. И не планировал всю жизнь играть в хоккей. Так что морально мне было очень хорошо, все меня устраивало. А слухов обо мне всегда ходило столько, что не обращал на них никакого внимания.
Ну, тусовался, конечно. Я был молодой, в ночные клубы ходил. И не жалею об этом — наоборот, это было супервремя. Улыбаюсь, когда вспоминаю его. Мы даже с тем же Кобзоном в ночные клубы ходили! Естественно, если ты в такие заведения идешь — выпиваешь. Если идешь и сидишь трезвый — значит, ты сумасшедший. Мы гуляли и веселились, но всему свое время. Когда-то меня устраивал такой образ жизни, а сейчас уже не хочу тусоваться. Сегодня у меня большая семья, и хочу проводить время с ней.
— Вы женились в 38 лет. Не рано остепенились!
— Кто-то женится в 18, кто-то — в 38. И во втором случае это точно происходит осознанно. Понимаешь, чего ты хочешь, когда уже все прошел — тусовки, гулянки. Все это видел, все знаю. И живу так, как хочу сегодня.
— Вашему сыну Пал Палычу скоро восемь. На коньки по примеру Гретцки вы поставили его в два. Он хочет стать хоккеистом?
— Только из-за Гретцки его в два и поставил — Уэйн рассказывал мне, что его отец Уолтер так когда-то и поступил. Услышав это, сказал ему: «Ты — мой кумир, и я своего тоже в два поставлю». Правда, в два года Пал Палыч мог только стоять на коньках, но еще не кататься или играть. Считаю, что лучше это делать рано. Я в шесть лет на коньки встал, а сын уже в четыре официально занимался в ЦСКА.
Пока говорит, что хочет стать хоккеистом. У меня такой четкой цели нет. Это его жизнь. Я могу подсказать и поспособствовать, но заставлять точно не буду. Он достаточно серьезно тренируется, в разы больше, чем я в этом возрасте. У нас тренировки были два-три раза в неделю, у него — не менее десяти раз. Много двухразовых занятий.
— Нападающий?
— Да. Кое-что забивает.
— Павлом в честь вас назвали?
— Нет, в честь моего предка, создателя часов «Павел Буре». Решали вместе с Алиной задолго до его рождения.
Мечты были в сто раз скромнее того, чего достиг
— Чем для вас стала первая для российских хоккеистов в НХЛ церемония выведения номера из обращения? До вашего подъема номера под своды арены в Ванкувере с нашими такого не случалось никогда.
— Да, даже в Зале хоккейной славы в Торонто нас уже много — десять человек. Не такое, конечно, большое количество для ста лет, но все-таки. А выведение номера — да, первый раз за всю историю. После меня только Сереге Зубову в «Далласе» это еще удалось.
Но я бы не стал рассуждать, что более почетно. В Зал славы очень сложное голосование, Игорь Ларионов, который входит в выборный комитет, вам расскажет. Там своего не пропихнешь — и даже те, кто тебя не любит, должны за тебя проголосовать, чтобы ты туда попал. Но и подъем майки, и включение в число 100 лучших хоккеистов в истории НХЛ не менее почетно. И если вы спросите, какая из этих церемоний круче, я не отвечу. Каждая по-своему.
— Фил Эспозито даже недоумевал по поводу того, что вы всего 13 неполных сезонов в НХЛ отыграли — и такая честь, как включение в топ-100 всех времен. Не обиделись на Большого Фила за эти слова?
— Так он же, наоборот, комплимент мне сделал. Эспозито имел в виду — это как же надо играть, насколько лучше что-то делать, чем другие, чтобы всего за 13 сезонов в НХЛ тебя в топ-100 включили.
— Могильный и Федоров руководили клубами КХЛ. Вы тоже собирались — в Сочи, когда он только образовывался. Почему не срослось?
— Потому что мы не сошлись в задачах. Сначала была цель — создать хороший клуб. А потом руководство и концепция изменились, и решили сделать просто клуб. А это не устроило уже меня, не было мне интересно.
— Можете еще вернуться в менеджмент КХЛ в каком-то качестве?
— Все может быть. Но это должно быть интересно для всех сторон — хозяевам, мне, игрокам, клубу, болельщикам. Достаточно сложно, чтобы все совпало. Если это произойдет — буду думать. Но такой цели у меня нет.
— 50 лет для вас — просто число или нечто большее?
— Это этап в жизни. Моим друзьям в основном уже исполнилось 50, и мы с ними это обсуждали. Моложе в любом случае становиться не будешь, вверх уже не пойдешь.
— На сто процентов довольны тем, чего достигли? Ничего не гложет?
— Когда рос и ставил перед собой первые цели, ни о чем таком, что у меня сегодня есть, даже не мечтал. Мечты были если не в тысячу, то в сто раз скромнее. Поэтому мне не о чем жалеть. Благодарен Богу, что все сложилось так, как и не смел мечтать.
Можно всегда найти что-то плохое. Условно — то, что ты (я сейчас не о себе) выиграл Олимпиаду один раз, а не как Фелпс — 24. Но у меня была мечта — попасть в ЦСКА и в сборную СССР. Я и близко не мечтал, что буду играть в НХЛ, получать там призы. За то, что все это в моей жизни было, спасибо Богу, семье, фанатам. Потому что без них тоже всего этого не получилось бы.
Выделите ошибку в тексте
и нажмите ctrl + enter