парад планет актеры и роли

drugoe_kino

ДРУГОЕ КИНО

Смотрим. Пишем. Обсуждаем.

Фильм „Парад планет“ режиссёра Вадима Абдрашитова по сценарию Александра Миндадзе вышел на экраны в 1984 году, на изломе исторического времени: в марте 1985-го Политбюро ЦК КПСС возглавил Михаил Горбачёв. На этом советская эпоха кончилась, хотя СССР просуществовал ещё 6 лет. В „Параде планет“ снялись известные и любимые зрителями актёры Олег Борисов, Сергей Шакуров, Сергей Никоненко, Александр Пашутин, Петр Зайченко, Алексей Жарков, Борис Романов, Елена Майорова, Лилия Гриценко. Эпиграфом к фильму могли бы стать строки знаменитого в те времена поэта Евгения Евтушенко:

На МКФ Авеллино-85 В.Абдрашитов получил главный приз «Золотое плато» за лучшую режиссуру.
В определении жанра фильма налицо широкий спектр расхождений: притча, экзистенциальная драма, семейный, фантастика. В 2004 году один из ведущих сетевых журналов по современному российскому кино сообщил: „Вчера на «Кинотавре» праздновали 20-летний юбилей культовой картины Вадима Абдрашитова «Парад планет». Знаменитая притча о мужчинах после сорока, пытающихся осмыслить жизненный путь, увидела свет в 1984. Сейчас этот фильм называют философским, а тогда чиновники Министерства культуры заставили режиссера написать в титрах, что лента «фантастическая». И сейчас члены съемочной группы вспоминают, как им приходилось несколько раз перемонтировать фильм, прежде чем его разрешили показать советским зрителям“.

Итак, 30 лет спустя жанр определяется как философская притча о кризисе середины жизни. Эта тема была популярна в советском кинематографе 80-х гг. (самый известный пример – фильм Р. Балаяна „Полёты во сне и наяву“, (1982,) где накануне своего 40-летия герой мучится теми же вопросами, что и в „Параде планет“). При чём же тогда фантастика? Может, это отсылка к визуальной стилистике „Парада“? Символическое и абстрактное как фантастическое? Но тогда почти все фильмы И. Бергмана надо причислить к этому жанру. Скорее всего у чиновников минкульта были трудности идеологического порядка. Личный кризис героев в „Параде планет“ проецируется на космическое, бесконечное, непознаваемое, трагическое и бессмысленное. Все эти категории в тогдашнем официальном языке описания были неприменимы к советской действительности. Разве что в фантастических фильмах допускалось создавать такие конструкции, обозначив самим жанром, что всё это не имеет никакого отношения к реальности.

В прологе намечается общая эмоциональная тональность и задаются философские рамки повествования: человек лицом к лицу с Универсумом. Не с социумом, а с бесконечностью пространства и времени, в которую он произвольно заброшен и которую не в состоянии ни понять, ни обозреть, ни изменить. В бесконечности не действуют те условные смыслы, которые люди придают своей жизни в социальной среде. Космос по определению отменяет любой идеологический и религиозный дискурс. Человеку не остается никакой другой позиции, кроме созерцания. А созерцая бесконечность, он может думать только о своей собственной смертности. Ощущение классического саспенса, остранённости, растерянности сообщается зрителю с самого начала. В прологе не сразу понимаешь, что действие происходит в астрофизическом институте. Кинокамера курсирует вокруг огромных приборов, но вне контекста они не опознаются как телескопы. Зритель гадает, что происходит? Люди в белых халатах серьёзны и сосредоточены, они смотрят в окуляры, на столах компьютеры, ведутся записи – может, это онкологическая клиника?

В роли главного героя, астрофизика Германа Костина – Олег Борисов. Это актёр-минималист, он мобилизует зрителя на напряжённое внимание к нюансам и полутонам. Его лицо меланхолично, углы губ опущены. Эмоциональные реакции заметны разве что по взгляду. В своём недавнем интервью сценарист А. Миндадзе сказал: „Олег Борисов обогащал любой материал, играл больше, чем написано. Помните „Парад планет“? Его герой внешне живёт одной жизнью, а внутренне – другой. Изобразить это под силу не каждому актёру“.

У всех трёх частей – пролога, „войны“ и возвращения – разный ритм и собственный акустический образ: это либо шумы, либо музыка, а иногда напряжённая пауза. Звуковой образ то совпадает с визуальным, то контрапунктирует с ним. Работа композитора Вячеслава Ганелина заслуживает самостоятельного исследования. Он создал запоминающийся саундтрек из собственной музыки, траурного скерцо из 7-й симфонии Бетховена и энергетической, тревожной композиции из 8-й симфонии Шостаковича. Наиболее интересная часть саундтрека – шумовые эффекты. Это вздохи, шёпот и шуршание в „городе женщин“, и то же самое, но уже с иным звуковым наполнением в эпизоде на старом кладбище, когда навстречу „Семёрке“ бесконечным потоком идут как бы восставшие из могил покойники, празднично облачённые во всё чёрное, тихие, торжественные – но уже по ту сторону земного бытия. То, что далее эпизод в доме престарелых проходит под бравурную, энергетическую музыку Шостаковича, кажется нелогичным, но по какому-то таинственному закону снятия противоречия именно эта музыка органически совпадает с действием.

Постоянным фоном и референтом действия в „Параде“ выступает Универсум. Но Универсум – это абстрактное понятие. У Универсума нет визуального эквивалента. Оператору не на что было направить камеру и снять. Ему пришлось искать изобразительный язык, указывающий на атрибуты бесконечности, вечности и непостижимости, присущие Универсуму. Разумеется, что представителем этого всего выступает звёздное небо и планета Земля как часть мироздания. Звёздное небо в прологе позитивистски прозаично, расколдовано. Оно объект для рассматривания и изучения астрофизиков, материал их рутинного труда. Они направляют на него свои приборы, просчитывают его на компьютерах. На природе, в палатке, у костра, в лесу и на середине реки звёздное небо обрушивается на героев со всей его первозданной магией. Приобщение к чуду достигает кульминации в сцене созерцания парада планет: обитатели дома престарелых, профессионал-астрофизик Костин, его друзья сами образуют как бы звёздную россыпь, когда камера с высоты птичьего полёта смотрит на поляну, где все они собрались. Меняя перспективу от звёздного неба к людям и от людей – к небу, камера создаёт эффект „изоморфности“ меж ними: и те, и другие одиноки, суверенны и непостигаемы. Разница лишь в том, что люди смертны, и они знают об этом.

От начала до конца несущей конструкцией кадров являются „векторы смотрения“. Траектории взглядов образуют кристаллическую решётку, которая держит внимание зрителя. Взгляды – это паузы, когда зритель миметически начинает и сам изо всех сил всматриваться в экран. В прологе «вектор смотрения» направлен вверх, туда, где небо препарировано астрофизическими приборами. Почти никто не смотрит по горизонтали, друг на друга. Это меняется после того, как герои получают повестки. Они пытливо фиксируют друг друга взглядом: кто как изменился за два года? На „войне“ у них нет лиц, нет глаз, они бегут вместе с другими солдатами в противогазах и с комплектом амуниции, тяжко топая сапогами. И опять смотрят на мир через приборы – наводят на цель свою дальнобойную пушку, по контуру чем-то похожую на телескоп, следят в бинокль за траекторией снарядов и за передвижением военной техники „противника“. На женщин и на стариков они смотрят глаза в глаза. С близкого расстояния. Камера крупным планом выстраивает портретную галерею созерцаемых. Что пытаются увидеть в них мужчины? То, что ускользнуло от понимания, чего не рассмотрели в своих подругах и жёнах? А в стариках – своих уже отошедших в мир иной родных и близких? Самих себя в недалёком будущем? В последней сцене, у беседки в парке, когда все лица и глаза обращены к небу – уж не Творца ли они хотят узреть в глуби мироздания, где происходит чудо из чудес – Парад планет, который бывает раз в тысячу лет.

Источник

Парад планет

Художественный фильм

Я из племени духов, но не житель Эмпирея, и, едва до облаков возлетев, паду, слабея.

Внешне избранный ими жанр истории «почти фантастической» мог показаться в ту «тарковскую» пору данью неписаному этикету нашего кино. В самом деле, идеология «хорошего фильма» очень строго ранжировала картины, и «социальный» фильм, возвышаясь, разумеется, над популярными жанрами, тем не менее существенно уступал в престиже «философскому» фильму-притче, фильму-параболе. Уже интригующее космическое название выводило картину в иную «номинацию».

Если на уровне сценария еще очевидна была пуповина, соединяющая «Парад планет» с каноном социального фильма (развернутый пролог показывал героев в их исходной повседневности), то на экране это не понадобилось.

Тут обозначается фабульный поворот, резкое остранение сюжетного хода: прибывший генерал благодарит бойцов и. отпускает их восвояси. Оказывается, они тоже «пали смертью храбрых». За поворотом сюжета и начинается новая, «почти фантастическая» история.

Поначалу сконфуженные, гости вливаются в это разноликое множество, и даже самоуверенный Султан приноравливает шаг к старику, странно на него похожему, пытаясь угадать в нем не то свое историческое прошлое, не то физическое будущее. И снова время течет в обе стороны.

Даже удивительно, с какой исчерпывающей полнотой в этом кратком диалоге артикулирована тема «человека застоя», жизни мимо жизни. «Ужель загадка разрешилась, ужели слово найдено? Но. «

Парад планет, который дал фильму интригующее название, не имеет мифологического обеспечения. Не имеет он и глубокого астрофизического смысла. Его «означаемое» находится, скорее, в области астрологии, в сфере предзнаменований: в самом общем виде это знак радикальных перемен.

Странным образом история «почти фантастическая» стала и самым социально прозорливым фильмом неразлучного кинематографического тандема.

Источник