пантелеев парус моя жизнь
Парус — моя жизнь
Этот раздел — о море, о любви и уважении к людям трудной морской профессии, о парусном спорте. Автор увлеченно рассказывает об истории и развитии парусного спорта в Ленинграде, вспоминает о наших замечательных яхтсменах, об их героических делах в годы гражданской войны, войны с Финляндией в 1939—1940 гг.. в годы Великой Отечественной войны.
Моему верному и неизменному спутнику на жизненном пути и в походах под парусом Варваре Михайловне Пантелеевой
Полвека своей жизни я отдал советскому Военно-Морскому Флоту. Начинал службу еще в гражданскую, на моих глазах флот восстанавливался и креп, мужали его люди, основной костяк их составляли те, кто пришел на боевые корабли по путевке комсомола.
Великая Отечественная война застала меня на посту начальника штаба Краснознаменного Балтийского флота. Позже командовал флотилиями, Тихоокеанским флотом, много лет был начальником Военно-морской академии. О нашем славном флоте, о своей полувековой службе я рассказал в книгах военных мемуаров «Морской фронт» (Воениздат, 1965) и «Полвека на флоте» (Воениздат, 1974). Но мне захотелось написать еще одну книгу.
Случилось так, что моя жизнь начиная с мальчишеских лет всегда была связана с парусом, парусным спортом, с яхт-клубами Петербурга — Петрограда — Ленинграда. В детстве плавание на яхтах привило мне любовь к морю, морской службе, помогло понять их красоту и привлекательность. И вот решил рассказать об истории парусного спорта в нашем городе, о том, как постигал я управление яхтой и шлюпкой под парусом, где и как плавал под ветрами Балтики и Черного моря. Вспомнить о замечательных наших яхтсменах, об их героических делах в годы гражданской войны, войны с Финляндией в 1939—1940 гг., в годы Великой Отечественной войны.
Я много плавал под парусом, стал яхтенным капитаном и мастером спорта. Поэтому в книге хочу поделиться с молодежью опытом, который приобретается только с годами, только с сотнями и тысячами пройденных под парусом миль. Третья часть моей книги — «Советы яхтенного капитана»— может показаться читателю, не знакомому с парусным спортом, слишком специальной. Думаю, что эти страницы в первую очередь прочтут моряки и любители паруса,— им они будут интересны. В нашей стране — великой морской державе — их десятки, а то и сотни тысяч.
Я буду рад, если, прочитав мою книгу, читатель почувствует, поймет, что парус — это изумительно, если рассказанное мною вызовет желание выйти в море, заняться парусным спортом.
Ветер в лицо, соль на губах, белый парус в солнечных бликах, румпель или шкоты в руке и в тишине журчание воды за кормой. Что может быть прекраснее?
Ю. А. Пантелеев, адмирал, профессор, яхтенный капитан и мастер спорта
Гимназист Юрий Пантелеев. 1909 г,
Швертбот «Флирт» близ Мартышкина. 1908 г.
Ю. А. Пантелеев, помощник командира эсминца Черноморского флота, 1928 г.
Ю. А. Пантелеев на шлюпке перед походом из Севастополя в Одессу. 1925 г Барк «Лауристон».
Ю. А. Пантелеев — начальник штаба бригады подводных лодок Черноморского флота (слева). 1935 г.
Ю. А. Пантелеев — командир Ленинградской военно-морской базы. 1941 г.
Командующий Тихоокеанским флотом Ю. А. Пантелеев и командир части Б. Ф. Петров. 1954 г.
Яхта «Руслан» и ее капитан Ю. А. Пантелеев. 1956 г.
Ю. А. Пантелеев на катере у мыса Сарыч. 1967 г.
Ю. А. Пантелеев и яхтенный капитан М. М. Дубинин перед началом гонок буеров на Сестрорецком озере. 1971 г.
Контрабандисты — глава из рукописи новой книги «Парус — моя жизнь»
После бегства белых в Крыму осталось немало застрявших здесь бывших торговцев, промышленников. Теперь они всеми способами пытались упрятать свои ценности, а при первой возможности — переправить их за границу, используя для этого греческие и турецкие фелюги. Владельцы лодок хорошо наживались на перевозке всяческой контрабанды и действовали довольно нагло. Кораблей пограничной стражи в те далекие двадцатые годы у нас практически не было, поэтому наблюдение за этими многочисленными фелюгами и баркасами велось в основном в портах и бухтах побережья — при погрузке и выходе лодок в море. А в море «мелкий» частный флот, можно сказать, плавал бесконтрольно. Впрочем, проявляли иногда бдительность моряки с пароходов черноморских товаро-пассажирских линий.
Крейсер «Червона Украина», на котором в те годы я служил старшим штурманом, стал в северный док для очистки корпуса: надо было отодрать присосавшиеся к обшивке водоросли и ракушки. Делалось это вручную, к работе привлекался абсолютно весь личный состав корабля. Дежурство несла только медицинская служба — на случай, если потребуется оказать помощь сорвавшемуся с беседки вниз. Шум в доке стоял невероятный, воздух был насыщен металлической пылью, отчего было очень тяжело дышать. День выдался жаркий, безветренный, как обычно бывает в июле в Севастополе.
После смены пошли в баню, долго отмывались от противной пыли, но и при этом не прекращались веселые разговоры, слышались шутки. Будто люди и не работали на жаре весь день, будто не устали.
На следующий день крейсер красили. К вечеру он выглядел, как прогулочная яхта миллионера. Краснофлотцы во всем белом ходили по палубе, любуясь своей работой. Хотелось погладить рукой каждый механизм, каждую шлюпку, ибо все сияло до блеска, ласкало глаз. Именно в этот день, когда авральные работы на «Червоной Украине» оказались законченными, но до выхода в море оставалось еще порядочно времени, кто-то из любителей парусного спорта дал идею — сходить на шестерке в Одессу.
Парусный спорт на крейсере был всеми любим, наши шлюпки неизменно занимали призовые места. Командир корабля Н. Н. Несвицкий сам был отличным моряком и молодежь обучал управлению парусами. Старшие командиры В. И. Рутковский, Н. Г. Кузнецов да и многие другие не раз ходили на ялах под парусами в различные порты Черного моря, попадали при этом и в штормовые условия. Командующий флотом В. М. Орлов всячески поощрял подобные походы, а командирам, победившим в парусных гонках, вручал призы лично и потому хорошо знал их каждого в лицо. Неудивительно, что когда Орлову доложили о нашей затее, он сразу же ее поддержал. Командующий флотом вызвал к себе командира крейсера и меня — командира шлюпки. Долго расспрашивал, чтобы еще раз убедиться в подготовленности нашей к походу.
Когда на крейсере узнали, что поход в Одессу разрешен, радости не было предела. Началась самая тщательная подготовка. Командир крейсера лично проверил умение каждого плавать, боцман внимательнейшим образом осмотрел весь такелаж, попробовал крепость парусов. Краснофлотцы привели в порядок все свое обмундирование. Механик оборудовал камбуз — установил нам примус в специальный ящик, закрытый от дождя и ветра. Вдоль борта укрепили транспарант: «Севастополь — Одесса».
В назначенный день у дока собрались провожающие — десятки шлюпок со всех кораблей эскадры. На крейсере заиграл оркестр. На шлюпках взяли весла на валек, приветствуя нас — участников похода. Мы отвечали тем же. Все было очень торжественно. От стенки отвалил катер с командиром и комиссаром крейсера. Там же находился и оркестр. Следом за нами, мы шли на веслах, и командирским катером вся армада медленно двинулась к воротам бухты. Толпа родных, друзей и подруг долго шла по берегу — махали платками, шляпами, кричали «ура!». С катеров и с берега пускали ракеты. Мы шутили: «провожают нас, как особую экспедицию!».
У входного буя провожающие, пожелав счастливого плавания, стали ложиться на обратный курс. В море сразу почувствовался ветер, мы поставили паруса. Шлюпка двинулась, как подстегнутый конь, под штевнем зашумел бурун, появился приятный крен.
Между моими военморами шла оживленная беседа — далеко ли до Одессы, сколько времени будем идти и т. п. Помню, что четверых, самых молодых, больше всего интересовало — скоро ли ужин? Не обошлось, конечно, без гитары. Пароходы и пароходики одни — обгоняли нас, другие — шли навстречу; пассажиры, заполняющие палубы, шумно приветствовали нарядную шлюпку с краснофлотцами. День кончался, солнышко будто заторопилось, с гор начала сползать темнота — на юге она наступает быстро.
Старшина шлюпки комсомолец Колсанов, сидевший рядом со мной, тихо спросил: «Товарищ штурман, а где будем ночевать? Может, в Евпатории? Волна вроде стала большая». Волна, действительно, стала значительно больше, нас забрызгивало довольно сильно. Подумав, я решил, что, поскольку до Евпатории еще далеко — мы не прошли и реку Альму, надо, пока не совсем стемнело, выбрать место высадки на пляж. Взял бинокль и стал осматривать берег, одновременно объясняя своей команде, как надо на него выбрасываться: тонкость в том, что как только шлюпка коснется грунта, всем надо, не мешкая, прыгать за борт и с попутной волной на руках тащить шлюпку подальше на берег. Будто бы все просто. А получилось наоборот.
Подходили на веслах, а гребли слишком сильно, когда волна подхватила шлюпку, скорость оказалась больше, чем нужно. Форштевень шестерки с сильного хода врезался в песок, шлюпка остановилась, как вкопанная, а попутная волна перехлестнула через транцевую доску. Вода быстро заполнила кормовую часть шлюпки. Как говорится, охнуть мы не успели — оказалась в воде вся наша одежда и гитара, и большая часть продовольствия.
С большим трудом оттащили мы свой корабль подальше от уреза воды. В чем же дело, почему так получилось? Все винили прибой, хотя на самом-то деле виноват был командир шлюпки, другими словами — один я. Выбрасываться на пляж при большой волне следовало иначе: если бы мы подходили к берегу кормою вперед, идущая за нами волна не разбивалась бы о транец, а легко обтекала корпус.
На берегу разложили брезент, повалились на него и тут же заснули, оставив двоих на вахте; временами я слышал их бесконечный разговор о том, кто же виноват, что все наше имущество оказалось мокрым. На счастье, солнце не надолго задержалось где-то там — в горах, быстро заступило на свою дневную вахту и очень скоро мокрые вещи стали высыхать.
Дул легкий бриз, с утра было довольно прохладно. Мы поставили паруса и быстро удалились от «коварного» пляжа. Шли очень бодро на расстоянии одной-двух миль от берега, а ветер постепенно усиливался.
Открылся Тарханкутский маяк. Затем у его основания стал виден маленький пирс, к которому мы и подошли. Команда маяка встретила нас дружески, ребята завели шлюпку в хорошо укрытое от волны место, а узнав, что подмоченная гитара вконец вышла из строя, предложили взамен свою, уверяя, что быстро починят нашу. Прощаясь, предупредили, что в темноте следует быть осторожнее: навстречу скоро пойдет самый большой из тогдашних черноморских пароходов, а на рассвете будет обгонять другое пассажирское судно — чуть поменьше. Да и вообще по фарватеру движение оживленное.
Действительно, еще в сумерках нас обогнало несколько пароходов. То и дело появлялись дельфины, хорошо были видны их симпатичные морды. Они шли с обеих сторон, то ныряли, то снова обгоняли нас, а потом одновременно все куда-то исчезли: кто-то в шутку предположил, что они ушли на обеденный перерыв.
Еще было светло, когда впередсмотрящий доложил: «По курсу дым!». Все кинулись смотреть и, действительно, увидели большую шапку дыма, которая довольно быстро росла. Да, тогда появление судна на горизонте выглядело совсем не так, как сейчас: все начиналось с султана дыма! Потом уже появились мачты, затем стал виден и сам пассажирский пароход. Не желая сближаться с ним на контркурсе, я резко отвернул к северу, сходя с его пути. Однако, похоже, и пароход изменил курс. Всем нам показалось, что пароход почему-то идет прямо на нас, как бы я не отворачивал. Да так оно и было!
Раздался громкий басистый гудок, с мостика пустили две зеленые ракеты. Стало ясно, что пароход зачем-то подзывает нас к себе. Прикинув, что уйти от него нам не удастся (попробуй, удери от такой махины!), мы убрали паруса и разобрали весла. Вскоре стало отлично видно название на борту, масса народу запрудившего палубу. С мостика в мегафон передали команду: «Немедленно подойти к борту!».
Нас все это просто возмутило: поясню, шлюпка шла под военно-морским флагом, по уставу останавливать нас мог только военный корабль. Тем более, что команда была подана в форме, далекой от традиционной морской вежливости.
Как бы там ни было, пришлось подойти к высокому борту остановившегося парохода. С его палубы скинули шторм-трап, ловко спустившийся по нему молоденький помощник капитана строго спросил: «Кто командир? Куда и с каким грузом идете?». Однако тщательной проверкой документов дело не ограничилось: после этого капитан приказал помощнику внимательно осмотреть «подозрительную шлюпку» и даже вскрывать любые ящики и пакеты с грузами, очевидно — чтобы выявить, где запрятаны контрабандные товары.
Не обнаружив никакого груза вообще, слегка растерявшийся помощник шлюпку покинул и полез наверх совещаться. Совещались они долго. А тем временем волна значительно усилилась, нас начало сильно качать, бить о большие грубые кранцы. После некоторой паузы последовало милостивое разрешение, если у борта стоять тяжело, перейти под корму — на бакштов. Так стоять было спокойнее: махина парохода прикрывала от волны и ветра. Столпившиеся на корме пассажиры, по большей части — молодежь, рассматривали шлюпку, заговаривали с нами.
Однако доносились сверху и отдельные фразы вроде того, что вот, мол, поймали контрабандистов, но они успели выбросить свой груз за борт. Кто-то сказал: «Смотрите, они даже переоделись в нашу форму», хотя на самом деле все, кроме меня, были в одних трусах. А некоторые требовали от капитана, чтобы нас поскорее арестовали.
Девушки, пытавшиеся в это время затеять наверху танцы, сразу поняли, что с преступным миром мы ничего общего не имеем, стали приглашать присоединиться к ним. Только нас по-прежнему на палубу не пускали, Начался обмен адресами, пошли взаимные обещания встретиться на берегу.
Так мы проболтались у покачивающегося на волне парохода не менее часа и уже собирались ужинать, когда сверху сообщили: «Товарищ Пантелеев, можете следовать в Одессу». И капитан пожелал нам счастливого плавания. Думаю, лицо у него в тот момент было кислым.
Мы, конечно, немедленно отдали бакштов и поставили паруса. Свежий ветер был попутным, пошли в бакштаг левым галсом. Ход был отличный, под форштевнем заворчал бодрый бурун, будто и море возмущено оскорбительной задержкой у парохода.
Вскоре подошли к Тендровской косе, перетащили через нее шлюпку и переночевали здесь, а на следующий день благополучно финишировали в Одессе. Нас встречали одесские комсомольцы. В море вышли десятки шлюпок под парусами, яхт с молодежью. На стенке гавани состоялся большой митинг. За переход нам вручили подарок от горкома комсомола — большую серебряную ладью очень художественной работы.
Каким-то образом сразу стало известно о том, как совторгфлотовцы «наконец-то» выловили «опаснейших контрабандистов». Дежурившие в порту пограничники долго подшучивали над капитаном и его бравым помощником.
Швертбот-самотоп — из книги адмирала Юрия Пантелеева
Из книги адмирала, мастера спорта Юрия Александровича Пантелеева «Парус — моя жизнь», подготовляемой к опубликованию Лениздатом.
Весною 1907 г. отец с приятелем на паях купили небольшой швертбот «Дерзай». На семейном совете его переименовали во «Флирт». Мне это наименование мало что говорило и явно не нравилось, но права голоса на «совете» я еще не имел. Каждый год мы все лето жили на берегу залива в Мартышкине и там же держали яхту на якоре. В те годы яхточки с выдвижным килем в спортивном мире швертботами не назывались, а носили снисходительную кличку «выдвижка».
Организовывались гонки очень просто: намечались для огибания навигационные знаки, уже стоявшие в Невской губе. Обычно маршрут представлял собою треугольник. Никаких катеров у поворотных знаков не выставлялось, ибо члены судейской комиссии не допускали мысли, что какой-нибудь рулевой сознательно не обогнет поворотный знак, чтобы сократить себе дистанцию. Отец брал меня на все гонки, и без призов мы обычно не возвращались.
Как все швертботы того времени, «Флирт» сильно ударялся корпусом даже о маленькую волну, с обоих бортов с носа летела масса брызг, мы всегда были мокрые с ног до головы. Беспрерывно откачивалась вода, ибо любая волнишка без труда взбегала на палубу прямо в открытый кокпит, но ходил «Флирт» почти без крена, так как был слишком широк.
Интересны некоторые обстоятельства покупки этой яхты. Ее бывший владелец был страстный гонщик и состоял членом Петровского яхт-клуба в Петербурге, где и держал свою яхту. Продавал же ее он только потому, что лишился, как и остальные члены этого клуба, возможности участвовать в каких-либо официальных гонках.
История Петровского яхт-клуба такова. Группа любителей парусного спорта, не располагавших особо большими средствами и тяготевших к району Старой Деревни Петербурга, решила организовать яхт-клуб и в честь Петра I — создателя русского флота — назвать его Петровским. Снято было прекрасное помещение, похожее на очень красивый замок с большой башней, располагавшееся на островке против стрелки Елагина острова, обнесенном кругом высоким валом (сейчас здесь размещается спортклуб «Молния»). В новом яхт-клубе, утвержденном Морским ведомством осенью. 1902 г. появилось много хороших яхт. Они участвовали в ( гонках Петербургских яхт-клубов и регулярно брали призы. Однако комитет клуба вскоре почувствовал, что при таком широко развернувшемся деле ему не хватает денег для оплаты хозяйственных расходов и для постройки новых гоночных яхт. Руководители решили во что бы то ни стало раздобыть большую сумму денег, ибо «денежных тузов» среди членов клуба не было. И вот, с разрешения властей, яхт-клуб организовал у себя так называемую «зимнюю кают-компанию», где разрешена была карточная игра на деньги. В те годы в городе были модны подобные заведения. Яхт-клуб очень быстро стал получать большие доходы от своего предприятия. Однако спортивная общественность города нашла такой путь материального обеспечения деятельности яхт-клуба совершенно не совместимым с моральными основами спорта. Зимняя кают-компания по существу превратилась в игорный дом, куда вхожи были лица, ничего общего со спортом не имеющие и часто весьма близкие к уголовному миру.
Итак, свое «врастание» в парусный спорт я начал с плаваний на положении юнги на гоночном швертботе. Плавали мы с отцом много — все вечера и, конечно, все воскресенья. Исколесили вдоль и поперек Невскую губу, а нашими «дальними» плаваниями были походы из Мартышкина па «кончик». Так назывались тогда восточные пристани в Кронштадте для больших пассажирских колесных пароходов, ходивших в Ораниенбаум и Петербург.
Пристани тех лет представляли собою длинные деревянные пирсы, уходившие далеко в залив. В их основании, у самой береговой черты, ютилось очень много частных шлюпок и маленьких швертботиков. Яхт-клуба в Кронштадте до революции не было. Доступ на кронштадтские пассажирские пристани был открыт для всех. На пирсах всегда было очень много народу. Шла бойкая торговля всякой снедью и особенно рыбой. На пароходы с грохотом кантовались бочки и ящики. На восточном рейде, что против пристаней, при ветрах западной половины обычно отстаивались на якорях десятки двух- и трехмачтовых финских лайб. Разгрузившись в Петербурге, они с пустыми трюмами уже не могли лавировать против ветра по узкому Кронштадтскому фарватеру, так как сидели мелко. Нанять же в порту буксир владельцу лайбы было не по карману. Вот они и ждали либо попутных ветров, либо ночного бриза с берега, а пока их команды съезжали на пристани, развлекались с молодыми торговками, покупали молоко и всякую домашнюю снедь.
Обычно в корне этих пирсов мы и швартовались. Отец с друзьями уходил в буфет — здесь же, на пристани, а меня оставляли на вахте охранять судно. Делал это я с превеликой гордостью, беспрерывно проверяя швартовы и крепления фалов. Хорошо помню — каждый раз, как только я оставался один, наверху появлялся пожилой грузный жандарм с большущими усами, с шашкой и кобурой. Разговаривал он обычно снисходительно и даже ласково. Сперва его интересовало, кто мы такие, откуда приплыли; при этом он льстиво спрашивал — неужели мне не страшно плыть через «все море» на такой маленькой яхточке да еще в такую бурю? Я, конечно, польщенный с задором отвечал, не понимая в чем изюминка нашей беседы. Теперь-то я вспоминаю это с улыбкой. Жандарма, например, интересовало: неужели мы плывем целый день и у нас нет никаких книжечек почитать пли газеток?
— Никаких книжек на яхте нет, их бы тут же размочило водой! — отвечал я уверенно.
— Ну, а что вон там за газета, покажите, пожалуйста.
Из-под палубы торчал рваный лист газеты, в который прежде была завернута колбаса. Его-то я и предъявил жандарму. Он внимательно осмотрел клочок и задал последний вопрос:
— Так и в гости ни к кому в город не сходите?
— Нет. Видите, ветер стихает, надо скоро уходить.
В те годы среди рабочих морского завода и матросов велась усиленная революционная агитационно-пропагандистская работа. Всеми возможными путями в Кронштадт доставлялась подпольная партийная литература. Вот почему жандарм так интересовался регулярными заходами маленькой яхточки.
За два года плавания на швертботе отец научил меня сидеть на руле и править в бейдевинд. Тогда я и не подозревал, как все это в будущем мне пригодится. Не обходилось, конечно, и без приключений; некоторые остались в памяти на всю жизнь.
Море решило, наверно, что этого происшествия для моего «оморячивания» недостаточно, и в то же лето учинило еще одно испытание, более «масштабное». В одно воскресенье, жаркое и солнечное, мы перебежали через «Маркизову лужу» к ее северному берегу и стали на якорь в камышах за островком Варпер-Луд. Здесь было безветренно, мы много купались, а после обеда пошли обратно в Мартышкино. Едва вышли из-за острова, как обнаружилось, что ветер в море дует сильно и уже развел большую крутую волну. Швертбот начал с шумом «хлопать» по воде. Очень низкобортный, совершенно плоский и широкий, он не поднимался на волну, будто силы не было, и нас все время сильно заливало. Вскоре все были мокрые. Из большого, почти во всю длину кокпита, швертового колодца начали вылетать фонтаны воды. На этот раз в походе с нами была мать и два довольно солидных приятеля отца, оказавшихся на яхте впервые. Начали откачивать воду маленькой ручной помпой. Это не помогло.
Воды в яхте прибыло, ибо каждая новая волна спокойно вкатывалась на палубу и заливала кокпит. В ход пошли кастрюли и ведро, а навстречу нам катились уже большие «беляки», задувал обычный здесь летом западный ветер, всегда усиливающийся к шестнадцати часам. Не помню, долго ли все это продолжалось, но рыбины в яхте уже плавали, а мать прижимала меня к себе и что-то сердито шептала.
Обстановка все усложнялась. Казалось, что яхта, как упрямый осел, просто не хочет идти вперед. Отец приказал одеть всем грубые и тяжелые пробковые пояса, а под мать положил еще и спасательный круг. Я не очень хорошо понимал, зачем все это делается: мне казалось, что наши гости просто медленно откачивают воду, а так яхте ни что не угрожает. Впереди прошли какие-то небольшие корабли, оставив за собою крупные высокие волны. Добежав до нас, они разом вкатились в яхту, и она заполнилась водою почти до палубы. Быстро убрали бесполезные паруса, наше судно остановилось, волны теперь уже беспрепятственно гуляли по палубе. Отец что-то скомандовал, и вместе с гостями покинул яхту, чтобы хоть немного ее облегчить. Мать плакала, крепко обнимая меня; точно не помню, но, наверно, ревел и я.
В те годы пассажирские пароходы из Кронштадта в Петербург ходили не морским каналом, а ближе к северному берегу, входя в Неву корабельным фарватером. На наше счастье из Кронштадта шел старый колесный пароход «Утро». Заметив нас, он подвернул, остановился и спустил на воду большой спасательный вельбот. Нас перевезли на пароход, воду из яхты быстро откачали и, взяв ее на буксир, дотащили до Невского плавучего маяка. Помню, как на маяке нас очень ласково приняли, вкусно накормили. Переночевав и обсушившись, утром следующего дня при слабом ветерке и утихшем море мы быстро добежали до Мартышкина. Но настроение у всех было безнадежно непорчено. Мать говорила отцу: «Это не яхта, а паршивый «самотоп» какой-то, а еще ребенка берешь с собой». Отец был мрачен и молчалив, понимая, что капитан из него пока неважный, да и жалко было, очевидно, довольно больших денег, которые пришлось по специальному акту заплатить капитану за буксировку яхты к маяку, а на маяке — за суточное питание всех и за прочие оказанные нам хозяйственные услуги. Приятелей отца в то лето я больше не видел, и меня на яхту отец не брал.
Признаться, я и сам разлюбил нашу «выдвижку», в особенности после того, как мальчишки и, что самое обидное, девчонки, узнав все подробности нашего плавания, дразнили меня при встречах: «Смотрите, Юрка-самотоп идет. »
Ссылка на книги.
Ю.А. Пантелеев Парус-моя жизнь.
Рулевой 3-го класса
Ю.А. Пантелеев Парус-моя жизнь.
Если кто-то скачивал, перевыложите, пожалуйста
Рудди, я скачал и проверил НОД-32, всё чисто.
Если кто-то скачивал, перевыложите, пожалуйста
Так а Пантелеева ни у кого нет?
Рулевой 3-го класса
Уважаемые коллеги! Видел ли кто нибудь такую книгу в электронном варианте?
Прикрепленные изображения
Рулевой 1-го класса
Случайно попалась, зачитался.
чтобы понять причину боли до того, надо точно знать как.
Уголев Б. Н. Древесиноведение и лесное товароведение: Учебник.
Атлас парусных судов, видимо. предшественник атласа Кишкина.
Доступ свободный из библиотеки.
Там еще разные старые книжки есть.
Не наваливайтесь все сразу. Там вроде сервер несильный.
Прикрепленные изображения
Прикрепленные изображения
Рулевой 1-го класса
Нет. Но в качестве альтернативы могу предложить:
1. Производство деревянных самолётов. Бердянский И.П., Кузнецов М.А. 1945.
2. Морские деревянные суда. Терентьев Г.Б. 1961.
3. Есть ТУ разных регистров на деревянные суда (советский, британский ллойд, немецкий, возможно в закромах где-то валялся веритас).
Нет. Но в качестве альтернативы могу предложить:
1. Производство деревянных самолётов. Бердянский И.П., Кузнецов М.А. 1945.
2. Морские деревянные суда. Терентьев Г.Б. 1961.
3. Есть ТУ разных регистров на деревянные суда (советский, британский ллойд, немецкий, возможно в закромах где-то валялся веритас).
Они все стоящие.
Рулевой 1-го класса