остерман при анне иоанновне биография
Остерман Андрей Иванович
Сподвижник Петра Великого, фактически руководил внутренней и внешней политикой России при Анне Иоанновне, сохранял ключевые позиции в государственном управлении в периоды правления четырех венценосных особ, пятая — приговорила его к смертной казни. При нем был заключен ряд важнейших внешнеполитических договоров, он наладил регулярное почтовое сообщение в России, по его инициативе активно велось судостроение и был практически сформирован внутренний рынок.
Детство и юность Остермана Андрея Ивановича покрыты пеленой неизвестности. О происхождении также известно не много — отцом государственного деятеля был лютеранский пастырь.
По некоторым данным Остерман учился в университете Йены, откуда, он вынужден был бежать обвиненный в убийстве. Некоторое время он прожил в Эйзенахе, а затем в Амстердаме. Именно здесь в 1703 году Остерман был принят на русскую службу. 17-летний юноша не имел никакого специального образования, но он владел немецким, французским, голландским, итальянским и латынью, а впоследствии в совершенстве освоил русский язык. Именно знание иностранных языков стало залогом его успешной карьеры. В 1708 году он стал переводчиком Посольского приказа, служа в Походной канцелярии Петра I.
Личные качества Остермана стали залогом его стремительной и яркой карьеры исполнительного чиновника, отличавшимся ясным умом, четкостью мышления, способностью принимать самостоятельные решения. В общении с окружающими Остерман проявлял удивительную гибкость, позднее, гибкость в общении перешла в гибкость политического и придворного карьериста. В течение многих лет Остерман умел сохранять власть, всякий раз уходя в тень (нередко сказываясь больным) в самые критические моменты. Как дипломат, он умел часами вести переговоры с иностранными представителями, не говоря ни «да», ни «нет» и не отвечая прямо ни на один поставленный вопрос.
Политические взгляды Остермана были пропитаны прагматизмом. Идейное наполнение конкретных событий его мыло заботило, но он был верным учеником Петра I, в своей практической деятельности всегда ставил на первое место интересы государства. Современники недолюбливали Остермана за его хитрость, изворотливость, двуличность.
Первые дипломатические поручения были даны Остерману царем Петром I уже в 1710 году, когда он был послан сначала к польскому королю Августу II, а затем в Пруссию и Данию.
В 1711 году в ходе Прутского он вместе с П.П. Шафировым участвовал в переговорах с турками, а в 1713-1715 годах направлялся с дипломатическими миссиями в Берлин и Амстердам. В 1717 году Остерману было поручено сопровождать Я.В. Брюса на Аландский конгресс, где Андрей Иванович играл ведущую роль.
Уже в 1720 году он был назначен тайным советником Коллегии иностранных дел, а в 1721 году подписал от имени России Ништадтский мир со шведами, после чего Петр I пожаловал его титулом барона и чином тайного советника. Остерман также считается основным автором петровской «Табели о рангах».
Расцвет карьеры Остермана пришелся на время уже после смерти Петра I. В 1725 году Екатерина I назначила его вице-канцлером и действительным тайным советником. В 1726 году Остерман стал членом Верховного тайного совета. При этом впервые в его ведении оказалась не только внешняя политика, но и дела внутреннего управления: под его началом оказались почты и Комиссия о коммерции. Во многом личной заслугой Остермана можно считать установление регулярного почтового сообщения между важнейшими городами страны, а также налаживание торговли.
По инициативе Комиссии по коммерции под управлением Остермана для внешней торговли был открыт Архангельский порт, восстановлены торговые связи с Хивой и Бухарой, в 1729 году введен в действие первый в России вексельный устав, а в 1734 году — новый таможенный тариф.
Одновременно с этим при Екатерине I Остерман практически реализовал свою внешнеполитическую доктрину, важнейшее место в которой занял заключенный в 1726 году союзный договор с Австрией, надолго определивший направленность внешней политики России. В 1727 году Остерман был награжден орденом Андрея Первозванного и назначен обер-гофмейстером великого князя Петра Алексеевича (будущего императора Петра II). После смерти Екатерины I Остерман стал во главе заговора против некогда всесильного А.Д. Меншикова. Впрочем, успехи Остермана в борьбе за расположение молодого императора Петра II были незначительными.
Неучастие Остермана в проекте Верховного тайного совета по ограничению императорской власти в 1730 году обеспечило ему сохранение могущества и в царствование Анны Иоанновны. Уже по восшествии ее на престол он был возведен в графы, назначен сенатором, а с 1731 года был кабинет-министром, причем с 1734 года, после смерти Г.И. Головкина, стал первым кабинет-министром. На протяжении всего царствования Анны Иоанновны Остерману удавалось успешно балансировать между фаворитом императрицы Э.И. Бироном и другими членами кабинета, фактически руководя не только внешней политикой, но и участвуя в принятии важнейших политических решений. Так, с 1733 года он стал во главе военно-морской комиссии и немало сделал для упорядочения судостроительства. Во время предсмертной болезни Анны Иоанновны и назначения Бирона регентом Остерман сумел остаться в тени, но затем поддержал переворот, возглавленный Б.К. Минихом. После этого он получил чин генерал-адмирала и оставался главным советником Анны Леопольдовны в течение всего ее правления. Остерман был осведомлен о готовящемся против нее новом заговоре и безуспешно пытался убедить правительницу принять превентивные меры. Цесаревна Елизавета, недовольная Остерманом, как обойденная в 1727 году наследница Петра Великого, возбуждала в нем подозрения. Этим отношением Остермана к Елизавете и объясняется, прежде всего, та суровая участь, которая постигла его при занятии ею русского престола.
С воцарением в ноябре 1741 года императрицы Елизаветы Петровны Остерман был арестован, предан суду и приговорен к смертной казни. Больного, его на носилках взнесли на эшафот, где был совершен обряд смертной казни, а затем зачитан указ императрицы о ссылке в Сибирь. Отправленный в город Березов, Остерман прожил там еще несколько лет.
Остерман — самый русский немец. Как Герман Иоганн стал Андреем Ивановичем
335 лет назад, 9 июня 1686 года, в семье пастора церкви Апостола Павла в вестфальском городе Бохум родился сын. Если бы всё шло, как следует, то ему светила бы стандартная и спокойная скромная немецкая карьера. Подобно деду и отцу, он стал бы пастором или, возможно, профессором богословия. Таких карьер, что называется, в каждой дюжине двенадцать. Однако судьбе было угодно вписать имя этого человека в Большую Историю. Правда, не в Германии, а в России, да так, что даже имя Герман Иоганн Фридрих он сменил на Андрея Ивановича. Фамилия, правда, осталась прежней — Остерман.
Эта фамилия тотчас же вызывает ряд неуправляемых ассоциаций. Остерман? Да-да, конечно, знаем. Двор императрицы Анны Иоанновны, интриги и коварство, а также ужасное «немецкое засилье»: Остерман, Миних и «исчадие ада» Бирон, которые втроём устроили масштабные репрессии и многих природных русских загнали за Можай. В буквальном смысле именно Остерман считается ответственным за падение и ссылку виднейшего сподвижника Петра I Александра Меньшикова в Берёзов. Особо смакуется при этом тот факт, что спустя 15 лет в тот же Берёзов был сослан и сам Остерман — дескать, при дщери Петровой, императрице Елизавете, кончилось «немецкое засилье» и правда восторжествовала.
Реальная же правда состоит в том, что как раз при Анне Иоанновне был взят строгий курс на искоренение «немецкого засилья». В начале XX в. историк Василий Строев опубликовал добротную монографию «Бироновщина и Кабинет министров», где с некоторым удивлением констатируется, что во время правления Анны Иоанновны количество иностранцев на русской службе неуклонно снижается. Самое же интересное состоит в том, что этот самый Кабинет министров был создан по мысли Андрея Остермана. Так что за всеми делами этого органа власти стоит эта нерядовая фигура. Нерядовая даже по меркам XVIII столетия, давшего нашей стране целый ряд исключительно талантливых личностей. Но тут случай особый. Немец, который фактически перекрывает дорогу в Россию немцам — в этом есть что-то завораживающее.
Впрочем, насколько Остерман оставался немцем? Это большой вопрос. Историк Владилен Виноградов, например, полагал, что Россия стала для Остермана не второй Родиной, а единственной. Действительно, трудно найти человека, который сделал бы для России в те времена больше, чем Андрей Иванович. Реформа управления, реформа флота, определение внешнеполитических векторов на долгие годы вперёд. Разработка знаменитой «Табели о рангах» — инструмента, включившего один из самых серьёзных социальных лифтов. Мощные вливания в науку. Под его попечением находилась знаменитая Великая Северная экспедиция, закрепившая за Россией богатства Сибири и Арктики. Ну и прочее, по мелочи: сокращение дворянской службы, уменьшение податей, меры к развитию торговли, промышленности и грамотности, улучшение судебной и финансовой частей.
Всё это основывалось на серьёзном знании России и русских. Остерман обрусел не только по документам, но и фактически. Вот что писал о нём его современник, прусский король Фридрих II: «Искусный кормчий, он в эпоху переворотов самых бурных верной рукой управлял кормилом империи, являясь осторожным и отважным, смотря по обстоятельствам, и знал Россию, как Верней — человеческое тело». Отметим, что французский художник и врач Жозеф-Гишар дю Верней считался тогда непревзойдённым знатоком анатомии, так что комплимент получился блестящим и очень лестным одновременно и для Остермана, и для России.
Отчасти это объясняется тем, что, в отличие от многих других иностранцев на русской службе, Остерману было некуда возвращаться. В Россию он попал при скверных обстоятельствах — на родине его ждал суд и, возможно, казнь.
Можно точно датировать тот день, когда маленькая немецкая карьера сына пастора, студента Йенского университета, прервалась. Вот что значится в книге усопших лютеранской общины города Йена: «Погребен студент Борхердинг, которого 4 мая 1703 года в половине двенадцатого ночи во время пирушки заколол студент по фамилии Остерман, бюргер из Вестфалии». Впоследствии будет придумана история о студенческой дуэли. Однако дуэли не было — было самое настоящее убийство. Юный Остерман, которому не исполнилось ещё и 17 лет, был вынужден бежать в Амстердам.
Россия, ведущая тогда Северную войну со Швецией, напоминала своего рода кадровый пылесос. На русскую службу привлекали всех подряд, в ком можно было разглядеть хоть какие-то способности. На прошлые тёмные делишки закрывали глаза. И как раз когда Остерман — без гроша в кармане и без перспектив — обретался в Амстердаме, туда прибыл русский вице-адмирал Корнелий Крюйс. К нему-то Остерман и поступил на должность подшкипера, однако по пути в Россию выяснилось, что молодой человек способен к языкам и к делопроизводству. Так началась уже русская карьера Остермана. В отличие от маленькой немецкой, она чуть ли не сразу становится большой. Секретаря вице-адмирала Крюйса заметил сам царь Пётр. Его феноменальное чутьё сработало и в этот раз. Остерман становится сначала тайным писарем при походной канцелярии царя, а потом и его личным секретарём. За пару лет немец изучает русский язык и, похоже, начинает даже думать по-русски. Вот что писал о нём сам Пётр: «Ни разу и ни в одном деле этот человек не допустил ошибку. Я поручал ему писать к иностранным дворам и к моим министрам, состоявшим при чужих дворах, отношения по-немецки, по-французски, по-латыни. Он всегда подавал мне черновые записи по-русски, чтоб я мог видеть, хорошо ли понял он мои мысли. Я никогда не заметил в его работах хотя бы малейшего недостатка».
Вообще-то недостатки у Остермана были. Но проходили они по разряду борьбы хорошего с лучшим. Скажем, в 1721 году Остерман проявил себя как едва ли не больший патриот России, чем сам царь. Он серьёзно рисковал, но в итоге выиграл. Более того, оставил в выигрыше и царя, и Россию.
Ему было поручено помогать Якову Брюсу в заключении Ништадтского мира со Швецией. Мира, который подводил итог длительной кровопролитной войне. А война эта осточертела Петру I до такой степени, что он в последний момент проявил малодушие и решил во имя скорейшего подписания договора вернуть шведам захваченный ещё в 1710 году город Выборг. Для чего отправил в Ништадт, где Остерман уже вёл переговоры, новое предложение. Предложение вёз Павел Ягужинский — доверенное лицо Петра. Остерман по своим каналам узнал о сути этого предложения. И оно стало ему поперёк горла. Как так? Отдавать шведам завоёванное? Нет, это немыслимо. Но немыслимо и прямо попирать монаршую волю.
И тогда Остерман, знавший о слабости Ягужинского к выпивке, пишет письмо коменданту Выборга Ивану Шувалову с просьбой задержать царского курьера хоть на пару дней. Тот просьбу выполнил на отлично, накачав Ягужинского водкой и выиграв для Остермана время. Когда Ягужинский явился-таки в Ништадт, мир был уже подписан. Выборг остался за Россией навсегда.
Ловкость Остермана произвела на Петра впечатление. За Ништадтский мир тот получает титул барона и кое-что ещё. Пётр, дорожа таким ценным кадром, решает намертво привязать Остермана к России. И выступает сватом. В жёны ловкому немцу определятся Марфа Стрешнева, представительница знатного боярского рода, находящаяся в родстве с царём. Конечно, родство это отдалённое, Марфа Ивановна приходилась бабке Петра I двоюродной правнучкой. Но факт есть факт. Честь великая.
Марфа Остерман. Портрет кисти Франкарта, 1738 г.
Однако ещё более великой оказалась любовь между недоучившимся немецким студентом и русской аристократкой. Когда в 1742 году Остермана сослали в Берёзов, его жена получила высочайшее позволение поселиться в своём поместье и не следовать за мужем в ссылку, как это практиковалось ранее. За 84 года до подвига жён декабристов Марфа Ивановна отвергла это предложение и поехала в ссылку со своим Андреем Ивановичем. Она умерла в 1781 году, надолго пережив мужа, который скончался в 1747 году. И была свидетельницей его посмертного триумфа. Екатерина Великая полностью реабилитировала Остермана, подтвердив все его титулы «в знак высокой оценки заслуг перед царским домом».
Биография Андрея Ивановича Остермана
Андрей Иванович (Генрих Иоганн Фридрих) Остерман родился 9 июня 1686 года в городе Бохум (Германия).
В 1703 году был принят на русскую службу. Владея немецким, голландским, латинским, французским и итальянским языками и прекрасно изучив русский, Остерман был определен в 1708 году переводчиком посольского приказа и вскоре стал получать серьезные дипломатические поручения.
В 1717 году он сыграл главную роль на Аландском конгрессе (переговоры о мире между Россией и Швецией во время Северной войны 1700—1721 годов).
В значительной степени его делом было заключение в 1721 году Ништадтского мира (русско-шведский мирный договор).
С 1723 года стал вице-президентом коллегии иностранных дел.
С 1726 года член Верховного тайного совета.
В 1726 году благодаря Остерману Россия заключила союзный договор с Австрией, сохранивший свое значение на весь XVIII век.
В 1730 году Остермана возвели в графское достоинство и, в звании второго кабинет-министра, он вошел в состав вновь учрежденного Кабинета.
С 1731 года был фактическим руководителем внешней и внутренней политики России.
С 1733 года председательствовал в военно-морской комиссии «для рассмотрения и приведения в добрый и надежный порядок флота, адмиралтейств и всего, что к тому принадлежит». В 1734 году получил звание первого кабинет-министра.
В 1740 году после смерти Анны Иоанновны положение Остермана несколько поколебалось — он был пожалован в генерал-адмиралы и председательствовал во втором департаменте Кабинета, где сосредоточивались дела иностранные и морские, но звание вице-канцлера за ним не было сохранено. К концу правления Анны Леопольдовны влияние Остермана на ход государственных дел начало восстанавливаться.
После дворцового переворота 1741 года, возведшего на престол Елизавету Петровну, Андрей Остерман был предан суду, приговорен к смертной казни, замененной пожизненной ссылкой в Березов (ныне поселок Березово Тюменской области), где 31 мая 1747 года он и умер.
Материал подготовлен на основе информации открытых источников
Портрет: Андрей Иванович Остерман
«Он имел все нужные способности, чтобы быть хорошим министром, и удивительную деятельность. Он истинно желал блага русской земле, но был коварен в высочайшей степени, и религии в нём было мало, или, лучше, никакой; был очень скуп, но не любил взяток. В величайшей степени обладал искусством притворяться, с такою ловкостью умел придавать лоск истины самой явной лжи, что мог бы провести хитрейших людей. Словом, это был великий министр.»
Так охарактеризовал Остермана герцог Лирийский, бывший испанским посланником при дворе в Петербурге. Несмотря на свои немалые заслуги перед российским государством, в истории «хитрый вестфалец» Остерман, переживший нескольких императоров и императриц, сохранил за собой репутацию ловкого интригана и крайне лицемерного политика.
Генрих Иоганн Фридрих Остерман родился в 1686 (по некоторым источникам, в 1687) году в Бохуме в Вестфалии в семье лютеранского священника. Генрих Иоганн был очень живым ребёнком и, несмотря на строгое воспитание, отличался свободолюбием. Сначала он посещал латинскую школу в Бохуме, а затем учился в гимназиях в Зойсте и Дортмунде. Уже тогда проявились его недюжинные способности: когда мальчику исполнилось 15 лет, отец отправил его в Йену, где он был зачислен в университет на факультет права (или богословия, согласно другим источникам).
Впрочем, закончить учёбу Остерману не удалось. На одной из разгульных студенческих пирушек в кабаке он заколол шпагой студента, в результате чего ему пришлось бежать из города. Один из очевидцев этого трагического события в своих свидетельских показаниях указывает, что в кабаке, куда пришёл ставший жертвой студент, «пировало сборище пьяных вестфальцев. Среди них был маленький Остерман, изрядно подвыпивший. Ему пришла фантазия потанцевать, и он столь диковинным образом претворил её, что чужак, сидевший за столом на скамье, громко рассмеялся. Тогда один из буйной компании, заметивший это, сказал Остерману: «Братец, этот насмехается над тобой!». Ни слова не говоря, без всякой попытки формального предупреждения, Остерман обнажил шпагу и в мгновение ока проткнул невинного, несчастного и безоружного юношу. Остерман обратился в бегство и ускользнул от правосудия».
Остерману тогда не было ещё и 16 лет, чем, видимо, и можно объяснить его легкомыслие. Тем не менее, это событие стало переломным в его жизни. В этом судьба Остермана напоминает судьбу другого драчливого студента – Бирона, которому по той же причине пришлось в своё время бежать из Кёнигсберга. Недоучившийся студент Остерман бежал в Голландию, где он познакомился с вице-адмиралом русского флота, норвежцем Крюйсом, вербовавшим, по поручению Петра Великого, иностранных специалистов на российскую службу. Зная, что царь охотно берёт иностранцев на службу, не слишком вчитываясь при этом в их послужной список, Остерман в 1705 году отправляется в неведомую Россию.
Впрочем, совсем неведомой Россия для него не была. Старший брат Остермана преподавал немецкий язык племянницам Петра Первого, царевнам Екатерине, Анне (будущей императрице) и Прасковье. А другой родственник Остермана был воспитателем царевича Алексея. По прибытии в Россию Остерман тут же приступил к изучению русского языка, на котором он уже через 2 года прекрасно изъяснялся. Аналитический ум, знания немецкого, голландского, латинского, французского и итальянского языков, работоспособность и изрядное честолюбие Остермана были замечены Петром Великим. Прилежного и старательного немца зачисляют переводчиком в Посольский приказ. А в 1710 году Остерман становится личным секретарём Петра Первого, который впоследствии охарактеризовал его так:
«Никогда ни в чём этот человек не сделал погрешности. Я поручал ему писать к иностранным дворам и к моим министрам, состоявшим при чужих дворах, отношения по-немецки, по-французски, по-латыни. Он всегда подавал мне черновые записи по-русски, чтоб я мог видеть, хорошо ли понял он мои мысли. Я никогда не заметил в его работах ни малейшего недостатка».
Во время Северной войны Остерман находился при походной канцелярии Петра Первого, выполняя весьма серьёзные поручения царя. Так, именно Остерман был отправлен к польскому королю с извещением о взятии Риги. Он ездил также к прусскому и датскому дворам, стараясь заручиться поддержкой в войне против Швеции. На переговорах с Великим турецким визирем Остерману неожиданно удалось добиться для России вполне сносных условий заключения мира. Дипломатическим триумфом Остермана, однако, было подписание Ништадтского мира, закрепившего российские победы в Северной войне. В день подписания договора Пётр Первый пожаловал Остерману титул барона и чин тайного советника. С 1723 года Остерман занимает пост вице-президента Коллегии иностранных дел.
Несмотря на то, что в петровское время деятельность Остермана сосредотачивалась на внешней политике, значительную активность он проявлял и во внутренней политике: участвовал, например, в учреждении коллегий, в разработке табели о рангах, в организации Академии наук.
В Петербурге Остермана стали называть на русский манер Андреем Ивановичем. Он был женат на русской, хорошо говорил по-русски и поэтому считался «своим». Говорят, что он даже крестился в православие. Впрочем, по другим свидетельствам, Остерман всегда оставался убеждённым лютеранином и вместе с Минихом покровительствовал лютеранской общине в Петербурге.
При преемниках Петра возвышение Остермана продолжается. Екатерина Первая назначает его вице-канцлером и членом Верховного Тайного совета. Кроме того, Остерман руководит работой Комиссии о коммерции, занимавшейся развитием русской торговли. На посту директора почт он налаживает почтовое сообщение между отдельными регионами России и уделяет особое внимание строительству дорог. В 1727 году благодаря протекции Меншикова Остерман становится воспитателем наследника престола, внука Петра, будущего императора Петра Второго.
Во время недолгого правления Петра Второго Остерману удаётся устранить такого конкурента, как всесильный Меншиков. А в период правления Анны Иоанновны Остерман сосредотачивает в своих руках практически всё государственное управление, разумно оставаясь при этом в тени фаворита императрицы Бирона. Анна жалует Остерману графский титул и назначает первым кабинет-министром. Одновременно он руководит военно-морской комиссией, занимавшейся восстановлением российского флота. Позже, уже при Анне Леопольдовне, давшей Остерману чин генерал-адмирала, власть его становится практически безграничной, но лишь на очень короткое время.
На должности кабинет-министра Остерман играл ключевую роль, сосредоточив в своих руках огромную власть и поражая своих коллег неимоверной работоспособностью и умом. И при этом, тем не менее, он оставался беспринципным политиком. Впрочем, к его чести необходимо упомянуть, что он был одним из очень немногих государственных деятелей того времени, не замаравших себя взятками и скандалами с государственными деньгами.
Прожив в России десятилетия, Остерман так и не обзавёлся друзьями. Что, впрочем, и не удивительно, поскольку, по свидетельствам современников, общаться с Андреем Ивановичем было крайне неприятно. Его скрытность и лицемерие были просто легендарными, а о его искусстве притворяться рассказывали анекдоты. Как только нужно было принимать какое-нибудь важное решение, у Остермана тут же внезапно начинался приступ подагры или какой-либо другой болезни, и вытащить его из постели не было никакой возможности. Кстати, именно таким образом ему удалось отвертеться от необходимости подписать знаменитые «Кондиции», ограничивавшие власть Анны Иоанновны. Один из таких случаев упоминает в своём письме Бирон:
«Остерман лежит с 18 февраля, жалуется на боль в ушах. Как только получит облегчение в этом, он снова подвергнется подагре, так что, следовательно, не выходит из дому. Вся болезнь может быть такого рода: во-первых, чтобы не давать Пруссии неблагоприятного ответа, во-вторых, турецкая война идёт не так, как того желали бы».
А английский посланник в Петербурге Финч так описал свою аудиенцию у Остермана:
«Пока я говорил, граф казался совершенно больным, чувствовал сильную тошноту. Это была одна из уловок, разыгрываемых им всякий раз, когда он затруднялся разговором и не находил ответа. Знающие его предоставляют ему продолжать дрянную игру, доводимую подчас до крайностей, и ведут свою речь далее; граф же, видя, что выдворить собеседника не удаётся, немедленно выздоравливает как ни в чём не бывало».
Анна Иоанновна уважала Остермана за солидность, огромные знания и обстоятельность. В вопросах внешней политики он был незаменим. Правда, императрице приходилось набираться терпения и, пропуская мимо ушей все его многочисленные оговорки, отступления и туманные намёки, вытягивать из него оптимальный вариант решения дела. Остерман был хорош для Анны как человек, полностью зависимый от её милостей, поскольку в силу своего нрава и положения он всё-таки оставался «чужаком» в России.
Фон Хавен, оставивший записки о своём путешествии в Россию, описывает Остерманна так:
«Остерман обладал представительной внешностью и хорошим сложением, но и не менее одарённым разумом. Свой ум он доказал, главным образом, в трёх вещах. Первая – он никогда не покровительствовал никому из друзей. Вторая – он почти всегда притворялся больным, благодаря чему избегал многих подозрений и преследований, да и легко мог скрывать свои мысли и намерения. Третья – то, что он женился на природной русской знатной даме. Благодаря этому последнему большинство русских видели в нём соотечественника».
После воцарения Елизаветы Петровны в результате переворота, который Остерман попытался предотвратить, судьба его складывается печально. Елизавета оказалась злопамятной. Остермана обвинили во всех смертных грехах: что он якобы изменил присяге, данной Екатерине Первой; что после смерти Петра Второго и Анны Иоанновны он якобы устранил Елизавету Петровну от престола; что сочинил манифест о назначении наследником престола принца Иоанна Брауншвейгского; что советовал Анне Леопольдовне выдать Елизавету Петровну за иностранного «убогого» принца; что раздавал государственные места иностранцам и преследовал русских; что делал Елизавете Петровне «разные оскорбления». За всё это он был приговорён к смертной казни, которую императрица великодушно заменила ссылкой в Берёзово, туда, куда в своё время не без стараний Остермана был сослан Меншиков. Там он и прожил свои последние годы вместе с женою, практически никого к себе не допуская и страдая от многочисленных хворей. Там же он и умер в 1747 году, и там же, в далёкой Сибири, был и похоронен.
На эшафот старика, скрюченного болезнью, вынесли четверо солдат. Приговор Остерман выслушал спокойно. Палач расстегнул ему камзол, старую ночную сорочку и велел положить голову на плаху. И тут ему был зачитан указ императрицы о замене казни ссылкой. Старик не утратил выдержки и не проявил никаких эмоций. Он лишь брюзгливо потребовал: «Извольте вернуть мне мои парик и шляпу».
Неоднозначная и противоречивая личность Остермана обусловила тот факт, что современники и потомки оценивали его так же неоднозначно и противоречиво. Одни, указывая на его ум, трудолюбие, неподкупную честность и прекрасное знание политической обстановки в Европе, считали его «одним из величайших министров своего времени». Так, Фридрих Второй видел в нём «искусного кормчего», который «в эпоху переворотов самых бурных верною рукою управлял кормилом империи, являясь осторожным и отважным, смотря по обстоятельствам». Другие упрекали его в чрезмерном честолюбии, скрытности, двоедушии и коварстве. Волынский, например, ставший жертвой интриг Остермана, считал его человеком, «производящим себя дьявольскими каналами и не изъясняющим ничего прямо, а выговаривающим всё тёмными сторонами». Правы, видимо, и те, и другие. Ведь время тогда было такое, что приходилось действовать в обстановке часто сменяющихся правителей, придворных интриг и ненадёжности положения всех, кто был близок к трону. Пусть Остерман и другие «иноземцы», призванные Петром Первым в страну, и рассматривали Россию как «арену для своего честолюбия». Однако не следует забывать, что именно они, соединяя, по словам выдающегося русского историка Соловьёва, «свою славу со славою России», способствовали тому, что Россия в качестве великой державы стала частью европейской истории.