о нищете студенческой жизни
В издательстве Гилея впервые полностью переведен на русский язык и издан знаменитый памфлет «О нищете студенческой жизни», благодаря которому идеи ситуационистов получили широкое распространение среди молодежи Франции и в значительной степени повлияли на события в мае 68-го. Публикуем статью переводчика Степана Михайленко, рассказывающую об истории создания и скандале, связанном с первой публикацией этого замечательного произведения.
С. Михайленко. К истории одного памфлета
Памфлет «О нищете студенческой жизни» по значимости и популярности всегда занимал почетное третье место в библиографии ситуационистов после книг «Общество спектакля» Ги Дебора и «Трактат об умении жить» (также известный под названием «Революция повседневной жизни») Рауля Ванейгема: эти три текста в сумме остаются единственными публикациями ситуационистов, известными широкой аудитории, хотя бы на уровне названий.
История памфлета неразрывно связана с событиями, получившими название «Страсбургского скандала». 14 мая 1966 г., благодаря всеобщему безразличию студентов к вопросам самоуправления и невнимательности профсоюзной бюрократии, шесть радикально настроенных студентов смогли избраться (35 голосами «за» при пяти голосах «против» и десяти воздержавшихся) в руководящее бюро AFGES (Association Federative Generale des Etudiants de Strasbourg, структурного подразделения национального студенческого профсоюза UNEF), получив в свое распоряжение помещения и финансовые ресурсы профсоюза. Этот успех был подкреплен тем, что им удалось занять посты президента (Андре Шнейдер) и вице-президента (Бруно Вайр-Пиова) местного отделения профсоюза.
Несмотря на то, что эти студенты уже имели сложившуюся репутацию экстремистов и даже намеревались ликвидировать отныне возглавляемый ими профсоюз, никакого четкого плана действий они не имели и не знали, что делать с открывшимися для них возможностями. Друзья этих студентов, знакомые с ситуационистскими идеями и сочувствовавшие им (в отличии от участников нового руководства профсоюза, которые, по большому счету, были безразличны к ситуационистским идеям как таковым и всего лишь искали возможность спровоцировать максимальный скандал), обратились за советом в Ситуационистский Интернационал (секция которого существовала в Страсбурге).
Первые активные действия состоялись 26 октября 1966 г., когда инаугурационная речь профессора Страсбургского Университета Абраама Моля была прервана дюжиной студентов, которые забрасывали профессора помидорами и пытались выгнать его из аудитории. Этот инцидент имел скрытые ситуационистские корни – в 1963 г. специализировавшийся в областях социальной психологии и кибернетики Моль узнал от своего друга, французского социолога Анри Лефевра о существовании Ситуационистского Интернационала, заинтересовался концептом «ситуации» и попробовал выйти на контакт с организацией. Письмо Моля ситуационистам и ответ на это письмо (содержавший разгромную критику механизированного подхода Моля к социальной психологии и заканчивавшийся фразой «мы смеемся над тобой» ) были опубликованы под общим названием «Переписка с кибернетиком» в девятом выпуске журнала «Ситуационистский Интернационал», опубликованном в августе 1964 г. Если жесткий ответ Ги Дебора на письмо Моля был критикой словом стандартизации высшего образования методами кибернетики, то студенческая томатная бомбардировка была критикой действием.
Единственным собственным творческим вкладом страсбургских студентов стал комикс «Возвращение колонны Дурутти», составленный по методике detournement (повторное использование готового культурного материала с целью создания нового произведения, как с внесением изменений в оригинальные фрагменты, так и без них) студентом Страсбургского Университета Андре Бертраном. В последних днях октября 1966 г. комикс был размножен на копировальном аппарате и расклеен на стенах и досках объявлений Страсбурга как реклама готовящейся к изданию брошюры «О нищете студенческой жизни. ». Название комикса отсылает к годам Гражданской войны в Испании и истории одного из наиболее боеспособных военных соединений анархистов, которое возглавлял легендарный революционер Буэнавентура Дуррути. Бертран, то ли по невнимательности, то ли нарочно, исказил имя каталонского революционера и написал «Durutti» вместо «Durruti» (впоследствии в честь этого комикса и этой опечатки взяла себе название английская пост-панк группа The Durutti Column).
Развивая свой успех, новое руководство AFGES провело пресс-конференцию двумя днями позже, на которой провозгласило созыв 16 декабря Генеральной ассамблеи профсоюза, перед которой планировалось поставить вопрос о роспуске организации. Журналисты, еще не обсмаковавшие вдоволь скандал с публикацией памфлета, с новой силой затрубили о «студентах, возглавляемых загадочными ситуационистами». Такая слава отнюдь не входила в планы ситуационистов, согласных быть серыми кардиналами, но отнюдь не публичными лидерами, и потому потребовавших от студентов публично дистанцироваться от ситуационистской организации (причин тому несколько – и ключевой для ситуационистских теорий отказ от всякой иерархии; и нежелание иметь дело с прессой; и желание подчеркнуть спонтанность, автономность действий студенчества, совершавших все по собственной воле и убеждениям, а не под чьим то влиянием; и – как об этом говорили сами ситуационисты – то, что для них «жалкая студенческая среда не представляет никакого интереса» ).
13 декабря 1966 г. суд большой инстанции Страсбурга под председательством судьи Ллабадора лишил участников скандала их должностей и права распоряжаться имуществом профсоюза, а также отменил проведение Генеральной ассамблеи. В первых числах января 1967 г. страсбургская секция Ситуационистского Интернационала и бывшие руководители AFGES выпускают заявление, озаглавленное «Это было лишь начало», хотя строка из советского шлягера «это было началом и приближеньем конца» была бы в данном случае куда точнее – история и захваченного студентами профсоюза, и страсбургских ситуационистов неумолимо двигалась к своему завершению. 11 января 1967 г. бывшее руководство AFGES пытаясь напомнить о своем существовании публикует заявление о закрытии Страсбургского университетского центра психологической помощи (BAPU), однако, никаких юридических последствий это заявление иметь не могло, как не могло и в силу изменившихся условий, привлечь сколь либо заметного внимания со стороны СМИ.
Заявление о закрытии BAPU стало лебединой песней революционного AFGES – местные студенты нашли себе более интересные занятия и Страсбург в итоге стал одним из центров студенческих волнений мая 1968 г. Судьба страсбургской секции Ситуационистского Интернационала была ещё менее почетной – её участники (Тео Фрей, Жан Гарно и Гилберт Холл) устроили ряд интриг, имевших целью добиться исключения из организации Мустафы Хаяти. Однако, их затея привела лишь к тому, что сами страсбургские активисты были заклеймлены позорным прозвищем «гарноистов» и исключены из организации 15 января 1967 г. (за компанию с ними была исключена и жена Тео Фрея Эдит Фрей), о чем 22 января 1967 г. был опубликован отдельный текст «Внимание! Три провокатора» (Эдит Фрей за отдельное действующее лицо не посчитали). Так закончилась история «страсбургского скандала».
Пребывание Хаяти в Иордании оказалось недолгим и продлилось меньше года – между палестинскими организациями и иорданскими силовыми структурами начались столкновения (в итоге приведшие к неудачному покушению ДФОП на короля Иордании Хуссейна I и изгнанию палестинских организаций из Иордании) и он вынужден был бежать обратно во Францию, спасаясь от репрессий. В 1971 г. он пытался повторно вступить Ситуационистский Интернационал, однако, участники организации отказали ему в этом (в письме к Джанфранко Сангвинетти Ги Дебор называл поведение Хаяти, покинувшего ряды ситуационистов и, к тому времени, ДФОП «»туристическим » стилем интеллектуалов- «попутчиков»» ). В настоящее время Хаяти работает во французских академических структурах и обладает учеными степенями в истории и политологии, занимаясь, преимущественно, исследованиями, связанными с Ближним Востоком.
Весь тираж брошюры разошелся в течении пары месяцев, и уже в марте 1967 г. Ситуационистский Интернационал публикует дополнительный тираж в 10000 экземпляров. В 1967 г. английский перевод «О нищете. «, выполненный Кристофером Греем, с иллюстрациями в виде фрагментов «Возвращения колонны Дурутти» был издан Английской секцией Ситуационистского Интернационала как анонимный памфлет «Десять дней, которые потрясли университет» (detournement названия книги Рида). В предисловии к «Десяти дням…» указывалось, что текст памфлета уже был переведен на шведский и итальянский; также готовились издания на нидерландском, немецком и испанском языках. В 1973 г. во Франции был опубликован перевод памфлета на китайский язык, выполненный бывшим участником Ситуационистского Интернационала Рене Вьене. В примечаниях к опубликованной в 1989 г. «Антологии Ситуационистского Интернационала» переводчик Кен Нэбб также упоминает о существовании датского, греческого, японского и португальского переводов. По предположению Нэбба суммарный тираж изданий памфлета по всему миру на тот момент уже преодолел отметку в полмиллиона экземпляров. Впервые на русском языке фрагмент текста памфлета был опубликован в 2004 г. в 22 номере журнала «Автоном».
Публикация памфлета была возвращением к тактике публичного скандала как средства пропаганды, хорошо знакомой Дебору со времен ранней молодости и пребывания в группировке Изу. Тактики, полагавшейся слишком художественной и недостаточно революционной, которую Дебор избегал на протяжении первых девяти лет существования Ситуационистского Интернационала, который он стремился превратить в подлинно революционную организацию, тщательно вычищая из неё всех, для кого искусство было важнее политики. Страсбургский скандал, сравнимый по уровню с леттристскими вторжениями в собор Нотр-Дам или на пресс-конференцию Чаплина, позволил вывести ситуационистскую организацию из тупика, избежать постепенного превращения в своеобразную замкнутую секту.
Именно этот памфлет позволил Ситуационистскому Интернационалу стать таким, каким он видится нам спустя многие десятилетия; трансформироваться из enfant terrible крайней левой и авангардного искусства, толком никому не известного за пределами наиболее прогрессивных представителей левых и авангардистских кругов, в овеянный мистической таинственностью круг революционеров-заговорщиков, известный всей стране; из организации, которой хотелось верить, что «их идеи у всех в головах», в организацию, чьи идеи были у всех в головах. Неслучайно, что первые тиражи и «Общества спектакля», и «Трактата об умении жить» были изданы годом позже публикации памфлета «О нищете студенческой жизни…» и «Страсбургского скандала» (хотя обе книги были закончены авторами еще в 1965 г.) и были распроданы в течении пары месяцев – на ситуационистские теории появился нешуточный спрос.
Памфлет «О нищете студенческой жизни…» имеет действительно студенческий характер. Этот текст был старательным конспектом того, что из себя представляли теории ситуационистов – тут и социальная критика, и обзор западных революционных организаций, и программа будущей революции повседневной жизни. Прочитав памфлет можно составить впечатление о том, что представляет собой идеи ситуационистов как таковые в их полноте, и этой полноты нельзя достичь чтением отдельно классического текста Дебора (посвященного сугубо социальной критике) или Ванейгема (посвященного сугубо так и не случившейся революции). Как всякий хороший, прилежный конспект он не открывает читателю ничего нового, ничего, чего нельзя почерпнуть из штудирования первоисточников, однако, позволяет вкратце ознакомиться с их содержанием и ключевыми идеями, что особенно полезно, когда источники по большей части остаются читателю недоступны.
И поскольку по неизвестным причинам в России тексты, пересказывающие ситуационистские идеи, переводят и публикуют гораздо охотнее, чем оригинальные ситуационистские тексты (последним, кто систематически занимался переводом аутентичных текстов ситуационистов был Михаил Цовма в 1990-х гг. и его ныне несуществующий сайт «Полночь века»), мы находим полезным со всех точек зрения ознакомить российского читателя с изложением ситуационистских идей непосредственно самими ситуационистами.
Опубликовано в кн.: Ситуационистский Интернационал. О нищете студенческой жизни. М.: Гилея, 2012 (серия «Час Ч»).
О нищете студенческой жизни
Памфлет «О нищете студенческой жизни» по значимости и популярности всегда занимал почетное третье место в библиографии ситуационистов после книг «Общество спектакля» Ги Дебора и «Трактат об умении жить» (также известный под названием «Революция повседневной жизни») Рауля Ванейгема: эти три текста в сумме остаются единственными публикациями ситуационистов, известными широкой аудитории, хотя бы на уровне названий.
История памфлета неразрывно связана с событиями, получившими название «Страсбургского скандала». 14 мая 1966 г., благодаря всеобщему безразличию студентов к вопросам самоуправления и невнимательности профсоюзной бюрократии, шесть радикально настроенных студентов смогли избраться (35 голосами «за» при пяти голосах «против» и десяти воздержавшихся) в руководящее бюро AFGES (Association Federative Generale des Etudiants de Strasbourg, структурного подразделения национального студенческого профсоюза UNEF), получив в свое распоряжение помещения и финансовые ресурсы профсоюза. Этот успех был подкреплен тем, что им удалось занять посты президента (Андре Шнейдер) и вице-президента (Бруно Вайр-Пиова) местного отделения профсоюза. Несмотря на то, что эти студенты уже имели сложившуюся репутацию экстремистов и даже намеревались ликвидировать отныне возглавляемый ими профсоюз, никакого четкого плана действий они не имели и не знали, что делать с открывшимися для них возможностями. Друзья этих студентов, знакомые с ситуационистскими идеями и сочувствовавшие им (в отличии от участников нового руководства профсоюза, которые, по большому счету, были безразличны к ситуационистским идеям как таковым и всего лишь искали возможность спровоцировать максимальный скандал), обратились за советом в Ситуационистский Интернационал (секция которого существовала в Страсбурге).
Первые активные действия состоялись 26 октября 1966 г., когда инаугурационная речь профессора Страсбургского Университета Абраама Моля была прервана дюжиной студентов, которые забрасывали профессора помидорами и пытались выгнать его из аудитории. Этот инцидент имел скрытые ситуационистские корни – в 1963 г. специализировавшийся в областях социальной психологии и кибернетики Моль узнал от своего друга, французского социолога Анри Лефевра о существовании Ситуационистского Интернационала, заинтересовался концептом «ситуации» и попробовал выйти на контакт с организацией. Письмо Моля ситуационистам и ответ на это письмо (содержавший разгромную критику механизированного подхода Моля к социальной психологии и заканчивавшийся фразой «мы смеемся над тобой» ) были опубликованы под общим названием «Переписка с кибернетиком» в девятом выпуске журнала «Ситуационистский Интернационал», опубликованном в августе 1964 г. Если жесткий ответ Ги Дебора на письмо Моля был критикой словом стандартизации высшего образования методами кибернетики, то студенческая томатная бомбардировка была критикой действием.
Единственным собственным творческим вкладом страсбургских студентов стал комикс «Возвращение колонны Дурутти», составленный по методике detournement (повторное использование готового культурного материала с целью создания нового произведения, как с внесением изменений в оригинальные фрагменты, так и без них) студентом Страсбургского Университета Андре Бертраном. В последних днях октября 1966 г. комикс был размножен на копировальном аппарате и расклеен на стенах и досках объявлений Страсбурга как реклама готовящейся к изданию брошюры «О нищете студенческой жизни. ». Название комикса отсылает к годам Гражданской войны в Испании и истории одного из наиболее боеспособных военных соединений анархистов, которое возглавлял легендарный революционер Буэнавентура Дуррути. Бертран, то ли по невнимательности, то ли нарочно, исказил имя каталонского революционера и написал «Durutti» вместо «Durruti» (впоследствии в честь этого комикса и этой опечатки взяла себе название английская пост-панк группа The Durutti Column).
13 декабря 1966 г. суд большой инстанции Страсбурга под председательством судьи Ллабадора лишил участников скандала их должностей и права распоряжаться имуществом профсоюза, а также отменил проведение Генеральной ассамблеи. В первых числах января 1967 г. страсбургская секция Ситуационистского Интернационала и бывшие руководители AFGES выпускают заявление, озаглавленное «Это было лишь начало», хотя строка из советского шлягера «это было началом и приближеньем конца» была бы в данном случае куда точнее – история и захваченного студентами профсоюза, и страсбургских ситуационистов неумолимо двигалась к своему завершению. 11 января 1967 г. бывшее руководство AFGES пытаясь напомнить о своем существовании публикует заявление о закрытии Страсбургского университетского центра психологической помощи (BAPU), однако, никаких юридических последствий это заявление иметь не могло, как не могло и в силу изменившихся условий, привлечь сколь либо заметного внимания со стороны СМИ. Заявление о закрытии BAPU стало лебединой песней революционного AFGES – местные студенты нашли себе более интересные занятия и Страсбург в итоге стал одним из центров студенческих волнений мая 1968 г. Судьба страсбургской секции Ситуационистского Интернационала была ещё менее почетной – её участники (Тео Фрей, Жан Гарно и Гилберт Холл) устроили ряд интриг, имевших целью добиться исключения из организации Мустафы Хаяти. Однако, их затея привела лишь к тому, что сами страсбургские активисты были заклеймлены позорным прозвищем «гарноистов» и исключены из организации 15 января 1967 г. (за компанию с ними была исключена и жена Тео Фрея Эдит Фрей), о чем 22 января 1967 г. был опубликован отдельный текст «Внимание! Три провокатора» (Эдит Фрей за отдельное действующее лицо не посчитали). Так закончилась история «страсбургского скандала».
Весь тираж брошюры разошелся в течении пары месяцев, и уже в марте 1967 г. Ситуационистский Интернационал публикует дополнительный тираж в 10000 экземпляров. В 1967 г. английский перевод «О нищете. «, выполненный Кристофером Греем, с иллюстрациями в виде фрагментов «Возвращения колонны Дурутти» был издан Английской секцией Ситуационистского Интернационала как анонимный памфлет «Десять дней, которые потрясли университет» (detournement названия книги Рида). В предисловии к «Десяти дням…» указывалось, что текст памфлета уже был переведен на шведский и итальянский; также готовились издания на нидерландском, немецком и испанском языках. В 1973 г. во Франции был опубликован перевод памфлета на китайский язык, выполненный бывшим участником Ситуационистского Интернационала Рене Вьене. В примечаниях к опубликованной в 1989 г. «Антологии Ситуационистского Интернационала» переводчик Кен Нэбб также упоминает о существовании датского, греческого, японского и португальского переводов. По предположению Нэбба суммарный тираж изданий памфлета по всему миру на тот момент уже преодолел отметку в полмиллиона экземпляров. Впервые на русском языке фрагмент текста памфлета был опубликован в 2004 г. в 22 номере журнала «Автоном».
Опубликовано в кн.: Ситуационистский Интернационал. О нищете студенческой жизни. М.: Гилея, 2012 (серия «Час Ч»).
«Сейчас за любой навык прошу деньги»: как бедное детство и юность влияют на жизнь
Уроки, которые вынесли читатели Т—Ж
Большинству детей не дают большие суммы, ведь они пока не умеют ими распоряжаться. Бедное студенчество — тоже нормальное явление в массовом сознании: это период, когда пора учиться зарабатывать самостоятельно.
Но если в детстве и юности денег совсем не хватает и приходится искать способы подзаработать, чтобы закрыть базовые потребности, это может оставить сильный след в жизни человека. В комментариях читатели поделились опытом, который повлиял на них.
Я испытал такое чувство, какое, наверное, испытывают люди, которые нашли золотую жилу или залежи нефти. Тогда один пустой ящик стоил черт-те сколько, если знать, кому продавать. И главное, это дело нормально так масштабировалось. Правда, через полгода лавочку прикрыла администрация ТЦ, потому что речь шла хоть не о космических, но вполне себе хороших деньгах.
В детстве мы жили очень бедно. Родители — медики, работали в поликлинике, получали копейки. До старших классов школы у меня была одежда из секонд-хенда, а в лучшем случае с рынка. Сумму на карманные расходы я даже не вспомню, но хватало на один пирожок в школьной столовой. Меня это часто расстраивало, потому что я училась в хорошей гимназии и, наверное, ¾ моих одноклассников были из обеспеченных семей.
Я начала работать с девятого или десятого класса. Сначала просто помощницей на побегушках в местном кафе, а потом официанткой. Заработанные деньги тратила на одежду, мелкие расходы и подарки родителям. Поступала, естественно, на бюджет. В университете работала все годы: на первом-втором курсе — в кафе, а с третьего уже по специальности — я программист и увлекаюсь компьютерами с детства.
В студенчестве я переехала в другой город и вот тут присела на шею родителей. Куда бы я ни хотела устроиться, у мамы начиналась паника, что меня обворуют, ничего не заплатят и вообще — за такие гроши лучше не работать. А моя уверенность куда-то пропала. Совмещать вуз с работой было нереально, я и так не очень хорошо училась. Поэтому я не заработала за пять лет ни копейки. Хотя могла — как минимум на докладах, переводах, но стеснялась просить деньги за услуги, ведь у меня не было диплома. Поняла, что это неправильно, когда впервые устроилась официально. Стала искать всевозможные пути дополнительного заработка. Сейчас за любой свой навык прошу деньги, будь то составление договора, перевод статьи или обучение макияжу.
В универе это как-то естественно перетекло в небольшие подработки «под цель», когда эти цели не хотелось озвучивать родителям. Хотя глобально, конечно, все равно родители содержали до тех пор, пока я не выпустилась из бакалавриата и не пошла на первую полноценную работу.
На карманные расходы мне не давали, но какие-то деньги я получал в порядке исключения: сдача от покупок могла остаться или еще что. Деньги, подаренные мне на праздники, я собирал в кошельке и копил на какую-либо цель или на всякий случай.
Сейчас я студент второго курса колледжа, мне 17 лет. Немного подрабатываю, окончил курсы ДПО по 1С и пока ищу какую-нибудь подработку в этой сфере или логистике.
Я родилась в 1981 году. Первый заработок получала с 9 до 11 лет. Сестра, старше меня на восемь лет, платила за уборку трехкомнатной квартиры после ее гулянок с друзьями, пока мама уезжала на выходные в деревню. По моим воспоминаниям, платила щедро. Не помню, куда я могла тратить эти деньги, кроме мороженого. Дохода я лишилась в одночасье в 1993 году, когда сестра вышла замуж и съехала.
Родители, как и многие советские люди после перестройки, крутились как могли. Жила я с мамой, которая впахивала за копейки прачкой, обстирывая все аптеки в округе. Папа уже несколько лет жил за городом и строил грандиозные фермерские планы в деревне. Но на деле больше пил. Денег было мало. Сбережений никаких, вероятно. Поскольку я не слепая, то запросов не по средствам не имела. Мама давала на карманные расходы, когда я просила. Папа подкидывал редко и мыслил явно категориями покупательской способности дореволюционного рубля. В общем, в школе я не голодала, на бутылочку пива с друзьями хватало, по поводу внешнего вида особо не комплексовала, поскольку окружение было такое же, пролетарское. Но, конечно, блеск и пороки середины 90-х угнетали своей недостижимостью.
Детские воспоминания о материальных лишениях, как правило, тесно связаны с воспоминаниями о взаимоотношениях в семье. Там, где детей ласкали, слушали и утешали, где между родителями была душевная близость, особенно в трудные времена, у детских комплексов и обид нет шансов прорасти и пустить корни во взрослой жизни.
О нищете студенческой жизни
В издательстве “Гилея” относительно недавно вышли новые книги: ситуационистский памфлет “О нищете студенческой жизни” и сборник Романа Якобсона “Будетлянин науки” (воспоминания, письма, статьи, стихи, проза). Рискну написать зараз об обеих книгах, хотя между ними мало общего, но, так как я читал их одну за другой, и оглядывался вокруг, у меня немного все смешалось.
Прежде всего хотел бы отметить, что мимо меня не прошла заметка (ссылка на нее будет внизу) уважаемого ученого-филолога Михаила Мейлаха о личных и профессиональных качествах Бенгта Янгфельда — составителя книги Якобсона, впервые вышедшей в 1992 году (гилейский вариант является исправленным и дополненным переизданием). Господин Мейлах знает о чем пишет и я совершенно не тот человек, чтобы вступить с ним в дискуссию по этому вопросу. Мне остается только верить ему на слово и принимать во внимание то, что он говорит. Если очень кратко, то Мейлах утверждает (приводя документальные доказательства), что Янгфельд — жулик и вор, украл у выдающегося ученого Николая Харджиева картины Малевича, продал их на Западе, а также, что Якобсон в конце жизни рассорился с Янгфельдом и не авторизовал книгу, которую тот впервые издал (халтурно и неряшливо) спустя 15 лет после смерти Якобсона.
Подобно тому, как в фильме “Шапито-Шоу” герои отдельных новелл пересекаются во времени и пространстве, также ненадолго пересеклись во времени пути героев “Нищеты студенческой жизни” и “Будетлянина науки”. В октябре 1976 года переписывались между собой Якобсон и Янгфельд (с участием Лили Брик), а также автор ситуационистского памфлета Мустафа Хаяти и издатель Жерар Лебовичи (с участием Ги Дебора). Первые договаривались и предвкушали встречу, чтобы записать воспоминания Якобсона о его футуристском периоде (“не забудь, что я еще жива. ” — встревала Лиля Брик, обращаясь к Якобсону), вторые обсуждали намерение Лебовичи переиздать памфлет (“Ваши недостатки не являются основными законами истории” — встревал Ги Дебор, цыкая Хаяти).
“Верить на слово и принимать во внимание” — основная линия моего впечатления от этих книг. В 1976 году жулик (по мнению Мейлаха) Янгфельд выпустил в Швеции книгу Харджиева на русском языке (что характерно — под маркой издательства “Гилея”), в то же самое время жулик (по мнению Хаяти) Жерар Лебовичи готовил переиздание “Нищеты”.
В гилейских изданиях “Нищеты” и “Будетлянина” полно примечаний, приложений, комментариев. Все хорошо, научно, но именно эти разделы привносят странное впечатление от основного содержания книг. Нельзя не признать актуальность ситуационистского текста: я процитирую не его фрагмент, но фрагмент приложения — фрагмент той реакции, которую он вызвал во французском обществе:
Достаточно прочитать эти тексты, авторами которых являются подсудимые, чтобы установить, что эти пять студентов (едва покинувшие юношеский возраст, безо всякого жизненного опыта, чей мозг загроможден плохо усвоенными философскими, социальными, политическими и экономическими теориями), не зная, как отвлечься от повседневной скуки, высказывают надменную, высокомерную и смехотворную претензию на вынесение окончательных решений и грубо оскорбляют своих сокурсников, учителей, Бога, религию, духовенство, правительство, политические и социальные системы всего мира; отрицают всякую мораль и всякие юридические ограничения; в своем цинизме доходя до восхваления кражи, ликвидации образовательной системы, отмене работы, подрывной деятельности и необратимой всемирной пролетарской революции ради “неограниченного наслаждения”.
Это из постановления тогдашнего (1966 г.) Страсбургского суда (Михаил Мейлах некоторое время — позже — преподавал в университете Страсбурга). Сравните этот фрагмент с недавними постановлениями Хамсуда.
Если продолжать верить на слово и принимать все во внимание, — а я не отказываюсь делать это в отношении статьи Мейлаха — нам, наверное, следует вспомнить, поверить на слово и принять во внимание то, что говорили и вспоминали, например, о Николае Харджиеве некоторые другие его современники (не найду цитат, говорю по памяти): что Харджиев был человек непростой, собрал и сохранил свой богатейший архив — в тяжелейших условиях — не всегда благообразным способом. Что будто бы он — подобно Янгфельду — “брал и не возвращал”, (в своем цинизме доходя до восхваления кражи) что вырезал из групповых фотографий всех остальных и оставлял только себя и, например, Малевича — тут я свидетель: сам видел разные версии одних и тех же фото. Что нам делать в этом случае? — верить таким современникам Харджиева на слово и принимать их свидетельства во внимание?
Я скажу честно и откровенно: мне наплевать, украл Янгфельд у Харджиева картины Малевича или нет. Мне наплевать, всегда ли честным образом Харджиев собрал свою коллекцию сокровищ русского авангарда. Я здесь выступаю, грубо говоря, “потребителем”. Проданные в музеи “жуликом” Янгфельдом картины Малевича у “потребителей” есть возможность увидеть живьем или в репродукции. Выпущенные “жуликом” Янгфельдом “неряшливые” книги Харджиева (труднодоступна) и Якобсона (только теперь переиздана) — в Швеции! на русском языке! для кого?! — можно потребительски прочитать. Часть архива “жулика” Харджиева (большая?), насколько мне известно, закрыта на годы вперед и недоступна никому.
Наверное, “жулик” Жерар Лебовичи хотел, подобно Янгфельду, заработать деньжат на ситуационистском памфлете. Пусть его — в конце концов, текст продолжал быть доступен читателям и кому-то мог оказаться интересен и полезен не только с исторической точки зрения. Пробиваясь сквозь примечания и дополнения, сквозь комментарии и полемику, сквозь переписки. Да, если переписка Хаяти и Лебовичи — это подножка в восприятии памфлета, то любовные письма Якобсона к Эльзе Триоле (сестре Лили Брик) — это, на мой взгляд, лучшее, что есть в “Будетлянине”. С этим сравнятся еще только детские стихи Якобсона. Вероятно, я немного “переел” исторических фактов о футуризме и очередные свидетельства — пусть занимательные — о Маяковском и Хлебникове мне уже не в новинку. Эти письма к Триоле и учтенный Якобсоном факт, что Лиля Брик в то время (1977 г.) была “еще жива” — лучшее свидетельство его человечности, сердечной открытости и достоинства. Из письма в письмо кочует одно, непостижимое: “Эля, свидимся”, “Эля, приезжай”.
Так вот, я прервался: пробиваясь сквозь все эти последующие наслоения над основными текстами — особенно это касается издания “Нищеты” — наслоения характеров и последующей “нерукопожатости”, трудно достичь главного. Трудно понять, каким остроумным, точным, пророческим (я вспоминаю себя студентом и понимаю, что Хаяти абсолютно точен) и актуальным сегодня является памфлет “О нищете студенческой жизни”. Но, пробиваясь сквозь эту слоеную чащу будущего отчуждения и его причин, важно помнить первую страницу “Нищеты”: “Цель этой брошюры такова, чтобы изобличить эти причины одну за одной: преодоление отчуждения идет той же дорогой, что и отчуждение”.
Господин Мейлах в этой ситуации, как Хаяти с Лебовичи в той, похожи на героев фильма “Шапито-Шоу” — они какие-то нелепые. Они делят то, что им не принадлежит. Они высказывают надменную, высокомерную и смехотворную претензию на вынесение окончательных решений. Они говорят о справедливости, о репутации, о Малевиче, который жил с рубля на трешку, о копирайте на то, что сейчас классика. Они утверждают себя истинными авторами и истинными исследователями. Елки-палки! — “авторство”, “исследовательство” — Хаяти забыл, что писал про типичного студента: “Все ценности и иллюзии, которыми он гордится внутри своего замкнутого мирка, давно признаны невыполнимыми и уже на протяжении долгого времени осмеиваются историей”. Нелепый Михаил Мейлах, не поделивший с нелепым Владимиром Глоцером обэриутов, живших с рубля на трешку.
В 1992 году жулик (по мнению Мейлаха) Янгфельд выпустил в Швеции книгу на русском языке — на этот раз сборник Якобсона, и в то же самое время жулик (по мнению Глоцера) Мейлах готовил переиздание собрания сочинений Введенского (что характерно — под маркой издательства “Гилея”). Потом Янгфельд ушел в “бриковедение” (одна за другой биографии Маяковского), потом Мейлах ушел в балет (один за другим тома про танцы). В послесловии к “Нищете” сообщается, что “в настоящее время Мустафа Хаяти работает во французских академических структурах и обладает учеными степенями в истории и политологии, занимаясь, преимущественно, исследованиями, связанными с Ближним Востоком”.
В конце каждой новеллы герои фильма “Шапито-Шоу” повторяют на разный лад один и тот же монолог: “Зачем ты появился в моей жизни? Без тебя было так хорошо! Ты опутан ложью!” — все в таком духе. Чем бы ни руководствовались Янгфельд, Харджиев, Мейлах, Хаяти, Лебовичи в своих устремлениях, письмах, воззваниях и поступках, в своем цинизме доходя до восхваления кражи, у меня — когда я прорывался через все примечания и дополнения, полемики и мнения, верил на слово и принимал во внимание — в голове вертелся тот финальный монолог из фильма. Но, слава Богу, их недостатки не являются основными законами истории.
____________________
Дешевле всего книги «Гилеи» можно найти в интернет-магазине издательства:
Ситуационистсткий Интернационал. «О нищете студенческой жизни»
Роман Якобсон. «Будетлянин науки»
+
Мнение Михаила Мейлаха о Бенгте Янгфельде (уничижительная характеристика первого издания сборника Якобсона в конце статьи)
фрагмент книги Грейла Маркуса «Следы помады» о «Нищете»
фрагмент из «Следов помады», посвященный «Возвращению Колонны Дурутти», комиксу из приложения к «Нищете»