никифоров волгин биография личная жизнь
Никифоров волгин биография личная жизнь
Мальчишки лет восьми-девяти играют в лесу и, как водится, спрашивают кукушку, сколько кому суждено прожить. Герою рассказа не повезло: «Кукушка прокуковала Гришке восемьдесят лет, Федьке шестьдесят пять, а мне всего лишь два года». Мальчик плачет от обиды и повторно вопрошает вещую птицу. «На этот раз она прокуковала мне пятьдесят лет. На душе стало легче, хотя и было тайное желание прожить почему-то сто двадцать лет…»
Кукушка обманула. Автор этого автобиографического рассказа «Земля именинница» Василий Акимович Никифоров-Волгин не дожил даже до сорока: родился 6 января 1901 года и был расстрелян 14 декабря 1941-го, пополнив немалый список русских писателей, безбожной властью убиенных. В 1991-м посмертно реабилитирован. Вспоминается мрачный сарказм о стилях искусства в советскую эпоху: «ранний репрессионизм», «поздний реабилитанс»… Получается, что в нынешнем году у Никифорова-Волгина двойной юбилей: сто десять лет со дня рождения и семьдесят — со дня смерти. Нет, тройной: еще ведь — двадцатилетие «позднего реабилитанса»…
Он родился в деревне Маркуши Калязинского уезда Тверской губернии в семье сапожника, страдавшего довольно распространенным среди русских людей пороком: отец будущего писателя сильно пил. Волею судеб семья оказалась в Нарве, где отец промышлял своим сапожным ремеслом, мать, фактически кормившая большую семью, работала прачкой, а Василий, окончив начальную школу, усиленно занимался самообразованием. С 1921 года он начинает публиковаться в местной прессе, подписывая свои статьи псевдонимом «Волгин», затем – «Никифоров-Волгин»; в 1935-м переезжает в Таллинн, где преуспевает не только в литературной, но и педагогической деятельности. Среди его учеников – Алеша Ридигер, будущий Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II.
О чем они, рассказы Никифорова-Волгина? О России. О России его детства, дореволюционной, и о другой — вздыбленной революцией. О том, какой была душа русского человека, и о том, какой она стала. Никифорова-Волгина часто сравнивают с Иваном Сергеевичем Шмелевым. В тематике сходство, действительно, есть — ведь и Шмелев писал о том же самом. Конечно, Шмелев как писатель крупнее: неслучайно «Солнце мертвых», изданное в 1923 году, было сразу же переведено на двенадцать иностранных языков и писателя неоднократно выдвигали на Нобелевскую премию. В авторской судьбе Никифорова-Волгина не было таких масштабных событий, но свое место в истории русской литературы XX века его книги займут. И, пожалуй, в самом деле — на одной полке с книгами Шмелева. Поэтому тем, кто любит Шмелева и еще не успел познакомиться с творчеством Никифорова-Волгина, прочитать произведения последнего просто необходимо.
Детство Никифорова-Волгина прошло среди мастеровых — лудильщиков, сапожников, портных. В жизни городских низов было немало неприглядного — пьянство, драки… И тем не менее, рассказы об этой поре его жизни пронизаны светом: ведь взгляд ребенка отмечает прежде всего хорошее. Как и Шмелев, Никифоров-Волгин изображает мир русского Православия, вековые народные устои, сформированные христианскими ценностями. Среди его героев — разные люди: есть настоящие праведники (неслучайно писателя называли современным Лесковым), есть и такие, как медник Егор Вяткин: «На Егора часто нападала тоска, та особенная русская тоска, которая заставляла его метаться между церковью и кабаком».
Революцию Никифоров-Волгин воспринял как катастрофу, как грозные знаки грядущего апокалипсиса. Писатель показывает, как утратившие веру во Христа русские люди теряют человеческий облик. Вот рассказ «Оскудение». Повествователь едет по заснеженному полю с пожилой монахиней. Матушка говорит, что подъезжают к «Пригвожденной Богоматери» — значит, скоро монастырь. Странное название вызывает недоумение рассказчика. Вместо ответа монахиня подводит его к придорожному кресту с Суздальской иконой Пресвятой Богородицы. Рассказчик потрясен: «Я вгляделся в образ. Чья-то кощунственная рука вбила в глаза Богоматери гвозди».
Все рассказы Никифорова-Волгина, изображающие послереволюционную страну,— это мучительные раздумья о двух Россиях: «России монашеской, в молитве сгорающей, и России разбойной, вбивающей гвозди в глаза Пресвятой Девы». Чудовищные кощунства над святынями, садистские издевательства над людьми — и всё это там же, где совсем недавно звучал благолепный малиновый звон, где люди мерили время церковными праздниками. «Дело недавно было. Приехали мы в одно большое село. Там церковь, но заколоченная. Священника, сказывали, на костре, как борова, опалили… а потом горящую головню в хайло ему запихали». Это — из «Дорожного посоха». В той же главе бывший семинарист, а ныне красный командир Вознесенский решает «шутку разыграть над деревенскими дураками». Он надевает священническое облачение, имитирует богослужение, «причащает» ничего не подозревающих крестьян самогоном и, наконец, произносит «проповедь»: «Стал он крыть по матушке и Господа, и Матерь Его, и всех святых… Я от страха и дрожи стоять не мог. Так и пригнуло меня к полу…» Разъяренный народ вершит самосуд, пулеметная команда расстреливает верующих.
Размышляя об ужасах настоящего, писатель напряженно вглядывается в прошлое, видит там не только «Святую Русь» своего детства, но и грозные приметы грядущего отступничества от Христа немалой части русского народа. Вот рассказ «Древняя книга» о судьбе старинной Библии, сохранившейся в большой семье бухгалтера Рукавишникова с 1752 года. И надписи на полях Священного Писания, сделанные руками представителей разных поколений семьи, заставляют задуматься о многом: благоговейные размышления и молитвы где-то с конца XIX века сменяются пошлыми бытовыми заметками, а затем, в послереволюционные годы, прямым глумлением над верой. В одной семье, как в капле воды, отразилось то, что происходило в масштабах огромной страны…
И все же писатель сохраняет веру в русского человека. Веру в то, что даже в помутненных грехом душах жив образ Божий. Об этом он повествует в рассказе «Мати-пустыня»: вернувшийся с Гражданской войны красноармеец приносит покаяние и умирает по-христиански. И в рассказе «Солнце играет», где приглашенный для участия в кощунственном спектакле «Христос во фраке» известный талантливый актер неожиданно для всех и, главное, для самого себя, вдруг срывает мерзкое действо, читает притихшему залу заповеди блаженства и, произнеся в заключение последние слова Благоразумного разбойника, идет на свою голгофу.
Никифоров-Волгин верил, что Русь возродится, что русские люди сами ужаснутся содеянному. Так и случилось. Книги его возвращаются, биография восстанавливается по крупицам, уцелевшее из творческого наследия бережно собирается энтузиастами. Будет ли молодое поколение обращаться к его произведениям? Вопрос непростой. Ни для кого не секрет, что нынешняя молодежь читает всё меньше и меньше. И все-таки было бы клеветой на нее утверждать, будто она нечитающая — вся. Скажем так: прочтут те, кому небезразлична судьба родной страны, ее прошлое и будущее.
Газета «Православная вера», № 10 (438), май, 2011 г.
Певец потерянной России
Среди писателей русского зарубежья немало тех, чьи имена незаслуженно забыты или же, скажем так, еще недостаточно известны широкому читателю. К их числу принадлежит Василий Акимович (Иоакимович) Никифоров-Волгин. К тому же есть, как принято говорить, информационный повод вспомнить о нем сегодня.
Мальчишки лет восьми-девяти играют в лесу и, как водится, спрашивают кукушку, сколько кому суждено прожить. Герою рассказа не повезло: «Кукушка прокуковала Гришке восемьдесят лет, Федьке шестьдесят пять, а мне всего лишь два года». Мальчик плачет от обиды и повторно вопрошает вещую птицу. «На этот раз она прокуковала мне пятьдесят лет. На душе стало легче, хотя и было тайное желание прожить почему-то сто двадцать лет. »
Размышляя об ужасах настоящего, писатель напряженно вглядывается в прошлое, видит там не только «Святую Русь» своего детства, но и грозные приметы грядущего отступничества от Христа немалой части русского народа. Вот рассказ «Древняя книга» о судьбе старинной Библии, сохранившейся в большой семье бухгалтера Рукавишникова с 1752 года. И надписи на полях Священного Писания, сделанные руками представителей разных поколений семьи, заставляют задуматься о многом: благоговейные размышления и молитвы где-то с конца XIX века сменяются пошлыми бытовыми заметками, а затем, в послереволюционные годы, прямым глумлением над верой. В одной семье, как в капле воды, отразилось то, что происходило в масштабах огромной страны.
И все же писатель сохраняет веру в русского человека. Веру в то, что даже в помутненных грехом душах жив образ Божий. Об этом он повествует в рассказе «Мати-пустыня»: вернувшийся с Гражданской войны красноармеец приносит покаяние и умирает по-христиански. И в рассказе «Солнце играет», где приглашенный для участия в кощунственном спектакле «Христос во фраке» известный талантливый актер неожиданно для всех и, главное, для самого себя, вдруг срывает мерзкое действо, читает притихшему залу заповеди блаженства и, произнеся в заключение последние слова Благоразумного разбойника, идет на свою голгофу.
Опубликовано на сайте Православие и современность
Никифоров волгин биография личная жизнь
Среди писателей русского зарубежья немало тех, 
чьи имена незаслуженно забыты или же, скажем так, еще недостаточно известны широкому читателю. К их числу принадлежит Василий Акимович (Иоакимович) Никифоров-Волгин. К тому же есть, как принято говорить, информационный повод вспомнить о нем сегодня.
Мальчишки лет восьми-девяти играют в лесу и, как водится, спрашивают кукушку, сколько кому суждено прожить. Герою рассказа не повезло: «Кукушка прокуковала Гришке восемьдесят лет, Федьке шестьдесят пять, а мне всего лишь два года». Мальчик плачет от обиды и повторно вопрошает вещую птицу. «На этот раз она прокуковала мне пятьдесят лет. На душе стало легче, хотя и было тайное желание прожить почему-то сто двадцать лет.»
Кукушка обманула. Автор этого автобиографического рассказа «Земля именинница» Василий Акимович Никифоров-Волгин не дожил даже до сорока: родился 6 января 1901 года и был расстрелян 14 декабря 1941-го, пополнив немалый список русских писателей, безбожной властью убиенных. В 1991-м посмертно реабилитирован. Вспоминается мрачный сарказм о стилях искусства в советскую эпоху: «ранний репрессионизм», «поздний реабилитанс». Получается, что в нынешнем году у Никифорова-Волгина двойной юбилей: сто десять лет со дня рождения и семьдесят — со дня смерти. Нет, тройной: еще ведь — двадцатилетие «позднего реабилитанса».
Он родился в деревне Маркуши Калязинского уезда Тверской губернии в семье сапожника, страдавшего довольно распространенным среди русских людей пороком: отец будущего писателя сильно пил. Волею судеб семья оказалась в Нарве, где отец промышлял своим сапожным ремеслом, мать, фактически кормившая большую семью, работала прачкой, а Василий, окончив начальную школу, усиленно занимался самообразованием. С 1921 года он начинает публиковаться в местной прессе, подписывая свои статьи псевдонимом «Волгин», затем — «Никифоров-Волгин»; в 1935-м переезжает в Таллинн, где преуспевает не только в литературной, но и педагогической деятельности. Среди его учеников — Алеша Ридигер, будущий Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II.
О чем они, рассказы Никифорова-Волгина? О России. О России его детства, дореволюционной, и о другой — вздыбленной революцией. О том, какой была душа русского человека, и о том, какой она стала. Никифорова-Волгина часто сравнивают с Иваном Сергеевичем Шмелевым. В тематике сходство, действительно, есть — ведь и Шмелев писал о том же самом. Конечно, Шмелев как писатель крупнее: неслучайно «Солнце мертвых», изданное в 1923 году, было сразу же переведено на двенадцать иностранных языков и писателя неоднократно выдвигали на Нобелевскую премию. В авторской судьбе Никифорова-Волгина не было таких масштабных событий, но свое место в истории русской литературы XX века его книги займут. И, пожалуй, в самом деле — на одной полке с книгами Шмелева. Поэтому тем, кто любит Шмелева и еще не успел познакомиться с творчеством Никифорова-Волгина, прочитать произведения последнего просто необходимо.
Детство Никифорова-Волгина прошло среди мастеровых — лудильщиков, сапожников, портных. В жизни городских низов было немало неприглядного — пьянство, драки. И тем не менее, рассказы об этой поре его жизни пронизаны светом: ведь взгляд ребенка отмечает прежде всего хорошее. Как и Шмелев, Никифоров-Волгин изображает мир русского Православия, вековые народные устои, сформированные христианскими ценностями. Среди его героев — разные люди: есть настоящие праведники (неслучайно писателя называли современным Лесковым), есть и такие, как медник Егор Вяткин: «На Егора часто нападала тоска, та особенная русская тоска, которая заставляла его метаться между церковью и кабаком».
Революцию Никифоров-Волгин воспринял как катастрофу, как грозные знаки грядущего апокалипсиса. Писатель показывает, как утратившие веру во Христа русские люди теряют человеческий облик. Вот рассказ «Оскудение». Повествователь едет по заснеженному полю с пожилой монахиней. Матушка говорит, что подъезжают к «Пригвожденной Богоматери» — значит, скоро монастырь. Странное название вызывает недоумение рассказчика. Вместо ответа монахиня подводит его к придорожному кресту с Суздальской иконой Пресвятой Богородицы. Рассказчик потрясен: «Я вгляделся в образ. Чья-то кощунственная рука вбила в глаза Богоматери гвозди».
Все рассказы Никифорова-Волгина, изображающие послереволюционную страну, — это мучительные раздумья о двух Россиях: «России монашеской, в молитве сгорающей, и России разбойной, вбивающей гвозди в глаза Пресвятой Девы». Чудовищные кощунства над святынями, садистские издевательства над людьми — и всё это там же, где совсем недавно звучал благолепный малиновый звон, где люди мерили время церковными праздниками. «Дело недавно было. Приехали мы в одно большое село. Там церковь, но заколоченная. Священника, сказывали, на костре, как борова, опалили. а потом горящую головню в хайло ему запихали». Это — из «Дорожного посоха». В той же главе бывший семинарист, а ныне красный командир Вознесенский решает «шутку разыграть над деревенскими дураками». Он надевает священническое облачение, имитирует богослужение, «причащает» ничего не подозревающих крестьян самогоном и, наконец, произносит «проповедь»: «Стал он крыть по матушке и Господа, и Матерь Его, и всех святых. Я от страха и дрожи стоять не мог. Так и пригнуло меня к полу.» Разъяренный народ вершит самосуд, пулеметная команда расстреливает верующих.
Размышляя об ужасах настоящего, писатель напряженно вглядывается в прошлое, видит там не только «Святую Русь» своего детства, но и грозные приметы грядущего отступничества от Христа немалой части русского народа. Вот рассказ «Древняя книга» о судьбе старинной Библии, сохранившейся в большой семье бухгалтера Рукавишникова с 1752 года. И надписи на полях Священного Писания, сделанные руками представителей разных поколений семьи, заставляют задуматься о многом: благоговейные размышления и молитвы где-то с конца XIX века сменяются пошлыми бытовыми заметками, а затем, в послереволюционные годы, прямым глумлением над верой. В одной семье, как в капле воды, отразилось то, что происходило в масштабах огромной страны.
И все же писатель сохраняет веру в русского человека. Веру в то, что даже в помутненных грехом душах жив образ Божий. Об этом он повествует в рассказе «Мати-пустыня»: вернувшийся с Гражданской войны красноармеец приносит покаяние и умирает по-христиански. И в рассказе «Солнце играет», где приглашенный для участия в кощунственном спектакле «Христос во фраке» известный талантливый актер неожиданно для всех и, главное, для самого себя, вдруг срывает мерзкое действо, читает притихшему залу заповеди блаженства и, произнеся в заключение последние слова Благоразумного разбойника, идет на свою голгофу.
Никифоров-Волгин верил, что Русь возродится, что русские люди сами ужаснутся содеянному. Так и случилось. Книги его возвращаются, биография восстанавливается по крупицам, уцелевшее из творческого наследия бережно собирается энтузиастами. Будет ли молодое поколение обращаться к его произведениям? Вопрос непростой. Ни для кого не секрет, что нынешняя молодежь читает всё меньше и меньше. И все-таки было бы клеветой на нее утверждать, будто она нечитающая — вся. Скажем так: прочтут те, кому небезразлична судьба родной страны, ее прошлое и будущее.
О творчестве В.А.Никифорова-Волгина
Ему мила мерцающая даль
Эпохи Пушкина и дней Лескова.
Он чувствует Шмелева мастерского
И сроден духу родниковый Даль.
(Из сонета И.Северянина, посвященного В.Никифорову-Волгину)
Имя православного писателя Василия Акимовича Никифорова-Волгина до начала 90-х годов ХХ века практически не было известно в России, а между тем, он один из ярчайших писателей русского Зарубежья 1920-30гг. Тема духовности определяет содержание его произведений. Светом Православия, воспринимаемого как первооснова жизни, озарены рассказы глубоко верующего автора.
В.А. Никифоров-Волгин родился 24 декабря 1900 года в деревне Маркуши Калязинского уезда Тверской губернии в семье бедного сапожника и прачки. Когда Василию было 10 лет, семья переехала в Нарву. Не имея средств учиться в гимназии, он в юности много занимался самообразованием, основательно изучил русскую литературу. В 1920 году Никифоров-Волгин стал одним из организаторов «Союза русской молодежи» в Нарве, устраивавшего литературные вечера и концерты. В русских периодических изданиях, выходивших в Эстонии, он с 1923 года публиковал рассказы, статьи, очерки, которые подписывал псевдонимом Василий Волгин. Одновременно он служил псаломщиком в нарвском Спасо-Преображенском монастыре.
Талант писателя раскрывается в разных жанрах: в очерке, в ностальгическом раздумье об ушедшем прошлом, в рассказе о святых и грешниках Русской земли, в повести о гонимом священнике, в этюдах, зарисовках, лирических миниатюрах, житейских историях, которые складываются в славословие горячо любимой им России. Благодаря Никифорову-Волгину читатель знакомится с утраченными в годы революции традициями, народными представлениями, обычаями и приметами русской деревни. В своих рассказах Василий Акимович воссоздает тот красочный народный язык, который он слышал с детства. Цитаты из Священного Писания и богослужебных текстов, молитвы, церковные песнопения органично вплетаются в ткань его творений.
Никифоров-Волгин повествует о возрастании духовного опыта ребенка. Через призму восприятия мальчика он показывает нам сложную гамму чувств, настроений, мыслей и переживаний, охватывавших его при созерцании красоты Божьего мира и во время посещения богослужений. В рассказах Василия Акимовича перед читателем проходит церковный богослужебный год, в описании которого ощущается поэзия религиозных праздников; их светлый мир рождает радость души в её извечном стремлении к Богу.
Общая атмосфера праздника Крещения Господня также сопровождается мотивом переживаемой рассказчиком радости: «После молитвы священник трижды погрузил золотой крест в воду, и в это время запели снегом и ветром дышащий богоявленский тропарь «Во Иордани крещающуся Тебе, Господи, троическое явися поклонение», и всех окропляли освященной водою. От ледяных капель, упавших на мое лицо, мне казалось, что теперь наступит большое ненарадованное счастье, и всё будет по-хорошему, как в день Ангела. » (Рассказ «Крещение»). Как тут не вспомнить слова христианского писателя третьего века Тертуллиана, что «душа человеческая просто по природе своей уже христианка»!
Никифоровский персонаж ощущает живое присутствие в своей жизни Спасителя. Во время Причастия Святых Христовых Тайн глаза мальчика от волнения наполняются слезами («Причащение»). Автор показывает рвение героя к благочестию: с восторгом бежит он в храм задолго до начала службы. Ему очень хочется петь на клиросе, и он огорчается, когда его выгоняют из хора («Певчий»); «горит от восхищения» во время архиерейской службы («Торжество Православия»). Страстно желает он прислуживать в алтаре: «В утренние и вечерние молитвы я вплетал затаенную свою думу: «Помоги мне, Господи, служить около Твоего престола. » («Святое святых»).
Горний мир сквозь призму детского восприятия Никифоров-Волгин отразил в рассказе «Тайнодействие». Взволнованный Вася впервые наблюдал действия священнослужителей в алтаре во время совершения Божественной Литургии. «В этот день я испытывал от пережитого впечатления почти болезненное чувство; щеки мои горели, временами била лихорадка, в ногах была слабость. Я чувствовал, как по лицу моему струилось что-то похожее на искры. »
Как известно, человек создан для Вечности. Автобиографический герой верит в загробную жизнь, в бессмертие души («Радуница»). «В этот день грех думать о смерти, ибо все мы воскреснем. Все время поют «Христос Воскресе». Хорошее слово «радуница». В день Радуницы много перебрал всяких слов и подумал с восторженным, впервые охватившим меня чувством: «Хорошо быть русским!»
У юного героя много шалостей и озорства (дрался с мальчишками, обзывал дворника «подметалой-мучеником», в Великий пост «колбасу трескал» и проч.), но он с христианской покорностью покаялся на исповеди, после которой «шел по церкви с сердцем ясным и легким и чему-то улыбался» («Исповедь»). После получения от родителей прощения, он подумал: «Как хорошо быть безгрешным!» («Великий пост»).
Автор с такой любовью рисует образ своего юного героя, с его искренностью и непосредственностью, что эта любовь невольно передается читателям. Духовный писатель пробуждает в сердце юного читателя радость, которая некогда посетила лично его от встречи с Богом.
Герой рассказа «Под колоколами» Осип ужасается, что, «зайдя по нужде», находит там страницы Евангелия. Собрав святые листочки, перемыл их в реке и, связав бечевкой, пустил по реке, чтобы уплыли слова Божьи подальше от человеческого поругания.
Литератор-эмигрант передал читателям ощущение утраты прошлой, дореволюционной, горячо любимой России с её древними национальными традициями. Недаром его называли «певцом потерянной России». Отрыв от Родины воспринимался Никифоровым-Волгиным как глубочайшая трагедия, а потому современной ужасной действительности он противопоставляет прежний мир, казалось, навсегда ушедший. «Кругом была жизнь. Работали фабрики. Мчались поезда, нагруженные товаром. Были университеты. Книги. Чистые женщины. Много было солнца. Много было радости. » («Кошмар»). Герой рассказа «Странник» рассказывает внуку о святых местах: «Родник здесь был целебный, бойкий такой и звонкий. Вода студеная и чистая, как слеза. Между каменьями иконка вделана, и рядом берестяной ковшик. Дубы росли здесь. Большие. Вековые. » Теперь же «дубов старых нет, родника нет, рухает часовенка».
Внезапно обретает веру Ростовцев, артист кощунственного представления из рассказа «Солнце играет». В тот момент, когда после чтения на сцене «Нагорной проповеди» ему нужно было произнести страшный по своему кощунству монолог, он неожиданно замолчал. Озаренный светом Евангелия, он мгновенно прозрел и стал верующим! Автор пишет: «Ростовцев перекрестился четким медленным крестом и произнес: «Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствие Твое. Он еще что-то хотел сказать, но в это время опустили занавес. Через несколько минут публике объявили: «По причине неожиданной болезни товарища Ростовцева сегодняшний наш спектакль не состоится».
Никифоров волгин биография личная жизнь
ВАСИЛИЙ АКИМОВИЧ НИКИФОРОВ-ВОЛГИН
(1901-1941)
Писатель Василий Акимович Никифоров-Волгин (наст. фамилия Никифоров) родился в 1901 г. в д. Маркуши Калязинского уезда Тверской губернии (ныне Кимрский район Тверской области) в семье сапожника. После 1917 г. семья Никифоровых поселилась в Нарве. Не имея средств для окончания гимназии, будущий писатель много занимался самообразованием, хорошо знал русскую литературу. Первая статья молодого литератора была опубликована в таллинской газете «Последние известия» от 10 сентября 1921 г. С 1923 г. началась регулярная литературная и журналистская деятельность В. Никифорова. Свои публикации он подписывал псевдонимом Василий Волгин – в память о великой русской реке, на которой прошло его детство.
В.А. Никифоров-Волгин с учеником Алешей, будущим Святейшим Патриархом Алексием II
В 1927 г. на конкурсе молодых авторов в Таллине В.А. Никифоров-Волгин получил первую премию за рассказ «Земной поклон». К середине 1930-х гг. он становится известным писателем в среде всего Русского зарубежья. В 1935 г. за рассказ «Архиерей» получил премию парижского журнала «Иллюстрированная Россия»
В.А. Никифоров-Волгин – автор сборников «Земля именинница» (1937) и «Дорожный посох» (1938). В 1941 г. писатель был репрессирован и расстрелян. После реабилитации в 1991 г. его произведения неоднократно переиздавались.
Никифоров-Волгин В.А. Дорожный посох: избранное. – М.: Сов. Россия, 1992. – 366 с.
Никифоров-Волгин В.А. Алтарь затворенный. – М.: Лествица; СПб.: Диоптра, 1998. – 430 с.