невозможная жизнь кристиана болтанского
Получить в жизни шанс. Инсталляция «Chance» от Кристиана Болтански (Christian Boltanski)
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
Если с чем-то и сравнивать инсталляцию «Chance» от Кристиана Болтански, так это с печатным станком в какой-нибудь типографии, где печатаются крупные газеты. Вот только вместо газетных полос со свежими новостями тут крутятся ленты с изображенными на них новорожденными младенцами.
Таким образом Болтански воспроизводит «колесо Фортуны», которое может поднять только родившегося человека на самый верх, а может и опустить его на самый низ. И процесс этот идет годами, веками, тысячелетиями. Но, тем не менее, у каждого ребенка, кем бы он ни был, в каких условиях и какой семье бы он ни родился, есть свой Шанс. Но далеко не все ими сумеют воспользоваться.
Кристиан Болтански поясняет название этой своей инсталляции двоякостью перевода слова «chance». Ведь во французском языке оно несет позитивные коннотации и воспринимается как удача, счастье, а в английском, наоборот, подразумевает опасность и риск. Так и в жизни. Кто-то реализует свой Шанс и выбивается наверх, а кто-то нет, и остается в «болоте» или вообще опускается на самый низ.
Но дети… Они только родились. У них еще вся жизнь впереди. И у каждого из этих маленьких человечков, изображенных на фотографиях, еще есть свой Шанс, которым они еще могут воспользоваться.
А для большей наглядности частью инсталляции «Chance» от Кристиана Болтански является счетчик, который показывает, сколько приблизительно новорожденных родилось на Земле с момента начала экспозиции и, соответственно, сколько Шансов появилось на свет вместе с ними.
А вот в Мексике, напомним, весьма необычным образом решают проблему будущего новорожденных детей, их будущего счастья и здоровья.
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
Парижу напомнили о бренности жизни
В парижском выставочном центре Гран Пале проходит выставка одного из самых известных современных французских художников – Кристиана Болтански. Болтански создал внушительную инсталляцию на тему скоротечности человеческой жизни. Центральная часть композиции – гигантская, высотой 15 метров, куча поношенной одежды.
Посетителей встречает ритмичный гул, похожий на шум заводских цехов. На самом деле это запись биения нескольких десятков человеческих сердец. Время от времени к гулу сердцебиений прибавляется неприятный металлический скрежет. Это подъёмный кран. Его клешня методично опускается, захватывает горсть одежды из кучи, поднимает к стеклянному куполу Гран Пале и отпускает. Тряпки кружатся в воздухе и медленно падают…
Инсталляция под названием «Personnes» демонстрируется в рамках ежегодной выставки Monumenta. «Personnes» по-французски значит «люди», но, как это ни странно, второе значение этого слова – «никто». Всё пространство нефа Гран Пале (13,5 тыс. квадратных метров) разбито на 69 больших квадратов. Каждый квадрат устлан поношенной одеждой и освещён белёсым светом низко подвешенных неоновых ламп. Ровные ряды этих квадратов напоминают ряды могил на кладбище. Температура в помещении – 6 градусов. Гран Пале специально не отапливают. Как будто посетитель попадает в холод кладбищенского склепа. А первое, что он видит, войдя в выставочный зал, – это высокая стена, сложенная из ржавых железных коробок с номерами. Будто бы урны с прахом. По словам сотрудников Гран Пале, не все выдерживают такое зрелище.
– Иногда посетители реагируют очень бурно. Например, была одна пожилая пара, они так и не посмотрели выставку. Когда они вошли в зал и очутились перед ржавой железной стеной, услышали этот сильный глухой гул, они сказали: «Извините, мсье, но мы не можем здесь находиться. Мы очень плохо себя чувствуем здесь». Так и ушли. Из всей инсталляции увидели только ржавую стену с номерами, – рассказывает экскурсовод Микаэль Пиэрсон.
Представляя свою выставку, Кристиан Болтански подчеркнул, что его задача – вызвать у зрителя «мощное чувство угнетённости». «Это тяжёлое переживание, и я уверен, что люди будут испытывать облегчение, выходя из зала на улицу», – предупредил художник.
– Думаю, надо преодолеть первоначальное гнетущее впечатление, даже если сначала находишься в некоторой растерянности. Это очень сильная выставка, и для меня она много значит. Всё это нагромождение одежды напоминает о несчастьях, которые довелось пережить людям во время войн, и прежде всего – о Холокосте. Конечно, самое впечатляющее – гора из 25 тонн одежды и подъёмный кран, который черпает из этой кучи. Это как будто челюсти судьбы, которые выхватывают случайных жертв, берут людей и переносят их из одного места в другое, – говорит посетительница выставки Софи Дебюзер.
Действительно, перед инсталляцией Болтански невозможно не вспомнить о грудах одежды, которые оставляли узники концлагерей перед тем, как зайти в газовые камеры. В творчестве Кристиана Болтански тема Холокоста возникает постоянно. Отец художника – из еврейской семьи, иммигрировавшей во Францию из Одессы в конце девятнадцатого века. Во время нацистской оккупации в течение года он прятался в подвале своего дома. Сам Кристиан Болтански родился в 1944 году.
Выставка продлится до 21 февраля, а потом работа будет уничтожена, как это происходит со многими произведениями художника. Тонны одежды отправят на переработку.
– То, что сама выставка временна, недолговечна, ещё больше подчёркивает: жизнь мимолётна, всё проходит. В какой-то момент жизнь заканчивается… На эту идею работает и само содержание инсталляции, и то, что инсталляция исчезнет, – говорит экскурсовод Микаэль Пиэрсон.
Тема смерти неразрывно связана с темой бессмертия, пусть и символического. Уже несколько лет Кристиан Болтански работает над проектом под названием «Архивы сердец». Он коллекционирует звуки биения человеческих сердец по всему миру. В его коллекции уже 15 000 записей. В Гран Пале посетители могут записать звук биения своего сердца и пожертвовать запись в коллекцию Болтански. В маленьком кабинете медсестра записывает всех желающих.
В июне записи отправятся на остров Тешима в Японии. Там Болтански строит для «Архивов сердец» специальное хранилище.
Преданный воспоминанию
Умер Кристиан Болтански
Этот смешной, давно лысый и довольно пузатый человек один был способен ответить за искусство Франции второй половины XX века. Его хватало на все и на всех. Хотя с ним все не так просто: к нему как бы не прирастали никакие формальные наименования. В словарях часто значится, что он скульптор. Это справедливо лишь в том случае, если мы примем за отправную точку то, что скульптура — это способ заключить идеи в трехмерные изображения. Примерно с такой же долей точности его называют и живописцем, и кинематографистом, и фотографом. Все это он делал, вот только так и не существует энциклопедического термина, который мог бы описать искусство Болтански полностью. И столь же справедливо, что не существует и единого стилевого обозначения его творчества. Ближе всех к нему подошел бы «концептуализм», но эмоциональность, минимализм и откровенная лиричность его умственных построений явно выводят его за пределы этого течения. Увлекался он и «искусством действия», «жестовой живописью», «абстрактным экспрессионизмом», «ташизмом» — как ни назови, но этот модный в 1940–50-е тип живописи стал для него началом. От которого в середине 1960-х он тем не менее откажется категорически и большинство своих работ уничтожит. Тогда же он начнет работать с главной своей темой — темой памяти.
Человек, с детства говоривший о смерти, вроде бы должен быть готов к ней. Болтански охотно рассуждал в том духе, что раньше он говорил о чужой смерти, а теперь все больше о своей, и что он хотел бы умереть медленно, с чувством, с толком, с расстановкой, сделав все дела. Судьба вывернула все на свой лад: он умер 14 июля, в День взятия Бастилии, главный праздник Французской Республики, чьим бесспорным героем он являлся. Ушел раньше, чем всем хотелось бы, но зато успев победить своего тасманского Мефистофеля, Дэвида Уолша. Тот в 2009 году предположил, что Болтански осталось жить не более восьми лет, и согласился платить ему на протяжении этого срока солидный пенсион, рассчитывая взамен на эксклюзивных основаниях получить видеозапись того, как художник умрет в прямом эфире — и проиграл.
Кристиан Болтански оставил после себя множество работ, некоторые из которых раз за разом возникали снова — свои работы он часто, не жалея, уничтожал после выставок. Он оставлял подробные инструкции, которые, как пьеса в театре, открыты для дальнейших воссозданий и интерпретаций. Он верил в величие замысла как такового, позволяя себе свести это до формулы: «Художник — это тот, кто утверждает. Когда я говорю, что небо красное, оно красное».
Кристиан Болтански приехал в Москву на открытие выставки «(Не) время любви» в Еврейском музее и центре толерантности, приуроченной к Международному дню памяти жертв Холокоста. Это не первый показ его работ в Москве: его «Призраки Одессы» были показаны во флигеле Музея архитектуры в 2005 году во время легендарной 1-й Московской биеннале. И не последний. На следующий год ГМИИ им. А.С.Пушкина планирует большую выставку Кристиана Болтански.
Художник любезно согласился дать интервью «РГ».
Вашу выставку «Призраки Одессы» в Музее архитектуры в 2005 году я помню до сих пор.
Кристиан Болтански: Это был необычный проект. Он был во флигеле Музея Архитектуры, тогда отчасти руинированном. И был страшный холод. И я полил старые пальто, которые использовал для инсталляции, водой и оставил на ночь во флигеле. Наутро они замерзли. Во время открытия был сильный ветер, мороз. И заледеневшие пальто покачивались под сводами здания.
На следующий год у вас будет выставка в ГМИИ им. А.С.Пушкина. Собираетесь ли Вы также каким-то образом использовать московскую погоду или пространство?
Кристиан Болтански: Конечно, я стараюсь вписать объекты в заданное пространство. Но ретроспектива включает работы, созданные в разные годы. Россия для меня, конечно, имеет особое значение. Моя семья связана с Россией. Мои предки из Одессы. Я с детства слышал русскую речь, с детства ем русскую еду. И, конечно, для меня делать выставку в России интереснее, чем, например, если бы я делал выставку в Китае.
Ваши работы так или иначе апеллируют к прошлому.
Вы застали в живых бабушку, что была из России?
Кристиан Болтански: Да. Бабушка и дедушка были из России. Из всего русского языка я знаю только одну фразу: «Оставь наконец!», которую я постоянно слышал от бабушки.
В связи с чем вы ее слышали?
Кристиан Болтански: Наверное, я был невыносимым ребенком.
Для вас тема архива, памяти достаточно важна. Насколько важна тема архивирования своих собственных работ? Как вы их сохраняете? Для вас важно видео, фото?
Кристиан Болтански: Мне кажется, что каждый человек очень важен, поэтому сохранять наследие каждого человека очень важно и интересно. В то же время мы все очень хрупкие. Мы помним все своих дедушек, но не прадедушек, как правило, уже нет. Тема забвения для меня очень важна. И я всю жизнь борюсь против этого забвения, хотя, конечно, это заведомо проигранная битва.
Для меня также важна тема сохранения и передачи наследия. Но в последнее время я понял, что есть, вероятно, два способа сохранения. Один способ скорее западный. Он касается сохранения материального наследия. Так мы почитаем останки святых реликвий. В то же время на Востоке традиция сохраняется через передачу знаний. На Востоке есть места, по крайней мере были раньше, где, каждые двадцать лет разрушались храмы, но были люди, которые умели их строить вновь. И я, мне кажется, приближаюсь больше к этому более восточному типу передачи знаний.
Ваши инсталляции отчасти приближаются к театральным инсценировкам. Когда вы говорите о передаче знания, речь идет об эмоциональных знаниях или о чем-то еще?
Кристиан Болтански: Да, я работал несколько раз в театре. У меня есть произведение довольно известное. Оно называется «Никто». Первый раз его показали в Гран-Пале в Париже. Потом оно было разрушено и заново воссоздано в Нью-Йорке, Японии, Милане, Шанхае. Таким образом, одно и то же произведение в разных местах воссоздавалось заново. В этом смысле, мне кажется, мои произведения похожи на музыкальные партитуры. Это музыка, которую можно играть по исходной записи.
80 процентов произведений, которые я представляю на выставках, разрушаются после их завершения, но их всегда можно заново воссоздать.
Важен ли материал, из которого создаются ваши работы? Это входит в инструкцию?
Кристиан Болтански: Естественно, есть инструкции, которых надо придерживаться. Но пока я жив, я сам интерпретирую свои произведения. Возможно, после моей смерти интерпретировать будут другие люди. Тогда можно говорить о том, что кто-то хорошую трактовку предложил, кто-то плохую.
Если мы говорим об инструкции, то речь о концептуалистской работе. Насколько близки для вас скажем, Джозеф Кошут или художники итальянского направления Arte Povera, «бедного искусства»?
Кристиан Болтански: Я начинал работать в то время, когда создавали свои произведения концептуалисты и минималисты. И мои работы вышли из этих направлений. Но главное мое отличие от минималистских и концептуалистских работ в том, что я работаю с эмоциями. Концептуалисты обычно более рассудочны в своих произведениях. Я же работаю с эмоциями, чувствами.
Например, очень часто в моих работах появляются белые жестяные коробки из-под печенья. С одной стороны, это очень минималистские лаконичные объекты. С другой стороны, эти коробки из-под печенья напоминают о наших бабушках, которые складывали туда свои ценности. А с третьей, в похожих коробочках выдают прах близких. Таким образом, этот лаконичный объект оказывается нагружен эмоциональными смыслами.
Вы говорили о важности эмоции. Это эмоции, связанные с травмой и страхом смерти?
Тема смерти восходит к романтикам, а сегодня отсылает к молодежной «готической» субкультуре. Для вас важны переклички с этими традициями?
Кристиан Болтански: Мне кажется, вы ошибаетесь. Люди поняли, что они конечны, смертны, то есть, что они люди, когда они стали хоронить своих покойников. И это произошло, конечно, не в эпоху романтизма, а в бронзовый век. Примерно тогда. Поэтому я не чувствую связи ни с романтизмом, ни с современной культурой. Тема смерти всегда была в искусстве. Если пойти в ГМИИ имени А.С.Пушкина, то можно увидеть, что все художники на разный лад говорили о ней. Просто, естественно, язык был другой. Я в этом смысле художник несовременный. Несмотря на то, что я использую современные средства выражения, темы и чувства, которые я выражаю, они не очень имеют отношение к злобе дня.
Можно ли говорить, что искусство позволяет справиться с травмой?
Кристиан Болтански: Мне кажется, да. Причем это верно не только для смерти, но для любой темы, идет ли речь о любви или поисках Бога. Я неверующий человек. Но, думаю, каждый из нас стоит как будто перед закрытой дверью и ищет к ней верный ключ. Этим занимаются люди и в России, и в Индии, и в Амазонии. Все в этом смысле равны. Художники еще в большей степени занимаются поисками этого ключа. Причем мы понимаем, что найти его невозможно. Мы никогда не подберем ключ к этой двери и не сможем ее открыть.
Означает ли это, что будущая выставка в ГМИИ им. А.С.Пушкина будет выстраиваться в диалоге с произведениями коллекции музея?
Кристиан Болтански: Я надеюсь, что прежде всего мои произведения будут находиться в диалоге с сознанием каждого из посетителей выставки. Для меня поход на выставку как посещение церкви. Бывает, что вы всходите по лестнице, видите, что дверь в храм открыта. Вы входите, видите, что внутри что-то происходит. Особые запахи. Кто-то двигается. Какая-то музыка играет. Вы садитесь. Думаете о себе, о жизни. Потом вам это надоедает. И вы идете есть пирожное. Примерно то же я испытываю, когда прихожу на выставку.
Существует ли набор приемов, который поддерживает художника в творческом состоянии? Книги? Фильмы? Работы коллег?
Я почти всю свою жизнь преподаю. И каждый раз говорю своим студентам: единственное, что можно делать, занимаясь искусством, это ждать и надеяться.
Ждать и надеяться? Но на что может рассчитывать молодой художник? На галереи? На гранты? Есть ли стратегия, которую вы можете посоветовать людям, занимающихся современным искусством?
Вы хотите сказать, что художники должны зарабатывать на жизнь не искусством, а чем-то другим?
От тьмы к свету под пульс сердца
Алтари, театр теней и сделка с дьяволом на ретроспективе Кристиана Болтански
Художник на фоне инсталляции «Памятник – Сувениры». Фото © Elie Posner/The Israel Museum
Буквально название ретроспективы 73-летнего классика мирового современного искусства Кристиана Болтански, что до октября идет в Музее Израиля в Иерусалиме, можно перевести и как «Продолжительность жизни», и как «Жизнь». Но в случае этого проекта и этого художника, работающего с темами памяти и времени, Lifetime хочется обозначить и как «течение жизни». Тем более что занявшая 14 залов и охватившая период в 30 лет выставка выстроена как единая, развивающаяся инсталляция, в которой и зритель вместе с Болтански вступает в выяснение отношений пространства и времени.
Болтански верен себе, своим темам, своему желанию запечатлеть – отпечатать в памяти, недаром он так любит работать с фотографиями – воспоминания о простых людях. Он верен простым материалам и своему лаконичному стилю. Его инсталляции помнят отдельных человеков – вот же их портреты, – но переводят стрелки времени в измерение человеческого рода и человечности вообще. Наверное, поэтому его искусство, гуманистичное, не парящее над миром, но всегда пребывающее в нем, пусть в каком-то смысле предсказуемое, никогда не надоедает. Больше того, эта его простота может поразить до немоты. Когда выходишь из музея, и первое время не хочется ни с кем разговаривать, ты еще там, в этих залах, буквально пульсирующих и светом, и сердечным ритмом.
Ретроспективу он начинает запросто. Сделкой с дьяволом сам Болтански окрестил начавшуюся в 2010-м работу «Жизнь К.Б.» (свои инициалы художник «обрамляет» с самоиронией, будто сказания о жизни легендарных героев, а в кадре его парижская мастерская, где он работает, дает интервью, да просто пол подметает. ). В том году сколотивший состояние на азартных играх австралиец Дэвид Уолш захотел купить жизнь художника. Для этого камеры транслируют Уолшу происходящее в студии Болтански в режиме 24/7. Собственно, пари заключалось в ставке на жизнь: «купец» спрогнозировал, что художник проживет еще восемь лет, в течение которых Уолш ежемесячно будет выплачивать ему что-то вроде стипендии – платы за работы. Если бы этот срок был меньше, Уолш бы победил и сэкономил. На сегодня победил Болтански. Но о пульсе времени он напоминает вновь и вновь – напротив экрана с его «житием» работает счетчик, отмеряющий секунды со дня рождения 6 сентября 1944-го.
Завершается выставка обращением к мифологии. Так сказать, к корням. Трехканальное видео Misterios (с исп. – «секреты») снято в прошлом году (да, Болтански активно работает) в Патагонии. На берегу лежит скелет огромного животного, расставлено что-то вроде труб. В медитативно-неспешном ритме повествования нужно дождаться, пока налетит ветер, и эти трубы зазвучат, напоминая голоса китов, которых там почитают за старейших и мудрейших. Недаром в Патагонии бытует поговорка «Спроси у китов». Болтански словно отправляет письмо в будущее, надеясь, что когда-то, когда «никто меня уже не будет помнить, все же будет история о чудаке, пытавшемся говорить с китами».
«Жизнь» в проекции теперешней ретроспективы идет от тьмы к свету. Разные работы становятся частями общей инсталляции – элементами связного повествования. Он компонует черно-белые портреты, то свои, то других людей, в монументы памяти – или в «Алтарь», как названа одна из работ, посвященная еврейской школе в Вене и погибшим во время Холокоста. В интерактивной инсталляции «Заново. Дети Беэр-Шевы» он за точку отсчета берет фотографии учеников из двуязычной школы, где учат иврит и арабский, – и составляет из них что-то вроде фотороботов: глаза и нос, лоб, рот и подбородок. Зритель может нажать кнопку и сделать стоп-кадр, увидев в мозаике «правильное» сочетание. Для Болтански эти юные лица важны как символ развития, когда этническая, религиозная, национальная составляющие еще только формируются.
Он, наконец, проецирует собственный портрет – ребенок и зрелый человек – на веревочный занавес, сквозь который проходит зритель: это ведь еще и о том, что художник все пропускает через себя. Едва вы миновали занавес, как из тускло освещенной комнаты попадаете в темноту: единственная лампочка зажигается и гаснет «в такт» пульсу сердца художника – сердечный ритм задает ритм восприятия инсталляции «Сердце». На стенах – маленькие черные квадраты, это места для образов зрителей, которые на мгновение, пока загорается свет, могут отразиться в этих зеркалах. И навсегда – записать стук сердца (еще 10 лет назад Болтански задумал создать «Сердечный архив» людей со всего мира).
Человек для Болтански – всегда мерило жизни. Художник то кадрирует лица, то оставляет лишь глаза, то намекает грубо сколоченными силуэтами на куда-то спешащих людей, на движение и речь. Инсталляция «Говоря» – люди в черных пальто (московский зритель, пожалуй, вспомнит здесь «Призраков Одессы» – покачивающиеся на вешалках «пустые» черные пальто, их в 2005-м привозили в рамках I Биеннале современного искусства, – и историю про отца художника, одесского еврея, переехавшего в Париж и во время оккупации пытавшегося спастись, месяцами скрываясь под половицами). Стоит к ним, напоминающим беженцев, подойти, они заговорят о жизни и о смерти. Они устремлены в ту сторону, где после паузы о беженцах художник заговорит вновь – в финале выставки. Там будет инсталляция «Вернуться» – золотой, в непривычном для строгости Болтански цвете, холм. На самом деле – груда одежды. Это самое золото для художника становится знаком надежды на спасение и новую жизнь, в том числе и для сегодняшних беженцев.
 |
| Кадр из видео Animitas (Маленькие души), Мертвое море. 2017 © The Israel Museum, Jerusalem, Elie Posner |
Говоря лаконично о сложном, часто трагическом, травматичном, Болтански «элементарные частицы» своего художественного языка (темноту и свет, звук и тишину, физический отпечаток и память о человеке как тень, тоже отпечаток его образа) крутит по-всякому, выжимая из минимума средств разные смыслы и показывая разные возможности восприятия. То вы смотрите на фотографии, как и они – на вас, то вдруг заглядываете в оконце комнаты с театром теней. То идете в тишине, то под стук сердца, то попадаете к Мертвому морю, возле которого художник снимал видео «Маленькие души (Animitas)». На фоне желтого песка и синего неба покачиваются на проволочках колокольцы и прозрачные плакетки – на ветру бубенчики тонко звенят, символически отправляя в небо «послания» с этих плакеток, мысли и память о ком-то. Болтански начинает ретроспективу настоящим, вспоминает о прошлом и заканчивает, глядя в будущее. И зритель – часть процессуальности выставки, часть ее – и его – отношений со временем.
Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.