мурад сафтарович наврузбеков склиф биография личная жизнь

Пришел, взял, пересадил

Несмотря на пандемию, всемирно известный «Склиф», как всегда, берется за самые сложные, самые непредсказуемые ситуации. Вот и почти три месяца назад Мурад Сафтарович разрешил мне стать свидетелем операции по поводу злокачественной опухоли печени. Мурад вместе с коллегами извлекли печень из ее законного места, осторожно переместили в специально подготовленный тазик со льдом и консервирующим раствором. Тазик поставили на специальный столик. Печень тщательно отмыли от крови. Затем удалили опухоль вместе с магистральными сосудами. Затем последовала пластика этих сосудов. После этого вылеченную печень вернули на ее родное место. Все это выглядело, признаюсь, как фантастика.

Пока печень находилась в тазике, участники операции Олег Олисов, Константин Луцык, Владимир Гуляев восстановили кровоток по нижней полой вене по маршруту от почечных вен до сердца. То есть восстановили приток крови из нижней части тела к сердцу. Одновременно свою колдовскую работу проводили анестезиологи Сергей Журавель, Наталья Кузнецова, Елена Воробьева. После чего удалось вновь включить печень в систему кровотока.

Что в это время делал пациент? Спал под наркозом. Это был 36-летний житель Москвы, страдающий неизлечимой опухолью печени. Иссечь ее в организме было невозможно, поскольку оказались поражены крупные магистральные сосуды печени и организма. Было принято решение о полном удалении печени и этих сосудов одним блоком. Еще несколько лет назад этот пациент был обречен. Не каждый хирург рискнет брать такого больного на операционный стол, да еще в присутствии представителя СМИ.

Есть и еще одна причина появления этой заметки. Согласитесь, родной орган все-таки всегда ближе к телу. К тому же нет зависимости от поиска донора. А данная технология с помещением больного органа в тазик находит свое применение не только при опухолях печени, но и для спасения вышедшей из строя почки, поджелудочной железы.

Применяемая технология в некотором роде старожил в службе здоровья: первую подобную операцию провел Рудольф Пихельмайер в 1990 году в Германии. Но тогда еще не были отработаны все тонкости подобных вмешательств, и результаты оставляли желать лучшего. Но время, как известно, на месте не стоит. Очевидность необходимости подобных операций сыграла свою роль. В ведущих мировых центрах не только велись научные разработки, но и стали появляться специалисты, способные такие операции проводить. Вот и Мурад Новрузбеков, в свое время пройдя школу пересадки органов, внедрил трансплантационные технологии в большую хирургию.

И все-таки. Все-таки это, наверное, не те операции, которые, как говорят, на потоке.

Эти технологии внедряются не только в нашей стране, но и в ближнем зарубежье.

— Про Казахстан не знала. А вот то, что вы с бригадой были в Таджикистане, в нескольких городах России, где успешно развиваются программы трансплантации органов, знала. Отдаленные результаты?

— Выдам один секрет вашей клиники: вы категорически запретили сотрудникам грубо разговаривать с пациентами.

— Это не секрет. Наши пациенты, да поверьте, не только наши, требуют вежливого обращения. У больного человека всегда присутствует еще и психологическая травма. А грубость ее усугубляет. Банально, но доброе слово не только кошке приятно. Никакого особого приказа я не издавал. Просто это наше кредо. Так уж заведено. Иначе нельзя.

Источник

Мурад сафтарович наврузбеков склиф биография личная жизнь

Новрузбеков Мурад Сафтарович, 1973 года рождения, образование высшее. После окончания в 1998 году Дагестанской государственной медицинской академии в 1998 — 1999 гг. обучался в клинической интернатуре по хирургии в НИИ СП им Н.В. Склифосовского. С 2000 г зачислен в штат НИИ СП им Н.В. Склифосовского на должность врача-хирурга БСМП и ЧС, затем переведен на должность врача — хирурга операционного блока центра трансплантации печени. С первых дней работы центра принимал участие в становлении центра, вел пациентов до и после трансплантации печени, выполнял весь хирургический объём вмешательств. В 2009 г., обобщив опыт работы центра, успешно защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата медицинских наук по специальности «хирургия» на тему «Оценка функциональных резервов печени и методы прогнозирования печеночной недостаточности при операциях на печени». В 2010 г присвоена высшая квалификационная категория по специальности «хирургия».

Овладев техникой выполнения трансплантации печени, активно внедрял новые технологии и методики. Внедрил родственную трансплантацию печени в НИИ СП. В 2013 г одним из первых в России успешно выполнил сплит-резекцию печени по поводу первично нерезектабельной холангиоцеллюлярной карциномы. Первым в стране внедрил разделение печени для дальнейшей пересадки двум взрослым пациентам, внедрил в НИИ СП расширенные операции при опухолях органов брюшной полости, а также одним из первых в стране внедрил органосохраняющие и реконструктивные операции, используя трансплантационные технологии при патологии и травмах органов брюшной полости.

С августа 2012 зачислен в штат «Наука» на должность исполняющего обязанности руководителя Московского городского центра трансплантации печени, в 2016 г решением Ученого Совета утвержден в должности руководителя Московского городского центра трансплантации печени. Организовал работу по ведению листа ожидания трансплантации печени во взаимодействии с учреждениями здравоохранениями Москвы, успешное взаимодействие в деятельности по сохранению донорской печени до трансплантации. В рамках научно-практической деятельности отделения курирует несколько научных направлений, среди которых улучшение непосредственных и отдаленных результатов трансплантации печени, трансплантация печени при гепатоцеллюлярном раке, профилактика печеночной недостаточности у пациентов после обширных хирургических вмешательства на печени, вопросы иммуносупрессивной терапии у трансплантированных больных. Научные исследования сочетаются с ежедневной практической лечебной работой, владеет всеми методами хирургического лечения у больных с очаговыми и диффузными заболеваниями гепатобилиарной зоны, принимает участие в научных и практических конференциях. Личный хирургический опыт Новрузбекова М.С. в настоящее время составляет более 700 трансплантаций печени, более 200 резекций печени и поджелудочной железы, желчных протоков. Учитывая направленность института, параллельно ведет работу по оказанию помощи в неотложной хирургии (заболевания и травмы шеи, органов грудной и брюшной полости). В 2013, 2014 и 2015 гг. – участник европейских мастер-классов по пересадке фрагментов печени.

В 2018 г успешно защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора медицинских наук по специальности трансплантология и искусственные органы на тему «Трансплантация печени: оперативная техника, диагностика и лечение послеоперационных осложнений».

С 2019 г зачислен в штат кафедры Трансплантологии и искусственных органов МГМСУ им А.И. Евдокимова на должность профессора кафедры.

Активно занимается общественной работой, состоит в правлении межрегиональной общественной организации «Общество трансплантологов». При непосредственном участии Новрузбекова М.С. выполнены первые серии и успешно развиваются программы трансплантации печени в следующих городах РФ и СНГ: Санкт-Петербург, Самара, Казань, Нурсултан (Астана), Душанбе. Активно принимает участие в налаживании научного взаимодействия с ведущими европейскими, американскими и азиатскими хирургами-трансплантологами, научном обмене и сотрудничестве. Принимал участие и имеет поощрения правительства Москвы за оказание помощи пострадавшим в связи с терактами в «Норд-Осте», м. Пушкинской, Рижском вокзале. Неоднократно получал грамоты и поощрения Комитета по здравоохранению Государственной думы РФ, Правительства Москвы, Правительства Татарстана. В 2007 г стал лауреатом премии конкурса молодых ученых в рамках XIV Международного Конгресса хирургов-гепатологов стран СНГ. В 2013 г удостоен премии Правительства г. Москвы (за достижения в области трансплантации печени).

Состоит в международных профессиональных ассоциациях – HPBA, IASGO, ILTS. Является автором и соавтором более 190 научных публикаций.

Источник

Центру трансплантации печени НИИ скорой помощи имени Склифосовского исполнилось 20 лет

Центр трансплантации печени Научно-исследовательского института скорой помощи имени Н.В. Склифосовского празднует юбилей. Ровно 20 лет назад здесь провели первую операцию по пересадке печени. Сегодня он является одним из ведущих центров трансплантации в России.

По словам Мурада Новрузбекова, руководителя центра трансплантации печени Научно-исследовательского института скорой помощи имени Н.В. Склифосовского, за 20 лет специалисты провели около 800 пересадок, 75 из них — в 2020 году. Первая трансплантация печени длилась более 18 часов. В ней принимали участие все сотрудники отделения. Сейчас операция занимает около шести часов. Пациенты после трансплантации живут долгие годы.

Отделение оснащено современным оборудованием: здесь есть специальные электрокоагуляторы, системы сбора и переработки крови, аппараты для выполнения интраоперационных исследований, «искусственные почки», анализаторы кислотно-щелочного состояния крови, ИВЛ и другое оснащение, необходимое для качественного лечения пациентов.

Специалисты центра проводят уникальные операции, среди которых комбинированная трансплантация печени и почки, родственная пересадка фрагмента печени, резекции печени и поджелудочной железы с сосудистыми и билиарными реконструкциями. Хирурги центра проводят экстракорпоральные резекции печени ex vivo и ее аутотрансплантации, когда орган извлекают из тела пациента, удаляют пораженные участки, а затем возвращают на место. Такие операции сопровождаются пластикой, протезированием сосудов, в том числе используют синтетические протезы сосудов.

Научно-исследовательский институт скорой помощи имени Н.В. Склифосовского является крупнейшим многопрофильным научно-практическим центром. Здесь изучают проблемы скорой медицинской помощи, реанимации, сочетанной травмы, ожогов, острых отравлений, неотложной хирургии и кардиологии. В центре создана уникальная система оказания помощи всем категориям больных и пострадавших.

Источник

Мурад сафтарович наврузбеков склиф биография личная жизнь

Э. Ибрагимов:

Программа «Гастроэнтерология», ее ведущий, я, Эльхан Ибрагимов, врач-гастроэнтеролог, гепатолог. Сегодня у нас очень актуальная, очень интересная тема во всех ее пониманиях, и очень интересный гость, хирург-трансплантолог, гепатобилиарный хирург, Мурад Сафтарович Новрузбеков, кандидат медицинских наук, заведующий научным отделением института скорой помощи им. Н.В.Склифосовского.

Сегодня тема «Трансплантация печени. Жизнь «до» и «после»». Первое слово Вам, понимаем всю серьезность дела, чем Вы занимаетесь в институте. Хирурги такого уровня у нас на передаче первый раз, поэтому Вам огромное спасибо за уделенное время.

М. Новрузбеков:

Наверное, надо начать с исторического экскурса, с трудов В.П.Демихова, экспериментатора, которые явились основополагающими не только трансплантации печени, но и, вообще, трансплантологии. Дальше была выполнена первая операция в 1963-м году профессором Томасом Старлзом в Соединенных Штатах Америки. У нас в эксперименте, именно в эксперименте, первая операция была в 1974-м году, по-моему, под руководством Гальперина, а также Шумакова, совместно. Первая операция была выполнена профессором А.Ерамишанцевым в рамках российского научного центра хирургии. Кстати, этот пациент до сих пор живой, практически с 1990-го года, 27 лет прошло. Первая операция, когда говорили о том, сколько живут пациенты после трансплантации печени – вот, наглядный пример. В институте Склифосовского активная деятельность Центра трансплантации началась с 2000-го года. Уже на протяжении 17-ти лет, практически, работа с нулевой позиции в настоящее время выведена на очень хороший уровень. На сегодняшний день проведено более 500 трансплантаций.

Какие были проблемы, и как люди живут после трансплантации печени? Когда мы только начинали трансплантацию печени у себя в институте, это было под руководством профессора Джамала, а также под эгидой профессора Ермолова, который организовал отделение в нашем институте. Все предполагали, что первые пациенты у нас обязательно должны погибнуть почему-то. Потому что, видимо, тяжелая работа, еще мало что было известно о трансплантации. В России до этого, в советском периоде, количество таких операций было мизерным. Кстати, была программа в Запорожье, там было проведено восемь трансплантаций в институте трансплантации, в настоящее время Шумакова. До этого – искусственных органов, трансплантаций органов было также проведено около восьми операций. Когда мы только начинали, было не совсем понятно. На первой операции, я помню, в качестве приглашенного лица присутствовал профессор А.Ерамишанцев, и он наблюдал за этим процессом. Та операция прошла удачно. Конечно, мы были окрыленными в эти годы. Новое дело и работа, можно сказать, кипела, хотя количество самих операций было на минимальном уровне.

На сегодняшний день трансплантации печени выполняется, примерно, 70-80 операций в год. В прошлом году было выполнено 77 операций в нашем Центре. Пациенты живут после пересадки очень хорошо. Конечно, без осложнений некоторые операции не обходятся, есть, которые повторно оперируются в ближайшем послеоперационном периоде, а некоторые в отдаленном периоде. Особенно повторные операции были связаны с возвратом гепатита С и с ранним развитием цирроза у этих пациентов на фоне иммуносупрессивной терапии. В настоящее время есть ряд современных препаратов, при помощи которых мы эти проблемы научились решать.

Э. Ибрагимов:

Некое вступление сделал Мурад Сафтарович, прошелся почти по всему нашему плану. Итак, давайте по порядку.

Мы говорим о пациентах, действительно, уже находящихся в терминальной стадии хронических заболеваний печени; либо это пациенты с гепатоцеллюлярным раком, либо это со злокачественными образованиями в печени, либо мы говорим об острой печеночной недостаточности, то есть развития фульминантного течения какого-либо заболевания. В Вашей практике с какой патологией чаще всего Вы выполняете пересадку печени? У нас пациенты в терминальной стадии, конечно, это вирусные гепатиты, это алкогольное течение генеза гепатита.

М. Новрузбеков:

Прежде всего, это, конечно, пациенты в терминальной стадии заболевания печени, это циррозы различной этиологии. Основную массу пациентов составляют пациенты с гепатитом С, циррозом и гепатитом С. В меньшей степени это пациенты с аутоиммунными заболеваниями, еще меньше, конечно – пациенты с фульминантной печеночной недостаточностью. Крайне редки пациенты с первичной опухолью печени при отсутствии цирроза, то есть, при нормальной нативной печени и при отсутствии метастазов в другие органы. Это единичные пациенты, таких у нас прошло, по-моему, около шести, нерезектабельные опухоли. Однако, пациенты с циррозом печени и, второе конкурирующее заболевание – гепатоцеллюлярный рак, очень часты. Примерно, у нас оперировано чуть больше ста пациентов. То есть, сочетание циррозовирусная этиология и гепатоцеллюлярный рак составляет, примерно, 20-25%.

Э. Ибрагимов:

В рамках нашей передачи мы очень часто говорим про заболевания печени и делаем большой упор на онконаправленность. Мы не раз в этой студии говорили про различные осложнения, про хронические заболевания печени, вирусная этиология, алкогольная этиология, метаболические нарушения. Сегодня мы говорим именно про то, что мы получаем в результате, когда пациент не обследован абсолютно. Пациент не лечился, гепатит С в течение 10-15 лет привел к циррозу класса В и С по Чайлд-Пью, по которому мы их классифицируем. Имея алкогольную болезнь печени, пациент игнорирует слова докторов и продолжает употребление алкоголя. Тогда мы имеем в виду цирроз, который иногда, бывает, уже переходит в первичный рак, гепатоцеллюлярный рак. Тогда единственная помощь пациентам – вы, хирурги. Но есть тоже определенные критерии, это, собственно говоря, про первичный рак, это миланские определенные критерии.

М. Новрузбеков:

Да, абсолютно верно. Ситуация каким образом обстоит. Начнем с алкогольного заболевания. Если пациент длительное время употребляет спиртное, и это приводит к циррозу печени, декомпенсированному циррозу, то, по большому счету, мы должны были бы предложить пациенту оперативное лечение. Но, в принципе, с момента первого диагноза алкогольный цирроз печени до трансплантации проходит много времени. Пациенту говорится о том, что это обладает непосредственно гипотоксическим эффектом и вызывает проблемы у пациента. Если он понимает и отменяет алкоголь, то проходит довольно большой промежуток времени и функция печени компенсируется, приходит в более или менее удовлетворительное состояние, чтобы наблюдать за ним. В последующем мы увидим, пациент соблюдает режим отсутствия алкоголя или же продолжает выпивать дальше.

Если пациент продолжает выпивать, дальше таким пациентам нельзя предлагать трансплантацию печени. Потому что нет гарантии, что послезавтра после трансплантации они не будут выпивать дальше, они придут к тому же исходу. Нет гарантии того, что они будут соблюдать режим иммуносупрессивной терапии, которая им предлагается. По большому счету, пациент сам должен себя контролировать. Поэтому существует условие, что, как минимум, полгода пациент не должен принимать алкоголь. Если за полгода мы увидим, что проблем с пациентом нет, он не принимает алкоголь, показывает анализы, показывает пробы. Мы иногда пробы берем, пробы мочи, потому что существует ежемесячный контроль пациента. Результаты проб приходят к лечащим докторам, которые на основании определенных анализов приводят к тому, что пациент употребляет алкоголь, функция печени ухудшается, или же наоборот.

Если он не употребляет, но функция печени всё так же плохая, мы ему предлагаем трансплантацию. Если мы видим, что, наоборот, состояние улучшилось, функциональные резервы позволяют еще некоторое время ждать, лучше подождать немного. Если мы видим, что на фоне цирроза, уже любой этиологии, появляются изменения очагового характера, определяем, конечно, маркеры, онкомаркеры, идет онкопоиск, если это первичная опухоль. При соответствующих критериях, конечно, тоже предлагается трансплантация. Эти критерии – миланские критерии, калифорнийские критерии, очень много критериев, сейчас каждая клиника пытается предложить свои критерии. Но вопрос такой, страдают ли пациенты, у которых нет гепатоцеллюлярного рака в листе ожидания? Им приходится долго ждать, потому что в первую очередь на трансплантацию берут с гепатоцеллюлярным раком.

Необходимы результаты пятилетнего выживания. Если пятилетняя выживаемость у этих пациентов хорошая, выше 70%, тогда можно предложить оперативное лечение пациенту с гепатоцеллюлярным раком. Если вы видите, что хороший результат только в миланских критериях, а в других критериях у вас не достигается этого же результата, тогда, конечно, страдают пациенты в листе ожидания, у которых нет гепатоцеллюлярного рака, с другими циррозами печени. Поэтому критерии нужно соблюдать, но небольшое расширение критериев допускается.

Э. Ибрагимов:

Мурад Сафтарович, мы упомянули такое слово, как «лист ожидания». Как туда попадают пациенты с циррозом печени и другой патологией? Какой объем диагностических мероприятий проводится, чтобы пациента включили в лист ожиданий?

М. Новрузбеков:

Прежде всего, показания к трансплантации печени ставят гастроэнтерологи, терапевты, а хирурги ставят уже противопоказания. Если консервативная терапия эффекта не дает, мы видим декомпенсацию, конечно, прежде всего, направляем его к трансплантологу. Трансплантолог на приеме по направлению из клиники или из поликлиники, есть своя форма 0-57у, принимает пациента, смотрит, какие обследования были проведены для данного пациента. Это включает и компьютерную томографию, и колоноскопию, и гастроскопию, обязательно онкомаркеры, вирусную нагрузку на гепатит В, гепатит С, дельта-вирус. Обязательно осмотр кардиологов при наличии каких-либо заболеваний сердца, осмотр невролога. Специалисты тоже осматривают при необходимости. Только после этого пациент выносится на обсуждение, онкоконсилиумом принимается решение и пациент вносится в лист ожидания.

Если пациент тяжелый, то он должен в первых рядах оперироваться. Если пациент имеет меньшее количество баллов, эти пациенты идут на операцию или эти пациенты несколько могут подождать. Баллы считаются в настоящее время по MELD, до этого мы считали по Чайлд-Пью, хотя Чайлд-Пью проще для доктора, поскольку он очень быстро считается, а также можно регулировать сразу. MELD – это более молодая шкала, в 2002 году, по-моему, была принята. Здесь есть определенные проблемы, в плане определения функции азота в шлаках. Поскольку иногда приходят пациенты с почечной недостаточностью, находящиеся на хрониодиализе, им выставляется высокое количество баллов, они в первую очередь проходят. Или же пациенты с рецидивирующим кровотечением, рецидивирующая энцефалопатия, которую очень сложно корригировать, не набирает высокое количество MELD, однако, их почему-то откидывают. Поэтому, здесь должен доктор корригировать. Правда, по приказу Департамента здравоохранения ориентируется только на количество баллов MELD. Количество баллов MELD по различным данным, например, в Англии с 14 мелдов, в Соединенных Штатах с 12, вносится в лист ожидания. По мере прогрессирования листа ожидания, а за этим смотрит лечащий врач, который наблюдает пациентов, эти пациенты передвигаются в листе ожидания, или в более ургентную ситуацию, или, наоборот, в более ожидающую позицию.

Э. Ибрагимов:

Сколько времени приблизительно сейчас пациенты ожидают?

М. Новрузбеков:

В нашем институте 70 пациентов в листе ожидания. Я думаю, что, на самом деле, пациентов множество. Исходя из того, что мы оперируем примерно в месяц 6-7 пациентов – 70 пациентов в ежемесячном листе ожидания в Московский центр органов, это вполне достаточно.

Э. Ибрагимов:

Приблизительно, если посчитать, около десяти месяцев.

М. Новрузбеков:

Если приблизительно посчитать, примерно, 10-20 пациентов на миллион населения, отсюда исходите. Если в Москве 14 миллионов, то примерно 200-250 пациентов нуждается ежегодно в трансплантации печени.

Э. Ибрагимов:

Как Мурад Сафтарович сказал, есть, действительно, определенная шкала, по которой мы считаем, шкала Чайлд-Пью. Цирроз печени тоже градируется, есть компенсированный, есть декомпенсированный. Уточню, что не все пациенты с циррозом печени нуждаются в трансплантации печени. Когда мы, гастроэнтерологи, действительно имеем дело с осложнениями цирроза печени, будь то кровотечение из варикозно расширенных вен, энцефалопатия, асцит, который невозможно корригировать мочегонными препаратами; в том случае, когда действительно мы не можем бороться с этиологическим фактором…

Сейчас, в принципе, по гепатитам ситуация стала более-менее, гораздо лучше, особенно, с гепатитом С, когда раньше мы пациентам с циррозом печени не могли дать интерфероновые препараты, то сейчас ситуация стала легче, за счет того, что есть препараты прямого противовирусного действия. С гепатитом В тоже ситуация более-менее ясна. Немного тяжелее с гепатитом Дельта.

М. Новрузбеков:

Э. Ибрагимов:

Я поясню, что мы говорим о интраоперационном введении препарата пациенту с гепатитом.

М. Новрузбеков:

Что касается гепатита В. До этого момента мы, конечно, считали, что сложная ситуация с гепатитом С, но сейчас с гепатитом С, наверное, наилучшая.

Э. Ибрагимов:

Мурад Сафтарович, давайте, перейдем к вашей работе, тяжелым оперативным увлечениям. Давайте начнем, наверное, с вопросов, которые, были бы интересны для каждого. Какие операции, какие существуют трансплантации печени? Пациентов, мы сказали, отбираем по показаниям. Как мы отбираем доноров – наверное, вопрос интересует всех? По каким критериям отбираются и какие критерии исключение?

М. Новрузбеков:

Прежде всего, органы изымаются у трупов с диагнозом смерти мозга или же биологической смертью. В начале нашей работы чаще всего эти были органы от трупов с биологической смертью, сейчас, практически, 90-95%, это доноры от трупов со смертью мозга. Существует центр, Московский центр органного донорства, который получает информацию из 16 клиник о доноре, где проводится изъятие. Конечно, диагноз устанавливается неврологом, реаниматологом, имеющими опыт работы не менее 5 лет в этой клинике. Они устанавливают диагноз смерти мозга, только после этого приглашаются трансплантологи. При установленном диагнозе смерти мозга. Если необходимо дополнительное исследование – энцефалография, компьютерная томография, ангиография, то, соответственно, и проводится.

Э. Ибрагимов:

Трансплантологи, отмечу, наверное, это выездная группа, бригада?

М. Новрузбеков:

Э. Ибрагимов:

Интересует бюрократический вопрос, подписание от родственников какого-то согласия. Как у нас в стране обстоят с этим дела?

М. Новрузбеков:

Существует закон «О презумпции донорства». Этот закон еще никто не отменял. Поэтому действуем согласно закону. Очень много полемики идет о том, поменять закон или нет. Но на сегодняшний день, мы знаем опыт других стран, в частности, самый ближайший сосед – Украина, где закон был отменен и мы получили совсем обратное заключение. Ни одного трупного органа в Украине не было пересажено. До сих пор у них закон действует. Правда, недавно проводили соцопрос: «Можно вернуться к прежнему закону или нет». Примерно 62% респондентов ответили, что, в принципе, было бы неплохо вернуться к старому закону. Надо отметить, существующий на сегодняшний день закон в Украине уже действовал и в Великобритании. Весной нынешнего года в Великобритании был принят схожий с нашим закон, что гораздо улучшило, конечно, ситуацию с донорством в Англии.

Э. Ибрагимов:

Еще раз уточним: никакого согласия не требуется ни от родственников, ни при жизни пациента? Гласит об этом закон?

М. Новрузбеков:

При жизни пациента, если не было со стороны родственников, или со стороны самого пациента, или со стороны друзей, близких отказа от вскрытия при возможном летальном исходе, или отказа от донорства, то нет необходимости об этом узнавать после смерти пациента.

Э. Ибрагимов:

После того, как изъяли орган, происходит что?

М. Новрузбеков:

Надо отдать должное, работа центра органного донорства по сравнению с тем периодом, когда мы только начинали и сейчас, конечно, сделан колоссальный успех. Поскольку мы проводим около 70-80 операций в год, но ведь не только мы оперируем, оперируют и другие центры, органы идут и в федеральный центр, в том числе. Количество изъятых органов превосходит в разы, если не в десятки раз, по сравнению с тем, что было раньше, 15 лет тому назад.

Центр органного донорства проверяет дополнительно на наличие инфекций, бактериальные инфекции, вирусные инфекции, и прежде всего ВИЧ, сифилис, гепатиты. Если результаты по всем вирусам отрицательные, то только тогда органы от этого трупа можно использовать. Но тут тоже не так все просто, поскольку качество органов должно соответствовать, иначе мы получим первично не функционирующий орган и это вызовет летальный исход, мы получим труп у реципиента. Это не нужно ни самому пациенту, ни докторам, и не родственникам, тем более. После того, как соблюдены все правила, а эти правила для трансплантолога, как «Отче наш», в первую очередь соблюдаются, только после этого можно провести операцию по изъятию органов. Изъятие органов – тоже очень сложная операция. Здесь работа над крупным сосудами, работа над сосудами абдоминальной аорты, работа над самой аортой, перфузия органов, охлаждение органов, отмывание от крови, и консервация органов.

Центр органного донорства проверяет органы на наличие инфекций, ВИЧ, сифилис, гепатиты.

Э. Ибрагимов:

Сколько часов орган может быть в состоянии консервации?

М. Новрузбеков:

Мы в начале работы допускали 12 часов консервации, в настоящее время мы не допускаем более 6 часов консервации печени. Поскольку сейчас логистика построена таким образом, чем минимизировать холодную ишемию до 6 часов, удается несколько расширить критерии органа, более расширенные критерии мы можем брать и использовать.

Э. Ибрагимов:

То есть, до шести часов консервация, Вас оповещают о том, что есть орган, и вы связываетесь с человеком, который находится в листе ожидания.

М. Новрузбеков:

После установления диагноза смерти мозга нас оповещают, и после этого выезжает оперирующая бригада, как я сказал, и торакальная, и абдоминальная бригады, на месте уже после лапаротомии или торакотомии определяется. Первый шаг – это лапаротомия или торакотомия и визуальный осмотр. На визуальном осмотре мы определяем, можно дальше работать или нет. Бывает, на визуальном осмотре понятно, что орган очень плохого качества, плюс, например, если это печень, то присутствует выраженная жировая дистрофия, или даже цирроз иногда бывает, компенсированный цирроз никак себя не проявлял. Если это так, мы отказываемся от органа на этом этапе. Если мы видим, что орган вполне пригоден, то в нашей клинике предусмотрена цитобиопсия, мы проводим биопсию, и смотрим на наличие крупнокапельной или мелкокапельной жировой дистрофии. Для нас мы установили границу этой дистрофии.

Э. Ибрагимов:

М. Новрузбеков:

Мы считаем, что больше 50% жировой дистрофии приводит к очень высокому проценту первичной нефункционирующей трансплантации, поэтому в крайне редких случаях мы используем чуть больше процент жировой дистрофии, а в основном, менее 50%. Но, необходимо отметить, что мы стараемся минимизировать холодовую ишемию, а минимизировать холодовую ишемию, можно и другими методами, функциональными. Это не только биохимические анализы крови, а также определение функциональных резервов. Например, есть очень быстрые функциональные тесты, которые мы проводим до лапаротомии. Путем измерения этих тестов, иллюминации какого-либо красителя, мы можем сказать о том, что функции органа будут вполне хорошие. Тогда уже, шаг за шагом, продолжаются следующие этапы.

Э. Ибрагимов:

Если говорить о логистике, как происходит связь с пациентом, который находится в листе ожидания? Как происходит подготовка, сколько на всё уходит времени?

М. Новрузбеков:

Как только устанавливается диагноз смерти мозга, после звонка в Центр трансплантации, в соответствии с группой крови, а также антропометрическим данным и очередности в листе ожидания…

Э. Ибрагимов:

Антропометрические данные – это сопоставляется вес органа, который будет трансплантироваться?

М. Новрузбеков:

Нет, конечно, мы берем антропометрию донора. Это рост, вес, окружность на уровне мечевидного отростка, окружность на уровне пупка, расстояние между пупком и мечевидным отростком. Исходя из этих позиций, мы так же определяем и реципиента. Допустимая разница примерно в 15%. Если донор ростом два метра, а реципиент ростом метр пятьдесят – конечно, будет большой диссонанс, поэтому несоответствие органа. Идеальный орган – имеется в виду нулевая жировая дистрофия, хорошие анализы и труп не находился в реанимации на протяжении семи дней, это очень важный фактор. Поскольку возможна инфицированность, бактериальная обсемененность, то мы могли бы изъять орган у донора, сплиттировать его, то есть разделить на две части, и использовать часть для маленького реципиента. Но, любое действие, сопряженное с травмой, приносит дополнительное осложнение и дополнительные проблемы для реципиента, поэтому, лучше соблюдать все правила для соответствия органа от донора к реципиенту.

Э. Ибрагимов:

После того, как Вы сопоставили все данные, связываетесь непосредственно с пациентом, который находится в листе ожидания. Сколько времени, в какой доступности должен быть пациент, в черте города?

М. Новрузбеков:

Два-три часа. Он должен успеть приехать.

Э. Ибрагимов:

Его должны подготовить.

М. Новрузбеков:

Дело в том, что параллельно проходит операция на доноре, тоже занимает два-три часа, параллельно идет биопсия ткани печени в наш Центр, тоже занимает минут сорок – пятьдесят. Примерно, три часа с момента вызова реципиента, и также параллельно три часа с момента начала операции у донора. Пациент приводится, ему проводят необходимые быстрые исследования – рентген грудной клетки, электрокардиограмма и минимальное количество анализов. В cito-режиме все проводится, и, если мы никаких проблем не видим, то пациент готовится и идет в операционную. Почему в cito-режиме, поскольку, в принципе, вся информация, весь анамнез этого пациента нам уже знаком, уже заранее известен.

Э. Ибрагимов:

Уже, конечно, он обследован.

М. Новрузбеков:

Он обследован, в листе ожидания находится. После того, как мы проводим пациента в операционную, работают анестезиологи, устанавливают центральный катетер, мочевой катетер, после интубации проводится наркоз, обрабатывается операционное поле, лапаротомия, и производится выделение. По мере работы хирургов на реципиенте орган изымается, если орган хороший был по результатам биопсии и наших функциональных тестов, привозится в Центр, где проводится трансплантация, и на отдельном операционном столике, так называемом, back table, проводится обработка этого органа. Что значит обработка? Это отделение диафрагмы, отделение от клетчатки, подготовка сосудов, поскольку может быть иногда анатомия разной, то есть, его готовят к имплантации. Только после того, как орган готов к имплантации, проводится непосредственно гепатэктомия. До этого момента хирург, который проводит гепатэктомию, просто держит печень реципиента на сосудистых держалках, чтобы можно было в любое время нажать зажимами, отрезать орган и поменять, грубо говоря, местами.

Э. Ибрагимов:

Сколько времени длится сама операция? Напомню, что мы говорим об одной из самых тяжелых операций в абдоминальной хирургии и вообще, в трансплантологии.

М. Новрузбеков:

Самая тяжелая операция. В начале мы, когда только делали первые шаги, длительность операции была очень большой, конечно, не меньше 11-12 часов, может, иногда было больше.

Пересадка печени – одна из самых тяжелых операций в абдоминальной хирургии и, вообще, в трансплантологии.

Э. Ибрагимов:

12 часов Вы стояли за операционным столом?

М. Новрузбеков:

Да, и не только, мои предшественники стояли, и мы тоже стоим по 12 часов. Конечно, человек устает, поэтому бригада может меняться, чтобы передохнуть. 12 часов стоять одному за операционным столом крайне тяжело. Сейчас скорость операции изменилась, это с наработкой, с опытом, прошла наработка определенных манипуляций, приемов в хирургии. В принципе, мы никогда не зовем сосудистых хирургов на сосудистые реконструкции, это все делают трансплантологи. Сейчас от трех с половиной, максимум, до восьми часов длится сама операция. Крайне редко восемь часов, восемь часов уже для нас нонсенс. Сейчас операция в районе шести часов в среднем, пять-шесть часов.

Э. Ибрагимов:

Мы проговорили, непосредственно, про пересадку трупного органа. Буквально, пару слов о пересадке от живого донора, который является единственным шансом для некоторых пациентов, которые находятся очень долго в листе ожидания.

М. Новрузбеков:

В основном, на сегодняшний день, родственная трансплантация — это прерогатива Юго-Восточной Азии, потому что там несколько иные законы. У них примерно 90% органов берется у родственных доноров, у живых доноров, вернее, не только у родственных, но у живых доноров. В нашей стране, в Европе и в Америке с точностью да наоборот. В Америке около 5% родственных операций проводят, да, очень мало.

Э. Ибрагимов:

М. Новрузбеков:

Да, большая часть, поскольку детям, особенно, самого раннего периода, не только левую долю, даже не только второй, даже, вообще, редуцированно. Сейчас проводят операцию сегмент, моносегмент терапии. Очень сложная операция, конечно.

Э. Ибрагимов:

Мы говорим о том, что мы, буквально, пересаживаем маленький сегмент печени, и я отмечу, что за небольшой отрезок времени печень восстанавливается, практически, до 80%.

М. Новрузбеков:

Можно, в принципе, даже через 3-4 дня увидеть на ультразвуковом исследовании, как размер печени меняется. В нашей стране больше всего опыт по родственной трансплантации имеет профессор Сергей Владимирович Готье, Институт трансплантации. Он изначально, вообще, он основоположник трансплантации левой доли в стране, у него функционирует как взрослое, так и детское отделение. Но, мне кажется, пока мы не исчерпали возможность трупной трансплантации, переходить на родственную трансплантацию, хотя у нас в клинике тоже проводится родственная трансплантация, но это уже безвыходные ситуации. Второй момент, это в основном иногородние и иностранцы. Для иногородних и для иностранцев мы трупные органы из московского региона не имеем права выдавать.

Э. Ибрагимов:

Это именно в вашем центре.

М. Новрузбеков:

Это в нашем центре. В федеральном центре иногородние оперируются, и оперируются очень успешно.

Э. Ибрагимов:

Скажите, пожалуйста, пару слов про осложнения, с которыми мы встречаемся? Как мы ведем пациентов в послеоперационный период?

М. Новрузбеков:

Осложнения — это отторжение, инфекции, рецидив вирусов или же, наоборот, тех вирусов, которых мы раньше не наблюдали, цитомегаловирусная инфекция, герпесная группа вся. Контролировать, их надо контролировать.

Отторжение. За последние пять лет в своей работе, благодаря современной иммуносупрессивной терапии, отторжение, которое требовало бы стероидной терапии, лечение криза отторжения проводится стероидами – у нас было всего два пациента. Для справки скажу, что за последние пять лет выполнено 280 операций, из 280-ти – всего-то ничего. Двум пациентам убрали криз и продолжили дальше. Современная иммуносупрессия позволяет подавлять криз отторжения.

Э. Ибрагимов:

Иммуносупрессия, отмечу, что на всю жизнь. Препараты, которые подавляют иммунитет.

М. Новрузбеков:

На всю жизнь. Только у однояйцовых близнецов возможна отмена иммуносупрессивной терапии, поскольку идентичная ткань. Даже если вы будете близкими родственниками, все равно нужна иммуносупрессивная терапия – белки, гены разные абсолютно. Поэтому отторжения могут быть.

Э. Ибрагимов:

Борьба с инфекциями, борьба, непосредственно, бактериальная начинается уже интраоперационном этапе.

М. Новрузбеков:

Э. Ибрагимов:

Это всё высокие медицинские технологии.

М. Новрузбеков:

Какими бы не были медицинские технологии, это государство обеспечивает. Не везде обеспечивает государство. Есть оригинальные препараты, есть дженерики. Есть, кстати, наши отечественные препараты, тоже сейчас выходят на рынок. Посмотрим, какой будет эффект. Все познается в сравнении. Точно так же, как в начале разговора мы говорили об иммуноглобулине против гепатита В, есть отечественный, а есть зарубежного производства. Цена разная, но эффект от нашего отечественного препарата ничуть не хуже, а может быть, и лучше.

Э. Ибрагимов:

Друзья, за такое малое время мы раскрыли такую большую тему, как пересадка печени. Мы отметим, что после трансплантации печени, как сказал Мурад Сафтарович, благодаря иммуносупрессивной терапии, благодаря тщательному контролю со стороны хирургов-трансплантологов, да и с нашей стороны, непосредственно, пациентов полностью ведут нормальный образ жизни, рожают детей. Контролируют себя и относятся как к физической целостности.

М. Новрузбеков:

В большинстве своем люди возвращаются к своей работе, если они работали. У нас есть случаи, что профессиональные спортсмены вернулись к профессиональному спорту. Даже так. Пять лет назад у нас оперировался бодибилдер, сейчас он скоро будет выходить на подиум. Пожалуйста, результаты налицо. Люди заводят семьи, рожают детей, воспитывают их, очень много таких. Говорить о том, что трансплантация приводит к инвалидизации – это неправильно. Наоборот, во всем мире уже не считается таким космическим достижением, сейчас это уже обыденное, у нас в институте уже привыкли, что трансплантация не сверхординарное какое-то. Прооперировали – и хорошо! Примерно так.

Э. Ибрагимов:

Источник