мне пятьдесят пять лет уже поздно менять свою жизнь
т.13 Пьесы 1895-1904 (6 стр.)
Полина Андреевна. Он и выездных лошадей послал в поле. И каждый день такие недоразумения. Если бы вы знали, как это волнует меня! Я заболеваю; видите, я дрожу… Я не выношу его грубости. (Умоляюще.) Евгений, дорогой, ненаглядный, возьмите меня к себе… Время наше уходит, мы уже не молоды, и хоть бы в конце жизни нам не прятаться, не лгать…
Дорн. Мне пятьдесят пять лет, уже поздно менять свою жизнь.
Полина Андреевна. Я знаю, вы отказываете мне, потому что, кроме меня, есть женщины, которые вам близки. Взять всех к себе невозможно. Я понимаю. Простите, я надоела вам.
Нина показывается около дома; она рвет цветы.
Полина Андреевна. Я страдаю от ревности. Конечно, вы доктор, вам нельзя избегать женщин. Я понимаю…
Дорн (Нине, которая подходит). Как там?
Нина. Ирина Николаевна плачет, а у Петра Николаевича астма.
Дорн (встает). Пойти дать обоим валериановых капель…
Нина (подает ему цветы). Извольте!
Дорн. Merci bien. (Идет к дому.)
Полина Андреевна (идя с ним). Какие миленькие цветы! (Около дома, глухим голосом.) Дайте мне эти цветы! Дайте мне эти цветы! (Получив цветы, рвет их и бросает в сторону; оба идут в дом.)
Нина (одна). Как странно видеть, что известная артистка плачет, да еще по такому пустому поводу! И не странно ли, знаменитый писатель, любимец публики, о нем пишут во всех газетах, портреты его продаются, его переводят на иностранные языки, а он целый день ловит рыбу и радуется, что поймал двух головлей. Я думала, что известные люди горды, неприступны, что они презирают толпу и своею славой, блеском своего имени как бы мстят ей за то, что она выше всего ставит знатность происхождения и богатство. Но они вот плачут, удят рыбу, играют в карты, смеются и сердятся, как все…
Треплев (входит без шляпы, с ружьем и с убитою чайкой). Вы одни здесь?
Треплев кладет у ее ног чайку.
Нина. Что с вами? (Поднимает чайку и глядит на нее.)
Треплев (после паузы). Скоро таким же образом я убью самого себя.
Нина. Я вас не узнаю.
Треплев. Да, после того, как я перестал узнавать вас. Вы изменились ко мне, ваш взгляд холоден, мое присутствие стесняет вас.
Нина. В последнее время вы стали раздражительны, выражаетесь все непонятно, какими-то символами. И вот эта чайка тоже, по-видимому, символ, но, простите, я не понимаю… (Кладет чайку на скамью.) Я слишком проста, чтобы понимать вас.
Тригорин (записывая в книжку). Нюхает табак и пьет водку… Всегда в черном. Ее любит учитель…
Нина. Здравствуйте, Борис Алексеевич!
Тригорин. Здравствуйте. Обстоятельства неожиданно сложились так, что, кажется, мы сегодня уезжаем. Мы с вами едва ли еще увидимся когда-нибудь. А жаль, мне приходится не часто встречать молодых девушек, молодых и интересных, я уже забыл и не могу себе ясно представить, как чувствуют себя в 18-19 лет, и потому у меня в повестях и рассказах молодые девушки обыкновенно фальшивы. Я бы вот хотел хоть один час побыть на вашем месте, чтобы узнать, как вы думаете, и вообще что вы за штучка.
Нина. А я хотела бы побывать на вашем месте.
Нина. Чтобы узнать, как чувствует себя известный талантливый писатель. Как чувствуется известность? Как вы ощущаете то, что вы известны?
Тригорин. Как? Должно быть, никак. Об этом я никогда не думал. (Подумав.) Что-нибудь из двух: или вы преувеличиваете мою известность, или же вообще она никак не ощущается.
Нина. А если читаете про себя в газетах?
Тригорин. Когда хвалят, приятно, а когда бранят, то потом два дня чувствуешь себя не в духе.
Нина. Чудный мир! Как я завидую вам, если бы вы знали! Жребий людей различен. Одни едва влачат свое скучное, незаметное существование, все похожие друг на друга, все несчастные; другим же, как, например, вам, — вы один из миллиона, — выпала на долю жизнь интересная, светлая, полная значения… вы счастливы…
Тригорин. Я? (Пожимая плечами.) Гм… Вы вот говорите об известности, о счастье, о какой-то светлой, интересной жизни, а для меня все эти хорошие слова, простите, все равно, что мармелад, которого я никогда не ем. Вы очень молоды и очень добры.
Нина. Ваша жизнь прекрасна!
ЛитЛайф
Жанры
Авторы
Книги
Серии
Форум
Чехов Антон Павлович
Книга «Чайка»
Оглавление
Читать
Помогите нам сделать Литлайф лучше
Нина (мешая ему встать). Сидите, сидите… Мы вас довезем…
(Она и Медведенко катят кресло.)
Сорин. Да, да, это ужасно… Но он не уйдет, я сейчас поговорю с ним.
Уходят; остаются только Дорн и Полина Андреевна.
Дорн. Люди скучны. В сущности следовало бы вашего мужа отсюда просто в шею, а ведь все кончится тем, что эта старая баба Петр Николаевич и его сестра попросят у него извинения. Вот увидите!
Полина Андреевна. Он и выездных лошадей послал в поле. И каждый день такие недоразумения. Если бы вы знали, как это волнует меня! Я заболеваю; видите, я дрожу… Я не выношу его грубости. (Умоляюще.) Евгений, дорогой, ненаглядный, возьмите меня к себе… Время наше уходит, мы уже не молоды, и хоть бы в конце жизни нам не прятаться, не лгать…
Дорн. Мне пятьдесят пять лет, уже поздно менять свою жизнь.
Полина Андреевна. Я знаю, вы отказываете мне, потому что, кроме меня, есть женщины, которые вам близки. Взять всех к себе невозможно. Я понимаю. Простите, я надоела вам.
Нина показывается около дома; она рвет цветы.
Полина Андреевна. Я страдаю от ревности. Конечно, вы доктор, вам нельзя избегать женщин. Я понимаю…
Дорн (Нине, которая подходит). Как там?
Нина. Ирина Николаевна плачет, а у Петра Николаевича астма.
Дорн (встает). Пойти дать обоим валериановых капель…
Нина (подает ему цветы). Извольте!
Дорн. Merci bien. (Идет к дому.)
Полина Андреевна (идя с ним). Какие миленькие цветы! (Около дома, глухим голосом.) Дайте мне эти цветы! Дайте мне эти цветы! (Получив цветы, рвет их и бросает в сторону; оба идут в дом.)
Нина (одна). Как странно видеть, что известная артистка плачет, да еще по такому пустому поводу! И не странно ли, знаменитый писатель, любимец публики, о нем пишут во всех газетах, портреты его продаются, его переводят на иностранные языки, а он целый день ловит рыбу и радуется, что поймал двух головлей. Я думала, что известные люди горды, неприступны, что они презирают толпу и своею славой, блеском своего имени как бы мстят ей за то, что она выше всего ставит знатность происхождения и богатство. Но они вот плачут, удят рыбу, играют в карты, смеются и сердятся, как все…
Треплев (входит без шляпы, с ружьем и с убитою чайкой). Вы одни здесь?
Треплев кладет у ее ног чайку.
Нина. Что с вами? (Поднимает чайку и глядит на нее.)
Треплев (после паузы). Скоро таким же образом я убью самого себя.
Нина. Я вас не узнаю.
Треплев. Да, после того, как я перестал узнавать вас. Вы изменились ко мне, ваш взгляд холоден, мое присутствие стесняет вас.
Нина. В последнее время вы стали раздражительны, выражаетесь все непонятно, какими-то символами. И вот эта чайка тоже, по-видимому, символ, но, простите, я не понимаю… (Кладет чайку на скамью.) Я слишком проста, чтобы понимать вас.
Тригорин (записывая в книжку). Нюхает табак и пьет водку… Всегда в черном. Ее любит учитель…
Нина. Здравствуйте, Борис Алексеевич!
Тригорин. Здравствуйте. Обстоятельства неожиданно сложились так, что, кажется, мы сегодня уезжаем. Мы с вами едва ли еще увидимся когда-нибудь. А жаль, мне приходится не часто встречать молодых девушек, молодых и интересных, я уже забыл и не могу себе ясно представить, как чувствуют себя в 18-19 лет, и потому у меня в повестях и рассказах молодые девушки обыкновенно фальшивы. Я бы вот хотел хоть один час побыть на вашем месте, чтобы узнать, как вы думаете, и вообще что вы за штучка.
Нина. А я хотела бы побывать на вашем месте.
Нина. Чтобы узнать, как чувствует себя известный талантливый писатель. Как чувствуется известность? Как вы ощущаете то, что вы известны?
Тригорин. Как? Должно быть, никак. Об этом я никогда не думал. (Подумав.) Что-нибудь из двух: или вы преувеличиваете мою известность, или же вообще она никак не ощущается.
Нина. А если читаете про себя в газетах?
Тригорин. Когда хвалят, приятно, а когда бранят, то потом два дня чувствуешь себя не в духе.
Нина. Чудный мир! Как я завидую вам, если бы вы знали! Жребий людей различен. Одни едва влачат свое скучное, незаметное существование, все похожие друг на друга, все несчастные; другим же, как, например, вам, — вы один из миллиона, — выпала на долю жизнь интересная, светлая, полная значения… вы счастливы…
Тригорин. Я? (Пожимая плечами.) Гм… Вы вот говорите об известности, о счастье, о какой-то светлой, интересной жизни, а для меня все эти хорошие слова, простите, все равно, что мармелад, которого я никогда не ем. Вы очень молоды и очень добры.
Нина. Ваша жизнь прекрасна!
Чайка. Действие 2.
Площадка для крокета. В глубине направо дом с большою террасой, налево видно озеро, в котором, отражаясь, сверкает солнце. Цветники. Полдень. Жарко. Сбоку площадки, в тени старой липы, сидят на скамье Аркадина, Дорн и Маша. У Дорна на коленях раскрытая книга.
Станем рядом. Вам двадцать два года, а мне почти вдвое. Евгений Сергеич, кто из нас моложавее?
Аркадина. Вот-с. А почему? Потому что я работаю, я чувствую, я постоянно в суете, а вы сидите всё на одном месте, не живете. И у меня правило: не заглядывать в будущее. Я никогда не думаю ни о старости, ни о смерти. Чему быть, того не миновать.
Маша. А у меня такое чувство, как будто я родилась уже давно-давно; жизнь свою я тащу волоком, как бесконечный шлейф. И часто не бывает никакой охоты жить. (Садится.) Конечно, это все пустяки. Надо встряхнуться, сбросить с себя все это.
Дорн. Ну-с, тем не менее все-таки я продолжаю. (Берет книгу.) Мы остановились на лабазнике и крысах.
Аркадина. И крысах. Читайте. (Садится.) Впрочем, дайте мне, я буду читать. Моя очередь. (Берет книгу и ищет в ней глазами.) И крысах. Вот оно. (Читает.) «И, разумеется, для светских людей баловать романистов и привлекать их к себе так же опасно, как лабазнику воспитывать крыс в своих амбарах. А между тем их любят. Итак, когда женщина избрала писателя, которого она желает заполонить, она осаждает его посредством комплиментов, любезностей и угождений. » Ну, это у французов, может быть, но у нас ничего подобного, никаких программ. У нас женщина обыкновенно, прежде чем заполонить писателя, сама уже влюблена по уши, сделайте милость. Недалеко ходить, взять хоть меня и Тригорина.
Идет Сорин, опираясь на трость, и рядом с ним Нина; Медведенко катит за ними пустое кресло.
Аркадина. Нарядная, интересная. За это вы умница. (Целует Нину.) Но не нужно очень хвалить, а то сглазим. Где Борис Алексеевич?
Нина. Он в купальне рыбу удит.
Аркадина. Как ему не надоест! (Хочет продолжать читать.)
Аркадина. Мопассан «На воде», милочка. (Читает несколько строк про себя.) (Закрывает книгу.) Непокойна у меня душа. Скажите, что с моим сыном? Отчего он так скучен и суров? Он целые дни проводит на озере, и я его почти совсем не вижу.
Маша. У него нехорошо на душе. (Нине, робко.) Прошу вас, прочтите из его пьесы!
Слышно, как храпит Сорин.
Дорн. Спокойной ночи!
Аркадина. Ты не лечишься, а это нехорошо, брат.
Дорн. Лечиться в шестьдесят лет!
Сорин. И в шестьдесят лет жить хочется.
Аркадина. Мне кажется, ему хорошо бы поехать куда-нибудь на воды.
Дорн. Что ж? Можно поехать. Можно и не поехать.
Аркадина. Вот и пойми.
Дорн. И понимать нечего. Все ясно.
Медведенко. Петру Николаевичу следовало бы бросить курить.
Дорн. Нет, не пустяки. Вино и табак обезличивают. После сигары или рюмки водки вы уже не Петр Николаевич, а Петр Николаевич плюс еще кто-то; у вас расплывается ваше я, и вы уже относитесь к самому себе, как к третьему лицу — он.
Дорн. Надо относиться к жизни серьезно, а лечиться в шестьдесят лет, жалеть, что в молодости мало наслаждался, это, извините, легкомыслие.
Маша (встает) (Идет ленивою, вялою походкой.) Ногу отсидела. (Уходит.)
Дорн. Пойдет и перед завтраком две рюмочки пропустит.
Сорин. Личного счастья нет у бедняжки.
Дорн. Пустое, ваше превосходительство.
Сорин. Вы рассуждаете, как сытый человек.
Аркадина. Ах, что может быть скучнее этой вот милой деревенской скуки! Жарко, тихо, никто ничего не делает, все философствуют. Хорошо с вами, друзья, приятно вас слушать, но. сидеть у себя в номере и учить роль — куда лучше!
Сорин. Конечно, в городе лучше. Сидишь в своем кабинете, лакей никого не впускает без доклада, телефон. на улице извозчики и все.
Входит Шамраев, за ним Полина Андреевна.
Шамраев. Вот и наши. Добрый день! Весьма рад видеть вас в добром здоровье. (Аркадиной.) Жена говорит, что вы собираетесь сегодня ехать с нею вместе в город. Это правда?
Аркадина. Да, мы собираемся.
Шамраев. Гм. Это великолепно, но на чем же вы поедете, многоуважаемая? Сегодня у нас возят рожь, все работники заняты. А на каких лошадях, позвольте вас спросить?
Аркадина. На каких? Почем я знаю — на каких!
Сорин. У нас же выездные есть.
Аркадина. Но если я должна ехать? Странное дело!
Шамраев. Многоуважаемая! Вы не знаете, что значит хозяйство!
Аркадина. Каждое лето так, каждое лето меня здесь оскорбляют! Нога моя здесь больше не будет!
Уходит влево, где предполагается купальня; через минуту видно, как она проходит в дом; за нею идет Тригорин с удочками и с ведром.
Она и Медведенко катят кресло.
Сорин. Да, да, это ужасно. Но он не уйдет, я сейчас поговорю с ним.
Уходят; остаются только Дорн и Полина Андреевна.
Дорн. Люди скучны. В сущности следовало бы вашего мужа отсюда просто в шею, а ведь все кончится тем, что эта старая баба Петр Николаевич и его сестра попросят у него извинения. Вот увидите!
Полина Андреевна. Он и выездных лошадей послал в поле. И каждый день такие недоразумения. Если бы вы знали, как это волнует меня! Я заболеваю; видите, я дрожу. Я не выношу его грубости. (Умоляюще.) Евгений, дорогой, ненаглядный, возьмите меня к себе. Время наше уходит, мы уже не молоды, и хоть бы в конце жизни нам не прятаться, не лгать.
Дорн. Мне пятьдесят пять лет, уже поздно менять свою жизнь.
Полина Андреевна. Я знаю, вы отказываете мне, потому что, кроме меня, есть женщины, которые вам близки. Взять всех к себе невозможно. Я понимаю. Простите, я надоела вам.
Нина показывается около дома; она рвет цветы.
Полина Андреевна. Я страдаю от ревности. Конечно, вы доктор, вам нельзя избегать женщин. Я понимаю.
Дорн (Нине, которая подходит)
Нина. Ирина Николаевна плачет, а у Петра Николаевича астма.
Дорн. Merci bien. (Идет к дому.)
Нина (одна) на иностранные языки, а он целый день ловит рыбу и радуется, что поймал двух головлей. Я думала, что известные люди горды, неприступны, что они презирают толпу и своею славой, блеском своего имени как бы мстят ей за то, что она выше всего ставит знатность происхождения и богатство. Но они вот плачут, удят рыбу, играют в карты, смеются и сердятся, как все.
Нина. Я вас не узнаю.
. Да, после того, как я перестал узнавать вас. Вы изменились ко мне, ваш взгляд холоден, мое присутствие стесняет вас.
Нина. В последнее время вы стали раздражительны, выражаетесь все непонятно, какими-то символами. И вот эта чайка тоже, по-видимому, символ, но, простите, я не понимаю. (Кладет чайку на скамью.) Я слишком проста, чтобы понимать вас.
Нина. Здравствуйте, Борис Алексеевич!
Тригорин. Здравствуйте. Обстоятельства неожиданно сложились так, что, кажется, мы сегодня уезжаем. Мы с вами едва ли еще увидимся когда-нибудь. А жаль. Мне приходится не часто встречать молодых девушек, молодых и интересных, я уже забыл и не могу себе ясно представить, как чувствуют себя в 18—19 лет, и потому у меня в повестях и рассказах молодые девушки обыкновенно фальшивы. Я бы вот хотел хоть один час побыть на вашем месте, чтобы узнать, как вы думаете и вообще что вы за штучка.
Нина. Чтобы узнать, как чувствует себя известный талантливый писатель. Как чувствуется известность? Как вы ощущаете то, что вы известны?
Тригорин (Подумав.) Что-нибудь из двух: или вы преувеличиваете мою известность, или же вообще она никак не ощущается.
Нина. А если читаете про себя в газетах?
Нина. Чудный мир! Как я завидую вам, если бы вы знали! Жребий людей различен. Одни едва влачат свое скучное, незаметное существование, все похожие друг на друга, все несчастные; другим же, как, например, вам, — вы один из миллиона, — выпала на долю жизнь интересная, светлая, полная значения. Вы счастливы.
. Я? (Пожимая плечами.) Гм. Вы вот говорите об известности, о счастье, о какой-то светлой, интересной жизни, а для меня все эти хорошие слова, простите, все равно что мармелад, которого я никогда не ем. Вы очень молоды и очень добры.
Нина. Позвольте, но разве вдохновение и самый процесс творчества не дают вам высоких, счастливых минут?
. Да. Когда пишу, приятно. И корректуру читать приятно, но. едва вышло из печати, как я не выношу, и вижу уже, что оно не то, ошибка, что его не следовало бы писать вовсе, и мне досадно, на душе дрянно. (Смеясь.) А публика читает: «Да, мило, талантливо. Мило, но далеко до Толстого», или: «Прекрасная вещь, но „Отцы и дети“ Тургенева лучше». И так до гробовой доски все будет только мило и талантливо, мило и талантливо — больше ничего, а как умру, знакомые, проходя мимо могилы, будут говорить: «Здесь лежит Тригорин. Хороший был писатель, но он писал хуже Тургенева».
Нина. Простите, я отказываюсь понимать вас. Вы просто избалованы успехом.
. Каким успехом? Я никогда не нравился себе. Я не люблю себя как писателя. Хуже всего, что я в каком-то чаду и часто не понимаю, что я пишу. Я люблю вот эту воду, деревья, небо, я чувствую природу, она возбуждает во мне страсть, непреодолимое желание писать. Но ведь я не пейзажист только, я ведь еще гражданин, я люблю родину, народ, я чувствую, что если я писатель, то я обязан говорить о народе, об его страданиях, об его будущем, говорить о науке, о правах человека и прочее и прочее, и я говорю обо всем, тороплюсь, меня со всех сторон подгоняют, сердятся, я мечусь из стороны в сторону, как лисица, затравленная псами, вижу, что жизнь и наука все уходят вперед и вперед, а я все отстаю и отстаю, как мужик, опоздавший на поезд, и, в конце концов, чувствую, что я умею писать только пейзаж, а во всем остальном я фальшив и фальшив до мозга костей.
Нина. Вы заработались, и у вас нет времени и охоты сознать свое значение. Пусть вы недовольны собою, но для других вы велики и прекрасны! Если бы я была таким писателем, как вы, то я отдала бы толпе всю свою жизнь, но сознавала бы, что счастье ее только в том, чтобы возвышаться до меня, и она возила бы меня на колеснице.
. Ну, на колеснице. Агамемнон я, что ли?
Нина. За такое счастье, как быть писательницей или артисткой, я перенесла бы нелюбовь близких, нужду, разочарование, я жила бы под крышей и ела бы только ржаной хлеб, страдала бы от недовольства собою, от сознания своих несовершенств, но зато бы уж я потребовала славы. настоящей, шумной славы. (Закрывает лицо руками.) Голова кружится. Уф.
Голос Аркадиной : «Борис Алексеевич!»
Тригорин. Меня зовут. Должно быть, укладываться. А не хочется уезжать. (Оглядывается на озеро.)
Нина. Видите на том берегу дом и сад?
Нина. Это усадьба моей покойной матери. Я там родилась. Я всю жизнь провела около этого озера и знаю на нем каждый островок.
. Хорошо у вас тут! (Увидев чайку.) А это что?
. Красивая птица. Право, не хочется уезжать. Вот уговорите-ка Ирину Николаевну, чтобы она осталась. (Записывает в книжку.)
Нина. Что это вы пишете?
Тригорин (Пряча книжку.) Сюжет для небольшого рассказа: на берегу озера с детства живет молодая девушка, такая, как вы; любит озеро, как чайка, и счастлива, и свободна, как чайка. Но случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил ее, как вот эту чайку.
Аркадина. Борис Алексеевич, где вы?
Тригорин. Сейчас! Что?
Аркадина. Мы остаемся.
Нина (подходит к рампе; после некоторого раздумья). Сон!
Как изменить свою жизнь после 50 лет: 5 реальных историй
Стать преподавателем йоги
Нина Миронова (68), в прошлом инженер, чиновник и научный сотрудник
В 57 лет по совету подруги я пошла на курс медитации по технике Випассаны. Два года она твердила, что Випассана учит управлять своим умом, но я считала, что у меня нет времени на какое-то там сидение в медитации. И только когда у меня возникли проблемы в отношениях, и я устала думать о ситуации, с которой не могла справиться, решила пройти свой первый десятидневный курс обучения.
На третью десятидневку я поехала зимой в Индию, в самый большой центр Випассаны — Дхамма Гири, и сразу влюбилась в эту страну. Через год решила просто путешествовать здесь, но случайно оказалась на интенсивном семинаре по хатха-йоге на Гоа. Мне было тогда 60 лет.
Мои взрослые дети (у меня их трое, а сейчас уже 13 внуков), глядя на меня, говорили: «Когда нам будет столько лет, сколько тебе, мы тоже начнем заниматься йогой, а пока нам некогда».
В августе 2010 года я поехала в северную часть Индии на интенсивный йога-семинар.
Чем больше я занимаюсь йогой, тем более широкие горизонты открываются для меня, все их хочется покорить. Это бесконечный и очень радостный процесс познания своей природы. Йога для меня — это жизнь, наполненная яркими красками мира, музыкой тела, которую можно услышать только в равновесии ума. Преподавание и личная практика дополняют друг друга. И я просто делюсь своей радостью и открытиями в йоге с другими.
Пройти 200 километров пешком
Мария Ванденко (53), старший редактор видеоархива
Я всегда мечтала выучить испанский язык, но нашла на это время только к 50 годам. Учу несколько лет, ездила в Испанию. В одном из учебников прочитала о паломническом португальском пути Камино-де-Сантьяго, который ведет к предполагаемой могиле святого апостола Иакова: он становится все популярнее у русских туристов.
Однажды я оказалась в Испании на празднике святого Яго, увидела пилигримов разных возрастов со счастливыми лицами и большими рюкзаками, и чувство зависти сказало мне: «Что, слабо? У них получилось пройти несколько сотен километров пешком, а ты что, хуже?» Я все спланировала и пошла. Мне было 52 года.
Честно говоря, первые мысли в пути были такими: «Зачем тебе это надо? Не погорячилась ли? Не переоценила силы?» Но я не пожалела. В первый день прошла 35 км, потом снизила километраж. Я с удивлением обнаружила, что могу пройти 189 км за 8 дней без мозолей и особой усталости. Но все же физически подготовиться нужно было получше, а не только экипировку покупать.
Идти одной было совсем не страшно, я встретила много хороших людей со всех континентов, наслаждалась умиротворяющими пейзажами и абсолютным спокойствием в душе. Сначала стеснялась общаться, но уже на второй день подружилась с кем-то из путешественников.
Вернувшись, купила билеты. Этой весной собираюсь пройти Английский путь, еще один из вариантов Камино.
Выйти замуж и переехать в Финляндию
Наталья Лопановская (58), филолог и переводчик
Я вышла замуж за гражданина Финляндии и переехала в город Эспоо. Мне было 55 лет, взрослые сыновья покрутили пальцем у виска и резко осудили мой «неразумный поступок». Близкие подруги и родственницы единогласно одобрили.
Не зря люди сравнивают переезд со стихийными бедствиями: пожаром, наводнением, землетрясением. По моим ощущениям произошло все вместе и сразу. Без поддержки новых родственников выдержать было бы очень непросто.
Сначала я общалась со всеми на английском языке: на нем говорят в Финляндии все — от школьника до президента страны. Потом начала учить финский: по государственной программе для иммигрантов, рассчитанной на три года.
Обучение было непростым, интенсивным и комплексным: помимо грамматики нашу группу активно знакомили с историей, культурой, правовой и трудовой сторонами жизни в Финляндии. Было несколько уроков по домоводству на финском, знакомство с национальной кухней, приготовление традиционных блюд и. дружное поедание результатов нашего труда.
Язык открывает в новой стране новые возможности: можно ходить на разные курсы для развития и самореализации. Теперь я могу заниматься всем, на что не было времени раньше: хожу на курсы акварели, занимаюсь спортом, танцами, пением. Постоянно открываю новую себя, и это так здорово! Одно из последних увлечений — йога, и я думаю, оно надолго. Жизнь после 55 только начинается!
Кардинально сменить профессию
Любовь Свинцова (64), художник-декоратор
Еще пять лет назад я работала менеджером в крупной международной компании, очень много времени отдавала бизнесу и однажды поняла, что больше не хочу этим заниматься. Вспомнила, что в детстве любила рисовать и снова захотела взять кисть в руки.
Начала с росписи по шелку, а потом поступила в архитектурный институт, окончила там курс по живописи. Появился новый смысл в жизни, я готова была рисовать все свободное время и, как на крыльях, летела на занятия.
Муж поддержал меня, с интересом рассматривал мои шедевры и очень хвалил. Сын и дочь делают мне заказы, и не только они. Мои картины продаются на выставках и аукционах, а также в арт-студии. Ее я открыла сама, веду мастер- классы для женщин. Помогаю им раскрыть свои таланты и начать радоваться жизни раньше, чем это удалось мне.
Все, чем я занимаюсь сейчас, приносит огромное удовольствие и счастье, я нашла наконец свое предназначение — делать этот мир лучше, красивее и счастливее!
Научиться кататься на велосипеде
Елена Довбах (53), журналист
Я всегда хотела научиться ездить на велосипеде. В детстве как-то не сложилось, но мечта осталась, а мечты нужно исполнять. На 50-летие дети подарили мне велосипед, муж вызвался быть тренером.
Каждые выходные мы ходили в парк, я усаживалась на сиденье, а муж катил меня по дорожке, периодически пытаясь отпустить руль. Велосипед не слушался, педали не крутились, сиденье натирало ноги. Я визжала, пугая прогуливающихся мам с колясками. Мысленно представляла себя лежащей на диване с загипсованными конечностями.
Через месяц дело пошло лучше. С криками «Поберегись!» я уже ездила по тротуарам, возмущаясь нерасторопностью пешеходов. Тяжелее всего давались повороты и подъем в горку.
Постепенно научилась кататься с ветерком и почувствовала удовольствие от быстрой езды. Вы не представляете, как здорово летом после работы ехать на море по степи, вдыхая ароматы цветущих трав, а потом мчаться обратно, чувствуя на губах соленый привкус морской воды.
Теперь мечтаю научиться водить автомобиль. Муж пока отговаривает, аргументируя это тем, что из машины на полном ходу не выпрыгнешь. Это, конечно, минус. Зато там педали крутить не надо!