место и функции эстетического в жизни и культуре
Место и функции эстетического в жизни и культуре
Допущено Научно-методическим советом Министерства образования Российской Федерации в качестве учебника для гуманитарных направлений и специальностей вузов России
главный научный сотрудник Института философии РАН
доктор философских наук, профессор Л.И. Новикова;
старший научный сотрудник кафедры эстетики философского
факультета МГУ кандидат философских наук С.А. Завадский
В оформлении переплета использован фрагмент картины Василия Кандинского «В голубом» (1925)
Сегодня, в начале нового столетия, нового тысячелетия, а я убежден – и в начале принципиально новой (иной) эпохи в истории человечества (на этом еще будет время остановиться подробнее), достаточно трудно говорить о вещах традиционных и вроде бы уже давно устаревших. Во всяком случае вторая половина ХХ в. в культуре была обостренно ориентирована на глобальную переоценку ценностей, провозглашенную еще в конце XIX в., прежде всего Фридрихом Ницше, но реализованную только к концу прошлого (ХХ) столетия, особенно в сферах гуманитарной культуры, гуманитарных наук, в искусстве, этике, эстетике. На протяжении более чем 100 лет последовательно низвергались традиционные идеалы и принципы, маргинальное (для своего времени) занимало место магистрального, утверждались новые парадигмы мышления и арт-презентации, разрабатывались принципиально новые стратегии бытия-мышления. И все это имело и имеет под собой глубокие основания, которыми сегодня занимаются многие науки. Однако все сие воздвигает перед автором существенные трудности, ибо он, как один из немногих еще сохранившихся могикан уходящей Культуры[1], ставит перед собой задачу передать некую живую частицу смысловой предметности этой Культуры вам, новым, устремленным в какие-то нам уже неведомые дали, ощущающим какие-то манящие принципиально иные горизонты, закрытые от нас, уходящих и почти ушедших, маревом цивилизационного смога.
Как показать вам, что в том, что многие из вас сегодня с пренебрежением попирают ногами как устаревшую рухлядь, есть нечто непреходящее, изначально генетически и онтологически присущее Человеку как homo sapiens, а не просто «твари, дрожащей» перед властями предержащими или карман имеющими? Это трудно, ибо не знаю, на каком языке или сленге говорить с вами…
И тем не менее отваживаюсь, ибо убежден, что то, о чем собираюсь сказать, само скажет за себя и лучше, и убедительнее, чем я сейчас могу предположить.
Я желаю передать тебе, читатель, нечто от опыта, приобретенного мною за многие годы активного общения с Культурой, уже почти ушедшей от тебя в историю. Ты, взявший эту книгу, вероятно, все-таки желаешь что-то получить от нее, от меня, от тех многих, кто стоит за мною в истории культуры. Попробуем с доверием отнестись друг к другу: я – с благожелательной уверенностью, что ты доверяешь моему опыту и нуждаешься в знакомстве с ним; ты – с убеждением, что я не обману твоих ожиданий. Если эти наши упования хотя бы частично оправдаются, я буду рад, что не зря тратил время, силы и бумагу.
Что же я желаю сказать и почему убежден, что это необходимо сказать тебе, идущему где-то следом, но, понятно, не след в след, а на ином уровне бывания и почти в ином уже измерении?
Да в общем-то очень простые вещи. Напомнить тебе, что при всей твоей «продвинутости», объективной и субъективной, при всей твоей устремленности в неведомые дали и к таинственным горизонтам, при всей твоей суперсовременности ты в глубинах своей сущности остаешься таким же человеком, как и я, да что там я, – какими были и Хайдеггер, и Флоренский, и Кант, и Леонардо, и Аристотель, и Платон, и даже легендарный Гомер. Мы все есть и были и будем людьми прежде всего, а поэтому ничто человеческое ни мне, ни тебе, ни Сократу не было, не есть и не будет чуждо. Вот и все.
Одной из сфер, объединяющих человечество во всех исторических измерениях, является сфера эстетического. О ней здесь и речь, ибо к концу прошлого столетия стало как-то немодным писать и говорить о ней, хотя она от этого не потерпела никакого ущерба; даже в духовно-материальных мирах тех, кто вроде бы не знает ее, не желает знать или, зная, пытается отрицать как нечто устаревшее. Огорчу их. Есть нечто в космоантропном бытии, что не устаревает со временем, что не исчезает по желанию людей, что относится к их сущности, даже если они не признают вообще никаких сущностей. Есть некие универсалии взаимоотношений человека и Мира, сохраняющие свою значимость на протяжении практически всей истории человека как существа цивилизованного. Именно к таковым сущностным характеристикам космоантропного бытия и принадлежит сфера эстетического, проникновением в которую, изучением которой и занимается наука эстетика. Понятно, что на каждом этапе истории культуры конкретные формы бытия, реализации, актуализации этой сферы свои, отличные от форм, характерных для других культурно-исторических этапов, и соответственно – иные формы их изучения и описания. Сегодня мы как раз находимся в стадии активного и глобального перехода от одной формы цивилизационного процесса к другой, т.е. – в ситуации, когда претерпевают, радикальное преобразование многие универсалии культуры и, как следствие, формы и способы их изучения и описания. Эстетика и феномены, изучаемые ею, не являются здесь исключением. Однако это отнюдь не означает, что они утрачивают свою значимость для человека; показ этого и составляет одну из главных задач данной книги, что предполагает достаточно полное введение читателя во все поле этой науки.
Собственно эстетика – это фактически и в строгом смысле слова даже не наука, не совсем и не только наука, ибо ее предмет в принципе не поддается полному рациональному осмыслению и вербальному описанию. Здесь иной уровень, нежели узко научный, даже при самой широкой семантике понятия «наука», и уровень этот более высокий. В сущностно-метафизическом смысле эстетика – это особая форма бытия-сознания; некое специфическое духовное поле, в котором человек обретает одну из высших форм бытия, ощущение и переживание полной и всецелой причастности к бытию. Наука эстетика – только малая и самая упрощенная область этого поля, помогающая, однако, человеку, точнее, пытающаяся помочь осознать значимость духовной материи в его жизни и в структуре Универсума в целом. Более существенной частью духовного поля является искусство как деятельность и результат деятельности сознания, относящегося к сфере эстетики; один из главных конкретных результатов эстетического опыта. И оно поэтому также является одним из основных объектов исследования науки эстетики.
Если же сказать кратко для любителя дефиниций, то:
Просто и ясно. И здесь не будет схоластических рассуждений о том, что такое человек, что такое Универсум, даже что такое гармония. Эти три понятия принимаются a priori в качестве знания, присущего каждому человеку, хотя и трудно дефинируемого. И не столь важно, как мы субъективно понимаем и представляем себе их. Для нас значимо другое. Каждый мыслящий человек сознает, что и человек, и Универсум – это нечто реальное и существенное, что человек – часть Универсума, зависящая от него и влияющая на него, что взаимодействие этих феноменов отнюдь не маловажная вещь, что от этого взаимодействия зависят они оба и что возможны их позитивные и негативные (по крайней мере для человека) контакты. Так вот позитивный контакт между ними, оптимально благоприятный для бытия того и другого, мы и обозначаем здесь как гармонию, или эстетический опыт. Им собственно с древности и занималась мыслительная деятельность внутри различных наук, которая в XVIII в. получила название эстетики и которая до сих пор находится в стадии активного становления, и значимость ее в эпоху глобального конфликта (и дисгармонии) человека с Универсумом возрастает с каждым мгновеньем. Сегодня уже хорошо ощущается: если человек не найдет путей к оптимальному контакту с Универсумом, не сбалансирует гармоническое и дисгармоническое в своих отношениях с ним, то прежде всего он сам окажется перед реальной угрозой уничтожения, исчезновения из структуры Универсума.
ЭСТЕТИЧЕСКОЕ В ЖИЗНИ И КУЛЬТУРЕ
Квинтэссенция эстетических отношений сосредоточена в сфере искусства, где эстетическое функционирует в виде художественного, художественности, художественной формы. То, что мы сегодня называем искусством, т.е. некая специальная деятельность (и ее результаты), направленная прежде всего на создание и выражение эстетического опыта или красоты, прекрасного, как выражалась новоевропейская эстетика, и что было осознано всего несколько столетий назад под видом изящных искусств (подробнее см. в главе 4), имеет долгую историю, восходящую практически к истокам самой культуры, но искусство далеко не всегда было выделено из утилитарно-бытовой или культово-религиозной деятельности в качестве самостоятельного и самоценного феномена.
В древности искусства (в новоевропейском понимании этого слова, ибо в Античности и в Средние века под искусствами понимали практически все науки и многие ремесла — любую искусную деятельность человека) возникли вроде бы не только для выражения прекрасного или удовлетворения эстетической потребности человека. В первую очередь они были ориентированы на сакрально-культовые действа и утилитарно-практическую деятельность; на их реализацию, но при этом акцент неосознанно делался именно на их эстетической (художественной) сущности. Уже в глубокой древности ощущали, а со времен греческой классики и понимали, что красота, прекрасное, ритмика, образность, подражание и т.п. — т.е. все специфические особенности художественного языка искусства доставляют людям удовольствие, возводят их на некий более высокий уровень бытия и тем самым облегчают ту или иную повседневную деятельность, привлекают людей к культовым действам, обрядам, развивают в них стремление к какой- то иной, чем обыденная, более возвышенной жизни. Не понимая механизма и специфики воздействия эстетических феноменов, люди с древности эмпирическим путем научились хорошо и эффективно использовать их.
Орнаментика, музыка, танцы, изобразительные и словесные искусства (красноречие, поэзия), всевозможные зрелища (позже — театр), косметические искусства всегда играли в культуре (т.е. в культурах практически всех известных нам цивилизаций) значительную роль. Смысл этой роли, правда, часто не осознавался адекватно. Нередко считали, что искусства — это некое необязательное, бесполезное, но приятное дополнение к серьезным (т.е. практическим, прагматическим, утилитарным), «полезным» делам, что-то вроде меда, которым врачи в древности смазывали края чашки, из которой давали детям горькое лекарство. Вместе со сладко-бесполезным легче проглатывается и горько-полезное. Однако всем известно, что взрослые спокойно пьют горькое лекарство (и не только лекарство) и без меда, а вот без искусств в истории человечества пока не обнаружено ни одной культуры, ни одной цивилизации. Это означает, очевидно, что без искусства, т.е. без эстетических феноменов и отношений, культура, да и человечество в целом существовать не в состоянии, что с древности хорошо чувствовали мыслители многих стран и народов, а западноевропейская классическая эстетика осознала это, как мы видели, с XVIII в.
В искусстве эстетическое сознание, эстетический опыт выражаются в наиболее концентрированном виде, хотя при создании произведений искусства художественность далеко не всегда являлась главной осознаваемой целью его творцов или заказчиков. Тем не менее именно благодаря ей (и за нее) ценилось произведение искусства; лишь высокий уровень художественности выводил произведение на уровень классики. Только высокохудожественные произведения объективно были в состоянии выполнить предназначенные им самой Культурой функции, только они высоко оценивались (как правило, на основе интуитивных критериев) современниками, и именно они в конце концов вошли в сокровищницу человеческой культуры, являясь истинными художественно-эстетическими феноменами.
Поле искусств в истории культуры обширно и многообразно. И резонно спросить, неужели орнамент на какой-нибудь табакерке, татуировка на теле африканца, косметика светской красавицы, легкая танцевальная мелодия, фривольные сценки в живописи художников XVIII в., поэзия Данте или Цветаевой, музыка Баха или джаз и, наконец, православная икона имеют что-то общее и могут быть хотя бы в какой-то плоскости поставлены в один ряд. Да, имеют и могут быть поставлены. При условии, конечно, что все они — истинные произведения искусства, т.е. являются художественными произведениями или эстетическими феноменами, обладают высоким эстетическим качеством, доступным данному виду или жанру искусства. В этом случае они предстают выразителями некоего невербализуемого смысла, объектами неутилитарного созерцания, а может быть, и медитации и доставляют созерцающему их духовное удовольствие или наслаждение. Именно тогда они все являются эстетическими объектами, выполняют на том или ином уровне свою основную функцию духовного гармонизирующего контакта и могут быть только в этой (эстетической) плоскости поставлены в один ряд. Ясно, что уровни эстетического, эстетической ценности, степени осуществления контакта и возведения человека в духовные сферы во всех этих и подобных случаях с произведениями искусства будут существенно различными, но в основном только количественно, а не качественно (хотя понятно, что количество в определенные моменты перерастает в качество, и тем не менее смысл исходного тезиса сохраняется), поэтому такое различие не меняет сути. Главным в любых настоящих произведениях всех видов искусства (независимо от того, с какой целью они создавались и какие функции были призваны выполнять в своей культуре в момент их включения в нее) является их художественная ценность, т.е. эстетическая функция, с помощью которой они и выполняли остальные, как правило, утилитарно-прикладные или культовые функции.
В одних случаях, как, например, при восприятии подавляющего большинства произведений декоративно-прикладного искусства, получаемое эстетическое удовольствие будет свидетельством лишь слабого намека на полноту бытия, слабым отблеском каких-то иных далей, иных миров, по которым тоскует душа человеческая. В других, — как при чтении произведений классической беллетристики, посещении драматического театра или картинных галерей с работами добротного художественного уровня, — мы вовлекаемся в изображаемые события, погружаемся в них, сопереживаем тем или иным персонажам, увлекаемся эмоциональными настроениями конкретных героев или тональностью, атмосферой отдельных произведений, в нас возникают какие-то интересные мыслительные процессы, размышления над теми или иными проблемами, затронутыми в произведении, и т.п. При этом нередко случается, что мы еще как бы сквозь эти произведения и за ними ощущаем нечто, более существенное и непреходящее, что возносит нас над конкретными перипетиями изображенного и переживаниями по их поводу и доставляет эстетическое наслаждение. Мы воспаряем над тем, что стало причиной эстетического акта, ощущаем необычайный подъем, какую-то легкость и вневременность своего личного бытия, чувствуем себя обогащенными новыми знаниями, которые вроде бы напрямую и не содержатся в самом произведении. Это наиболее частый случай добротного эстетического восприятия.
И наконец, более редкие и предельные состояния эстетического опыта, венчающие его. Они, как правило, реализуются в процессе воеприятия художественных шедевров (поэзии, музыки, архитектуры, живописи) при оптимальном настрое одаренного реципиента на эстетическое восприятие и в благоприятной ситуации восприятия (достаточное время восприятия, отсутствие помех и т.п.). В этих счастливых случаях эстетический субъект полностью отключается от окружающей его обыденной действительности, забывает обо всех жизненных заботах, проблемах, треволнениях и даже о самом воспринимаемом произведении, как бы втягивается в него и проходит сквозь него в какое-то иное измерение, где уже не видит, не слышит, не воспринимает, не желает, не чувствует, не мыслит ничего конкретного. Он достигает того состояния, которое античные греки обозначали как катарсис (очищение); погружается в некое предельно высокое блаженное, радостное, экстатическое, сладостное состояние парения вне пространства и времени, ощущение необычайной легкости и бесконечной свободы, когда ничто не ограничивает его ничем; он с восторгом объемлет весь мир, ощущает его весь в себе и сам растворен в любой его части, не утрачивая сознания своей уникальной личностной природы и безграничной свободы. Короче, реципиент пребывает в состоянии все-всегда-и-во- всем-бытия, которое и может быть охарактеризовано в эстетике как высшее эстетическое наслаждение, или приобщение к полноте бытия, или абсолютная гармония с Универсумом.
Таким образом, мы подошли к пониманию того, что в эстетическом опыте существует бесконечное множество уровней эстетического, которые зависят от многих обстоятельств: эстетической ценности (эстетических качеств) самого воспринимаемого объекта (художественности произведения искусства, в частности), от уровня эстетической восприимчивости и подготовки субъекта, от ситуации восприятия. Это большая и сложная проблема, которой не место заниматься здесь подробно, да и не все ее аспекты поддаются конкретизации. По существу можно только сказать, что, как это видно из самого определения эстетического, строгих критериев «измерения» уровней эстетического не существует и принципиально существовать не может, поскольку эстетическое является характеристикой взаимоотношения субъекта и объекта, субъекта и Универсума (через объект), а так как субъективный компонент и ситуация контакта субъекта и объекта принципиально вариативны, то, естественно, не может существовать объективного критерия для уровня эстетического. Однако порядок (в математическом смысле этого слова) эстетического уровня (или художественности) того или иного произведения, вида, жанра искусства может быть с большей или меньшей долей вероятности выявлен на основе эмпирико-статистических исследований (для определенной культуры, естественно, т.е. для определенной группы или класса субъектов восприятия) или интуитивных узрений и суждений профес- сионалов-эстетиков, искусствоведов, самих художников (правда, у последней группы интуитивные критерии оценки уровня художественности или эстетического хотя часто и достаточно высоки, но сильно субъективированы и нередко имеют узкую направленность, а то и тенденциозность в пределах их профессионального дара).
Искусство — главный, но далеко не единственный носитель эстетического в культуре. Им практически охвачены в той или иной мере все ее феномены и более того — эстетическое начало пронизывает всю цивилизацию, т.е. сопутствует фактически любой деятельности человека, одухотворяет ее. В первую очередь можно указать на игровой принцип как наиболее общий для всех сфер культуры. То, что настоящая игра имеет тесную связь с эстетическим, кажется очевидным и показано многими мыслителями прошлого (подробнее см. параграф 3.6), ибо игра прежде всего неутилитарна, доставляет и ее участникам, и ее зрителям отнюдь не чувственное удовольствие. Можно предположить, что игра и возникла-то объективно из необходимости удовлетворения эстетической потребности человека, хотя и осмысливалась долгое время по-разному.
Другое дело, что игра, во-первых, не сводится только к эстетической функции (да, собственно, исключительно к этой функции не сводится вообще ничто в культуре, за исключением, пожалуй, только декоративного и ювелирного искусств, непрограммной инструментальной музыки, абстрактной живописи) и, во-вторых, разные типы игр обладают разным уровнем эстетического. В игре, например, может наличествовать достаточно сильный (хотя и не всегда осознаваемый как таковой) элемент моделирования реального поведения людей в определенных ситуациях, который способствует выработке соответствующих поведенческих стереотипов и навыков. Далее, важнейший компонент игры — соревновательный элемент, азарт, стремление любой ценой победить, т.е. своего рода специфический утилитаризм, возбуждение страстей соперничества, соревнования и т.п., которые тоже не вписываются, конечно, в сферу эстетического. И тем не менее основу игры составляет эстетическое начало, тот «кайф», который испытывает игрок или зритель от тех или иных игровых ситуаций, ходов, нетривиальных находок и т.п. При этом диапазон эстетического в разных игровых видах различен (как и в искусстве, где, кстати, игровой элемент тоже несет существенную, а в некоторых видах и основную нагрузку) — от самого минимального и примитивного, например, в спортивных состязаниях и играх до утонченно-рафинированного, например, в шахматах, игры мысли и смыслами в философии, современных словесных гуманитарных практиках или в пределе мыслимых игр: Игре в бисер, созданной воображением одного из крупнейших писателей XX в. Германа Гессе (1877—1962).
Если мы возьмем функцию выражения, то тоже увидим, что вся культура пронизана им, ибо без коммуникации, без передачи смысла, без тех или иных способов символизации, семантизации, пре-ображе- ния культура да и цивилизация в целом немыслимы. Однако здесь необходимо ясно понимать, что не всякое выражение (или презентация смысла) имеет отношение к эстетическому, но только то, которое соответствует эстетической ситуации, т.е. неутилитарно, бескорыстно, незаинтересовано, имеет целью игру душевных или духовных сил, приводит в конечном счете к контакту с Универсумом в его сущностных основаниях, возводит (анагогическая функция как существеннейшая в эстетическом опыте) человека на высшие духовные уровни, возбуждает в нем духовное наслаждение, ощущение радости жизни, полноты бытия и органичной сопричастности ему. Эстетическое выражение присуще прежде всего и в наивысшем смысле искусству, ибо оно, в частности, ради этого и получило бытие. Фактически все многообразные художественные языки искусства возникли для реализации эстетического (= художественного) выражения. Образы и художественные символы искусства — наиболее концентрированные, предельно насыщенные эстетической энергетикой феномены.
Сказанное о выражении можно отнести и к другому, не менее важному элементу эстетического акта — неутилитарному созерцанию (подробнее об эстетическом созерцании далее). Это более-менее очевидно, когда речь идет о созерцании произведения искусства или объекта природы. Однако существуют еще и более сложные и труднодоступные формы чисто духовного созерцания, которые особенно сильно были развиты в различных религиозных и мистических системах. Как быть с ними, относится ли vita contemplativa> философов и мистиков, практики медитации и им подобные формы погружения в духовный мир к сфере эстетического? Это сложный и еще практически не разработанный наукой вопрос. Сегодня, однако, уже с достаточной мерой определенности можно сказать, что элемент эстетического играет во всех духовных практиках большую роль, если вообще в основе их не лежит собственно и только эстетический принцип. Во всяком случае, уже тот факт, что эти формы созерцания предельно неутилитарны [1]
Преобразовательно-созидательный аспект эстетического был осмыслен в прошлом столетии и нерелигиозной эстетикой, и художественной практикой. В частности, конструктивисты первой трети XX в., как убежденные материалисты и позитивисты, ставили перед собой задачу преобразовать жизнь людей с помощью и на основе художественно-эстетических законов, естественно, только и исключительно усилиями самого человека. Затем эти идеи были развиты технической эстетикой, дизайном, всевозможными художественно-прикладными и архитектурными практиками, ориентированными на организацию среды обитания человека. Сегодня в этом направлении начинают активно работать всевозможные массмедиа.
Таким образом, описательное определение эстетического, приведенное ранее, может быть дополнено еще одним значимым параметром — преображенчески-теургическим. Приобретя в акте традиционного эстетического восприятия или творчества опыт контакта с космическими духовными сферами, проникнув своим духом в их суть и структуру, эстетический субъект далеко не всегда ограничивается только духовным наслаждением от контакта с Универсумом. Нередко им овладевает стремление к действенной реализации приобретенного духовного опыта и кванта новой энергии в обыденной жизни — тогда он стремится встать на путь преображения (начиная с совершенствования своего сознания, своей жизни) и даже теургии. Понятно, что речь не идет о том, что в процессе эстетического созерцания реципиент получает какие-то конкретные знания или рецепты для непосредственных действий в жизни. Здесь нечто более высокое и сложное, о чем мы еще будем иметь возможность поразмышлять при разговоре об эстетическом восприятии, ибо каждый эстетический акт вносит что- то в переформировывание внутреннего мира реципиента в направлении его возвышения над эмпирией, что и инициирует наиболее энергичных творцов к глобальной преобразовательной деятельности. Примеры наличия эстетического начала во всех сферах жизни и культуры можно увеличивать до бесконечности, и каждый при желании легко сделает это сам, руководствуясь изложенным здесь пониманием эстетического. [4]
В процессе описания семантического поля категории эстетического использовались многие понятия с атрибутом «эстетический» типа эстетический объект, эстетический опыт, эстетическое сознание, эстетическая культура и т.п. На главных из них имеет смысл остановиться здесь и более конкретно как на существенных компонентах эстетического отношения.