Что говорят психологи родственникам погибших
«Она гладила сына по голове и говорила с ним»: как работают психологи МЧС?
Сотрудники Центра экстренной психологической помощи МЧС работали во всех крупных катастрофах, в которых гибли россияне
О тонкостях работы с человеком, проходящим через переживание гибели близкого человека, рассказывает Лидия Тимофеева, начальник отдела экстренного реагирования Центра экстренной психологической помощи МЧС России.
Потеря близкого: рубеж «до» и «после»
Лидия Тимофеева, начальник отдела экстренного реагирования Центра экстренной психологической помощи МЧС России. Фото: aleksey-pelevin.blogspot.ru
— Как выстраивается алгоритм помощи родственникам жертв катастроф? На каком этапе психологи МЧС включаются в работу?
— Основная задача, которую ставит перед собой психолог МЧС России — стабилизировать состояние человека, ведь в такой стрессовый момент родные пострадавших или сами пострадавшие впадают в острые переживания. Жизнь разламывается на «до» и «после», что делать дальше, неясно, ведь оказываешься в ситуации, в которой раньше никогда не был. Психолог является еще и помощником, который оказывает мощную информационную поддержку. Он рассказывает, что происходит, что ожидает человека в ближайшие дни, какая от него понадобится информация, куда, возможно, придется ехать, какие мероприятия придется пройти дальше. Получается, что психолог МЧС России оказывает не только психологическую помощь, но и в целом поддерживает человека и двигается с ним на протяжении этого острого периода, помогая его преодолевать.
Зачастую бывает, что первый контакт с пострадавшей семьей происходит через телефон Горячей линии. Или сами родственники жертв звонят нам, или наши сотрудники обзванивают их.
— Насколько активно родные погибших в катастрофах пользуются такой возможностью, звонят вам?
— Каждый человек реагирует на сложную жизненную ситуацию по-своему. Когда мы сталкиваемся с обстоятельствами, которых мы ранее не знали, которые выходят за рамки привычно жизнь, то кто-то становится способным к активным действиям, а кто-то, напротив, впадает в апатию и не знает, что предпринять. Так же и здесь — одни активно сигнализируют о том, что им нужна помощь, звонят по всем телефонам. Другие замыкаются – на них мы выходим сами. С людьми, которым нужна помощь, мы можем встретиться и на месте трагедии, как правило, там родственники погибших оказываются довольно быстро. Если трагедия произошла с коллективом, работавшим вместе, то встреча может произойти в офисе или администрации компании, чьи сотрудники пострадали.
«Она гладила сына по голове и говорила с ним»
— Что можно посоветовать окружающим, близким тех, кто в катастрофе потерял своего родного человека? Как увидеть, почувствовать, что человеку нужна психологическая помощь?
— Конечно, помочь состыковаться с психологом – это хорошая поддержка. Но я бы хотела отметить, что родственники, друзья, коллеги – это подчас и есть те самые близкие люди, которые могут помочь в первую очередь. Методы допсихологической поддержки, как мы их называем, то есть та помощь, которую может оказать обычный челок, существуют, их могут применить люди, не имеющие специального образования. Наше ведомство сейчас активно развивает проект «Научись спасать жизнь!», который посвящен первой помощи и психологической поддержке. На нашем сайте есть пособия, которые посвящены как раз способам допсихологической помощи. Эти знания полезны для каждого, и ими может овладеть любой человек.
Ведь в первые минуты после трагедии рядом оказываются не специалисты, а те, с кем бок о бок мы живем каждый день. Наши друзья, а иногда и просто прохожие. Тот, кто рядом, может оказать неоценимую помощь человеку, мгновенно попавшему в ситуацию отчаяния и горя.
— Порой в ситуации катастрофы не сразу понятно, погиб или жив твой близкий. Но наконец приходится говорить с человеком о гибели его родных. Как строится такой разговор?
— Действительно, бывают в катастрофах ситуации, когда ведутся спасательные и поисковые работы, и родственники в неведении, живы ли их близкие. Они живут в эти моменты огромной надеждой. Ситуация ожидания безумно сложная. Ожидать такое страшное известие – очень тяжело. Ты за минуты проживаешь чувства от надежды до отчаяния. И вообще состояние неизвестности для человека одно из самых сложных.
Нельзя допустить, чтобы в такой ситуации человек упал в яму безнадежности, но категорически нельзя и вселять ложную надежду. И психологи, используя специальные техники, работают на поддержания внутренних психологических ресурсов человека, чтобы у него хотя бы хватало сил продержаться в течение этих спасательных работ, в ожидании информации о близком.
— Что для вас самое тяжелое в таких ситуациях?
— Я больше всего сопереживаю родителям, которым сообщают о смерти детей. Особенно если это пожилые родители, у которых уже взрослые дети.
Невозможно представить ту боль, которую они переживают. Эмоции этих людей меня крайне задевают за живое. Все отражается в глазах и на лице, внешнее проявление этой боли уже становится неважно. Первые секунды после известия, что твоего ребенка нет в живых, — все в этом взгляде. Часто у людей в этот момент схоже выражение глаз.
— Бывают случаи, которые врезаются в память. В вашей практике есть такие истории?
— Помнится история молодого человека, которому не было еще и 20 лет, — у него погиб отец. Он служил всю жизнь, и сын решил пойти по стопам отца, пошел в вуз, чтобы потом посвятить жизнь военной службе на благо Родины. Папа был для него всю жизнь авторитетом, человеком, которого он очень любит, присутствие которого рядом очень важно. Когда он увидел своего отца погибшим, опознал его, меня поразило, как безутешно плакал этот крепкий молодой мужчина. Он увидел отца, который был всегда для него примером силы, в ситуации, когда уже ничего нельзя изменить. Когда мы вышли из зала опознаний, мы продолжали разговаривать. В итоге мы закончили беседу на том, что молодой человек нашел какую-то опору в своих мыслях – он понял, что будет продолжать жизнь во имя отца, продолжать его дело, нести его ценности. Будет жить по тем правилам, которым научил его отец. Я понимала, что этот мальчик будет чтить отца в своей памяти, этот образ любимого уважаемого человека он сможет сохранить и идти дальше по своему жизненному пути.
— Нередко бывает, что родственники боятся идти на опознание. Боятся собственного страха, своей реакции, неизвестности. Были в вашей практике такие случаи?
— Да, такие случаи бывают. Например, людей часто беспокоит мысль, что в их памяти останется не тот живой родной человек, которого они знали, а то, что они сейчас увидят. Это нормальное переживание. И важно, чтобы в этот момент рядом был психолог. Специалист помогает сконцентрироваться на другом. Не на конкретной картинке. На эмоциях, может быть, на каких-то важных воспоминаниях. И можно помочь человеку, переориентировать его, избавиться от этого страха – и все же помочь ему пройти эту трудную процедуру.
— Часто в моменты таких переживаний родственники выплескивают наружу свои чувства, делятся воспоминаниями о своих погибших родных с психологами. Запомнились ли вам такие рассказы?
— Практически каждый человек, теряющий родных в катастрофе, начинает делиться этими моментами своей жизни. Ведь воспоминания о своем близком – это один из способов попрощаться с ним. А психолог оказывается в этот момент очень близко. И мы почти от каждого выслушиваем такие истории. Их сотни… Кто-то вспоминает, как погибший был маленьким. Или – как они познакомились. Или – о каких-то важных эпизодах совместной жизни… О радостных событиях – о свадьбе, о рождении ребенка… Сейчас, например, вспомнилась мне история одной женщины. Она потеряла уже взрослую дочь. И она рассказывала мне о ней. Мне запомнилась ее фраза: «Какая у меня замечательная дочь! Ведь она ни разу в жизни меня не расстроила». Меня тогда удивила эта фраза. Я спрашивала ее о том, какая ее дочка была ребенком, подростком… и эта женщина вспоминала: «Знаете, даже когда дочь была в сложном подростковом возрасте, даже если звучали в ее словах какие-то грубые интонации, она отвернется, а потом через пару
минут повернется, обнимет и скажет: «Мамочка, у меня просто сегодня плохое настроение, прости»…
— Вы работали в том числе с родными погибших пассажиров египетского самолета. Что вы помните о тех днях?
— После известия об авиакатастрофе лайнера, вылетевшего из Египта, мы уже через пару часов вылетели из Москвы в Санкт-Петербург, ведь большинство пассажиров были оттуда. Мы работали там на протяжении всего «острого» периода.
Ситуация была настолько тяжелой и не укладывалась в голове – ну как это могло произойти?! – что родственники погибших с трудом справлялись со случившимся. Ужас ситуации и был в том, что все были шокированы тем, тем как внезапно и непредсказуемо это произошло. Ведь в самолете было много детей, много молодых людей, которые возвращались домой после отдыха. Такие потери для близких всегда самые страшные. Они невосполнимы. И всегда оставляют рубец, даже если родные потом восстановятся психологически.
Из той ситуации мне запомнилась мама одного молодого человека. Сложно даже теоретически представить, что переживает мать в момент опознания своего юного сына. В первые мгновения она закричала. А потом она очень долго стояла рядом и разговаривала с ним. Она гладила его по голове и рассказывала ему, своему мальчику, о нем: как он родился, как он рос, вспоминала какие-то моменты из их жизни… говорила ему, что никогда бы не могла представить, что такое может случиться, — что она будет вот так над ним стоять, а не наоборот. В тот момент это был ее способ пережить горе, справиться с этим.
О проживании этапа горя
— Среди тех, кто теряет своих близких в катастрофах, есть и дети. Как работать с ними? Ведь непросто сказать ребенку о том, что его мамы и папы больше нет. Но не сказать тоже нельзя…
— Конечно, специалист учитывает возраст ребенка. От этого зависит, каким способом сообщить ему страшную новость. Если это совсем малыш, есть специальные игровые способы. Психолог также может помочь близким – бабушкам, дедушкам – в том, как сказать ребенку о гибели его родителей, родных. Но самое главное – сообщать однозначно надо. Когда семья переживает трагедию смерти близкого, а ребенку не говорят, то даже если он совсем маленький и не может говорить, он все равно чувствует. Понимает, что в семье что-то происходит. И он ощущает, что от него что-то скрывают. Скажем, папы дома нет, изо дня в день, а мама все время плачет. «Почему мама плачет? Наверное, это я что-то сделал не так», начинает думать он. Дети склонны брать вину на себя и это очень опасно. С другой стороны, семья переживает определенные эмоции, помогая друг другу пройти этот тяжелый путь. А ребенок в неведении – и он остается выключенным из этой ситуации, он словно за бортом. За пределами этих переживаний. Все поддерживают друг друга, а ребенок вынужден справляться со своими, неясными ему эмоциями самостоятельно. Поэтому мы обязательно советуем близким говорить детям правду.
С ребенком можно говорить честно, достаточно прямо. Ребенку нужно отвечать на вопросы, которые он будет задавать. Дети нуждаются часто в объяснении того, что же это значит.
И еще: то, как ребенок переживает горе, отличается от того, как это проходим мы, взрослые. Дети иначе проходят трагедии. Иногда кажется, что ребенок безразличен, он играет, смеется. Это
внешнее. Просто у ребенка часто меняется настроение. И периоды переживания у детей меняются чаще, чем у взрослого. Мы можем думать и переживать весь день, а ребенок может полчаса плакать, потом вдруг переключиться и играть с друзьями. Потом он вспомнит о своем горе и снова уйдет в него. И такие перемены чувств будут случаться.
Мы рекомендуем максимально включать ребенка в проживание горя всей семьей, не ограждать его. Это помогает ему. Можно попросить детей что-то делать, переключить их на практические дела. Нужно включать детей в траурные ритуалы, это тоже помогает им прожить потерю. Берите ребенка на похороны, берите ребенка на церковные обряды, если они приняты в этой семье. Это помогает детям понять, что происходит, и учит их сопереживать.
— Кстати, о чувстве вины. Не только дети, но и часто взрослые винят себя в гибели близких. Нормально ли такое чувство, и как с ним справляться?
— Такое чувство закономерно появляется в эти моменты. Нам всегда важна причина. Мы ищем виновного. Даже когда эта вина необъективна. «Если бы я не купил жене билет на этот рейс, она бы не разбилась!» — сам посыл понятен, но объективно в случившемся нет вины супруга. Но мы пытаемся принять вину за произошедшее на себя. Наши специалисты часто сталкиваются с такими ситуациями. Если вы видите, что это не просто перечисление вероятных причин, а уже навязчивая идея безутешного человека, накладывающая свой отпечаток на все его чувства и действия, нужно внимательно отнестись к такой ситуации. Человек может замыкаться, отказываться от привычных для него дел, вещей. Лучше обратиться к специалистам. Это опасное тупиковое чувство. Как правило, из такого тупика нет выхода без помощи психолога.
— Потеряв близкого человека, человек проживает горевание. А как правильно действовать окружающим, чтобы не обесценить это чувство потери? Ведь слова: «Ты еще молодая, выйдешь еще замуж, еще детей родишь», сказанные, казалось бы, из лучших побуждений, могут нанести большую травму. Как беречь чувства и правильно поддерживать человека в его горе?
— Через слезы выходит горе – и это правда. Мы плачущего человека не останавливаем. Это тот способ, которым он облегчает собственные страдания. Если вы рядом с горюющим человеком, самая лучшая рекомендация – быть искренним. Если вам тоже хочется плакать — надо плакать. Если внутри вас нет слез – не заставляйте себя плакать. Если вам хочется что-то сделать для друга или близкого, помочь ему какими-то делами, заботой – не стесняйтесь, делайте. Чем более честными мы являемся в своих эмоциях в этот момент, тем больше чувствует человек вашу поддержку. Ведь он переживает в эти дни чувство, что уже ничего нельзя изменить. Это очень страшное чувство. Лучше всего не навязывать человеку свои мысли и представления о том, как должно переживать этот период.
А практическая помощь в это время человеку очень нужна. Иногда просто сходить в магазин – самостоятельно или вместе с тем, кто переживает горе, помочь. Помочь приготовить обед. Убраться. Поговорить. Кажется, что это элементарные вещи. Но это так. Иногда надо просто молча побыть рядом, справиться с чувством одиночества.
— Считается, что у периода горевания есть сроки. Это так или не всегда?
— Да, специалисты выделяют такой срок. Конечно, это индивидуально. Но в целом некое принятие существующей ситуации, мысли, что жизнь изменилась, приходит примерно через год, потому что за год проходят все те памятные важные даты, которые люди проживали вместе. Дни рождения,
семейные праздники, периоды отпуска… человек учится переживать эти даты, дни без своего близкого.
Процесс переживания горя завершен, когда воспоминания о погибшем близком человеке вызывают чувства светлой грусти. То есть его не хватает, его помнят, но уже нет той острой обжигающей боли.
— В какой-то момент работа психолога МЧС с родственниками погибших заканчивается. Когда и по каким критериям принимается такое решение?
— Это очень важный момент, который со стороны может быть не всегда понятен. Наша работа – это экстренная помощь. Мы как «скорая медицинская помощь», которая приезжает срочно по вызову. А длительное лечение пациента уже в руках других врачей. Так же работаем и мы. Раньше нас очень тревожил вопрос, что мы приезжаем, какое-то время работаем с потерпевшими, а потом оставляем их. И вот уже четыре года действует межведомственный документ: Межведомственная инструкция «О порядке оказания экстренной психологической помощи пострадавшему населению в зонах чрезвычайных ситуаций и при пожарах» Теперь мы имеем возможность, уезжая из какого-то региона, передавать наших подопечных специалистам-психологам, которые работают в государственных учреждениях на этой территории, которые уже могут далее длительно помогать им. Это государственная бесплатная психологическая помощь.
Мы оставляем координаты наших коллег-психологов родственникам погибших, или даже часто лично знакомим их в процессе еще своей работы в первые дни катастрофы, чтобы наладить связь специалиста с потерпевшими.
А мы, уезжая, прощаемся с теми, с кем работали, кому помогали. Иногда это искреннее скромное «Спасибо!», иногда даже объятия, ведь мы становимся очень близки за это короткое время. Для меня это одни из самых важных моментов, и я понимаю, для чего мы работаем. Казалось бы, человек потерял близких и переживает сейчас самую страшную трагедию в своей жизни, — но он находит в себе силы для благодарности. Это для нас высшая оценка нашей работы.
— Вы выслушиваете множество историй, погружаетесь в мир страданий. Часто ли вы и ваши коллеги испытываете эмоциональное выгорание, удается ли с этим справляться?
— Конечно, мы тоже переживаем и устаем. Для восстановления существуют разные способы, у каждого они свои. Возвращаясь с командировок, с работы на местах катастроф, наши специалисты проходят обследование и при необходимости медико-психологическую реабилитацию.
Лично мне помогают две вещи. Понимание того, зачем и ради кого я это делаю. Есть такая фраза: «Если у человека есть «зачем» жить — он выдержит любое «как». И это значит, что понимая, для чего я работаю, можно выдержать и нагрузки, и сложности. И второй важный момент — коллектив, те коллеги, которые рядом. Эта профессиональная поддержка очень важна. Такие моменты сильно снижают риски выгорания.
Мы просим подписаться на небольшой, но регулярный платеж в пользу нашего сайта. Милосердие.ru работает благодаря добровольным пожертвованиям наших читателей. На командировки, съемки, зарплаты редакторов, журналистов и техническую поддержку сайта нужны средства.
Мы не даем советов, как жить дальше
Что психологи говорят родственникам погибших в авиакатастрофе
В Подмосковье разбился Ан-148 «Саратовских авиалиний», на борту было 71 человек, в том силе 3 петербуржца. Сразу после известия о катастрофе с родственниками погибших пассажиров начинают работать психологи МЧС. В чем заключается их помощь?
Психотерапевт Станислав Полторак объясняет, что психологи МЧС работают с потерпевшими только в первые несколько дней, их задача – разрешить чрезвычайную ситуацию.
– Задача психотерапевта – научить человека, как ему жить дальше?
– Нет, задача врача – это использовать разные методы терапии, в том числе лекарственные. Я избегаю давать людям советы, как жить. Потому что если пытаться подогнать кому-то замену – заменить семью работой, а друзей новым хобби, – то это будет подходящая замена для того, кто ее придумал, а не для самого пострадавшего. У него своя история, своя биография, свои интересы. Даже если удастся в ходе беседы что-то нащупать, все равно тут будет директивный момент. В любом случае замены всегда стандартные – дело, интересы, друзья. Вовсе не надо с головой уходить в работу, это опасно, а надо перераспределить свою жизнь, чтобы каждой стороне жизни дать побольше места, после того как ушла важнейшая составляющая – семья.
Все это касается людей, которые потеряли в катастрофе всех родных и в силу возраста или других обстоятельств новую семью завести не могут. Молодые люди, оправившись от потрясения, снова рожают. Или усыновляют.
– А что делать друзьям и знакомым – как выражать сочувствие?
– Лучшее, что могут сделать для человека друзья и знакомые, – сохранить прежние отношения. Даже если они были: раз в день поздоровались – и все. Вот и продолжайте раз в день здороваться, а не искать лишних встреч, по крайней мере, на первых порах. Потому что если сочувствующий будет рыдать у тебя на плече и говорить: «Как же я тебя понимаю», легче от этого наверняка не станет.
– Но ведь и оставлять человека наедине с горем плохо.
– Конечно. Главная задача для пострадавшего – не оставаться наедине с собой, не запираться в домике. Если ты видишь, что кто-то из твоих друзей после беды «запирается», это верный знак для окружающих, что надо звать психолога. Просто нельзя доводить до крайности. Другая крайность – это отказ от отношений. Когда, встречая тебя, бывший знакомый переходит на другую сторону улицы. Люди боятся общаться с инвалидами, а чем пострадавший отличается от инвалида? Только тем, что его несчастье скрыто внутри.
Пострадавший замечает, что бывшие приятели перестают звонить, на улице прячут глаза или вовсе убегают, и если это повторяется с разными людьми, он вполне может «запереться в домике». Тут уж кому как повезет. Иногда ситуация может ухудшиться не сразу, а когда получены деньги – компенсация и страховка. Может объявиться какая-то седьмая вода на киселе, которая скажет: вот тебе заплатили 4 миллиона, а мне нет, а мне позарез нужно 500 тысяч, чтобы…
– Когда к пострадавшим лучше обращаться с предложениями помощи?
– Думаю, до 40 дня точно не надо. У людей хлопоты с оформлением страховых выплат и с похоронами. Это те, кому удалось провести опознание. Тех, кому не удалось, ждет еще генетическая экспертиза, а это недели ожидания. В общем, не раньше чем через месяц жизнь у пострадавших возвращается в обычную колею, в которой они начинают ощущать пустоту.
Психолог Елена Кудрявцева считает, что выйти из депрессии пострадавшему можно среди единомышленников по горю.
– Самый простой выход – участие в благотворительности, помогать людям, оказавшимся в схожей ситуации. То есть сначала интегрироваться с людьми, объединенными тем же горем. Правда, есть проблема пожилых людей – они часто не умеют пользоваться Интернетом.
– Значит, больше всего психолог нужен пожилым?
– Психолог нужен всем, кто из трех механизмов адаптации выбрал два неправильных. Многие неосознанно выбирают неверный механизм. Или уходят из жизни, причем не обязательно с помощью каких-то активных действий, а просто перестают жить и всё. Или другой вариант – человек живет в депрессии, она становится смыслом его жизни. Люди постоянно ездят на кладбище и приближают свой собственный уход.
А конструктивный механизм – это после всех переживаний искать новый смысл в жизни, даже если кажется, что его нет уже. Слово «переживать» и означает: пережить и жить дальше. Плохо, что пожилым и в силу возраста кажется, что жизнь уже кончена, зачем тогда и менять.
Как работали психологи с родственниками погибших в авиакатастрофе A321
«Мы не возвращаем людей туда, где им было плохо»
5 ноября 2015 года в Петербурге завершилось визуальное опознание жертв авиакатастрофы, произошедшей 31 октября 2015 года в небе над Синайским полуостровом.
Все эти дни с родственниками погибших круглосуточно находились психологи МЧС.
Что переживали близкие погибших, о чем говорили с психологами, как проходило опознание и на какой вопрос искали ответ люди — в интервью начальника отдела Центра экстренной психологической помощи МЧС Ларисы ПЫЖЬЯНОВОЙ.
— Лариса, какой день стал самым сложным — первый, когда родственники погибших узнали о крушении лайнера, второй, когда началось опознание, или сейчас?
— Нельзя сказать, какой день был самым сложным. Каждый день требовал от родственников каких-то особых сил. Первый день — день шока. Люди только узнали, что самолет потерпел крушение, что их близкие где-то там, в пустыне, их разыскивают… Но у них все равно теплилась надежда: вдруг кто-то выжил? Поэтому в первые часы — и даже в первые сутки — люди находились в состоянии шока и отрицания. Они не верили в произошедшее. С одной стороны, отдавали себе отчет в самом факте случившегося, но то, что это коснулось их, что изменилась их жизнь, погибли их родные, — в первое время осознания трагедии нет. Они даже не могли допустить такую мысль до себя. Людям становилось страшно, но их психика срабатывала так: вдруг все будет хорошо, вдруг ничего не произошло, и это какая-то ошибка, вдруг кто-то не так все понял…
— Когда приходит осознание?
— Как правило, осознание приходит в процессе опознания погибших, когда люди видят своих близких мертвыми. И вот когда началась процедура опознания в Питере, от нас потребовался иной подход к людям, чем в первый день. Когда родственники готовились идти на опознание, когда приходили в морг, узнавали или не узнавали своих близких, их накрывали различные острые реакции. С осознанием приходили боль потери, страх, непонимание, как жить дальше. Тогда появлялись слезы, истерика, агрессия. В этот момент важно находиться рядом с человеком. Дать ему возможность выговорится, выплакаться. У всех на этом этапе был один вопрос: «Как это могло произойти?! Почему?!» Эти вопросы они задавали не нам, а себе, миру.
— Агрессию тоже выплескивали на вас?
— Мы не пугаемся агрессии. Если человек агрессирует — значит, у него есть силы. А если есть силы — значит, он сможет пережить горе. А вопрос: «За что?!» — нормальный. Мы ведь всегда пребываем в иллюзиях. Понимаем умом, что не вечны и можем умереть в любой момент, но живем так, будто будем жить вечно. И близкие с нами будут всегда.
— У вас находились ответы на эти вопросы?
— Мы не отвечали, почему это случилось и за что. Мы говорили с людьми о погибших. О том, как они жили. Когда слушаешь человека, он начинает говорить. А когда он говорит, у него вырывается боль души. Он вспоминает счастливые моменты. Когда меня спрашивают: «Что вы им говорите, как их утешаете?» — я отвечаю: «Их невозможно утешить, потому что человек утешается, когда пройдет время, он переживет горе утраты, найдет смысл жизни и научится жить по-новому». В первые минуты он переживает только страх и ужас. И в этот момент важно говорить о том человеке, который ушел, которого они потеряли. Это удивительно, но столько слов любви, сколько я слышала в морге, я не слышала нигде и никогда.
— Случается, что человек замыкается в себе в острый период?
— Когда мы видим таких людей, мы к ним идем в первую очередь. Человек, который рыдает, истерит, со стороны может выглядеть пугающим, но мы понимаем, что человек реагирует, и это хорошо. Он осознал свою боль, он все понимает — значит, он сможет жить дальше. Если человек молчит — мы не знаем, что происходит у него внутри. Возможно, он пребывает еще в глубоком отрицании, не хочет в это верит. Пока он не говорит, ему кажется: а вдруг все еще будет хорошо. Либо ему настолько больно и плохо, что он вообще не может об этом говорить. Мы пытаемся разговорить таких людей. А если нас не будет рядом? Уйдет он один домой или в гостиничный номер, закроется — и никто не знает, что с ним произойдет дальше. Он может начать рыдать, а может, захочет прекратить свою жизнь.
— Вы пытаетесь говорить с родственниками погибших на отвлеченные темы?
— Это одна из иллюзий, что в такие моменты человека необходимо отвлекать. Надо с большим уважением относиться к человеческому горю — это первое, о чем мы должны помнить. Опасно быть навязчивым. Надо понимать, что иногда человеку хочется побыть одному и подумать. Когда у моей подруги погибла единственная дочь, она говорила: «Мне ни о чем не хотелось говорить в первое время, мне хотелось думать, разговаривать с ней мысленно, но не вслух». Поэтому когда мы садились к родственнику погибшего, то чувствовали, надо что-то говорить или просто посидеть рядом.
— Кто тяжелее переживает трагедию: пожилые, молодые, женщины, мужчины?
— Все индивидуально. Внешнее проявление горя — не всегда свидетельство силы переживания. Взрослые люди, потерявшие детей, — это одна трагедия. Пожилому человеку трудно найти смысл дальнейшей жизни. Они ведь жили ради детей, внуков. И когда дети-внуки погибают, они должны научиться жить памятью о них. В таких случаях мы говорим: «Как вы думаете, что вы можете еще сделать такого, что не успели ваши дети? Может, они хотели куда-то поехать, кому-то помочь, может, вы это сможете сделать за них, в память о них. »
Огромная трагедия, когда молодой муж теряет жену или жена — мужа. Отношения на пике, казалось, впереди вся жизнь, счастье, а его раз — и нет. Тут свое горе.
Невосполнимая утрата, если семья теряет маленького ребенка. Тут другая история. Часто спрашивают: может, нам еще одного родить побыстрее, чтобы заглушить боль? Мы отговариваем от этого шага. Надо дать себе время отгоревать, пережить боль, попрощаться с тем ребенком, который ушел, и сохранить светлую память о нем. Знаете, что такое светлая память? Когда вспоминаешь ушедшего человека с радостью, что он был в твоей жизни. Когда такая память приходит — тогда человек научился жить в мире без того, кто ушел. Вот тогда уже можно думать о том, рожать еще детей или нет. В острый период горя не надо стремиться куда-то уехать, потому что от себя не уедешь. Год-полтора нельзя принимать никаких важных решений в своей жизни.
— Среди родственников погибших много тех, кто не смог найти своего близкого. Как переживают эту ситуацию?
— Это один из самых тяжелых моментов — когда неизвестна судьба погибшего человека. Тяжело и тем, кто нашел своего близкого, опознал тело, но для них этот этап завершился. Гораздо хуже тому, кто остановился на этапе ожидания. Умом люди понимают, что выживших в авиакатастрофе нет. Но пока они не увидели тела, смириться с этой мыслью им невозможно. Очень важно, чтобы в этот период с ними кто-то находился рядом. Поэтому за этими людьми будут и дальше наблюдать наши психологи по месту их жительства, все контакты мы оставляем.
— Во время опознания возникали ситуации, когда по описанию погибший подходит под фамилию, но родственники его не признают? Почему такое случалось?
— Я сама двое суток работала с судмедэкспертами на идентификации тел. Заметила такую вещь, что все погибшие люди, даже если не сильно повреждены, становятся не похожими на себя живых. Они неуловимо чем-то все похожи друг на друга. Мы разыскивали людей по фотографиям, по описаниям… Наша задача была найти тех, кто наиболее подходил под описание, и уже тогда мы показывали тела родственникам. И зачастую очень трудно было понять, тот человек или нет. И родственники так же стояли, смотрели и не понимали. Было несколько ситуаций, когда близкие смотрят на тело и говорят: «Я не понимаю, вроде он и не он. Я не понимаю. Не могу понять». Сначала говорят: «Да, он, похож». Уходит. Позже звонят: «Нет, а вдруг не он?» Или поначалу срабатывает отрицание: «Точно не он». Уходят. Проходит ночь. Утром звонок: «Можно еще посмотреть? А вдруг…»
Я помню, как после трагедии, не связанной с этой авиакатастрофой, одна семья трижды приходила на опознание девушки. Покойная не была повреждена, но родные не могли ее опознать. Мама, жених, папа, когда первый раз смотрели на нее, то в один голос: «Она». Вышли из морга. И вдруг мама поворачивается ко мне: «А вдруг это не она. » Я смотрю на остальных — и у всех в глазах появляется какая-то абсолютно безумная надежда. Таких глаз нигде не увидишь. Все смотрят на меня. Мы вернулись обратно. Я спрашиваю: «Есть еще приметы?» Отвечают: «Стразик в зубе». Смотрим — стразик есть. «Она», — кивают. «Уверены?» — «Точно она». Вышли. У дверей мама снова развернулась: «А вдруг не она? У нее еще татуировка есть. Давайте еще посмотрим». Вернулись. Посмотрели. Тату на месте. «Она». Только за дверь. И снова: «А вдруг не она. »
Людям сложно признать, что вчера человек был живой, а сегодня его уже нет. Конечно, ДНК-экспертиза в этом случае обязательна. Материал на ДНК брали у всех, даже у тех, кому выдали тела. Крайне редко случались раньше перезахоронения, когда хоронили не своего. Поэтому важны результаты экспертизы.
— В четверг заканчивается визуальная экспертиза?
— Дальше проводить визуальное опознание уже невозможно.
— Как у людей хватало сил на описание родственника?
— Это тоже один из наших этапов работы. Сначала наши специалисты психологически готовят людей к тому, что им предстоит сделать в этой ситуации. Также вместе с близкими погибших мы участвуем в составлении описания примет покойных, что помогает в дальнейшем облегчить и ускорить процедуру идентификации тел. Мы сопровождаем проведение процедуры опознания, стараясь сделать эту процедуру наименее травматичной для людей, которые потеряли родных.
— Какие вопросы вы задавали?
— Мы задаем конкретные вопросы. Если человек не мог описать, мы рисовали. В этом случае необходимо иметь собственный богатый словарный запас, чтобы давать возможность выбора людям из описания. Когда мы задавали наводящие вопросы, люди лучше ориентировались.
— Психологически людям тяжело было описывать?
— С одной стороны, это тяжелый момент, но с другой — он подводит человека к осознанию произошедшего. Помню, после одной катастрофы мне пришлось с одним молодым человеком описывать его отца. Он мне говорил: «Ну как я могу описать его лицо. » Я подвела его к портретам людей: «Выбирайте, на кого похож?» Парень пришел в себя и начал рассказывать. Эта процедура может показаться жестокой, но она тоже помогает медленно прийти к осознанию того, что случилось.
— Сколько всего психологов работало в Санкт-Петербурге?
— 46 психологов МЧС и 10 психологов РС ЧС. Работали круглосуточно.
— За 4 дня вы сблизились с семьями погибших, узнали их истории. Вы продолжите свое общение позже? Или отработали, и точка?
— Это очень важный вопрос. Каждый специалист сталкивается с этим моментом. В таких ситуациях мы правда сближаемся с семьями. Горе объединяет людей. Человек в момент трагедии становится беззащитным, уязвимым, но при этом очень чутким, восприимчивым. И если между психологом и родственником погибшего возникают доверие и сближение, то возникает ощущение, что этот человек тебе очень близок и дорог. Действительно хочется узнать, как сложилась его дальнейшая судьба. Зачастую родственники просят наш телефон, приглашают в гости, просят встретиться. Мы никогда не оставляем свои личные телефоны, не берем их адреса и никогда ничего им не обещаем, никогда не приезжаем в гости. Потому что мы находились рядом с ними в момент наивысшего горя. Они потом построят свою жизнь, научатся жить заново, и если мы снова появимся в их жизни, то вернем их обратно, туда, где им было тяжело. Поэтому ни спасатели, ни психологи никогда не встречаются и не поддерживают отношения с теми, кого когда-то спасали. Мы не возвращаем людей туда, где им было плохо.