Что говорит церковь о вскрытии

Церковь считает кремацию нежелательным явлением, хотя в некоторых случаях относится со снисхождением. Допустим, если предстоит длительная транспортировка тела или же законодательство страны не предусматривает иного вида погребения, как, например, в Японии. Но, так или иначе, нужно приложить все возможные усилия, чтобы похоронить человека или хотя бы его прах по-христиански.

– Считается ли согласие на кремацию близких людей грехом?

– Ни в одном из постановлений Вселенских Соборов мы не найдем рассуждений на данную тему. Их просто нет, потому как в те времена никому и в голову не могло прийти сжигать останки. Даже чин отпевания, сложившийся в первых веках христианства, являлся гимном, прославлением усопших. Конечно, тогда это были мученики, пострадавшие за Христа, святые люди, а сегодня за отпеванием мы все-таки молимся о помиловании умерших.

Но вот почему люди отдают предпочтение кремации? Современный мир боится смерти и на подсознательном уровне старается избавиться от всего, что напоминает о ней. Новые виды погребения, как и продление жизни любой ценой, придуманы не из экономических, экологических и прочих соображений, а из-за страха. Нет тела, нет могилы, значит, нет и смерти.

Между тем Церковь оставляет свободу выбора – она советует придерживаться христианской традиции. Следование ей – не только исполнение воли Церкви, но и помощь умершему. На мой взгляд, если человек не смог или не захотел воспрепятствовать кремации близких, и его за это обличает совесть, стоит принести покаяние на исповеди.

– Если тело после смерти нужно сохранять, то как быть со святыми мощами? Частички до сих пор расходятся по храмам всего мира. Разве это не поругание тела?

– Нет. В одном из песнопений Великой субботы говорится, что душа Спасителя спустилась в ад, и ад увидел не только Божество, но и раны пострадавшего человека. То есть душа несет определенные отпечатки страданий, благодати. То же самое и со святыми. Они были носителями Духа Святого, сосудами Божиими при жизни. Такими же остались и после смерти. Благодать неотделима от них и пребывает в каждой частице святого тела. Поклоняясь мощам, мы поклоняемся Богу, обитающему в них. На этом основано почитание, бережное отношение к телам и неодобрительное отношение к их сжиганию как к уничтожению святыни и лишению себя благодати, к которой мы прибегаем за помощью и исцелением.

– В Покровске есть район, называемый в народе «Живые и мертвые». Раньше там были кладбища, но их уничтожили, и на их месте построили жилые дома. Такой поступок – кощунство или необходимость?

– Об истинной причине этого события, конечно, лучше спросить у краеведов. Но разрушение храмов, кладбищ, на которых храмы всегда были, – это обыденность послереволюционного времени. Так из сознания людей вытравляли все, что связано с Богом и верой. Кремацию популяризировали с этой же целью – чтоб никаких крестов, попов, молитв. Крематории строили на месте и в зданиях храмов. К слову, первый открыли в храме во имя преподобного Серафима Саровского в Донском монастыре в Москве.

В любой религии, пусть далекой от познания Истинного Бога, к умершим, местам захоронения отношение всегда благоговейное, уважительное. Люди верили и верят в бессмертие души и ее связь с телом. Поэтому уничтожение кладбищ – инструмент в борьбе с религиозной памятью, с памятью о прошлом. Это неуважительное, безнравственное и неэтичное деяние, которому не может быть оправдания. Если кто-то переживает, что не останется места живым, то стоит вспомнить слова святого Паисия Святогорца: «Для мусора находят столько места, а для священных останков не находят».

– Существует рассказ о мытарствах блаженной Феодоры, где подробно описан болезненный и страшный процесс разлучения души и тела, прохождения мытарств. Является ли этот рассказ каноном? Можно ли ему доверять?

– Рассказ о блаженной Феодоре не является каноном или догматом. Это образное назидание – каждый человек будет давать ответ за свои поступки, то есть проходить посмертные мытарства. Каким образом – неизвестно. Мы узнаем об этом только после смерти. Я бы не советовал читать эту книгу всем, потому как одного она отрезвит, приведет к покаянию, а другого ввергнет в уныние.

Источник

ДОКУМЕНТ: Отношение Русской Древлеправославной Церкви к патологоанатомическому вскрытию. Документ, принятый Архиерейским Собором РДЦ 2019 г.

Патологоанатомическое исследование тела человека проводится для того, чтобы выяснить причину смерти, выявить или охарактеризовать степень распространения болезни, а в случае проведения судебно-медицинского исследования определить еще и категорию смерти — насильственная или ненасильственная.

Следует также обратить внимание христиан еще и на то, что, когда ставится вопрос о спасении жизни какого-либо человека (не исключая христиан) и необходимости проведения для этого хирургической операции, которая нередко сопровождается частичным или полным удалением поврежденного органа или части тела, то данная процедура ни у кого не вызывает протеста. Напротив, и сам болящий, и его близкие связывают с хирургическим вмешательством надежды на выздоровление и никак не препятствуют операции. Но если считать допустимым хирургическое вмешательство в тело живого человека, когда для этого существует какая-то насущная необходимость, то нет оснований совершенно исключать подобное вмешательство в тело уже умершего человека. Тем более что это вмешательство осуществляется не с целью надругательства над телом умершего, но с цель более тщательного изучения заболеваний для совершенствования знаний борьбы с ними, а также с целью способствовать выявлению преступлений и наказанию преступников. Данные мотивы с точки зрения Церкви, несомненно, являются положительными.

Однако, при всем при этом, следует обратить внимание христиан и на другой аспект. Церковь относится к телам умерших не безразлично, но с глубоким почтением. Тело каждого верного христианина согласно православному вероучению является вместилищем Святого Духа и поэтому для Церкви оно священно. Кроме того, к благоговейному отношению к телам умерших нас подвигает и целомудрие. Так, например, почтение к телам усопших иноков таково, что их не положено обмывать, чтобы не обнажать тела. И даже замена одежды на усопшем иноке по уставу, изложенному в чине иноческого погребения, должна производиться таким образом, что одновременно чрез главу на него должна одеваться новая одежда, а через ноги сниматься старая, чтобы никоем образом не была открыта телесная нагота: «Егда кто от братия инок изыдет к Богу, не подобает омывати тела его. Но ни зрети его. Ниже видетися отнюдь нагу… Потом снемлют с него сквернавыя ризы на ноги, и чистыя возлагают со главы. Никако же сего наготы видевши». Из этого понятно, что передача тела усопшего инока или епископа для патологоанатомического вскрытия крайне нежелательна. И древлеправославные христиане должны знать, что законодательство Российской Федерации предоставляет возможность отказаться от патологоанатомического вскрытия не только в отношении иноков и священнослужителей, но и в отношении вообще всех верующих. Так в пункте 3 Приложения №1 к Приказу Министерства здравоохранения РФ от 6 июня 2013 г. № 354н «О порядке проведения патолого-анатомических вскрытий» сказано: «По религиозным мотивам при наличии письменного заявления супруга или близкого родственника (детей, родителей, усыновленных, усыновителей, родных братьев и родных сестер, внуков, дедушки, бабушки), а при их отсутствии иных родственников либо законного представителя умершего или при волеизъявлении самого умершего, сделанном им при жизни, патолого-анатомическое вскрытие не производится, за исключением случаев:

1) подозрения на насильственную смерть;

2) невозможности установления заключительного клинического диагноза заболевания, приведшего к смерти, и (или) непосредственной причины смерти;

3) оказания умершему пациенту медицинской организацией медицинской помощи в стационарных условиях менее одних суток;

4) подозрения на передозировку или непереносимость лекарственных препаратов или диагностических препаратов;

5) смерти:
а) связанной с проведением профилактических, диагностических, инструментальных, анестезиологических, реанимационных, лечебных мероприятий, во время или после операции переливания крови и (или) ее компонентов;
б) от инфекционного заболевания или при подозрении на него;
в) от онкологического заболевания при отсутствии гистологической верификации опухоли;
г) от заболевания, связанного с последствиями экологической катастрофы;
д) беременных, рожениц, родильниц (включая последний день послеродового периода) и детей в возрасте до двадцати восьми дней жизни включительно;

6) рождения мертвого ребенка;

7) необходимости судебно-медицинского исследования».

Источник

Что говорит церковь о вскрытии

Добрый день, о.Олег!
Сотрудники кафедры анатомии медицинского университета просят Вас ответить на интересующий их вопрос: каково отношение религии к анатомированию тел умерших.
Как религиозная мораль различных конфессий подходит к вопросу о вскрытии тел умерших и использовании анатомических препаратов в целях обучения.
Ваш ответ будет использован на лекциях студентам.
Заранее очень благодарны Вам за помощь!

Ответ отца Олега Моленко:

Добрый день, Галина!

Затронутый вопрос непростой и требует точного, но очень деликатного разрешения.

Ожидание ответа от верующего человека, да еще от священника Церкви предполагает расположение вопрошающих к православной вере и уважение к суждениям Церкви. Людям неверующим или не уважающим мнение Церкви говорить безполезно и не нужно.

Однако вопреки логике материализма в советском здравоохранении все-таки существовали неписанные этические нормы, заставлявшие с уважением относиться к телам умерших, даже если это не приносит общественной пользы.

Таким образом сквозь врачебную этику ушедшей эпохи невольно просвечивает совсем иное, несводимое к атеистическому материализму, понимание человека о смерти и умершем человеке.
Высокие слова о гуманизме, правах человека и уважении к личности — это лишь современная обезбоженная (секуляризованная) форма выражения тех же реалий, которые были явлены в христианской традиции и заложили основы европейской цивилизации. Каким же в этой традиции видится человек и его посмертное бытие?

Отношение православной церкви к вопросу анатомирования.

С позиций православной Церкви не все позволено делать с телами умерших. Вседозволенность в этой области таит в себе угрозу. Надо твердо уяснить, где здесь скрывается опасность, что приемлемо, и что должно быть ограничено.

Важнейшая граница, которую проводит христианская европейская мысль, касаясь темы человека, — это различение личности и природы. Антропология в христианском обществе возникает как богословский ответ на библейскую весть о воскресении.

Итак, первым антропологическим постулатом христианства является следующая истина: человечество воскреснет и предстанет на окончательный Божий суд, который будет по преимущуству нравственным судом.

Таким образом, воскресение Христа внесло небывалую новизну в тот круг проблем, внутри которого возникают и устанавливаются основные черты исключительно европейского подхода в понятии человека.

В качестве характерного примера осмысления новых идей в отошении человека можно привести Блеза Паскаля, для которого истина о человеке проясняется в свете истины о Христе. Предлагая нам узнать «от истины несотворенной и воплощенной правду о нашей природе», Паскаль подводит под антропологию христологический базис. Подобно преподобному Максиму Исповеднику и другим богословам древней Церкви, французский мыслитель исходит из того, что «Иисус Христос есть цель всему и средоточие, к которому все стремится. Кто знает Его, знает объяснение всему».

Но что означает спасти человека? Прежде всего, то, чтобы человек был уврачеван во всем своем составе божественной благодатью и ничего бы в нем не осталось неисцеленным. «Я всего человека исцелил» (Ин 7:23), — говорил Иисус иудеям, тем самым подтверждая Свою власть совершать чудо врачевания в субботу.

Наконец, будучи личностью, каждый человек уникален и неповторим! Его нельзя растворить ни в общественных отношениях, ни в возможностях его природы. Его нельзя «посчитать», причислив к вещам. Обладая личностным бытием, человек в любой момент может пойти против всех правил, польз и выгод, даже если это решение обречет его на нравственные мучения, с которыми ему не дано совладать. Именно личность отвечает на вопрос кто же есть на самом деле человек.

Из этого становится понятно, почему любые попытки отождествить личность с природой или каким-либо ее свойством ведут к умалению или извращению образа Божия. Те, у кого нет этого свойства, — не личности, а значит, лишены статуса человека.

Мы видим, что дехристианизация общества и культуры, под знаком которой прошло минувшее столетие, привела к овеществлению человека (а значит к его обезцениванию) и к утрате личностного самосознания.
В XX веке человек превратился в придаток технологий, обслуживающих его экспансию во всех областях жизни мира.

О чем же забыли люди XX и начавшегося XXI века?
О том, что выявилось и определилось в ходе христологических споров в Церкви, длившихся более пяти столетий, начиная с IV века. Именно тогда было выработано богословское (философское) противоядие против подобной натурализации личности. Ярким тому примером является полемика святых отцов с ересью Аполлинария Лаодикийского (IV век). Этот заблудившийся человек стал ложно учить о том, что во Христе божественный Логос заместил человеческий разум. В ответ на это отцы выставили резкое, но точное возражение: если человеческий разум не вошел в общение с Богом, то Бог стал не человеком, а животным. В таком случае выходит, что человек не спасен и приход Христа был напрасным. Если прав Аполлинарий, то для того, чтобы войти в Царствие Небесное, человеку придется вырвать из себя свой, чуждый Христу, разум, то есть, по сути дела, расчеловечиться. Ошибка Аполлинария заключалась в том, что он отождествил личность с разумом, как высшим проявлением человеческой природы.

В Лице Господа Иисуса Христа человечество имело не только тело и душу, но и дух, и однако не имело отдельной ипостаси, человеческого самосознания. В Едином Господе могло быть, конечно, только одно самосознание, одна Его Ипостась, Божественная Ипостась второго лица Пресвятой Троицы. Воплотившись, Он сознает принятую человеческую природу как свою собственную и все ее переживания как Свои, подобно тому как обыкновенный человек сознает свою природу и ее жизнь“.

Таким образом, и на языке богословия личностное бытие человека означает, что человек несводим к своей природе или каким-либо ее свойствам.

Человек, во всей его полноте, это не голое самосознание, не безплотный ангел, но существо состоящее из души и тела. Для языческого мировосприятия тело человека мыслилось как тюрьма, из которой следует бежать. По мысли языческих философов именно плоть препятствует душе иметь истинное познание.

Однако, часто именно это пасхальное ожидание воскресения вызывает у людей, поверхностно знающих о христианстве, но причисляющих себя к христианам, антипатию к работе патологоанатомов.

Действительно, если после смерти тело уходит в прах, а душа находится в предожидании воскресения, если в час восстания из мертвых человек будет подобен Воскресшему Христу, то возникает вопрос о том субстрате, из которого будет воссоздана человеческая плоть. А вдруг в прозекторской умершему человеку будет причинен некий ущерб? Ведь тело призвано к воскресению, а если его на кусочки разобрать, то что же воскресать-то будет? Во всяком случае, именно апелляция к религиозным мотивам позволяла родственникам умерших добиваться отмены вскрытия. Этот же аргумент „от христианства“ приводят противники трансплантологии. Однако проблема анатомических театров это не проблема воскресения тел.

Реальный опыт Воскресения, даруемый в Таинствах Церкви, особенно, в Евхаристии, давал силы тем из христиан, кого язычники бросали на съедение зверям. В самом начале II века святой Игнатий Богоносец, младший современник и ученик апостола Иоанна Богослова, обращается к римским христианам с просьбой не лишать его мученической смерти за Христа: „Умоляю вас: не оказывайте мне неблаговременной любви. Оставьте меня быть пищею зверей и посредством их достигнуть Бога. Я пшеница Божия: пусть измелют меня зубы зверей, чтоб я сделался чистым хлебом Христовым. Лучше приласкайте этих зверей, чтоб они сделались гробом моим и ничего не оставили от моего тела, дабы по смерти не быть мне кому-либо в тягость… О если бы не лишиться мне приготовленных для меня зверей! Молюсь, чтоб они с жадностью бросились на меня. Я заманю их, чтоб они тотчас же пожрали меня, а не так, как они некоторых побоялись и не тронули“. Молитва святого была услышана и он был растерзан зверями во мгновение ока. Промыслом Божьим осталось несъеденым лишь одно сердце святого Игнатия. Когда гонители разрезали его, то увидели надпись золотыми буквами: Иисус Христос.

И в более позднее время христиан не волновала судьба тела после их смерти. Что видно из высказываний и поступков многих преподобных отцов.

Итак, первые христиане не заботились о судьбе своего тела, зная, что в „день оный“ душа получит свой «дом» в самом лучшем виде.

Но поскольку борьба за Царствие ведется здесь на земле, то и плоды этой борьбы подаются тоже здесь, в этой жизни. Чтобы там встреча со Христом была радостной, она должна свершиться еще здесь. Это не есть встреча только ума с евангельской информацией и божественным окровением, но живая встреча всего человека с Богом.

По этому поводу преп. Иоанн Лествичник говорит: „Думаю, что человек не может быть назван совершенно святым, если прежде не освятит сего брения (т. е. тела), и некоторым образом не преобразит его, если только возможно такое преображение во временной жизни“.

Таким образом, в православной аскетике восхождение человека к Богу исполняется в приобщении всего его телесно-душевного состава нетварным божественным энергиям. Сама возможность приподняться над временем и уже отчасти жить в вечности (придти в чувство иное), обусловлена личностным бытием человека.

Христианское отношение к материи уникально, ибо тело тоже призвано к вечной жизни и духовному наслаждению. Парадоксальным образом, монахи, имеющие опыт этой благодатной жизни во Христе, с глубоким смирением относились к себе самим, тем более к своему телу. На Руси носителем этой традиции был преподобный Нил Сорский. „В своем предсмертном завещании, преподобный Нил, заповедуя ученикам бросить тело его в пустыни — в пищу зверям, или закопать его в яму с презрением, написал: оно тяжко согрешило пред Богом и недостойно погребения; а затем прибавил: сколько в моей силе было, старался я не пользоваться никакою честью на земле в той жизни; так пусть будет и по смерти“.

Так каким же образом следует работать в анатомическом театре?

Истории патологоанатомии в России насчитывается уже почти три сотни лет. В войне со шведами Петр I осознал необходимость медицинской службы. Его указом еще в 1700 году предписано в домовые и патриаршие богадельни принимать больных и престарелых, а для лечения таких больных определять лекарей. В 1706 году первый российский военный госпиталь организовал в Москве по приказу Петра I врач Николай Бидлоо. При госпитале была открыта и врачебная школа. Затем в Петербурге создаются еще три госпиталя. На базе этих медико-хирургических школ начинает развиваться отечественная патологическая анатомия. В 1754 году Святейший Синод по ходатайству П.З. Кондоиди разрешил желающим воспитанникам семинарий поступать в эти медико-хирургические школы.

Это тем более необычно, что в те же годы на просвещенном Западе далеко не везде можно было легально производить вскрытия. Так, не только в первую половину XVIII века, но и много позднее, в середине XIX века, в Англии рессурекционисты еще убивали людей с целью продать ученым их трупы. В 1831 году в Великобритании было завершено следствие по делу известных рессурекционистов Вильяма и Бишопа, убивших на продажу 60 человек. Почему на Западе столь негативно относились к вскрытиям? Дело в том, что человеческие органы издревле использовались в языческих и оккультных практиках.

Так, во II веке жители Римской империи всерьез опасались, что после смерти их тела разберут на части и используют в магических целях. О распространенности этих опасений писал Апулей: „Говорят, что даже в могилах покойники не могут оставаться неприкосновенными и из костров, из склепов добываются оставшиеся части трупов на гибель живущим. И старые чародейки в самую минуту погребальных процессий успевают с быстротою хищных птиц предвосхищать уже другие похороны“.

В эпоху позднего средневековья и возрождения имел место всплеск интереса к магии. Опасаясь того, что их тела будут использоваться в тех или иных „колдовских действах“, христиане Запада всячески препятствовали исследованию тел умерших. Впрочем, и из этого правила были исключения.

В России же за все это время мы не встречаем собственно богословско-философских возражений против анатомических театров. В стране, в которой была и свобода слова, и мыслители высокого уровня, не звучало ни единого голоса против освоения медицинской премудрости на препаратах, приготовленных из тел умерших. Даже жалобы священников на то, что „разобранные телеса хоронить не можно“, были скорее протестом более эстетическим, нежели богословским. Более того, начиная с XIX века, мы имеем ряд примеров, когда те, кто работал на трупах, одновременно были подвижниками православной молитвы.

Так, монахиня Амвросия (Оберучева) свое медицинское образование получала в Санкт-Петербургском Женском Медицинском Институте, который был открыт в 1897 году и впервые в России готовил женщин-врачей (после революции переименован в Ленинградский Первый Мединститут). В своих воспоминаниях она повествует о том, как им повезло с преподавателем анатомии, который был столь увлечен своим предметом, что и сами студенты „занимались с большой любовью“. Она мотивировала свое увлечение анатомией ответственностью за здоровье будущих пациентов : „Я считала, что на нас, будущих врачах, лежит такая страшная ответственность, что мы не имеем права пропускать занятия. Однажды ассистент профессора хирургической анатомии даже заметил, что Оберучева делает операцию как бы на живом (я действительно с увлечением спешно перевязывала сосуды, как на живом, боясь опасности кровотечения)“.

Итак, по заключению будущей монахини, прошедшей многие советские тюрьмы и лагеря: „Многие говорили, что анатомия вызывает чувство брезгливости, но это тогда, когда пойдешь смотреть из любопытства, а если сначала изучить раздел теоретически, то видишь не смертные останки, а живой организм“.

Итак, врачи-христиане относятся к телам умерших с благоговением.

Розанов, касаясь темы смерти в «Смерти Ивана Ильича» Льва Толстого, скажет об этом совсем иначе: „«Страх смерти, вселенный в каждого человека», о котором говорит Толстой, есть страх не навеянный, не внушенный, как он думает, но страх, с рождением в нас входящий и, по мере приближения к завершению земного существования, более и более нами овладевающий. Это не есть предчувствие только нас ожидающего; это есть ощущение нами в себе носимого, ощущение того, что присутствует, замешивается в каждый наш жизненный акт. В каждый момент своей жизни мы носим в себе труп… Отсюда некоторые особенности качества смертного страха. Человек не боли умирания боится, и также страх смерти не есть страх за судьбу этих стихий, из которых состоит его тело и, кажется часто ему, состоит он весь. Это — страх человека за лицо свое; ужас перед тем, что не имеет в себе никакого лица…“.

Какую бы позицию мы не выбрали — христианское благоговение, стоическое спокойствие или экзистенциальный ужас, в любом случае, очевидно, что тело умершего человека неспособно возразить против безчестного отношения к нему. С момента попадания в анатомический театр оно полностью во власти участников учебного процесса. И это безмолвное непротивление трупа зачастую провоцирует на издевательства над ним. Увы, но то, что может происходить в анатомичках, стало притчей во языцех. Известны случаи, когда при приготовлении препаратов валяются бесхозные части тел, когда студенты глумятся над трупами, вставляя им в зубы папиросы и т.д. Самому умершему человеку эти издевательства не вредят. Но они калечат будущих врачей.

На уровне профессиональном опасность состоит в том, что такой медик перенесет свое глумливое отношение к умершему на живых.

На уровне же посмертия понимание того, что и умерший, и участники учебного процесса, все равно идем ко дню всеобщего воскресения — позволяет восполнить этические нормы медицинской морали бытийным содержанием — пасхальной онто- и эсхатологией.

Здесь вполне уместно обратиться к знаменитому пари, которое Паскаль предложил атеистам. К данному вопросу его можно перефразировать так: если Бога нет, а врачи будут добросовестно исполнять свой долг, они ничего не потеряют, оставшись людьми; если же Бог есть, и они не изменят своему врачебному призванию, то за чертой смерти им не будет стыдно за то, что они когда-то с бесчестием отнеслись к телам умерших. Действительно, ведь „нет для человека ничего важнее его участи; нет для него ничего страшнее вечности“.

Безусловно, перспектива встречи тех, кто обучается, с теми, на чьих телах обучались, а также с собственной совестью и с Богом, налагает определенные ограничения как на преподавателей, так и на студентов.

В свете Христовой Пасхи учебный процесс в анатомичке должен производиться в пределах, не отлучающих его участников от той славы, в которую призван войти каждый человек, независимо от того, кто он и где находится его тело.

Источник