Третий в пятом ряду чему учит
Анализ повести «Третий в пятом ряду» Алексина
Повествование ведется от лица пожилой женщины Веры Матвеевны, несколько десятков лет проработавшей в школе учительницей литературы. Теперь она давно является пенсионеркой, и ее главной заботой становится шестилетняя внучка Елизавета, поскольку сын Веры Матвеевны и его жена, археологи по профессии, постоянно находятся в экспедициях. Бабушка прекрасно знает о том, что девочка страдает тяжелейшими аллергическими реакциями на многие лекарства, однако она забывает предупредить об этой особенности Елизаветы молодую заведующую детским садом. 
После одной-единственной таблетки внучка Веры Матвеевны оказывается в критическом состоянии, ее немедленно отправляют в больницу, и бывшая учительница едет с ней, жестоко упрекая себя за то, что не сообщила всем в дошкольном учреждении о проблемах девочки.
Елизавета сразу же поступает в реанимацию, и симпатичная медсестра в приемном покое рассказывает Вере Матвеевне о том, что оперировать ее внучку будет лучший хирург больницы Иван Белов.
Учитель проверяет на плагиат?
Закажи уникальную работу у наших авторов. Напишем в течение дня!
Связаться с нами:
При этом имени пенсионерка сразу же вспоминает Ваню Белова, одного из наиболее проблемных учеников, создававшего ей немало трудностей на протяжении всей своей школьной жизни. Ваня постоянно придумывал различные проделки, хотя при этом прекрасно учился и отличался явными способностями к точным наукам.
Вера Матвеевна, ожидая исхода операции, вспоминает все случаи, связанные с этим непростым и своеобразным мальчиком, который, не задумываясь, рисковал навлечь на себя серьезные неприятности ради того чтобы выручить товарищей, в частности, сына классной руководительницы Володю, отца Елизаветы, безумно боявшегося контрольной работы по математике. В тот день молодая преподавательница оказалась закрытой в учительской, и Ваня Белов взял вину на себя, хотя педагоги нисколько не сомневались в том, что на самом деле ее запер Володя, у которого всегда были немалые сложности с изучением этого предмета.
Ваня без колебаний стремился помочь другим людям, даже тем, кто неоднократно проявлял к нему недоброжелательность и неприкрытую враждебность, что касалось завистливого и ехидного Сени Голубкина, на которого Вере Матвеевне никогда не удавалось повлиять. Размышляя обо всех событиях уже далекого прошлого, пожилая учительница приходит к выводу, что нет ничего удивительного в избрании Беловым профессии хирурга, в том, что Иван, действительно благородный и мужественный человек, решил посвятить жизнь спасению людей от смерти.
Вера Матвеевна верит в то, что Белов обязательно вернет ей внучку, она обещает себе, что непременно поговорит с ним после операции и попросит прощения за несправедливость, которую ранее допускала в отношении этого подростка. Но в итоге из операционной выходит рослый, крупный мужчина, тогда как ученик Веры Матвеевны всегда был весьма невысоким и худощавым. Женщина понимает, что хирург оказался лишь однофамильцем того Вани Белова, о котором она думала все это время, но решает все же разыскать именно этого парня, ставшего за эти годы взрослым, состоявшимся человеком.
Учительница приходит к выводу, что Ваня не случайно пришел к ней в воспоминаниях именно в эти ужасные для нее часы, когда самое дорогое для нее создание находилось между жизнью и смертью. Елизавета спасена, девочке больше ничего не угрожает, и Вера Матвеевна приступает к поискам Белова.
Встретившись с постаревшими родителями Ивана, она узнает о том, что их сын погиб в 1945 году, проявив в бою истинную храбрость и бесстрашие. Женщина с горечью осознает, что уже никогда не признается ушедшему ученику в своей неправоте, к несчастью, она слишком поздно по-настоящему поняла «трудного подростка». В финале повести читатель также неизбежно задумывается над тем, что за поступками окружающих его людей могут скрываться совершенно иные мотивы, и не так уж легко правильно оценить того или иного человека.
Урок. Нравственные уроки повести А. Алексина «Третий в пятом ряду»
Нравственные уроки повести А. Алексина «Третий в пятом ряду»
…Добро каждый должен творить
Цели урока: познакомить с содержанием повести; помочь понять нравственные уроки; закрепить понятие сюжета, композиции, монолога; воспитывать любовь к павшим на войне, к историческим корням.
Совесть – чувство нравственной ответственности за своё поведение перед людьми, обществом.
Достоинство – сознание своих человеческих прав, моральных ценностей и уважение их в себе.
Принцип – убеждение, взгляд на вещи.
Гений – высшая творческая способность; человек, обладающий такой способностью, в др.-рим. мифологии: дух – покровитель человека, позже – олицетворение добра, зла и т.п.
Эволюция – развитие, процесс постепенного, непрерывного количественного и качественного изменения кого или чего-нибудь.
Сюжет – связанные между собой и последовательно развивающиеся события художественного произведения. Элементы сюжета: экспозиция, завязка, развитие действия, кульминация, развязка.
Композиция – построение произведения, порядок изложения событий и взаимосвязь всех его частей.
Кульминация – точка высшего напряжения, подъёма, развития чего-нибудь. В художественном произведении – высшая точка напряжения в развитии действия.
Повесть – эпическое произведение в прозе, в котором изображается не одно, а целый ряд событий, много действующих лиц, шире и подробнее показана жизнь.
Монолог – в литературном произведении речь действующего лица, обращённая к самому себе или к другим, но, в отличие от диалога, не зависящая от их реплик. Монолог преобладает в лирике. В монологе раскрывается душевная жизнь героя, сложность его характера.
Личность – человек, сформировавшийся в лоне культуры своего народа, обладающий духовно-нравственным, национально-государственным и патриотическим самосознанием.
Самосознание –полное понимание самого себя, своего значения, своей роли в жизни, в обществе.
Патриот – человек, преданный интересам какого-либо дела, горячо любящий что- нибудь.
1. Презентация, компьютер, мультимедийный проектор.
2. Запись песни (музыки).
1. Алексин А. Третий в пятом ряду. // Третий в пятом ряду. – М., 1983.
2. Мотяшов И. Главный резерв // «Мой брат играет на кларнете» и другие повести. – М., 1983.
Накануне ребята получили задания в группах.
1-я группа. 1. Словарь: сюжет, гений. 2. Выразительное чтение эпизодов «Голодовка», «Сорванная контрольная» и «Исчезновение диктантов». 3.Рассказ о Ване Белове, каким его видела его Вера Матвеевна в школе. Составить таблицу: эпизод – ключевая цитата.
2-я группа. 1. Словарь: монолог, деталь, композиция, кульминация, эволюция, принцип.
2. Выразительное чтение эпизода «Ваня Белов добрался до детского сада». 3. Рассказ «Ваня Белов, каким его увидела и поняла учительница более чем через 20 лет». Составить таблицу: эпизод – ключевая цитата.
3-я группа. 1. Словарь: честь, достоинство, бесчестие, нравственность, деталь, принцип. 2. Рассказ «Две жизни – два выбора». Схема «Две жизни – два выбора». Сравнительная характеристика Вани Белова и Сеньки Голубкина. Сравнить и представить в таблице принципы жизни Вани и Сени (на основе афоризмов).
4-я группа. 1. Словарь: патриот, самосознание, личность, мотив. 2. Описание комнаты Вани. Как хранят память о нём домашние?
1. Определение темы урока. Постановка целей и задач.
— Вы прочитали повесть Анатолия Алексина «Третий в пятом ряду». Как вы думаете, почему мы обратились сегодня именно к ней?
— О чем говорят нам эпиграфы урока?
— О чём бы хотелось поговорить? Какие проблемы обсудить?
2. Подготовка к восприятию текста.
— Вспомним сюжет повести.
— Ваши чувства после прочтения?
— Что больше всего запомнилось?
— С чем не хотелось согласиться?
3. Работа над проблематикой повести. (Индивидуальная работа учащихся в тетрадях).
— Какие проблемы вы увидели в повести?
1. Проблема отцов и детей.
2. Проблема преемственности поколений.
3. Проблемы дружбы, любви.
4. Проблема нравственного становления личности.
6. Проблема нравственного выбора.
8. Проблема гуманного отношения к людям.
9. Проблема последствий войны для мирных жителей (эхо войны)
10. Проблема чести и достоинства.
11. Проблема одиночества.
12. Проблема семьи и брака.
Слайд «Проблематика повести»
Мы будем сегодня говорить о проблеме нравственного выбора героев, проблеме, с которой нам очень часто приходится сталкиваться в жизни.
4. Реализация домашнего задания 1-й группы. Ваня Белов – «мой злой гений».
1) Рассказ и работа по таблице. По ходу рассказа выразительно читаются эпизоды «Голодовка», «Сорванная контрольная» и «Исчезновение диктантов». Вопрос перед чтением «Какие черты характера мальчика не увидела учительница?»
Выводы делаются после заслушивания домашнего задания 1-й группы и в ходе совместной работы с классом.
Третий в пятом ряду — Алексин Анатолий Георгиевич (1979)
Пожилая учительница с тридцатипятилетним стажем работы, Вера Матвеевна, уже не работала в школе. Она присматривала за внучкой Елизаветой. Ее сын и невестка, археологи, были в экспедиции. Лиза любила слушать бабушкины истории о преподавательской жизни. Больше всего она прислушивалась, когда бабушка рассказывала про Ваню Белова.
Ваня был третьим в пятом ряду на общей фотографий класса. Он был храбрым, отчаянным и добрым. Однажды он по карнизу на третьем этаже перебрался из класса в учительскую, чтобы защитить одноклассника от наказания. Также Белов объявлял голодовку из-за незаслуженной по его мнению двойки, поставленной учительницей своему сыну. Елизавету покорил этот смелый мальчик и она стала подражать ему.
Все поступки Вани казались Вере Матвеевне баловством и безрассудством. Однако трагический случай заставил женщину переосмыслить его личность.
У Елизаветы была аллергия на лекарства. По незнанию в детском саду ей дали таблетку, и девочка попала на операционный стол. Вера Матвеевна узнала, что хирург – Иван Белов. После этого все проказы шестиклассника обернулись для нее поступками мудрого не годам мальчика. Бабушка верила, что ее ученик спасет внучку. Когда операция завершилась, врач вышел в коридор и стало понятно, что он просто однофамилец.
Елизавета пошла на поправку, а Вера Матвеевна не могла теперь забыть про Ваню. Она поняла, мальчик много сделал для нее и ее сына. Женщина спросила сына в письме, почему он потерял связь с другом. Тот ответил, что Ваня взял на себя вину за проступок Володи, потому они повздорили. А потом их разлучил переезд.
Вера Матвеевна решила найти Ваню. Она была воодушевлена и поехала к его родителям. Старики же сообщили, что их сын погиб на войне.
Рассказ учит тому, что иногда мы не в силах вовремя понять, с какими людьми мы находимся рядом. Некоторые играют в нашей жизни незаметную, но судьбоносную роль. Нужно ценить тех, кто добр по отношению к нам.
Можете использовать этот текст для читательского дневника
Алексин. Все произведения
Третий в пятом ряду — Алексин Анатолий Георгиевич (1979)
Анатолий Георгиевич Алексин
Третий в пятом ряду
Я часто слышала, что внуков любят еще сильнее, чем своих собственных детей. Я не верила… Но оказалось, что это так. Наверно, потому, что внуки приходят к нам в ту позднюю пору, когда мы больше всего боимся не смерти и не болезней, а одиночества.
Лиза явилась на свет в такую именно пору: мне было под шестьдесят.
Володя, мой сын, и Клава, его жена, еще раньше оповестили, что идут на столь смелый шаг лишь потому, что рядом есть я. Иначе бы они не решились. А когда Лизу привезли домой, Володя и Клава сказали, что возлагают на меня всю ответственность за ее судьбу. Тем более, что я тридцать пять лет проработала в школе.
— Ни один из нас не попадал во власть педагога в таком раннем возрасте! — сказал мне Володя.
Клава присоединилась к мнению мужа.
Когда же Лизе исполнился год, Володя и Клава уехали на раскопки: где-то обнаружился очередной древний курган. Их профессией было не будущее, а далекое прошлое — оба они занимались археологией. И поэтому тоже казалось логичным, что Лизой должна заниматься я.
Я понимала, что моя внучка обязана заговорить раньше всех своих сверстников, что она должна научиться читать раньше всех остальных детей и раньше других проявить понимание окружающего ее мира… Ибо сын намекнул, что на пенсию могла уйти я сама, но не мой педагогический опыт.
Клава присоединилась к мнению мужа.
Они были убеждены, что весь этот опыт, огромный, тридцатипятилетний, должен был обрушиться на бедную Лизу — и принести поразительные результаты.
Но мой опыт столкнулся с ее характером…
Что характер у внучки есть, я поняла сразу: она почти никогда не плакала. Даже если ей было больно и мокро. Не подавала сигналов! И от этого возникало много дополнительных трудностей.
Когда внучке исполнилось три с половиной года, я объяснила ей, что Лиза — это не полное имя, а полное звучит торжественно и парадно: Елизавета. С тех пор на имя Лиза она реагировать перестала. Не откликалась — и все. Я стала убеждать внучку, что называть ее, маленькую, длинным именем Елизавета неестественно, что люди будут смеяться.
— И пусть, — сказала она.
Тогда я ей объяснила, что такое имя без отчества произносить просто нельзя, потому что без отчества им называли царицу. С тех пор Лиза приобрела царственную осанку. А я стала сообщать родителям, звонившим откуда-то, где были усыпальницы и курганы: «Елизавета спит… Елизавета сидит на горшке…»
Внучка одержала первую в жизни победу.
В моей комнате, над столом, висели фотографии классов, в которых я преподавала литературу и русский язык. Или была к тому же еще и классной руководительницей. На фотографиях первые ряды полулежали, вторые сидели, а третьи и четвертые обычно стояли. У лежавших, у сидевших и у стоявших выражение лиц было не детское, напряженное. Может быть, из-за присутствия учителей, которые всегда располагались в центре второго ряда.
Елизавета любила водить пальцем по фотографиям и спрашивать: «Это кто? А это кто. »
Поскольку главное свойство склероза — помнить все, что было очень давно, и забывать то, что было недавно, я сразу называла имена и фамилии своих бывших учеников.
Только на одной фотографии рядов было пять… Рыжий парень, который на черно-белом снимке выглядел просто светловолосым, в отличие от других, улыбался. Он был третьим слева в том самом пятом ряду.
Я уже давно объяснила внучке, что это Ваня Белов, а рядом с ним стоит ее папа. Ваня поспорил в тот день, что сможет удержаться на стуле, который будет поставлен на другой стул. Так образовался дополнительный ряд, которого не было больше ни на одном снимке.
…Я часто слышала, что внуков любят еще сильнее, чем своих собственных детей. Я не верила… Но оказалось, что это так. Наверно, потому, что внуки приходят к нам в ту позднюю пору, когда мы больше всего боимся не смерти и не болезней, а одиночества.
Лиза явилась на свет в такую именно пору: мне было под шестьдесят.
Володя, мой сын, и Клава, его жена, еще раньше оповестили, что идут на столь смелый шаг лишь потому, что рядом есть я. Иначе бы они не решились. А когда Лизу привезли домой, Володя и Клава сказали, что возлагают на меня всю ответственность за ее судьбу. Тем более, что я тридцать пять лет проработала в школе.
— Ни один из нас не попадал во власть педагога в таком раннем возрасте! — сказал мне Володя.
Клава присоединилась к мнению мужа.
Когда же Лизе исполнился год, Володя и Клава уехали на раскопки: где-то обнаружился очередной древний курган. Их профессией было не будущее, а далекое прошлое — оба они занимались археологией. И поэтому тоже казалось логичным, что Лизой должна заниматься я.
Я понимала, что моя внучка обязана заговорить раньше всех своих сверстников, что она должна научиться читать раньше всех остальных детей и раньше других проявить понимание окружающего ее мира… Ибо сын намекнул, что на пенсию могла уйти я сама, но не мой педагогический опыт.
Клава присоединилась к мнению мужа.
Они были убеждены, что весь этот опыт, огромный, тридцатипятилетний, должен был обрушиться на бедную Лизу — и принести поразительные результаты.
Но мой опыт столкнулся с ее характером…
Что характер у внучки есть, я поняла сразу: она почти никогда не плакала. Даже если ей было больно и мокро. Не подавала сигналов! И от этого возникало много дополнительных трудностей.
Когда внучке исполнилось три с половиной года, я объяснила ей, что Лиза — это не полное имя, а полное звучит торжественно и парадно: Елизавета. С тех пор на имя Лиза она реагировать перестала. Не откликалась — и все. Я стала убеждать внучку, что называть ее, маленькую, длинным именем Елизавета неестественно, что люди будут смеяться.
— И пусть, — сказала она.
Тогда я ей объяснила, что такое имя без отчества произносить просто нельзя, потому что без отчества им называли царицу. С тех пор Лиза приобрела царственную осанку. А я стала сообщать родителям, звонившим откуда-то, где были усыпальницы и курганы: «Елизавета спит… Елизавета сидит на горшке…»
Внучка одержала первую в жизни победу.
В моей комнате, над столом, висели фотографии классов, в которых я преподавала литературу и русский язык. Или была к тому же еще и классной руководительницей. На фотографиях первые ряды полулежали, вторые сидели, а третьи и четвертые обычно стояли. У лежавших, у сидевших и у стоявших выражение лиц было не детское, напряженное. Может быть, из-за присутствия учителей, которые всегда располагались в центре второго ряда.
Елизавета любила водить пальцем по фотографиям и спрашивать: «Это кто? А это кто. »
Поскольку главное свойство склероза — помнить все, что было очень давно, и забывать то, что было недавно, я сразу называла имена и фамилии своих бывших учеников.
Только на одной фотографии рядов было пять… Рыжий парень, который на черно-белом снимке выглядел просто светловолосым, в отличие от других, улыбался. Он был третьим слева в том самом пятом ряду.
Я уже давно объяснила внучке, что это Ваня Белов, а рядом с ним стоит ее папа. Ваня поспорил в тот день, что сможет удержаться на стуле, который будет поставлен на другой стул. Так образовался дополнительный ряд, которого не было больше ни на одном снимке.
Папа Елизаветы последовал за приятелем, хотя еле удерживался на этом сооружении. Ему было особенно трудно оттого, что он с рождения прихрамывал на правую ногу. И еще чуть не падал со стула Сеня Голубкин, который вс…
К сожалению, текст книги удалён по просьбе правообладателя.
Читать бесплатно книгу Третий в пятом ряду — Алексин Анатолий
АНАТОЛИЙ АЛЕКСИН ТРЕТИЙ В ПЯТОМ РЯДУ
Я часто слышала, что внуков любят еще сильнее, чем своих собственных детей. Я не верила… Но оказалось, что это так. Наверно, потому, что внуки приходят к нам в ту позднюю пору, когда мы больше всего боимся не смерти и не болезней, а одиночества. Лиза явилась на свет в такую именно пору: мне было под шестьдесят. Володя, мой сын, и Клава, его жена, еще раньше оповестили, что идут на столь смелый шаг лишь потому, что рядом есть я. Иначе бы они не решились. А когда Лизу привезли домой, Володя и Клава сказали, что возлагают на меня всю ответственность за ее судьбу. Тем более, что я тридцать пять лет проработала в школе. — Ни один из нас не попадал во власть педагога в таком раннем возрасте! — сказал мне Володя. Клава присоединилась к мнению мужа. Когда же Лизе исполнился год, Володя и Клава уехали на раскопки: гдето обнаружился очередной древний курган. Их профессией было не будущее, а далекое прошлое — оба они занимались археологией. И поэтому тоже казалось логичным, что Лизой должна заниматься я. Я понимала, что моя внучка обязана заговорить раньше всех своих сверстников, что она должна научиться читать раньше всех остальных детей и раньше других проявить понимание окружающего ее мира… Ибо сын намекнул, что на пенсию могла уйти я сама, но не мой педагогический опыт. Клава присоединилась к мнению мужа. Они были убеждены, что весь этот опыт, огромный, тридцатипятилетний, должен был обрушиться на бедную Лизу — и принести поразительные результаты. Но мой опыт столкнулся с ее характером… Что характер у внучки есть, я поняла сразу: она почти никогда не плакала. Даже если ей было больно и мокро. Не подавала сигналов! И от этого возникало много дополнительных трудностей. Когда внучке исполнилось три с половиной года, я объяснила ей, что Лиза — это не полное имя, а полное звучит торжественно и парадно: Елизавета. С тех пор на имя Лиза она реагировать перестала. Не откликалась — и все. Я стала убеждать внучку, что называть ее, маленькую, длинным именем Елизавета неестественно, что люди будут смеяться. — И пусть, — сказала она. Тогда я ей объяснила, что такое имя без отчества произносить просто нельзя, потому что без отчества им называли царицу. С тех пор Лиза приобрела царственную осанку. А я стала сообщать родителям, звонившим откудато, где были усыпальницы и курганы: «Елизавета спит… Елизавета сидит на горшке…» Внучка одержала первую в жизни победу. В моей комнате, над столом, висели фотографии классов, в которых я преподавала литературу и русский язык. Или была к тому же еще и классной руководительницей. На фотографиях первые ряды полулежали, вторые сидели, а третьи и четвертые обычно стояли. У лежавших, у сидевших и у стоявших выражение лиц было не детское, напряженное. Может быть, изза присутствия учителей, которые всегда располагались в центре второго ряда. Елизавета любила водить пальцем по фотографиям и спрашивать: «Это кто? А это кто. » Поскольку главное свойство склероза — помнить все, что было очень давно, и забывать то, что было недавно, я сразу называла имена и фамилии своих бывших учеников. Только на одной фотографии рядов было пять… Рыжий парень, который на чернобелом снимке выглядел просто светловолосым, в отличие от других, улыбался. Он был третьим слева в том самом пятом ряду. Я уже давно объяснила внучке, что это Ваня Белов, а рядом с ним стоит ее папа. Ваня поспорил в тот день, что сможет удержаться на стуле, который будет поставлен на другой стул. Так образовался дополнительный ряд, которого не было больше ни на одном снимке. Папа Елизаветы последовал за приятелем, хотя еле удерживался на этом сооружении. Ему было особенно трудно оттого, что он с рождения прихрамывал на правую ногу. И еще чуть не падал со стула Сеня Голубкин, который всегда мечтал стоять выше других. А Ваня Белов улыбался. Это был мой злой гений. Я рассказывала о его проделках Елизавете, чтобы она никогда ничего подобного в жизни не совершала. Однажды Ваня Белов на глазах у всей улицы прошел по карнизу третьего этажа и, появившись в окне нашего класса, сказал: «Разрешите войти?» — Как такое могло случиться? — в тот же день спросил у меня директор. — Ваня Белов… — ответила я. В другой раз он объявил голодовку… Ему показалось, что я несправедливо поставила двойку одному из учеников. Ваня подошел на переменке ко мне и тихо сказал: — Вы, Вера Матвеевна, не задавали нам то, о чем спрашивали. — Но и того, что я задавала, он тоже не знал… как следует. — Как следует? Может быть… Но ведь за это не ставят двойку. — Она уже в классном журнале! — Но ее можно исправить. — Нельзя! — Вы должны это сделать. — Никогда… — Простите меня, Вера Матвеевна, но я буду протестовать. — Каким образом? — Объявлю голодовку! Я улыбнулась и махнула рукой. Но в буфет он в тот день не ходил. Я проверила: не ходил. На следующий день тоже… — Голодаешь? — спросила я его с нарочитой небрежностью. — Голодаю, — ответил он. — И долго еще… собираешься? — Пока не исправите двойку… — Потом он огляделся и тихо добавил: — Вы не бойтесь: другие об этом не знают. А то придется закрыть школьный буфет! Вечером я пошла к родителям Вани. Беловы жили рядом со школой, через дорогу. Самого Вани, к счастью, дома не оказалось. Его родители, милые, застенчивые люди, очень встревожились. В них не было ни Ваниной решительности, ни его озорства. — Чтото случилось? — спросила мать, как бы придерживая сердце рукой. — Что он… там? — Не беспокойтесь. — Как же не беспокоиться? Для него живем… Самое уютное место в комнате было отведено столу, на котором лежали Ванин портфель (я его сразу узнала!), тетради и книжки. Над столом висело расписание школьных уроков. И та самая фотография, где он был третьим в пятом ряду. — Не беспокойтесь, — сказала я. — Он учится хорошо. Выдвинут на математическую олимпиаду! — Слава богу! — сказала мать. Тут я отважилась и спросила: — Скажите, он… ест? — Перестал… — со страхом ответила Ванина мама. — Только пьет воду… Даже хлеба в рот не берет. Я спросила: «Может, что с животом?» А он говорит: «Нет аппетита!» Уже второй день нету… «А ведь так он выжмет из меня все, что захочет!» — подумала я. И на следующий день в присутствии Вани исправила тому ученику двойку на тройку. — Почему? — спросила Елизавета, когда я пересказала ей, уже шестилетней, тот давний случай. — Ты боялась, что Ваня умрет? — Исправила тому ученику двойку на тройку, — повторила я. Я только не сказала Елизавете, что тем учеником был ее папа.
Да, Володя учился у меня в классе. Так получилось… Уговаривая меня стать классной руководительницей именно в 6м «В», директор сказал: — Не отказывайтесь! Это предрассудки. Кто усомнится в вашей объективности? Я согласилась. И потом три года подряд доказывала ту самую объективность, которую, по словам директора, никто не мог взять под сомнение. Както незаметно это превратилось в одну из моих главных педагогических задач. Я очень старалась… Все должны были видеть, что я строга, бескомпромиссна и требовательна к своему сыну. Как Володя выдержал это, я теперь понять не могу. Ни в одной педагогической книге не сказано, что должен делать учитель, если прямо под носом, на первой парте возле окна, сидит его сын. Володя сидел на первой парте потому, что любил сидеть на последней. На примере именно его сочинений я объясняла всему классу, какие грамматические и смысловые ошибки являются наиболее характерными. У доски я держала его очень долго и называла Кудрявцевым, хотя других ребят звала просто по имени. Получалось, что я все же выделяла его. В отрицательном смысле… Володя вынужден был отвечать по литературе только блестяще. Но однажды, почувствовав, что он плавает, я задала сыну коварный вопрос о том, чего в школе не проходили. Володя умолк. А я громко сообщила ему или, вернее сказать, всему классу: — Двойка, Кудрявцев. Тогдато Ваня Белов и объявил голодовку. — Всегда помни, что ты мой сын! — внушала я Володе. — Пойми меня правильно… Он помнил, понимал — и не обижался. Но Ваня Белов понимать не хотел! Он вторгался в мой план взаимоотношений с сыномучеником. И все разрушал! Я объясняла Володе, что он должен интересоваться не только историей и древними глиняными черепками. Я внушала, что он не имеет права пользоваться подсказками или шпаргалками на контрольных по математике. А Ваня Белов доказывал сыну, что математика ему никогда в жизни не пригодится, — и продолжал делиться с ним на контрольных своими математическими способностями. Я убеждала Володю в том, что точные науки — это необходимая каждому гимнастика ума. Ваня же потом разъяснял, что гимнастикой нормальные люди занимаются не более двадцати минут в день. А тут — уроки, экзамены. Какая же это гимнастика? Я знала, что за моими взаимоотношениями с сыном следит, кроме Вани, еще один человек. Это был Сеня Голубкин. Есть люди, которые, увидев на вас новое платье, не поздравят с обновкой, а скажут: «Все наряжаетесь… Все наряжаетесь!» Узнав, что вы вернулись из отпуска, они покачают головой: «Все отдыхаете… Все отдыхаете!» А заметив, что вы хорошо выглядите, вздохнут: «Все расцветаете. » Наблюдая за Сеней Голубкиным, я вспоминала таких людей. Он болезненно переживал чужие успехи. Ему всюду чудились выгоды и привилегии, которыми обладают другие. Если ктото заболевал, Сенька говорил: «Ясно… Решил отдохнуть!» Если ктото получал пятерку за домашнее сочинение, он спрашивал: «Что? Мамочка с папочкой потрудились?» Четко сформулировать какуюнибудь мысль было для Сеньки ужасной мукой. И за эти свои мучения он ненавидел литературу, а заодно и меня. Голубкина ребята прозвали Вороном: он словно кружил над классом, ко всем приглядываясь и всех в чемто подозревая. Меня он подозревал в любви к сыну. Когда Володя, прихрамывая на правую ногу, направлялся к доске, Голубкин провожал его недоверчивым взглядом: а уж не притворяется ли он? Не выхлопатывает ли себе какието привилегии? Трудно было отыскать людей, более не похожих друг на друга, чем Ваня и Сенька. Но оба они осложняли мое и без того нелегкое положение. Наставляя свой класс на путь добродетели, я видела в Сенькиных глазах страстное желание, чтобы Володя с этого пути соскользнул. Тогда бы Сенька мог произнести фразу, которую уже давно носил за пазухой: «Сначала бы сына своего воспитали. » Я и сама больше всего боялась, чтоб какойнибудь Володин поступок не вступил в противоречие с моими проповедями и наставлениями. Но это все же произошло… На 8й «В» надвигалась контрольная по математике. Решить сложную геометрическую задачу было для моего Володи почти тем же самым, что для Сени Голубкина понять разницу между повестью и романом. Собираясь в то утро в школу, Володя мечтал, чтоб с математичкой чтонибудь приключилось. Я, конечно, сказала ему, что мечтать об этом бесчеловечно. — Ну, пусть застрянет гденибудь минут на пятнадцать. Мало ли в городе происшествий! А потом уж поздно будет писать… — Но ты ведь учил? — Мне это не помогает! Математичка была одной из немногих учительниц нашей школы, которые придавали значение своей внешности. Дождавшись, пока все остальные покинут учительскую, она торопливо прихорашивалась у зеркала, устраивая последний, придирчивый смотр своему лицу м прическе. Лишь убедившись, что все в порядке, она спешила на свидание к старшеклассникам. В то утро она тоже терпеливо дождалась, пока со стола в учительской исчез последний классный журнал. Подошла к зеркалу… И тут ее заперли. Повернули ключ со стороны коридора — и мечта Володи осуществилась: математичка застряла. Лишь минут через двадцать нянечка, которая пришла убирать коридор, услышала легкий стук: математичка не любила поднимать шума. Контрольная была сорвана. Я поняла, что пробил час Сеньки Голубкина! Математичка не захотела присутствовать при разборе этого «дела». Она была хорошенькой и не нуждалась в защите. Кроме того, она могла бы позволить себе попасть в страшную ситуацию, но не в смешную. А тут ей грозил смех. — Я попрошу Кудрявцева объяснить, как он на это решился! — сказала я, глядя на Сеню Голубкина. В его глазах не было торжества — в них было смятение: если я сама обвиняю сына, то в чем же ему тогда обвинять меня? Но вдруг с задней парты раздался голос Вани Белова: — А при чем здесь Володя Кудрявцев? Это я ее запер. — Ты… боялся контрольной по математике? — изумленно спросила я. — Чувство коллективизма! — ответил Ваня Белов. И сел. В глазах Сени Голубкина возникли разочарование и тоска. — Ты, Ваня, должен будешь извиниться… перед Ириной Григорьевной, — растерянно произнесла я. — А я, когда запирал, крикнул ей: «Извините, пожалуйста!» — Она не услышала. И потом… мне сейчас не до шуток! — Мне тоже, — сказал Ваня Белов. — Извинись… Поскорее! С глазу на глаз… — Математичка не любила быть действующим лицом в подобных спектаклях. — Стыдно должно быть и тем, ради кого Белов это сделал! — сказала я, опять глядя на Сеню Голубкина. Меня вызвал директор школы: — Что, опять Ваня Белов? — Опять. Но с другой стороны… — Пора принимать меры! — Пора, — ответила я. И, дождавшись конца учебного года, перебралась вместе с Володей в другую школу. Она была дальше от нашего дома… Но зато дальше и от Вани Белова! А уже потом, через год, мы вообще уехали на другой конец города. Так получилось.
Мне раньше казалось, что «прекрасная половина» человечества, к которой некогда принадлежала и я, не очень богата чувством юмора. Но моя внучка Елизавета постоянно опровергала эту точку зрения.