приходили мужики спрашивали в чем смысл жизни я сказал толстой
Business 4 Geniuses FROM RUssia
Предприниматель делай бизнес по-умному! | Работник бросай работу! | Студент бросай учёбу! | Безработный не ищи работу! | Философ хватит думать! |
| Исповедь.Афористично о самом важном. *Вопрос мой тот, который в пятьдесят лет привел меня к самоубийству, был самый простой вопрос, лежащий в душе каждого человека, от глупого ребенка до мудрейшего старца, тот вопрос, без которого жизнь невозможна, как я и испытал это на деле. Вопрос состоит в том: Что выйдет из того, что я делаю нынче, что буду делать завтра, что выйдет из всей моей жизни! Я нашел, что для людей моего круга есть четыре выхода из того ужасного положения, в котором мы все находимся. Вера есть знание смысла человеческой жизни, вследствие которого человек не уничтожает себя, а живет. Вера есть сила жизни. Если человек живет, то он во да верит. Если б он не верил, что для чего-нибудь надо жить, то он бы не жил. Если он не видит и не понимает призрачности конечного, он верит в это конечное; если он понимает призрачность конечного, он должен верить в бесконечное. Без веры нельзя жить. Я понял, что для того, чтобы понять смысл жизни, надо прежде всего, чтобы жизнь была не бессмысленна и зла, а потом уже разум для того, чтобы понять ее. Я понял, почему я так долго ходил около такой очевидной истины, и что если думать и говорить о жизни человечества, то надо говорить и думать о жизни человечества, а не о жизни нескольких паразитов жизни. Я жил паразитом и, спросив себя, зачем я живу, получил ответ: низачем. Если смысл человеческой жизни в том, чтобы добывать ее, то как же я, тридцать лет занимавшийся тем, чтобы не добывать жизнь, а губить ее в себе и других, мог получить другой ответ, как не тот, что жизнь моя есть бессмыслица и зло? Она и была-бессмыслица и зло. — У меня был товарищ, который тоже спрашивал меня о смысле жизни, — сказал Виталий, — перед тем как застрелиться. Это был мой очень близкий товарищ, очень хороший товарищ, — сказал, часто повторяя слово «товарищ» и как бы находя какое-то призрачное утешение в том, что это слово теперь, много лет спустя, звучало так же, как раньше, и раздавалось в неподвижном воздухе пустынного парка. — Он был тогда студентом, а я был юнкером. Он всё спрашивал: зачем нужна такая ужасная бессмысленность существования, это сознание того, что если я умру стариком и, умирая, буду отвратителен всем, то это хорошо, — к чему это? Зачем до этого доживать? Ведь от смерти мы не уйдём, Виталий, ты понимаешь? Спасения нет. — Нет! — закричал Виталий. — Зачем, — продолжал он, — становиться инженером, или адвокатом, или писателем, или офицером, зачем такие унижения, такой стыд, такая подлость и трусость? — Я говорил ему тогда, что есть возможность существования вне таких вопросов: живи, ешь бифштексы, целуй любовниц, грусти об изменах женщин и будь счастлив. И пусть Бог хранит тебя от мысли о том, зачем ты всё это делаешь. Но он не поверил мне, он застрелился. Теперь ты спрашиваешь меня о смысле жизни. Я ничего не могу тебе ответить. Я не знаю.ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ
Что бы сказал Лев Толстой на “Вечернем Урганте”Карл Булла / Наталья Носова / Спутник – Лев Николаевич, как вы себя чувствуете прямо сейчас? – Спасибо, отлично. Здоровье лучше. Гости свалили. На душе радостно. – У вас часто бывают гости? Наверное, к Вам постоянно наведываются просители, бедные и обездоленные? – Пропасть просителей. Обделенные землею вдовы, нищие. Как это мне тяжело, потому что ложно. Я ничего не могу им делать. Я их не знаю. И их слишком много. И стена между мной и ими. Я чувствую, что ко мне отношение людей – большинства – уже не как к человеку, а как к знаменитости. Приходят к человеку, приобретшему известность значительностью и ясностью выражения своих мыслей, приходят и не дают ему слова сказать, а говорят, говорят ему или то, что гораздо яснее им, или нелепость чего давно доказана им. Сегодня после обеда было: рабочий «Союза русского народа», выпивший, уговаривал меня вернуться в церковь, добродушный, но совершенно безумный. Потом женщина с двумя огромными конвертами, требующая, чтоб я прочел. «крик сердца». И тщеславие, и мания авторства, и корысть. Я огорчился – надо было спокойнее. – Сейчас все люди вашего возраста очень боятся стареть и прибегают к различным средствам омоложения. Чувствуете ли вы, что стареете и как вы к этому относитесь? – В старости отмирают способности, внешние чувства, которыми общаешься с миром: зрение, слух, вкус, но зато нарождаются новые, не внешние, а внутренние чувства для общения с духовным миром, – и вознаграждение с огромным излишком. Я испытываю это. И радуюсь, благодарю и радуюсь. – Вам можно позавидовать: старости вы не боитесь, живете в достатке… Неужели вас ничего не тяготит, не мучает? – Одно из самых тяжелых условий моей жизни – это то, что я живу в роскоши. Все тратят на мою роскошь, давая мне ненужные предметы, обижаются, если я отдаю их. А у меня просят со всех сторон, и я должен отказывать, вызывая дурные чувства. – Самое большое ваше огорчение и грех – роскошь? О чем еще вы сожалеете? – Вас многие считают чуть ли не богом. Думаете ли вы о себе, как о хорошем человеке? – Я ужасно плох. Две крайности – порывы духа и власть плоти. Мучительная борьба. И я не владею собой. Ищу причины: табак, невоздержание, отсутствие работы воображения. Все пустяки. Причина одна – отсутствие любимой и любящей жены. – Но ваше семейство со стороны выглядит абсолютно благополучно. Неужели у Вас и Софьи Андреевны проблемы? – Она перестала быть женой. Помощница мужу? Она уже давно не помогает, а мешает. Мать детей? Она не хочет ею быть. Кормилица? Она не хочет. Подруга ночей. И из этого она делает заманку и игрушку. Ужасно жаль детей. Я все больше и больше люблю и жалею их. – Есть ли у вас взаимопонимание с детьми? – Очень тяжело в семье. Тяжело, что не могу сочувствовать им. Все их радости, экзамен, успехи света, музыка, обстановка, покупки, все это считаю несчастьем и злом для них и не могу этого сказать им. Я могу, я и говорю, но мои слова не захватывают никого. Они как будто знают не смысл моих слов, а то, что я имею дурную привычку это говорить. – Лев Николаевич, за последние сто лет роман “Война и мир” стал Вашим самым популярным произведением. Вы согласны с тем, что это лучшее из написанного Вами? – Это все равно, что к Эдисону кто-нибудь пришел и сказал бы: «Я очень уважаю вас за то, что вы хорошо танцуете мазурку”. Я приписываю значение совсем другим своим книгам. – Каким именно? – Например, рассказу 1872 года “Бог правду видит, да не скоро скажет”. – Какие у вас дальнейшие творческие планы и замыслы? – Я, должно быть, всем надоел своими не перестающими писаниями все об одном и том же (но крайней мере, так это должно казаться большой публике). Надо молчать и жить; а если писать, и то если очень захочется, то только художественное, к которому меня часто тянет. И, разумеется, не для успеха, а для того, чтобы более широкой аудитории сказать то, что имею сказать, и сказать, не навязывая, а вызывая свою работу. Помоги Бог. – Чего вы боитесь? – Я боялся говорить и думать, что все 99 из 100 – сумасшедшие. Но не только бояться нечего, но нельзя не говорить и не думать этого. Если люди действуют безумно (жизнь в городе, воспитание, роскошь, праздность), то наверно они будут говорить безумное. Так и ходишь между сумасшедшими, стараясь не раздражать их и вылечить, если можно. – Вам, кажется, не очень нравится жить в городе. Но зимой Вы обычно живете в своей московской усадьбе в Хамовниках. Каковы ваши ощущения от жизни в современной Москве? – Вонь, камни, роскошь, нищета. Разврат. Собрались злодеи, ограбившие народ, набрали солдат, судей, чтобы оберегать их оргию, и пируют. Народу больше нечего делать, как, пользуясь страстями этих людей, выманивать у них назад награбленное. Мужики на это ловчее. Бабы дома, мужики трут полы и тела в банях, возят извозчиками. – А что вы сами любите? – Часто с ужасом случается мне спрашивать себя: что я люблю? Ничего. Положительно ничего. Такое положенье бедно. Нет возможности жизненного счастья; но зато легче быть вполне человеком-духом, «жителем земли, но чуждым физических потребностей». – Что для Вас Бог? – Как ни странно это сказать: знание Бога дается только любовью. Любовь есть единственный орган познания его. – Лев Николаевич, что бы вы посоветовали нашим зрителям? Как жить? – Жить до вечера и до веку. Жить так, как будто доживаешь последний час и можешь успеть сделать только самое важное. И вместе с тем так, как будто то дело, которое ты делаешь, ты будешь продолжать делать бесконечно. Все ответы Льва Толстого приводятся по его дневнику. Почему Толстой открестился от «Войны и мира»?Пожалуй, чуть ли не единственное, о чём большинство людей вспоминает, если речь заходит о «Войне и мире» — этот роман очень объёмный. Его объём стал притчей во языцех, и когда кто-то хочет с уважением или иронией подчеркнуть чьи-то титанические усилия по созданию какого-то другого, возможно, не менее великого произведения, то говорит: «ну вот, накатал „Войну и мир”». Не потому ли и сам автор этого эпического полотна очень быстро в нём разочаровался и предпочитал вообще о нём не упоминать, а если и упоминать то с большой долей пренебрежения и даже с откровенной неприязнью? Толстой работал над «Войной и миром» в течение 6 лет — с 1863 по 1869 годы, а разрабатывать тему о герое, будущем декабристе, «возвращающимся с семейством в Россию», начала ещё в 1856 году. Публикация романа началась в 1865 году в журнале «Русский вестник», а первое полное издание вышло в 1868 — 1869 годах. Мы напомнили об этих датах неслучайно. Уже в начале января 1871 года Толстой отправил Афанасию Фету письмо, в котором с воодушевлением сообщал, что занялся изучением древнегреческого:
Далее Толстой пишет:
Вот это был действительно «фокус». Тем более что всего через 2 года Толстой начал работу над очередным «многословным» трудом — «Анной Карениной», замысел которой появился у него еще в начале 1870 года, то есть за год до письма Фету. С годами отношение писателя к «Войне и миру» оставалось неизменным. 14 декабря 1908 года он записал в своём дневнике:
В противовес этих саркастичных замечаний часто приводят выдержку из бесед с японским писателем и философом Токутоми Рока, который гостил в Ясной Поляне в 1906 году:
Однако это утверждение вырвано из контекста. Толстой был последователен в своих убеждениях. Дочитаем главу до конца:
28 октября 1895 года Толстой записывает в дневнике:
Какие же глупости имел в виду Толстой, и почему он решил с ними покончить? Например, пространное рассуждение о переменах, случившихся с Нехлюдовым после встречи с Катюшей, когда можно было бы ограничиться всего лишь констатацией факта и не играть словами:
По мысли Толстого, что толку в самопожертвовании, если оно проистекает из гордыни и «славолюбия», а не из потребности перед Богом, то есть не из человеколюбия. И уже во второй части романа он высказывается об этом предельно кратко:
Человеколюбие таким образом — это не слова, быстро перерастающие в многословие, а служение людям, в котором единственно и состоит смысл человеческой жизни. Это подтверждается и дневниковой записью Толстого от 3 декабря 1908 года, за несколько дней до того, как он вновь назвал «Войну и мир» и т. п. «пустяками»:
И напоследок — ответ Толстого на письмо Н. А. Самсонова из Омска от 24 февраля 1908 года. Самсонов выражал сочувствие религиозно-философским взглядам Толстого и неодобрительно отзывался об его художественных произведениях, которые он бы «сжег с величайшим удовольствием». «Война и мир» — это «бредни», «Анну Каренину» не стал читать, потому что «претило». С прискорбием он узнал, что «высокообразованные» люди готовятся устроить 80-летний юбилей Толстого «с адресами, венками, объедением и прочей мерзостью». На конверте помета Толстого: «Прекрасное письмо. Отвечать». И ответил:
LiveInternetLiveInternet—Метки—Рубрики—Музыка—Подписка по e-mail—Поиск по дневнику—СтатистикаО смысле жизни. Лев Толстой.Лев Толстой О смысле Жизни.Второе рождение Толстого Толстой пробудился к новой жизни. Сердцем, умом и волей он принял программу Христа и посвятил свои силы целиком тому, чтобы следовать ей, обосновывать и проповедовать ее. Вопрос о том, чем была обусловлена столь резкая перемена жизнеустоев Л. Н. Толстого не имеет удовлетворительного объяснения однако некоторые предположения можно сделать на основе его произведений. Если перенести толстовский анализ духовной революции Нехлюдова на самого Толстого, то видно много схожего. Толстому также в высшей степени была свойственна склонность к резким переменам, он пробовал себя на разных поприщах. На опыте собственной жизни он испытал все основные мотивы, связанные с мирскими представлениями о счастье, и пришел к выводу, что они не приносят успокоения души. Именно эта полнота опыта, не оставлявшая иллюзий, будто что-то новое может придать жизни смысл, стала важной предпосылкой духовного переворота. Чтобы жизненный выбор получил достойный статус, в глазах Толстого он должен был оправдаться перед разумом. При таком постоянном бодрствовании разума мало оставалось лазеек для обмана и самообмана, прикрывавших изначальную безнравственность, бесчеловечность так называемых цивилизованных форм жизни. В их разоблачении Толстой был беспощаден. Что скрыто за вопросом о смысле жизни? Однако мало сказать, что человеку свойственно страдать и быть недовольным. Человек сверх того еще знает, что он страдает, и недоволен собой, он не приемлет своего страдательного положения. Его недовольство и страдания удваиваются: к самим страданиям и недовольству добавляется сознание того, что это плохо. Человек не просто стремится стать другим, устранить все, что порождает страдания и чувство недовольства; он стремится стать свободным от страданий. Человек не просто живет, он хочет еще, чтобы его жизнь имела смысл. Осуществление своих желаний люди связывают с цивилизацией, изменением внешних форм жизни, природной и социальной среды. Предполагается, что человек может освободиться от страдательного положения с помощью науки, искусств, роста экономики, развития техники, создания уютного быта и т. д. Такой ход мыслей, по преимуществу свойственный привилегированным и образованным слоям общества, заимствовал Л. Н. Толстой и руководствовался им в течение первой половины своей сознательной жизни. Однако как раз личный опыт и наблюдения над людьми своего круга убедили его в том, что этот путь является ложным. Чем выше поднимается человек в своих мирских занятиях и увлечениях, чем несметней богатства, глубже познания, тем сильнее душевное беспокойство, недовольство и страдания, от которых он в этих своих занятиях хотел освободиться. Можно подумать, что если активность и прогресс умножают страдания, то бездеятельность будет способствовать их уменьшению. Такое предположение неверно. Причиной страданий является не сам по себе прогресс, а ожидания, которые с ним связываются, та совершенно неоправданная надежда, будто увеличением скорости поездов, повышением урожайности полей можно добиться чего-то еще сверх того, что человек будет быстрее передвигаться и лучше питаться. С этой точки зрения нет большой разницы, делается ли акцент на активность и прогресс или бездеятельность. Ошибочной является сама установка придать человеческой жизни смысл путем изменения ее внешних форм. Эта установка исходит из убеждения, что внутренний человек зависит от внешнего, что состояние души и сознания человека является следствием его положения в мире и среди людей. Но если бы это было так, то между ними с самого начала не возникло бы конфликта. Вывод о бессмысленности жизни, к которому как будто бы подводит опыт и который подтверждается философской мудростью, является с точки зрения Толстого явно противоречивым логически, чтобы можно было с ним согласиться. Как может разум обосновать бессмысленность жизни, если он сам является порождением жизни? У него нет оснований для такого обоснования. Поэтому в самом утверждении, о бессмысленности жизни содержится его собственное опровержение: человек, который пришел к такому выводу, должен был бы прежде всего свести свои собственные счеты с жизнью, и тогда он не мог бы рассуждать о ее бессмысленности, если же он рассуждает о бессмысленности жизни и тем самым продолжает жить жизнью, которая хуже смерти, значит, в действительности она не такая бессмысленная и плохая, как об этом говорится. Далее, вывод о бессмысленности жизни означает, что человек способен ставить цели, которые не может осуществить, и формулировать вопросы, на которые не может ответить. Но разве эти цели и вопросы ставятся не тем же самым человеком? И если у него нет сил реализовать их, то откуда у него взялись силы поставить их? Не менее убедительно возражение Толстого: если жизнь бессмысленна, то как же жили и живут миллионы и миллионы людей, все человечество? И раз они живут, радуются жизни и продолжают жить, значит, они находят в ней какой-то важный смысл? Какой? Не удовлетворенный отрицательным решением вопроса о смысле жизни, Л. Н. Толстой обратился к духовному опыту простых людей, живущих собственным трудом, опыту народа. Простые люди хорошо знакомы с вопросом о смысле жизни, в котором для них нет никакой трудности, никакой загадки. Они знают, что надо жить по закону божьему и жить так, чтобы не погубить свою душу. Они знают о своем материальном ничтожестве, но оно их не пугает, ибо остается душа, связанная с Богом. Малообразованность этих людей, отсутствие у них философских и научных познаний не препятствует пониманию истины жизни, скорее наоборот, помогает. Странным образом оказалось, что невежественные, полные предрассудков крестьяне сознают всю глубину вопроса о смысле жизни, они понимают, что их спрашивают о вечном, неумирающем значении их жизни и о том, не боятся ли они предстоящей смерти. Вслушиваясь в слова простых людей, вглядываясь в их жизнь, Толстой пришел к заключению, что их устами глаголет истина. Они поняли вопрос о смысле жизни глубже, точнее, чем все величайшие мыслители и философы. Наблюдения над жизненным опытом простых людей, которым свойственно осмысленное отношение к собственной жизни при ясном понимании ее ничтожности, и правильно понятая логика самого вопроса о смысле жизни подводят Толстого к одному и тому же выводу о том, что вопрос о смысле жизни есть вопрос веры, а не знания. В философии Толстого понятие веры имеет особое содержание, не совпадающее с традиционным. Это не осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. «Вера есть сознание человеком такого своего положения в мире, которое обязывает его к известным поступкам». «Вера есть знание смысла человеческой жизни, вследствие которого человек не уничтожает себя, а живет. Вера есть сила жизни». Из этих определений становится понятным, что для Толстого жизнь, имеющая смысл, и жизнь, основанная на вере, есть одно и то же.v Понятие веры в толстовском понимании совершенно не связано с непостижимыми тайнами, неправдоподобно чудесными, превращениями и иными предрассудками. Более того, оно вовсе не означает, будто человеческое познание имеет какой-либо иной инструментарий, помимо разума, основанного на опыте и подчиненного строгим законам логики. Характеризуя особенность знания веры, Толстой пишет: «Я не буду искать объяснения всего. Я знаю, что объяснение всего должно скрываться, как начало всего, в бесконечности. Но я хочу понять так, чтобы быть приведенным к неизбежно-необъяснимому, я хочу, чтобы все то, что необъяснимо, было таково не потому, что требования моего ума неправильны (они правильны, и вне их я ничего понять не могу), но потому, что я вижу пределы своего ума. Я хочу понять так, чтобы всякое необъяснимое положение представлялось мне как необходимость разума же, а не как обязательство поверить». Толстой не признавал бездоказательного знания. Он не принимал ничего на веру, кроме самой веры. Вера как сила жизни выходит за пределы компетенции разума. В этом смысле понятие веры есть проявление честности разума, который не хочет брать на себя больше того, что может. Свобода не тождественна произволу, простой способности действовать по прихоти. Она всегда связана с истиной. По классификации Толстого, существуют истины троякого рода. Во-первых, истины, которые уже стали привычкой, второй натурой человека. Во-вторых, истины смутные, недостаточно проясненные. Первые уже не со всем истины. Вторые еще не совсем истины. Наряду с ними есть третий ряд истин, которые, с одной стороны, открылись человеку с такой ясностью, когда он их не может обойти и должен определить свое к ним отношение, а с другой стороны, не стали для него привычкой. По отношению к истинам этого третьего рода и обнаруживается свобода человека. Здесь важно и то, что речь идет об истине ясной, и то, что речь идет об истине более высокой по сравнению с той, которая уже освоена в жизненной практике. Свобода есть сила, позволяющая человеку идти по пути к Богу. Пять заповедей христианства Как считает Л. Н. Толстой, суть нравственного идеала наиболее полно выражена в учении Иисуса Христа. При этом для Толстого Иисус Христос не является Богом или сыном Бога, он считает его реформатором, разрушающим старые и дающим новые основы жизни. Толстой, далее, видит принципиальную разницу между подлинными взглядами Иисуса, изложенными в Евангелиях, и их извращением в догмах православия и других христианских церквей. «То, что любовь есть необходимое и благое условие жизни человеческой, было признаваемо всеми религиозными учениями древности. Во всех учениях: египетских мудрецов, браминов, стоиков, буддистов, даосистов и др., дружелюбие, жалость, милосердие, благотворительность и вообще любовь признавались одною из главных добродетелей». Однако только Христос возвысил любовь до уровня основополагающего, высшего закона жизни. 1) Не гневайся; 2) Не оставляй жену; Непротивление как проявление закона любви Толстой подробно рассматривает расхожие аргументы против непротивления. Три из них являются наиболее распространенными. Второй аргумент состоит в том, что «нельзя идти одному человеку против всего мира». Что, если, например, я один буду таким кротким, как требует учение, а все остальные будут продолжать жить по прежним законам, то я буду осмеян, избит, расстрелян, напрасно погублю свою жизнь. Учение Христа есть путь спасения для того, кто следует ему. Поэтому тот, кто говорит, что он рад бы последовать этому учению, да ему жалко погубить свою жизнь, по меньшей мере не понимает, о чем идет речь. Это подобно тому, как если бы тонущий человек, которому бросили веревку для спасения, стал бы возражать, что он охотно воспользовался бы веревкой, да боится, что другие не сделают того же самого. Третий аргумент является продолжением предыдущих двух и ставит под сомнение осуществление учения Христа из-за того, что это сопряжено с большими страданиями. Вообще жизнь человеческая не может быть без страданий. Весь вопрос в том, когда этих страданий больше, тогда ли, когда человек живет во имя Бога, или тогда, когда он живет во имя мира. Ответ Толстого однозначен: тогда, когда он живет во имя мира. Рассмотренная с точки зрения бедности и богатства, болезни и здоровья, неизбежности смерти жизнь христианина не лучше жизни язычника, но она по сравнению с последней имеет то преимущество, что не поглощается полностью пустым занятием мнимого обеспечения жизни, погоней за властью, богатством, здоровьем. В жизни сторонников учения Христа меньше страданий уже хотя бы по той причине, что они свободны от страданий, связанных с завистью, разочарованиями от неудач в борьбе, соперничеством. Опыт, говорит Толстой, также подтверждает, что люди главным образом страдают не из-за их христианского всепрощения, а из-за их мирского эгоизма. Учение Христа не только более нравственно, но оно и более благоразумно. Оно предостерегает людей от того, чтобы они не делали глупостей. Таким образом, обыденные аргументы против непротивления являются не более чем предрассудками. С их помощью люди стремятся обмануть самих себя, найти прикрытие и оправдание своему безнравственному и гибельному образу жизни, уйти от личной ответственности за то, как они живут. Непротивление есть закон Почему люди держатся за старое? «Стоит людям поверить учению Христа и исполнять его, и мир будет на земле». Но люди в массе своей не верят и не исполняют учение Христа. Почему? По мнению Л. Н. Толстого, есть по крайней мере две основные причины. Это, во-первых, инерция предшествующего жизнепонимания и, во-вторых, искажение христианского учения. До того как Иисус Христос сформулировал заповедь непротивления, в обществе господствовало убеждение, что зло можно истребить злом. Оно воплотилось в соответствующий строй человеческой жизни, вошло в быт, привычку. Самым главным средоточием насилия является государство с его армиями, всеобщей воинской повинностью, присягами, податями, судами, тюрьмами и т. д. Словом, вся цивилизация основана на законе насилия, хотя, и не сводится к нему. Отвергая представление о существовании человека исключительно как биологического существа, всецело подчиненного диктату инстинктов, писатель полностью не отрицал власть «природы»над человеком, а также не возлагал все надежды по усовершенствованию человеческого бытия на деятельность его разума. Наоборот, писатель подчеркивал неоднократно, что чрезмерная рационализация бытия человека ни в коей мере не приблизит его к постижению смысла жизни. Только способность личности возвышаться над своим естеством и опираясь на него как на необходимое условие существования, утверждать разумные, истинно человеческие основания бытия, по убеждению Л.Н.Толстого, есть единственный критерий осмысленности ее жизни. Л. Н. Толстой видел смысл жизни не в том, чтобы жить, зная, «что жизнь есть глупая, сыгранная надо мною шутка, и все-таки жить, умываться, одеваться, обедать, говорить и даже книжки писать. Это было для меня отвратительно. «-писал он. Признать бессмыслицу жизни Толстой не мог, как не мог видеть ее смысл только в личном благе, когда «живет и действует человек только для того, чтобы благо было ему одному, чтобы все люди и даже существа жили и действовали только для того, чтобы ему одному было хорошо. «Жить так, не заботясь об общем благе, по Толстому, может лишь «животная личность», не подчиняющаяся велению разума. Идеи Толстого и сегодня актуальны, они оказывают огромное влияние на нравственный мир человека, не то, как он решает для себя вопросы смерти и бессмертия. Не случайно столь часто к ним обращаются в наши дни представители разных философских систем и направлений, включая материалистические.
|