пригара павел сергеевич личная жизнь
«Проекты Манежа — это и мой личный взгляд на искусство»
Павел Пригара о планах ЦВЗ
Кажется, прошла вечность с тех пор, как Павел Пригара стал директором Манежа, и никакого прежнего Манежа будто и не было никогда. О том, почему была проведена мощная стилевая перезагрузка этого места, какие принципы и приемы важны в работе с визуальным искусством и какие проекты ждут зрителей в Центральном выставочном зале Санкт-Петербурга в ближайшее время, рассказал его директор Павел Пригара.
Фото: Алексей Бронников, 2021
Фото: Алексей Бронников, 2021
Шесть лет назад вы стали директором Манежа. В вашей карьере это не первое место, которое с вашим приходом полностью преображается. Как вам это удается?
1 сентября 2015 года у детей начался новый учебный год, а я пошел на новую работу — в Манеж. До этого я успел поработать и на телевидении, и в корпоративной сфере, и на госслужбе. В этих переменах не было специальной программы, но это было отличное время. Я ведь застал и советскую школу, а потом девяностые, время перемен. И я, как мне кажется, хорошо прочувствовал это. Мне нравятся перемены как метод.
Вы за эти годы дали миллион интервью, все спрашивают примерно одно и то же… Как получается не повторяться?
Мне действительно трудно даются повторения. Везде, где бы то ни было. А когда даешь интервью, особенно посвященные одной и той же выставке, повторения неизбежны. Это просто неинтересно. И во время таких повторных интервью часто вырабатываются определенные клише, они бессмысленны. Важно сказать о чем-то один раз, сформулировать идею и двигаться дальше. Это даже не выгорание, а скорее выбор, причем я назвал бы его эстетическим: повторения мне не очень близки эстетически.
Чтобы оставаться живым, хочется изменений, а повторы все упрощают. Мне все время говорят: давайте продлим выставку. Уговаривать меня на это бесполезно, я ищу новые проекты, работаю с новым, думаю о следующем.
Фото: Алексей Бронников, 2021
Фото: Алексей Бронников, 2021
Недавно в Петербург приезжали Андрей Блохин и Георгий Кузнецов (арт-группа Recycle — Париж, Лос-Анджелес, Гонконг, Москва и др.), их персональная выставка — следующий проект Манежа. С ними приятно работать, они открытые, наполненные творчеством, легкие. Мне важно, что они покажут новые работы. Мы уже три года постепенно идем к этому проекту. На днях мы ходили по залу, обсуждали будущую выставку, монтаж. Экспозиционная работа началась, и в связи с этим любые повторы и взгляды назад мне уже не хочется делать. Я иду вперед.
В начале июня главный выставочный зал Санкт-Петербурга будет закрыт?
Да, и ничего страшного в этом нет. У нас выставочный план, как в европейских и американских музеях, расписан на три—пять лет вперед, и в этом масштабе несколько недель не так важны, как создание действительно значимого проекта. В конце июня мы откроемся.
Вы хоть и работали какое-то время в Москве, все же родом из Санкт-Петербурга. Важно ли вам показать какой-то собственный образ Санкт-Петербурга—Ленинграда?
Недавно я получил запрос от французского агентства международных связей. Группа людей захотела узнать Санкт-Петербург только через Манеж, через наши проекты, и я, как Вергилий, подразумевался в роли проводника между мирами. Подобная практика медиации, особенно сейчас, когда все либо еще на карантине, либо только-только выходят из него, существует в мире. И это возвращает нас к нашей будущей выставке. Студия Recycle расположена в Париже. Художники сейчас работают и с новыми материалами, и с цифровым взаимодействием. Это будет очень европейский взгляд на Россию. Художники хотят показать вариативность новых способов коммуникации и взаимопроникновение человеческого интеллекта с машинным.
В какой-то степени все проекты Манежа — это и мой личный взгляд на искусство.
Есть у Манежа какие-то особенности? Насколько важно не пропустить именно Манеж, приехав в Санкт-Петербург?
Многое зависит от того, в какую среду ты попадаешь. Большой город — это не однородная среда, это всегда слои, существующие независимо друг от друга или немного перемешанные. В зависимости от того, где ты окажешься, такой и опыт получишь от этой встречи. Я думаю, Манеж с момента повторного открытия в 2015 году так и работает — любой отдельный проект может дать вкус и ощущение города на много лет вперед, создать эмоциональный след, не скажу, что на всю жизнь, но надолго.
Вы много выставок посещаете? Кажется, что бываете на всех открытиях и мероприятиях…
Если у вас складывается такое ощущение, значит, мы посещаем одни и те же мероприятия, но, кстати, на выставке в галерее 10.203 на Кожевенной линии, сокуратором которой выступил Максим Има, я вас не видел. В июне Максим будет делать новый уличный проект в Манеже — это наша уже традиционная outdoor-выставка рядом с ЦВЗ. Он пригласил к участию в проекте современных художников, которые при помощи техники «скрэтчинга» создадут арт- объекты из стекла. Это будет групповая выставка. Конечно, для восприятия искусства важна личная насмотренность.
К сожалению, с театром у меня не сложились близкие отношения. Сама идея театральности: зал, партер, ложа — кажется мне искусственной, в ней есть какая-то скованность. В то же время как прием театральность прекрасно работает в других сферах искусства. Может быть, дело в отсутствии оппозиции человека в кресле и актера. Я не всегда могу принять нарочитое повествование, но знаю, что театральные приемы работают. Они создают дополнительные измерения, когда ты работаешь с визуальным искусством. Я вижу, как кураторы часто используют их. Некоторые из наших проектов обвиняют в излишней театральности. Еще раз повторю: сам инструмент «театральность» позволяет работать с нюансами художественного восприятия, и значит, мы выбираем его правильно.
Какие еще принципы музейного дела важны для манежных проектов?
Это большой разговор о том, как идеи и вещи могут обретать смыслы. Сложный и интересный диалог, в котором судьба треснувшей чашки, например, рассказывает нам историю целой империи.
За этим интересно наблюдать, особенно когда речь идет о новом визуальном языке, дополненной реальности, NFT. Все это часть того диалога, который Манеж ведет со зрителем: для человека и о человеке, о его взаимодействии с материальным миром.
Как Павел Пригара сделал «Манеж» главным выставочным пространством Петербурга
Подписаться:
Поделиться:
Экс-бизнесмен и чиновник, два года назад ставший директором ЦВЗ «Манеж», уверенно завершил его реконструкцию, провел серию масштабных выставок и намерен показывать в нем проекты мирового уровня.
Вы чиновник или человек культуры?
Сложно сказать. Моя артистическая карьера началась с работы ведущим на Ленинградском телевидении. В конце 1980-х Пятый канал был дико модным и даже авангардным, и я решился участвовать в конкурсе на место в редакции молодежной информационной программы. На улице Чапыгина стояла толпа из тысячи людей, толкающих друг друга, чтобы выбить пропуск на прослушивание. А спустя пару дней я был принят на «Пятый», и вскоре меня стали узнавать на улицах. Созерцательность присуща мне в меньшей степени, нежели желание воплощать: мне нравится материализация идей, а тогда на телевидении их возникало множество. Моя юность пришлась на свободное, как сейчас сказали бы, либеральное время, но образование хотелось получить не лирическое, а техническое, и главное — устремленное в будущее, а не в прошлое, как многие гуманитарные дисциплины. Так я оказался в Аэрокосмической академии: в приемной комиссии легкомысленно выбрал самую красивую девушку, а она сидела рядом с табличкой «Робототехнические системы». Но наука не была идеей всей моей жизни — она мне нравилась не больше, чем книги и музыка. К тому же в нашей семье считалось важным все время пробовать себя в чем-то новом: в детстве я получал медали на районных соревнованиях по фигурному катанию, потом были шахматы, кружок по моделизму, а в школе мы с друзьями выпускали газету «Советский капиталист» — уже вовсю шла перестройка, и это издание, написанное от руки на тетрадных листочках в единственном экземпляре, пользовалось популярностью.
А когда вы стали зарабатывать большие деньги?
Мне было двадцать три года, я снимал видеорекламу, организовывал вечеринки — сильный драйв, но материального успеха это не приносило. Тогда я выбрал направление, которое сейчас можно было бы назвать инвестиционным бизнесом. В начале 1990-х в российской жизни появились понятия «акции», «облигации», «займы» — специалистов не хватало, я оперативно получил второе высшее и начал работать на фондовом рынке.
Выставка «Китайская армия»
Выставка «Китайская армия»
Выставка «Китайская армия»
Выставка «Китайская армия»
Выставка «Китайская армия»
«Genii Loci. Греческое искусство с 1930 года по сегодняшний день»
«Genii Loci. Греческое искусство с 1930 года по сегодняшний день»
«Genii Loci. Греческое искусство с 1930 года по сегодняшний день»
«Genii Loci. Греческое искусство с 1930 года по сегодняшний день»
Оглядываясь назад, чему вас научили 1990-е?
Тому, что важна репутация. Развилок в стихии 1990-х было достаточно, но я вышел из этой истории с хорошим опытом взаимодействия с людьми и проверки себя в достаточно сложных обстоятельствах. Когда состоятельных людей спрашивают: «Чем вы занимаетесь?» — они часто отвечают: «Управляю своими активами». Но если ты живешь в такой схеме, то не замечаешь, что на самом деле это активы управляют тобой.
Именно поэтому вы оказались в «Манеже», оставив бизнес, а до этого — пост замглавы администрации Приморского района?
Я оказался здесь потому, что увидел в этом шанс для развития. Кроме того, с «Манежем» меня связывают эмоции молодости: здесь я когда-то стоял в очередях на выставки и танцевал на вечеринках. А потом, к своему сожалению, долгие годы видел колонны Кваренги в растяжках с рекламой шубных ярмарок. И когда председатель Комитета по культуре Константин Сухенко и ректор Академии художеств Семен Михайловский позвали меня сюда в самый разгар реконструкции, я увидел стройку и понял, что выставочный зал будет напоминать еще один торговый центр. Сухенко мягко, но настойчиво подошел к тому, что с этим нужно что-то делать и делать, видимо, мне. Концепцию реновации предложил архитектор Александр Кривенцов, а 1 сентября 2015 года я был назначен директором.
Можете ли вы уточнить, есть ли у «Манежа» стратегия развития?
Есть цели, к которым мы стремимся, — три крупные выставки мирового уровня в год. Но у людей, определяющих глобальную выставочную политику, жизнь расписана на годы вперед. Чтобы попасть в их график, нужно не просто им понравиться, но еще и запастись терпением. «Манеж» — это пространство возможностей, которое находится в лучшей локации города. Он должен быть площадкой, где молодые люди пробуют себя, и не случайно мы можем принять в кураторский отдел ребят, у которых нет опыта работы, но есть адекватная связь со средой, талант и мобильность. Пока мы собираем портфолио, но я думаю, что 2017 год станет для нас переломным, — ведь мы показываем важные и серьезные проекты. Например, после выставки современного китайского искусства, которая прошла у нас зимой, мы получили предложения сразу из нескольких стран. И еще один момент: «Манеж», говоря официальным языком, — городское учреждение культуры, которое финансируется за счет бюджета и само зарабатывает деньги за счет мероприятий. Но чтобы привезти, например, ретроспективу Модильяни — а она стоит около полумиллиона евро, — нам нужны партнеры такие же амбициозные, как и мы сами.
В этом году исполняется сорок лет ЦВЗ «Манеж».
Конечно, напрашивалась экспозиция о его истории, но мы решили исследовать такой феномен, как ленинградское изобразительное искусство 1970-х. И в конце сентября открываем выставку, посвященную этому явлению, подготовленную при участии Эрмитажа, Русского музея, «Росфото» и еще нескольких музеев, галерей, частных коллекционеров, художников и их наследников — это будет очень масштабный проект.
Директор петербургского Манежа Павел Пригара — о свободе, реальности и Яне Фабре
«Когда кто-то пожаловался мне, что время летит слишком быстро и его не хватает, я сказал про хороший способ проверить это: долго смотреть на часы. Тогда оно покажется мучительно долгим. Восприятие времени, как и искусства, субъективно», — говорит, делая себе кофе, директор Центрального выставочного зала Манеж Павел Пригара. Большие окна его кабинета выходят на временами шумный, временами притихший Конногвардейский бульвар и каждый вечер становятся своеобразной рамкой для нарядных петербургских закатов. За то время, что Пригара занимает этот кабинет, он успел перепридумать Манеж и доказать, что выставки-блокбастеры здесь отныне не исключение из правил, а новая норма. Город (а за ним и весь мир искусства) к этой норме привык быстро — каждую экспозицию выставочного центра обсуждают долго и охотно. Для того, чтобы разобраться, как так вышло и что для этого нужно было предпринять, мы встретились с Павлом Пригара, а заодно прошлись по залам, где сегодня можно увидеть первую для России выставку южнокорейской художницы Ли Бул «Утопия Спасенная». Череда масштабных инсталляций обосновалась в пространстве Манежа, чтобы рассказать об утопиях и антиутопиях, уязвимости (принимающей форму то огромного нарядного надувного дирижабля, то зеркального лабиринта), а также о диалоге с русскими авангардистами, чьи работы стали частью экспозиции.
Вы часто рассказываете о том, что и кураторы, и художники, когда соприкасаются с Манежем как культурной институцией, получают свободу самовыражения. Вы сразу понимали, что это необходимое звено, или каким-то образом к нему стремились и пришли?
«Свобода» — очень важное слово для осознания человека в действительности. Мы начали с достаточно осторожного слова — «возможности», и в самом начале говорили, что Манеж — пространство возможностей. Чуть менее выразительный тезис, но тем не менее это достаточно продуктивное понятие. Из него рождаются интересные идеи и проекты. Мы понимаем, что живем в реальном мире и свобода здесь может быть достаточно условной. Она может быть ограниченной, например, пространством зала и требованиями, связанными с обеспечением безопасности, или финансовыми и организационными возможностями. Но мы стараемся, чтобы при создании проекта, особенно на первоначальном этапе, когда идет обсуждение концепции, оно начиналось в большом и свободном интеллектуальном пространстве.
А может ли быть такое, что этой свободы оказывается слишком много?
Я слышал от кураторов и художников, что этот зал очень большой. Появляется ощущение избыточной свободы, возможности для большого высказывания. Не каждый с этим может справиться, и это, с одной стороны, свобода, а с другой — инверсия, то есть ограничение. Если человек не готов к такого рода масштабам высказывания, это становится ограничением. В этой связи интересным может показаться сопоставление таких важных сущностей для человеческой жизни, да и цивилизации в целом, как искусство и наука. И если наука в общем построена на некой последовательности, объективности, это область рациональная, то искусство — другое очень важное пространство как раз свободы, где творцы, художники взаимодействуют с миром совсем по-другому. Они не стремятся быть объективными. Они испытывают влияние прошлого художественного опыта, но могут с легкостью, в отличие от науки, забыть целые столетия достижений культуры (или того, что казалось достижениями культуры) и следовать своим путем, расширяя опыт восприятия мира. Для каждого из нас важно сочетание эмоционального и рационального опыта. Наука перемещает нас в плоскость рационального, а искусство дает возможность воспринимать этот мир через эмоциональные инструменты.
Давайте поговорим про вертикальные и горизонтальные связи в мире искусства. Часто вертикальные структуры и неналаженные горизонтальные связи внутри сообщества становятся некоторым препятствием, особенно для молодых художников и кураторов. Что вы об этом думаете? Замечаете ли нехватку связей горизонтальных?
Когда мы пытаемся использовать определения вертикальной и горизонтальной структур, мы должны одинаково понимать, как эти структуры устроены. Мне кажется, внутри культурного сообщества нет достаточно четкого представления о том, как они различаются и каковы их признаки: формальные и неформальные. Вертикальные связи часто понимаются как институциональные. Но я вижу примеры, когда институции, взаимодействующие с искусством в этом пространстве, вертикально не интегрированы. То же и с горизонтальными структурами, которые могут возникать в разных местах, спонтанно или сознательно, которые не ориентированы на институциональное существование, но при этом имеют признаки институциональности. Огромное количество субъектов взаимодействуют в пространстве культурного, пытаясь сохранить или создать видимую или невидимую независимость. Как эти структуры взаимодействуют, мне сложно рассуждать в общем смысле. Конечно, это достойно большого исследования, достаточно подробного и точного, но, как мне кажется, оно скорее будет иметь характер исторической перспективы, чем отражать текущее положение дел. Мой опыт говорит о том, что это очень подвижная среда и прогнозировать ее развитие, возникновение новых связей, разрушение старых — тяжело. Современное искусство, с моей точки зрения, исследует новые территории — в основном с помощью индивидуальной воли. Прогнозировать эту индивидуальную волю нам достаточно сложно.
Здесь, наверное, можно еще вспомнить тему затворничества и ее влияние на историю искусства? И обратную сторону — стремление стать частью сообщества.
Да, и прошлое, и настоящее оставляют нам примеры, когда значительные художники остаются затворниками, не используя ни горизонтальные, ни вертикальные связи. Или когда сам процесс взаимодействия с институцией для художника становится частью творческого акта. Провокативность, которая в позитивном смысле свойственна современному искусству, очень часто направлена на воображаемое или реальное столкновение со старым миром искусства и с художественным опытом в общем смысле. Конфликт — очень важный элемент искусства, он расширяет пространство, пытается создать новые миры — это очень важная идея. Главным критерием для художника остаются его талант, его энергия, его миры. Искусство — та область, где мы не можем избежать субъективного восприятия, это лишает нас возможности давать однозначную оценку: что важно для искусства в данный конкретный момент времени, какой художник важен для среды. Мы видим огромное количество примеров, когда незаметные художники вдруг оказывались важнейшими мыслителями и переворачивали восприятие мира. И часто имена художников, которые были знамениты при жизни, сейчас трудно вспомнить. Мы не найдем их ни в одном нынешнем издании, хотя прежде они казались суперзвездами.
В наш технически активный век тема популярности получила много новых воплощений, понятия — допустим — «известный» и «модный» начинают трансформироваться. Вам не кажется, что эти процессы искажают восприятие и оценку?
Но это естественно — мы же живем в настоящем. Часто в своем собственном субъективном восприятии я сталкиваюсь с ощущением, что художник или обращен к сегодняшнему, или разговаривает с будущим. Это кажется мне очень важной идеей. Настоящего художника, с моей точки зрения, как раз и определяет вот это эмоциональное ощущение, что он разговаривает с вечностью. Не все выбирают этот путь. В этом нет негативной оценки, люди живут в настоящем, они хотят успеха здесь и сейчас. Но чаще в будущем остаются те художники, которые были не слишком акцентированы на настоящем. Возвращаясь к мысли о двух важных составляющих человеческой цивилизации — науке и искусстве, — можно сказать, что это два пространства, которые следуют за человеческой эволюцией. Меняются границы, экономические модели, происходят социально-политические трансформации, но они все остаются в прошлом, и лишь культура и наука двигаются вслед за человечеством. В отличие от науки, в искусстве нет общего правила, нет последовательности, нельзя спроектировать шедевр. Иногда ты видишь молодого художника, который кажется тебе мудрым стариком. Это прекрасная тайна искусства. Время, в котором мы сейчас находимся, очень интересное: мы наблюдаем за тем, как человек привыкает к новым способам коммуникации и восприятия реальности. Конечно, это находит отражение в творчестве, и многие художники абсолютно талантливо по этому поводу рефлексируют, размышляют, используя тот язык, внутри которого они находятся. Летом следующего года Манеж покажет проект арт-группы Recycle, который во многом посвящен этим размышлениям.
Эта история будет создана специально для Манежа?
Да, это будет, по сути, такой special commission (спецзаказ. — «РБК Стиль») для Манежа. Этот проект отложился в 2020 из-за понятных обстоятельств, но, по общему ощущению, стал только лучше. Из отдельных произведений и компонентов Recycle создают историю, большое художественное высказывание. Это очень важно для нас. Это тот формат, в котором мы взаимодействуем с аудиторией, и в определенном смысле мы зависим от нее. Она ждет от нас сложных и интересных историй.
Как экс-чиновник и бизнесмен Павел Пригара возглавил ЦВЗ «Манеж» и стал главным арт-менеджером Петербурга
Подписаться:
Поделиться:
Экс-чиновник и бизнесмен стал главным арт-менеджером Петербурга: благодаря умелой организации труда команда кунстхалле справляется с блокбастерами «Дейнека / Самохвалов» (112 тысяч посетителей!) и AES+F и привозит с лекциями куратора Венецианской биеннале. Павел — лауреат премии «Собака.ru ТОП 50 Самые знаменитые люди Петербурга» 2020.
Павел Пригара. Фото: Даниил Рабовский
Открытие выставки «Современные русские художники — участники Венецианской биеннале. Избранное»
Открытие выставки «Современные русские художники — участники Венецианской биеннале. Избранное»
Четыре года назад первая выставка обновленного «Манежа» «Современные русские художники — участники Венецианской биеннале. Избранное» казалась аккуратным реверансом в сторону классического функционала советских ЦВЗ: стабильной, но несмелой площадки смотра искусств. А сегодня вы конкурируете за зрителя с титанами индустрии.
Большие музеи часто становятся заложниками своего величия и вынуждены тратить огромное количество ресурсов на транзитных посетителей: они заняты обслуживанием огромного потока туристов, ежечасно, даже ежеминутно решают текущие вопросы. В этом наша особенность и возможность отстроиться: «Манеж» не является музеем туристического толка, наша цель — выстраивание длительного диалога с локальной аудиторией. Выставка работ участников Венецианской биеннале как раз положила начало этому диалогу и уже тогда подчеркнула наши большие амбиции и перформативную манеру экспонирования.
Опять же, большие музеи (а это исторические залы, постоянная экспозиция и неизменные интерьерные решения!) часто не могут предоставить куратору такую свободу интерпретации, которую дает наше пространство. Когда мне предложили пост в «Манеже», реконструкция шла к концу, но вместе с архитектором Александром Кривенцовым мы изменили первоначальный проект, предполагавший зашивание потолка гипроком и максимальное обезличивание пространства. В результате удалось создать площадку, которая легко трансформируется под проект и при этом сохраняет узнаваемый облик.