павел сорокин дирижер личная жизнь
Сайт ИД «Качественный продукт»
ПАВЕЛ СОРОКИН: «ЛЮБОВЬ ИЗНАЧАЛЬНО ЗАЛОЖЕНА В ПРИРОДЕ ЧЕЛОВЕКА»
Грандиознейшая премьера случилась в Ростовском музыкальном театре 16 и 17 апреля – опера Джакомо Пуччини «Турандот».
Даже самые вдохновенные ростовские меломаны не припомнят ничего подобного! Жизнь спектаклю дали режиссер Павел Сорокин, дирижер Андрей Иванов, художник Вячеслав Окунев, хореограф Антон Дорофеев (Санкт-Петербург), видеохудожник Сергей Некозырев (Краснодар).
Накануне премьеры мы встретились с постановщиком спектакля – главным режиссером РГМТ, лауреатом международных конкурсов Павлом Сорокиным.
— Павел Евгеньевич, почему ваш выбор пал именно на «Турандот»? Что в ней подкупило вас как постановщика?
— Какова главная идея вашей постановки и почему ее воплощение потребовало таких суперсовременных технических средств?
— Мы не ставили целью перенести действие «Турандот» в современную реальность. Главным было стремление рассказать о том, что нас (и, конечно, меня как постановщика) больше всего волнует. А волнует меня следующее: в наш век технического прогресса и цифровых технологий мы поняли (особенно это стало очевидно во времена пандемии covid-19), что можно полноценно жить и работать, не выходя из дома. От этой мысли порой становится откровенно страшно! Ученые мира работают над созданием искусственного интеллекта, и оказывается, что можно закодировать даже многие чувства в их чистом виде. Во времена пандемии эта тема приобрела вселенские масштабы: мы все оказались в мире цифровизации, где спасали лишь гаджеты, и виртуальное общение на долгие месяцы заменило нам реальное. В этих условиях мы посчитали самым важным через постановку «Турандот» поразмышлять о ЧУВСТВАХ и прежде всего, о всепобеждающей силе любви, которую несет в себе Лю (Лиу). Я убежден: любовь изначально заложена в природе человека, люди рождаются способными на это великое чувство, но жизнь почему-то во многих это первозданное чувство блокирует.
Мы постарались всё пространство спектакля заполнить символами, и они, как загадки Турандот, должны заинтриговать зрителей, дать возможность вновь задуматься над главными ценностями человеческого бытия.
Сценографическое решение «Турандот» (художник-постановщик – народный художник России Вячеслав Окунев) поистине монументально и очень точно попало в музыкальную стилистику оперы Пуччини. Виртуозна работа художника по свету Ирины Вторниковой, которая каждый раз поражает неожиданным решением световой партитуры спектакля. Но всем этим визуальным пиршеством создатели спектакля не перекрыли основную идею постановки – любовь способна преобразить человека и открыть в нем ресурсы, о существовании которых он мог не догадываться.
Миры Павла Сорокина
Премьера оперы «Война и мир» Прокофьева в Большом театре наделала много шума. На первый спектакль привлекала не столько новая постановка, сколько разговоры о громком уходе Мстислава Ростроповича. Музыка же вышла на первый план позже, и главная заслуга в новом взгляде на прокофьевский шедевр принадлежит дирижеру Павлу Сорокину. Услышав его трактовку «Войны и мира», понимаешь насколько многогранны образы «мира»: по сравнению с брутальностью военных эпизодов, язык «мирных» сцен затейливее, а на спектаклях Сорокина лирические, «мирные» сцены заиграли всеми красками. Чудом стал «Вальс Наташи» – прозрачное звучание оркестра удивительно тонко передавало обаяние юности и нежности. Ценно и то, как Сорокин работает с певцами: их голоса свободно парят и слышны все нюансы вокала даже на фоне мощного оркестра Большого.
Талант Павла Сорокина универсален, он дирижер высочайшего класса, с дарованием, редко встречающимся во все времена. Главное в его отличии – предельное трудолюбие, богатый интеллект, аристократическое достоинство, безупречный вкус. В Сорокине удивляет способность к постоянному обновлению. Имея за плечами блестящее образование по двум специальностям в Московской консерватории (которую он завершил как пианист и дирижер), Сорокин прошел еще и двухгодичное обучение в Парижской консерватории, а затем стажировку в США под руководством великих дирижеров Леонарда Бернстайна и Сейджи Озавы, по результатам которой единственный из множества абитуриентов был удостоен публичного выступления с Бостонским симфоническим оркестром.
Сорокиным было осуществлено столько театральных и концертных проектов, сколько хватило бы на нескольких дирижеров! Только в Большом он продирижировал свыше трехсот спектаклей, более 150-ти концертных программ представил с ведущими симфоническими оркестрами Москвы, Петербурга и многих других городов России и за рубежом. В его репертуаре не только оперы, но и балеты, а это сочетание не всем дирижерам по силам, даже маститым. Сорокиным осуществлены постановки и балетов XX века – «Петрушка» Стравинского и «Блудный сын» Прокофьева, и классики – «Корсара» Адана и «Сильфиды» Левеншелли. Именно ему Ростропович передал свою версию оперы «Хованщина» Мусоргского, сказав: «Эта музыка нуждается в крайне осторожном и точном дирижерском прочтении. В Павле я почувствовал именно такого музыканта…». «Хованщина», «Князь Игорь», «Война и мир» – эти и другие монументальные сложнейшие оперные спектакли он дирижирует с таким вдохновением, легкостью и свободой, что, порой, кажется, его не связывают никакие сценические условности. В дирижерском искусстве от простого технического умения управлять оркестром, до подлинных высот дирижерской интерпретации лежит дистанция огромной величины, пройти которую дано очень немногим. К таким принадлежит и Сорокин. А редко встречающаяся мягкость в обращении, внутренняя и внешняя культура, интеллигентность, подлинный демократизм – эти человеческие особенности позволяют Сорокину устанавливать творческий контакт с музыкантами самых известных коллективов, которые за свою историю работали со многими прославленными дирижерами.
Однако пока, как и на прошедших спектаклях новой постановки Большого театра, к сожалению, Сорокину нередко приходится быть вторым. Но, думаю, у него впереди еще будут премьеры. Верится, что красивые, пластичные, поющие руки прекрасного дирижера Павла Сорокина снова и снова будут открывать слушателям в музыке чудесные миры.
Новости
ДАРЬЯ ЗЫКОВА: НАДО ЖИТЬ СВОБОДНО, СЧАСТЛИВО, РАДОСТНО
Дарья Зыкова:
Надо жить свободно, счастливо, радостно
Судьба этой певицы удивительна. Так же, как и ее голос – солнечный, легкий, сияющий. Кажется, он улыбается…Знакомьтесь – Дарья Зыкова, солистка Большого театра, сопрано. В феврале в Москве стартует, уже в третий раз, проект «Опера Априори», причем со старта задана высочайшая планка – исполнение «Маленькой торжественной мессы» Россини. Дарья Зыкова – одна из четверки солистов, принимающих участие в проекте.
-Дарья, какие у Вас отношения с Россини? Не секрет, что Россини – трудный композитор, особенно для российских певцов.
-Ну, что Вы, для колоратуры Россини – это же дом родной! Говорят, что Россини написал свою последнюю оперу и пошел делать паштет, то есть до конца своей жизни он занимался любимым делом и готовил. Я считаю, это – очень правильно, что человек не приносит свою жизнь на алтарь искусства. Человек вообще не должен приносить свою жизнь на алтарь никому, кроме Господа Бога. В этом смысле Россини для меня очень близок, я его воспринимаю как нормального, живого человека. Такой «классный дядька». И это очень слышно в его музыке – она здоровая. Не в том смысле, что она – простая… Это очень глубокая музыка, величайшая. Так что я горячая поклонница Россини.
-Когда-то я беседовала с маэстро Дзеддой, которого называют «посланником Россини на Земле», и на вопрос, как надо петь Россини, он ответил: «Если ты поешь Россини, ты все будешь петь лучше, включая Вагнера. Но ты должен понять, что в музыке Россини нужны тысячи цветов. Чтобы найти нужный голос, нужно владеть тысячами оттенков. Это музыка с особым смыслом, и солист должен сам найти, прочувствовать и раскрыть, трансформировать ее в какой-то большой целостный образ».
-Ой, здорово! А я пела, кстати, «Танкреда» в 2005 году. У нас тогда подобралась чудесная команда: Лариса Рудакова, Эрик Курмангалиев, Алексей Долгов, Александра Ковалевич. Я была в восторге и от музыки Россини, и от состава исполнителей.
Фотография автора
-Сейчас Вы поете в «Маленькой торжественной мессе», гениальном произведении, величаво-прекрасном, радостно-скорбном и трагически-просветленном одновременно. Не страшно? Будете петь «верно и с любовью»?
-Мне позвонила Елена Харакидзян, продюсер «Опера Априори», и предложила участвовать в проекте. А я как раз была страшно занята, но, услышав магическое имя «Россини», сразу согласилась. Ну, думаю, раз Россини – все будет отлично. В последнее время мне предлагают петь много современной музыки, и я знаю, что перед тем, как дать ответ, мне в первую очередь надо посмотреть клавир. Если я уже сказала «да», то потом не могу сказать «нет». И я Лене сказала твердое радостное «Да!». Потом, когда начала изучать список певцов, записывавших когда-либо это произведение, поняла, что дело плохо, надо отложить все и заниматься очень и очень серьезно. А отложить все, естественно, нельзя… Мы сегодня как раз обсуждали с моим концертмейстером, как успеть подготовиться к премьере на нужном уровне. Да, я очень боюсь, правда. Это, конечно, мотивирует, но я все равно боюсь.
-Мне кажется, тут очень важны внутренний настрой и внутреннее состояние.
-Да, безусловно. Это очень глубокое произведение, непростое. В нем – весь Россини. За каждой колоратурой какая-то хитрость. И здесь не спрячешься ни за что. Не получится. Но это очень мотивирует к победе, я люблю такие вещи. Мне кажется, ради этого стоит жить. Какую-то планку себе ставить и к ней идти.
Фотография автора
-С Балинтом Сабо мы встречались как раз на «Опера Априори», он пел Герцога в опере Бартока «Замок герцога Синяя борода». В этот вечер звучали две оперы, в первом отделении – опера Бартока, во втором – опера Алексея Курбатова «Черный монах» (в «Черном монахе» я пела Татьяну). А Павел, мой муж (Павел Сорокин, дирижер Большого театра, прим.автора), тогда дирижировал. Он был под огромным впечатлением от Балинта и сказал, что я обязательно должна его послушать, потому что это невероятный певец. Мне, честно, тогда было не до того, чтобы слушать «Синюю бороду», но я все-таки вырвалась и поняла, что Балинт – великолепен. Я очень уважаю певцов, которые способны петь современную музыку так, чтобы не было скучно и не хотелось уйти быстрее домой, а публика же осталась потом на «Черного монаха»… То, как ребята исполняли «Синюю бороду» – потрясающе.
-Заметила, что Вы часто выступаете в паре с Максимом Пастером. Почему?
-Да, это случается, мы с ним даже в Швеции пели два концерта, дуэтом. Максим – очень большой профессионал, и у него голос – от Бога. Но дальше надо что-то делать самому. Я считаю, что Максим владеет замечательной вокальной техникой, и, кроме всего прочего, как говорит мой муж, он – «приличный человек». Кстати, дирижер по образованию. Вокалисты часто грешат отсутствием интеллекта в звуке, чего нельзя сказать о дирижерах, потому что количество познанного за время обучения материала трансформируется в качество звука. Максим в этом смысле – пример дирижёрского образования в вокальной технике. Замечательный пример: у него очень интеллектуальный звук и способность верно использовать нюансы. Громко, тихо и миллион оттенков между этим.
Фотография Дамира Юсупова
—25 декабря Вы участвовали в концерте «Штраус гала», снова с Максимом Пастером. Причем программа состояла из вальсов Штрауса. Чем Вас привлекают эти мелодии?
-Вальсы Штрауса – это, конечно, высший пилотаж для колоратурного сопрано, так называемый «обязательный элемент». Я бы сказала так: я не очень люблю такие произведения, которые можно сравнить с русской матрешкой. То есть, если человек приезжает в Россию, он должен обязательно купить русскую матрешку. Если у человека высокий голос, то он должен непременно петь высокие колоратурные партии. В прошлом году, когда Гаянэ Шиладжян, директор чудесного оркестра «Русская филармония», предложила нам такую программу, я подумала, «эх, опять 36 верхних нот…».
Потом, когда пошла их учить, поняла, что в этом можно найти очень большую красоту. Если не гнаться, чтобы это было громко, вовремя и наизусть, а поискать какие-то нюансы, оттенки, интонации, то будет очень здорово. Мне вообще кажется, что наша профессия – это профессия верно найденной интонации. Главный инструмент певца – голос, и Господь дал возможность этим голосом не просто слово говорить, а слово интонационно окрашенное. Мне кажется, что у нас получилось нечто именно в эту сторону. Хотелось бы верить, что публика восприняла не просто определенное количество хорошо (надеюсь!) взятых нот, но почувствовала наш интеллектуальный и духовный сердечный посыл.
Фотография Дамира Юсупова
-Как Вы оказались в детском хоре Большого театра? Сколько Вам было лет?
-Мне тогда уже было 10 лет. Для детского коллектива это немало. А получилось так, что мой папа ехал в машине и вдруг по радио услышал объявление о наборе в Детский хор Большого театра. И вот он пришел домой и говорит мне: «А почему бы тебе не попробовать?». Я вообще пою с 4 лет, меня Елена Николаевна Свешникова, племянница Свешникова (у нее до сих пор есть своя хоровая студия, раньше она называлась «Гнесинец», не знаю, как называется сейчас), нашла. Тогда хоровики приходили в детские сады и отслушивали детей. Вот так меня и нашли, и позвали, а мне было тогда 4 года. Несмотря на то, что мои родители абсолютно никакого отношения не имели ни к музыке, ни к искусству (самые настоящие физики-лирики, но всегда настроенные на что-то творческое), они меня повели в хор. И вот с четырех лет я пою.
Так что папино предложение пойти в Детский хор Большого театра было основано не на пустом месте. Кстати, конкурс был бешеный – 100 человек на место. Тогда был очень странный год – пришли три тысячи детей, а взяли 30 человек. Видимо, происходила полная смена состава, и без ложной скромности могу сказать, что наш состав был очень сильным. В этот же состав или чуть раньше пришла Марина Поплавская. Вот так я оказалась в Большом театре.
-Вы там, наверно, все закулисье знаете, как дом родной?
-Да, именно так. Это и есть любимейший, роднейший для меня дом. Меняется все, а эти стены остаются родными.
Фотография Дамира Юсупова
—А дальше как сложилась Ваша судьба, когда снова Вы пришли в Большой уже после окончания консерватории, как солистка?
-Я поступила в консерваторию сразу после школы, но меня готовил к поступлению Андрей Георгиевич Заборонок, тогда он был хормейстером Детского хора Большого театра. Андрей Георгиевич, абсолютнейший энтузиаст, совершенно невероятный человек, безвозмездно, несколько лет, готовил меня к поступлению, и он же договорился, чтобы меня послушала Ирина Ивановна Масленникова. Ирина Ивановна меня послушала, и сказала, что возьмет. Так я поступила с первого раза.
-Невероятно. Говорят, Ирина Ивановна была весьма требовательным и суровым педагогом.
-Да, это правда, мягко говоря (улыбается).
-А Вы у нее умудрились окончить консерваторию с отличием! Как?
Фотография Дамира Юсупова
У нас в хоре было 100 человек, и сейчас, оглядываясь назад, в свое прошлое, я думаю, как мне, 18-летней, могли доверить такой коллектив? Какое должно было быть доверие ко мне? Но, самое главное, как я сама не струсила… К примеру, куда мальчики 10-летние стремятся залезть? Конечно, они хотят залезть в трюмы. Выяснить, как механизм работает, который открывает какие-нибудь крышки, и что там вообще внутри. Слава Богу, восемь лет, которые я там проработала, прошли без эксцессов. Все дети были живы-здоровы, а на моей совести только два потерянных за границей загранпаспорта…Но вывезли ребят из Гамбурга, все разрешилось благополучно. И даже с некоторыми ребятами до сих пор общаемся. Потом, в 2008 году, я дебютировала в Большом уже в роли солистки, в партии Папагены, в «Волшебной флейте» Моцарта.
-То есть сразу же, как пришли в роли солистки, стали выступать? Не отсиживали, выжидая своей очереди?
-Нет, слава Богу, такого не было. Работы в театре всегда много. Это и главные партии, и не главные. А вообще моя самая любимая партия – Маша в «Пиковой даме». Да, это всего лишь шесть тактов музыки. Но это музыка Чайковского! И Прилепа – тоже небольшая партия, ну и что? Мне она очень нравится. Я вообще люблю такие вещи, и не стремлюсь петь только главные партии. Я получаю огромное удовольствие от участия в процессе спектакля.
-Как Вы вспоминаете Ирину Ивановну, что она Вам дала, самое ценное?
-Она все мне дала. Во-первых, она взяла меня в консерваторию. У моих родителей не было возможностей оплачивать какие-то дополнительные занятия. А она просто сказала: «Да, я возьму». И взяла в свой класс. Она заставила меня похудеть – я весила более 100 кг. Она научила меня энергично относиться к своей жизни. Я вообще была этакой изнеженной барышней…Ирина Ивановна выбила это из меня за полгода. Объяснила мне очень популярно, что так не делается, что жить надо по-другому. Она научила меня составлять программы концертов, потому что уделяла огромное внимание концертной деятельности. Она мне сразу сказала: «Ты можешь петь в театре всю свою жизнь. И тебя никто не будет знать. Но, если ты будешь два-три раза в год петь на хороших сценах, тебя будут знать все».
И она абсолютно в этом права. Она научила меня подбирать концертный репертуар, потому что концертный и не концертный репертуар – это большая разница. Мне кажется, музыканты, особенно молодые, часто делают ошибки в подборе репертуара, потому что не всегда суперсложные вещи «выстреливают». Иногда «выстреливают» совершенно другие. Например, Ирина Ивановна обожала советскую музыку. Она и меня приучила к тому, что произведения советских композиторов – это шедевры, просто надо сделать так, чтобы это было понятно. Она – основа моего музыкального и вокального воспитания, а в чем-то – и жизненного. Это удивительный человек. Что касается характера – ну, а как иначе воспитывать детей? Приходится быть строгой.
-Раз уж мы заговорили про воспитание детей, расскажите, пожалуйста, о Вашей методике, которую Вы разработали для музыкально-психологической реабилитации детей, перенесших тяжелые заболевания, сирот, инвалидов. Почему Вы решили этим заняться?
-Когда у меня была педагогическая практика, ко мне пришла одна девушка, с которой мне надо было работать, как преподавателю. Она была ужасно скованной: у нее был зажат не только звук, но абсолютно все: движение, речь, даже мысли… И начали мы с ней заниматься. Много пели. Я ей показывала, как надо мышечный панцирь разжать, объясняла, что нельзя петь, когда ты весь такой зажатый, ведь и звук такой же получается. И вдруг она на моих глазах начала расцветать! В результате через два года моя ученица уехала в Дюссельдорф, поступила в консерваторию, и сейчас поет. Конечно, дело не только в моих способностях, как педагога – это она оказалась талантливой сама по себе. Но я для себя поняла, что музыка и пение обладают колоссальным арт-терапевтическим свойством. И я вознамерилась защититься в консерватории по этой теме «Психологическое воздействие пения на человека». Мне сразу же объяснили, что это не музыковедческая история и предложили поступить в какой-нибудь другой вуз, чтобы там завершить эту работу. Что я и сделала. И получила второе высшее образование.
-И куда же Вы поступили?
-Я окончила РПУ, это Российский Православный Университет, по специальности «психология», и я этим занимаюсь очень-очень серьезно. Действительно, я разработала методику, которая позволяет травмированным детям, и не только детям, но и взрослым, качественно изменить свою жизнь, понять свои проблемы, увидеть их, потому что основная наша проблема заключается в том, что мы своих проблем не видим. Нам кажется, что мы живем, и так надо. А на самом деле надо – по-другому: свободно, счастливо, радостно. Моя часть методики – чисто вокальная. Кроме меня, в разработке этой методики принимали участие два выдающихся человека: Юрий Викторович Папко, народный артист, танцовщик, он мне показал систему мышечной растяжки (мы занимаемся и пением, и растяжкой одновременно), и профессор Ирина Николаевна Боголепова. Она меня консультировала относительно влияния музыки на процессы в головном мозге.
Фотография из личного архива Дарьи Зыковой
Получилась замечательная методика, которая позволяет качественно улучшить жизнь. А если брать социальное воздействие, то можно говорить о том, что эта методика объединяет детей разных социальных слоев, например, в школе, когда в одном классе учатся дети бедных родителей и дети богатых родителей, сглаживает противоречия в группе и формирует единый эмоциональный порыв в группе. С ее помощью можно воспитывать и любовь к родине, и любовь друг к другу, и взаимное уважение. Собственно, если коротко, то это – уроки музыки. Но не стандартные – пришли, попели, ушли, а выстроенные определенным образом, с определенным посылом. Вообще эти методы – арт-психологические – становятся в последнее время все более популярными, потому что они не травмируют.
Я считаю, патриотическое воспитание играет огромную роль в жизни каждого ребенка. Надо любить и знать свою родину. Четко представлять, где ты живешь. И за что ее любить, и за что не любить, и что можно изменять, а не просто сразу все крушить или кричать, что все плохо. Если приходишь в школу к ребенку и говоришь: вы должны любить свою родину – то в первом классе это еще как-то подействует, и в третьем, в четвертом, даже в пятом. А вот в седьмом классе они тебе ответят: нет, мы хотим пить кока-колу, жевать жвачку, и вообще, хотим в Америку, поедем в Силиконовую долину, где нам будут платить большие деньги. Но если предложить детям спеть вместе песню «Журавли», то можно ничего не говорить про любовь к Родине. Они вам сами расскажут. Потому что слово, положенное на музыку, имеет значительно больший отклик, чем просто слово.
Кстати, это Ирина Ивановна научила меня советским песням. Они же великолепны в смысле воспитания! А какие композиторы: Дунаевский, Гаврилин, Свиридов… Я уж не говорю про наследие Кастальского, Чеснокова, Лядова и так далее. Я занималась с одной девочкой, мы с ней слушали и пели «Отче наш» Кедрова. И она говорит: «Меня эта музыка успокаивает». Это ощущение теплоты и свободы, которое она испытывала, когда мы пели, она запомнит, и они в ней останутся. Так что все очень просто. Нет ничего особенного – подбирается совокупность факторов.
Фотография из архива Московской филармонии
-Вы же еще и с детскими домами работаете?
-Ну да, время от времени меня зовут, я туда еду и пою. Недавно работала с одним детским домом в Сергиевом Посаде, там я опробовала свою методику. Мы занимались с мальчишками. Тяжелое зрелище… Но ничего, что-то нам удалось, и что-то потихонечку мы сдвинули. Конечно, если этим заниматься серьезно, надо бросить все и туда – с головой. И пахать, пахать, перепахивать…и тогда росток даст какой-то всход. Конечно, я занимаюсь этим эпизодически, потому что времени не хватает. Но даже занятия раз в неделю уже дают какие-то результаты. У меня есть идея-мечта – создать хор старичков. Мне кажется, что пожилые люди в нашей стране находятся в значительно худшем состоянии, чем дети. У детей все впереди, и это вызывает больше оптимизма. А пожилые люди…Я очень надеюсь, что у меня будет такая возможность. Есть такие договоренности, будем собирать хор бабушек и дедушек, мне кажется, это хороший проект. Если бы наше Всероссийское хоровое общество занялось хорами пожилых людей, это столько жизней бы спасло! Это ведь огромное дело. Важнейшее. Я очень надеюсь, что мне Господь даст и силы, и время, потому что это надо осуществить. Я уже три года назад собиралась заниматься этим проектом, но навалилось страшное количество работы, и не получилось.
-Думаю, с Вашей энергией это станет возможным. Вы ее излучаете. Где черпаете эту добрую силу, при вашей-то загруженности?
-Я верующий человек. Я знаю, что энергию дает только Бог, и больше никто. То есть, кто-то еще дает, но ее лучше не брать. Когда Господь дает нам силы, здоровье, время, надо с благодарностью это принимать. В Храме есть такое выражение «Во славу Божию». Когда я только воцерковлялась, меня страшно возмущало это выражение. И только со временем, с возрастом я стала понимать, что такое «во славу Божию». Это не значит, что ты на каждом углу должен это повторять. А дело в том, что если ты тихонько, понемножку, по чуть-чуть, своими силами, которые тебе дает господь, ведь это, в общем-то, и не твои силы, а его, если ты их употребляешь во благо, вот это и есть слава Божия. Господь нас создал для того, чтобы мы радовались. Он не хочет, чтобы мы унывали, винили себя, били себя в грудь … Нет, он этого не хочет. Я уверена. И я уверена, что мы часто его не так воспринимаем, как надо. Я знаю, что все хорошее с нами происходит по милости божией, а все плохое – по нашей глупости, гордости, которые мы себе позволяем.