nyc 1984 что это
Twitter блокирует хештеги с цифрами 1984
Пользователи Твиттера стали замечать, что соцсеть блокирует хештеги с цифрами 1984. Этот хэштег стали часто публиковать в последние дни. Выяснилось, что на данный момент его просто нельзя поставить. Эти цифры не сохранятся в сообщениях. Что они обозначают и почему блокируются попробуем разобраться в данном материале.
Что значит хэштег 1984 в Twitter
На первый взгляд, хэштег #1984 значит просто год. Например, пользователь мог записать, что родился в 1984 году. Однако учитывая, что сервис микроблогов Twitter заблокировал его, то можно предположить, что хэштег #1984 значит название книги. Тогда становится понятна логика администрации Twitter — хэштег заблокировали из-за сравнения США с антиутопией британского писателя Джорджа Оруэлла.
Книга Оруэлла 1984 была запрещена в СССР
Книгу Оруэлла запретили в Советском Союзе, поскольку в ней была проведена явная параллель с советским обществом не в лучшую сторону. Говорят, что власти в то время запрещали только выдающиеся книги, которые были способны оказать реальное влияние на гражданина.
В книге говорится о тоталитарной системе, пришедшей на смену капитализму, об опасности ограничения личных свобод, авторитарной диктатуре партии. Также в антиутопии лейтмотивом проходит мысль о том, что власть полностью отрицает свободу и автономию личности. Также в сюжете есть образ, соответствующий революционеру Льву Троцкому, — Голдстейн. Хотя в последнее время появилось мнение, что Оруэлл имел ввиду не СССР, а США. При этом главный герой книги родился и живет в Лондоне, а все события происходят в пределах британской столицы.
Пользователи Twitter узнали о зачистке «хештега Оруэлла»
Пользователи Twitter сообщают о том, что компания зачищает «хештег Оруэлла». В комментариях шутят: «Проверка связи — 1984».
Известный российский блогер Сергей Zergulio Колясников заявил, что сервис микроблогов Twitter запретил хештег #1984. Слишком многие стали сравнивать Америку с антиутопией Джорджа Оруэлла после того как президента США забанили практически во всех известных соцсетях.
Проверил, реально. Потому что нетолерантно и недемократично сравнивать антиутопию Оруэлла с американской реальностью! — пишет Колясников в Telegram.
Впрочем, некоторые пользователи отмечают, что никакого запрета нет, поскольку в Twitter в принципе не бывает тегов, состоящих только из цифр. Отметим, тем не менее, что в сервисе есть хештеги #1984IsHere и #1984 hashtag.
Накануне Twitter навсегда заблокировал аккаунт Трампа, чтобы тот «не призывал к беспорядкам». Страницу президента также заблокировали Twitch, Facebook, Instagram, Snapchat и Discord.
TikTok начал перенаправлять хештеги #stormthecapitol (штурм Капитолия) и #patriotpart (патриотическая часть), а YouTube запретил подкаст популярного блогера Стива Бэннона, в котором обсуждались последние события в США. Таким образом, Трамп оказался в цифровой изоляции, сообщает Царьград.
Способ, как обойти запрет хэштега 1984
Пользователи социальной сети Twitter смогли отыскать способ, который помог обойти блокировку хэштега #1984. Для того чтобы обойти блокировку, достаточно использовать тег вместе с буквами, например, написать в соцсети: #1984_USA. Несмотря на блокировку тега, люди продолжают его использовать и критиковать разработчиков Twitter. По словам американских граждан, то, что сделали разработчики, никак не может граничить с адекватностью и логикой.
Разработчики одной из самых популярных социальных сетей в мире заблокировали аккаунт Дональда Трампа за его возможную причастность к нападению на Капитолий. Также была заблокирована соцсеть Palmer, где сторонники Дональда Трампа обменивались сообщениями и рассуждали о политике и власти в Соединенных Штатах.
1984 ОТТЕНКА ЛЖИ ДЖОРДЖА ОРУЭЛЛА
В 2015 году роман Джорджа Оруэлла «1984» вошёл в топ самых продаваемых в России книг. Его называют пророческим, он до сих пор считается «шедевром антитоталитарной мысли» и своеобразной библией антикоммунистов. О том, почему это произведение является лишь идеологизированным продуктом «холодной войны», полным лжи, клише и неоправданных гипербол, написанным до кучи двуличным доносчиком, но почему данный роман всё же актуален сегодня — читайте в статье Андрея Рудого.
Зачем писать материал о книге, опубликованной без малого 70 лет назад? Кому это вообще нужно? Не будет ли это сродни банальному школьному сочинению на тему «Образ дуба в романе Л.Н. Толстого «Война и мир»»? Отнюдь. Ведь речь идёт о незабвенном произведении Джорджа Оруэлла «1984».
До сих пор эта книжка продолжает будоражить умы читающей публики, вдохновляет музыкантов и художников. До сих пор, начитавшись её, молодёжь начинает нести ахинею в духе «социализм – это рабство и тоталитаризм!» До сих пор самого Оруэлла многие считают гениальным аналитиком, мастером слова и вообще – пророком. У антисоветчиков (в том числе, и так называемых «демократических социалистов») роман занимает достойное место на полке, в то время как фанаты СССР готовы устраивать его массовые сожжения. Выражения «Большой брат следит за тобой», «новояз», «комната 101» и прочие используются сегодня повсеместно – от публицистики до мемов.
А ещё «1984» и сегодня оказывает влияние на формирование политического мышления общества — что в России, что за рубежом. И потому нуждается в анализе и критике.
Позвольте для начала сказать несколько слов о самом г-не Оруэлле и той обстановке, в которой создавался роман «1984». Не ради перехода на личности, но ради того, что в исторической науке именуется критикой источника.
— писатель Бернард Шоу «занимает явно прорусскую позицию по всем основным вопросам»;
— актер Майкл Редгрейв, «вероятно, коммунист»;
— певец Пол Робсон «очень не любит белых»;
— писатель Джон Стейнбек — «фальшивый, псевдонаивный писатель»;
— писатель Джон Бойнтон Пристли «антиамерикански настроен», «делает большие деньги в СССР»;
— поэт Стивен Спендер «очень ненадежный и подвержен чужому влиянию», имеет «гомосексуальные наклонности».
Согласитесь, это характеристики, достойные Министерства любви. Кстати, о Министерстве любви…
ДЕТИЩЕ «ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ»
Роман «1984» был выпущен в 1949 году на фоне разворачивающейся «холодной войны» (термин, как считается, изобретённый самим Оруэллом), массовых зачисток просоветски настроенных элементов на Западе и нарастания антисоветской истерии в СМИ. Когда победа над Германией возвышает СССР в глазах мира, а Восточная Европа перекрашивается в красный цвет, г-н Оруэлл в перерывах между лечением туберкулёза, скорбью об умершей супруге и написанием доносов на своих знакомых создаёт нетленную антиутопию.
«Демократический социалист» (именно так он называл себя до конца дней) публикует главный антисоциалистический роман в мировой истории.
Есть мнение, что Оруэлл писал это произведение «не об СССР», кто-то даже видит здесь критику западного капитализма. Но, учитывая содержание романа, эти версии, на мой взгляд, оказываются несостоятельными.
Если кто-то вдруг не в курсе об основной сюжетной линии, то я вкратце ознакомлю вас с ней. 1984 год (или около того). Мир поделён между тремя тоталитарными социалистическими сверхдержавами – Океанией, Евразией и Остазией, которые непрерывно воюют друг с другом. Воюют, как выясняется, не для победы, а ради процесса – чтобы держать общество в напряжении и уничтожать излишки произведённой продукции, поддерживая низкий уровень жизни населения. Население же делится на несколько частей. Бесправные жители «спорных» областей между державами занимаются рабским трудом. Пролы – неотёсанное большинство, создающее основные блага общества. Члены Внешней партии – живут чуть лучше пролов, работают в министерствах, за ними ведётся неустанный надзор через натыканные повсеместно устройства – телекраны. Наконец, члены Внутренней партии – элита общества, она живёт не так богато, как знатные буржуи ушедшей эпохи, но им это, как выясняется, и не нужно, ибо их цель – власть ради власти. Последние прикрываются образом властного и усатого Большого Брата. Ну, вы поняли, кто стал его прототипом.
Главный герой – Уинстон Смит – едва ли не последний, кто понял ущербность этой системы. Он очень удачно обзаводится соратницей-развратницей Джулией, стремящейся к освобождению подавленной сексуальности. Впрочем, их наметившийся бунт заканчивается плачевно – за Смитом уже 7 лет как неустанно следят, играясь в «кошки-мышки». В застенках Министерства любви оба оказываются морально сломленными.
«Сказка – ложь, да в ней намёк – добрым молодцам урок. Не стройте вы ваш ужасный социализм – получится только то, что было описано выше.» Примерно такой вывод в пору сделать после прочтения романа. Оно и неудивительно, ведь произведение создавалось как элемент антикоммунистической пропаганды в годы «холодной войны».
Я не являюсь сталинистом или рьяным фанатом СССР, но поскольку градус абсурда и клеветы в «1984» иначе как эпическим не назовёшь, то сейчас мне предстоит неблагодарная миссия – защищать и Сталина, и Союз.
«Социалист» Оруэлл то там, то тут на протяжении всего романа кручинится об уничтоженном капитализме. Мол, как он ни плох – при нём жить всё равно лучше. Для Уинстона Смита капиталистическое прошлое становится своеобразным «потерянным раем» – и диктата партии не было, и свобода была, и даже вещи хорошие производились. Увы, реальность входит в противоречие с домыслами Оруэлла. Стало ли, к примеру, в советской России с недостроенным социализмом жить хуже, чем в царской – можете посудить из недавнего материала.
Особенно забавно читать фрагменты, описывающие нищету и разруху в Океании. При том, что сам Оруэлл не мог не знать – к 1949 году Советский Союз, вопреки всем прогнозам, как Феникс восстал из руин, оставленных Великой Отечественной войной. Нельзя отрицать, что в соц. странах имелись проблемы с ассортиментом товаров лёгкой промышленности, местами существовала нелегальная продажа вещей. Но основной набор продуктов позволял поддерживать достаточно высокий по тем временам уровень жизни – особенно, вкупе с развитым социальным обеспечением.
Вызывают негодование и те эпизоды, где автор описывает отсталую «советскую» науку, массовую искусственно созданную безграмотность и деградировавшую культуру. Тут уже в пору говорить не о гиперболе, не о передёргиваниях, и наглом откровенном вранье. Жаль, что г-н Оруэлл не дожил до 12 апреля 1961 года – интересно, что бы он написал тогда о «загнивающей» соц науке? Да и что там говорить – Советский Союз поборол извечную российскую безграмотность, создал десятки письменных языков для народов, которые их не имели вовсе. Злые большевики начали культурно образовывать пролетарскую массу, а «низменное» искусство «тоталитарной» эпохи до сих пор является в России своеобразным эталоном. Это, кстати, формировало и особый тип человека. Сколько бы Оруэлл не описывал обозлённых и разрозненных жителей Океании, даже противники левых вынуждены признать сегодня, что граждане соцстран отличались человечностью и доброжелательностью.
Не менее примечательны и рассуждения о несвободе и всеобщем контроле. С дрожью в пере повествуя о местах заключения, концлагерях и прочих прелестях тоталитаризма, Оруэлл почему-то забывает о нескольких моментах. Во-первых, концлагеря были придуманы не русскими и не немцами – они были созданы соотечественниками автора романа. Более того, пока он писал свой пасквиль, английские военные массово мучили и убивали греческих коммунистов (какая ирония!) не хуже, чем нацисты где-нибудь в Бухенвальде. Во-вторых, весь из себя «социалист» Оруэлл почему-то забывает о том, что любое государство тоталитарно уже по сути своей – ибо является орудием господства высших классов над низшими. Ставя знак тождества между коммунизмом и деспотией, недвусмысленно порицая Советский Союз, автор как-то не замечает, что переходит к политике двойных стандартов. О том, как, к примеру, в США в XX веке искоренялось всякое инакомыслие, можно почитать в серии статей Генриха Александрова. Наконец, правомерно ли изобличать доносительство и промывку мозгов идеологией, когда сам являешься доносителем и промывателем мозгов?
Вообще, остаётся лишь подивиться тому, что Оруэлл снискал себе славу мыслителя и чуть ли не социолога. Его пространные рассуждения о том, что «общество всегда делилось на три части – низшую, среднюю и высшую», не уступают в банальности некоторым древнегреческим мыслителям. Только древних греков за это можно простить – социологии как науки тогда не было и в помине, но Оруэлла, жившего в XX веке за такую глупость извинять нет резона. Тем более что после этих рассуждений автор «1984» выдаёт идею, достойную закостенелого реакционера: сколько ни происходило в мире бунтов и революций, они в результате оказывались тщетными, ибо всё возвращалось на круги своя. И вот тут ложь и подмена понятий в романе достигают своего апогея. Только законченный невежа поставит знак тождества между феодальной аристократией, буржуазией нового времени и советской бюрократией. Только человек, абсолютно незнакомый с историей, возьмётся утверждать, что революции в итоге не приводили к изменению общественно-политического строя и, соответственно, к его прогрессу. Однако у г-на Оруэлла это выходит в два счёта.
“Философия” Оруэлла убивает своей поверхностностью в целом ряде эпизодов. Автор лихо проводит параллели между большевизмом и нацизмом, безапелляционно заявляет о том, что уничтожение частной собственности не способствует возникновению равенства и т.д. Если перечислять все ляпы, передёргивания, двойные стандарты, откровенное враньё и гипертрофированные клише, коими кишит роман, то можно написать целую монографию. Дабы не утомлять читателя, остановлюсь лишь ещё на одном пункте, который заинтересовал меня как историка. На протяжении всего произведения автор смакует то, что в Океании ежеминутно прошлое подгоняется под настоящее – и почему-то эти фальсификации снова становятся прерогативой ангсоца. Между тем, изменение истории в угоду интересам правящего класса – явление, которое возникло практически единовременно с самой наукой о прошлом. Тут можно привести массу примеров – начиная от вельмож древности, желавших подвести свою родословную под генеалогическое древо богов, и заканчивая правящими кругами США, присвоившими себе главную заслугу в победе во Второй мировой войне.
Как мы видим сегодня, Оруэлл оказался не ахти каким пророком. Никакой мировой системы «тоталитарного социализма» нет. Земной шар не раскололся на несколько хронически враждующих друг с другом деспотий. В 1984 году Советский Союз уже стоял на пороге Перестройки, в результате которой и рухнул.
«Холодная война» прошла, но идеологическая машина обрабатывает сознание индивида неустанно – хладнокровно и жестоко. Правда становится неотделима от лжи, свобода от рабства, знание от дезинформации. Снимая новую экранизацию «1984», можно было бы без труда засунуть в неё реальный фрагмент передачи с Дмитрием Киселёвым – и это смотрелось бы органично!
Только делает всё это не страшный Сталин и его преспешники, а вполне себе капиталистические элиты, о судьбе которых скорбел в своём романе Оруэлл.
Есть ли выход из создавшейся ситуации? Как говорил главный герой книги Уинстон Смит (и тут Оруэлл, видимо, вспомнил о своём марксистском прошлом), «вся надежда на пролов». Миллиарды трудящихся во всём мире, своими физическими и умственными способностями создающие блага цивилизации, но регулярно обираемые, отупляемые, угнетаемые – лишь они в состоянии поменять общество к лучшему. Вопрос лишь в том, что на сей раз они должны быть ещё более сознательными и организованными, нежели сто лет назад – иначе потом какой-нибудь новый Джордж Оруэлл будет пенять на какого-то нового Большого Брата.
Но примечательно и то, что роман «1984», будучи элементом антисоциалистической пропаганды, сегодня может быть использован и против «пролов», сыграв роль демотиватора. Зачем бороться, если победа заведомо обернётся поражением, а попытки построить абсолютную демократию обернутся рабством?
Не так давно один мой знакомый написал, что главная цель всех антиутопий – лишать людей надежды на прогрессивное и светлое будущее, “отговаривать” от поиска альтернативы. Я бы не стал говорить с ходу за весь жанр, но в отношении романа Оруэлла это изречение справедливо на все 100.
Все за сегодня
Политика
Экономика
Наука
Война и ВПК
Общество
ИноБлоги
Подкасты
Мультимедиа
Общество
The New York Times (США): говорят, этот русский роман столетней давности вдохновил Оруэлла на «1984»
Моя карьера литературного критика началась с того, что меня чуть не вышибли с кафедры английской филологии за нелюбовь к «1984» Джорджа Оруэлла. Его прозу я считала напыщенной (уже не помню, как именно я костерила его сравнения), а общий замысел — чересчур нравоучительным. Да и тема для назиданий — тоталитаризм. Что в ней необычного? Слабовато, как по мне. Однако моя преподавательница пришла в ужас (ей, наоборот, очень нравились его сравнения). В общем, пришлось перевестись в другую группу.
Переводчица Бэла Шаевич родилась по ту сторону железного занавеса и читать «1984» отказалась наотрез: «Книга, из которой сделали вакцину от коммунизма, меня не интересует. Я родилась в Советском Союзе, и поучения англичанина мне не нужны». По той же причине не читала она и русский научно-фантастический роман «Мы» Евгения Замятина, который, как говорят, и вдохновил «1984», — и который сейчас выходит в ее переводе.
Когда ее попросили заняться «Мы», Шаевич, известная прежде всего переводом «Время секонд-хэнд» нобелевского лауреата Светланы Алексиевич, с удивлением узнала, что Замятин, (да и Оруэлл, раз уж на то пошло), был убежденный социалист и, самое главное, безумно интересный писатель. Шаевич называет его стиль типичным образчиком «рваной и безжалостной раннесоветской эстетики безо всякой „воды»». При всем множестве превосходных переводов «Мы» Шаевич удалось сохранить экспериментальный настрой замятинской прозы. Она ловко передает восхитительно дерганый тон рассказчика, словно заевшая пластинка, когда тот влюбляется в роковую индивидуалистку с подходящим именем I-330.
Контекст
Печат: цифровой мир после «короны». Пророчество Замятина
Вскоре I-330 уводит его в Древний дом, музей прежних времен с реликтами старины: книгами, подсвечниками, «исковерканной эпилепсией, не укладывающимися ни в какие уравнения линиями мебели». Позже она поражает его тем, что носит не предписанную униформу, а старинное платье — «легкое, шафранно-желтое, древнего образца — в тысячу раз злее, чем если бы она была без всего». Вскоре становится ясно: I-330 — мятежница из секретной группы, которая хочет свергнуть Единое государство и вернуть времена запрещенного ныне спиртного, Скрябина и поэзии.
Замятин родился в Лебедяни в 1884 году. Он рано вступил в партию большевиков и участвовал в революции 1905 года, за что был водворен в тюрьму и сослан в провинцию. Побывав в Англии (где руководил постройкой ледоколов), он вернулся в Россию в 1917 году и стал свидетелем Октябрьской революции. В состоянии эйфории он с головой окунулся в партийную работу: заседал в литературных советах и читал лекции. Он стал выдающимся литературным критиком, а его больной мозолью стало влияние тейлоризма — американской философии эффективности XIX века — на рабочее движение Пролеткульт. Их вдохновителем был Александр Богданов — в его романе «Красная звезда» (1908) ученый и революционер летит на Марс и находит там совершенное социалистическое общество, основанное на технологиях и безжалостной эффективности. Писатели Пролеткульта, полагал Замятин, слишком яро лезут в придворные поэты, да и нравы двора становится все суровее. В эссе 1921 года под названием «Я боюсь» он писал: «Настоящая литература может быть только там, где ее делают не исполнительные и благонадежные чиновники, а безумцы, отшельники, еретики, мечтатели, бунтари, скептики».
«Мы» — первый роман, официально запрещенный в Советском Союзе. Главлит, советский орган литературной цензуры, появился в 1922 году, спустя всего год, как Замятин завершил работу над книгой. Незадолго до запрета он отправил копию рукописи за границу, поэтому роман впервые увидел свет не на русском, а на английском (в переводе Грегори Зильборга) в американским издательстве Даттона в 1924 году. Трудности возникли с публикацией отрывков уже по-русски в эмигрантском журнале в Праге. Чтобы выгородить Замятина, редактор подчеркнул, что это обратный перевод, а не оригинал, который автор после запрета представить уже не мог. Советы, по своему обыкновению, решили перестраховаться. Замятин быстро впал в немилость и не смог больше опубликовать ни одной книги. В 1931 году он обратился к самому Сталину с просьбой разрешить ему выехать за границу с условием, что он вернется, «как только у нас станет возможно служить в литературе большим идеям без прислуживания маленьким людям, как только у нас хоть отчасти изменится взгляд на роль художника слова». Замятину с женой организовали переезд в Париж, где он жил до смерти от сердечного приступа в 1937 году.
В 1946 году Джордж Оруэлл прочел английский перевод «Мы» и написал рецензию в журнале «Трибьюн» (The Tribune). «Насколько я могу судить, — писал он, — книга эта, может, и не первоклассная, но определенно необычная». Энтузиазм Оруэлла повлек за собой переиздание 1952 года. После нацистской Германии и сталинской России роман «Мы» показался читателям устрашающе пророческим. Как и в наши дни. В предисловии к новому изданию писательница Маргарет Этвуд (Margaret Atwood) пишет: «Может, показательных процессов и сталинских чисток в ближайшее десятилетие мы не увидим, но замысел будущих диктатур и капитализма повсеместной слежки в романе „Мы» излагается черным по белому».
В свете всего этого может показаться, что исходный контекст замятинского романа — литературщина о технологиях и свободе экспериментов — несколько устарел. Но для Шаевич, которая называет себя «студенткой-гуманитарием, чей пунктик — двусмысленность и переводчицкое подобострастие к авторской неточности», оригинальный посыл Замятина поразительно актуален. В самом деле, в эпоху техномании и погони за компьютерными «срезками» перевод как область литературы уязвимее других. Роман Замятина напоминает нам, пишет она, что «нас трогает человеческое в искусстве, а не „совершенство», которое может воспроизвести машина». Возможно, поэтому такое множество художников, причем не только фантастов, черпают в романе «Мы» вдохновение (которое, кстати, в Едином Государстве считалось болезнью) и надежду. Роман Замятина с его рваными краями и сумбурной оригинальностью раскрывает идею, что творчество можно измерить количественно, превратить в алгоритм и продать как точную науку вместо вымысла, коим оно и является.
Дженнифер Уинстон имеет докторскую степень по русской литературе Принстонского университета
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.
Как Джордж Оруэлл написал «1984» и при чём тут СССР
Роман «1984» — классическая антиутопия. Вдохновение Оруэлл черпал в сообщениях из Советского Союза и других тоталитарных стран.
Осень 1948 года Оруэлл провёл в уединённой обстановке в доме на острове Джура. Его дневник — записи медленно умирающего: «Чувствую себя неважно», «Чувствую себя очень плохо, температура около 38 каждый вечер», «Боль в боку, очень сильная. На море штиль»… Туберкулёз преследовал Оруэлла много лет и почти совсем уже доконал его. Он опасался, что не успеет закончить работу над романом — главным в своей жизни. Но успел. В 1949 году «1984» увидел свет. Автор скончался, но ещё успел увидеть первые признаки всемирной славы своего труда — в первый же год книга разошлась тиражом почти в полмиллиона экземпляров.
А начинал Джордж Оруэлл (1903 — 1950) с трудом. Его настоящее имя — Эрик Артур Блэр. Сын чиновника, он родился в Британской Индии, и родители не желали ему писательской карьеры. Однако уже в молодости Оруэлл проявил два определивших его качества — чувство справедливости и тягу к литературе. В своём первом романе «Дни в Бирме» 1934 г. он критиковал колониализм, используя собственный опыт: в 1920-е Джордж служил в Бирме в британской полиции.
Джордж Оруэлл. Источник: arzamas. academy
В 1930-е политика стала его ремеслом. Оруэлл писал о гражданской войне в Испании (в которой воевал на стороне республиканцев), о жизни рабочего класса, лондонских ночлежках, о коммунистах и Советском Союзе, о фашизме Его работы объединяла одна идея — свобода. Оруэлл, который называл себя «демократическим социалистом», критиковал всякий режим, подавляющий свободу. В конце 1930-х он пришёл к выводу, что сталинский тоталитаризм не лучше фашизма, что советской строй — вовсе не социализм.
На Оруэлла повлияли те немногие, что знали и говорили правду о тоталитарных обществах. Особенное впечатление производили рассказы о Советском Союзе — правдивые репортажи оттуда были огромной редкостью. Но всё же они были: не все, как Лион Фейхтвангер или Уолтер Дюранти, восторженно писали об экономических чудесах сталинизма и социальных достижениях страны победившего пролетариата. Иные демонстрировали миру и другую, мрачную сторону советской медали. Они помогли Оруэллу понять тоталитарное общество. К примеру, на него оказали влияние Юджин Лайонс (он же Евгений Привин) и Гарет Джонс.
Второй, Джонс — журналист и фотограф, в 1933 г. совершил путешествие в СССР, чтобы взять интервью у Иосифа Сталина. С интервью не сложилось, зато в Москве он начал расследовать слухи о голоде на Украине и сумел получить разрешение отправиться туда. В пути Джонс сбежал от сопровождения из сытого правительственного вагона и увидел неприглядную картину: голод, трупы людей на улицах, каннибализм, и при этом — сдача зерна колхозами государству. Вернувшись, Джонс поведал о голодоморе всему миру, но Советский Союз всеми силами постарался дискредитировать Джонса, чтобы замолчать голод. Сцена лжи о голодающих затем оказалась в повести Оруэлла «Скотный двор».
На примере СССР Оруэлл видел, как идеи революции и социализма могут быть преданы, извращены и использованы для порабощения личности. Попытка свергнуть тиранию обернулась установлением ещё более ужасной тирании и властью «мерзкого убийцы» (так Оруэлл называл Сталина). Он говорил: «С 1930 года я не видел почти никаких признаков того, то СССР движется к социализму в истинном смысле этого слова. Напротив, по всем приметам он превращался в иерархическое общество.,».
Оруэлл задумал свои антиутопические работы, чтобы предостеречь мир от тоталитаризма, от общества, в котором человек перестаёт быть главной ценностью и уступает место государству. К 1940-м гг. он уже видел, что антиутопическая гипербола может быть гораздо убедительнее, чем документальная проза и публицистика.
В 1945 году Оруэлл написал первую антиутопию — повесть-притчу «Скотный двор», в которой история Ленина, Сталина, Троцкого и других русских революционеров передаётся через сюжет о бунте животных на английской провинциальной ферме. Освобождение от злого фермера заканчивается установлением куда более неприятной диктатуры борова и всеобщим несчастьем. Вопреки ожиданиям издателей, книга стала очень успешной и прославила Оруэлла. Разумеется, в СССР и ряде других государств «Скотный двор» запретили: метафоры и намёки автора лежали на поверхности и били, как говорится, не в бровь… Их понял бы даже пионер. Хотя бы тот факт, что большевиков Оруэлл назвал животными, а их лидеров сравнил со свиньёй, уже был достаточным основанием для запрета повести (в СССР «Ферму зверей» окрестили «гнуснейшей книгой» автора-троцкиста).
Вторую антиутопию (и главную работу своей жизни) — роман «1984» — Оруэлл написал за пару лет до смерти, в 1948 году, и в следующем году опубликовал. Над книгой он трудился несколько лет, начал ещё до публикации «Скотного двора». В «1984» Оруэлл рисует постоянно воюющий мир, в котором каждый человек — под контролем; мир, в котором господствуют пропаганда, недоверие, цензура и недремлющее око «Большого брата»; мир, в котором большинство даже не подозревает о своём рабстве — так тотальна и искусна государственная манипуляция. Люди боятся думать, боятся «полиции мыслей», что стоит на страже идеологии. Гнёт партийной власти настолько силён, что человек мира «1984» готов следовать очевидно абсурдным лозунгам «Война — это мир», «Свобода — это рабство». В отличие от многих антиутопических произведений, «1984» не оставляет своим героям шанса — им не победить государство и не сбежать от него. Всё заканчивается по-настоящему антиутопично.
Как и в «Скотном дворе», гдё к катастрофе привели благие мысли о свободе, антиутопичный мир романа «1984» складывается на основе хорошей идеи, на основе стремления общества к безопасности. Но в обмен на неё государство забирает у человека всё остальное и превращает его в раба.
Хотя «1984» тоже в значительной степени навеян устройством Советского Союза, этот роман — продолжение разработки Оруэллом темы тоталитаризма вообще. Тоталитарный мир антиутопии включает в себя и черты фашистских государств, и черты нацистского Третьего Рейха. Неслучайно и то, что действие «Скотного двора» и «1984» происходит в Англии: Оруэлл показывает, что «англоговорящие народы ничуть не лучше прочих» и также могут стать жертвами тоталитаризма.
В условиях начавшейся «холодной войны» книга Оруэлла стала не просто бестселлером — а «библией» антикоммунизма. Её продавали на всех континентах, на 60 языках, миллионами экземпляров. Читатели несвободных стран узнавали в героях романа себя (к примеру, в СССР «1984» ходил по рукам «самиздатовскими» копиями с 1960-х), читатели демократических стран пытались постичь тех, кто жил за «железным занавесом» или в диктатурах «третьего мира».
Дом Оруэлла на о. Джура. Источник: The Guardian
Антиутопия Оруэлла оставила колоссальный след в культуре и языке. Говоря о тоталитаризме, мы употребляем оруэлловские метафоры и выражения: «Большой брат», «полиция мыслей», «министерство правды», «двоемыслие», «мыслепреступление»… Оруэлл — один из творцов жанра, писатель одного ряда с Олдосом Хаксли («О дивный новый мир») и Евгением Замятиным («Мы»). Он лучше, чем кто бы то ни было, лучше множества журналистов и диссидентов, жертв и историков сумел внушить сотням миллионов людей на планете, что тоталитаризм — зло. Книги Оруэлла — предостережение, которое оберегает нас до сих пор.