низами гянджеви биография национальность родители
Биография Низами Гянджеви
Низами Гянджеви Абу Мухаммед Ильяс ибн Юсуф — представитель персидской поэзии, преимущественно писал в стиле романтизма и мистики. Благодаря ему в эпические поэмы начали постепенно добавлять более реалистичный стиль повествования, а также разговорную речь.
Детство и юные годы поэта
Биография Ильяса окутана тайной, большинство сведений о нём удаётся почерпнуть исключительно из текстов произведений. Его отец родился в городе Куме (территория центрального Ирана), сам же мальчик появился на свет в городке под названием Гянджа. Семья не обладала особыми богатствами, все её члены занимались вышивкой. Другие источники заявляют, что Юсуф ибн Заки (отец творца) работал чиновником, а мать Раиса была дочерью вождя курдов. Они умерли в раннем возрасте, вследствие чего воспитанием малыша занялся дядя Ходжа Умар, брат матери.
Известно, что Низами получил отличное образование. Поражают его познания не только в области литературы, а также в медицине, религиоведении, философии и астрономии. Ещё в детстве он выучил Коран, затем нередко цитировал его строки в собственных произведениях.
С малых лет парень начал писать стихи. Однажды его пригласили стать поэтом при дворе, но Гянджави отказался, ценя свободу творчества. Несмотря на отказ, правитель пожертвовал юноше пять тысяч и несколько деревень. Одновременно с этим он не находил ничего плохого в редких посвящениях поэм феодалам, ведь они за это платили неплохие деньги.
Творческий путь
Некоторые личности оказали особенно сильное влияние на творчество Гянджеви. Он заимствовал некоторые идеи сюжетов у величайшего перса Фирдоуси. Также он уважал поэта Гургани, использовал некоторые его художественные приёмы. Одновременно с этим творчество Низами было настолько самобытным и оригинальным, что его глупо сравнивать с кем-то.
До сегодняшнего времени сохранилось пять эпических поэм творца, они и являются самыми известными. Поэт умело подбирал слова для описания музыкантов и их инструментов, он проявлял необычайно широкие познания в области медицины и астрономии. Некоторые созвездия, упомянутые в его произведениях, были открыты учёными задолго после жизни Низами. Кроме цикла эпических поэм сегодня можно прочесть оды и газели, написанные Гянджеви.
Отличить мистику от реальности в его сочинениях было практически невозможно. Он применял в своём творчестве суфийскую теорию, даже романтические произведения были наполнены трагизмом. Низами часто философствовал, изображал утопическое общество, направлял читателей в сторону гуманизма. Он испытывал особый трепет по отношению к числам, поэтому занимался изучением нумерологии. Гянджеви неоднократно говорил, что единство мира воспринимать следует с помощью комбинации музыки, арифметики и геометрии.
Семья и личная жизнь
Учёные пришли к выводу, что у Низами было три жены. Первой из них стала Арфак — рабыня, которую в 1170 году поэт получил от правителя Дербента. Она имела тюркское происхождение, женщина и мужчина быстро нашли общий язык. Впоследствии творец освободил её и женился, также посвятил ей множество стихотворений. В 1174 году у пары родился сын, названный Мухаммедом. Но долго их брак не продлился, поскольку Арфак умерла в то же время, когда Низами заканчивал написание поэмы «Хосров и Ширин». Примечательно, что та же самая участь настигла и следующих двух жён поэта. Каждая из них погибала одновременно с завершением поэм.
Значение поэм Низами
Современники высоко оценили талант поэта, но настоящая слава нашла его задолго после смерти. Ещё в 1920-х годах появились первые переводы сочинений Гянджеви на западноевропейские языки. Сейчас его произведения неоднократно становятся основой для разных спектаклей и оперы, их изучают в школах, накладывают на музыку и декламируют в торжественных случаях.
Юнеско объявили 1991 год посвящённым Низами, поскольку именно в это время поэту могло бы исполниться 850 лет. В Вашингтоне, Лондоне, Табризе и Лос-Анджелесе были проведены международные конгрессы, приуроченные к юбилею творца. В его родном городе Гяндже находится мавзолей, который был отреставрирован в 1947 году. В Баку и других городах Азербайджана также есть многочисленные памятники поэту, в его честь называли районы и улицы.
За свою жизнь поэт успел наладить связи между Ираном и другими странами. Ему удалось примирить людей, имеющих кардинально отличающиеся взгляды на ислам. В Азербайджане до сих пор изучают поэмы «Лейли и Меджнун», «Семь красавиц» и «Сокровищница тайн». Сам Низами считал лучшим в своём творчестве произведение «Искандер-наме».
Тюрок или перс: кем был по национальности великий азербайджанский поэт Низами?
Великий средневековый поэт Низами Гянджеви по праву считается национальностью гордостью Азербайджана.
Очень часто можно услышать споры, что мол, поэт вообще не был азербайджанцем, не был тюрком, является персом и иранцем.
Давайте попробуем детально разобраться. Да действительно, нам толком мало что известно о национальных корнях Низами.
Поэт носил полное имя Абу Мухаммад Ильяс ибн Юсуф ибн Заки Муайяд. Что может быть вполне типичным именем, что для тюрка, что для перса, что для любого мусульманина. Тут сказать сложно.
Есть версия, что отец поэта, видный азербайджанский чиновник Юсуф ибн Заки, перебрался в Гянджу по делам службы из иранского Кума. Этот город и сегодня населяет крупная азербайджанская община. Легко проверить даже по Википедии. Так что Юсуф наверняка был тюрком, иначе б зачем поехал бы в самую глубь Азербайджана.
По поводу же своей матери Раисы Низами говорил, что у нее курдские корни. Но современные исследователи полагают: она принадлежала к известному курдскому роду Шеддадидов, обосновавшись в Азербайджане (Гяндже и Двине) еще веке в IX-м. И соответственно, на момент рождения поэта, уже практически полностью тюркизированному. Т.е ставшему азербайджанским.
В общем, итог. Великий Низами жил в тюркском азербайджанском государстве. В любом случае отлично знал тюркский азербайджанский язык. И скорее всего сам имел тюркские корни. А на фарси творил, лишь отдавая дань поэтической моде Ближнего Востока.
В любом случае, Низами является азербайджанцем. Так как жил именно в Азербайджане, в древнем граде Гяндже. И гордятся масштабным поэтическим наследием своего великого земляка именно азербайджанцы.
Гянджеви Низами
Абу Мухаммед Ильяс ибн Юсуф
Джемаль Оддин Абу Мухаммад Ильяс ибн Юсуф Низами или Низами Гянджеви (перс. نظامی گنجوی — Nezâmi Ganjevi, около 1141, Гянджа, современный Азербайджан — около 1209, там же) — классик персидской поэзии, один из крупнейших поэтов средневекового Востока, привнесший в персидскую эпопею реалистический стиль. Его наследие широко ценится как национальное в Азербайджане, Афганистане, Иране, и Таджикистане.
Содержание
Биография
Дата и место рождения
Датой рождения Низами Гянджеви принято считать 1141 год. Этот год основывается на автобиографических указаниях в поэме «Хосров и Ширин». В главе «В оправдание сочинения этой книге» говорится:
Мой знаешь гороскоп? В нём — лев, но я сын персти,
И если я и лев, я только лев из шерсти,
И мне ли на врага, его губя, идти?
Я лев, который смог лишь на себя идти!
Место рождения поэта спорно. Довлет-шах (XV век) и Хаджи Лютф Али Бей в биографическом сочинении «Атешкида» (XVIII век) называют Кум в центральном Иране, ссылаясь на его собственные стихи из «Искандер-намэ»:
Хотя я затерян в море Гянджи словно жемчужина,
Но я из Кухистана города Кум,
В Тафрише есть деревня, и свою славу
Низами стал искать оттуда.
Жизнь
Отец Низами, чиновник по имени Юсуф ибн Заки, умер, когда тот был еще мальчиком, и Низами воспитывала его мать-курдянка Ра’иса и брат матери Ходжа Умар. Низами был блестяще по тому врмени образован: его поэмы свидетельствуют о прекрасном знании не только арабско-персидской литературы, но и математики, астрономии, астрологии, философии, богословия — в общем всего свода тогдашних наук. Низами, как указывалось, жил в Гяндже, при дворе сельджукских правителей (атабеков) Ильдегизидов. Он был женат трижды. Первая и любимая жена, рабыня-половчанка Афак (которой он посвятил множество стихов), «величавая обликом, прекрасная, разумная», была подарена ему правителем Дербента Дара Музаффарр ад-Дином примерно в 1170 году. Низами, освободив Афак, женился на ней. От нее он имел сына Мухаммеда (р. ок. 1174). Афак умерла в 1178 или 1179 году, когда Низами заканчивал поэму «Хосров и Ширин». Две другие жены также умерли преждевременно.
Доулатшах Самарканди (1494—1495) в своей знаменитой «Тазкират ош-шоара» («Записке о стихотворцах») упоминает брата Низами, который также был поэтом. По его словам, звали его Кивами Мутарризи.
Низами Гянджеви скончался в начале 1202 года. Кто-то из близких Низами лиц, возможно его сын, описал кончину поэта и включил эти строки во вторую книгу об Искендере, в главу, посвящённую смерти античных философов — Платона, Сократа, Аристотеля. В этом описании указан возраст автора «Искендер-наме» [1] :
Шестьдесят было лет и три года ему,
И шесть месяцев сверх, — и ушёл он во тьму,
Всё сказав о мужах, озарявших своими
Поученьями всех, он ушёл вслед за ними.
Произведения
Хамса («Пятерица»)
Дошло полностью. Оно названо так потому, что состоит из 5 поэм: «Сокровищница тайн» («Махзан-ул-Асрар»), «Хосров и Ширин», «Лейли и Меджнун», «Семь красавиц» («Хафт пейкэр») и «Искандер-наме».
«Сокровищница тайн»
Написана между 1173 и 1180 годами. Относится к дидактико-философскому жанру и написана в русле суфийской традиции. Она дала образец для всех последующих поэтов, писавших в этом жанре. Открывается она главой «Речь о превосходстве слова»: «Весь предел естества захватили при помощи слова. Письмена шариата скрепили при помощи слова»; «Мы лишь в слове живем. Нас объемлет великое слово. В нем бесследно сгореть наше сердце всечасно готово». Слово — это не только слово пророка, но и слово поэта (вспомним, что для суфия поэзия — это то же религиозное пророческое служение): «Стихотворные речи — возвышенной тайны завеса — тень речений пророческих. Вникни! Полны они веса»; «В том великом пространстве, где веет дыханье творца, светлый путь для пророка, а далее — он для певца».
«Хосров и Ширин»
Написан в 1181 году. Всепоглощающая любовь: «Все ложь, одна любовь указ беспрекословный, и в мире все игра, что вне игры любовной… Кто станет без любви, да внемлет укоризне: он мертв, хотя б стократ он был исполнен жизни». По сути это — также суфийское произведение, аллегорически изображающее стремление души к Богу; но чувства изображены настолько живо, что неподготовленный читатель даже не замечает аллегории, воспринимая поэму как роматическое любовное произведение. Сюжет взят из древней легенды, кратко обработанной уже в «Шахнаме» Фирдоуси. Сложный сюжет, описывающий множество приключений, кратко можно свести к следующему: герой — Хосров, сасанидский царевич, затем шах Ирана, любит Ширин, племянницу могучей царицы Мехин Бану. Ширин также любит Хосрова, но политические соображения заставляют Хосрова жениться на византийское принцессе, Ширин же отвергает внебрачную близость, храня целомудрие. Из ревности Хосров коварно убивает каменщика Фархада (таким образом, мы видим душу, погрязшую в грехах, которые не дают ей, при всем желании, соединиться с Богом). Лишь в конце Хосров отвергает земную тщету и соединяется с Ширин; но он гибнет от руки своего коварного сына, и Ширин пронзает себя кинжалом над его телом.
«Лейли и Меджнун»
Написан в 1188 году, разрабатывает сюжет старинной арабской легенды о несчастной любви юноши Кайса, прозванного «Меджнун» («Безумец»), к красавице Лейли.
Сюжет легенды таков: поэт Кейс влюбился в свою двоюродную сестру Лейлу, но Лейлу выдали за другого, а Кейс сошел с ума и удалился в пустыню, где слагал стихи, посвященные возлюбленной; и только после смерти возлюбленные соединились в одной могиле. Низами несколько видоизменил сюжет: у него Кейс сходит с ума от любви, и именно поэтому родители Лейлы отказывают ему. Лейла, насильно выданная замуж, умирает от любви к Кейсу; узнав об этом, Кейс приходит на ее могилу и умирает там:
Уснули двое рядом навсегда.
Уснули вплоть до страшного суда.
Автор задаётся вопросом: что получили влюблённые за свои земные страдания, где их место в загробном мире? И он видит сон: в раю стоит трон, и на этом троне живут два ангела, счастливо лаская друг друга…
Общий смысл поэмы — безграничная любовь, находящая выход лишь в высокой поэзии и ведущая к духовному слиянию любящих.
«Семь красавиц»
«Искандер-наме»
Написал около 1203 года. Его Низами считал итогом своего творчества; по сравнению с предыдущими «романами в стихах» она отличается некоторой философской усложнённостью. В центре её — образ Искандера (Александра Македонского). С самого начала он выступает как идеальный государь, воюющий только во имя защиты справедливости. Поэма делится на две части: «Шараф-наме» («Книга славы») и «Икбал-наме» («книга судьбы»). «Шараф-наме» описывает (на основе восточных легенд) жизнь и подвиги Искандера. «Икбал-наме» композиционно делится на два больших раздела, которые можно озаглавить как «Искандер-мудрец» и «Искандер-пророк». Тайный голос сообщает Искандару, что он избран для возвещения истины всему миру, и приказывает объехать всю землю. Отправляясь в путь, Искандер берёт «книги мудрости» Аристотеля, Платона и Сократа. Далее следуют описания четырёх путешествий Искандера, его встреч и диспутов с индийскими и греческими мудрецами, различные философские новеллы. Во время четвёртого путешествия (на север) он приходит в страну, где нет ни властей, ни притеснителей, ни богатых, ни бедных, ни преступлений, ни казней, где не знают лжи и несправедливости. Таким образом, во второй части поэмы Искандер предстает просветленным идеальным властителем, познавшим тщету земных устремлений.
Поэма кончается описанием смерти Искандера и смерти самого Низами, очевидно написанным или по крайней мере дописанным кем-то другим.
Диван
Сохранившийся лирический «Диван» Низами составляет 6 касыд, 116 газелей, 2 кит’а и 30 рубаи; по словам его средневековых биографов, это лишь небольшая часть его лирики.
Значение творчества
Труды Низами оказали громадное влияние на дальнейшее развитие восточной и мировой литературы вплоть до XX века. Известны десятки назире (поэтических «ответов») и подражаний поэмам Низами, создававшихся начиная с XIII века, принадлежащие в том числе Алишеру Навои, индоперсидскому поэту Амиру Хосрову Дехлеви и др.
Проблема культурной идентичности Низами
Культурная идентичность Низами является предметом разногласий с 40-х годов XX века, когда ряд советских исследователей заявил о наличии у Низами азербайджанского самосознания.
Некоторые советские и иностранные ученые полагают, что «азербайджанизация» Низами в СССР в 40-х годах XX века есть политически мотивированная государственная акция [17] [35] [31] [61] [62] [63] [64]
Низами в Азербайджанской Республике
В 1947 году в Гяндже был воздвигнут мавзолей поэта (на месте древнего, к тому времени разрушенного).
Памяти Низами Гянджеви
В Баку, Гяндже и других городах Азербайджана есть многочисленные памятники Низами, его именем названы улицы и районы.
Еще раз о национальной принадлежности Низами Гянджеви
В печатном органе Международного сообщества писательских союзов (бывшего Союза писателей СССР) – в «Общеписательской литературной газете» в 5-м и 6-м номерах этого года опубликована обширная литературоведческая статья известного дагестанского поэта, прозаика и переводчика, лауреата Государственной премии Республики Дагестан Арбена Кардаша «Возвращение Низами».
В ней друг и автор нашей газеты ставит нерешенные до сих пор проблемы, касающиеся биографии Низами Гянджеви. Автор предлагает свою версию о национальных корнях этого великого поэта, писавшего, по сложившейся в его времена традиции, на фарси.
Сам факт публикации этой статьи в столь авторитетном издании, несомненно, говорит об убедительности приводимых в ней аргументов и фактов в поднимаемом вопросе. Поэтому мы решили не только перепечатать ее, но и восстановить небольшие купюры, произведенные редакцией ОЛГ при первой публикации. Судите сами.
Еще раз о национальной принадлежности великого поэта
Вопрос о национальной принадлежности Низами Гянджеви (1140-1202) возник в конце 30-х годов прошлого века. До этого его было принято считать персидским поэтом, поскольку писал он свои творения на языке фарси. Такого же мнения придерживался и известный ориенталист ХIХ в. М.Казем-Бек, азербайджанец по национальности.
Люди старшего поколения еще помнят, как в 1939 году на первых полосах азербайджанских газет был напечатан заголовок: «Тов. Сталин подарил нам великого Низами!». Тому, несомненно, способствовала газета «Правда». В ней 3 апреля 1939 года вышла статья украинского поэта Миколы Бажана, в которой говорилось: «Товарищ Сталин говорил об азербайджанском поэте Низами, цитировал его произведения, чтобы словами самого поэта разбить безосновательность того утверждения, что, дескать, этого великого поэта нашего братского азербайджанского народа нужно отдать иранской литературе только потому, что он, мол, большинство своих поэм писал на иранском языке. Низами в своих поэмах сам утверждал, что он вынужден был прибегнуть к иранскому языку, ибо ему не разрешают обращаться к своему народу на родном языке. Вот именно это место и цитировал товарищ Сталин, с гениальным размахом своей мысли и эрудиции, охватывая все выдающееся, что создано историей человечества» («Правда», 3 апреля 1939 г.).
Азербайджанские исследователи воспрянули духом, подхватив из рук самого Сталина эстафету «тюркизации» Низами Гянджеви.
Тем не менее существовало и третье мнение. Некоторые европейские исследователи считали Низами представителем одного из коренных народов Кавказа. Но это мнение раз и навсегда было отброшено и надолго забыто. То, что уточнение национальности Низами в советской литературоведческой науке проходило без учёта кавказско-албанского ареала как самой Гянджи, так и всей северо-западной части современного Азербайджана, говорит о сомнительности официальной версии биографии поэта.
Как известно, в основном все данные, имеющие отношение к биографии стихотворца, взяты из его произведений. Но закономерен вопрос: вся ли информация подобного рода изучена до мелочей?
Азербайджанские исследователи местом рождения Низами называют Гянджу, что и позволяет им считать поэта тюрком, основываясь на предполагаемом превалировании тюркского элемента в этом многонациональном городе, хотя присутствие в ХII веке тюрок в Гяндже вопрос пока еще недоказанный.
Версию иранских учёных, основывающихся на стихах самого Низами о том, что он «из горной области города Кум», азербайджанская сторона рьяно опровергает, считая эту строку позднейшей вставкой. Такой линии придерживался и академик Е.Э. Бертельс: «Местом рождения Низами все старые источники считают Гянджу. Однако более поздние авторы (например, Лутф-Али-бек Азар) вместо Гянджи называет город Кум. Это утверждение возникло, вероятно, на основании таких двух бейтов в тексте «Икбал-наме»:
Хотя я затерян в море Гянджи, словно жемчужина,
но я из горной области города Кум.
В Тафрише есть деревня, и своё имя (или славу. – Е.Б.) Низами стал искать оттуда. Однако эти два бейта, по-видимому, являются позднейшей вставкой».
Талышский учёный академик З.М.Буниятов в своей книге «Государство Атабеков Азербайджана» придерживается иного мнения: «Низами родился в городке Кум («Хотя я и затерян в море Гянджи, словно жемчужина, но я из горного городка Кум»). Село Кум, – продолжает учёный, и сейчас существует в Кахском районе Азербайджанской ССР, и утверждения о происхождении Низами из иранского Кума должны быть отброшены. К тому же известно, что Низами никогда не покидал своей родины».
Но и эта версия также не могла устраивать сторонников тюркского происхождения Низами все по той же «национальной» причине – в селе Кум, расположенном в Азербайджане, испокон веков жили и живут по сей день лезгины и цахуры, являющиеся представителями лезгинской группы языков.
Вернёмся к двум приведённым выше бейтам. Опровергая их, Е.Э. Бертельс в своём труде опирается и на мнение известного исследователя из Ирана, азербайджанца по национальности: «Такого мнения придерживается и В. Дастгирди, ссылаясь на то, что, во-первых, в наиболее старых рукописях поэмы они отсутствуют и, во-вторых, они разрывают два тесно связанных по мысли бейта, т.е. предшествующий им и следующий за ними, а именно:
Низами, открой засовы сокровищницы!
Доколе же [твой удел] – пленение в Гяндже?
Доставай, если ты добыл дичину,
Пускай в оборот, если ты накопил клад!
Интерполятор, видимо, решил использовать оборот «пленение в Гяндже» и потому именно сюда и вставил лишние бейты, не заметив, что тем самым он нарушает связь между стихами». Нам кажется, что вставкой здесь является только один бейт, касающийся деревни в иракской области Тафрише, а предыдущие две строки («Хотя я затерян в море Гянджи, словно жемчужина, но я из горной области города Кум») складно вплетаются в основную канву текста, подтверждая свою подлинность, и вовсе не относятся к словосочетанию «пленение в Гяндже», а продолжают и дополняют мысль о «сокровищнице».
Следует напомнить, что название Гянджа происходит от арабского «Джанза» и означает «казна». А слово «жемчужина» по-персидски звучит как «кум». Низами этим словом обыгрывает и название города Кум, считая себя жемчужиной в казне:
Низами, открой засовы сокровищницы!
Доколе же [твой удел] – пленение в Гяндже?
Хотя я затерян в море Гянджи, словно жемчужина,
Но я из горной области города Кум.
Просто и ясно. И далее текст идёт плавно, не нарушая своей первозданной подлинности. Но к слову «Кум» в этом тексте мы ещё вернёмся.
Основоположник азербайджанского литературоведения Ф. Кочерли (умер в 1920 г.), считавший Низами персидским поэтом, в своём труде «Литература Азербайджана» по поводу персидского слова «Кухистан» («горная область») придерживался иного прочтения и однозначно читал его как «Кахистан», выражая тем самым свою убеждённость в происхождении Низами из села Кум Кахской области Азербайджана.
Сохранившееся до наших дней селение Кум в средние века являлся городом, о чём свидетельствовали и раскопки, проведённые здесь в 30-е годы прошлого века. Об этом писал археолог Р. Мустафаев в статье «Археологические памятники эпохи Низами» (Сборник «Низами», книга 1. Баку, Азернешр, 1940, с. 62).
Да и сам Низами в бейте из поэмы «Хосров и Ширин» также недвусмысленно намекает на своё негянджинское происхождение:
Я – море. Жемчугом я ваш (выделено мной. – А.К.) наполнил город,
А вы мне камешки насыпали за ворот.
(Перевод К. Липскерова).
И приставку «Гянджеви» к имени поэта добавили переписчики и читатели, а не сам Низами. Ни в одном своём произведении поэт не прибавляет к своему имени это слово.
О том, что поэт не принадлежит персидской культуре, низамиведами также обнародовано немало доказательств.
Более убедительным мне кажется свидетельство известного востоковеда Ю.Н. Марра, относящееся к 1925 году. Академик общался в Иране с разными слоями населения, в том числе с представителями интеллигенции, и был удивлён отрицательным отношением персов к Низами и к его современнику поэту Хакани.
«Я несколько раз уже упоминал имена Хакани и Низами, – рассказывал позже учёный в своих лекциях, – и думаю, что не лишне будет сказать об отношении к этим двум авторам в современном Иране.
В Тегеране я встречался с правнуком знаменитого Каем Мекама, поэта, более известного как прозаика и стилиста, автора знаменитого послания Фатхали-шаха Николаю I по поводу убийства Грибоедова. Отпрыски этой фамилии воспитывались в духе староперсидской литературной традиции. Он так отзывался о Хакани: «Это большой камень, летящий с горы; вертится, прыгает, шумит и всё без толку». Такое представление о Хакани объясняется, думаю… тем, что, подобно Низами, он поэт, чуждый нынешней персидской интеллигенции не только классово, но и этнически. Ведь он, как и Низами, мать которого была не персианка, а куртинка, жил в окружении кавказского культурного мира, благодаря чему оба автора мало приемлемы для современного перса-интеллигента».
Ю.Н. Марр также имел разговор с Бехаром, получившим в Иране титул короля поэтов – «Мелэк Ош Шоэра», который сказал: «Репутация Низами страдает от отсутствия хорошо написанных рукописей Хамсэ… С самого начала они переписывались с ошибками. Вот почему он не пошёл в ход» (Ю.Н. Марр. Собрание сочинений, т. II, с. 126. Академия наук, 1939).
Изначальное неприятие Низами в Иране наверняка объяснялось принадлежностью поэта к суннитскому расколу в исламе, о чём не любят упоминать азербайджанские учёные, считающие стихотворца тюрком. Иранский город Кум с самого раннего периода нашествия арабов на Персию сделался одним из центров шиитского фанатизма, каким и остаётся до сих пор.
Кампанию за безоговорочную принадлежность Низами Ирану в этой стране подняли только в 40-е годы прошлого столетия, накануне юбилея поэта, когда он по-царски был «подарен» И.В.Сталиным азербайджанскому народу.
Тем не менее и для иранской, и для азербайджанской стороны следовало бы принять во внимание неоспоримый факт принадлежности Низами к суннитам.
Поэт в своих стихах высказывал недовольство шиитами, выступавшими против учения о том, что у Аллаха 99 качеств и 1001 имя.
В поэме «Лейли и Меджнун» (глава «Жалоба на завистников и злопыхателей») есть такие строки:
Мне «Низами» прозвание дано,
Имён в нём тыща и еще одно.
Действительно, числовое значение букв в имени поэта в сумме составляет цифру 1001.
Суннитская репутация Низами отдаляет его и от принадлежности к тюркскому этносу так как азербайджанцы также в своем основном большинстве являются шиитами. И если в этом народе были и есть последователи суннизма, то это, несомненно, представители коренных народов Кавказа, подвергшиеся насильственной тюркской ассимиляции.
Знаменитый космограф и географ Закарийя ал-Казвини (1203-1283) в своём географическом произведении «Памятники стран и известия о людях», к которому мы ещё вернёмся в конце статьи, писал о городе Гяндже: «Жители его сунниты, благочестивы, набожны и добры» (см. Д.З. Буниятов. Материалы из сочинений Закарийи ал-Казвини об Азербайджане. Известия Академии наук Азербайджанской ССР, серия истории, философии и права, 1976, № 3, с. 52).
Уже позднее, начиная с ХIV в. суннитов постепенно стали вытеснять из Гянджи, и к началу ХVIII в городе оставалась лишь их незначительная часть.
Известно, что после смерти Низами на могиле поэта в знак признания его святости был построен мазар (мавзолей), который служил местом паломничества правоверных мусульман суннитского толка. Историк и писатель А. Бакиханов (умер в 1846 г.) в своей книге «Гюлистан-Ирам» о гробнице Низами писал следующее: «Его разукрашенная, ныне великолепная, гробница близ города Гянджи существует и поныне».
Е.Э. Бертельс в своём труде о Низами выразил несогласие с А. Бакихановым: «…Однако думать, что в 40-х годах он был особенно великолепен, довольно трудно. В 1292 г.х. (1875) могилу Низами посетил каджарский принц Фархад-Мирза Мутамад ал-Даула, о чём он и упоминает в своей книге «Хидайят ас-сабил» («Руководство в пути»): «Когда мы проехали еще семь вёрст, посреди пути был небольшой гумбаз (купол), который наполовину разрушился. Это могила шейха Низами, от неё до Гянджи семь вёрст. Я спешился и пошёл к могиле. Но караульные с поста, находящиеся поблизости, положили в этот купол столько сена для своих лошадей, что войти не было возможности». «Дальнейшие годы, – продолжает Е.Э. Бертельс, – принесли ещё большие разрушения. В конце концов здание пришло в такой упадок, что оставалось только удалить его остатки и заменить его другим. Это было сделано в 1932 г.».
Данное свидетельство А. Бакиханова всё-таки имело под собой реальную основу, поскольку историк далее пишет о гробнице Низами: «Мирза Адигезаль Карабагский, капитан русской службы, ныне восстанавливает ее». Ф.Кочерли также писал, что гробница поэта была восстановлена по инициативе А.С. Грибоедова, который был знаком с А.Бакихановым. К месту вспомним «Путевые заметки» писателя и дипломата А.С. Грибоедова, в которых 26 июня 1827 было записано: «…Рассказ Аббас-Кули (Бакиханова. – А.К.), что Елизаветпольское сражение дано на могиле поэта Низами».
Тем не менее после восстановления могила опять приходит в запустение, о чём также имеется свидетельство Ф.Кочерли: «В настоящее время могила и мавзолей поэта в разрушительном состоянии, и путники пользуются гробницей как укрытием для своих лошадей и ослов, защищая их зимой от холода, а летом от жары. Это ли наше уважение к великому поэту?!»
О чём могло говорить такое отношение жителей Гянджи того периода к месту захоронения поэта? Ответ один: гробнице шейха целенаправленно не оказывалось почитания шиитами по причине принадлежности Низами к суннизму. Это еще одно доказательство того, что в Гяндже постепенно усиливалось шиитское влияние. И в Лезгистане, и в Азербайджане можно и сейчас найти множество более древних могил и гробниц суннитских и шиитских шейхов, беспрерывно почитавшихся и почитаемых сегодня верующими соответствующих мусульманских расколов.
Признание Низами поэтом Азербайджана произошло только в период Советской власти, когда религиозные убеждения поэта не принимались во внимание.
В своей истории лезгины многократно пытались вернуть Гяндже и некоторым другим городам суннитскую репутацию, но, к сожалению, безуспешно. К примеру, можно вспомнить военные выступления южных (кахских, джарских, кубинских и др.) лезгин во главе с Хаджи-Даудом и Али-Султаном в начале ХVIII в. Об этом подробно писал в своей «Краткой истории страны Албанской» католикос Есаи Хасан-Джалалян (Баку, «Элм», 1989).
Одним словом, суннизм Низами Гянджеви – факт бесспорный. Тем не менее после нашествия монголов и полчищ хромого Тимура, когда у предков азербайджанцев – огузов совместно с завоевателями образовался новый усиленный – тюркский субстрат, частично ассимилировавший лезгинские племена и вытеснивший основную их часть со своих исконных территорий, начиная уже с ХIV в, в научной, культурной среде среди ценителей изящной словесности между тюрками и иранцами началась негласная борьба за причисление к своей национальной культуре наследия и имени Низами, несмотря на почти бесспорное его суннитское вероисповедание.
То, что Низами не имеет родовой, кровной связи ни с персами, ни с арабами, ни с тюрками, явствует из поэмы «Лейли и Меджнун», где в главе «Причины сочинения книги» поэт пересказывает содержание письма ширванского шаха Ахсатана – инициатора и заказчика данного произведения:
Шахиней песен повесть стать должна,
И слов казну растрачивай сполна.
У персов и арабов можешь ты
Убранство взять для юной красоты…
Мы во дворце не терпим тюркский дух,
И тюркские слова нам режут слух…
За последний приведённый бейт азербайджанские учёные нарекли потомка Сасанидской династии доисламских иранских правителей Ахсатана «высокородным шовинистом». Обвинение абсолютно незаслуженное, так как шах наравне с персидскими поэтическими традициями чтит и арабские. А из этого можно сделать вывод, что Низами не является представителем ни персидского, ни арабского народов. Велико уважение Ахсатана и к Низами. Шах называет поэта «властителем слов», «кудесником». Тут важно другое. Вернее, важны вопросы, на которые следовало бы обратить особое внимание, чтобы найти более точные на них ответы. Мог ли шах писать стихотворцу-тюрку, которому заказывает поэму, что не терпит «тюркский дух»? Мог ли Низами (предположим, что он – тюрок) поступиться собственным «Я», своей высокой репутацией шейха и поэта в глазах собственного народа, исполнив заказ венценосца, которому «тюркские слова режут слух»?
Если бы Низами был тюрком, то в случае невозможности отказать заказчику, он скорее всего не упомянул бы дословно в поэме послание шаха. Но почему-то поэта нисколько не задевает некое пренебрежение шаха к «тюркскому духу». Но Низами с огромной радостью берется за работу над поэмой, «четыре тыщи бейтов» которой были написаны «в четыре месяца»:
Коль не было докучных мелочей,
Сложил бы их в четырнадцать ночей.
Так писал поэт. И ощущается здесь только вдохновленность автора шахским заказом.
Некоторые учёные пишут, что «оскорблённый в своих национальных чувствах поэт в конце поэмы дал достойную отповедь» Ахсатану. Ничего подобного в финале поэмы «Лейли и Меджнун» нет. Напротив, Низами адресует шаху ряд добрых советов и пожеланий:
Как добрый талисман с собой возьми
Все эти пожеланья Низами.
Иные «комментаторы» стихов поэта слова Ахсатана «раб дружбы верной», с которыми шах обратился к стихотворцу, выдают за иносказательную форму унижения и напоминания Низами, что он является рабом венценосца. Но этот фразеологический оборот говорит всего лишь о преданности взаимной дружбе правителя и творца, т.е. Ахсатан и самого себя считает «рабом дружбы».
О дружественных отношениях между Низами и Ахсатаном свидетельствует и тот факт, что шах не обещает автору будущей поэмы никакого вознаграждения за труд. «Нет смелости, чтоб отписать отказ», – эти слова поэта также указывают на его близкую дружбу с шахом.
В оригинале строка «Тюркские слова нам режут слух» имеет несколько отличный смысл: «На тюркский манер слова нам не подобают». Шах пишет: «нам», т.е. он имеет в виду себя и своего адресата и прямо подчёркивает, что они не тюрки. В этой и в предыдущей строке этого бейта нет и намёка на будущее произведение. Ахсатан, видимо, напоминает слово, когда-то данное поэтом и шахом друг другу на преданность обоюдной дружбе, основанной на недоверии к тюркским манерам и исключающей мысль о вознаграждении. Тем более в одной из рукописей ХIV века этот бейт имеет более точную версию:
Верность наша не отличается тюркскими свойствами,
Тюркские свойства нам не подобают.
Низами, постепенно подводя читателя к письму Ахсатана, пишет:
Я с наслажденьем вчитываться смог
В пятнадцать дивных, несравненных строк.
Светились буквы, разгоняя мрак,
Как драгоценный камень шаб-чираг.
А идущие после шахского послания строки явно выглядят поздней интерполяцией, поскольку противоречат строкам, предваряющим письмо:
Я помертвел – выходит, что судьба
Кольцо мне вдела шахского раба!
А дальше в тексте речь идёт о том, что Низами из-за слабого здоровья и преклонных лет не хотел браться за исполнение шахского заказа. Но тут подошёл сын поэта Мухаммед и уговорил отца начать работу над поэмой «Лейли и Меджнун».
О том, с какой одухотворённостью поэт сочинял поэму, мы уже сказали выше. Ведь не могло быть такого, чтобы Низами, до написания поэмы обрадовавшийся посланию, включив его в повествование, чувствовал себя оскорблённым. А добрые пожелания и советы, адресованные Ахсатану в конце поэмы, никаких иносказательных намёков не содержат, а свидетельствуют лишь о взаимном доверии и дружбе между венценосцем и поэтом, который подобные советы давал и другим властителям.
Теперь перейдем к другому факту из биографии Низами. Поэт всю жизнь мечтал совершить паломничество в Мекку, но ему не удалось этого сделать по неизвестным нам причинам. Также он мечтал освободиться от «Гянджинского заключения» и переехать в Ирак, где поэтов поощряли щедро и по достоинству. Об этом в «Сокровищнице тайн» имеются такие строки:
Гянджа узлом завязала мой ворот,
Без [этого] узла сокровища Ирака мои [были бы]…
Зачем ты сидишь со связанными ногами в этой дыре,
[Держа] на ладони такую [прекрасную] иракскую монету?
Освободи стремена от Гянджинского заключения,
У тебя поводья льва, выпусти же [львиные] когти.
В поэме «Семь красавиц» поэт также сетует на свою судьбу:
Я, который заключён в своей области,
И закрыт мне путь бегства назад и вперёд.
Для установления места рождения Низами эти строки имеют огромное значение. Увы, они почему-то ускользнули от внимания исследователей. Недвусмысленно звучит оборот «путь бегства назад и вперёд». Если представить себе «путь бегства вперёд», то это должен был бы путь в Мекку, к Каабе, или в Ирак, где труд поэта ценился по заслугам. Если под «путём бегства назад» представить путь в иранский город Кум, то оборот «назад и вперёд» мог бы иметь иную версию, поскольку и Мекка, и Ирак, и иранский Кум находятся к югу от Гянджи.
Тут хотелось бы вернуться к строке «Но я из горной области города Кум». Низами – тонкий мастер развёрнутых метафор – наряду с персидским значением этого слова, обыгрывал значение и лезгинского слова «кум» – «утёс», говоря тем самым, что он осколок «утёса», ставший жемчужиной в «море Гянджи».
Теперь обратимся к вопросу присутствия тюрок в Гяндже во времена Низами. Академик А.Е.Крымский писал: «Что касается присутствия тюркского элемента, то собственно Ширван ХII века, по-видимому, и вовсе не знал тюрок на своей территории у Гянджи. В остальном Азербайджане тюркские поселения были в ХII веке незначительными, но всё-таки имелись» (А.Е. Крымский. «Низами и его современники». Баку, «Элм», 1981, с. 391).
То, что тюрки в Гяндже отсутствовали, но кочевали неподалёку от нее, подтверждают и строки Низами из поэмы «Хосров и Ширин», рассказывающие о гибели жены поэта – кипчакской красавицы Афак:
По-тюркски тронулась в кочевья, словно нож
В меня вонзив, свершив не тюркский ли грабёж?
Эти же стихи одновременно отражают и недружелюбное отношение Низами к новоявленному племени. О первых тюрках в окрестностях Гянджи Низами в своей последней поэме «Искандер-наме» также писал:
Темнолицых бродяг по ложбинам укромным
Вдосталь скрыто. Весь мир они сделали тёмным.
Разжигать светлым днём им свой стыдно костёр,
Друг на друга поднять им свой совестно взор.
(Перевод К. Липскерова)
Еще до времён Низами на Востоке сложилась традиция, идущая от арабов и получившая развитие у персидских авторов, применять ко всему красивому, светлому, изящному и могущественному эпитет «тюрк». Под эпитетом в обобщенном значении подразумевался прежде всего Китай со своей древнейшей духовной и материальной культурой. Скорее всего, «тюркская белизна» связывалась с вывозимыми из Поднебесной в страны Ближнего Востока фарфором и бумагой.
Держава тюрок, которая возвысилась,
Обрела власть благодаря любви к справедливости.
Раз ты творишь беззаконие (тиранию),
То ты не тюрк, а вор – индус.
Эти слова в поэме «Сокровищница тайн» вложены в уста старухи, раздосадованной несправедливостью правления сельджукского султана Санджара. Здесь также речь идёт о китайской державе и о том, что Санджару не дано быть «чистым, белым, изящным», т.е. равным китайскому императору, в правлении государством и заботе о подданных. Говорить, как некоторые исследователи, что на территории Азербайджана когда-либо существовала держава, которая «возвысилась» «благодаря любви к справедливости», нереально. Несмотря на то, что шах Санджар на самом деле был тюрком, в данном контексте слово «тюрк» («Ты не тюрк») вовсе не имеет отношения к национальности венценосца, а является общепринятым эпитетом, противопоставленным другому традиционному эпитету с негативным значением, т.е. слову «индус» (тайный похититель, вор). Тем более, здесь исключено, что один из этих двух противоположных друг другу слов – символов может напрямую говорить о национальной принадлежности шаха Санджара.