нет ничего скучнее жизни полной удовольствий
30 цитат Бернарда Шоу против нытья и лени
Дубликаты не найдены
Жадный таксист
Только показываем
Действительно
Отзыв на электрический чайник
Случай в офисе
У нас сегодня в офисе раздался хлопок. Как потом выяснилось, это подорвался пердак одного из наших логистов, который давно просил новый монитор, а сегодня при получении аванса обнаружил что его стоимость вычли из его зарплаты.
Как продавцы на Вайлдберриз борются с негативными отзывами
Жена заказала себе на Вайлдберриз защитное стекло на айфон, но приклеить его не удалось из-за брака. Оставила отзыв, но продавец удивил ответом:)
З.Ы. Отмечу, что стёкла на разные телефоны она клеила очень много раз, получалось всегда отлично)
Быстрорастущая
С двумя лучше
Одноклассник в Новосибирске воткнул девочке в глаз линейку на 6 мм. Буллинг в школе
Семиклассник в Новосибирске острой линейкой проткнул глаз однокласснице. Девочка оказалась в больнице, ей сделали операцию, предстоит еще одна. Речь о полном восстановлении зрения не идет. Мать школьницы рассказала, что дочку травили в учебном заведении, но учителя лишь предлагали перейти на домашнее обучение.
Инцидент произошел, когда девочка шла из школы в гости к подруге. За ней увязались три одноклассника. В какой-то момент один вынул из кармана ранца девочки линейку и бросил на землю.
Ксюша подняла ее, хулиган выхватил еще одну. Видя, что девочка не реагирует, он окликнул ее и с силой швырнул угольник. Он на 6 миллиметров вошел в глаз.
Мама рассказала, что у дочки поврежден хрусталик, этим глазом она не видит вообще. Окончательный вред здоровью установит экспертиза после еще одной операции.
Женщина рассказала, что эти одноклассники давно терроризировали ее дочь. Но педагоги гимназии номер 7, по адресу Зорге 42а, не предпринимали ничего, а только предлагали перейти на домашнее обучение.
Один из обидчиков Ксюши перешел в другую школу. Но он чувствует себя уверенно, потому что понимает: в 13 лет отвечать по закону за сделанное не будет.
Когда Ксюша была в больнице, парни оскорбляли ее в WhatsApp и в группах ВКонтакте. В гимназии № 7, где учатся все подростки, никаких комментариев не дают.
Из Дневника Юрия Нагибина
Жен любишь преимущественно чужих, а собаку только свою.
Нет ничего более ненужного на свете, чем любовь женщины, которую ты не любишь.
Почти каждый несостоявшийся человек находит прибежище в одной бедной страстишке – рыбалке, охоте, коллекционировании, картишках.
Смысл любви состоит в том, чтобы с трудом отыскать бабу, которая органически неспособна тебя полюбить и бухнуть в нее всё: душу, мозг, здоровье, деньги, нервы.
Если из каждого жизненного впечатления отбирать самое главное, самую существенную суть, то всю человеческую жизнь, день за днем, можно уместить в тоненькой ученической тетрадке. Живешь в полном смысле слова лишь отдельными минутами, остальное – то, что сценаристы называют «связками». Как на вокзале: важны лишь минуты расставания, когда сжимается сердце; остальное – бесконечные и нудные переходы.
Баба делается испорченной не обязательно от многих мужиков, она может знать лишь одного мужа, отнюдь не развращенного, и с ним постигнуть все низины пола. Мужику это дается куда большим трудом.
При всем моем умении быть несчастным, я никогда еще не был таким несчастным, как сегодня.
Главное – то, что ужасно, смертно устаешь от всего этого. Бежишь в сон, спать, спать, только спать, ничего больше не хочется, ни на что больше нет сил.
Русский человек врет, если говорит о своем стремлении к счастью. Мы не умеем быть счастливыми, нам это ненужно, мы не знаем, что с этим делать.
Хорошо бы печаль, вместо боли, чеховское, вместо шекспировского.
Когда это пройдет, я буду гордиться тем, что умел так глубоко чувствовать, я опять стану пошляком.
Жаль, что нет в человеке прерывателя, который бы перегорал от слишком сильного накала и размыкал цепь, спасая аппарат от гибели.
Страдаю тупо, невдохновенпо и беззащитно, как пожарник, которого бросила кухарка.
Здесь я понял с тайной радостью, что Ада совсем не эротична. Она по духу – женщина-мать. Она не побоится ради мужа никакой, даже самой грязной работы, не проявит брезгливости к его нездоровью, будет возиться с плевками и дерьмом, не перебарывая, не ломая себя. Словом, это наиболее близкий мне тип женщины.
Одолевают людишки, одолевают мелкие дела и заботы, блошиные страстишки. Всё дальше ухожу от себя, теряю себя, свою единственно хорошую привычку – недопущение людей в себя.
Наша скверна казалась ей (Вероне) в отдалении добром и милостью. У нее было не размягчение мозга, а размягчение сердца. А может быть, она, поняв, что мы ее предали, изыскивала для нас какие-то оправдания?
Каждая баба, даже самая дурная, считает своим долгом что-то отдать понравившемуся ей мужчине, хоть какую-то частичную девственность. Одна из тех, кого называют «заверни-подол», долго мучилась, что бы из остатков невинности мне подарить. Наконец, мило зардевшись, она сказала, что я первый мужчина, видевший ее зад.
Сейчас вдруг понял, что со мной происходит. Я просто-напросто снизил требовательность к себе. Я успокоился на том, что среди второсортных людишек моего окружения я еще кое-что. Я перестал соперничать с Прустом и Буниным, мои соперники – Брагинский и Радов. Я примирился с новой судьбой, а этого ни в коем случае нельзя делать, ибо это не облегчает, а отягощает жизнь, снижает шансы в борьбе за существование, делает до конца несчастным и негордым. Когда же я не смирялся с действительностью, я мог позволить себе с барственной щедростью человека, созданного для лучшего, находить и в ней порой свои «пригорки-ручейки», хотя бы ту же Татьяну Петровну и всё то, где я совпадал в искренности с нужным.
«Изгнание менял из храма» Луки Кранаха. Живописно вещь несобранная, но замечательная по характерам. Христос – это озверевший, неистовый еврей, сжимающий в мускулистой руке пук хлёстких розог. Апостолы – синагогальные уродцы, от которых так и прёт алчностью, честолюбием и уже нескрываемым желанием урвать как можно больше от Христова пирога. От Учителя и учеников крепко пахнет потом, мясом, кровью…
И всё же, едва ли можно объяснить просто слабостью или распущенностью то, что идет сквозь всю мою жизнь. Это какое-то очень глубокое нездоровье, таящееся за внешней моей схожестью с теми, кто умеет делать настоящее мужское дело. Это то, что так и не позволило мне стать взрослым.
Особенно тяжело переносится мною в отъезде мой любимый предвечерний час.
Закат. На ветке висит ослепительная капелька солнца.
Днем верхушки молодых берез рождают вокруг себя розовато-жемчужное облачко.
Наши левые художники зарабатывают направо.
Кто-то сказал, что Антокольский при Симонове – это умный еврей при губернаторе. Я считаю, что это, скорее, умный губернатор при еврее.
Сейчас зверская тоска о Ленинграде. Без конца в башке маячит: Петропавловская крепость, набережная Невы, въезд на Кировский проспект, арка со стороны Дворцовой площади, решетка Летнего сада. Пишу это просто от удовольствия повторять эти названия. А мог бы я по-настоящему написать о Ленинграде? Думаю, нет. Те несколько довольно общих строк, что я некогда написал, обладали чем-то. Но я слишком растворяюсь в ленинградской жизни, чтобы писать о ней. Тут нужен взгляд немножко со стороны, больше спокойствия и меньше обалделого счастья.
Я долго путал свою влюбленность в Ленинград с влюбленностью в ленинградских женщин.
Каждую ночь у меня обрывается и стремительно летит куда-то сердце. С криком, вздрогом я просыпаюсь и ловлю его на самом последнем краю. Но когда-нибудь я опоздаю на малую долю секунды, и это непременно случится, это не может не случиться.
У нашей жизни есть одно огромное преимущество перед жизнью западного человека: она почти снимает страх смерти.
Голубая пробоина в сером, пасмурном небе.
Опять у неба стеклянный блеск, опять пришла осень.
Крематорий – единственное место на земле, где не чувствуешь себя чужим. Когда гроб опустили в дыру, и мы вышли наружу, из труб черно и густо повалил дым. Как много надо жара, чтобы сжечь одного маленького еврея! И еще казалось, что Шерешевский клубами дыма уходит в небо, как джинн из «1001-й ночи».
Мельчайший снег был совсем невидим, лишь чувствовался холодком на носу, но даль молочно мутилась.
Я, и в самом деле, начал чувствовать свой возраст, чего не было еще год назад. Вдруг постигаешь с непередаваемо горьким чувством, что изменить что-либо, исправить, что-либо, искупить что-либо у тебя просто не хватит времени. Страшно бывает, особенно по ночам.
Великое бесстрашие в авантюрной политике, в игре со стронцием, в попрании всех человеческих прав, даже прав желудка, и детский страх перед двумя строчками в рассказе, который никто не прочтет. Неужели литература, действительно, так могущественна?
На днях побывал в суде. Там дела не слушаются, а лишь переносятся.
Хорошие дни. Рано встаю, работаю до обеда, потом хожу на лыжах. Со мной собаки.
Слова, слова, вернитесь ко мне, спасите меня!…
Ветер треплет деревья, гнет их чуть не до самой земли. Воздух черен. А на душе печаль и незначительность.
Писать о себе всерьез я всё еще не могу. Страшен и мучителен я самому себе.
Тяжело происходит наше возвращение к тихой трезвой жизни. Мы прихварываем, много спим, разговор у нас не ладится. Нам скучно жить без надежды на грядущее перевозбуждение, забвение, на короткое безумие, за которым – нервный обвал, лунатическая выключенность из окружающего. Нелегко вечно трезвыми очами глядеть в лицо действительности, вернее, тому, что считается действительностью, а на деле является прямым ее отрицанием.
Лета, наверное, не будет. Ну что же, мы привыкли без столького обходиться, что обойдемся и без лета.
Днем светит солнце, но воздух холодный, к вечеру и по утрам холод прямо-таки собачий, спим с электрической грелкой. В саду пахнет сиренью, по вечерам ночными фиалками, но от холода какая-то робость в природе. Цветут оранжевые маки, желтые ирисы, лиловые анютины и «разбитое сердце», отцветают пионы, но в цветении этом нет летней щедрости, буйства, пряности; цветение в полнакала, в полсилы, неуверенное, жалкое, как и всё в нашей жизни.
Быть может, всё это объясняется совсем просто. Я выбит из колеи резкой сменой жизненного ритма. Раньше я жил крутым чередованием пьяных загулов и неистово напряженной работой. Сейчас я не пью, я не прерываю будничного течения жизни мощью хмельного забвения, я всё время с самим собой, со своим трудным, мучительным характером, со своей неудовлетворенностью и вечным ощущением неравенства тому, чем я должен быть. Наверное, должно пройти немало времени, прежде чем я научусь жить с тем тягостным и чужим человеком, которым являюсь я – трезвый.
26 декабря 1962 г.
Подведем итоги в близости финиша этого странного и сложного года. Сделаем это по методу Моиза из «Бэллы» Жироду. Я издал толстую книгу в «Московском рабочем», но мой Трубников не вышел и вряд ли выйдет. Я написал кучу сценариев и заработал много денег, но сценарии, кроме короткометражки, пока что не ставятся, а деньги израсходованы. Я не поехал в Японию, но съездил в Грецию и Египет, побывал в Константинополе. Я написал три хороших рассказа, но лишь один напечатал, да и тот, как всё у меня, прошел незамеченным. Я ездил в Прибалтику, но отдых был отравлен неопрятной четой Шределей и гнусным письмом Орловского в «Литературке». Я виделся со множеством корреспондентов и разного рода приезжими людьми, но, за ничтожным исключением, их интересовала Гелла (Белла Ахмадулина), а не я.
Обо мне вышла восторженная статья в Италии, но книги, давно обещанной, всё нет и нет. У меня вышла книга на Кубе, моя фамилия стоит на обложке, но заполнена книга на девять десятых Стельмахом, а я представлен крошечным рассказом. Я получил новую машинку, но разбил ее. Я купил в Египте куртку, о которой мечтал, но облевал ее и погубил. Можно считать, что год сыгран вничью.
Канун Нового года я встречаю в жалком виде: сценарии меня расхлябали, я хочу писать прозу и боюсь к этому приступить, не верю в то, что слова мне подчинятся. Уродливым призраком навис над моим ближайшим будущим мрачный безрукий гад*, чьи воздетые в проклятии обрубки поддерживают на манер Аарона два грязных типа. Я твердо уверен, что вся эта история кончится для меня наихудшим образом: скандалом, потоками клеветы, невозможностью печататься в ближайшие два-три года. Я не умею плавать. Я пытаюсь плыть так, будто вокруг меня водная стихия, а вокруг – тяжелая смесь дерьма и гноя. Мне не доплыть до берега.
Но задача передо мной все та же: научиться писать. Не знаю, научусь ли я этому, но уже ничему другому наверняка не научусь. И потому надо собрать остатки мозга и сердца и вновь сесть за старую науку.
А для этого нужно опять научиться спать. Сейчас сон накрывает меня не надежным, темным пологом, а тоненькой паутинкой, сквозь которую доносятся все шумы, все запахи, всё трепетанье ночной жизни. Это не дает отдыха голове, это окрашивает весь день какой-то сонно-беспечной легкостью. Надо спать глубоко, угрюмо-отрешенно, тогда и дневная жизнь обретет глубину, серьезность, сама запросится на бумагу.
• К. Орловский – прообраз Трубникова. Он травил меня в угоду своему постоянному певцу Я. Цветову.
Тех, кто недобрел, верно, грызет под старость сожаление: зачем, дескать, был я так осторожен, зачем сдерживал свои низкие порывы. Мне жалеть об этом не придется, я сделал всё, что мог, и остановился не по благоразумию, а размозжив сердце.
Побольше бы охоты к писанию, и я был бы совсем спокоен духом.
Странно, иной раз о каком-нибудь паршивом кусте пишешь больше и слаще, чем о большом инфаркте.
Я не могу быть среди людишек: скучно, стыдно и ненужно. Водка делала сносным любое общение, без нее с себе-подобными нечего делать.
Из последних сил борюсь с очумелостью. На моей стороне: снег, елки, небо, собаки; против – газеты, радио, сплетни и сплетницы всех мастей, телефон. Надо выйти из всего этого без потерь, с прежней нежностью и уважением к жизни.
Зачем охотники так трудолюбиво, настырно и утомительно похабничают? Я этого не замечал прежде на осенней охоте. Неужели всё дело в том, что весна, что селезни летят наизготове, высунув свои бедные трубы, что совокупление царит в природе? Это и свобода от жен, и запах пороха, дарующий лихость, и водочка трижды в день, и мужская компания создают атмосферу удручающей низкопробности, так не идущей к прекрасной весенней природе и бедным милым птицам.
Распространился слух, что умер Драгунский. Мертвый он стал мгновенно и так горестно, так мраморно прекрасен, так глубоко значителен, человечески привлекателен, так слёзно нужен, что теперь его живое, вульгарное, источающее шумную, неопрятную жизнь существо просто непереносимо. Живой Драгунский в подметки не годится Драгунскому-покойнику.
Говорят, что умирающий начинает за собой «прибирать». Вот я также с утра до поздней ночи прибираю за собой, не в физическом, а в душевном смысле. Я всё время будто подвожу итоги, определяя ценность давних и недавних переживаний и людей, стоявших близко ко мне, и сделанного мною. Я словно пытаюсь оставить за собой порядок, чистоту, пытаюсь сохранить за собой лишь то, что было подлинно моим в этом мире.
Когда первая пуля попала Кеннеди в шею, он повернулся недоуменно и горестно к своей жене Жаклин и наклонил к ней свою бедную простреленную голову. Для президента, властного не только над своей страной, но и над всем миром, не оказалось в этот миг защиты надежней худеньких, трепещущих рук жены.
Я самая большая сволочь на свете. Мне позвонили в Москву и сказали, что заболел Проня. Но я пьянствовал и не прислал врача. Я подло придрался к тому, что в какой-то момент Гелла сказала, будто Проне стало лучше.
Врач приехал лишь на следующий день, сделал все ритуальные действия, и к вечеру Прони не стало.
Я ждал от себя чего угодно, но не такого подлого предательства. Я предал своего младшего бессловесного братика, доверившего мне свою жизнь, когда крошечным комочком, почти умещавшимся в моей варежке, он поехал со мной от теплого бока матери. Хорошо же я послужил ему, хорошо выполнил свой малый долг.
Был на ленинградском кинофестивале. Семидневная грязная пьянка, от которой выздоровел в Пушкинских горах. Как же там хорошо, нежно и доподлинно! Опять Гейченко с развевающимся пустым рукавом черной рубахи, машет им, будто черный лебедь крылом,- младший брат андерсеновской принцессы: ему не хватило на одно крыло и оттого, вернув себе человечий образ, он остался на одно крыло лебедем.
Гейченко угощал нас еще кисловатой грушевкой и сводящими челюсти терпкой кислотой, каменно твердыми коричными, а также рагу из утки, малосольными огурцами, чаем, кофеем, своими рассказами о Пушкине, слабыми, наивными и всё равно чем-то хорошими, и застольной беседой, живой, умело направленной, содержательной и облеченной в хороший русский слог. Тут и вообще хорошо разговаривают – причастность к Пушкину, что ли? – все, кроме сожительствующей сейчас с Гейченко бывшей школьной учительницы. В ней еще не побежден окружающим сладкозвучьем развратный комсомольский жаргон. Пушкин заявляет о себе не только чистой, не омраченной советизмами речью, но и особой идиллической безнравственностью. Поэтичное Тригорское было борделем, тон задавал Пушкин, живший со старухой Осиповой, со всеми ее дочерьми, с сестрами Керн (в соавторстве с Вульфом), с дворовыми девушками в малой баньке в глубине парка, вообще со всеми существами женского пола, появлявшимися хоть на миг в Тригорском. Высокая порядочность здешних людей имеет тот же своеобразный пушкинский вывих: тут не противятся властным велениям плоти. Маленькая, худенькая, похожая на пятиклассницу Женя подряд путалась с тремя ленинградскими литераторами, беззаветно отдаваясь каждому из них и немедленно изменяя, едва вослед отъезжающему взвихрялась снежная пыль.
Гейченко с патриархальной простотой заменил уехавшую на юг немолодую жену бравой комсомолочкой. Она ходит в затрапезе, стирает и гладит ему белье, рубашки, стелет постель и называет за глаза Семеном.
ГЕЛЛА (Белла Ахмадулина)
Это была странная ночь. Как будто черный ветер продувал комнату, всё сметая в ней, унося прочь; он был огромен, этот ветер, он распахивал не форточки, а стены, и казалось, весь мир во власти чудовищного сквозняка. И я теснее прижимался к твоему узкому, худенькому телу, лишь в нем находя бедную защиту. То я был в яви и думал о том, что наши головы в последний раз лежат рядом на подушке, то проваливался в кошмар таких мучительно-бредовых сновидений, что они остались во мне частицей моей дневной муки: там путались морские коньки и человечьи зады, наделенные самостоятельным существованием – быть может, то были лица наших близких?- и еще какие-то мерзости, которым я не могу найти названия, ибо они были вовсе не тем, чем являлись, и я угадывал их вторую, скрытую сущность, но тут же терял угаданное, и было этих мерзостей, что зёрен в гречневой каше, и я задыхался, я совсем погибал в их густоте. А затем, меж явью и сном,- этот черный, зримый острыми клиньями ветер, и невыносимая сиротливость, и спасение в твоих тоненьких ребрах.
И вдруг знакомо, но с небывалой еще силой рванулось прочь из меня сердце. Я вскрикнул и всем телом подался за ним, словно пытаясь удержать его в себе. И тут мне на грудь мгновенно, бдительно и крепко легла твоя чуть влажная от сна ладонь, маленькая и надежная ладонь, которой ты опираешь себя о землю, когда крутишь свои стремительные колеса. И сердце упало в твою ладонь и забилось в ней, и я мог жить этим его биением уже не во мне. Я заплакал, очень тихо, ты и не заметила, заплакал оттого, что никто не был мне так близок, как ты в эту минуту, и это уходит и ничего тут не поделаешь.
Когда сейчас ночью обрывается во мне сердце, я уже не испытываю страха, не вскакиваю со стоном, ведь я знаю, что оно стремится к тебе в ладонь, и зачем мне его удерживать?…
МИР АФОРИЗМОВ! МУДРЫЕ МЫСЛИ, ЦИТАТЫ, ПРИТЧИ
Уайльд Оскар
Атеизм нуждается в религии ничуть не меньше, чем вера.
Будь собой. Прочие роли уже заняты.
Быть хорошим — значит жить в согласии с самим собой.
В каждом человеке есть два начала: стремление к Богу и стремление к сатане.
В наш век миром правят личности, а не идеи.
В нашем обществе единственный класс помышляет о деньгах более, чем богатые: это бедняки. Бедные ни о чём, кроме денег, думать не могут. Вот в чём несчастье бедности.
В наши дни люди всему знают цену, но ничего не умеют ценить.
В реальном мире фактов грешники не наказываются, праведники не награждаются. Сильному сопутствует успех, слабого настигает неудача.
Всё можно пережить, кроме смерти.
Все очаровательные люди испорчены, в этом-то и есть секрет их привлекательности.
Все сочувствуют несчастьям своих друзей и лишь немногие радуются их успехам.
Всегда прощай своих врагов, ничего не раздражает их сильнее.
Всякое несовершенное искусство происходит от возвращения к жизни и природе и от возведения их в идеал. Можно иногда пользоваться жизнью и природой в качестве сырого материала, необходимого для художественного творчества, но этот материал лишь тогда станет пригодным для целей искусства, когда подвергнется обработке и превратится в художественную условность.
Вы будете продолжать оставаться несчастными до тех пор, пока вы считаете, что счастливыми вас делают другие.
Выбирать врагов нужно так же тщательно, как и друзей.
Доказать можно что угодно, даже несомненные истины.
Единственный способ отделаться от искушения — поддаться ему.
Если природа – это материя, стремящаяся стать душой, то искусство – это душа, выражающая себя в материальном.
Если ты знаешь, что человек никогда не будет твоим, то любить его можно бесконечно долго.
Если хочешь испортить человека, начни его перевоспитывать.
Женщины созданы для того, чтобы их любили, а не для того, чтобы их понимали.
Женщины созданы, чтобы их любили, а не понимали.
Жизнь коротка, искусство бесконечно.
Атеизм нуждается в религии ничуть не меньше, чем вера.
Быть хорошим — значит жить в согласии с самим собой.
Быть слишком современным опаснее всего. Рискуешь сразу сделаться старомодным.
В доступности развода заключено хотя бы то достоинство, что это привносит в брачный союз новый элемент романтической зыбкости. Когда пара до конца жизни связана узами брака, сколь часто обходительность становится чистым излишеством, а галантность и вовсе ничего не значит.
В наше время ничто не производит такого благоприятного впечатления на слушателей, как хорошее, совершенно затертое общее место. Все вдруг ощущают некое родство душ.
В нашем обществе единственный класс помышляет о деньгах более, чем богатые: это бедняки. Бедные ни о чём, кроме денег, думать не могут. Вот в чём несчастье бедности.
В самоупреке есть особое наслаждение. Обвиняя самих себя, мы чувствуем, что никто другой уже более не в праве нас обвинить. Не священник, а исповедь освобождает нас от грехов.
Все великие личности рано или поздно обречены оказаться на уровне их биографов.
Все обаятельные люди испорченны. В этом и кроется секрет их привлекательности.
Все сочувствуют несчастьям своих друзей и лишь немногие радуются их успехам.
Девятнадцатый век, каким мы его знаем, изобретен Бальзаком. Мы просто выполняем, с примечаниями и ненужными добавлениями, каприз или фантазию творческого ума великого романиста.
Действительно беспристрастное мнение мы высказываем лишь о том, что не представляет для нас никакого интереса, и именно поэтому беспристрастное мнение в свою очередь не представляет решительно никакой ценности.
Действуя, человек уподобляется марионетке. Описывая, он становится поэтом.
Дешевые издания великих книг всегда кстати, но дешевые версии великих людей достойны презрения.
По внешнему виду не судят только самые непроницательные люди. Истинное таинство жизни не в невидимом, а в видимом.
Если мы живём для целей, мы живём для одной минуты, для одного дня, для одного года, вместо того, чтобы жить для каждой минуты, каждого дня, каждого года. Красоту жизни составляют наши настроения. Поддаться всем своим настроениям значит действительно жить.
Жизнь движется быстрее Реализма, однако Романтизм всегда остаётся впереди Жизни.
Жизнь коротка, искусство бесконечно.
Жизнь удручающе бесформенна. её катастрофы случаются не вовремя и не с теми людьми. В её комедиях есть какой-то низкий, отвратительный ужас, её драмы всегда как-то кончаются фарсом. События либо тянутся бесконечно, либо проходят слишком скоро.
Когда женщина говорит с одним мужчиной, она улыбается другому и думает о третьем.
Всякое желание, которое мы стараемся подавить, бродит в нашей душе и отравляет нас.
Музыка будит в душе волнение.
За прекрасным всегда скрыта какая-нибудь трагедия. Чтобы расцвёл самый скромный цветочек, миры должны претерпеть родовые муки.
Правда жизни открывается нам в форме парадоксов. Чтобы постигнуть Действительность, надо увидеть, как она балансирует на канате. И только посмотрев все те акробатические штуки, какие проделывает Истина, мы можем правильно судить о ней.
Чтобы вернуть молодость, стоит только повторить все её безумства.
Мужчины женятся от усталости, женщины выходят замуж из любопытства.
Влюблённость начинается с того, что человек обманывает себя, а кончается тем, что он обманывает другого.
Только бездарные художники являются обаятельными людьми. Они вносят в жизнь ту поэзию, которую не способны внести в своё творчество. Талантливые живут своим творчеством, и поэтому сами по себе совсем неинтересны.
В горниле жизни возникают яды столь тонкие, что изучить их свойства можно лишь тогда, когда сам отравишься ими, и гнездятся болезни столь странные, что понять их природу можно лишь, переболев ими.
Сильнее всего властвуют над нами именно те страсти, природу которых мы неверно понимаем.
Самые нелепые поступки человек совершает из благороднейших побуждений.
Неэгоистичные люди бесцветны. Они утрачивают свою индивидуальность.
Кто принуждён жить в согласии с другими, тот бывает в разладе с самим собой.
Для романа годится только то, что в жизни уже вышло из употребления.
Женщины отдают мужчинам самое драгоценное в жизни, но неизменно требуют его обратно, и всё самой мелкой монетой.
Женщины вдохновляют нас на великие дела, но вечно мешают нам их творить.
Подлинные трагедии обычно принимают в жизни такую неэстетическую форму, что оскорбляют нас своим грубым неистовством, крайней нелогичностью и бессмысленностью, полным отсутствием изящества. Они нам претят, как всё вульгарное.
Человек должен вбирать в себя краски жизни, но никогда не помнить деталей. Детали всегда банальны.
Женщины ищут в браке счастья, мужчины ставят своё на карту.
Мужчина может быть счастлив с какой угодно женщиной, если только он её не любит.
То, что огонь не уничтожает, он закаляет.
В реальном мире фактов грешники не наказываются, праведники не награждаются. Сильному сопутствует успех, слабого настигает неудача.
Сильные страсти, если они не укрощены, сокрушают утончённые натуры. Страсти эти либо убивают, либо умирают сами. Мелкие горести и неглубокая любовь живучи.
Стремление порисоваться иногда толкает нас на поступки благороднее нас самих.
С дурными женщинами не знаешь покоя, а с хорошими изнываешь от скуки.
Семья чаще всего распадается от здравомыслия мужа. Как женщина может быть счастливой с человеком, который упорно желает видеть в ней вполне разумное существо.
Смеяться над своими трагедиями это единственный способ переносить их.
Сила женщины в том, что её не объяснишь с помощью психологии.
Когда козыри на руках, то можно играть честно.
Есть такие страшные соблазны, что для того, чтобы им поддаться, нужны сила и мужество.
Понять людей и жить с ними можно, только если иметь к ним милосердие.
Назначение женщины не в том, чтобы судить мужчин, а в том, чтобы прощать, когда они нуждаются в прощении. Её дело миловать, а не карать.
У истинного художника нет этических симпатий. Склонность к этике в художнике является непростительной манерностью стиля.
Истина редко бывает чистой и никогда — однозначной.
Искусство не только не является нам созданием своего времени, наоборот, оно обыкновенно находится с ним в прямом противоречии, и единственная история, сохраняемая нам искусством, есть история его собственного развития.
Каждый может творить историю, но лишь великие люди способны её писать.
Когда Добро бессильно, оно — Зло.
Жизнь подражает Искусству в гораздо большей степени, нежели Искусство подражает Жизни.
Ценность какой-нибудь идеи ничуть не зависит от искренности выражающего её человека.
Всякое несовершенное искусство происходит от возвращения к жизни и природе и от возведения их в идеал. Можно иногда пользоваться жизнью и природой в качестве сырого материала, необходимого для художественного творчества, но этот материал лишь тогда станет пригодным для целей искусства, когда подвергнется обработке и превратится в художественную условность.
Искусство скорее покрывало, нежели зеркало.
Искусство ни в коем случае не должно стремиться стать популярным, наоборот, публика должна стараться стать художественной.
Художественное произведение бывает прекрасно именно тогда, когда оно включает в себя элементы, до него в искусстве не существовавшие, и измерять его степень совершенства меркой образцов прошлого, значит измерять его как раз той меркой, отсутствие которой обусловливает его действительное совершенство.
Эгоизм, себялюбие заключается не в том, чтобы жить, как самому хочется, а в требовании от других, чтобы они жили именно так, как ты этого хочешь. Отсутствие эгоизма состоит в том, чтобы оставлять в покое жизнь других людей.
В наши дни каждая крупная личность имеет своих учеников, последователей, и из них обыкновенно Иуда пишет биографию.
Путь парадоксов ведёт к истине.
В наше время большинство людей слишком благоразумны и уже слишком поздно для себя познают ту истину, что только одни ошибки свои вспоминаешь с удовольствием.
Большинство людей обанкрочиваются оттого, что вкладывают слишком крупный капитал в прозу жизни. Разориться на поэзии, по крайней мере, почётно.
Одни поверхностные неглубокие натуры в течение долгих лет не могут избавиться от чувства. Человек с волей может так же просто освободиться от печали, как и придумать себе новое наслаждение.
Любовь живёт повторением, а повторение превращает её в искусство.
Мы все сидим в яме, но некоторые из нас созерцают оттуда звёздное небо.
Мир всегда смеялся над собственными трагедиями, так как только таким образом он мог переносить их. Следовательно, то, к чему мир относится серьёзно, относится к разряду комедий.
Люди, живущие настоящей жизнью, очень редки. Большинство людей существуют и только.
Женщины созданы, чтобы их любили, а не понимали.
Современная женщина понимает всё, кроме собственного мужа.
Нет ни нравственных, ни безнравственных книг. Есть книги хорошо написанные, и есть книги плохо написанные. Вот и всё.
Ни один великий художник не видит вещи так, как они есть. Если бы он их видел такими, он не был бы художником.
Так называемые безнравственные книги это те, которые показывают миру его пороки.
Тот, кто оглядывается на свое прошлое, не заслуживает будущего.
Когда боги хотят нас наказать, они слышат наши молитвы.
Благодаря непокорности стал возможен прогресс.
Трагедия старости не в том, что человек стареет, а в том, что он в душе остаётся молодым.
В наш уродливый и благоразумный век поэзия, живопись, музыка черпают вдохновение не из жизни, а друг у друга.
Ложь поэзии правдивее правды жизни.
В жизни нет ничего сложного. Это мы сложны.
Жизнь никогда не бывает справедливой. Для большинства из нас так оно, пожалуй, и лучше.
Предоставляя голос необразованным людям, журналистика знакомит нас с общественным невежеством.
Молитва должна оставаться без ответа, иначе она перестаёт быть молитвой и становится перепиской.
Кому охота быть последовательным? Разве только тупицам, доктринерам, доводящим свою мысль до горького конца.
Было бы ошибочно думать, что страсть, испытываемая при творчестве, может найти полное выражение в созданном произведении. Искусство гораздо отвлеченнее, чем мы думаем. Форма и краски говорят нам о форме и красках, и только.
Когда мужчина перестаёт говорить приятные слова, у него и мысли меняются соответственно.
Концепция “искусства для искусства” подразумевает не конечную цель, а лишь формулу творчества.
Критик призван просвещать читателя; художник призван просвещать критика.
Любовь всегда обещает несбыточное и заставляет верить в невозможное.
Найди слова для своей печали, и ты полюбишь её.
Не говорите мне, что вы исчерпали жизнь. Когда человек говорит это, знаешь, что жизнь его исчерпала.
Ораторы, ставящие себе целью исчерпать тему, исчерпывают терпение слушателей.
Разводы совершаются на небесах.
У меня наипростейший вкус: я всегда удовлетворяюсь лучшим.
Филантропы, увлекаясь благотворительностью, теряют всякое человеколюбие.
Философия учит нас стойко переносить несчастья других людей.
Цель жизни — самовыражение. Проявить во всей полноте свою сущность — вот для чего мы живем.
Чего нет в творце, не может быть и в творении.
Человек бывает наименее естественным, когда говорит от своего лица. Дайте ему маску, и он скажет вам правду.
Человек, видящий обе стороны вопроса, в сущности ровно ничего не видит.
Человек может поверить в невозможное, но никогда не поверит в неправдоподобное.
Я никогда не обращаю внимания на то, что пошлые люди говорят, и никогда не вмешиваюсь в то, что милые люди делают.