несовместимая с жизнью жестокость
Несовместимая с жизнью мстительность
За преступление отмщая, Попомнят люди чёрный год и внукам кротость завещают.
Коль чести нет, пусть лютый страж — Надёжный страх — прочистит разум! И потому обычай наш — Платить за всё. Сполна. И сразу!
Окончен бой. Свершилась месть… Но как на деле, не для виду, Черту под прошлое подвесть, Забыв про древнюю обиду?
Как станешь ты смотреть в глаза И жить забор в забор с соседом, Над кем всего лишь день назад Хмельную праздновал победу?
Чтоб не тянулась эта нить, Сплетаясь в саваны для гроба, Быть может, лучше всё простить? И не отмщать? И жить без злобы.
Попробуй это докажи Тому, чей сын уже не встанет! А те, кого оставил жить, Тебя же вздёрнут на аркане…
Начнём с истоков. Обычаи кровной мести старше, чем грязь. Они предполагают убийство обидчика или кого-нибудь из его родственников. А если другие родичи не согласятся с таким исходом и убьют кого-нибудь в ответку, результат — священная война и взаимное истребление.
В схожую ситуацию порочного круга попадают каратели-отморозки, за совершаемое неадекватное возмездие удостаивающиеся всеобщей ненависти.
Идём дальше. Можно из мести предать и получить достойную награду. Герой может погнаться за убегающим главгадом и попасть в его ловушку, или упустить что-то более важное. А самих злодеев часто подводит желание лично расправиться с заклятым врагом или устроить ему медленную автоматизированную казнь, которой герой успеет избежать и выполнит задуманное.
Ещё во имя мести можно разыграть гамбит Танатоса, если эта месть стала единственным оставшимся смыслом жизни для персонажа. Наконец, можно просто не преуспеть в исполнении, например, вызвать обидчика на дуэль и проиграть.
Близкий троп — Куда заводит месть. В этом тропе излишняя мстительность приводит не к смерти, а к пересечению морального горизонта событий.
Содержание
Примеры [ править ]
Мифология [ править ]
Театр [ править ]
Литература [ править ]
Кино [ править ]
Мультфильмы [ править ]
Несовместимая с жизнью жестокость
Говоря о «жестоком человеке», мы обыкновенно имеем в виду его безжалостность, бесчеловечность, беспощадность, свирепость, крайнюю суровость. В жестоком человеке всегда есть что-то нечеловеческое, резко отделяющее его от мира нормальных людей. Сама жестокость указывает на неспособность такого человека к полноценным человеческим взаимоотношениям, на гигантскую ущербность его личности, на крайнюю степень его эгоцентризма, которые превращают его в какое-то зоологическое существо. Своей жестокостью человек как- будто прикрывает огромную прореху в своей личности, и чем больше эта дыра, тем к большей жестокости он способен.
Есть несомненная связь между жестокостью и страхом. В жестокости нередко можно проследить чрезмерную защиту от страха. Жестокости нет там, где нет уязвляющего и постоянно подавляемого в себе страха. Для жестокого человека, видимо, нестерпима сама мысль о том, что он – трус, и он наглядно демонстрирует окружающим, да и самому себе, что в нём нет и тени слабости. Он весьма узколобо полагает себя при этом очень мужественным человеком, хотя лютая свирепость человекоподобного самца, которую он демонстрирует, никакого отношения к мужественности не имеет. Мужественная суровость никогда не опустится до подлой жестокости, на это способны лишь низкопробные натуры. Постоянное ощущение собственной неполноценности при неоправданно завышенных притязаниях заставляет такого индивида злобно навязывать свою волю другим во имя своего совершенно сумасшедшего самоутверждения. Ему кажется, что таким образом он обретёт их преклонение перед ним, ведь ничем другим он достичь этого не может.
Жестокость проявляется не только в нанесении каких-то физических страданий другому или другим, но в большей степени – и в этом вся сладость жестокости, – в причинении страданий душевных, моральных, в упоительном глумлении над человеческим достоинством. К такой жестокости способна особая, бесоодержимая нелюдь, находящая неизъяснимое удовольствие в картине страданий другого человека, оказавшегося в полной зависимости от такой злобной гадины. Утончённо эстетствующему палачу доставляет бесконечное наслаждение длить неопределённо долгое время душевные и физические муки доставшейся ему жертвы. Сладострастие жестокости полностью заполоняет собою психику возбуждённого садиста, в моменты своего торжества он полностью забывает обо всём своём душевном уродстве, предаваясь головокружительному ощущению всевластного повелителя, который может безнаказанно вытворять над своей жертвой всё, что пожелает.
Особо утончённое удовольствие патентованному палачу доставляет игра в «кошки – мышки», которую он ведёт со своей жертвой. Здесь, быть может, как нигде он чувствует свою абсолютную власть над другим и жадно упивается этой властью. Его приятно тешит особая значимость его собственной персоны для попавшего в зависимость от него человека. Он чувствует себя царём и богом над его судьбой и это позволяет ему, хотя бы на время, отвлечься от чувства собственной ничтожности, трусости и слабости, которое постоянно подспудно знобит его и в котором он ни за что на свете не признается. Истинной целью морального садиста является не уничтожение другого, нет, а именно мучительство, без осуществления которого он чувствует себя несостоявшимся. Это не тот палач, который убивает, а тот, который бесконечно долго и мучительно пытает, садистcки упиваясь своей властью над беззащитным перед ним человеком.
Душевное уродство мучителя, исключающее для него нормальные человеческие взаимоотношения, диктует ему самый примитивный способ компенсации своего душевного ущерба – быть жестокой угрозой для людей. Сознание того, что его все боятся, вселяет в этого нравственного урода самоуверенность в собственной состоятельности, он мнит себя сильной и твёрдой личностью – его умственные способности и нравственная недоразвитость с лёгкостью позволяют ему это делать.
Жестокость формируется в человеке не в одночасье. Всё начинается в раннем детстве. Ребёнок рождается на свет с двумя достаточно обозначенными влечениями, которые не сразу, но постепенно и всё более отчётливо проявляются в нём по мере его роста: стремлением к получению удовольствия и стремлением к известной разрушительности, деструктивности поведения. Совершенно очевидно, что если никак не влиять на проявление этой детской разрушительности, носящей, нередко, характер агрессивных разрядок, никак не противодействовать ей, то со временем ребёнок может проникнуться желанием получать удовольствие от своих агрессивных и всё более ужесточающихся выходок. Такая тенденция в раннем возрастном периоде развития с лёгкостью закрепляется, становится установочной для обретения последующего опыта, особенно опыта общения с людьми. Чтобы не бояться окружающих, ребёнок даёт ход своей истерической агрессивности, настаивая на своём и пугая их своим возбуждённым поведением. Такой ребёнок, несмотря на его возраст, может стать сущим деспотом в семье, жестко навязывающим свои капризы и прихоти окружающим. Подобное поведение, становясь привычным, имеет все шансы закрепиться и приумножиться в последующей жизни.
Если никак не препятствовать агрессивному поведению ребёнка, более того, потакать ему, скажем, ранним приобщением к агрессивным компьютерным играм и прочему непотребству, то развитие жестокости в нём получает зелёный свет. Он не приучается к самоотслеживающему, социально нормативному поведению, всякое необходимое требование к нему воспринимается им как угроза, которую он страшится; он видит во всех тех, кто не потакает его прихотям, своих потенциальных недругов, по отношению к которым можно проявлять любую форму агрессивности, в том числе и самую жестокую.
Надо сказать, что мать и отец, любя своего ребёнка, оказывают на него разные воспитательные влияния: мать преображает его изначальное природное влечение к получению удовольствия в способность любить; отец своим влиянием ограничивает детское стремление к разрушению и агрессивности. Задача отцовского воспитания не только ограничить детскую агрессивность, но и научить ребёнка использовать её энергию в конструктивных целях, потому что полностью исключить агрессивность из жизни ребёнка, особенно мальчика, нельзя – она, в разумных пределах, необходима ему и для его самообороны, и для его самоутверждения в жизни. Задача отца – не допустить озлокачествления агрессивности, которое возникает в тех случаях, когда ребёнок начинает получать удовольствие от разрушения, от избиения, от жестокого обращения с другими детьми. Для этого ребёнок должен почувствовать последствия своей агрессивности на самом себе, и отец должен обеспечить ему эту обратную связь. Строгое отцовское «нельзя» с угрозой в голосе, а в некоторых случаях и со шлепком по рукам, с заслуженным и неприятным наказанием может испортить ребёнку удовольствие от его агрессивно-разрушительной деятельности и даёт ему непосредственное ощущение предела дозволенного. Ребёнку необходимо сформировать чёткое представление о последствиях его агрессивных действий, потому что, не имея такого представления, он даёт волю своим агрессивным импульсам, не раздумывая о том, как они отражаются на других. Ему в некоторых случаях совершенно необходимо почувствовать боль, которую он наносит другому, для того, чтобы в последующем соизмерять степень своей агрессивности, в противном случае, он не будет знать меры своего агрессивного воздействия на другого. Только таким образом можно не допустить укоренения в душе ребёнка жестокости, ибо жестокость в полноте своего проявления – это безмерная, садистская, не знающая предела, доходящая до болезненного сладострастия агрессивность. Если ей не положить предел в детстве, в возрасте до 7-ми лет, то она войдёт неотъемлемой зловещей чертой в формирующийся характер человека.
Жестокость может быть злобной реакцией чрезмерно претенциозного человека на его непризнанность среди людей. Он мнит себя, чуть ли не «звездой первой величины», считает, что все должны преклоняться перед ним и бурно рукоплескать ему, а его никто не признаёт, более того, считает ничтожеством. Уязвлённая этим «звезда» такое простить не может! Чем больше претензий и гордыни в человеке, тем больше у него презрения и злобного своеволия по отношению к тем людям, которые не признают, тем более, мешают ему в достижении заветных целей. Злобная месть за это становится способом сведения счётов у тщеславного, амбициозного, жадного, тупо своенравного и нравственно неполноценного индивидуума.
Это не совсем природная агрессивность. Агрессивность животного, скажем хищника, ограничивается его прожорливостью, она соответствует его природе, являясь условием его выживания. Животное не стремится быть больше, чем оно есть, оно самодостаточно и не имеет фантастических притязаний в отношении себя. А вот амбициозный человек может вообразить себя, кем угодно, выдумать себе свой, никак не соответствующий ему, образ, поставить перед собой, как носителем этого образа, совершенно несбыточные цели, а потом страдать от того, что он их не достиг и злобно винить в этом окружающих. Он, как правило, хочет быть сильным в том, в чём подспудно чувствует свою слабость и уязвимость. Бездарный жаждет чувствовать себя чуть ли не гением; умственно ограниченный – «властителем дум»; малорослый – несокрушимым гигантом; некрасивый – писаным красавцем и т.д. Желание человека быть больше того, кем он является в действительности, делает его меньше того, кем он желает показаться. Его необоснованные притязания могут не только раздражать окружающих, но и делать его всеобщим посмешищем, что ещё больше обостряет его недобрые и изначально недоверчивые отношения к людям.
Человек самодостаточен, т.е. лишён необоснованных притязаний, когда личностно развит, когда имеет нравственные критерии самооценки и оценки происходящего с ним и вокруг него. Он не агрессивен, тем более, не жесток. Сильный духом и телом всегда добр и великодушен.
Потеряв интерес к бездыханному телу подруги, подонок переключил внимание на оставшихся в живых друзей. Шокированные увиденным юноша и девушка беспрекословно, по первому требованию душегуба сняли с себя одежду и занялись сексом. Но «постельная сцена» быстро наскучила извращенцу. А. приставил заточку к шее приятеля и повёл его в ванную, где размозжил ему голову молотком. Утомившись, убийца вернулся в комнату, устало пырнул ножом единственно уцелевшую подружку и лёг спать… («Московский комсомолец» №33, 2002г.)
Интересно, чем закончился суд над кровавым убийцей в наше «либерально-человеколюбивое» время? Догадались? Правильно: « От суровой кары преступника спасла его молодость. Суд счёл, что юный возраст подсудимого (он, ведь, так молод, ему же ещё жить и жить!), его чистосердечное признание (признание, надо полагать, сделанное им от его чистейшего сердца), а также его алкоголизм (надо пожалеть бедняжку, он жертва свободной продажи алкоголя!), служит поводом для смягчения наказания. А. был приговорён к 8-ми годам лишения свободы и принудительному лечению от алкоголизма». Могли бы ещё на память о гуманном приговоре подарить ему томик любовной поэзии для самовоспитания и расширения кругозора, чтобы уразумел он, наконец, какой должна быть настоящая любовь, а не размахивал бы ножом для выяснения отношений с возлюбленными! Так что уже скоро, в 2010-м году, это чудовище, спасённое от суровой кары «гуманистами» и бесплатно подлеченное от алкоголизма, вновь окажется на свободе и сможет резать, кого захочет и как пожелает. Вас это шокирует? Вы негодуете? Но, вы же цивилизованные люди, живущие в «демократической стране», и где же ваша толерантность и милосердие?
Есть немало людей, которые, не отличаясь какой-то явной жестокостью в жизни, тем не менее, буквально упиваются демонстрацией на телеэкранах или в жизни жестоких сцен насилия, кровавых разборок, убийств, «боёв без правил» и проч. Можно утверждать, что такая потребность в созерцании сцен откровенного садизма, щекочущих нервы, существовал среди людей всегда. В былые времена, как мы знаем из истории, огромные массы народа стекались на площади городов, где регулярно совершались мучительные смертные казни, и надо думать, что потребность в созерцании этих кровавых зрелищ у присутствовавших удовлетвлетворялась не только чувством справедливости в отношении казнимых преступников, но имела и другие, скрытые мотивы. Как известно, в средневековой Европе в домах, окружавших площадь, на которой производилась казнь с обязательными в то время предварительными истязающими пытками, многие богатые горожане снимали помещения с окнами на эту площадь, и во время истязания казнимых предавались сексуальным утехам со своими любовницами или проститутками. Видимо, в этом был особый изыск, непонятный простым смертным, как был особый изыск и в способах смертной казни. Гуманная Европа в этом отношении была куда изобретательнее и изощрённее лапотной России.
Можно быть абсолютно уверенным в том, что все эти 18 дней площадь, на которой происходило это кровавое действо, не оставалась пустой – любители острых ощущений могли насытиться им всласть.
А вот ещё два небольших отрывка из той же книги, характеризующие европейские нравы уже ХVIII столетия.
«Приговорённую к смерти графиню де Периньон вместе с двумя её дочерьми поджарили на площади Дофин, после чего там же сожгли заживо шестерых священников, отказавшихся есть жареное мясо несчастной» (Это из истории Великой Революции во Франции. Огромные толпы парижан с живым интересом и воодушевлением созерцали подобные бесчисленные зрелища революционных лет).
«На эшафоте палач огромным ножом перерезал преступнику горло, оттуда вырывалась кровь, и начинался страшный спектакль; палач разрубал щипцами сухожилия, а затем вскрывал тело и вынимал сердце, печень, селезёнку, лёгкие, которые, в свою очередь, подвешивал на железные крючья, снова разрезал, делил на части и опять подвешивал куски на крючья, так же, как это делается с тушей животного. И кто мог смотреть на это, смотрел».
Это уже не наказание за преступление, наказание служит здесь лишь поводом для начала безумной кроваво-садистской вакханалии! Но даже и здесь находились те, «кто мог смотреть на это». Кто эти люди? Что даёт им лицезрение подобных ужасов?
Частичный ответ на эти вопросы можно найти у американского психоаналитика Эриха Фромма. Он говорит о том, что основу подобной психопатологии, особенно в современной жизни, представляет хроническая скука. Когда человек душевно пуст, он начинает искать каких-то будоражащих его впечатлений, чтобы ими разнообразить свою унылую, серую, бессмысленную жизнь. Какими-то способностями, тем более талантами, он не блещет, привычные бытовые ощущения ему приелись, наскучили, вот и появляется желание чего-то необычного, из ряда вон выходящего, чего-то такого, что всецело завораживало бы взгляд, т.е. нечто экстремальное, из ряда вон выходящее. Сцена леденящей душу жестокости становится для него особо востребованной. Здесь от душевно опустошённого и умственно уплощённого индивида не требуется никаких усилий ума для того, чтобы что-то понимать, а будоражащие впечатления от происходящего на его глазах зверства более чем острые и активно теребят его вялое воображение. Такие человеческие особи существовали всегда, в любом обществе, и наше время здесь не исключение. Это о них сказал Ф.Ницше: «Есть много жестоких людей, которые лишь чересчур трусливы для явной жестокости».
Пропаганда насилия, активно проводимая в «демократических» СМИ, предлагает широкий выбор образцов такого поведения, которые каждый при желании может примерить на себя.
Прохожу как-то мимо плавательного бассейна на ул. Королёва и вижу как трое подростков (лет 11 – 13-ти) играют,… во что бы вы думали? В расстрел! Один из них – «жертва» – стоит у стены и обращён затылком к своим «палачам», а они с расстояния в 10 – 15 шагов со всей силой бьют по очереди ногами по мячу, стараясь прицельно ударить им со всего маху в затылок «жертве»! Подхожу к ним, спрашиваю: «Вы понимаете, что вы делаете? Это же неминуемое тяжёлое сотрясение мозга!» А мне в ответ: «Мы играем в «бои без правил». Вы чего, телевизор, что ли, не смотрите. У нас сейчас все пацаны так играют!» Комментарии здесь, я думаю, излишни. То, что «демократическое» телевидение неуклонно и целенаправленно занимается моральным разложением народа, уже ни для кого не секрет! Фильмы со сценами насилия, убийств, издевательств, мордобоя стали неотъемлемой принадлежностью наших телевизионных экранов. Основными потребителями этой низкосортной продукции являются дети и подростки, с их неокрепшей психикой и шаткими моральными установками. Чему учит их вся эта видеопродукция? Понятно чему – быть не человеком, а каким-то взбешённым хищным зверем, сверхмускулистым полуидиотом, навешивающим удары направо и налево, а то и вовсе подлой скотиной. Они в этих фильмах знакомятся во всех подробностях с самыми изощрёнными способами издевательств и убийств, на которые способны всякого рода мразь. И, конечно же, для этой зелёной молодёжи с её ограниченным опытом жизни все эти фильмы, обильно демонстрируемые на телеэкране, интереснее, любопытнее, привлекательнее, чем всё прочее вокруг неё. Всё это ведёт к тому, что психика молодых людей очень рано заполоняется и пропитывается смрадом и мерзостью мира ублюдков и отморозков, и является сатанинский соблазн последовать их примеру. Если же у молодого человека имеется скрытая, а то и явная психопатология, а это не такая большая редкость в нынешней России (по данным 12-го Психиатрического конгресса, проводившегося в конце 90-х годов, 70 – 80 % российских школьников страдают теми или иными нервно-психическими расстройствами), то все эти жестокие фильмы с лёгкостью индуцируют у него дикие выходки и разрядку агрессии, потому что привлекательный для него образ вседозволенности и упоительного разрушения постоянно маячит в его болезненно взвинченном воображении. Нужно ли удивляться диким нравам, царящим в подростково-молодёжных «тусовках», или «дедовщине» в армии, или распаду семей, когда за «воспитание» молодёжи взялись деятели «демократических» СМИ? Ведь нужно быть клиническим дебилом, чтобы не понимать, каким образом широкая пропаганда аморализма формирует нравы подрастающего поколения? Разрушение общества начинается с саморазрушения личности в человеке и этому саморазрушению, как ни что другое, способствует раннее воспитание вседозволенности и жестокости в молодых людях.
Проявляется жестокостью и тяжёлый психопатический характер человека. Такой характер, как правило, связывают с психическим нездоровьем, но значительную роль играют здесь и личностные качества индивидуума. С трудом, но такой человек, всё же, может так или иначе отслеживать своё поведение, контролировать собственные поступки, но, как правило, не желает. Особенно трудны для общения люди жёстко авторитарного типа. Их отличает склонность к постоянно накипающему тоскливо-раздражённому настроению, которое ищет разрядки и может легко разряжаться в эмоциональных взрывах, вспышках ярости, жестоком рукоприкладстве, после чего они всё равно долго не могут успокоиться. Повод для гнева может быть небольшим и даже не связанным с ущемлением интересов такого человека, но гнев его может оказаться при этом несоразмерно ошеломляющим. Больше всего раздражает авторитарного человека то, что темп окружающей жизни и объективное развитие событий не находятся под его контролем. Он не может правильно понять, тем более, правильно оценить происходящее, но страстно желает всем заправлять, руководить, командовать, а его обходят, его не признают, ему не доверяют, и это делает его тяжело подозрительным, недоверчивым, настороженным в отношении окружающих, жестоко мстительным. Такие люди склонны очень высоко ценить себя, полагать себя компетентными в том, в чём им явно не хватает знаний, умения и опыта, и если уверовал такой человек в собственную «компетентность» или «непогрешимость», или «гениальность», или «новаторство» и т.д., то горе тому, кто посмеет не разделить с ним этого убеждения – он становится в глазах этого психопата «опасным врагом», в отношении которого можно строить жестокие планы мести. Он не знает и не хочет знать никакого соревнования или конкуренции и признаёт только свою монополию. Контроль или требование придерживаться установленных порядков приводит его в ярость. Он не испытывает чувства стыда, если его, например, уличили во лжи, напротив, он будет считать себя униженным теми, кто уличил его, и будет вскидываться на них, вынашивая для них планы мщения. У людей такого типа нет потребности в общении, они рассматривают других людей лишь как средство достижения своей ранее поставленной цели. Отличительная их особенность: льстивость и угодничество по отношению к начальству и хамство и презрение по отношению к подчинённым. Своей конфликтности, неуживчивости они, как правило, не замечают, в самооценке крайне снисходительны к себе, а свои выходки, нередко жестокие, считают обоснованными и оправдывают плохим к ним отношением со стороны других людей. Они считают себя прирождёнными лидерами, а потому беспредельно властолюбивы, лезут во власть всеми правдами и неправдами, а заполучив власть, начинают активно использовать её возможности исключительно в своих шкурных интересах. Они не переносят неподчинения себе и бурно восстают против ущемления даже ничтожной доли своих интересов. За критику в свой адрес они отвечают только одним – злобной местью. К руководству людьми их нельзя подпускать на пушечный выстрел, но именно они чаще всего в этом руководстве и оказываются. Здесь их патологическая злобность, неуживчивость, буйство честолюбия получает статус «железной руки», жёстко повелевающей послушным им «стадом» подчинённых. «Нет зверя свирепее человека, совмещающего в себе дурные страсти и власть» (Плутарх).
Щёголев Альфред Александрович, г. Санкт-Петербург: Высшее медицинское образование, врач-психотерапевт, доцент кафедры психотерапии факультета повышения врачей Государственной медицинской Академии им. И.И.Мечникова, доцент Восточно-Европейского института психоанализа. Стаж психотерапевтической работы более 30 лет.
Психологическое консультирование и психотерапия в различных областях: семейные и возрастные кризисы, конфликты в семье, психотерапевтическая помощь при разводе, взаимоотношения родителей и детей, психотерапия неврозов и психосоматика, депрессии, раздражительность, неуверенность в себе, взаимоотношения с противоположным полом, проблемы в межличностных отношениях.
Учебные курсы: неврозология и психотерапия.
Почему дети проявляют жестокость: истинные причины
© Кадр из х/ф Повелитель мух
Подробно отвечает психолог
Детская жестокость пугает, вызывает непонимание, агрессию и бессилие. И инстинктивное желание уничтожить источник всех этих чувств. Но от наших глаз скрыто то, что за такими детскими проявлениями всегда стоит жестокость взрослая.
Александра Саницкая
психолог, гештальт и EMDR–терапевт
Ребенка на садизм толкает его опыт физического или психологического насилия, ситуации, когда он не мог ответить, защититься, пожаловаться на плохое обращение.
Либо ребенок был свидетелем жестокости к кому-то близкому, страдал от невозможности прекратить происходящее. И когда внутреннее напряжение таких детей достигает предела, появляются «отыгрыши» в виде жестоких актов.
Это может быть истязание других или самоистязание (то есть жестокое обращение с собой).
Не в состоянии больше быть жертвой, ребенок, ради спасения от внутреннего напряжения, становится агрессором по отношению к тем, к кому может. Пытается взять власть в свои руки, ослабить переполняющую его боль, причинив ее другим. Иногда начинает мучить родителей в ответ, иногда мучает детей, животных.
Но в любом случае та ярость, которая обращена на других, является результатом детского бессилия перед собственным врагом и заброшенностью.
Как же так происходит, что мы замечаем жестоких детей, но не замечаем собственную жестокость в общении с детьми?
Поэтому мы неосознанно вытесняем воспоминания о том, как было плохо нам самим. Именно потому, что было больно, но нет сил эту боль вспоминать. И совершенно нет надежды ее с кем-то разделить. Иногда, даже осознавая собственную жестокость, мы боимся признаться, стыдимся просить помощи, пытаемся остановиться, но не можем. Собственная агрессивность и жестокость оказывается не поддающейся контролю тем взрослым, у которых в детстве какой-то значимый взрослый был стихиен, ужасен и бесконтрольно агрессивен.
Если мы говорим о жестоком человеке, то это ни в коем случае не сильный человек.
Это человек настолько сильно избегающий слабости, что занимает противоположную сторону, он всячески старается уничтожить все слабое, что видит, как напоминание о собственном болезненном опыте слабости.
Садист не может сочувствовать, сопереживать, встать на место другого и представить/вспомнить себя в похожих ситуациях. Потому что собственные призраки прошлого настолько ужасают, что психика просто вытеснит возможность сочувствия, оставляя только ту часть, которая в ярости.
И сочувствие — это именно то, чего в свое время был лишен жестокий ребенок или взрослый.
Те родители, которые сталкиваются с собственной жестокостью, зачастую честно не могут себе признаться, что это происходит в моментах, когда они сами напуганы, беспомощны, в отчаянии не могут справиться с чем-то. Потому как не умеют эти состояния переживать нормально, не впадая в аффект.
При появлении в ребенке жестокости самое сложное — это не рассматривать его отдельно, отвергая и считая плохим, а попытаться посмотреть на семью, как на систему, в которой по каким-то причинам невозможно сочувствие, бессилие и слабость. Или на себя, как на человека, который почему-то перестал быть чувствительным к жестокости собственной.
И начинать движение в сторону изменений, преодолевая собственный ужас. Потому что придется вспомнить свой опыт. Искать вытесненную боль, без которой невозможно восстановить чувствительность к насилию и научиться сочувствовать.