насколько неуравновешенной была моя жизнь
Психопатия (расстройство личности)
Когда мы называем человека психопатом, чаще мы предполагаем крайнюю неуравновешенность оппонента. Что же такое психопатия – страшная болезнь или же просто некая особенность личности человека?
Во времена СССР был широко распространен такой психиатрический термин как «психопат».
С тех незапамятных времен прошло уже не одно десятилетие, термин прочно обосновался в русском разговорном языке. Когда мы называем человека психопатом, чаще мы предполагаем крайнюю неуравновешенность оппонента. Что же такое психопатия – страшная болезнь или же просто некая особенность личности человека?
Для начала стоит отметить, что само по себе слово психопат давно никто не употребляет. Термин «психопатия» давно заменили на более «толерантный» термин – личностное расстройство.
Существуют много медицинских классификаций психопатий (расстройств личности) и они продолжают меняться и по сей день. В современной классификации болезней МКБ-10 (применяемой на практике врачами) расстройства личности кодируются шифром F 60.
Распространенность психопатии среди населения от 2 до 30% (по разным источникам).
Что же такое личностное расстройство и в чем оно себя проявляет
Впервые термин психопатия был использован И.М.Балинским в 1886 году.
Распространенное мнение многих психиатров, который следует здесь озвучить, заключается в том, что личностное расстройство (психопатия) это не болезнь. Это такая особенность характера и личности — «негармоничный психический склад», который затрудняет поведение и приводит к проблемам при взаимодействии с другими людьми.
Великому русскому психиатру П.Б. Ганнушкину мы обязаны знаменитой триадой при определении психопатии, на которую ориентируются специалисты по сей день — когда мы имеем дело с личностным расстройством, то оно всегда будет сопровождаться тремя признаками: стабильностью, тотальностью и социальной дезадаптацией.
То есть, по сути своей, личностное расстройство заключается в том, что некоторые черты характера человека очень сильно заострены по отношению к другим его чертам. И эти самые, заостренные черты являются тотальными, то есть они проявляются во всех жизненных сферах человека (дом, работа, друзья), стабильными, то есть если они сформировались, то остаются с человеком на всю жизнь, а так же сопровождаются трудностями с социальной адаптацией.
Здесь стоит особенно подчеркнуть тот факт, что личностное расстройство это патологическое состояние характера, личностные особенности человека, а не его психических функций.
Наибольшие трудности человек с личностным расстройством испытывает в процессе взаимодействия с социумом. Такому человеку сложно ужиться в коллективе, сложно устанавливать длительные отношения с противоположным полом, вплоть до полного одиночества, которое часто выбирают такие люди. Однако, сложность так же заключается в том, что человек, страдающий личностным расстройством зачастую вовсе не хочет быть один, у него именно не получается встроить коммуникацию.
Последствия психопатии
Нередко проблемы подобного плана приводят таких людей к злоупотреблению алкоголем и психоактивными веществами (далее ПАВ).
Практически каждый человек, страдающий сейчас синдромом зависимости, когда-то страдал именно личностным расстройством. Непонимание механизмов окружающей реальности, страх быть непринятым, импульсивность, нежелание мыслить на несколько шагов вперед даже в рамках простейшего часто приводит человека именно к употреблению ПАВ или алкоголя. При помощи такого «лекарства» психопат уходит не столько от реальности, сколько от самого себя.
У психопатов так же нередки попытки суицида. И снова по тем же причинам, что мы описали выше – страх перед окружающим миром, непонимание элементарных жизненных закономерностей. Такой вот «простой» способ решения всех проблем.
Классическим и наглядным признаком психопатии, по мнению «старых врачей психиатров» являются шрамы на предплечьях (следы самопорезов и самоповреждений).
Психопаты (особенно с преобладанием эмоциональных нарушений) могут быть склонны к совершению преступлений.
Чем можно помочь человеку с личностным расстройством
На том этапе, когда эмоциональные колебания достигают своего пика, безусловно, требуется медикаментозная помощь, нередко стационарного типа. Необходимо выровнять эмоциональный фон, восстановить жизненные силы человека.
Далее на определенном этапе лечения обязательно должна присоединиться психотерапия. Именно психотерапевт должен помочь человеку адаптироваться к социуму, помочь ему быть самим собой, но при этом раскрыть свой потенциал в каком-то полезном, нужном русле.
На сегодняшний день существует огромное количество психотерапевтических методов и практик. Тут скорее нужно подобрать то направление психотерапии, которое будет действительно помогать и работать, это скорее индивидуальный процесс.
Так или иначе, но личностное расстройство, не будучи настоящим заболеванием порой приводит человека к куда более печальному концу нежели истинная болезнь.
Не стоит игнорировать патологические проявления характера человека, можно и нужно обращаться за помощью к специалистам, которые помогут, во-первых отличить болезнь от личностного расстройства, а во-вторых предложат способы коррекции таких патологических черт. Тем самым, вероятно можно будет избежать многих проблем, впрочем, как и самому человеку жить станет намного проще.
«Я больше не могу мыть руки»
Читайте также
«Отец кидается с ножом, ребенок кричит: «Мамочка, спаси!»: как и почему органы опеки изымают детей
Как общаться с психологом? 5 шагов к эффективной беседе
Татьяна Фалина: «Я возила Сашу на свидания с мамой в тюрьму»
Не уберегла
«Я раньше такое только в мультфильмах видела!»
Психолог фонда «Измени одну жизнь» Елена Мачинская – о том, что каждый из нас когда-то сталкивался с историей, когда в семье ребенок страдал от психически неуравновешенных родителей.
В обществе часто возникают споры о том, стоит ли изымать детей из неблагополучных семей, или любые родители важны для ребенка, и всеми силами нужно пытаться сохранить семью? Где та золотая середина между «еще рано» и «уже поздно»?
Какой линейкой измерить, по какой формуле посчитать, где большее зло? Что превысит: стресс от потери родителей или возможный вред, который нанесут «условно» неблагополучные мама и папа? Как не поступишь – все, вроде, выходит, плохо.
Однако хуже, чем «работа на сохранение» или «изъятие», может быть только равнодушие и невмешательство.
Часто дети зависимых или психически нездоровых родителей слышат в ответ на свои жалобы советы такого рода, как «потерпи», «она твоя мать, ты должен/должна ее любить любой», «если отец бьет, значит, добра тебе хочет», «не провоцируй», «не ной», «стыдно жаловаться на родителей».
Вот и героиня моего рассказа – ребенок из семьи, в которой не все просто.
«Я часто сижу под столом. Под столом мне спокойнее», — внезапно сказала мне Яна, новая подружка моей дочери, когда мы остались с ней вдвоем. Как я поняла после, моя дочь специально подстроила эту «консультацию» для Яны, срочно уйдя из дома по неотложным делам.
Я попросила девочку рассказать подробно, что случилось. Записала ее рассказ настолько точно, насколько позволила мне память.
«Дело в том, что моя мама психически больна. Когда я была маленькой, она очень беспокоилась о моем здоровье: то снимала с меня кофту, то вновь надевала ее на меня, щупала мои руки, чтобы узнать, не замерзла ли я. Да, скажете вы, так делают все мамы, все мамы беспокоятся о своих детях. Да. Но не так.
Тогда я еще не понимала, что происходит что-то странное, но уже чувствовала, что я не такая, как другие дети, которые просто могут играть в песке: то песок для меня был «слишком холодный», то «какой-то нехороший сквозняк» продувал песочницу, то слишком ветрено, то слишком холодно, то влажно. Она тревожилась обо мне, как никто другой не делал этого. Ее забота не имела границ и приобретала весьма причудливые формы. Расскажу об одном странном эпизоде такой заботы.
Мне было семь лет. Мы с мамой и папой гуляли в каком-то парке. Не помню, где это было, да и не важно, наверное. Был теплый летний день. Там, где деревья не дарили живительной тени, солнце яростно припекало. Я была в кофте, хорошо помню, что мне было жарко. Я беззаботно бегала по дорожкам. Вдруг небольшое облако закрыло солнце, подул слабый теплый ветерок. Это было так приятно. Мне совершенно точно не было холодно, но у мамы буквально панически расширились глаза: «Девочку продует!»
Надо отметить, что я никогда не была болезненным ребенком, у меня не было никаких диагнозов, чтобы так сильно бояться за мое здоровье. Но маму это не останавливало. Так вот, как только подул ветерок, мама испуганно закричала на отца, что «ребенка надо спасать, нужен шарф, теплая одежда». Не найдя ничего, что еще можно было бы на меня надеть, мама стала рыться в сумке и нашла большую пачку салфеток, которые она купила для дома. Обычных, самых простых, бумажных салфеток. Она принялась запихивать мне их под кофту.
Я кричала, плакала, сопротивлялась, мне и так было тепло, я не хотела ходить, обложенная салфетками.
В первую очередь, она обмотала ими самую «опасную часть тела» — шею, запихав мне под воротник столько салфеток, что пышности моего «жабо» позавидовал бы любой европейский модник 17-го века. Помните, есть такая картина, где мужик с таким пышным воротником? – горько засмеялась Яна, и описала руками широкий круг вокруг шеи.
Папа попытался было за меня заступиться, за что получил порцию нецензурной брани и упреков в том, что он «мечтает погубить ребенка». Поэтому он быстро сдал позиции, предоставив маме заботу о «несчастном ребенке». В таком странном наряде мы повернули назад. Редкие прохожие оборачивались на меня, но удивления старались не показывать. Думаю, они решили, что «ребенок так играет».
Но эта игра мне совсем не нравилась. Солнце снова вышло, и идти в салфетках, напиханных под кофту, колготки, обмотанных вокруг шеи, было совсем неудобно, жарко, кое-где бумага немилосердно натирала кожу. К несчастью, солнце имело неосторожность снова скрыться. На этот раз у мамы в ход пошли уже влажные салфетки. Мама спешно сушила их на ветру, снова запихивала мне под одежду. Я так и ехала, обернутая салфетками, домой.
«Мама хочет как лучше, потерпи», — твердил папа. С тех пор это «потерпи» прошло красной нитью через все мое детство, которое детством быть перестало.
Вскоре после того случая мама родила моего младшего брата, и, кажется, именно это подкосило ее окончательно. Странным образом, ее беспокойство на брата не распространялось: только я должна была, чтобы не заболеть, мыть руки по 45 раз каждый раз, когда собираюсь что-то съесть. Не сразу, конечно, 45. Сперва это было 2, потом 3, потом 5-10-20. Каждый раз мои руки казались маме недостаточно чистыми. Так мы дошли до 45 намыливаний. Руки сохли и трескались, — Яна делает паузу. Заметно, что она очень переживала, ей трудно было говорить об этом. Через некоторое время девочка нашла силы продолжить. — Конечно, я плакала, кричала, сопротивлялась, на что мама решила, что я одержима дьяволом. Поэтому почти каждый месяц мы стали ездить в разные церкви «к хорошему батюшке на изгнание бесов».
Помимо церквей «на лечение» мы ходили к «хорошим бабкам», которые заговаривали меня от сглаза, экстрасенсам, которые махали над моей головой руками, каким-то дедам, ясновидящим, шаманам. Вылечить, ясное дело, меня никому не получалось, так как больна я не была. Когда мне было 10 лет, отец ушел из семьи, снова посоветовав мне «терпеть, потому что мать, хоть и не здорова, но она все это делает для тебя, чтобы тебе было хорошо».
Помню, как я кричала уходящему отцу: «Папа, папочка, забери меня, пожалуйста, я больше не могу так, я хочу жить с тобой». Но он не забрал. И дома больше не появлялся.
С каждым годом становилось хуже. Помыть руки мама стала будить меня еще и ночью. Раз в час. 45 раз. Каждую ночь. Она специально не спала, следила за часами. Утром я шла в школу, а она высыпалась.
Когда маму впервые положили в больницу, брата забрали родственники. Она вернулась, и мы осталась с ней вдвоем. Я сбегала из дома, но меня раз за разом возвращали. Все вокруг, родственники, друзья, знакомые, говорили мне: «Терпи, она тебя просто очень любит». Они, наверное, никогда не пробовали мыть руки по ночам. А если я отказывалась это делать, она меня била, а я пряталась под стол. Там ей сложнее было меня ударить.
Что страшнее: стресс от потери родителей или возможный вред, который нанесут «условно» неблагополучные мама и папа? Фото — mtdata.ru.
Однажды у меня сильно заболел живот, и меня положили в больницу с подозрением на аппендицит. Это были самые счастливые дни за последние годы – дни в больнице. После этого всеми правдами и неправдами я старалась попасть в больницу. Это было не сложно: из-за недосыпаний я часто теряла на улице сознание, и меня непременно на пару дней отвозили в больницу. Я стала плохо учиться, не хотела и не хочу ни с кем дружить (друзья не понимают меня, им легко жить).
Вчера я отказалась ночью мыть руки и читать молитвы. Тогда она сделала то, что делала в последнее время часто: встала на край балкона и сказала: «Если ты не подчинишься, я прыгну».
Раньше я пугалась, и шла на любые уступки, но вчера… я правда больше не могла. Мне стыдно рассказать об этом, но… вы правда не расскажете обо мне полиции?» — прервала рассказ Яна.
Я видела, что Яна сильно переживала. Ее тело нервно раскачивалось вперед-назад, глаза были сфокусированы на несуществующей точке — немного в стороне от меня, кулаки сжаты, на глазах слезы. Щека время от времени однообразно подергивалась с правой стороны, на доли секунды прикрывая глаз и обнажая зубы: типичный лицевой тик. Прежде, чем продолжить, я решила ей предложить воды. Это помогло ей прийти в себя.
Я не хочу жить, теть Лен. Я, правда, не хочу жить, я предала собственную мать, ведь она просто больна, но мне правда тогда было все равно, — Яна начала плакать навзрыд, но при попытке обнять ее, испуганно отстранилась и болезненно вжалась в кресло.- Не троньте, пожалуйста, не троньте меня, я больше не могу», — рыдала она.
А я сидела и в растерянности сжимала запястье левой руки правой рукой, от чего на коже от ногтей остались глубокие ямы: «Яна, Яночка, ты не виновата, ты просто устала, так бывает, попей еще водички».
***
Опека провела разговор с мамой, но изымать ребенка не стала. Да и Яна уже к тому моменту выглядела спокойнее, в детский дом уже не просилась. Я знала, что ей трудно было покинуть мать, так как она с детства привыкла «терпеть» и «нести ответственность».
Через несколько месяцев Яна ушла из дома к своему парню, который был старше ее на 12 лет, вскоре переехала с ним в другой город и больше не возвращалась. По слухам, она каждый месяц присылает матери хорошую сумму денег на содержание.
Недавно я встретила ее мать в одном из столичных мебельных магазинов. Выглядела она неплохо, шла под руку с мужчиной своего возраста. Как чувствует она себя после отъезда дочери, нашла ли себе новую жертву или успокоилась, потеряв источник своей тревоги – никто не знает.
Рассказ основан на реальных событиях. Все имена и некоторые биографические события изменены. Все совпадения с реальными людьми случайны.
От автора.
Дорогие читатели, я буду благодарна, если вы поделитесь своим мнением и ответите на такие вопросы: как бы все сложилось, если бы в жизни Яны намного раньше появились неравнодушные люди? Какие пути решения проблемы можно было бы найти? Стало бы изъятие решением проблемы? Или то, что семья сохранилась, в данном случае — оказалось лучшим выходом? Может быть, вы знаете похожие истории, когда удавалось помочь ребенку?
«Я отравляю жизнь себе и своим близким»
Бывает, в отношениях все хорошо, но по неизвестным причинам мы все равно ищем повод сорваться на близких, провоцируя их на скандал. С такой проблемой на прием к психотерапевту Александру Бадхену пришла 36-летняя Полина.
Полина: Я не знаю, с чего мне начать… С детства, может быть? Я очень сильно боюсь, у меня даже руки и ноги дрожат.
Александр Бадхен: А чего вы боитесь?
— Я боюсь неизвестности. Вот сейчас, например, не знаю, как начать наш разговор.
— Но вы его уже начали.
— Да. У меня был очень строгий папа. Я его боялась — всегда. Когда он находился рядом, я постоянно ждала, что он меня будет ругать — за то, что я что-то опять неправильно сделала.
— Да, постоянно. До 16 лет. (После паузы.) Папы уже нет почти 20 лет.
— В шестнадцать лет не стало папы?
— Да. Но знаете, я тогда почувствовала облегчение. Спустя несколько дней, когда острое горе утихло, вдруг подумала: «А ведь я теперь могу спокойно ходить в гости к подругам, они могут мне звонить». Папа не разрешал этого. Я ясно помню, как тогда впервые почувствовала себя свободной. Когда он был жив, я постоянно себе говорила, что в будущем никто не станет мной командовать, повышать на меня голос. Но потом это забылось. Мой первый брак был очень похож на брак моих родителей. Мой первый муж был деспотичный неуравновешенный человек.
— Он чем-то напоминал вашего отца?
— Да. Но вот почему я вышла за него замуж, я сказать не могу. Я многие свои поступки не могу себе объяснить. Может быть, причина в том, что мои родители никогда со мной не разговаривали о моей жизни: их не интересовало то, что происходит в школе, какие у меня проблемы с друзьями. Для них было самое главное, чтобы в семь часов я была дома, никуда не уходила. Мама, конечно, была не против меня, но она тоже боялась отца.
— И вашей внутренней жизнью они не интересовались.
— Нет. Может быть, поэтому, когда я познакомилась с первым мужем, я совершенно не думала о том, правильно ли делаю, общаясь с ним. Что-то меня в нем привлекло — и ладно. Он совершал нехорошие поступки по отношению ко мне, к другим людям. Я чувствовала, что мне этот человек не нравится, но не думала о том, что мне с ним нужно расстаться.
— А теперь вы это как видите?
— О том, что мне не нравится, как я живу, я стала задумываться только после рождения ребенка, девять лет назад.
— Вы как будто взглянули на себя и на свою жизнь с другой стороны.
— Да, но потом еще несколько лет я с этим жила, постоянно думая: а почему моя жизнь сложилась именно так, почему я терплю этого человека?
— Наступил какой-то предел?
— Но мысли уйти все еще не было. Я стала замечать, как сильно муж похож на моего отца. И у меня стали возникать мысли, что, живя с этим человеком, я не хочу второго ребенка. Я даже хотела сделать операцию, чтобы больше не забеременеть. А потом сестра уговорила меня поехать отдыхать на море. В Крыму будто спала серая пелена, которая была передо мной, а за ней оказалась жизнь, красочная, переливающаяся, и я в нее окунулась. И я поняла, что не смогу больше жить, как жила. Что хочу быть такой, какой в душе всегда хотела быть. Мне нравились компании, поездки на природу. Общение, друзья — все это было очень важно для меня. Муж же считал все это пустой тратой времени. Я вернулась и через месяц от него ушла.
— Это решение было принято под влиянием сильного чувства: я живу не свою жизнь?
— Да, это так. Мы развелись, и я стала ходить на выставки, в клубы, встречалась с друзьями, ездила на море. У меня хватало времени на все. Я не уставала, могла спать по два-три часа и все успевала.
— Да, а три года назад я познакомилась с очень хорошим человеком. Мы стали жить вместе. И именно теперь у меня начались самые большие проблемы. Я постоянно провоцирую его на скандалы, создаю ситуации, в которых мой первый муж мог бы меня ударить, оскорбить. Я понимаю, что не хочу этого, но чувствую: мне это необходимо. Когда муж на эти провокации не поддается, я начинаю обижать маму, оскорблять сестру.
— То есть вы как будто проверяете близких, ответят ли они на вашу провокацию.
— Да, наверное, это так. А потом чувствую себя опустошенной. Но на следующий день вновь ощущаю подъем сил. И все повторяется.
— Получается, что скандалы, которые вы провоцируете, вам что-то дают?
Я очень люблю своих близких. Но при этом их обижаю. Я хочу улыбаться — и не могу
— Не знаю. Но теперь я постоянно испытываю чувство вины: перед мужем, мамой, дочерью, перед подругами. Перед совсем посторонними людьми. Я только и думаю о том, что неправильно делаю: что обижаю людей… И не могу контролировать свои эмоции.
— Они живут как будто помимо вас.
— Да-да, именно так (оживленно). Иду домой и думаю, что не буду ни с кем ссориться, что у меня хорошая семья, у меня дома все спокойно, замечательная дочь, муж, они меня любят. Прихожу домой, а там все как всегда: дочка не доделала уроки, муж сделал что-то, что, как мне казалось, надо сделать иначе… И я опять срываюсь, придираюсь к мелочам, кричу…
— Как будто бы через вас в семью привносится та энергия, которая когда-то привносилась вашим отцом.
— Вот, да! Мне мама так и говорит: «Я на тебя смотрю, и такое ощущение, что отец в тебя переселился». И я замечаю, что с домашними веду себя так же, как он: я их обижаю, морально подавляю.
— Вы сказали, что тогда, на море, обнаружив, какая вы на самом деле, вы захотели быть именно такой. Но вам не давала это сделать семейная ситуация. А сейчас вы встретили замечательного человека, ситуация иная, благоприятная. И теперь в вас самой что-то не дает вам быть такой, какой хочется.
— Я не могу понять, что происходит. В моем окружении нет неприятных людей. Я очень люблю своих близких, люблю дарить им радость: делаю сюрпризы, выбираю подарки, устраиваю праздники, дни рождения. Но при этом я их обижаю. Я хочу улыбаться — и не могу. Мне кажется, со стороны я похожа на вечно недовольную, брюзжащую старушку.
— Получается, есть вы — добрая, щедрая, любящая и любимая — и есть эта брюзжащая старушка.
— И она не дает мне радоваться жизни и строить гармоничные отношения в семье.
— Похоже, что вам не удается построить с самой собой гармоничных отношений. Какая-то ваша часть не может принять ту благоприятную ситуацию, которая сейчас сложилась в вашей семье. Вы как будто не верите, что вас можно любить, и все время проверяете, действительно ли вас любят.
— Но ведь я знаю, что меня любят. Мама, и муж, и ребенок — они готовы отдать все ради меня. Я их обижаю. И ничего не могу с собой поделать. Происходит выплеск, потом мне становится стыдно и хочется просить прощения, обнимать, целовать, даже если я была права. Ну ладно, один раз они меня простили, второй раз. А потом махнули рукой: мол, она все равно завтра опять будет орать на всех.
— То есть близкие хорошо видят эту динамику.
— Смотрите, как в вашей жизни все меняется. Вы говорили, что после того, как умер отец, вы почувствовали облегчение: теперь никто не сможет вас обижать. И вышли замуж за человека, который поступал похожим образом. Вы не видели никакого выхода до того момента, когда вдруг не обнаружили, как вы сказали, свою душу. А потом был промежуток легкой активной жизни.
— Да, до того момента, пока я не встретила своего второго мужа. И получается, как только я связываю себя отношениями, я начинаю ощущать дискомфорт.
— Как вы это понимаете?
— Когда мы разговариваем, он иногда повышает голос. Я взрываюсь: не кричи на меня. Но он и не кричит, просто говорит эмоционально. Видимо, мне все время кажется, что есть какой-то подвох, что меня хочет кто-то обидеть.
— Я хочу спокойной жизни. Хочу перестать обижать своих близких и не превращать жизнь своей семьи в ад. Хочу общаться с ними цивилизованно.
— То есть я правильно понимаю, что вы бы хотели, чтобы старушка, часть вашего «Я», перестала контролировать вашу жизнь.
— Да, вы правильно сказали.
— Вы знаете, мне пришла в голову вот какая мысль. Много лет вы жили словно под наркозом, который помогал вам выстоять в тяжелейших условиях, защищал от болезненных переживаний. Потому что терпеть побои, оскорбления и обиды невыносимо. А потом условия изменились. В значительной степени вы их изменили сами: нашли в себе силы уйти от мужа, который не позволял вам жить так, как вы хотите. Вы открылись жизни, и потребность в этой анестезии пропала. И вы стали ощущать всю противоречивость собственных переживаний. Если раньше угроза находилась вовне, то теперь, когда она уже ушла, вы вдруг обнаружили, насколько сложен ваш внутренний мир.
В этой ситуации «разрушитель» не кто-то другой, на кого вы не можете повлиять, а вы сами
— Получается, что я не могу управлять своими эмоциями, потому что никогда этому не училась. И никто никогда мне не советовал, не говорил со мной об этом. Вот так, как я разговариваю с дочерью, что-то советую, объясняю, спрашиваю, что у нее днем происходило. А у меня-то этого не было. И теперь я просто не умею управлять своими чувствами.
— Думаю, это так. Вот смотрите, вы можете о чем-то спрашивать свою дочку. Может быть, вы и себя можете спросить — прямо сейчас спросить себя: Полина, что ты сейчас чувствуешь?
— Я вижу такую картинку: улыбаясь, я иду по улице, останавливаюсь и звоню мужу и дочке. Звоню, чтобы сказать, как я их люблю. Я прихожу домой, и вечер проходит счастливо и спокойно.
— Да, но мне кажется, что я ее и разрушу своими же руками.
— Но есть и замечательная новость. Она состоит в том, что в этой ситуации «разрушитель» не кто-то другой, на кого вы не можете повлиять, а вы сами. И более того, вы знаете по себе, что вы меняетесь. Вы чувствуете это. Анестезия, о которой мы говорили, уходит. Вы начинаете чувствовать себя. Но мне показалось, что вы все время как будто готовитесь к плохому. Вы очень дорожите своей семьей и, похоже, беспокоитесь: если произойдет что-то плохое, нужно быть к этому готовой заранее. Вы провоцируете ситуацию и проверяете. Сколько вам надо проверять еще?
— Не знаю. Мне это очень надоело, если честно. Мне хочется жить спокойно. Ведь у меня нет серьезных бытовых, жизненных проблем. У меня одна проблема — это я. (Смеется.) Я сама отравляю жизнь себе и своим близким. Именно тем, что я постоянно виню себя во всем, срываюсь на всех, что мне хочется кого-то спровоцировать на что-то плохое.
— Такой цикл: не доверяю, провоцирую, кричу на кого-то, потом плачу, виню себя. Это, должно быть, очень тяжело для вас. И вы видите, что повторение этого цикла рождает у окружающих недоверие…
— Да. И я очень хочу измениться.
— Но этим можно заниматься. Например, работая с психотерапевтом. И может быть, стоит рассматривать нашу встречу как пробную. Теперь у вас есть опыт, и вы можете себе представить, чего от таких встреч ожидать.
— Поможет ли это не выплескивать свои эмоции?
— Думаю, да. Мне кажется, что вы их выплескиваете прежде всего потому, что себя не принимаете. И не верите, что другие могут вас принимать. Я это и имел в виду, когда говорил, что вы проверяете других, проверяете их отношение к себе. Вы сказали: «У меня одна проблема — это я». И мне кажется, работу с психотерапевтом вам нужно начинать с развития способности принимать себя. Это со временем позволит вам стать более открытой близким отношениям.
Постскриптум
Александр Бадхен: «Атмосфера домашнего насилия, страха и критики со стороны отца, в которой прошло детство Полины, оставила рану в ее душе, превратилась во внутренний душевный конфликт. Полина описывает это так, словно в ней наряду с ее подлинным «Я» живет еще какая-то критическая, брюзжащая часть. Эта часть настолько сильна, что порой Полине кажется, что она действует против ее воли: «Я не могу понять, что происходит», «Я хочу улыбаться и не могу».
Ей трудно объяснить некоторые свои поступки и принять собственные переживания. Искренность Полины делает внутренний конфликт доступным для исследования и работы. Она говорит, что хочет измениться, но недостаточно понимает себя, не осознает причин своих противоречий, и это рождает мучительное чувство несоответствия самой себе. Именно на это может быть направлена ее дальнейшая работа с психотерапевтом».
Полина (через месяц): «Я по-прежнему все еще срываюсь время от времени, но у меня изменилось отношение к самой ситуации. Раньше она казалась мне абсолютно безвыходной. Я думала, что я просто очень плохой человек. Но после встречи я стала понимать: в том, что со мной случается, нет моей вины — скорее сила обстоятельств.
Моя жизнь так сложилась, что у меня были неправильные образцы для подражания. Кроме того, у меня появились радость и желание жить. Негативные мысли ушли, а вместо них внутри меня образовалось свободное место. Словно сосуд, который я теперь могу наполнить по своему желанию новыми эмоциями, отношениями. Но поскольку у меня был только один, первый, сеанс, этого пока не удалось сделать. И я планирую пройти курс психотерапии. Я чувствую, что мне это необходимо».
КАК ПОПАСТЬ НА ПЕРВУЮ БЕСПЛАТНУЮ КОНСУЛЬТАЦИЮ
Если вы давно хотели разобраться в себе, просто заполните заявку на участие в спецпроекте журнала Psychologies. Вы убедитесь, что даже за один сеанс работы со специалистом можно лучше осознать причины проблем и начать путь к освобождению.