можно ли жить с депрессией всю жизнь
Длительная депрессия: причины, диагностика и лечение
По статистике ВОЗ, количество людей с депрессивным расстройством увеличивается с каждым годом. Человек может много лет страдать от болезненных ощущений и не знать, что болен. Выйти из такого состояния возможно только с помощью психотерапевта. Однако люди не спешат обращаться к специалистам, что приводит к возникновению длительной депрессии.
Депрессия — это психическое расстройство, которое характеризуется сниженным настроением, двигательной заторможенностью и пессимистическим мышлением. Эти основные признаки должны стабильно сохраняться две недели и дольше.
Затяжная депрессия, которая много лет мешает жить и работать, — повод обратиться к психотерапевту.
У запущенной депрессии симптомы часто включают жалобы со стороны тела:
Частые травмирующие ситуации, развод, потеря работы — распространенные причины депрессии. Более подвержены расстройствам настроения эмоционально-неустойчивые, тревожные, чувствительные люди.
Пациенты с многолетней депрессией часто не могут сами обратиться к специалисту из-за апатии и потери интереса к жизни. В такой ситуации важно внимательное отношение и поддержка близких людей, родственников.
Диагностика запущенной депрессии
Первый этап диагностики — это беседа с психотерапевтом или психиатром. На консультации устанавливается доверительный контакт между пациентом и врачом. Специалист наблюдает за поведением человека (жесты, мимика), фиксирует навязчивые движения, проводит небольшие задания на определение состояния когнитивных функций (речь, внимание, мышление, память). Сбор анамнеза, получение ответов на определенные вопросы позволяет поставить предварительный диагноз.
Специалист должен разобраться в причинах расстройства (болезнь возникла после стресса или без видимой причины?) и оценить тяжесть симптомов, чтобы назначить адекватную схему терапии.
Чтобы диагноз был объективным, пациентам, которые впервые столкнулись с психическим заболеванием, рекомендуют пройти патопсихологическое обследование. Медицинский психолог исследует у человека мышление, память, внимание, эмоционально-волевую сферу. А лечащий психотерапевт учитывает заключение психолога и выносит окончательный диагноз.
В сложных случаях, когда человек болеет очень долго (4–5 лет и более) и диагноз вызывает сомнения, имеет смысл собрать консилиум — узнать мнение сразу нескольких психотерапевтов. Кандидаты или доктора медицинских наук помогут быстрее разобраться в проблеме.
Врачи должны провести дифференциальную диагностику депрессии. Несколько лет можно болеть дистимией (длительная «легкая» депрессия), циклотимией (чередование легких спадов и подъемов настроения) или, например, шизотипическим расстройством.
Способы лечения многолетней депрессии
После подтверждения диагноза подбирается подходящий вариант лечения.
Как вылечить депрессию запущенную, которая не отпускала пациента более 6–8 лет? Здесь необходимо проведение медикаментозной терапии. Она направлена на уменьшение физических тяжелых ощущений. Правильно подобрать курс лечения и эффективную дозировку лекарства способен только врач.
Лечение многолетней депрессии — сочетание психотерапии (немедикаментозного лечения) и лекарственной терапии. Чтобы полностью избавиться от расстройства, к лечению нужно подходить ответственно: если человек резко перестает принимать препараты, симптомы могут стать даже сильнее, чем прежде.
Для лечения длительных депрессий применяют:
Для лечения депрессии применяют когнитивно-поведенческую психотерапию, БОС-терапию, гештальт-терапию, арт-терапию, аутогенную тренировку, эриксоновский гипноз.
Самостоятельная работа пациента на сеансах индивидуальной или групповой психотерапии позволяет понять причины постоянных конфликтов с близкими, неудовлетворенности работой, появления «комплексов», и успешно справиться с ними. В ходе психотерапевтических сеансов человек также учится навыкам саморегуляции негативных эмоций, изучает практические приемы выхода из стрессовых ситуаций.
Депрессия — это тяжелое заболевание, которое не способно пройти самостоятельно. С помощью квалифицированного, опытного врача возможно возвращение к полноценной и активной жизни.
Рассказ женщины, которая пережила депрессию, панические атаки, пищевое расстройство и попытки суицида
Рассказ пациентки, которая больше тридцати лет не могла получить помощь и справиться с психическим нездоровьем.
Про вину за отношения родителей и панические атаки
Как говорят психологи и психотерапевты, многие проблемы тянутся из детства. Я не стала исключением, поскольку моя семья была и является очень неспокойной. Отношения между родителями были похожи на садомазохизм. Все, что происходило, я принимала на свой счет — брала на себя всю эмоциональную нагрузку и пыталась разобраться, что не так, что происходит.
С раннего детства были приступы. Я просыпалась в страхе, с учащенным сердцебиением и думала, что умираю. Однажды даже вызывали скорую. Потом уже я поняла, что это были панические атаки.
Когда уезжала на дачу к бабушке, которая жила далеко от родителей, становилось спокойнее, и я приходила в себя. А потом все опять возвращалось, депрессивное состояние, апатия. Так я жила и росла.
Про недовольство своей внешностью, диеты и срывы
В подростковый период любой подросток, мальчик или девочка, начинает меняться, и его начинает что-то раздражать. Это случилось и со мной. Меня перестала устраивать моя внешность.
У меня не складывались отношения с молодыми людьми, а мне очень хотелось общаться и нравиться всем. Реклама по телевизору показывала девушек с прекрасными фигурами, идеальными лицами и зубами. Я думала, что нужно изменить внешность — тогда я стану популярной и привлекательной, и со мной захотят общаться.
Я ничего лучше не придумала, как начать худеть. Я вообще не была толстой, скорее субтильной и даже с недобором веса. 55 кг для моего роста — это адекватный вес, но я все равно боялась. Страх «быть жирной» остается со мной до сих пор.
55 кг для моего роста — это адекватный вес, но я все равно боялась. Страх «быть жирной» остается со мной до сих пор.
Начала худеть с одного яблока в день. Потом отказалась от пищи. Сил не было. Похудения происходили в течение долгого времени и сменялись приступами булимии. То есть сначала ты ничего не ешь, а потом «нажираешься» как хрюшка. Пище уже некуда деваться, она уже не помещается, но ты ешь. Мозгом понимаешь, что надо остановиться, но насыщение не наступает. Ешь все без разбора, пока не лопнешь.
К приступам примешивалось чувство вины. Нелюбовь к себе обернулась ненавистью и самоуничтожением. Я хотела одного — похудеть, а получила обратный эффект.
Про первый опыт лечения у психиатров
Этот период пришелся на момент окончания техникума. Надо было идти в большое плавание, устраивать жизнь, думать, кем быть. А получилось так, что я хотела только одного — стать совершенной. Это было самоуничтожение в прямом и переносном смысле, физически и морально, смешанное с чувством вины, затяжная депрессия. Мое некрепкое здоровье стало еще хуже.
В самый пик было очень плохо, и я попросила о помощи. Через диагностический центр в Крылатском меня направили в стационар НЦПЗ РАМН. Я ревела, у меня были истерики, и я согласилась на лечение в психиатрическом стационаре, главное побороть депрессию.
Для родителей это решение стало шоком, и они отдалились. Как это так? Твой родной ребенок — псих? Обвиняли меня и бабушку. Помочь мне выйти из депрессии? Об этом не было и речи!
Хотелось совсем другого. Хотелось, чтобы мама обняла и сказала, что все будет в порядке. Но этого не происходило. У папы и мамы были истерики, мы почти перестали общаться.
Хотелось, чтобы мама обняла и сказала, что все будет в порядке. Но этого не происходило. У папы и мамы были истерики, мы почти перестали общаться.
Я легла в психиатрическую клинику примерно на три недели. Чтобы справиться с депрессией, мне назначили медикаментозную терапию и разговоры с психологом.
Медикаменты были достаточно жесткими, а ведь я почти ничего не ела. На истощенный организм, наверное, это оказало еще больший эффект. Жить на таких препаратах было невозможно, я перестала что-либо соображать. Более спокойной я не стала, улучшений не было.
Я не признавала свою ответственность, самоуничтожение и то, что это вызвано моими экспериментами с весом. Я винила кого угодно. Я винила родственников за то, что испортили мне психику, но не задумывалась, что тоже имею к этому прямое отношение. Я могла только плакать и ничего не могла объяснить. Я не понимала, как выбраться из депрессии. Работа с психологом ничего не дала.
Я поняла, что надо выписываться, потому что не видела эффекта. Врачи сказали принимать лекарства после выписки, еще очень долго, потому что заболевание так просто не проходит. Я не придала этому значения и перестала пить лекарства в один день. Решила, что смогу самостоятельно справиться с депрессией. Это был новый шок — думаю, наркоманские ломки примерно такие же. Я не знала, что делать, чтобы стало лучше. Это были ужасные, убийственные ощущения, когда тебя крутит и выворачивает наизнанку, и ты куда-то проваливаешься.
Я не придала этому значения и перестала пить лекарства в один день. Это был новый шок — думаю, наркоманские «ломки» примерно такие же.
Здоровье не улучшилось, отношения с родными не улучшились. Я жила с родителями. Работала в зоомагазине продавцом. До этого я закончила техникум, потом поступила в институт.
Про депрессию и попытки суицида
В период депрессии нет сил даже почистить зубы или сходить в туалет. Не то, что нет стимула — нет сил. То есть, ты не только эмоционально истощен, ты еще физически истощен. Я не знаю, как это все происходит, но просто как будто все соки высосаны. Это была тяжелая депрессия. Максимум, что можно делать — это лежать целыми днями, бесконечно можно лежать. Просто, реально, лежать и тыкаться в телефон, бессмысленно копаться в интернете. Читать можно тоже, кстати. Но, соответственно, вся литература, вся музыка, все то, что вокруг, все это такое депрессивное и унылое, потому что радоваться не хочется совсем.
У меня было две попытки суицида. Первый печальный опыт случился в подростковом периоде, когда начались изменения. Вторая попытка случилась, когда я стала жить самостоятельно. Это было не так давно, может быть лет семь назад.
Я это ощущение называю «погружение». Как будто ты уходишь глубоко-глубоко на дно. Ты видишь все, что происходит, но ты не можешь взаимодействовать, контактировать, пережить депрессию и подняться самому очень-очень трудно.
Я это ощущение называю «погружение». Как будто ты уходишь глубоко-глубоко на дно. Ты видишь все, что происходит, но ты не можешь взаимодействовать, контактировать, и подняться самому очень-очень трудно.
Про поиски врача
Я пробовала обращаться к различным специалистам, искала способы преодоления депрессии. Решила «блин, умереть — я не умираю, жить — я не живу, надо что-то с этим делать».
Я обращалась к неврологам. Невролог выписал антидепрессанты, которые помогли бороться с депрессией, дали определенный период ремиссии. Но после отмены все стало постепенно возвращаться.
Пробовала обращаться по месту жительства, в психиатрический диспансер. Чаще всего психиатры назначают нейролептики — достаточно тяжелые препараты. Они не задаются вопросом, что же стало первопричиной, как помочь человеку выйти из депрессии?. Они как-то глубоко не ищут. Поэтому я боялась обращаться туда дальше.
Вызывала врача на дом. Врач такая: «Да, вам там херовенько. » Ну, я, конечно, понимаю, но что делать?
Вызывала врача на дом. Врач такая: «Да, вам там херовенько. » Ну, я, конечно, понимаю, но что делать?
Эксперименты со здоровьем не прошли зря. Я получила редкое аутоиммунное заболевание. Выявить его непросто, потому что оно маскируется под другие заболевания: под астму, бронхит. Периодически я попадала на скорой в больницу, потому что не могла дышать. После отмены лекарств все возвращалось заново. В последний раз я попала в больницу с гемоглобином в 37 (норма гемоглобина для женщин 120–140). Долго искали, где-то месяц. Столько крови для анализов не брали никогда. Все-таки выявили, что это аутоиммунное заболевание. Начали давать большие дозы гормонов, и меня разнесло с 55 до 80 кг.
Моим лечащим врачом была ревматолог, которая мне сказала: «Слушай, я не знаю, как и что ты будешь делать, но ты должна найти психотерапевта. Не психолога, ты должна найти психотерапевта! Как это будет, я не знаю».
Я прислушалась. Началась моя борьба с депрессией. Собрав всю силу воли, что у меня была, в кулак, нашла адрес частной клиники, узнала, как она работает. Это было далеко для меня, потому что я жила в Лобне, а «Альянс» находился где-то в Беляево. Без записи я приехала в «Альянс». Спросила, есть ли специалист, который может принять прямо сейчас. Мне, мол, очень надо. Вызвали Нино Анатольевну.
Нино Анатольевна приняла меня, внимательно выслушала. Подробности разговора я не помню. Но, скорее всего, я рассказывала, что все очень плохо, и я не знаю, как побороть депрессию и апатию. Конечно, хотелось, чтобы мне дали чудодейственную таблетку, и все это прошло мгновенно. Но так не случается.
Конечно, хотелось, чтобы мне дали чудодейственную таблетку, и все это прошло мгновенно. Но так не случается.
После первого сеанса никакого окрыления, никакого воодушевления, никакой радости я не почувствовала. Но я поняла, что это надо. Я не знала, что ожидать от специалиста, потому что мы не были знакомы, и как будет проходить психотерапия. Но я согласилась, и надо было идти дальше, избавиться от депрессии — вот что я знала. Как это будет, хорошо или плохо, я не знала. Внутреннее сопротивление, конечно, было. Но что-то толкало меня вперед.
Я начала заниматься с Ашмейба Нино Анатольевной. Наши встречи происходили в форме беседы. Я ожидала чего-то, я хотела чуда. Просто, чтобы прямо взяли все мои горести, печали, и исцелили меня, подсказали, как помочь себе при депрессии. Вот чего я хотела. Нино Анатольевна сказала: «Нет, дорогуша, придется поработать с собой!» Ну, она не так сказала, но я поняла, что наши встречи будут проходить именно так. Внутреннее сопротивление сохранялось. «Блин, как это так? Что это? Я не понимаю, как это все работает».
Про задания психотерапевта, которые оставили самое яркое впечатление
На одном из сеансов Ашмейба Нино Анатольевна дала мне вязаного котика. Сказала: «Вот это ты, в детстве, в подростковом периоде. Ты должна сказать все самые теплые слова. Что бы ты хотела сказать? Как бы ты себя поддержала?» Это было сложно. Простые слова сложно сказать самой себе. Нино Анатольевна дала понять, что это ненависть к самой себе, которая была сформирована с детства. Ненависть выросла вместе со мной, она никуда не делась и разрушала меня изнутри. Самокопание, самоуничижение.
Эта ненависть является большой разрушающей силой, и разрушает не только тебя, но и твое окружение. То есть все, что вокруг происходит, конечно же, будет казаться отвратительным. Мне надо было принять себя. Надо было как-то полюбить себя, начать уважать себя. За то, что я толстая, несовершенная, психически неуравновешенная, какая-то не такая; за то, что я не нравлюсь людям, как я думала.
Еще одним заданием, которое дала Нино Анатольевна, было купить крем и мазать себя с любовью. Самое простое задание, но как начать прикасаться к себе с любовью? Когда ты ненавидишь себя, когда ты жирный, ты прячешь все свое тело. Неприятно дотрагиваться. Ты прячешь все это, особенно когда наешься. Даже неприятно прикасаться к себе. А тут надо мазаться кремом. Крем я купила и мазалась, но, конечно, без особого рвения и особой любви. Я делала это через силу. Не очень часто и не настолько идеально, как это было возможно, но я старалась.
Еще одним заданием, которое дала Нино Анатольевна, было купить крем и мазать себя с любовью. Самое простое задание, но как начать прикасаться к себе с любовью?
Про жизнь сейчас и планы на будущее
Состояние стабилизировалось. Я не помню, на каком конкретно моменте я почувствовала, что стало лучше. Постепенно, шаг за шагом все ушло, все негативное. Стало спокойно. Я смогла избавиться от депрессии. Я радуюсь жизни. Много эмоций.
Не одна я радуюсь жизни. То, что происходит вокруг, тоже заряжается тем, что идет изнутри. Я заметила, что люди меняются, мои отношения с окружающими, и все удается.
Сейчас мне тоже приходится принимать антидепрессанты — поддерживающая дозировка. Ашмейба Нино Анатольевна объяснила, что их нужно принимать более длительное время, возможно и всю жизнь. Никто этого не может сказать.
Я могу сказать, что психотерапия при депрессии и лечение не решает всех проблем, но помогает открыть глаза и дает направление, куда идти дальше. Мое состояние было похоже на замкнутый круг, когда ты не видишь выхода. А здесь тебе показывают — вот, пожалуйста, дверь открыта, тебе надо идти туда. Но как ты пройдешь — это уже будет зависеть от тебя. Тебе помогают идти. Основная работа — это работа с собой.
Мое состояние было похоже на замкнутый круг, когда ты не видишь выхода. А здесь тебе показывают — вот, пожалуйста, дверь открыта, тебе надо идти туда. Но как ты пройдешь — это уже будет зависеть от тебя.
С декабря 2018 я перебралась жить в Италию. 25 февраля у меня будет свадебная церемония. Свадьбы большой не будет, все будет достаточно скромно. Но я выхожу замуж. Я живу в пригороде провинции Турина. Не в квартире, мой жених купил дом с садом. Общение с природой, свежий воздух и, наверное, все то, о чем мечтают многие люди.
Когда меня в подростковом возрасте спрашивали: «А когда ты выйдешь замуж?», я говорила: «Никогда! Ни-ког-да!» Отношения с молодыми людьми и затем с мужчинами у меня не складывались. Чаще всего я боялась и бежала от отношений. За 37 лет жизни у меня никогда не было длительных отношений. И вот сейчас случились первые глубокие и обдуманные, серьезные отношения. Это ново, это необычно, и мне это нравится.
Блог / Как я живу с депрессивным расстройством
Автор: Анна Комиссарова, 16 января (8 438 просмотров)
Наша подруга рассказала нам о том, как много лет жила с депрессией, которую не хотели замечать ее близкие.
Спасло меня то, что я встретила своего второго мужа, который сказал: «Я решу все твои проблемы». И действительно он мне очень помог. Первое время, казалось, что все мои печали остались в прошлом, но к следующей беременности я вернулась в состояние безысходности. Я очень хотела ребенка, но при этом не чувствовала себя счастливой. Помню, как призналась мужу: «Я не понимаю, для чего вообще живу». Его это разозлило: «как ты можешь так думать, у тебя есть я, дети!» – выпалил он и добавил: «Чтобы больше я такого не слышал». Дальше проблемы в наших отношениях стали усугубляться, и я снова осталась одна. Мама с головой ушла в религию, нам не о чем было разговаривать. Друзьям казалось, что я сильная и сама со всем справлюсь. Но сил почти не оставалось, а бежать было некуда. Рядом не оказалось никого, кто мог бы сказать: «Я сейчас возьму тебя за руку, и мы вместе пойдём к врачу. И вообще, что бы ни случилось, я буду рядом и позабочусь о тебе».
Как-то раз я пыталась покончить с собой. Помню, как о чем-то эмоционально говорила мужу, а потом увидела окно и запрыгнула на него. Он тут же схватил меня и потащил вниз, а потом оделся и ушел, сказав: «Чтобы больше такого не было». От дальнейших попыток суицида меня останавливали только дети – мысль о том, что в случае моей смерти они останутся совсем одни. Я не могла смотреть им в глаза, у меня начиналась внутренняя истерика – я понимала, что предам их, если что-то с собой сделаю. Решила, что надо дотянуть до подросткового возраста, и когда они перестанут во мне нуждаться, я смогу умереть.
По реакции мужа я поняла, что окружающие просто не были готовы принять тот факт, что мне нужна помощь. Они привыкли, что я все время их поддерживаю и ждали, что так будет продолжаться и дальше. Мне говорили: «ты сильная, ты личность», а я чувствовала, что меня как личности больше нет, у меня остался лишь набор обязанностей, которые я должна выполнить. Я пыталась сделать вид, что со мной все хорошо, но меня это жутко раздражало. Я не понимала, зачем я должна врать мужу, друзьям и родственникам о том, со мной все нормально, когда все совсем наоборот. И тогда я просто ограничила свое общение и оказалась в некоторой изоляции.
Потом со мной стало происходить нечто странное. Когда я садилась в кресло, картинка перед глазами начинала мерцать. Сначала я списывала этот эффект на шейную грыжу и недостаток кислорода, но потом я начала терять ориентацию в пространстве. Я вставала с кресла и не понимала, в какую сторону иду. Казалось, что иду направо, хотя на самом деле шла налево. Или, например, когда нужно было кормить ребенка ночью, мне казалось, что ребенок лежит справа, а он был слева. Временами я вообще не могла найти ребенка, не понимала, где я, а где дверь в комнате. И такие вещи стали происходить со мной все чаще. Это безумно меня испугало, я впала в отчаяние. При этом у меня не хватало сил, чтобы что-то предпринять. До этого я заполняла внутреннюю пустоту огромным количеством движений – постоянно придумывала, куда мне нужно пойти и что сделать, лишь бы не сидеть на месте, не лежать и не думать. И теперь из-за скопившейся усталости у меня не было желания ничего делать. Но выбраться из состояния апатии я могла только одним способом – вновь найти себе какое-то занятие, которое поможет переключиться. Я не придумала ничего лучше, чем пойти изучать психологию.
Поначалу поездки на учебу сводились к простому механическому движению туда и обратно. Вообще удивляюсь, как продержалась первые несколько месяцев. Я совершенно не понимала, о чём говорят преподаватели, мне казалось, что все вокруг – такие же долбанутые люди, как и я, потому что раньше окружающие внушали мне, что мои чувства – это что-то ненормальное: «У нормальных людей такого не бывает, ты не можешь так чувствовать, это какая-то фигня». Я перестала дружить с реальностью, потому что мне казалось, что если мою реальность никто не разделяет, то соответственно, ее не существует.
Чтобы разобраться в том, какая реальность действительно нормальная – реальность моих чувств, которую признавали на учебе, или моя «нормальная» жизнь, в которой нормального ничего не было, я пошла к психиатру. Мы беседовали, наверное, часа два. Я помню, что рассказывала ему обо всем очень отстраненно, без эмоций, даже умолчала о попытке суицида. Но психиатр был хороший, он все равно подвел к этой теме. Сказал, что у меня серьезная депрессия, и еще его смущают несколько моментов. Во-первых, меня в детстве был эпизод, когда я попала в реанимацию из-за того, что мой отец уехал. Тогда я перестала есть, пить и ходить в туалет. Во-вторых, в детстве при высокой температуре у меня бывали судороги. Психиатр сказал, это похоже на симптомы эпилепсии, и направил на энцефалограмму. Анализ показал, что эпилептическая активность действительно достаточно сильная, но верить в эпилепсию и пить огромное количество лекарств мне не хотелось. Хотя после диагноза мне стало легче – теперь я понимала, что у меня органическая болезнь.
Чтобы еще раз все перепроверить, я поехала в Израиль. Невролог не стала спорить с энцефалограммой и прописала ламотриджин в небольшой дозировке. Я спросила, что мне делать с депрессией. Она посоветовала наладить сон и пойти к психотерапевту.
Я пропила прописанный препарат полтора года, мое состояние улучшилось: наладились сон, ориентация в пространстве, появилась надежда на выздоровление. Но я думаю, что это мог быть эффект плацебо. Когда у меня снова взяли анализы, в крови не обнаружили действующее лекарственное вещество, хотя эпилептической активности уже не было. Для меня это до сих пор большая загадка. Потом я попала на прием к диагносту – в Израиле это отдельная профессия. Она сказала, что симптомы эпилепсии могут появляться и при сильных стрессах. Диагност тоже не верила в установленный диагноз и, по согласованию с неврологом, сначала снизила дозировку лекарства от эпилепсии, а потом предложила сделать с ним перерыв. Вместе с этим лекарством я выкинула антидепрессанты – психотерапия помогла мне осознать, что мои чувства абсолютно реальны и имеют право на существование. Я признала, что жизнь устроена сложно, и мы можем испытывать сложные чувства и эмоции, но все они преодолимы при наличии внутренней опоры. Постепенно я начала различать оттенки и перестала делить все на черное и белое, скатываясь в черноту.
Конечно, в ходе терапии у меня случались депрессивные эпизоды, которые были вызваны обсуждением болезненных тем, но я уже не проваливалась в депрессию с головой, как раньше. Я поняла, что депрессия стала логичным продолжением событий и обстоятельств моей жизни. Странно было бы, если бы этого не произошло. Психика очень хрупкая и временами может выходить из строя, это нормально. Нет ничего страшного и постыдного в том, что мы можем чего-то не выдерживать. Это осознание дало мне опору, я почувствовала облегчение.
Со временем качество моей жизни в разы улучшилось, в ней появилось место моим собственным желаниям, которые вполне уживаются с повседневной рутиной. Теперь я понимаю, зачем живу и делаю то, что делаю. Изменился круг общения. Я избавилась от огромного количества людей, которые заполняли внутреннюю пустоту, вынуждая постоянно о них заботиться, но ничего не отдавали взамен. Со мной остались те, с кем я чувствую близость и желание не только что-то отдавать, но и получать. Еще у меня настолько развилась эмпатия, что я стала остро чувствовать чужую боль. Например, могу ехать в метро и ощущать, насколько плохо женщине, стоящей неподалеку. Это очень больно, потому что ничего нельзя сделать, кроме как быть рядом. Но одновременно с этим обостренная эмпатия дарит массу других чувств, которые делают жизнь прекрасной, и здорово расширяет собственные возможности.
Я верю в психотерапию, результаты колоссальные, но спустя три года мне по-прежнему сложно положиться на другого. Внутри сидит огромный страх, что меня могут предать, сломать и грубо нарушить мои границы. Поэтому лучше даже не пытаться ни на кого опираться. Из-за этого мой психоанализ развивается медленно. Как только я начинаю ощущать доверие и близость в отношениях с психоаналитиком, мне сразу хочется разорвать эти отношения. Я просто ловлю себя на мысли: «завтра я к ней не приду», но потом вспоминаю, что это не я, а мой страх, и прихожу снова.