монашеская жизнь в женском монастыре
В монастырь – по собственному желанию: как живут современные монахини
Уютный кабинет с добротной мебелью, модными шторами на окнах. Много книг в шкафах. На стене висят иконы, картина современного автора. В клетке заливается кенар Шлепик. Если не поет, ему включают песни Аллы Пугачевой. Работает!
Из трапезной доносится звонкий лай “подкидыша” Графы. Вместе с фотокорреспондентом “КАРАВАНА” мы находимся в покоях игуменьи Иверско-Серафимовского женского монастыря в Алматы. Только особым гостям разрешен сюда вход! А пришли мы пообщаться с настоятельницей, игуменьей Любовью ЯКУШКИНОЙ и узнать: как живут современные монахини? Какие чудеса случаются в этих стенах?
С какой болью приходят женщины, кто из них остается здесь навсегда?
Монастырь находится на территории духовного комплекса. Здесь же расположены канцелярия главы митрополичьего округа, Софийский собор, воскресная школа.
Бывший в прошлом казачьим, Софийский собор (освященный в честь святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии) является старейшим храмом Алматы. Он был построен по проекту архитектора Брусенцова в 1895 году на месте более раннего собора, воздвигнутого в 1871 году и разрушенного землетрясением 1887 года. А первый женский монастырь на территории города учрежден указом Святейшего правительствующего синода от 20 декабря 1908 года. Просуществовал до весны 1921 года. В начале 2000-х годов на месте комплекса росла трава, не было никаких строений. После был возведен храм, затем и женский монастырь.
Для посещения этого святого места я постаралась выдержать дресс-код: черная одежда, минимум косметики, украшений. “Обязательно попробуй местную выпечку, ее пекут монахини, очень вкусная”, – напутствовали меня знакомые, проживающие в Малой Станице.
И вот мы с фотокором внутри монастыря. На первом этаже находится трапезная – сразу чувствуем аромат свежеиспеченного хлеба. На втором – монашеские кельи – обычные комнаты с кроватью, столом, тумбочкой, санузлом. Бытовая комната, где стирают, сушат, гладят вещи. Здесь проживают 25 монахинь, самой старшей – 96 лет.
– Проходите, матушка игуменья вас ждет, – мягко сказала служительница.
“Надо вам уезжать, девочка молодая, грузины могут украсть”
Нас встретила игуменья Любовь Якушкина – улыбчивая женщина. Недавно ей исполнилось 70 лет. На ее хрупких плечах держится большое хозяйство монастыря, в том числе – подворье в сельской местности, почти полтора гектара земли. Трудами настоятельницы и сестер при поддержке благотворителей территория монастыря стала цветущим садом, местом, куда горожане приходят просто прогуляться. Этот труд был отмечен наградой Казахстанского митрополичьего округа – орденом “За заслуги перед Православной Церковью Казахстана”. Беседовали мы в кабинете, обстановка которого никак не вязалась у меня в голове с монашескими покоями, которые я видела в старых монастырях Европы, Грузии, в фильмах.
– Мы не отстаем от жизни, – заметила игуменья.
Попросила матушку рассказать свою историю.
– Выросла в православной семье простых рабочих. В 6-летнем возрасте родители привезли меня из Семея в Алма-Ату. Папа построил домик в районе Компота, – рассказывает Любовь Якушкина. – Училась в школе. С детства ходила в храм. Меня “монашкой”, “богомолкой” называли. Крестик носила. Однажды директор школы вызывает и говорит: «Машенька (мирское имя игуменьи. – Прим. авт.), когда идешь в школу, снимай крестик. А домой идешь – надевай». Я говорю: «Так не буду делать». Мне всё время хотелось уйти в монастырь. Я с ребятами не встречалась. Когда исполнилось 18 лет, мама повезла меня в Грузию. Там были монастыри. Но нигде не приняли, не было прописки. В Сухуми прожили около года. Один старец Серафим сказал: «Надо вам уезжать, девочка молодая, грузины могут украсть». Мы и уехали обратно, в Алма-Ату.
После школы я окончила курсы бухгалтеров. Ходила в храм, пела в церковном хоре. Потом в Киев поехали, там 3 женских монастыря. И снова нигде не принимали. В Алма-Ате меня взяли в епархиальное управление – кассиром-бухгалтером.
Когда владыка Иосиф скончался, мои родители переехали во Владимирскую область. Купили домик с русской печкой. Меня приняли на работу в Московскую патриархию. Вскоре поступило предложение поехать в Иерусалим. Я приняла постриг в Иерусалиме, мне было 24 года.
– А что это значит?
– Постриг в мантию, даешь обет, обещание… Я не могу выходить замуж, иметь детей, носить мирское платье, обувь на каблуке, украшения, только монашескую одежду. Нельзя краситься.
– Извините, что задаю такой вопрос. А если вдруг кто-то из мужчин понравится?
– Вот поэтому свои глаза надо держать вниз. Не засматриваться на мужчин, я же обет дала. А если в сердце что-то случится, для этого есть молитвы, пост, исповедь и покаяние.
– Были случаи, когда женщины, которые дали обет, потом из монахинь ушли в мирскую жизнь?
– Были. В Ташкентском монастыре было много молодых женщин, вдов. Некоторые не выдерживали и выходили замуж. Но счастья у них не было.
“От семьи не уйдешь, от себя – тоже”
– В 90-е годы церковь переживала далеко не лучшие времена. Чем вы тогда занимались?
– Меня поставили в сан игуменьи в 1992 году и отправили в Ташкент. Домики из самана, маленькая церковь, 6 сестер. Их надо было кормить, одевать. Нам дали землю. Мы сад посадили, огород. Свиньи, коровы, лошади появились. Так и питались. Подняли монастырь, в нем было около 40 сестер. Я была настоятельница. В 2005 году меня в Алматы перевели.
– Ваш духовный сан позволяет пользоваться компьютером, телефоном?
– Телефон есть, я только отвечаю на звонки. Интернет не смотрю, мне это неинтересно. На компьютере не работаю, родственница занимается бухгалтерией, ведомости распечатывает.
– Приходят к вам женщины, у которых в семьях не клеится, с работой проблемы?
– От семьи не уйдешь, от себя – тоже. Если в семье плохо, ей и здесь будет плохо. Поэтому я веду беседу. Если тебе плохо, пойди исповедайся и приходи на испытательный срок на послушание. Если это твое, остаешься, нет – иди обратно, в семью.
– Можно сказать, исполняете роль психолога?
– В каком-то роде, да. Я должна знать: кто ко мне приходит, брать их или нет. Что происходит в православной обители на юге Казахстана
– А почему они к вам идут?
– Сейчас много вдов, у которых уже семьи нет, дети взрослые, самостоятельные. А им одиноко. Вот недавно пришла женщина: мужа похоронила, живет одна, дети в России. Говорит: «Я с ума схожу, не могу одна. Возьмите меня». У нее лицо даже посветлело.
– Есть сестры, у которых была богатая мирская жизнь?
– Да. У нас сестры из Кыргызстана, Украины, Казахстана, Узбекистана. Многонациональный монастырь. Одна женщина-метиска (папа – иранец, мама – русская) приехала к нам из кыргызского монастыря. Была замужем, есть сын. Ей 60 лет. 15 лет назад она ушла в монастырь по собственному желанию. Есть чистые девушки, которые не были замужем.
– Нескромный вопрос: затворнический образ жизни может сказаться на здоровье женщины?
– Ну какой же затворнический? Мы же не схимники (схима – высшая степень монашества, предписывающая затвор и соблюдение строгих правил. – Прим. авт.). Мы ходим в храм, сестра Амвросия ездит на рынки, продукты приобретает, вещи. Молодым сестрам покупаем современную одежду, что есть на рынке. Друг с другом общаемся. У нас есть своя медсестра.
Меньше смотреть новостей, больше контактировать с природой
– У вас здесь благодатное место, не хочется уходить. Что вы посоветуете людям, которым тяжело пережить новые вызовы, эпидемию коронавируса?
– Ходить в храм, исповедоваться, причащаться, меньше смотреть новостей. “Ящик” лучше не смотреть. Новости ужасные. И больше контактировать с природой. Мы иногда выезжаем в горы с сестрами. Берем перекусить и на лужайке возле речки проводим время.
– Знаете ли вы истории, когда женщины не могли забеременеть, шли в храм, просили Божией помощи и рожали детей?
– Да. Есть знакомая семья. Лет 10 не было детей. Я им советовала: почаще исповедоваться, причащаться, с батюшкой общаться. Говорила – поезжайте в Серафимо-Дивеевский женский монастырь. Они съездили, пожили. Через год девочка родилась. Назвали Матроной, в честь нашего храма. Верить надо. Всё в голове и сердце.
– Бывали чудесные случаи исцеления?
– Их много. Из Караганды позвонила женщина, Ляззат, у нее была нехорошая болячка в женских органах. Несколько месяцев мы читали за ее здравие молитву. Пошла к врачу – всё хорошо. До сих пор благодарит, хотя и некрещеная.
Тот, кто читает классику, ясно выражает свои мысли
Матушка Амвросия (в миру – Ольга Спартаковна. – Прим. авт.) в монастыре 29 лет. В мирской жизни окончила Московский институт культуры, работала в библиотеке, фотографом, в киноиндустрии. Параллельно занималась горным туризмом. Семьи не было. Приехала в Алматы из Ташкентского монастыря.
Попросила ее рассказать: каково это, управлять женским монастырем?
– Сложно. Большинство пришли, имея определенный жизненный опыт. Старцы говорят: легче управиться с 10 девицами, чем с одной вдовицей. А у нас почти все вдовицы, – говорит Амвросия. – Обязательно должно быть взаимопонимание, иначе женский коллектив не удержать. А характер, говорят, не лечится, в карман не складывается. Время от времени у всех прорывается. Надо найти правильное решение – как поступить? Может, кого по головке погладить или с кем-то построже.
Поговорили с Амвросией мы о путешествиях. Узнала, что монаху не возбраняется отправиться в паломнический тур, например, в открывшийся монастырь с целью ознакомления.
А еще читать классическую литературу. Любимые авторы матушки Амвросии – Валентин Распутин, Гоголь, Чехов, Тихон Шевкунов и его произведение “Несвятые святые”. А игуменья Любовь рассказала, что читала Достоевского, Гоголя, Чехова, Булгакова. Разные произведения авторов-священнослужителей.
– Только человек, который много читает классику, сможет нормально говорить, выражать свои мысли, – единодушны мои собеседницы.
Невесты Христовы: как живут монахини в Свято-Елисаветинском женском монастыре
«Клопс» присоединился к проекту «Страна других. Монашество», объявленному медиагруппой «Западная пресса». Чтобы понять, из чего состоит ежедневная иноческая жизнь, корреспондент и фотограф сутки прожили в Свято-Елисаветинском монастыре. Побывали на службе, узнали секреты травяного чая и на себе ощутили прелести подъёма в четыре утра на дойку.
Монастырь находится в Славском районе вблизи посёлка Приозёрье. Комплекс обширный: три храма, восемь домовых церквей, трапезная, библиотека, монастырская лавка, архиерейский корпус с большой праздничной трапезной, галерея-музей, «Парк птиц», где крылатое население мирно соседствует с оленем, енотом, кроликами, черепашками, рыбками и прочими Божьими тварями по паре. В монастыре три скита — уединённые поселения, куда пускают мирян только по особому благословению-приглашению.
Утро, молитва, завтрак ближе к обеду
В девять утра в храме нас встречает матушка, игумения Елисавета, настоятельница монастыря. Благословляет делать «всё, что нужно для репортажа». Тут же определяет монахиню, чтобы та накормила нас завтраком.
«И не вздумайте мне отказываться от еды», — шутливо грозит пальцем настоятельница.
Служба в большом соборе в полном разгаре, здесь, кажется, всё население обители.
Мать Тарасия отводит в трапезную, сажает за длинный стол и убегает хлопотать на кухню. Минут через десять перед нами появляются огромная сковородка со скворчащей яичницей, две глубокие тарелки с макаронами и тушёными овощами, блюдо с черносмородиновым вареньем, хлеб и особый монастырский чай.
Мать Тарасия немолода, но по-девичьи расторопна, хотя и немного бледна: румянец и пост несовместимы. Мы приехали на Страстной седмице — это время самых строгих ограничений в пище. При этом видно, что готовить для нас непостный стол — настоящее пиршество по монастырским меркам — Тарасии вроде как и несложно, легко и радостно. И это учитывая то, что сами сёстры поедят только ближе к полудню — в монастыре богослужения каждое утро с 6:30 до 11:30 а перед таинством Причастия есть нельзя.
Как поживает енот и куда делась страусиная ферма
После завтрака отправляемся на экскурсию в «Парк птиц». По пути встречаем куда-то деловито спешащую мать-настоятельницу.
— Матушка, а с вами можно поговорить?
— Конечно, можно, всё можно, только поймайте, — бросает она на ходу.
Вот это действительно непросто. Монастырь по своим масштабам как город, и матушка одновременно умудряется быть в нескольких местах. Вот сейчас летит решать вопросы с обустройством лебединого озера в парке. Долго беседует с подсобным рабочим, наставляет послушницу и, кажется, трансгрессирует — исчезает на глазах в неизвестном направлении.
«Прохлопав» игуменью, общаемся с семьёй рабочих из Славска. Две сестры, Юрате и Лайма, и их брат Геннадий трудятся здесь почти пять лет. Работа нравится, да и платят неплохо.
«Мы пришли сюда, когда строился парк. Всё делали: дорожки выкладывали, загоны и беседки строили, сейчас ухаживаем за животными и птицей», — рассказывает Лайма, характерно, по-прибалтийски, растягивая слова.
Животное пополнило ряды питомцев монастырского «Парка птиц»
«Он уже идёт на поправку. Мех отращивает, вес набирает», — говорит Юрате.
Чтобы выходить бедолагу, Лайма даже брала его домой, делала уколы, кормила по часам и обогревала бутылками с тёплой водой.
Ещё на подворье есть индюки, голуби, несколько видов кур, павлины и озорная галка, звонко выкрикивающая «папа». В монастырь постоянно подкидывают кошек и собак, пристраивать четвероногих — отдельная морока.
В кафе для туристов готовили особую «африканскую» яичницу — одним яйцом можно было накормить восемь человек. Затем численность птиц пошла на убыль. Как пояснили подсобные рабочие, у страусов тяжёлый и непредсказуемый характер. Они плохо уживаются друг с другом, поодиночке чахнут и явно не вполне приспособлены к прибалтийскому климату. Поэтому от массового разведения пришлось отказаться, зато количество перешло в качество: здесь можно увидеть не только африканских страусов, но и эму. Парочка родилась в Калининградском зоопарке и там же получила клички Параграф и Третьяков. Причём Третьяков — девочка.
…Пока мы беседуем, звуки неспешных и плавных молитвенных песнопений разносятся на всю округу. Кажется, что они замедляют время.
День. Постный обед и знакомство со скитом
Нас зовут на обед в монашескую трапезную. На столе отварной рис, грибная подлива, чечевичная похлёбка и компот из сухофруктов. А ещё нарезанные мелкими кубиками пшеничные и ржаные сухарики. На таком «топливе» насельницы много и тяжело трудятся, усердно молятся и спят от силы часов по пять. При этом бодры, веселы, приветливы и не лишены чувства юмора — заметили, что в монастыре начисто отсутствует мирская «модная» депрессия на лицах.
После утренней службы и обеда все сёстры несут послушание, на которое благословляет матушка-настоятельница. Есть в монастыре огородница, повар, просфорница, швея, янтарщица, свечница, алтарница и ещё много новых слов и профессий. Имеются свои иконописная и творческая мастерские, травная, швейный цех, янтарная, плотницкая и типография.
Перекусив, отправляемся в скит Марии Египетской вместе с матерью Мстиславой, которую игуменья благословила дать нам интервью. Здесь в ведении четырёх монахинь животноводческое хозяйство, которое обеспечивает сестринскую общину молочными продуктами, яйцами, мясом. Есть огороды, теплицы и ягодники.
«Мы кормим себя сами, заготавливаем запасы на зиму, делимся с другими монастырями и угощаем туристов и паломников», — рассказывает Мстислава.
Всего в монастыре более 50 человек, но идти в фермерский скит желающих мало. Да и животина не каждого примет, и не у каждой с растениями получается договориться. Работы здесь начинаются в четыре утра в любую погоду, нездоровится ли тебе — всё равно спеши на скотный двор мыть животных, задавать корм, доить коров и коз, ухаживать за молодняком. Затем нужно почистить курятник и накормить птицу. Сторожат скит две собаки, которых ночью спускают с цепи. Чуткие, верные псы не любят чужаков. Их задача — охранять от лис и случайных гостей. Справа и слева от подворья кивает высокими ёлками лес.
Какие они, Божьи невесты?
Монахине Мстиславе 51 год, в монастыре она уже больше десяти лет. Высокая, седовласая, с огромными серыми глазами, в которых часто стоят слёзы то от горечи, то от умиления. В прошлой жизни — дочь военного и жена военного, по образованию медик и педагог. В миру у неё остались сын-программист, мать и сестра. Про себя говорит, что она одна из немногих, кто пришёл в монастырь «не по беде».
«У меня всё было. Квартира и дача в Подмосковье, машина. Хорошая работа, но чего-то не хватало, я как живой труп ходила», — рассказывает монахиня.
Однажды на православной выставке женщина встретила игуменью Елисавету, которая представляла монастырь.
«Я попросила у неё телефон и начала советоваться по ключевым жизненным вопросам. Как-то раз попросилась приехать в монастырь. И матушка сказала, что я ей нужна. К тому времени я была разведена и готовилась вступить во второй брак, но всё тянула, ждала какого-то знака свыше. И вот когда игуменья сказала: «Ты наша», для меня с тех пор всё обрело смысл. Сколько можно менять мебель в доме, покупать одежду? Голым ты приходишь в мир, нагим и уйдёшь. Надо держаться основ, коренных ценностей — а остальное шелуха. Вот это я как-то очень ясно поняла, прочувствовала — и больше из монастыря никуда», — вспоминает женщина.
Стать монахиней — дело небыстрое. Решившиеся встать на этот путь, проходят несколько этапов. Сперва паломницами приезжают потрудиться «во славу Божию». Те, кто начинает работать в монастыре более регулярно и готовит себя к монашеству, становятся трудницами, а затем послушницами. После этого совершается первый иноческий постриг, а затем и второй — монашеский. Путь затягивается на годы. Уживчивый характер, трудолюбие и смиренность зачастую приходят со временем.
Жизнь в монастыре (1 часть)
Пару слов от себя. Не скажу, что около церковные темы меня слишком интересуют. Но данная статья мне показалась занимательной. Тем более, что никогда не понимала, что заставляет обычных людей оставить мирскую жизнь. А далее перепост. Букв много =)
Черный платок, мешковатая ряса и полное подчинение другой женщине. Ради чего в наши дни девушки и бабушки уходят в монастыри? Корреспондентка «МК» в Питере» рассказала, как пять лет прожила в монастыре
И как живут там — так ли благочинно, как кажется со стороны. Корреспондентка «МК» в Питере» испытала на себе все прелести пострига и современного монашества, причем в самом крупном и известном в Петербурге женском монастыре — Воскресенском Новодевичьем, чьи храмы и корпуса расположились на Московском проспекте.
Испытание платочком
У меня не было никаких проблем в мирской жизни. Она была благополучной и беззаботной: высшее образование, работа, любящие меня мама и брат, большая уютная квартира. Никаких разочарований, потерь, измен…
Монахини в черном облачении раньше вызывали у меня недоумение и страх. Уйти в монастырь? Оказаться среди них? И мысли такой никогда не возникало. Я любила комфорт, а любые запреты и ограничения вызывали во мне решительный протест. Походы в церковь ограничивались тем, что я ставила свечки перед иконами. Но однажды довелось помочь по храму. Моя мама, которая регулярно убиралась в небольшом Афонском храме Воскресенского Новодевичьего монастыря, прийти не смогла. Я согласилась подменить ее без особой охоты. Быстро сделать, что попросят, и уйти — таково было мое намерение. Но меня так приветливо встретила инокиня-церковница, что я осталась до позднего вечера! И даже пришла на следующий день.
Мне захотелось узнать, как живут монахини — какие они в быту, в повседневной жизни, скрытые от посторонних, уходящие из храма в свой келейный корпус через калитку с предостерегающей надписью «Посторонним вход категорически запрещен».
Познакомившись со всеми сестрами обители, матушкой игуменьей (настоятельницей монастыря) Софией, я стала ходить в храм все чаще. Меня приняли на послушание (так в монастыре называется работа) в местную лавку с неплохой зарплатой и двухразовым питанием.
Но не прошло и трех месяцев, как незаметно для самой себя я оказалась в числе послушниц. Как же это случилось? Подействовали разговоры сестер о спасении и радостно-спокойной жизни в монастыре, о миссии избранницы невесты Христовой. Одним словом — завербовали.
Монашки звали меня к себе: молиться и спасаться. Правда, были среди них те, кто пытались остановить: «Деточка, не соверши необдуманного шага». Предупреждали: настоятельница строга, может и не принять, надо пройти собеседование. Это еще больше подогрело мое любопытство: такую хорошую — и не примет? Что же это за экзамен такой строгий? Игуменья попросила меня рассказать о себе. Поинтересовалась, была ли я замужем и не возникнет ли у меня такого желания, а потом благословила: «Приходи!». У меня даже рекомендации от священника не было. Выдали мне черную юбку, кофту и платок. Поселили в одноместную просторную келью. Я жила выше всех — на мансарде, между двумя храмами, надо мной — монастырская колокольня. Утром в комнате все дрожало от звучных ударов в большой колокол.
Оказывается, такая келья была большой привилегией. Обычно все, кого принимает игуменья в монастырь, сначала живут в паломнической гостинице. В келье на 10 или 15 человек. Выполняют грязную и тяжелую работу. Питаются в рабочей трапезной. Молятся отдельно от сестер.
«Надолго ли меня хватит?» — размышляла я.
Никогда бы не подумала, что окажется так тяжело постоянно ходить с покрытой платком головой. Она постоянно чешется, волосы через какое-то время начинают выпадать. Пожаловалась игуменье, она поддакивает: да-да, у меня то же самое. Хотела облегчить себе жизнь и подстричься, но та не благословила, мол, оставь косу для пострига! Оказалось, что еще и спать надо в платочке! Матушка игуменья приходила в келью ночью, проверяла, чем занята сестра: спит или молится, во что одета, что лежит у нее на прикроватной тумбочке.
Потеряла жениха — сделала карьеру
Между сестрами не благословляется распространяться о жизни, которую они вели в миру, возрасте и причине ухода в монастырь. Но женщины есть женщины — и как-то постепенно из разговоров все узнавали друг про друга. От хорошей и благополучной жизни никто в монастырь не уйдет. Нужен толчок: должно случиться нечто потрясшее настолько, что белый свет станет не мил.
В монастырь приходят женщины любого возраста. Но несовершеннолетние девушки или замужние, а также имеющие маленьких детей не принимаются согласно правилам обители. Правда, просто пожить там могут даже дети, выполняя послушание, которое им по силам. В летние месяцы к нам приходили 10-летняя девочка. Ей поручили во время службы следить за свечками, а днем штамповать книги в монастырской библиотеке, а 14-летняя школьница пела на клиросе и помогала в огороде.
Среди 22 женщин, с которыми я делила стол и кров, трое были весьма преклонного возраста, четверо — девушки за двадцать. Возраст большинства сестер — от 35 до 60 лет. Многих беспокоили оставшиеся в миру взрослеющие дети. Они постоянно отпрашивались у монастырского начальства домой — решать проблемы дочерей. Некоторые из-за этого впоследствии ушли из монастыря.
Одна сестра пришла в обитель сразу после смерти своего пятилетнего горячо любимого сыночка. Она беспрекословно шла на любое послушание. Казалось, ее даже радовала тяжелая работа. Без устали скоблила, убирала, мыла, полола, стараясь забыть горе в работе. Но утешения от скорби так и не нашла — через год запросилась обратно в мир. Другая сестра, потеряв обоих родителей и жениха, напротив, сделала в монастыре карьеру — в сравнительно короткий, по монашеским меркам срок, стала инокиней и правой рукой игуменьи.
Чем старше по возрасту монахиня, чем дольше живет она в обители, тем больше от нее пользы монастырю. Наученная горьким опытом, она не впадает в искушения, свойственные новоначальным сестрам. Быстро ориентируется в нестандартной ситуации. Работают эти 60–70-летние бабушки, не уступая молодым — и поклоны резво кладут, и в огороде копают, и в трапезной кашеварят. И вставать поутру, в отличие от молодых сонь, им нетрудно. Пенсия старушек идет в монастырскую казну, что опять же относит их к разряду выгодных насельниц (проживающих) для обители. А им тоже выгодна монашеская жизнь — и накормят, и полечат. А когда Господь призовет, то и похоронят здесь же, на кладбище на территории монастыря, на монашеском участке.
Вот что крест животворящий делает!
Послушание — смысл монашества. Любая добродетель меркнет при его отсутствии. Назначенное игуменьей послушание поначалу может совершенно не совпадать с тем, что делала новоначальная послушница в мирской жизни. Перед нами, новенькими сестрами, однажды разоткровенничалась пожилая монахиня: «Я в миру работала в банке! Большим начальником была! А меня в первый же день на послушание в коровник отправили. Какие коровы! Я лягушек боюсь…» Однако отказываться от послушания не принято. Считается, что во всяком служении можно найти свое спасение и приблизиться к Богу.
У меня было послушание в трапезной. Однажды после обеда, вымыв посуду, спустилась в холодную комнату (мы ее называли попросту «холодильником») за продуктами. Взяв, что требовалось, обернулась и обомлела — дверь была закрыта. Подергала ручку — не открывается. Мне стало по-настоящему страшно. Кричать, звать на помощь бесполезно: двери толстые, да и в подвале никто из сестер не мог оказаться в это время. Даже не позвонить было — в глухом помещении телефон не принимал сигнал. А низкая температура уже делала свое дело: я начинала мерзнуть. Чтобы паника не овладела мной, стала молиться. Перекрестила дверь. Стала исследовать ее. Вдруг мое внимание привлекла маленькая пружина, и я решила на нее нажать. Открылась! Когда я рассказала об этом вечером игуменье, она посочувствовала, как истинная монахиня: «Ну, мы бы тебя потом хватились и нашли. А умереть на святом послушании — спасительно».
Помню еще один случай силы молитвы. Как-то раз выхожу после ужина из трапезной последняя. Не могу понять, чего это все сестры столпились у двери на выход из корпуса. Толкаю ее — ни с места. Заело замок, наверно. «Ты одна, что ли, такая умная?» — насмешливо произносит мать-казначея. И тут меня осенила счастливая мысль. Я громко произношу слова Иисусовой молитвы, крупно крещу дверь и снова толкаю. К моему изумлению она легко открылась. Оборачиваюсь — в повисшей над холлом звенящей тишине сестры смотрят на меня круглыми от удивления глазами: вот что может сотворить молитва. Они-то уже ночевать тут собирались.
Благословение на укол
Моя ровесница, тридцатилетняя послушница Анна, пришла на год раньше меня. Вопреки воле неверующих родителей, у которых была единственной дочерью. Мирская профессия ее была фельдшер на скорой помощи. Хохотушка и болтушка, в ушах — плеер с рок-музыкой, любимая одежда — джинсы и кепки. Но однажды зашла в монастырь, и что-то в ее сознании переключилось. Сладкозвучное пение сестер на службе тронуло ее душу. Ноги сами привели ее в воскресную школу, где научилась читать на церковнославянском языке и петь на клиросе. Попросилась помогать в богадельне. Она выделялась своей аскетичностью: спала на досках, в келье обходилась минимумом вещей, до первого снега ходила обутая в легкие сандалии. Робкая и неуверенная в себе, Анна часто становилась объектом насмешек старших сестер. Но предана игуменье была безгранично. Благословения просила на все, вплоть до абсурда: «Матушка, благословите сестре болящей укол сделать!» Получив благословение, в следующее мгновение спрашивает: «Матушка! Благословите сестре перед уколом ваткой со спиртом попу помазать»… Правда, просыпала часто на утренние молитвы. Анне на один из праздников даже подарок сделали с намеком: огромных размеров ярко-синий будильник. В наказание за опоздания ее часто ставили на поклоны.
Поклоны — это довольно унизительно на взгляд обычного человека. Встаешь в центре храма или трапезной (на усмотрение игуменьи) и, пока все едят, делаешь земные поклоны — их может быть три, а может — сорок. В зависимости от того, насколько силен гнев игуменьи. Послушницы прилюдных поклонов стесняются. Взрослые монахини делают их равнодушно и быстро, как отжимания: упал — лбом об пол — подскочил…
Турне к Николаю Чудотворцу
Прошло полгода моей жизни в монастыре. Однажды после ужина ко мне подошла заведующая ризницей (место, где хранятся церковная утварь и одежда): «Зайди к нам завтра после обеда». Интересно, думаю, зачем? Наверное, готов мой халат, который мне уже несколько месяцев обещали сшить. Нет, позвала меня ризничая, чтобы померить пальто. Мне объявили, что вместе с другими сестрами я еду в паломническую поездку в итальянский город Бари, на праздник Николая Чудотворца!
Два раза в год — на Николая зимнего и Николая летнего — летает матушка в Италию. В паломническую поездку берет только сестер, которые за полгода не имели никаких замечаний. А пальто приличное выдают на время поездки: «Не лети оборванкой, не позорь матушку».
В Бари, в огромном и красивейшем храме-базилике, мы прикладывались по очереди к мощам Святого Николая Мирликийского. Когда я проходила на свое место, матушка вдруг остановила меня: «Скажи мне, что ты попросила у Святого Николая?» Я ответила: «Чтобы стать монахиней». Она улыбнулась: «Это хорошее желание».
Не жалуйся и не проси
Послушница Дарья — самая приближенная к игуменье. Ее «уши» в монастыре. Все, что услышит, быстренько перескажет в подробностях. Даша — сирота. Ее семья считалась неблагополучной. Совсем юной она пришла в монастырь. Первым делом, едва вошла в ворота, увидела большую собаку. Заметив тут же сестру, оказавшуюся благочинной, спросила: «Ой, какая собака! Можно ее погладить?» Получила первое послушание: «С ней можно пойти погулять!» Дашу отправили учиться на регента в духовную академию. Игуменья из жалости к сироте поселила ее в своем корпусе. Однако снисхождения матушка не оказывает даже любимчикам: провинность влечет за собой наказание — епитимью. Так, Дашу настоятельница «раздевала» — на год отнимала у нее апостольник и хитон, и из корпуса своего выселяла, и даже из монастыря на некоторое время выгоняла.
Быть изгнанной из обители — самое страшное наказание. И никто не может быть от этого застрахован. Среди сестер, которые годами живут на полном пансионе и без заботы о зарабатывании на хлеб насущный, упорно бытует убеждение, что после монастыря, вкусив молитвенной радости, ушедшая в мир сестра непременно будет несчастлива. Вернуться в жестокий мир очень трудно. Друг друга пугают историей про одну такую сестру, которая не выдержала возвращения в мир и сошла с ума.
В монастыре не принято иметь привязанностей: ни к сестре, ни к предмету обихода, ни к послушанию. Но все же каждая имеет подружку, которой можно поверить на ушко в укромном уголке свою обиду и выслушать в ответ те же сетования. Игуменье жаловаться нельзя!
Монахиня Анастасия с 7 лет поет. Пение для нее столь же естественно, как воздух, еда, сон. Однажды на игуменский вопрос о самочувствии Анастасия не сдержалась: «Ох, матушка, как же я устала!» Случилось это после литургии. На следующее утро Анастасию на клирос не пустили: «Матушка благословила тебя молиться отдельно». Как ни плакала, ни каялась молодая монахиня — все было бесполезно. Ее вынужденный отдых продлился две недели, и показался ей веком. Игуменье о своей усталости она больше не заикалась. Так и ходят сестры попарно и утешают друг дружку.
Эффектный уход
Однако иногда эта дружба принимает совсем другой оборот. После одного случая, взбудоражившего весь монастырь на несколько месяцев, игуменья стала пресекать уединения сестер.
Послушницы Ольга и Галина были подругами, просто не разлей вода. Потом Галина приняла иноческий постриг и… спустя три недели обе совершили побег из монастыря! Обитель гудела как улей. Многие сестры плакали. В кельях беглянок царил беспорядок: одежда на полу, неубранные постели — ушли на заре. Ни с кем не простившись. Все недоумевали — ведь какие правильные и образцовые были сестры! Однако игуменья рассудила так: послушница совратила на побег инокиню. Уйти без благословения (особенно новопостриженной инокине) — тяжкий грех: в душе мира не будет до самой смерти.
Уходили сестры из монастыря и по благословению. Самый по-театральному яркий уход был у инокини Ирины. Утром, во время чтения молитвы, она подошла к храмовой иконе Божией Матери «Отрада и Утешение» и швырнула под нее ворох одежды. Апостольники, рясы, хитоны, клобук — все разлетелось в разные стороны. Это было необычно, в полумраке церкви, при горящих свечах и потому запомнилось навсегда. Инокиня была уже переодета в обычную женскую одежду: цветную юбку и платок. Ирина имела несдержанный характер, постоянно дерзила игуменье, обижала младших сестер, и потому ее уход у многих вызвал вздох облегчения.
Отредактированная праведница
Инокиня Ольга — круглая сирота из провинциального казахского городка. Таких в монастырях особенно любят. Так как эти послушницы и монахини самые безответные. За стенами обители их никто не ждет, и они изо всех сил держатся за право оставаться «на содержании» Бога. Ольга до Воскресенского монастыря в Питере работала у себя в Казахстане в вокзальном буфете раздатчицей еды. Бесперспективная и трудная жизнь вынудила ее переехать к единственной родственной душе — крестной в Ленинградскую область. Ходила на службы в местную церковь. Батюшка, заметив, насколько она не от мира сего, однажды посоветовал ей пойти в монастырь. Оля с радостью согласилась — что ее ждало дальше в этой жизни? А в монастыре она сыта и одета — большего ей и не надо. Ольга незаменима на работах, где надо мыть, готовить или чистить на кухне, но впадет в тоску, граничащую с отчаянием, если поставят ее на послушание, где надо думать.
Кстати, мысли насельниц им не принадлежат. Я вела дневник. Однажды имела неосторожность обмолвиться об этом игуменье. «Завтра же принеси мне!» Я в полной растерянности: как? Не вздумает ли настоятельница за общей трапезой зачитывать при всех? Решаю залить тетради чернилами, лишь бы не прочитала эти откровения. И тут приходит в голову гениальная мысль! «Надо отнестись к поручению творчески. Залить чернилами — значит оказать неуважение. Перепишу тетради. Оставлю то, что считаю нужным. Для придания объема украшу картинками».
Переписывала я тетради часа четыре! Результатом терпеливого усердия получилась одна общая тетрадь. Матушка о дневнике не сказала ни слова. Только спустя две недели благословила принести. А получив, разочарованно протянула: «Всего одна тетрадь?» Я ей укоризненно заметила: «Вы что, будете читать чужой дневник?» Она прочитала. Через несколько дней вернула тетрадь мне, испещрив ее замечаниями и поправками, снабдив цитатами из Святого Евангелия. Отдавая мне дневник, она сказала: «Если бы ты была такая, как в своем отредактированном дневнике!»
Каждый день после ужина, который начинался в 21 час, настоятельница София подводила итоги дня, увещевала провинившихся, строила планы на будущее или делилась впечатлениями от паломнических поездок. Дежурные по трапезной все это время переминались у ее дверей: украдкой поглядывали на часы — убираться придется до глубокой ночи. А значит, на следующий день был риск проспать утреннюю молитву. И в один из постов игуменья предложила сделать ужин в 16 часов. А тем, кому трудно переносить длительный перерыв от ужина до завтрака, предложено было вечером келейно пить чай с печеньем. Нововведение всем понравилось и прижилось!
Пропустить совместную трапезу или опоздать на нее (прийти позже игуменьи) считается святотатством («Трапеза — продолжение литургии!») и влечет за собой строгое наказание, вплоть до лишения пищи или причастия.
Игуменья не подруга
По своему существу женщины, которые живут в монастыре, ничем не отличаются от мирских: они такие же любительницы поболтать о жизни, так же могут поругаться на кухне, поспорив, как правильно варить суп, так же радуются обновкам — например, новому апостольнику (головной убор) или рясе. В большинстве своем сестры, конечно, недалекие: чаще всего необразованные, запуганные, боящиеся выразить свое мнение (даже когда его спрашивает сама игуменья!). Однажды матушка поинтересовалась у меня: «Пользует ли тебя кто-нибудь советом?» Я недоуменно пожала плечами: «Живу наблюдениями да по книгам. К кому, кроме вас, тут можно еще подойти за советом!»
Монашество не стало смыслом моей жизни. Быть монахиней — это не только отказ от мирских утех. Это особенное состояние души. Когда любая неприятность, которая выбьет из колеи нормального человека, монахине в радость — возможность пострадать за Христа.
Я «страдала за Христа», плача и жалуясь сестрам. Однажды провинилась и получила от игуменьи заслуженную епитимью — отлучили от совместной трапезы с сестрами. Не страшное наказание по сути, но мне оно очень не нравилось.
— Надо мне пойти и примириться с матушкой! Не по силам мне такое наказание, — проговорилась я одной из сестер.
— Да думаешь ли ты, о чем говоришь? — воскликнула потрясенная монахиня Анастасия (она-то все свои наказания стойко переносила и если и страдала, то молча). — Она же игуменья! И помириться с ней невозможно. Она не подруга. Сама должна снять епитимью.
В монастыре не принято рассуждать и иметь рациональное мышление. А самое трудное, что лично я так и не смогла преодолеть, — это подчинять себя чужой воле. Безропотно выполнять приказание, каким бы оно ни казалось нелепым. Монахиней нужно родиться.
МК-справка
Расписание монашеского дня
Не каждый выдерживает однообразие монастырской жизни. Ведь по существу распорядок дня годами неизменен. В Воскресенском Новодевичьем монастыре он был таков:
05:30 — подъем. Утро в монастыре начинается с двенадцати ударов в самый большой колокол (начало каждой трапезы также возвещают двенадцать ударов).
06:00 — утреннее монашеское правило (молитва, на которую не пускают прихожан). На него разрешается не ходить только дежурным по трапезной.
07:15–8:30 — литургия (сестры молятся до «Отче наш…», потом уходят на завтрак и послушания, до конца службы остаются только певчие на клиросе).
09:00 — завтрак — единственная трапеза по желанию, на обед и ужин обязаны приходить все без исключения.
10:00–12:00 — послушания, каждый день оно новое: сегодня может быть послушание в монастырской лавке, завтра — храм, послезавтра — трапезная, рухольная (монастырский гардероб), гостиница, огород…
После обеда до 16:00 — послушания.
17:00–20:00 — вечернее богослужение, по окончании которого свободное время.