миша майский виолончель биография
Миша Майский: гений виолончели
Герой программы «100 знаменитых латвийцев» — всемирно известный виолончелист Миша Майский.
Его отца после войны направили по работе в Ригу, где и родился Михаил. В этом городе он ходил в школу. 7 лет сидел за одной партой со своим тёзкой Михаилом Барышниковым. До 14 лет, как признается музыкант, он усиленно играл в футбол и немножко в шахматы, даже проиграл Талю, и совсем немножко занимался на виолончели. И вообще не должен был стать музыкантом. Старшая сестра пианистка, старший брат сначала играл на скрипке, потом увлекся органом, клавесином и музыковедением.
Чтобы спасти в сыне музыканта, его послали заканчивать школу в Ленинград, где в консерватории уже учился его брат. Там ничего не оставалось как только играть на инструменте.
Михаил мечтал учиться у Растроповича. И даже отказался идти к логопеду, потому что у него был такой же дефект речи, как и у его кумира. И мечта сбылась.
Сначала Михаила отобрали на конкурс в Москву. Куда он поехал скорее посмотреть город — никогда не бывал в столице. О результатах конкурса даже не думал. И вдруг, объявили, что Миша прошел в финал и через три дня играет с оркестром Вариации на тему рококо. Поначалу юный музыкант, даже не хотел браться. Но его уговорили попробовать. И три дня по 15 часов в день с оркестром, который на репетициях не особо понимал, что этот мальчик сможет показать на выступлении, Михаил заучивал ноты. В итоге сразил всех и получил первую премию. После чего Мстислав Ростропович и пригласил продолжить учебу у него в Московской консерватории. А уже в следующем году Миша стал лауреатом Московского международного конкурса имени П.И. Чайковского.
Сестра Лина вместе с семьей в январе 1969 года уехала в Израиль.
Майский узнал, что такое травля со стороны властей. Его записали в сионисты и считали предателем, который рано или поздно уедет.
После этого от Ростроповича и консерватории требовали, чтобы его отчислили. Но любимый студент гения, лауреат конкурса Чайковского, блестяще учился. Тогда стали отменять концерты и поездки за границу. А перед последним курсом, чекисты состряпали дело. Миша записывал лекции Ростроповича на пленку. Его старый магнитофон стал подводить. И он мечтал найти новый немецкий аппарат. Ходил на толкучку. Его задержали в «Березке», где он за сертификаты всё-таки купил заграничный магнитофон. Дело было шито белыми нитками, но это никого не интересовало. Дали полтора года условно, отправили работать в Горьковскую область в г.Дзержинск грузить цемент. После освобождения провёл ещё 2 месяца в психиатрической больнице, чтобы избежать службы в армии. В 1972 году в конце концов Михаил получил разрешение на отъезд в Израиль. До диплома Московской Консерватории не хватило всего двух экзаменов, один из которых «Научный коммунизм». Зато в Земле Обетованной появилась новая возможность. Миша улетел в Лос-Анджелес учиться у Григория Пятигорского. И стал единственным музыкантом, занимавшимся у двух величайших виолончелистов современности.
Миша Майский рассказывает, что с инструментом — нынешней виолончелью, с трехсотлетней историей, ему тоже очень повезло. Их связывают совершенно мистические взаимоотношения.
И встретились они не обычно. Миша в ноябре 1973 году впервые выступал в Карнеги Холле с Питсбургским оркестром. Тогда у него ещё не было своей виолончели. И после выступления, за кулисами, в уголке, музыканта ожидал некий господин. Когда все разошлись, он представился. Сказал, что сам не играет, но у него есть дядя любитель, который совершенно без ума от своей виолончели. Ему уже за 90, он частично парализован и хотел бы отдать инструмент молодому талантливому музыканту. Миша встретился с этим человеком, и когда он сыграл для него, у того текли слезы от счастья, что виолончель попадает в хорошие руки.
У Миши Майского всего 6 детей. Он очень гордый отец. Старшие двое играют на музыкальных инструментах и выступают с отцом. Cегодня музыкант с семьей живет в Бельгии. Он играл с такими прославленными музыкантами как пианисты Марта Аргерих, Раду Лупу, скрипачи Гидон Кремер и Максим Венгеров, дирижёры Леонард Бернстайн, Зубин Мета, Владимир Ашкенази, Даниэль Беренбойм, альтист и дирижёр Юрий Башмет. Миша Майский ездит по всему миру. Ему нравится выступать на Востоке — в Корее, Китае, особенно в Японии. Только там он побывал около пятидесяти раз, сыграл около 400 концертов. Там своя совершенно особенная публика, говорит музыкант.
Для него очень важно, чтобы люди, сидящие в зале, почувствовали как он любит музыку, которую играет.
LiveInternetLiveInternet
—Цитатник
Елена Сафонова: «Наша страна – это огромный концлагерь для животных. Это узаконенная огромная живоде.
Окруженные цветами осени достопримечательные места пригородов Петербурга и Ленинградской области. Ви.
—Метки
—Рубрики
—Музыка
—Приложения
—Видео
—Музыкальный плеер
Цветёт рододендрон.. Май 2013
—
—
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Интересы
—Друзья
—Постоянные читатели
—Сообщества
—Статистика
С детства он был необычным
. В 8 лет он принял два очень важных для себя решения. Во-первых, он бросил курить! Как он признался, началось все с одной голландской сигары в 5,5 лет. Но с тех пор, как бросил, больше не курил. Во-вторых, Миша сказал своим родителям, что хочет играть на виолончели.
— Мои старшие брат и сестра уже учились в музыкальной школе, – рассказывает виолончелист. – Поэтому мама сказала: «Все, хватит! Хочу, чтобы хоть один ребенок был нормальным». Но я изначально был не совсем нормальным: меня уже водили к психологу, когда мне было 7,5 лет. Я такой живой был: не мог больше 5 секунд сидеть на месте. Родители не знали, что со мной делать. Когда я объявил, что хочу играть на виолончели, все подумали, что я свихнулся.
Тогда же в детстве у Миши были проблемы с произношением. Его даже хотели отправить к логопеду. Но однажды случайно он услышал по радио интервью с Ростроповичем. И так, как знаменитый виолончелист уже с ранних лет был для него идеалом для подражания, он решил для себя: «Ни за что не пойду к логопеду!».
— Когда говорили о Ростроповиче, у меня всегда болела шея, потому что у меня захватывало дыхание, и я не мог нормально дышать.
Как Миша Майский пришел к Ростроповичу
Всю жизнь Михаил мечтал учиться у Ростроповича. Обучаясь в музыкальной школе в Ленинграде, он всегда посещал его мастер-классы, ходил на концерты. И вот, после победы на Московском международном конкурсе им. П. И. Чайковского, его мечта сбылась. Мстислав Ростропович пригласил Майского обучаться в своем классе в Московской консерватории.
— Никогда не мог понять, почему лекции Мстислава Леопольдовича никто не записывает, — рассказывает Миша Майский. — Я решил взять все в свои руки. После конкурса Чайковского, на всю премию – 800 рублей, – вместо того, чтобы купить костюм и туфли, которые я всегда одалживал, чтобы играть на концертах, я купил магнитофон SONY в комиссионном магазине, чтобы записывать все уроки Ростроповича.
Кстати, недавно компания ВВС сняла фильм о Ростроповиче, в котором используются уникальные записи Михаила Майского. А в одном из кадров мелькает и сам Михаил с магнитофоном.
Из Консерватории в Бутырку
Записи эти сыграли и отрицательную роль: стали предлогом для ареста музыканта и ссылки в трудовой лагерь. Но, как говорит виолончелист, истинная причина крылась в другом. Еще когда старшая сестра уехала в Израиль, власти начали беспокоиться: «Не отправится ли следом за ней и брат?» Тогда и началось преследование: сняли со стипендии, припомнив ему, что он не ходил на «Оркестр», стали отменять концерты, запретили выезжать заграницу. Делали все, чтобы Миша не закончил консерваторию. В итоге нашелся очень простой выход – посадить Майского в Бутырку. На протяжении 18 месяцев каждый день музыкант грузил в машины по 10 тонн цемента.
Я часто говорю с иронией: «Я строил коммунизм. Увы и ах — безуспешно». Хотя у меня и нет диплома Консерватории, я получил более полное общее образование. Поэтому я не жалею, а даже благодарен своей судьбе. Представляете, после того, как я вышел из тюрьмы, Ростропович признался мне, что он завидует моему необычному и тяжелому опыту.
После Бутырки
После тюрьмы Михаил Майский был вынужден провести 2 месяца в психбольнице, чтобы избавиться от армии. Но и об этом опыте он не жалеет – там он начал заниматься йогой. В 1973 году Михаил переехал в Израиль. Тогда же он стал победителем Международного конкурса имени Гаспара Кассадо во Флоренции, дебютировал в Нью-Йорке в Карнеги-холле с Питтсбургским симфоническим оркестром под управлением Вильяма Стейнберга. А после концерта неизвестный меценат подарил ему виолончель 18 века мастера Монтаньяна, на которой артист играет до сих пор.
— Я всегда говорю, что не я нашел виолончель, а она меня нашла. В Нью-Йорке жил один виолончелист-любитель, которому было 94 года. Он уже был парализован и не мог играть на виолончели, но не хотел продавать ее оркестровому музыканту или дилеру, который поимел бы с нее деньги. Он отдал бы ее только молодому талантливому виолончелисту. Так получилось, что племянник старика видел мой дебют Карнеги-холл. Он меня и привел к драгоценной виолончели. С тех пор я не расстаюсь с инструментом. В ноябре этого года будет 40 лет, как мы вместе, будем справлять очередной юбилей.
Как Михаил Майский пришел к Пятигорскому
Когда он покидал Россию, Ростропович посоветовал ему поехать к Пятигорскому. Так Майский и сделал. Пятигорскиий тогда был уже при смерти, но продолжал обучать своих студентов.
— Он знал, что умирал: у него был рак легких, потому что он всю жизнь курил, — вспоминает Миша Майский, — И он обожал говорить по-русски. Его язык был не такой, как у всех – красивее, элегантнее. Для него я был последним шансом поделиться своим невероятным опытом. Очень интенсивно все происходило, поэтому я был как высушенная губка. Я провел с ним больше времени за 4 месяца, чем с Ростроповичем за 4 года. И это было самое лучшее время в моей жизни.
При этом Михаил всегда добавляет, что нельзя сравнивать педагога Пятигорского и педагога Ростроповича. Нельзя сказать, что кто-то был лучше, а кто-то хуже. Это так же нелепо, как сравнение Моцарта и Баха.
Главный урок Ростроповича
В настоящее время Миша Майский живет в Бельгии, выступает с такими известными музыкантами, как пианист Раду Лупу, скрипач Гидон Кремер, дирижеры Зубин Мета, Владимир Ашкенази. А мы, глядя на этого яркого человека и вслушиваясь в звуки его виолончели, всегда вспоминаем слова, сказанные о нём его учителем Мстиславом Растроповичем: «В игре Майского поэзия и изысканное изящество сочетаются с большим темпераментом и блестящей техникой».
Майские: тройной портрет |The Maiskys: A Triple Portrait
Автор: Надежда Сикорская, Вербье, 24. 07. 2013.
Майские: Саша, Миша и Лили (Nasha Gazeta.ch)
Прославленный виолончелист Миша Майский и его дети Лили и Саша встретились с публикой Фестиваля в Вербье. Предлагаем вашему вниманию основные моменты этой беседы, которую вела редактор Нашей Газеты.ch.
A famous Riga-born chellist Misha Maisky and his kids, Lily and Sasha, met the Verbier Festival audience for a talk, moderated by the editor of Nasha Gazeta.ch.
Виолончелист Миша Майский не нуждается в представлении публике фестиваля в Вербье. Он приезжает сюда практически каждый год c самого первого выпуска, и его виртуозная игра, буйная шевелюра и красочные туалеты дизайнера Issey Miyake стали частью фестивальной легенды. Его старшие дети, пианистка Лили и скрипач Саша, выросли здесь же. И вот 20 июля в Церкви Вербье прошел их первый совместный концерт, в программе которого прозвучали произведения Шуберта, Шостаковича и Брамса, а на закуску, чтобы поубавить серьезности, «Юмореска» Родиона Щедрина.
Через два дня в аудитории Шале Орни, где с утра проходят мастер-классы скрипки, собрались желающие пообщаться с этим замечательным семейством живьем – некоторым пришлось сидеть на полу. Мы решили не рассуждать о музыке вообще, а поговорить о жизни музыкантов, которая гораздо сложнее, чем может казаться. К сожалению, Лили и Саша по-русски не говорят (Миша сваливает ответственность за это на их маму-американку), так что разговор шел на английском.
Наша Газета.ch: Миша, Вы – один из старожилов фестиваля в Вербье, один из самых верных его участников. Помните ли Вы свой первый приезд и то, как адаптировались к своеобразной фестивальной обстановке Ваши дети?
Ми
ша Майский: Прекрасно помню! Это было в 1994 году, мы отметили здесь седьмой день рождения Лили – она родилась 28 июля, в день смерти Баха. Она даже дебютировала тогда, сыграв со мной пятый бис – ту самую прекрасную «Аве Марию» Баха-Гуно, которую в этом году в той же Церкви спела Барбара Хендрикс. Лили играла Баха, а я Гуно. А Саше было, соответственно, пять лет.
Лили, а Вы помните этот день?
Очень отчетливо. У меня шатался передний зуб, и я все просила маму мне его вырвать. И прямо перед моим выходом на сцену она это сделала. На сцене я немножко заблудилась, и мой дедушка взял меня на руки и поставил на место – к роялю.
Саша, а Вы?
Первые фестивальные годы как-то слились в моей памяти в единую прогрессию Вербье – знакомые места, знакомые лица, ощущение дома.
Саша: Это зависит от баланса. В нашем случае это, конечно, благословение, особенно в связи с тем, что мы тоже избрали музыку своей профессией. Обладание возможностью быть с детства погруженными в лучшее, что есть в музыкальном мире, лично общаться с лучшими музыкантами – это, конечно, бесценная привилегия. Кроме того, это позволяет вам уже в раннем возрасте понять, что означает быть музыкантом такого уровня – вопреки возможным ошибочным представлениям.
Лили: Я полностью согласна с братом.
Миша, Вы – единственный виолончелист, которому довелось учиться и у Мстислава Ростроповича, и у Григория Пятигорского. Можно ли сравнивать две эти выдающиеся личности, две эти школы?
Я мог бы говорить о них бесконечно, а было бы время и талант, написал бы книгу, а может, и две! Я считаю себя самым счастливым виолончелистом в мире – счастье учиться у них обоих было невероятной удачей, подарком судьбы. Оба они вышли, в общем, из одной школы – русской, уж не знаю, что именно это означает. Несмотря на очень разные характеры, меня всегда поражало, сколь много было между ними общего. От Ростроповича я получил как бы переливание крови, настолько мы были близки, и я очень боялся, направляясь к Пятигорскому, что придется что-то менять. Но ничего менять не пришлось. У них была очень похожая манера преподавания – отличная от «нормальной». Они никогда не рассуждали об игре на виолончели как таковой. Они заходили с обратной стороны, пытаясь помочь молодому музыканту четко понять для самого себя, к чему он стремится, какова его цель. Обладая таким четким пониманием, ты сам найдешь дорогу, и дороги эти могут быть разные, главное – добраться до цели.
Какова же эта главная цель?
Вы часто говорите об особых человеческих отношениях, которые связывали Вас с Ростроповичем и Пятигорским…
Это правда. Дело в том, что я попал к Ростроповичу (он пригласил меня в свой класс в Московской консерватории после моей победы на Всесоюзном конкурсе исполнителей) через несколько месяцев после того, как скоропостижно скончался мой отец. В какой-то степени он стал моим вторым отцом, настолько он поддерживал меня не только в музыке, но и в жизни. Возможно, произошло это еще и потому, что обладание сыном было одним из немногих его нереализованных желаний – как известно, у него две дочери. Когда мы виделись в последний раз, было это на Фестивале в Кронберге, он так и сказал: «Знаешь, ты мне как сын». И я сам всегда это чувствовал.
И это повторилось с Пятигорским?
Отчасти. Я приехал к нему в Лос-Анжелес, когда он был уже очень болен – рак легких, курил он всю жизнь нещадно. Он обожал говорить по-русски и делал это изумительно, не то, что наши современники. Видно было, что ему очень хотелось поделиться, именно на этом языке, своим огромным жизненным опытом – еще увеличенным, по мнению некоторых, его воображением. Поделиться с кем-то, кто был, как я, сухой губкой, жаждущей впитывать… Я провел с ним четыре месяца, но если подсчитать реальное время, то, возможно, получится больше, чем за четыре года с Ростроповичем, который постоянно был в разъездах. Это было лучшее время моей жизни. Разумеется, сравнивать Растроповича и Пятигорского – тоже самое, что сравнивать Баха и Моцарта. Дело было во мне – я к тому времени был лучшим студентом. Я был старше, а за несколько предшествовавших отъезду лет пережил столько, что ощущал себя старше лет на двадцать… Это было незабываемое время, начало моей новой жизни, и я до сих пор обожаю Калифорнию и Лос-Анжелес.
Ваша новая жизнь началась не просто так: в 1970 году Вы были арестованы и провели в заключении 18 месяцев. Почему?
Знаете, я сам до сих пор задаю себе этот вопрос: почему? Ничего особенного, обычная для тех времен история, которую вкратце можно рассказать так. Моя сестра, которая, кстати, сейчас в Вербье, уехала с семьей в Израиль в начале 1969 года. И я сразу стал подозреваемым. Помните анекдот. Взяли человека, привезли на допрос на Лубянку. Следователь говорит: «Садитесь, обвиняемый». Тот возмущается: «Я не обвиняемый, я только подозреваемый». Следователь подходит к окну, показывает ему на толпу народа и говорит: «Вот они – подозреваемые, а Вы – обвиняемый».
Следуя этой 
логике, все евреи подозревались в намерении эмигрировать, даже если они об этом и не задумывались. А уж если Ваша родная сестра уезжала, Вы сразу переходили в категорию обвиняемых.
И Вы решили последовать за сестрой?
Конечно, я хотел сначала закончить Консерваторию, получить диплом, а потом уехать. Меня не могли просто так вышвырнуть – все же я учился у Ростроповича, был лауреатом Конкурса имени Чайковского. Они реально осложняли мне жизнь – не давали выступать, не выпускали за границу. Но я продолжал учиться.
Тогда они решили перейти к более радикальным мерам. Помню, как адвокат, с которым я познакомился, как водилось, за полчаса до начала процесса, был потрясен и все объяснял, как мне повезло, что присудили такой небольшой срок. Он был прав – могли засадить лет на восемь. Но мне хватило и этого – полтора года я грузил цемент, внося свой вклад в строительство коммунизма.
Провел два месяца в психиатрической больнице – это был единственный способ не загреметь в армию. Потом подал документы на выезд – это было сложно, долго, я был одним из последних, кого заставили заплатить за мое незаконченное образование, вернее, кто-то это сделал за меня.
И вот 7 ноября 1972 года, в 9 утра, пока на Красной площади шел парад по случаю 55-й годовщины Октябрьской революции, я прибыл ночным поездом в Вену. Я считаю этот день своим вторым днем рождения.
Как отреагировал Ростропович на Ваше решение уехать?
Он прекрасно понял. Если бы мой арест случился парой лет раньше, его влияния хватило бы, чтобы меня вытащить. Но в тот момент, летом 1970 года, начались его собственные неприятности – из-за дружбы с Солженицыным. Когда же я вышел из тюрьме, он сказал, что страшно мне завидует, что хотел бы иметь такой опыт. И он был искренен. И знаете, пусть это прозвучит странно, но даже я, по прошествии лет, не только не жалею, но даже благодарен за этот опыт. Потому что, даже не получив диплома Московской консерватории, я получил полноценное образование жизнью.
От Консерватории же получил свидетельство о пройденной программе за четыре года. Я не сдал экзамен по научному коммунизму и еще какой-то из 63. Камерный класс успел сдать раньше – вместе с Раду Лупу мы сыграли все сонаты Бетховена для его экзамена по специальности годом ранее.
Был ли выбор у Ваших детей, или музыка была единственной возможной профессией?
Саша: Конечно, выбор был. Растя в окружении музыки, мы рано развили любовь к ней. Позиция папы и остальных членов семьи была четкая – мы должны заниматься насколько возможно серьезно, но делать музыку профессией, только если сами захотим. Как и все обычные дети, не вундеркинды, мы не очень любили заниматься. И никто нас не заставлял. Неизбежно противостояние между родителями и детьми. Но в итоге любовь к музыке возобладала, и занятия стали удовольствием.
Миша: Конечно, мне хотелось, чтобы они занимались музыкой. Помните, когда Генри Форд создал свой первый черный автомобиль просто потому, что не мог представить себе другого цвета. И когда потом его спрашивали, не хочет ли он ввести новые цвета, он говорил: «Выбирайте любой цвет, лишь бы это был черный». Так и я – предоставил им полную свободу в выборе инструмента: хочешь, играй на скрипке, хочешь, на фортепиано. Только играй. Если же говорить серьезно, то я всегда их поощрял, стимулировал, но никогда не заставлял. Главным для меня было, чтобы они любили музыку, понимали ее.
Миша, Вы учились у выдающихся педагогов. Думаю, выбор учителей для собственных детей был для Вас делом нелегким.
Очень нелегким! Существует миф о советской системе образования, который я считаю несколько раздутым. При том, что система, действительно, очень хорошая, и жаль, что на Западе так трудно найти нечто подобное, позволяющее совмещать общеобразовательную школу с профессиональной подготовкой. При этом наша система была слишком строгой, и нас заставляли изучать массу предметов – типа научного коммунизма – мягко говоря, не важных. Однако результаты показывают успех системы на примере нескольких поколений.
Нас тогда ничто не отвлекало – ни телевизор, ни компьютерные игра, ни какая-то роскошь. Я часто сравниваю музыку с шахматами, еще одна область, в которой мы добились больших успехов. Представьте себе: огромная страна, шесть месяцев холод, делать нечего. Половина населения спивается, а вторая пьет чай и играет в шахматы. Это, конечно, преувеличение, но…
На Западе талантливый, преуспевающий человек в любой области может рассчитывать на успешную, комфортную жизнь. В СССР такой уверенностью обладали только члены Политбюро, жившие как на другой планете. Другими привилегированными категориями были спортсмены и музыканты, так как они использовались как средства пропаганды системы за рубежом.
Самые талантливые дети отбирались и направлялись в Москву или Санкт-Петербург. Потрясающий результат основывался на сочетании талантливейших детей с талантливейшими педагогами: помню, как в Московский консерватории я не верил собственным глазам, сталкиваясь в коридоре с Гилельсом, Рихтером, Ойстрахом, самим Шостаковичем! Однако результаты, видные Западу, были лишь верхушкой айсберга.
Так что же Вы выбрали для своих детей?
Мы жили в Бельгии, они ходили в обычную школу, до 15.30. Плюс домашние задания. Иногда они вставали в 6 утра, чтобы хоть часик позаниматься. Так продолжаться долго не могло, и мы отправили их в Интернат в Лондон, в знаменитую школу Перселла, по своей структуре очень напоминающую советскую.
Саша, кто были Ваши педагоги?
У меня их было много, но основными я считаю Бориса Кушнира и Евгения Грача.
Миша, у Вас есть также трое младших детей. Они тоже занимаются музыкой? Не младший, конечно, ему еще нет пяти месяцев.
Почему же не младший?! Я уверен, что дети начинают прислушиваться к музыке еще в животе у матери!
Да, у меня есть еще три мальчика. Вообще, все мои дети умудрились родиться в разных странах – Лили во Франции, Саша в Бельгии, Максим в Италии, Мануэль в Швейцарии, а последний, Маттео, почти родился в Германии, но в итоге получилось тоже в Италии, вот он подпортил нам картину.
Значит, есть основания полагать, что когда-нибудь на Фестивале в Вербье выступит секстет Майских?
За свою жизнь Вы сменили несколько стран и очень много путешествуете. Где Вы ощущаете себя как дома?
Везде, где любят музыку!
От редакции: В оставшиеся фестивальные дни Миша Майский примет участие в юбилейном концерте 28 июля, и в камерном – 31-го. Ознакомиться с деталями программы и заказать билеты можно на сайте фестиваля.