мережковский и гиппиус личная жизнь

Эпатажный и целомудренный брак Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского

«Не хочу определенной формы любви, той, смешной, про которую знаю», — говорила Зинаида Гиппиус. В представлении общества она была femme fatale, распутная Клеопатра, а на самом деле во всей столице было не отыскать более целомудренной женщине. И свой брак с Мережковским она сознательно строила не на романтическом влечении, а на общности взглядов и интеллектуальных пристрастий. Именно такие союзы и могут изменить общество, считала она.

И вышло так, что этот странный платонический брак, как будто списанный из «Что делать» Чернышевского, пережил множество «обычных союзов». За 52 года совместной жизни они не расставались ни на один день, а когда Мережковский умер, Гиппиус окаменела от горя.

В общей истории Гиппиус и Мережковского есть только один «нормальный момент»: они познакомились на танцах, в Боржоми. Было лето, огромные южные звезды подмигивали с неба. Девятнадцатилетняя Зинаида Гиппиус была хороша и походила на русалку. Про двадцатидвухлетнего Мережковского говорили: это йог из Индии, он ни с кем не разговаривает и ничего не ест. Молодые люди гуляли и разговаривали.

Странная свадьба

На этом начинаются чудачества: между Зинаидой и Дмитрием не проскочила даже самая хиленькая искорка, но они стали вести себя так, как будто все решено: они поженятся и будут жить вместе.

Мережковский уехал. Изредка невеста получала от него сухие деловые письма. Они обсуждали будущую женитьбу и с удовольствием отметили, что обоим противна буржуазность: белое платье, цветы, гости, священный трепет – вот это вот все. Им важно было пожениться так, чтобы это выглядело бытовым, даже скучным событием. Поэтому невеста была с сером костюмчике, а жених пришел на венчание в шинели. Обвенчавшись, они пошли домой и сели дочитывать вчерашнюю книгу. Потом Мережковский ушел, а Зинаида легла спать – она и забыла, что вышла замуж.

Декадентская Клеопатра

Те, кто близко знал Мережковских, соглашались – Зинаида во всем превосходила Дмитрия. Она была талантливее, умнее, ярче. Считается, что многие его теории – только разработки ее идей. Брак, основанный на интеллектуальном единстве и равенстве полов, придумала она.

При этом у Зинаиды был огромный талант пиарщицы (хотя тогда не было такого слова и такой профессии). Она умело создала себе имидж декадентской богини: курила, ярко красила губы, румянилась и белилась, принимала гостей, лежа на кушетке и в диадеме, как Клеопатра. Все только и говорили, что о ней и ее муже.

Гиппиус искала настоящей любви, но каждый раз разочаровывалась в своих чувствах. Она была как подросток: ей хотелось, чтобы чувство было невинным и чистым, без оттенка греховности. Зинаида постоянно влюблялась, создавала сложные многоугольники, в которых все ревновали ее друг к другу, и быстро их рушила — разочаровывалсь.

Тройственный союз

Мережковский в это время много размышлял и говорил об идеальной форме отношений: «тройственном устройстве мира». Ячейкой идеального общества он видел семью из трех человек. Для этого тройственного союза они с Зинаидой выбрали изящного публициста и литературного критика Дмитрия Философова.

Биографы Мережковских полагают, что как раз его Зинаида любила – просто, без причуд и теорий, но Философов ее отверг. Этот – тоже платонический – тройственный союз продержался 15 лет, все трое жили одной семьей под одной крышей, вместе путешествовали и принимали гостей. Мережковские расстались с Философовым только в 1920 году – они насовсем уехали в Париж, а он остался в Варшаве, бороться с большевиками.

Зеленая лампа

В эмиграции Мережковские жили не так безбедно, как в России, но Зинаида никогда не экономила на перчатках и духах. Их парижская квартира стала центром российской культурной жизни того времени. Там устраивались знаменитые писательско-философские заседания клуба «Зеленая лампа». Туда приходили Тэффи, Куприн, Бальмонт, Бердяев. Даже Бунин, скупой на похвалу, был впечатлен красотой Гиппиус:

В пятьдесят лет она продолжала эпатировать, носила прозрачные платья, увлекалась и увлекала. Свою добрую душу Гиппиус прятала в тени своих причуд. Не многие знали, что она всегда помогала нищим писателям и как-то совсем не обидно давала денег на обновки. Всегда поддерживала благотворительные вечера, которые устраивала Тэффи, и вообще – дружная жизнь русской эмиграции крутилась, во многом, вокруг нее. У Гиппиус это было в крови – ее двоюродный племянник, священник Димитрий Клепинин, был замучен в немецком концлагере за то, что спас от гибели десятки еврейских детей во время фашисткой оккупации.

Я умерла

Знакомые часто удивлялись, что такая яркая, интересная женщина, как Гиппиус, живет с маленьким, надменным, неприятным Мережковским. Глаза у него всегда пылали каким-то нездоровым огнем, борода росла без парикмахерского вмешательства, а когда он злился, начинал взвизгивать.

Но у них было абсолютная, полное духовное единение. Гиппиус и Мережковский иногда чувствовали себя одним человеком, и не понимали, где кончаются ее мысли и начинаются его. Когда он умер в 1941 году, Гиппиус пыталась покончить с собой, она всем говорила:

Слухи и кривотолки об их союзе не утихают до сих пор. Мережковский не смог дотянуться до уровня русских философов своего поколения – но его удивительная жена сумела обессмертить его имя.

Источник

Супруги Мережковские — в жизни, воспоминаниях, разговорах

Их представления о супружестве намного опередили свой век. Они сразу сошлись на том, что не будут ограничивать творческие интересы друг друга и заводить детей. Инициатором этого соглашения была Зинаида Николаевна, которая отнюдь не собиралась прозябать в тени знаменитого мужа. Служить его таланту — да, помогать во всех его начинаниях — пожалуйста, но при этом оставаться самостоятельной личностью — таково было ее кредо.

Юношеское увлечение романом Чернышевского «Что делать?» не прошло для них даром — их уклад жизни копировал отношения Веры Павловны и Лопухина: у каждого из супругов была отдельная спальня и свой рабочий кабинет. Встречались же они за обедом в общей гостиной.

Впрочем, в начале ХХ века в жизнь Мережковских все-таки вошел третий человек — молодой и красивый редактор журнала «Новый путь» Дмитрий Философов. Зинаида Николаевна была увлечена им целых 10 лет и даже поселила у себя в доме. Но Философов, вполне оправдывая свою фамилию, признавал лишь «любовь воздушную» и брезгливо отвергал «всякую физиологию». Словом, однажды он решительно оборвал мучительную связь.

В историю русской культуры они так и вошли — неразлучной парой и в то же время яркими индивидуальностями: он — основоположником мистического символизма, автором религиозно-философских романов и эссе, она — талантливой поэтессой и незаурядным литературным критиком.

Судьба разлучила их 7 декабря 1941 года, в день смерти Дмитрия Сергеевича. Но, возможно, 4 последних года жизни Зинаиды Николаевны без мужа и нельзя назвать разлукой, ибо она ежедневно разговаривала с покойным и уверяла всех, что Мережковский жив.

От великого до смешного — один шаг

Справедливость этих слов Наполеона Мережковский однажды познал на собственном опыте.

30-е годы прошлого века, Париж, литературный клуб «Зеленая лампа». На эстраде публицист Талин-Иванович красноречиво, страстно, хотя и грубовато, упрекает эмигрантскую литературу в косности, отсталости и прочих грехах.

— Чем заняты два наших крупнейших писателя? Один воспевает исчезнувшие дворянские гнёзда, описывает природу, рассказывает о своих любовных приключениях, а другой ушёл с головой в историю, в далёкое прошлое, оторвался от действительности…

Мережковский, сидя в рядах, пожимает плечами, кряхтит, вздыхает, и наконец просит слова.

— Да… так оказывается, два наших крупнейших писателя занимаются пустяками? Бунин воспевает дворянские гнёзда, а я ушёл в историю, оторвался от действительности! А известно господину Талину…

Талин с места кричит:
— Почему это вы решили, что я о вас говорил? Я имел в виду Бунина и Алданова.

Немая сцена — прямо по Гоголю. На растерявшегося Мережковского было жалко смотреть.

Мережковский и философ Лев Шестов не любили друг друга, а полемизировать начали ещё в России, — из-за Льва Толстого и его отношения к Наполеону. Книга Мережковского «Толстой и Достоевский» — о «тайновидце плоти» и «тайновидце духа» — прогремела в своё время на всю Россию.

Шестов уже в эмиграции рассказывал:
— Был я в Ясной Поляне и спрашивал Льва Николаевича: что вы думаете о книге Мережковского?
— О какой книге Мережковского?
— О вас и о Достоевском.
— Не знаю, не читал… разве есть такая книга?
— Как, вы не прочли книги Мережковского?
— Не знаю, право, может быть, и читал… разное пишут, всего не запомнишь.

«Толстой не притворялся», — убедительно добавлял Шестов.

Вернувшись в Петербург, он доставил себе удовольствие: при первой же встрече рассказал Мережковскому о глубоком впечатлении, произведённом его книгой на Толстого.

В самом начале революции Троцкий выпустил брошюру о борьбе с религиозными предрассудками. «Пора, товарищи, понять, что никакого Бога нет, ангелов нет, чертей и ведьм нет», — и заметил в скобках: «Нет, впрочем, одна ведьма есть — Зинаида Гиппиус». Когда эту брошюру показала Гиппиус, она, со своим вечным лорнетом в руках, прочла, нахмурилась, пробрюзжала: «Это еще что такое? Что это он выдумал?» — а потом весело рассмеялась и признала, что, по крайней мере, это остроумно.

Из разговоров с З. Н. Гиппиус (записано Г. Адамовичем)

О посещении Ясной Поляны

— Как сейчас помню, приехали мы к вечеру, едва успели вымыться, переодеться, стучат в дверь: просят в гостиную. Софья Андреевна усадила меня рядом с собой на диван: какие платья носят в Петербурге да какие пьесы ставят, обычная дамская болтовня. А он с Дмитрием Сергеевичем в стороне, у камина, и я про платья кое-как отвечаю, а все прислушиваюсь, о чем у них разговор. Он начал что-то несуразное: «разум это фонарь, который человек несет перед собой. », — я не выдержала и перебила его, — «да что вы, что вы, какой фонарь, где фонарь, совсем разум не фонарь». И вдруг осеклась, даже вся покраснела — Господи Боже мой, да на кого же это я кричу.
А он замолчал, видимо, удивленный, и потом очень вежливо и тихо сказал: «Может быть, вы правы. Я всегда рад выслушать чужое суждение».

— Есть, по-моему, четыре рода поэзии. Первый, низший — непонятно о понятном. Второй, выше — понятно о понятном. Затем, непонятно о непонятном. И, наконец, понятно о непонятном. Блок споткнулся на четвертой ступеньке.

— В Петербурге у нас тоже такие собрания бывали, только народу больше. Кричат, шумят, спорят, ужас. А один какой-то рыженький, лохматый в углу сидел и все молчал. Изредка только привстанет и спросит: «Зинаида Николаевна, а как же быть с хаосом?» Пройдет полчаса, разговор уже совсем о другом, а он опять: «Зинаида Николаевна, с хаосом как же?» И что ему хаос мешал?

— Вечер поэтесс? Одни дамы? Нет, избавьте, меня уж когда-то и в Петербурге на такой вечер приглашали, Мариэтта Шагинян, кажется. По телефону. Я ей и ответила: «Простите, по половому признаку я не объединяюсь». Поэтессы очень недовольны остались.

— Я верю в бессмертие души, я не могла бы жить без этой веры. Но я не верю, что все души бессмертны. Или что все люди воскреснут. Вот Икс, например, — вы знаете его. Ну, как это представить себе, что он вдруг воскреснет. Чему в нем воскресать? На него дунуть, никакого следа не останется, а туда же, воскреснуть собирается.

Новые литературные силы

— Если человек никогда не думал о смерти, с ним вообще не о чем разговаривать. Я всяких морбидностей (в данном случае: болезненных разговоров. — С.Ц.) терпеть не могу. И даже стихов не люблю со всякими такими похоронными штучками. Но, если человек никогда не думал о смерти, о чем с ним говорить?

Источник

«Странный брак» Дмитрия Мережковского

52 года он прожил с поэтессой Зинаидой Гиппиус

Когда писательницу Нину Берберову спросили о семье Мережковских, она усмехнулась: «Семья? Это было все, что угодно, только не семья». Супружеские отношения Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус заштампованы определениями: «духовный брак», «плодотворный творческий союз».

«Надо узнать, что такое страдание»

В своей «Автобиографической заметке» Дмитрий вспоминал о годах своего детства: «Я родился 2 августа 1865 года в Петербурге, на Елагином острове, в одном из дворцовых зданий, где наша семья проводила лето на даче. Зимою мы жили в старом-престаром, еще петровских времен, бауэровском доме, на углу Невы и Фонтанки, у Прачечного моста, против Летнего сада: с одной стороны — Летний дворец Петра I, с другой — его же домик и древнейший в Петербурге деревянный Троицкий собор».

Отец писателя Сергей Иванович был чиновником, а мать Варвара Васильевна вела домашнее хозяйство и занималась воспитанием детей. В семье Мережковских было шестеро сыновей и три дочери. Дмитрий был самым младшим и поддерживал тесные отношения только с братом Константином, который впоследствии стал биологом.

Обстановка в доме Мережковских была простая: стол никогда не ломился от яств, так как глава семейства таким образом заранее отучал детей от мотовства и стремления к роскоши. Уезжая в служебные поездки, родители оставляли детей на попечении немки-экономки и старой няни, которая перед сном рассказывала Дмитрию сказки, основанные на житие святых. В дальнейшем биографы пришли к выводу, что рассказы няни стали причиной фанатичной религиозности, в раннем детстве проявившейся в характере Мережковского. Также писатель с юных лет сроднился с чувством одиночества, которое впоследствии находило отражение в его книгах и стихах.

В 1876 году Дмитрий поступил в Третью классическую гимназию Петербурга. Мережковский-старший, интересовавшийся прозой и поэзией, первым оценил успехи наследника на поприще стихосложения. В 1880 году отец, воспользовавшись знакомством с графиней Софьей Толстой, вдовой поэта Алексея Толстого, привел сына в дом к Федору Достоевскому, чтобы знаменитый писатель оценил литературный талант отпрыска. Позже в «Автобиографической заметке» Дмитрий Сергеевич напишет, что во время прочтения работ сильно волновался. Достоевский же, дослушав юного литератора до конца, заявил, что материал крайне сырой и слабый, а чтобы писать шедевры, необходимо пройти через все круги ада и узнать, что такое страдание и непонимание.

В 1884 году Дмитрий стал студентом историко-филологического факультета Петербургского университета. Здесь будущий писатель увлекся философией позитивизма, а также проявил интерес к французской литературе. В 1888 году Мережковский защитил дипломное сочинение о философе эпохи Возрождения — Монтене, окончил университет и решил посвятить себя исключительно литературному труду.

Разные по натуре

Первым серьезным амурным увлечением Мережковского была дочь издательницы «Северного вестника». Летом 1885 года писатель даже совершил путешествие с семьей избранницы по Франции и Швейцарии, однако этот любовный роман так ни к чему и не привел.

Летом 1888 года в Боржоми Мережковский познакомился с поэтессой Зинаидой Гиппиус. Ей не нравились его стихи, а ему – ее творчество. «Как я ни увлекалась Надсоном, писать «под Надсона» не умела и сама стихи свои не очень любила, — вспоминала Зинаида. – Да, они действительно были довольно слабы и дики. На почве литературы мы много спорили и даже ссорились с Мережковским. Он уехал в Петербург в сентябре. В ноябре, когда мне исполнилось 19 лет, вернулся в Тифлис; через два месяца, 8 января 1889 года, мы обвенчались и уехали в Петербург».

Так началась жизнь вдвоем: дружная семейная и литературная несовместимая – прожив многие годы бок о бок, они ни разу не написали ничего вместе. Хотя идеи часто вырабатывали вдвоем, и Зинаиде случалось опережать в чем-то Дмитрия Сергеевича. Заботами о семейном благоденствии ведала почти исключительно Гиппиус и делала это весьма успешно, что оказалось очень даже не лишним, поскольку ни Мережковский, ни его жена не получали от родителей никакой поддержки, и жить им приходилось исключительно гонорарами.

Многих современников удивлял брак Мережковского и Гиппиус. Родственница Валерия Брюсова Бронислава Погорелова вспоминала: «Странное впечатление производила эта пара: внешне они поразительно не подходили друг другу. Он – маленького роста, в допотопном сюртуке. Черные, глубоко посаженные глаза горели тревожным огнем библейского пророка. Держался он с некоторым чувством превосходства и сыпал цитатами то из Библии, то из языческих философов. А рядом с ним Зинаида Гиппиус. Соблазнительная, нарядная. Пышные темно-золотистые волосы оттеняли глубину глаз, в которых светился внимательный ум. Умело-яркий грим. Головокружительный аромат сильных, очень приятных духов. Держалась она как признанная красавица».

А вот взгляд самой Гиппиус: «Мы с Д. С. так же разнились по натуре, как различны наши биографии до начала совместной жизни. Правда, была и схожесть, единственная – но важная: отношение к матери. Разница наших натур была не такого рода, при каком они друг друга уничтожают, а, напротив, находят между собою известную гармонию. Мы оба это знали, но не любили разбираться во взаимной психологии».

«Тройственный союз»

Большой скандал в семье вызвали отношения Мережковского с Еленой Образцовой — давней поклонницей писателя. В начале апреля 1901 года женщина приехала в Петербург, и поэт неожиданно закрутил с почитательницей его творчества интрижку. В конце июля 1902 Образцова прибыла к супругам вновь: формально — чтобы предложить материальную помощь журналу «Новый путь», в действительности — по причинам романтическим. В конечном итоге Гиппиус со скандалом выставила любовницу мужа из дома.

Сама она любила всю жизнь одного Дмитрия, но бывали у нее и краткие влюбленности. В поэта Минского или, скажем, в известного литературного критика Акима Волынского. В феврале 1895 года Зинаида писала ему: «Я смешала свою душу с вашей, и похвалы и хулы вам действуют на меня, как обращенные ко мне…» Они были несколько лет знакомы «литературно», теперь стремительно развивался роман. Уже 1 марта неприступная Зинаида признается: «Вы мне необходимы, вы – часть меня, от вас я завишу, каждый кусочек моего тела и вся моя душа». Все закончилось в октябре: она из завоевателя превратилась в завоевавшую и поняла, что Волынский не способен испытывать то, что она называла «чудесами любви», и уступил ей во всем. Зинаида была из тех, которые не любят, когда им уступают. Волынский перестал ей быть интересен.

В начале прошлого века Мережковский, его жена и сотрудник журнала «Новый путь», критик и публицист Дмитрий Философов образовали так называемый «тройственный союз». Зинаида и Дмитрий давно вынашивали идею «тройственного устроения мира», должного прийти на смену традиционному христианскому мироустройству. На житейском уровне идея приняла форму совместного проживания с близким духовно и интеллектуально Философовым. Это был очередной эпатаж, вызов обществу. Жизнь втроем обсуждалась, а тут еще подоспело письмо из Парижа, куда троица уехала в феврале 1906 года. Язвительная Зинаида писала Брюсову (зная, что станет известно всем), что они радуются новому оригинальному хозяйству; квартира была дорогой и огромной, мебели в ней всего 3 постели, кресел тоже 3 и что вообще это «новый способ троебрачности». Но из писем Философова к Гиппиус известно, что влюблен он в нее не был, о чувственности не шло и речи, если что и испытывал, то только дружественный настрой. Однако подозревал, что Зинаида была в него влюблена. «Союз» длился несколько десятилетий и распался.

«Жить мне не для чего»

После событий 1905 года Мережковский заявил, что окончательно уверился в антихристианской сущности самодержавия. Революция должна была привести, по мысли Мережковского, к полному разрыву религии и государства, к соединению народа и интеллигенции и, в конечном итоге, к установлению христианской безгосударственной общественности. Мережковские приветствовали Февральскую революцию 1917 года: так как полагали, что только «честная революция» может покончить с войной, а «установление демократии даст возможность расцвета идей свободы (в том числе и религиозной) перед лицом закона», пишет историк литературы А. Николюкин. Временное правительство Мережковский поначалу воспринимал как «вполне близкое», но уже в марте предсказал его падение. Октябрьские события вызвали яростный протест Мережковского. Он истолковал происшедшее как разгул «хамства» (в его терминологии это не социальная характеристика, а синоним бездуховности, атеизма, материализма), воцарение «народа-Зверя», смертельно опасного для всей мировой цивилизации, торжество «надмирного зла». В январе 1918 года квартира Мережковских на Сергиевской стала местом конспиративных заседаний эсеровской фракции. В 1919 году Мережковский начал сотрудничество с горьковским издательством «Всемирная литература», где стал получать паёк и заработок. Для «Секции исторических картин» он переделал романы «Юлиан Отступник» и «Пётр и Алексей» в пьесы.

Когда Юденич подходил к Петрограду, Мережковские ещё надеялись на свержение ненавистной власти, но узнав о поражении Колчака и Деникина, решили бежать из России. В ночь 24 декабря 1919 года чета Мережковских, Философов и секретарь Гиппиус, студент филологического факультета Петербургского университета Злобин, тайком покинули Петроград. Через Бобруйск все четверо выехали в Минск, потом в Вильно и осели в Варшаве. Летом Борис Савинков, прибывший в Польшу для переговоров с Ю. Пилсудским, привлёк Мережковских и Философова к работе в Русском эвакуационном комитете, который фактически являлся военно-мобилизационной структурой для формирования белогвардейских частей. Но потом поняв, что их «миссия» (состоявшаяся прежде всего в попытке убедить польское правительство отказаться от перемирия с Россией) провалилась, Мережковские и Злобин 20 октября 1920 года выехали из страны.

Семья оказалась во Франции, где Гиппиус и Мережковский прожили несколько десятилетий. Мережковский утверждал, что в России «настало царство антихриста»; он «предпочел бы, чтобы Россия не существовала вовсе», если бы знал, что «Россия и свобода — несовместимы». Мережковские не вошли ни в один эмигрантский кружок: их взгляды не находили отклика ни у правых, ни у левых. С одной стороны, они хоть и призывали к военной интервенции в Россию, но «не поддерживали реставраторства, что отталкивало от них апологетов белой идеи, с другой — их непримиримость к происшедшему в России идейно развела с левыми», пишет философ О. Волкогонова.

В 1932 начались задержки с выплатами пособий русским писателям-эмигрантам от Чехии, Сербии и Франции. Материальное положение Мережковских ухудшилось («мы обнищали до полной невозможности», — писала Гиппиус Амфитеатрову). В июне 1936 года Мережковский получил стипендию от правительства Муссолини для работы над книгой о Данте; кроме того, итальянский диктатор несколько раз встречался с писателем и беседовал с ним о политике, искусстве и литературе. В ходе личных встреч с дуче Мережковский убеждал того в необходимости начать «священную войну» с Россией. В феврале 1937 года в «Иллюстрированной России» (№8) появилась статья Мережковского «Встречи с Муссолини». Некоторое время писатель безуспешно пытался связаться с Франко, диктатором Испании. А Гитлера Мережковский считал удачным «орудием» в борьбе против «царства антихриста». Летом 1941 года Мережковский на радио произнес речь, в которой говорил о «подвиге, взятом на себя Германией в святом крестовом походе против большевизма». Писатель сравнил фюрера с Жанной д’Арк, призванной спасти мир от власти дьявола.

Дмитрий Сергеевич ушел из жизни 7 декабря 1941 года. Он редко болел, много писал и умер внезапно. А Зинаида все время боялась за него. Потеряв мужа, замкнулась и даже помышляла о самоубийстве – только «остаток религиозности» удерживал ее. В дневнике появилась запись: «Жить мне не для чего». Она пережила мужа на 5 лет, начав книгу «Дмитрий Мережковский», но не успев ее закончить. Без Мережковского все в ее жизни потеряло смысл. Зинаида Гиппиус умерла 9 сентября 1945 года и была похоронена на кладбище, где покоилось тело ее мужа.

Источник

Странные люди

Всё было странным в этом браке с самого начала и до самого конца. Что за отношения между супругами – не могли понять ни родственники, ни друзья, ни враги. Супруги сплетен не боялись. Часто создавалось впечатление, что жена вообще специально «пиарит» себя и получает удовольствие, когда её в глаза и за глаза называли «чёртовой куклой», «ведьмой», «сатанесссой».

Они прожили вместе 52 года, не расставаясь ни на один день. Муж умер на 4 года раньше. После его кончины земная жизнь для вдовы за­кончилась, она прекрати­ла общение практически со всеми. По ночам писала вос­поминания о муже, которые назвала просто «Дмитрий Мережковский». Не закончила — умерла. Похоронена рядом с мужем. Её звали Зина­ида Гиппиус. До само­го конца оба были ис­кренне убеждены, что встреча их в этой жиз­ни носила мистичес­кий характер и была предопределена свы­ше.

Д. В. Философов, Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, В. А. Злобин. Исход из Советской России. Конец 1919 — начало 1920 годаФото: Publik Domain/wikipedia.org

Они познакомились на танцах. На курорте Боржоми. Вот это, пожалуй, и всё, что было в совместной жизни «как у людей», а всё осталь­ное…

В первый же вечер они ре­шили, что поже­нятся. Судя по дальнейшим отношениям, инициатором была она. О чём они гово­рили и какие ус­ловия выдвига­ли друг другу — осталось их тайной. Догово­рились, и «же­них» уехал на четыре месяца в Пе­тербург по сво­им делам. Ни­какой любов­ной переписки не было, толь­ко редкие пись­ма делового ха­рактера. Моло­дой человек вернулся на Кавказ. Они об­венчались в тифлисской церкви Михаи­ла Архангела. Ей исполни­лось 19 лет, ему — 23. По обо­юдному желанию молодожё­нов, свадьба была очень скромной. Невеста — в тёмно-сером костюме и малень­кой шляпке на розовой под­кладке, а жених в сюртуке и форменной «николаевской» шинели. Не было ни гос­тей, ни цветов, ни мо­лебна, ни свадебного зас­толья.

Гиппиус — о первой встрече. Фото: publik Domain/wikipedia.org

Вечером после венча­ния Дмитрий ушёл к себе в гостиницу, а Зина осталась у родителей. Вот вам и первая брачная ночь. Утром мать разбудила её криком: «Вста­вай! Ты ещё спишь, а муж уже пришёл!»

Так родился этот странный семейный союз, которому суждено было сыграть важнейшую роль в истории русской культуры.

Дмитрий Мережковский происходил из состоятель­ной семьи. В семье росло три дочери и шестеро сыновей, Дмитрий — младший, люби­мец матери. Именно благо­даря матери Дмитрий Серге­евич смог добиться от отца, довольно скупого человека, согласия на материальную помощь. Мать сняла и обста­вила для молодых квартиру в Петербур­ге — сразу после свадьбы Дмитрий и Зинаида перебрались туда. Ко вре­мени женитьбы он уже выпу­стил первую книгу своих стихов и был известен в литературных кругах. Его молодая жена тоже писала стихи. Жили так: у каждого отдельная спальня, собственный кабинет и общая гостиная, где супруги встречались, обменивались мнениями, принимали гостей.

Кто только не побывал в доме у Мережковских! Все знаменитости обеих столиц. Вить уютное гнёздышко, рожать детей молодожёны не собира­лись. Да и невозможно было представить Зина­иду Гиппиус в роли мате­ри.

Мережковский и Гиппиус прожиди в этом доме 23 года. Дом Мурузи, Литейный проспект (Санкт-Петербург), Дом 24 (27 — по улице Пестеля), принадлежал князю Мурузи, использовался как доходный дом. Фото: Lkitrossky/wikipedia.org/PublikDomain

О них заговорили. Вот слова со­временницы: «Странное впечатление производит эта пара: внешне они по­разительно не подходи­ли друг другу. Он — ма­ленького роста, с узкой впалой грудью, в допо­топном сюртуке. Чёр­ные, глубоко посажен­ные глаза горели тре­вожным огнём библейс­кого пророка… Держал­ся он с неоспоримым чувством превосходства и сыпал цитатами то из Библии, то из языческих философов. А рядом с ним Зинаида Николаевна. Со­блазнительная, нарядная, особенная. Она казалась вы­сокой из-за чрезмерной худо­бы. Пышные тёмно-золотистые волосы спускались на снежно-белый лоб и оттеня­ли глубину зелёных удлинённых глаз, в которых светился внима­тельный ум. Умело-яркий грим, головокружительный аромат сильных духов… Лицо дышало каким-то грешным воспоминанием. Держалась она как признанная кра­савица, к тому же — поэтесса. От людей, близко стоявших к Мережковским, не раз при­ходилось слышать, что забо­тами о семейном благоден­ствии ведала исключительно Зинаида Николаевна, и что в этой области ею достигались невероятные успехи». Это взгляд со стороны.

А вот взгляд изнутри — самой Гип­пиус: «Мы с Д. С. так же раз­нились по натуре, как раз­личны были наши биографии до начала совместной жиз­ни. Правда, была и схожесть — единственная, но важная: отношение к матери». Но: «… разница наших натур была не такого рода, при ко­тором они друг друга уничто­жают, а, напротив, могут и на­ходят между собою извест­ную гармонию. Мы оба это знали, но не любили разби­раться во взаимной психоло­гии».

Современники утвержда­ли, что семейный союз этих людей был, в первую оче­редь, союзом духовным и никогда не был по-настояще­му супружеским. Телесную сторону брака отрицали оба. При этом у обоих случались увлечения, но они лишь ук­репляли семью.

У Зинаиды Николаевны было много романов — ей нравилось очаровывать мужчин и нравилось самой быть очарованной. Но никог­да дело не шло дальше по­целуев. У неё на этот счёт имелась своя теория: лишь в поцелуе люди равны, а в том, что должно следовать дальше, кто-нибудь домини­рует. А этого Зинаида Нико­лаевна никак не могла допустить:

О, мука! О, любовь! О, искушенья!
Я головы пред вами не склонил.
Но есть соблазн, — соблазн уединенья,
Его никто ещё не победил.

Для этой женщины главными в отношениях значились равенство и союз умов и душ, а не тел. Но всё-таки в отношениях с «родным» мужем лидером была она — это понимали все.

Зинаида Николаевна Гиппиус была не только хозяйкой салона, собиравшая в своём доме ин­тереснейших людей, но и вдох­новительницей, горячей уча­стницей всех споров и инт­риг. Она очень любила мис­тификации. Например, писа­ла мужу письма разными почерками, будто бы от по­клонниц, в которых ругала или хвалила его. Оппоненту могла написать письмо его почерком. Она активно участвовала в литературной и личной жизни своих совре­менников.

Постепенно знакомство с Мережковскими станови­лось обязательным для всех дебютантов в области культу­ры. При активном содей­ствии Гиппиус состоялись ли­тературные открытия Блока, Мандельштама. Ей принад­лежит рецензия на стихи тог­да ещё никому не известного Сергея Есенина.

Есенин в 1924 году. Фото: Publik Domain/wikipedia.org

Но её интерес и внимание к творческим личностям имели ещё и изнанку. Она, например, принимала самое непосред­ственное участие в семейной драме Александра Блока: хотела всеми силами раздуть скандал, инструктирова­ла очень настойчиво, сопер­ника Блока, Андрея Белого, и требовала ежевечернего «отчёта о проделанной рабо­те». Жену Блока подбивала на измену. Александру Блоку в очень нелёгкий период жизни было внушено, что сейчас самое время ежедневно позировать талантливой молодой художнице, сестре Зинаиды, Тате Гиппиус. Сеансы позирования продолжались несколько месяцев. Утром сеанс у Блоков, а вечером — отчёт у Мережковских. Портрет, кстати, получился хорошим.

Критиком Гиппиус была знаменитейшим. Обычно она писала под мужскими псевдонимами, самый изве­стный из которых — Антон Крайний. Все знали, кто скрывается за этими мужс­кими масками. Проница­тельная, дерзкая, умная, ехидная — она писала обо всём, что заслуживало хоть малейшего внимания. Её острого языка боялись, мно­гие её ненавидели, но к мне­нию Антона Крайнего при­слушивались все.

Гиппиус испытывала пристрастие к мужской одежде, мужским псевдонимам, мужскому лирическому «я» в поэзии и курила ароматизированные папиросы. Фото: Publik Domain/wikipedia.org

Следующим этапом этого взаимовыгодного странного союза стало создание «Но­вой церкви». Ведя абсолютно не христианский об­раз жизни, Мережковские очень много говорили о Боге. Им принадлежала идея знаменитых Религиозно-философских собраний (1901–1903 гг.), где творчес­кая интеллигенция вместе с представителями офици­альной церкви обсуждали вопросы веры. На первое собрание Зинаида Николаевна явилась в чёрном прозрачном пла­тье на розовой подкладке. При каждом движении со­здавалось впечатление просвечивающего обнажён­ного тела. Присутствующие на собрании церковные иерархи смущались и не зна­ли, куда девать глаза.

Гиппиус со­знательно провоцировала окружающих на отрицатель­ные чувства в свой адрес. Ей нравилось, когда её называ­ли «ведьмой» — это подтвер­ждало её «демоническую сущность», которую она в себе всячески культивировала. Веро­ятно, супруги считали это пи­кантным: «ведьма» учит, как Бога любить.

В 1903 году со­брания были запрещены указом Святейшего Синода. «Ну, нельзя, так нельзя», — очевидно, решила Зинаида Николаевна. Тем более, на подходе была новая мысль, ещё более интересная. Хватит разговоров и теоретизирования — самим давно надоело. Супруги Мережковские в своём замечательном саморазвитии созрели для воплощения своих удивительных и удивляющих идей в жизнь.

Следующие 15 лет их супружеской жизни производили просто психологический и культурный фурор среди творческой элиты обеих столиц.

Даже самые прогрессивные люди без предрассудков ах­нули; когда узнали, как Ме­режковские воплощают свои религиозные идеи в жизнь. Во время Религиозно-философских собраний супруги сблизились с литератором Дмитрием Васильевичем Философовым. Сближение оказалось настолько силь­ным, что был заключён «тройственный» союз, напо­минающий брачный, для чего был совершён специ­альный совместно разрабо­танный обряд. Идея «трой­ственного устроения мира», должному прийти на смену традиционному христианс­кому мироустройству, усерд­но разрабатывалась супру­гами на бытовом житейском уровне, и приняла форму со­вместного «семейного» проживания двух мужчин и одной женщины. Конечно, это был очередной эпатаж: общество полнилось слуха­ми, гадало: спят — не спят вместе? А тут ещё подоспе­ло письмо из Парижа, куда «святая троица» уехала в 1906 году. Язвительная Зи­наида писала Брюсову, что они радуются новому ориги­нальному хозяйству: огром­ная квартира, а из мебели всего 3 кровати и 3 кресла. Никто так ничего и не понял. Как было на самом деле — никто не знает. Во всяком случае, эти трое не разлуча­лись много-много лет.

ДМИТРИЙ ФИЛОСОФОВ, ЗИНАИДА ГИППИУС И ДМИТРИЙ МЕРЕЖКОВСКИЙ pic.twitter.com/u7DAZbVjdP

Когда свершился Октябрь­ский переворот, Зинаида Ни­колаевна была в ужасе: Рос­сии, которую она любила — больше нет. Её дневники тех лет — сплошное отвращение и злоба. Мереж­ковские откры­то порвали от­ношения со всеми, кто стал сотрудничать с новой властью: с Блоком, Брюсовым, Белым. В 1919 году Гиппиус и Ме­режковский с большим тру­дом вырва­лись из страны.

Обосновались в Париже, где у них с дореволюционных времён име­лась шикарная квартира. Опять открыли литератур­ный салон, в котором соби­рался весь цвет русской эмиграции. Мережковские создали что-то вроде «инку­батора идей», среду для формирования и обсужде­ния важнейших вопросов культуры, религии, истории, психологии. Это общество сыграло видную роль в жиз­ни первого поколения рус­ских эмигрантов, создало иллюзию «настоящей куль­турной России». Прекрати­лось существование обще­ства только с началом Вто­рой мировой войны в 1939 году.

Дмитрий Мережковский, как мужчина, был активнее в своей ненависти к бывшей Родине, он последо­вательно ставил на всех ев­ропейских диктаторов. В конце 30-х годов увлёкся идеями фашизма. Именно фашизм, по его мнению, мог и должен был спасти Европу от «коммунистической заразы».

Зинаида Николаевна не разделяла его идей: она считала, что любой диктатор — это плохо. Но с мужем из-за «такой ерунды» они не ссорились. Она очень снисходительно относилась к увлечению мужа политикой.

Летом 1941 года, вскоре после нападения Германии на СССР, Дмитрий Мережковский вы­ступил с речью на немецком радио, где стал сравнивать Гитлера с Жанной Д’Арк. Очень красиво, образно и темпераментно он говорил, что тевтонские воины-рыцари призваны спасти мир от «красной чумы», что СССР — дьявольский оплот, а у Гитлера просто миссия божественная — спасти мир. Жена сказала: «Ну вот, те­перь мы пропали». Зинаида Николаевна очень пожалела, что упустила тот момент, когда увлечение политикой мужа приняло такую болезненную форму. От Ме­режковских отвернулись все. В декабре 1941 года Дмит­рий Сергеевич умер.

Проводить его в после­дний путь пришли всего не­сколько человек. Но Зинаида не была бы Зинаидой, если бы не представила своё одиночество собственным выбором. Она до конца держалась так, что это люди не оправдали её надежд и доверия.

После смерти мужа Гиппи­ус могла воскресить его только в мыслях, в написан­ных словах. Это единствен­ное, что у неё осталось…

Интересно задаться воп­росом, а смог бы Дмитрий Сергеевич затеять после смерти своей подруги анало­гичное предприятие, то есть начать писать книгу о ней? Думается, нет. И совсем не потому, что в нём было боль­ше эгоизма, а в ней больше жертвенности. А потому, вероятно, что в их союзе она несла стран­ную миссию, особенную. Как за­мечали ехидные современ­ники, Зинаида Николаевна «оплодотворяла» сознание мужа, а он «вынашивал» идеи.

В этом браке все было странно с самого на­чала и до самого конца… Похоронены Мережковские в одной могиле.

Могила супругов на парижском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Фото: Publik Domain/wikipedia.org

Лариса Михайлова

Спасибо за использование нашего раздела комментариев.

Просим вас оставлять стимулирующие и соответствующие теме комментарии. Пожалуйста, воздерживайтесь от инсинуаций, нецензурных слов, агрессивных формулировок и рекламных ссылок, мы не будем их публиковать.

Поскольку мы несём юридическую ответственность за все опубликованные комментарии, то проверяем их перед публикацией. Из-за этого могут возникнуть небольшие задержки.

Функция комментариев продолжает развиваться. Мы ценим ваши конструктивные отзывы, и если вам нужны дополнительные функции, напишите нам на [email protected]

С наилучшими пожеланиями, редакция Epoch Times

Источник