Что значит ревность к богу

О ложной ревности и внутрицерковной полемике

Двадцать лет свободного существования Православной Церкви на постсоветском пространстве ознаменовались, среди множества других явлений, появлением открытой внутрицерковной полемики по самым разным вопросам. Книги, статьи в газетах и журналах, в ещё большей степени интернет-сайты и форумы оказались посвящены полемике одних православных с другими.

Собственно, само по себе явление это для Церкви привычное. Святые отцы также полемизировали, и во все времена были свои интеллектуальные вызовы, свои опасности, свои ошибки, о которых необходимо было предупредить чад Церкви, и через всё это открывались искуснейшие в слове. Разумеется, и сейчас есть немало тех или иных идей или явлений, распространение которых в церковной среде представляет в большей или меньшей степени угрозу для духовного состояния верующих. И люди, неравнодушные и ревностно относящиеся к вере, не оставляют без внимания и без ответа вызовы и соблазны сего дня.

Однако ни для кого не секрет, что нередко во внутрицерковной полемике можно увидеть примеры далеко не святоотеческого духа, несмотря на внешне самую благообразную риторику.

Как известно, грех любит скрываться под личиной какой-нибудь добродетели. Например, слова о христианской любви могут быть прикрытием для маловерия и любви к миру сему, – что мы видим в экуменизме. А слова о ревности по вере могут быть прикрытием страсти к осуждению и порождающих её ненависти и зависти. И как в первом случае мы имеем дело не с любовью, а с псевдолюбовью, так и во втором случае мы имеем дело не с ревностью, а с псевдоревностью.

Есть вполне чёткие критерии того, как отличить истинную ревность о Боге от псевдоревности. Мы укажем три таких критерия.

Истинная ревность рождается от пламенной любви к Богу и поэтому не может выражаться через презрение к слову Божию. Как мы знаем, Христос повелел своё обличение прежде высказывать лично и наедине тому, к кому имеешь претензии, и лишь в случае неоднократного упорства, засвидетельствованного двумя или тремя свидетелями, сообщить об этом деле всей Церкви (см. Мф. 18:15-17). Соблюдение или несоблюдение обличителем этой заповеди можно назвать первым критерием.

Святые отцы так поступали даже с явными еретиками – святой Кирилл Александрийский написал немало вежливых и смиренных писем Несторию прежде, чем стал публично полемизировать с ним, также и святой Григорий Палама прежде написал три личных письма Варлааму, в которых сначала узнавал, правильно ли понял его учение, а затем увещевал оставить заблуждение. Они поступали так потому, что имели подлинную любовь и к Богу и к тем, кого обличали, – потому что хотели, по слову Христову, «обрести брата своего» (Мф. 18:15), а не покрасоваться перед толпой, гремя красноречием.

Но человек, больной ненавистью и прикрывающий её ревнительской риторикой, никогда так не поступает. Он сразу, едва ему кто-то не понравился, бежит возвестить urbi et orbi. Он никогда не обратится к обличаемому, ибо тот не интересен ему сам по себе, как личность, как брат, – он интересен лишь как очередной объект удовлетворения своей тёмной страсти.

Вспоминаются по этому поводу слова святого Исаака Сирина: «Кто исправляет брата своего в клети своей, тот исцеляет собственный свой порок; а кто обвиняет кого-либо пред собранием, тот увеличивает болезненность собственных своих язв. Кто втайне врачует брата своего, тот явной делает силу любви своей; а кто срамит его перед глазами друзей его, тот показывает в себе силу зависти» (прп. Исаак Сирин. Слова, 85).

Второй критерий – переход на личности. Святые отцы могли, разоблачая ересь, упоминать имя ересиарха или кого-то из идеологов заблуждения, если это имя и так уже у всех на слуху, и если сам еретик открыто противопоставляет своё лжеучение Православию. Но для отцов всегда главным было разоблачение заблуждения или порока, а не перемывание косточек конкретным еретикам или грешникам. И нередко святые отцы писали полемические работы, вообще не упоминая никаких имён, например это можно видеть у прп. Ефрема Сирина в труде «Против исследователей естества Сына Божия», и у прп. Паисия Величковского в труде «Возражение против хулителей умной молитвы». И это естественно, ибо для отцов была важна борьба с грехом, а не с грешником, с заблуждением, а не с заблуждающимся. А у псевдоревнителей всё наоборот – для них центральное место занимает личность, которую они выбрали в жертвы, а слова о чистоте веры и прегрешениях против неё, – подлинных или мнимых, – не более чем повод для «законного» осуждения и поношения.

Мысль о том, чтобы обличить то или иное возмутившее их явление, не называя ничьих имён, псевдоревнителям даже не приходит в голову, а если её им предложить, то они такое предложение выслушают совершенно без энтузиазма. Так писать им совершенно неинтересно, ведь тогда исчезнет самый главный для них стимул.

Совсем не сложно определить, что для автора полемического текста является главным. В случае святых отцов и подлинных ревнителей о вере если мы уберём из текста упоминания обличаемых персон, то текст по содержанию почти не уменьшится и не пострадает. А если из текста псевдоревнителей убрать выпады против тех или иных лиц, то от текста мало что останется, он станет обрывочным, бессвязаным и бессодержательным.

Наконец, третий критерий, позволяющий отличить псевдоревность от подлинной ревности о вере – мелочность.

Святые отцы и все подлинные ревнители о вере решались обличить кого-либо только в том случае, когда речь шла о сознательной, публичной и многократной проповеди явно еретических взглядов, или об открытом поведении высокопоставленного лица, показывающем, что это лицо считает нормой то, что Бог называет грехом. Только такие вещи, совершаемые открыто, сознательно и многократно, и представляющие угрозу для многих, были в глазах святых достаточным основанием для того, чтобы взяться за перо.

А у псевдоревнителей всё совсем по-другому. Им достаточно одной неточной фразы или одного необдуманного поступка, чтобы объявить священную войну и начать строчить обличающие статьи.

Святые отцы вступали в публичную полемику, чтобы прекратить соблазн, вызванный тем, что уже всем известно, а псевдоревнители сами порождают соблазны в Церкви, извлекая на всеобщее обозрение то, на что без них никто не обращал внимания. Псевдоревнители ходят, как львы рыкающие, ища, кого поглотить, глядя придирчивым оком, выискивая малоизвестные высказывания или поступки и вообще любую мелочь, которую можно взять за повод для осуждения новой жертвы.

Позволю себе в заключение привести слова святителя Игнатия (Брянчанинова) об этой духовной проблеме. В своей работе «О прелести» он говорит, что «надо весьма остерегаться плотской и душевной ревности, представляющейся по наружности благочестивою, в сущности – безрассудной и душевредной. Мирские люди и многие монашествующие, по незнанию своему, очень похваляют такую ревность, не понимая, что её источники суть самомнение и гордость. Эту ревность они величают ревностью по вере, по благочестию, по Церкви, по Богу. Она заключается в более или менее жестком осуждении и обличении ближних в их нравственных погрешностях и в погрешностях против церковного благочиния и чиноположения. Обманутые ложным понятием о ревности, неблагоразумные ревнители думают, предаваясь ей, подражать святым Отцам и святым мученикам, забыв о себе, что они, ревнители, – не святые, а грешники. Если святые обличали согрешающих и нечестивых, то обличали по велению Божию, по обязанности своей, по внушению Святого Духа, а не по внушению страстей своих и демонов. Кто же решится самопроизвольно обличать брата или сделать ему замечание, тот ясно обнаруживает и доказывает, что он счел себя благоразумнее и добродетельнее обличаемого им, что он действует по увлечению страсти и по обольщению демонскими помыслами…

Человек, водимый плотским мудрованием, никак не может правильно судить ни о своем внутреннем состоянии, ни о состоянии ближних… Достойно замечания, что по стяжании духовного разума, недостатки и погрешности ближнего начинают казаться весьма маловажными, как искупленные Спасителем и удобно врачуемые покаянием – те самые погрешности и недостатки, которые плотскому разуму казались необъятно великими и важными. Очевидно, что плотское мудрование… придавало им такое огромное значение. Плотское мудрование видит в ближнем и такие грехи, каких в нем вовсе нет: по этой причине увлекавшиеся безрассудною ревностью часто впадали в оклеветание ближнего и соделывались орудием и игралищем падших духов».

Источник

Ревность дана для того, чтобы мы зорко следили за своей душой

Ревность – не порок?

Протоиерей Игорь Прекуп. Фото: Станислав Мошков/rus.postimees.ee

Позвольте сначала ответить вопросом на вопрос: какая ревность? Любая? Нет, не любая – порок. Тут, пожалуй, надо быть поосторожней с обобщениями. Если вопрос о той страсти, которая лишает человека достоинства, превращая его в опасного галлюцинирующего параноика, способного лишь разрушать то, что ему дорого, и калечить жизнь тем, кто его любит – да, порок. Но из святоотеческого учения мы знаем, что зло не самобытно. Стало быть, и ревность либо паразитирует на какой-нибудь добродетели, либо сама и есть добродетель, на которой паразитирует порок-самозванец, похитивший ее имя. Похоже, что последнее.

Да ну, скажете тоже… Так вообще жить невозможно! Мало ли, что там святые подвижники писали – это для монахов, а мы в миру живем, тут веру и благочестие спасать надо от всеобщей апостасии.

Нам, грешным, начинать надо с малого – со строгого соблюдения уставного благочестия: с вычитывания утреннего и вечернего молитвенного правила, с соблюдения всех постов, с регулярного и полного отстаивания богослужений, соблюдая все обычаи, касающиеся дресс-кода и передачи свечек через правильное плечо, с отказа от ИНН и паспортов, с утончения класс… ой! церковного чутья, с обостренного и воинственного реагирования на оскорбления наших чувств.

Только освоив этот уровень, имеет смысл озаботиться хранением сердца от всего противного любви, кротости и милосердию, а до тех пор мы недостойны посягать на евангельские заповеди – это дерзость. Как мы можем помышлять о жизни по Новому Завету, не освоив толком жизнь в духе Ветхого? Все должно быть последовательно. А потому будем заботиться о доступном – о внешнем, а недоступное отложим на потом. Так, да.

Отсюда и распространенное представление, что «ревность по Бозе» – это строгое соблюдение свода канонических правил, богослужебного устава, постов; осторожное до параноидальной подозрительности отношение ко всему и всем (включая священноначалие) на предмет наличия ереси или заговора, устойчивая неприязнь, переходящая в ненависть к тем, кто, по мнению «ревнивцев», представляет опасность для чистоты веры и нравственных устоев общества. Это плотское истолкование духовного понятия.

Житейское понимание ревности основано на эгоизме

Ревность у нас часто ассоциируется с любовью, как ее побочный эффект, а напрямую – с завистью, собственничеством, ненавистью, злостью, помрачением ума и прочими состояниями, ничего общего с любовью не имеющими. Мы в этом исходим из личного опыта, из опыта знакомых нам людей, ну и, разумеется, из литературного наследия: ревность – одна из частых тем великих произведений, если не центральная, как в «Отелло», то сквозная, как в «Братьях Карамазовых».

Это очень понятное нам чувство, но понятное в обыденном аспекте, как низменное выражение собственнического отношения к предмету ревности, как эгоистичное стремление господствовать, доминировать безраздельно, контролировать даже помыслы, или, выражаясь словами Б. Спинозы, как «любовь, полная ненависти к любимому предмету и зависти к другому, пользующемуся любовью первого».

Но вот мы встречаем это слово в Священном Писании, причем в явно положительном смысле. Ревнуйте о дарах больших, и я покажу вам путь еще превосходнейший (1 Кор. 12: 31), – призывает апостол Павел коринфских христиан, рассуждая о природе Церкви и о дарах Святого Духа. …Ревнуйте о странноприимстве (Рим. 12: 13), – обращается он же к римским христианам. Из контекста понятно, что речь не о дурном соперничестве, а о чем-то другом.

Глагол קנא – «ревновать» может на древнееврейском означать и «ревновать», и «завидовать» в самом пошлом смысле, но он переводится также и в смысле рвения, ревности о Боге, о стране, о чем-то дорогом, святом, важном. Отец Павел Флоренский обращает внимание, что слово קנאח , кроме «страсти любви с ревностью», означает еще «соревнование» и Божию ревность о славе Своей.

Означающее ревность греческое слово ζηλος переводится на русский в первую очередь как «рвение», «кипение», «пыл», «стремление», «соревнование», «подражание». И уже как производное отсюда, с одной стороны – как ревность и зависть, с другой – гнев и негодование (но опять же в новозаветном словоупотреблении в смысле рвения, ревности о чистоте веры, о святости).

В русском языке понятие ревности «в основном своем направлении характеризуется как мощь, как сила, как напряжение, но вовсе не как страх, или ненависть или зависть. Ревность, очевидно, – то же, что и рвение, ревнивый – то же, что и ревнитель, ревновать – то же, что и рвать, или скорее рваться. Как „иметь ревность“, так и „иметь рвение“, по своему корню, означает лишь наличность силы, мощи, стремительности. Это противоположность вялости, бессилию, слабости», – пишет о. Павел («Столп и утверждение истины»).

Как уже говорилось выше, житейское понимание ревности основано на ее эгоистичном проявлении. В самом деле, эгоизм извращает в человеке любое здоровое естественное свойство.

Проявляясь как унизительное недоверие, подозрительность, переходящая в ненависть, выплескивающаяся в агрессивных выпадах, как в отношении предмета ревности, так и в отношении соперника, это чувство не делает чести человеку и справедливо осуждается как недостойное. Не удивительно, что, согласно тому же пониманию, ревность по своей сущности чужда любви, паразитирует на ней.

И далее о. Павел делает вывод, что ревность – это «один из моментов любви, основа любви, фон любви, первичная тема, в которой воссиявает луч любви».

Не ревнитель, а ревнивец

Поэтому любовь к Богу рождает и ревность по Нему – добродетель, соединяющую в себе трезвение с мужеством, пробуждаемую сознанием высоты замысла Божия о человеке, стыдом за несоответствие этому замыслу и характеризуемую энергичным стремлением сделать все, дабы с помощью Божией восстановить в себе Его поруганный образ, тщательно исследуя себя, выискивая и удаляя все противное Богу, а также зорко следя, чтобы не приблизилось к душе что-либо враждебное.

«…Некто, облеченный во Христа, – пишет прп. Исаак Сирин, – ревность сию в словах своих назвал псом и хранителем закона Божия, то есть добродетели, потому что законом Божиим называется добродетель. Эта сила ревности двумя способами укрепляется, пробуждается и воспламеняется на хранение дома, а также двумя способами приводится в изнеможение, дремоту и леность.

А именно: пробуждение и воспламенение бывает, когда человеку приходит на мысль некий страх, заставляющий его бояться за то благо, которое он приобрел или имеет в виду приобрести, чтобы не было оно украдено, т.е. уничтожено каким-либо случаем или последствием оного. И сие возбуждается в человеке по Божественному промышлению; разумею же страх во всех достойных делателях добродетели, пребывающий в душе для ее пробуждения и ревнования, чтобы не предавалась она дремоте».

Однако часто этот «цепной пес» кидается не столько на порок внутри нас, сколько на ближнего нашего, побуждая нас отвращаться и гневаться отнюдь не христианским образом. Ведь ревность ревности рознь. Ревнующего истинно уместно называть «ревнителем», тот же, кто одержим ревностью, пусть даже направленной на святые ценности, но ревностью страстной, порочной, плотской по сути – не ревнитель, а такой же ревнивец, как, например, сходящий с ума от своей собственнической мнительности ревнивый муж.

Люди нередко истолковывают религиозные понятия в ключе имеющегося внерелигиозного опыта, подменяя их содержание чем-то внешне схожим, но чуждым по духу. Так и в случае с ревностью по Богу: под неведомое понятие адаптируется знакомая, понятная страсть, характеризуемая агрессивностью и подозрительностью, только направленная теперь на собственное представление о Боге и символы благочестия: обряды, дисциплину и пр.

Ревность дана для того, чтобы мы зорко следили за своей душой

Ведь гораздо проще (и тут мы вспомним, что «где просто, там ангелов со сто, а где мудрено, там ни одного») так понять, что ревности (той самой, знакомой, а какой же еще?) можно давать волю, если повод – возвышенное и священное.

«Человек ревнивый никогда не достигает мира ума, – говорит прп. Исаак Сирин, – а чуждый мира – чужд и радости. Ибо если мир ума называется совершенным здравием, а ревность противна миру, то, следовательно, тяжкою болезнью страждет тот, в ком есть лукавая ревность. По-видимому, ты, человек, обнаруживаешь ревность свою против чужих недугов, а в действительности свою душу лишил здравия. Поэтому потрудись лучше над оздоровлением своей души. Если же желаешь врачевать немощных, то знай, что больные более нужды имеют в попечении о них, нежели в порицании. А ты и другим не помогаешь, и самого себя ввергаешь в тяжкую, мучительную болезнь. Ревность в людях признается не одним из видов мудрости, но одним из душевных недугов, и именно – она есть ограниченность в образе мыслей и великое неведение. Начало Божественной премудрости – скромность и кротость, которая свойственна великой душе и носит на себе немощи людей».

Духовная ревность побуждает человека пренебрегать временным ради вечного и не бояться скорбей, «ибо, – согласно прп. Исааку Сирину, – когда сердце возревнует духом, тело не печалится о скорбях, не приходит в боязнь и не сжимается от страха, но ум, как адамант, своею твердостью противостоит во всем искушениям».

Ревность дана для того, чтобы мы зорко следили за своей душой, дабы ничто чуждое не смогло бы вкрасться в нее под видом добродетели.

Истинная ревность побуждает человека всеми силами хранить мир, уклоняясь от всяких помыслов осуждения, пресекая всякие лукавые попытки своих страстей прорваться наружу под благовидным предлогом «ревности по Бозе».

Источник

Ревность

Ре́вность – 1) состо­я­ние веру­ю­щего, выра­жа­е­мое в пла­мен­ном, реши­тель­ном стрем­ле­нии к испол­не­нию Божьей воли, к добру и обострен­ном нега­тив­ном отно­ше­нии ко злу ( Чис.25:13 ); 2) усер­дие (пример: рев­ность к работе); 3) сомне­ние чело­века в вер­но­сти, любви к нему со сто­роны дру­гого чело­века; 4) обострен­ное чув­ство сопер­ни­че­ства (пример: рев­ность к успе­хам других людей); 5) про­яв­ле­ние Правды Божьей по отно­ше­нию к чело­веку ( Ис.9:7 ).

В учении Свв. Отцов, рев­ност­ное начало души также име­ну­ется гневом, рве­нием и энер­гией. В свя­то­оте­че­ской пись­мен­но­сти эта сила обычно назы­ва­ется словом, про­ис­хо­дя­щим от гла­гола зажи­гаю, горю, пла­ме­нею.

В своем пер­во­здан­ном состо­я­нии (до чело­ве­че­ского гре­хо­па­де­ния), рев­ность озна­чала усер­дие к уго­жде­нию Богу, имела воз­вы­шен­ный духов­ный смысл. В своем изна­чаль­ном виде рев­ность – закон­ная сер­деч­ная (чув­ству­ю­щая) сила души, пови­ну­ю­ща­яся разуму. Однако после гре­хо­па­де­ния про­изо­шло повре­жде­ние чело­ве­че­ского ума. Чело­ве­че­ский ум стал стре­миться не к веч­ному Богу, а к пред­ме­там види­мого мира, пора­бо­ща­ясь им. Отсюда и рев­ность стала не рев­но­стью о позна­нии Бога, а рев­но­стью о полу­че­нии удо­воль­ствий в крат­ко­вре­мен­ной жизни. Про­ти­во­есте­ствен­ная рев­ность в соче­та­нии с про­ти­во­есте­ствен­ной направ­ле­нием ума и воли стала гре­хов­ной стра­стью, то есть неесте­ствен­ным дви­же­нием чело­ве­че­ской души.

Истин­ная рев­ность имеет осно­ва­нием любовь, а ложная — тще­сла­вие и гор­дость. Истин­ная рев­ность обли­чи­теля чужих поро­ков совер­ша­ется с болью и состра­да­нием, а ложная — со зло­стью и пре­зре­нием.

Исце­ляя чело­ве­че­скую при­роду, хри­сти­ан­ство учит о необ­хо­ди­мо­сти изме­нить про­ти­во­есте­ствен­ную рев­ность о вре­мен­ном и пре­хо­дя­щем изна­чально при­су­щей чело­веку рев­но­стью к позна­нию Бога и соеди­не­нию с Ним. Такая замена пред­по­ла­гает как жела­ние чело­века, так и дей­ствие помо­га­ю­щей ему Боже­ствен­ной бла­го­дати.

Рев­ность в духов­ной жизни не должна исклю­чать такую доб­ро­де­тель, как рас­суж­де­ние. Рев­ность без рас­суж­де­ния в пат­ри­стике име­ну­ется рев­но­стью не по разуму, нера­зум­ной рев­ностью ( Рим. 10:2 ).

С ослаб­ле­нием рев­но­сти при­хо­дит теп­лохлад­ность.

архи­манд­рит Рафаил (Каре­лин):
Рев­ность – это огонь, без кото­рого не может ожить чело­ве­че­ское сердце. Рев­ность про­яв­ля­ется в том, что чело­век, услы­шав зов бла­го­дати, немедля при­сту­пает к делу спа­се­ния, а не обма­ны­вает себя тем, что он сна­чала закон­чит мир­ские дела, а затем при­мется за спа­се­ние своей души.

игумен Нек­та­рий (Моро­зов):
Раз за разом убеж­да­ешься: чем реши­тель­нее обра­ща­ется, идет чело­век к Богу, тем легче ему пре­одо­леть те пре­пят­ствия, кото­рые неиз­бежно воз­ни­кают на его пути. И чем больше сомне­ний, коле­ба­ний, оста­но­вок, тем, напро­тив, труд­нее дается это пре­одо­ле­ние. Порой — и вообще не дается. Сомне­ния, коле­ба­ния, нере­ши­тель­ность — то же самое для врага рода чело­ве­че­ского, что кусок сырого мяса в воде для акулы…

пре­по­доб­ный Иосиф Оптин­ский:
Рев­ность, жела­ю­щая иско­ре­нить всякое зло, на самом деле сама есть самое страш­ное зло.

Источник

О ревности истинной и ложной

Ревность по Боге как основа духовной и нравственной жизни человека. – Примеры проявления ложной ревности: учение Ария, Нестория, Евтихия. – Ложная ревность основана на гордости, а истинная ревность в смирении и покаянии. – О превращении истинной ревности в ложную. – Как преуспеть в молитвенном делании. – О больших и малых искушениях. – Что такое духовное неофитство. – Может ли характер человека влиять на его духовную жизнь.

Сегодня я хотел бы провести беседу о важной, но трудно приобретаемой добродетели – о ревности, на которой зиждется, можно сказать, вся духовная и нравственная жизнь человека. Конечно, имеется в виду не чувство ревности одного человека к другому, а ревность по Боге, ревность в смысле рвения или, если так можно выразиться, азарта в духовной жизни.

Необходимо сказать и о ревности правильной, истинной, и о ревности ложной. В книге святителя Игнатия (Брянчанинова) «Приношение современному монашеству» есть специальная глава «О ревности душевной и духовной», в которой он кратко рассматривает этот вопрос. Святитель Игнатий, в частности, говорит, что многие люди ошибочно принимают ревность внешнюю за истинную, духовную. Ревность ложная проявляется в тщательном соблюдении всевозможных внешних постановлений, церковных обрядов или тонкостей богослужения. Ложная ревность достигает иногда такой степени, что человек сильно негодует, когда окружающие люди, как ему кажется, не соблюдают должного. И поскольку эта ревность выражается во внешнем поведении, она бывает для всех очевидна. К такой ревности многие верующие люди относятся с великим уважением, придают ей большое значение и в себе и в других. Этих «ревнителей благочестия» очень хвалят. Но часто бывает, что люди, внешне все соблюдающие и даже выдающиеся в отношении видимых добродетелей, делают это, наверное сами того не понимая, из побуждений гордости, желая выделиться тем, что они считают значительным.

Можно привести примеры ложной ревности из церковной истории. Знаменитейшие ересиархи, то есть родоначальники ересей, были ревнителями именно внешнего благочестия. Таким был пресвитер Арий, глава арианской ереси. Он был ревностным священником, проповедником. Но когда Арием, как ему казалось, пренебрегли – вопреки ожиданию его не выбрали на место умершего епископа Александрийского, духовенство и народ предпочли избрать другого, Александра, – тогда Арий из зависти и гордости стал усиленно проповедовать свою безумную ересь. Он учил, что Иисус Христос был не Сыном Божиим, но неким первым и величайшим творением Божиим.

Подобным ему был и другой знаменитейший еретик – Несторий, изобретатель ереси, которая названа по его имени несторианской. Он был пресвитером в Антиохийской Церкви и отличался строгостью жизни, необыкновенным подвижничеством, он носил простые суровые одежды, имел изможденный облик. Несторий отличался особенным благочестием, поэтому, когда нужно было избрать епископа на Константинопольскую кафедру, выбор пал на него как на самого достойного. Но, оказавшись во главе Константинопольской Церкви, он стал изрыгать учение, которое до тех пор сохранял в своей душе. Учение состояло в том, что Иисус – человек Богоносный, что по Своему достоинству Он близок к Богу Слову, но не соединен с Ним ипостасно. То есть, по его учению, Господь Иисус Христос был не одной личностью, а имел две раздельные личности: личность Бога Слова и личность человека Иисуса. Поэтому Несторий называл Деву Марию не Божией Матерью, не Богородицей, а Христородицей. Третий Вселенский собор осудил его и лишил священного сана.

Особенно выдающийся пример ложной ревности – деятельность другого знаменитого ересиарха, Евтихия, родоначальника ереси монофизитской. Он был подвижником, архимандритом одного из константинопольских монастырей, множество учеников его очень любили: в монастыре было около трехсот монахов. Во времена несторианской ереси Евтихий, как тогда казалось, выступил оплотом, защитником православия. Дело в том, что ересь несторианская и ересь монофизитская – две противоположные крайности, два заблуждения, уводящие с царского пути в разные стороны. Если несторианская ересь разделяла во Христе Бога Слова и человека Иисуса, то монофизитская ересь, наоборот, не видела в Нем двух естеств, человеческого и Божеского: эти естества как бы сливались в одно Божеское. Таким образом, человеческое естество в Господе Иисусе Христе переставало мыслиться как самостоятельное и подобное естеству всех людей. А православие исповедует, что в одном Лице, в одной Ипостаси Бога Слова неслитно и нераздельно действуют два естества: Божеское и человеческое.

Итак, Евтихий, знаменитый не только подвижнической ревностью, но и благочестием, борьбой против несторианской ереси, оказался на деле врагом православия. И притом таким упорным и упрямым, что никаким доводам святых отцов не внимал. В конце концов он добился несправедливого низложения двух православных архиереев: святителя Флавиана Константинопольского и епископа Евсевия Дорилейского, который первым обличил его в ереси. Когда Евтихию приводили неопровержимые доводы из святых отцов в пользу православия, он говорил, что он святых отцов уважает, но если бы нашел у них что-то неправильное, то и им бы не поверил, потому что для него Священное Писание стоит выше всего. Конечно, для всех нас Священное Писание стоит выше других писаний, но кто правильно изъяснит его, если не святые отцы? Евтихий же в гордости своей думал, что он мудрее всех.

Можно было бы, наверное, и другие примеры привести, но самый яркий из них – пример Евтихия, который был до такой степени ревностным монахом-подвижником, что даже ни разу не выходил из своего монастыря вплоть до того дня, когда от него потребовали прийти на Константинопольский собор, на котором он был обличен в ереси, получившей впоследствии название монофизитской. Снова ревнитель благочестия, подвижник оказался страшнейшим еретиком. И чему тут удивляться, если мы в Евангелии можем прочесть о фарисеях, которые также были ревнителями благочестия: исполняли все обряды, охраняли правоверные обычаи от языческих, уже начавших внедряться в ветхозаветную церковь из языческого мира. Однако же, когда пришел Господь Иисус Христос, это внешнее благочестие оказалось враждебным Его проповеди, потому что было основано на гордости.

Итак, как же нам избежать мнимого благочестия и ложной ревности, которые могут нас привести даже к вражде против Церкви? Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит, что истинная ревность состоит в смирении, молчании, покаянии, во внутреннем духовном умилении. Если мы опять возьмем пример из церковной истории и вспомним о знаменитом противнике и, можно сказать, победителе несторианской ереси – святителе Кирилле Александрийском, то увидим, что он обладал духовными качествами, противоположными чертам характера еретика Нестория или других ересиархов.

Будто не желая понимать учение епископа Кирилла Александрийского, антиохийские епископы, хотя и были по учению своему православными, но по ошибке, по недоразумению, по ложному чувству дружбы пытались выгородить Нестория и впали в раскол. Когда же император Феодосий с епископом Константинопольским Максимианом и прочими святителями старались примирить антиохийцев с Церковью, то обращаясь к императору, сказали, что пусть только антиохийские епископы исповедуют православие, а все обиды, которые они причинили святителю Кириллу: несправедливое лишение сана, оскорбления, признание еретиком, – он простит. То есть они заранее были уверены в смирении епископа Кирилла. И действительно, он обо всем этом умолчал, не потребовал никаких объяснений, извинений и прочего, лишь бы только они вернулись в лоно Православной Церкви. Благодаря мудрости и смирению святителя Кирилла, Антиохийская Церковь воссоединилась со всею Православной Вселенской Церковью.

Вот пример истинной ревности – ревности по благочестию, однако же, в сочетании со смирением. Кирилл Александрийский не хотел ни от чего отступать в своем учении в защиту православия, говоря, что все в этом учении правильно и никаких решений Третьего Вселенского собора отменять нельзя, а о личных оскорблениях, обидах, о своем унижении не сказал ни слова. Потом некоторые представители антиохийцев, в особенности Феодорит Кирский, стали защитниками православия и в последующие годы уже почитали память святителя Кирилла. Они считали, что он действительно был великим защитником православия, великим учителем Церкви, и называли православную веру верой Кирилловой. Поэтому истинная ревность – касается ли она догматов, правил благочестивой жизни, нравственных правил или, скажем, чисто духовных вопросов, например молитвы, борьбы со страстями, любого аспекта христианской жизни, – будет дорожить истиной, но одновременно будет и смиренна. Для нас должна быть дорога́, значительна истина, поскольку она преподана нам святыми отцами, а в конечном счете Христом, ее мы обязаны беречь, сохранять, но когда дело касается нас самих, мы должны смиряться.

Как же применить эти исторические примеры, эти рассуждения к нашей повседневной жизни? Пусть нам редко приходится говорить о догматах, но и это может случиться. Скажем, мы столкнулись с каким-нибудь сектантом, который пытается навязать нам свое неправое учение, в котором, естественно, православные догматы искажаются. Мы обязаны заявить, что мы православные, потому что наш долг – исповедовать православное христианство, тут смиряться не нужно. Может быть, мы не имеем способностей или знаний для того, чтобы этому сектанту возразить, так сказать, по пунктам, но мы должны заявить о том, что мы с ним не согласны, что мы – православные, что наша вера – истинная, а он заблуждается. Это может и должен сделать каждый, а если кто-то может и умеет возражать, пусть попробует и возражать.

Но чаще всего – то ли потому, что мы не обладаем достаточным даром слова, то ли из-за того, что эти люди находятся в прелести, как бы под обаянием злого духа, – наша беседа оканчивается ничем. Сектант остается при своем мнении, и мы, я думаю, тоже остаёмся при своем, но в споре возникает раздражение, ненависть, вплоть до того, что мы готовы чуть ли не побить этого сектанта, вместо того чтобы привести здравые доводы в духе кротости. Вот пример того, как, казалось бы, истинная ревность превращается в ложную, и мы под предлогом защиты истины впадаем в злую страсть. Конечно, какого-нибудь наглого сектанта можно иногда и выпроводить с территории храма или монастыря, если он искушает людей. Святые отцы употребляли порой это средство, скажем, отправляли в ссылку некоторых неисправимых ересиархов. Но я говорю о нашем личном отношении. Ведь эта встреча может произойти не только на территории храма – как вы знаете, сектанты ведут себя очень назойливо, можно сказать, нагло, – она может произойти где-нибудь в общественном месте, например в транспорте, и нам нужно проявить кротость. Кто знает, если мы сохраним христианский дух и внутреннее спокойствие, более или менее удачно возражая, то, может быть, не сейчас, но когда-нибудь семя, посеянное нами, возрастет и споривший с нами человек обратится к вере. Я знаю, что все же бывают, хотя и редко, случаи обращения сектантов в православие. Это такие же люди, как и мы, нельзя на них, как говорится, ставить крест и считать, что они уже погибли. И мы когда-то были, по крайней мере большинство из нас, людьми неверующими, чуждыми Церкви, а ведь атеизм тоже своего рода секта, весьма распространенная. И коммунизм – не просто политическое убеждение, он имеет некоторую религиозную окраску, и его также можно назвать сектой. Проявляя кротость в споре на догматические темы, мы имеем надежду действительно победить, действительно помочь человеку, поэтому нельзя спорить о христианстве в нехристианском духе.

Еще более нелепо выглядит агрессивное поведение, когда мы касаемся вопросов духовных. Допустим, если мы начинаем говорить о молитве с гневом, раздражением, осуждением. Становится особенно очевидным, что, уча христианским добродетелям, мы делаем это недобродетельно. Если человек не хочет нас слушать – зайдет ли речь о догматах в споре с сектантами, а может быть, с невежественными православными братьями и сестрами; или начнется разговор на духовно нравственную тему, – проявим смирение: уступим, предоставим этому человеку разобраться самому. Если он в данный момент не понимает, то, кто знает, может, он поймет это завтра или через некоторое время. Может быть, жизненный опыт заставит его прийти к такому же выводу. А если мы начинаем чересчур настаивать на своем мнении, то в этом обнаруживается наше своеволие.

Мой духовный отец – он был человек очень простой, но вел высокодуховную жизнь – любил повторять такое изречение, не знаю, сам ли он его придумал или где-то прочитал: «У свободного – все свободны, а у раба – все рабы». То есть если ты духовный человек, то ты свободен, а значит, и людям, которые тебя окружают, предоставляешь свободу: хочешь – живи добродетельно, не хочешь – никто тебя не сможет заставить. Заставлять бесполезно. А если ты раб греха, ты и всех стараешься поработить своей воле. Отличие неразумной ревности от разумной состоит в настойчивости, своеволии, несмирении по отношению к людям.

Теперь коснемся ревности, которая должна проявляться по отношению к Богу, то есть ревности к молитве, к духовному совершенствованию. Здесь также бывает ревность разумная, правильная и ревность неразумная и неправильная. Разумная ревность и здесь обязательно сопровождается смирением. Можно даже сказать, что, чем больше ревности у человека, тем он смиреннее и в отношении к Богу, и в отношении к ближним. Если человек одержим неразумной ревностью, то он ожидает быстрых, чуть ли не моментальных результатов в своей духовной жизни. Он хочет по прочтении одной книги кардинальным образом измениться. Прочитав житие Антония Великого или его наставления, такой человек думает, что он уже стал почти как Антоний Великий. Но конечно же, через малое время обнаруживается его несостоятельность, он спотыкается, падает и приходит в противоположное состояние – считает себя вообще ни к чему не годным. Его неразумная, мечтательная ревность оборачивается для него величайшим огорчением, унынием, отчаянием.

Этой своей оборотной стороной – разочарованием в самом себе – неразумная ревность часто обезоруживает человека, лишает его всякого дерзновения и усердия. Если человек, одержимый неразумной ревностью, решил предаться, скажем, подвигу поста, то он будет делать это несообразно своему здоровью, своим обязанностям, образу жизни, а главное, несообразно нужде. Ведь подвиг поста должен иметь оправдание, объяснение: для чего я должен поститься с той или иной степенью строгости? Однако человек, движимый одним горделивым желанием совершить добродетель, которая кажется ему очень легкой, часто совершенно не понимает, для чего он это делает. Он думает, что поститься просто. Молиться – это сложно: как молиться, как бороться с помыслами, как приобрести внимание в молитве, умиление и прочее… А пост кажется очень простой добродетелью: не ешь, и все. Поэтому многие неразумные ревнители прежде всего бросаются на эту, по их мнению, очень простую добродетель. Но, подвергнув себя чрезвычайно строгому посту, человек в скором времени бывает вынужден вовсе оставить пост, по крайней мере, вернуться к обычному употреблению пищи, потому что ему приходится едва ли не лечиться. А поскольку он вообразил, что именно в строгом посте и состоит спасение, то сразу же впадает в отчаяние оттого, что он якобы погибает: «Нет у меня никакой надежды, потому что я не могу выдержать пост».

То же можно отнести и к молитве, прежде всего, к правилу. Избирает человек себе какое-нибудь правило, допустим, столько-то акафистов прочесть, столько-то канонов, столько-то кафизм, а может быть, – это реже, но бывает – столько-то четок Иисусовой молитвы. Итак, выбрал он себе правило и решил, что теперь будет исполнять его каждый день. Но он забыл о том, что и настроение у него может перемениться, и здоровье может ухудшиться, и столько свободного времени может не быть, или другие какие-нибудь обстоятельства помешают. Однако этот человек берет на себя огромное молитвенное правило, а потом, сколько-то продержавшись, безусловно, понимает, что не может его соблюсти, и тоже впадает в уныние и отчаяние: «Все пропало, я не могу молиться, а если нет молитвы, значит, нет и спасения». Чаще всего такое разочарование постигает человека именно в отношении этих двух добродетелей – поста и молитвы. Но бывают и более тонкие случаи, когда неопытный, горделивый христианин желает преуспеть в какой-нибудь иной добродетели. Допустим, поддался он гневу – это страсть очень распространенная, – испытал из-за этого огорчение, досаду и решил исправиться, сказав себе: «Все, больше никогда не буду гневаться». Как говорится, «с завтрашнего дня начинаю новую жизнь». Но страсть-то в нем осталась. Не так легко искоренить страсть в своей душе. Будет еще какой-нибудь повод, предлог, и вновь он согрешит этим же грехом раздражительности, вновь споткнется, а споткнувшись, скажет: «Раз я не могу победить гнев – я погиб, нет мне спасения». На самом же деле эта страсть, как и другие, искореняется многолетним изнурительным подвигом. И не всякий, а наоборот, редкий человек достигает полного очищения от этой страсти. Нам бы собой овладеть хоть в малой степени, чтобы не быть совершенно порабощенными страстям, чтобы уметь им противиться – и это уже является большим достижением для обыкновенного христианина. Иоанн Лествичник говорит, что не всем дано достигнуть бесстрастия, а покаяние для всех необходимо. Мы же хотим бесстрастия.

То же может произойти и в отношении качества молитвы – не количества молитв, не продолжительности правила, а в отношении внимательности, умиления, покаяния при молитве. Прочитав, скажем, о том, какой должна быть внимательная молитва, о том, что во время нее не нужно принимать никаких помыслов, неопытный христианин, не зная своей меры, своего действительного состояния и того, на что он способен на данном этапе своего развития, говорит: «Больше никогда не приму помыслов во время молитвы». Естественно, это решение он соблюсти не может и, поддавшись тем или иным помыслам, иногда сравнительно невинным, например суетным, впадает в отчаяние, уныние, опять себя осуждает и не видит больше никакой надежды.

Ситуация складывается иногда абсурдная до смешного. Несколько раз я встречался с таким явлением. Какой-нибудь христианин, например, на службе говорит себе: «Сейчас я буду молиться и ни одного помысла не приму». Он изо всех сил напрягает ум, стараясь никакого помысла не принять. Это его воздержание от помыслов длится, может быть, пять минут (если десять – это уже чудо) и приводит к сильнейшей головной боли. Потому что совершение этой великой добродетели, молитвы, зависит не только от нашего умственного, духовного или нравственного напряжения, а прежде всего от содействия благодати Божией, которой мы еще не имеем в достаточной степени.

Один монах пришел к старцу и говорит, что ему во время молитвы мешают помыслы, старец велит ему: «Взойди на гору, распростри полы твоей рясы и удержи ветер». Монах отвечает: «Это невозможно». А старец говорит ему: «Так же новоначальному невозможно удержать помыслы». Такова наша неразумная ревность. Нам кажется, что причина всех наших ошибок – неведение и неопытность: просто нам никто не объяснил (так мы сами себя оправдываем), а если бы нам объяснили, то мы знали бы, как правильно поступить и не запутались бы. Но на самом деле причина не в том, что нам не объяснили, не неопытность, а гордость. Мы думаем о себе лучше, чем мы есть. Мы дерзаем на такую высоту добродетелей или на такие добродетели, которые нам недоступны. Именно эта гордость и делает нас несмиренными, гневливыми в споре с еретиками, а также с теми христианами, которые не желают совершать те или иные добродетели. Она заставляет нас браться за дела, которые мы заведомо не сможем совершить, и подвергает нас многим и многим падениям, даже в грубые и тяжкие грехи. Сколько бывает случаев, когда человек, не имеющий на то никакого права, дерзает проповедовать слово Божие, а приводит это не к чему иному, как к самому обыкновенному блуду, потому что он ведет себя неосторожно: проявляет любовь там, где, наоборот, нужно проявлять страх и целомудрие. Вот и заканчивается это страшным падением. Разве не бывает такого, что православный спорит о догматах, а потом сам впадает в ересь? Спорит с сектантом, а в итоге тот его обращает или, по крайней мере, приводит в смущение и заставляет поколебаться.

Во всем этом сквозит гордость. Гордость – причина ложной ревности. Не неопытность, не неведение, а именно гордость. Если бы мы имели смиренный взгляд на самих себя, если бы мы были скромного о себе мнения, то с такой робостью приступали бы к совершению тех или иных добродетелей, что нас нужно было бы иногда и упрашивать. Так многие угодники Божии отказывались от принятия священного сана, например святитель Николай Мирликийский. Значит, от ложной ревности нас избавляет – не буду говорить смиренный – простой, хотя бы в малой степени трезвый взгляд на самого себя.

Но я не хочу охладить вас настолько, чтобы вы сидели сложа руки и боялись за что-либо взяться. Ревность все же необходима, только нужно стараться, чтобы к ревности не примешивалась гордость. Нельзя впадать в противоположное ревности состояние – безразличие к православным догматам. Сейчас многие говорят, что все равно, как верить, лишь бы жить нравственно. Это ложь. Не все равно, как верить. Тот, кто верит неправильно, вовсе не верит: вера у него человеческая, а не дарованная Небесным Богом Отцом, вера от ума, а не от Духа Святого, вера от плоти и крови, если выражаться евангельскими словами. Нужно иметь ревность по правой вере. Нужно, конечно же, иметь ревность и к добродетельной жизни, ибо как вера без дел мертва, так и дела без правой веры мертвы и бесполезны. Необходимо и то и другое, но все должно совершаться осторожно, если так можно выразиться, аккуратно. Может быть, это слово в данном контексте непривычно, но, чтобы объяснить ощущение, с которым христианин должен вести христианскую жизнь во всех ее отношениях, более всего подходит именно оно. Нужно все делать аккуратно, осторожно, по чуть-чуть, пробуя и постепенно продвигаясь. Испытав неудачу в чем-то, не унывать, не отчаиваться, а сделать из этого соответствующие выводы и рассудить, почему это произошло: либо потому, что эта добродетель выше моей меры, либо потому, что я что-то сделал неправильно.

Благодаря такому аккуратному поведению, соединенному с понуждением, мы постепенно будем духовно развиваться и совершенствоваться. Можно даже сказать (хотя и не всегда, но в большинстве случаев именно так и бывает), что признак истинной ревности – это труд, а признак ложной ревности – порыв. Истинная ревность сопровождается постоянным, кропотливым, разумным трудом, а ложная ревность – это скорее мечтания. Она приводит к чрезвычайным усилиям, но они не имеют постоянства, не основаны на терпении. В любом деле, будь то вскапывание огорода или какое-либо ремесло, изучение наук или духовная жизнь, – везде нужно трудолюбие, нужен труд. А когда человек хочет, как говорится, взять нахрапом, то это ревность ложная.

В книге «Афонские подвижники ХIХ века» говорится, что в молитве не нужно искать дарований, что наше дело молиться, а Господь Сам знает что и когда подать: сейчас или в будущем веке. А ищущих духовных дарований постигает гнев Божий. Значит, преуспеяние в молитве – это тоже дар Божий и не надо скорбеть, что в ней нет продвижения, а просто молиться и бороться со страстями? Может, действительно, это гордость – скорбеть о том, что молитва совсем плоха?

Я думаю, что мы должны изо всех сил стараться всё делать правильно. А когда и что нам подаст Господь, от нас не зависит. Наше дело трудиться, а много или мало мы приобретем, это уже зависит от благословения Божия.

И вообще лучше думать не о том, чтобы достигнуть в молитве преуспеяния или какого-то высокого состояния, а о том, что с нами будет в вечности. Тогда, уверяю вас, и благодати будет больше.

У моих православных знакомых в квартире устроен целый склад ненужных вещей: коробки, палки, тряпье, старая мебель – так что и пройти трудно. Когда я приезжаю к ним в гости, то ночевать мне приходится посреди всего этого. Хозяева ссылаются на отсутствие времени, говорят: «Все это неважно, главное – спасти душу» – и массу времени проводят в церкви. Правильно ли они рассуждают?

Я думаю, что они проявляют ревность не по разуму, но обижать людей обличением не нужно. Хотят – пусть живут в грязи. Может быть, со временем ревность немножко остынет, наведут порядок. Есть женщины, которые готовы в церкви дневать и ночевать, пренебрегая своими домашними обязанностями, – это неправильно. Но неправильно и то, когда домашнему уюту придают чересчур большое значение, делают из квартиры своего рода идола. Тут нужно знать меру.

Исаак Сирин говорил: «Кто не будет иметь больших искушений, тот не будет иметь великих дарований». Но ведь мы стараемся всячески избегать искушений, значит, у нас не будет и благодатных даров?

Преподобный Исаак говорит это в утешение тем подвижникам, которые испытывали непостижимые для нас искушения – такие, которые не может вместить человеческий ум. Это относится совсем не к нам. Нам нужно бежать от искушений, бороться с помыслами, бояться греха, а не храбриться. Мы и малых искушений не можем выдержать, а хотим подражать Исааку Сирину.

Знаем ли мы, что такое большие искушения? Вот пример. Преподобный Иоанникий Великий как-то во время путешествия зашел в один женский монастырь. В этой обители жила монахиня, у которой была невыносимая блудная брань – такая, что она хотела бросить монастырь и уйти в мир. Ее старица поведала об этом Иоанникию Великому. Тогда он сказал монахине, которую одолевало искушение: «Чадо, положи свою руку на мою шею». Та положила, он помолился о том, чтобы ее блудная брань перешла на него, и почувствовал от брани такую муку, что стал искать смерти. Он не хотел покончить жизнь самоубийством, а искал того, чтобы его разорвал зверь. Нашел в пещере огромного спящего змея и стал будить его палкой, чтобы тот его проглотил. Через это прикосновение блудная брань перешла на змея, и он издох. А мы хотим больших искушений! Мы и малых-то не можем выдержать: хотя бы на муху не рассердиться, которая по комнате летает.

Когда один подвижник спрашивал Варсонофия Великого, какие у того были искушения, святой старец сказал: «Твой слух этого не понесет, ты даже слышать не сможешь о том, что я выдержал». И рассказал ему только об одном: у него была такая брань, что он не мог принимать никакой пищи. Он вкушал кусочек хлеба или сухарь в день, а диавол внушал ему мысль, что он не нуждается в пище, и так устраивал, чтобы у него началась рвота и он изверг этот сухарь. Это продолжалось на протяжении многих дней. С одной стороны, немощь, истощение, с другой – как бы постоянная болезнь. Но Варсонофий Великий, тем не менее, не поддавался этому соблазну и продолжал вкушать установленную для себя норму пищи. У него было так много искушений, что даже рассказывать страшно.

Надо нам думать не о дарованиях, а о вечной жизни. А мы о ней совсем не думаем. Сама мысль о вечной жизни, о том, для чего мы живем и что нас ждет, – уже есть действие благодати. Мы еще не верим по-настоящему, а уже говорим о великих дарованиях.

Бывают люди с характерами тихими и спокойными, а бывают, напротив, с буйными и строптивыми. Сильно ли характер влияет на умное делание?

Человеку нерадивому и тихий характер не принесет пользы. А если человек с буйным характером начнет бороться с собой и понуждать себя изо всех сил, то он, поскольку приложил больше усилий к тому, чтобы победить свои страсти, может получить еще больше благодати, чем тот, кто от природы имеет спокойный нрав. Поэтому в конечном счете все зависит от произволения человека, а произволение на то и произволение, чтобы ни от чего не зависеть: ни от погоды, ни от воспитания, ни даже от характера. Бывали случаи, как мы знаем из церковной истории, когда страшные разбойники и убийцы каялись. А случалось и наоборот: люди добродетельные, воспитанные в христианских семьях, жили нерадиво и не получали от своего христианского воспитания никакой пользы.

Если добродетель дается человеку без труда, к примеру, я человек абсолютно нежадный, то она не засчитывается, так как если бы за нее пришлось много трудиться?

Да, это так, но это не значит, что нужно приучить себя к жадности и потом победить, чтобы это засчиталось. Если у тебя есть такая добродетель от природы, то и сохраняй ее, бойся ее потерять, потому что ее ведь и потерять можно. Но, конечно, больше получит человек награды, когда он борется со своими страстями. Хотя об этом думать не нужно, что больше я получу. Если я, допустим, очень страстный человек, то я же не буду превозноситься над человеком чистым, бесстрастным, потому что он от природы добрый и говорить: «Вот, ему легко, а вот я-то получу награду». Это же глупо было бы, так ведь? Мы боремся со страстями, не сравнивая себя с другими людьми.

Скажите, как проявляется духовное неофитство и что приобретается человеком, когда это проходит?

В самом понятии «неофитство» ничего плохого нет. Неофит – это новообращенный. Но в переносном, ироническом значении этого слова отражаются издержки неофитства, с которыми можно встретиться в наше время. Неофитство проявляется в том, что мы всех осуждаем, видим во всех, в священниках и окружающих нас людях, недостатки, и еще в том, что мы всё якобы знаем, то есть в нашей чрезмерной ревности. Самоуверенность – вот что такое неофитство в плохом смысле слова.

Мой духовник исцелил меня от одного из проявлений неофитства следующим образом. Я прочитал о канонических иконах, немного о них узнал, преимущественно внешнее, и везде говорил: «Вот это – каноническое, а это – не каноническое». А он был очень мирный, сдержанный человек, долго терпел всякие мои недостатки и редко меня обличал. Однажды он кормил меня у себя в келии. Открыл рыбные консервы и говорит мне: «Кушай, они канонические», хорошие, мол. И мне больше это слово не захотелось употреблять.

По какой причине перед исповедью бывает волнение, страх, неясное переживание? Ты сам не можешь понять, почему это чувство возникает. Оно все нарастает, так что боишься и на исповедь идти, но не из-за того, что хочешь скрыть свои грехи.

Если человек не боится скрыть грехи, а просто со страхом идет на исповедь, то это, может быть, даже и хорошо. Это естественно, потому что, когда мы делаем ответственное дело, от которого зависит наша жизнь, мы переживаем. Я не вижу в этом ничего плохого. Если это волнение препятствует нам открывать грехи, а тем более вообще прибегать к исповеди, то это нехорошо. А волнение, которым сопровождается исповедь, мне кажется естественным. Естественно и волнение, которым сопровождается причащение.

Другое дело, когда волнение доходит до крайней степени: до экзальтации, до перевозбуждения. А когда все в меру и ты владеешь собой, тогда мне кажется, что это если и не что-то особенно хорошее, то просто естественное человеческое переживание события, которому мы придаем большое значение. Может быть, так волноваться отчасти и хорошо. Это признак того, что человек относится к исповеди серьезно.

Источник