Авторы песни — Игорь Слуцкий и Вадим Цыганов. Речь в песне идет не о золотых куполах на православных храмах, а о тюремных наколках с куполами: «Золотые купола на груди наколоты, только синие они и ни крапа золота».
Как известно, каждая тюремная татуировка имеет особое значение. Так, количество куполов означает число «ходок» или, реже, количество лет заключения. Возможно, в песне есть упоминание еще одной татуировки: «Был туз бубновый на спине, а стал в ногах туз крести». Бубновый туз — символ карточного шулера высокой квалификации.
Есть и другое толкование этой фразы: раньше заключенным нашивали на спину ромб (желтый или черный), чтобы охране при побеге заключенного легче было попасть в цель. Про такого человека говорили: теперь ему светит «Владимирская дорога» и «бубновый туз на спину», подразумевая дорогу на каторгу. Также «прилепить бубнового туза» означало отправку в колонию особого режима, где отбывают срок особо опасные рецидивисты, в том числе и по расстрельным статьям. Что из этого имел в виду автор текста — точно неизвестно. Но люди, побывавшие в местах заключения, ценили песню в том числе и за внимательное отношение к лагерным традициям.
Говорят, что «Купола» — одна из композиций, которую Круг любил петь в компании друзей. После гибели Михаила песню не забыли: ее по-прежнему с удовольствием поют и в местах заключения, и на воле. «Золотые купола» оказались, вероятно, последним из больших хитов, записанных шансонье. В 2002 году песня вышла уже на посмертном альбоме «Посвящение». Видеоклип, в котором золотые купола церквей контрастировали с теми, что «синие и ни крапа золота», появился уже после смерти Круга.
Мне доводилось неоднократно бывать на праздничных концертах в исправительных учреждениях, когда песни исполняли сами зеки. Без этой песни ни одно подобное мероприятие не обходилось. Без преувеличения можно сказать, что она одна из самых любимых у нынешнего поколения сидельцев. «Мурка» или «Гоп со смыком» остались в прошлом веке.
«СИНИЕ ОНИ!»
Да, тюремная татуировка, в отличие от салонной, имеет ярко выраженный светло-синий цвет. Ведь при ее творческом изготовлении используются чернила или жженая резина с каблука. Вот и получается такой специфический цвет, особенно со временем.
НА БИС
ЗА ЦЕРКВИ НА ТЕЛЕ ПРИДЕТСЯ ОТВЕТИТЬ
Сейчас времена несколько изменились. Размылись, разжижились понятия, а татуировок теперь на вполне «гражданских» людях столько, что им позавидовали бы индейцы Полинезии. Поэтому и в зоне никто особо к татуировкам не докапывается.
Но! Все это не касается портачек с церквами и куполами. Такие изображения до сих пор святы для криминального мира. Их надо заслужить годами безупречной отсидки. Не ссучиться, терпеть, не просить. Просто так колоть церкви с куполами нельзя ни в коем случае. Придется ответить на нательный «базар».
ЛЮБИМАЯ
В последние годы перед своей смертью он работал, как белка в колесе бегает. Без продыху. Популярность отняла у него почти всю личную жизнь. Даже выпить никак не получалось. Из-за плотного концертного графика в группе Круга три года действовал сухой закон.
Скорее всего, популярность лишила Круга, помимо всего прочего, и жизни. Зависть он вызывал черную.
Люблю музыку различных жанров, в том числе иногда слушаю шансон. Вообще из русского нравится Машина Времени, ДДТ, Воскресенье, Сукачев, Кучин. И вот решил послушать его величества Круга. Начал естественно с самой известной песни. Буду признателен, если кто-то расскажет ее смысл, что автор хотел в ней передать? Что означает татуировка с куполами и собор без крестов?
В песне есть только фраза: Золотые купола На груди наколоты Только синие они И ни крапа золота. Про собор без крестов НИ СЛОВА.
Дом казенный предо мной Да тюрьма центральная Ни копейки за душой Да дорога дальняя
Над обрывом пал туман Кони ход прибавили Я б махнул сейчас стакан Если б мне поставили
Ночью в церкви ни души Волки в поле воют А под расстрельную статью Ямы быстро роют
Что же не хватало мне Все теперь на месте Был туз бубновый на спине А стал в ногах туз крести
Золотые купола Душу мою радуют А то не дождь А то не дождь Слезы с неба капают Золотые купола На груди наколоты Только синие они И ни крапа золота И ни крапа золота
Над обрывом на краю Сердце дождь охватит Жизнь босяцкую мою Кто переиначит
Кто стакан мне поднесет Кто свечу погасит Кто простит и кто поймет И кто по мне заплачет
Золотые купола Душу мою радуют А то не дождь А то не дождь Слезы с неба капают Золотые купола На груди наколоты Только синие они И ни крапа золота И ни крапа золота
Золотые купола Душу мою радуют А то не дождь А то не дождь Слезы с неба капают Золотые купола На груди наколоты Только синие они И ни крапа золота.
Слушайте подряд все его песни, их не так уж и много.
Каких только беретов ни существует в вооруженных силах нашего государства: и голубые, и черные, и краповые, и зеленые, и т.д. Однако из всех этих головных уборов особо ценным принято считать именно краповый берет, заслужить который можно только лишь путем сдачи сложнейших нормативов, которые под силу далеко не каждому!
Примечательно, что про краповый берет слышали практически все, а вот сказать, что именно означает слово «краповый» могут, вероятно, единицы!
Итак, почему же краповый берет имеет такое название?
Рассуждаем логически: рассмотрев все остальные береты можно сделать вывод, что название определяет головной убор по цветовому признаку (прим. голубой берет, черный берет и т.д.). Следовательно, прилагательное «краповый» точно так же должно символизировать какой то цветовой оттенок.
Итак, существует растение, под названием «марена красильная». Своим именем марена обязана корню, который в далеком прошлом использовался по всему миру в качестве красителя. Толченый корень давал ярко-красный цвет, которым красили всё от элементов одежды, до элементов росписи.
Движемся дальше! Вы прекрасно знаете, что многие слова в русском языке заимствованы из языков иностранных (прим. жалюзи, бизнесмен, маркетинг и т.д.). Так вот растение, именуемое у нас «мареной», в немецком языке называется «Кrapp».
Отсюда и начинается история названия берета: сначала в нашем языке появилось слово «крапп», обозначающее название красящего вещества ярко-красного цвета, а затем появилось прилагательное «краповый», обозначающее темный оттенок красного цвета!
«И ни крапа золота»: священники не против современных храмов, но русско-византийское уныние сильнее
Почему большинство церквей программы «200 храмов» в Москве — гигантские однотипные постройки, которые невозможно протопить
В последнее десятилетие Москва демонстрирует самые высокие темпы строительства храмов в своей истории. До этого церкви так же динамично возводили только в 1680-е годы. В ходе реализации программы «200 храмов», стартовавшей в 2011 году, в Москве стали одна за другой появляться гигантские и однотипные постройки. Хотя сами священники вовсе не против нового и прогрессивного дизайна. Некоторые даже предлагают свои концептуальные решения. Правда, реализовать их все сложнее — до окончания программы остается всего 30-40 храмов. Удастся ли в оставшееся время создать выразительный нетиповой проект, Daily Storm выяснял у архитектора Даниила Макарова, участника программы «200».
— Когда прогуливаешься по разным районам Москвы, то складывается впечатление, что нынешняя церковная застройка везде очень шаблонная, громоздкая.
— И почти всегда скучная и неуместная.
— То есть так и есть?
— В общем и целом — да. Программа «200 храмов» задумывалась как масштабный проект по быстрому возведению недорогих храмов шаговой доступности. Формально в Москве не так уж мало церквей, но до начала программы большинство из них находились в центре, где малая плотность жителей, а в спальных районах храмов действительно не хватало. Хотя, на наш взгляд, 100-150 сооружений было бы вполне достаточно.
Сейчас можно выделить четыре этапа развития этой программы. Сначала решили строить типовые храмы из бетонных панелей, простые в сборке. В качестве шаблона взяли усредненный вариант соборов XVI века. Но скоро стало понятно, что это совсем не дешево: небольшой объем строительства не давал экономии на тираже, в итоге храмы получались дорогими и безликими.
Потом решили отбирать лучшие авторские проекты. И это тоже оказался тупиковый путь. В качестве образцов чаще использовались маловместительные и высокие исторические храмы, которые сложно содержать приходу. Третий этап — храмы-комплексы, которые реагируют на городскую среду и пытаются как-то оптимизировать пространство вокруг себя (например, церковь на Ходынском поле — «кубический» храм перед «кубическим» торговым центром). Они выглядят интереснее, но все еще придерживаются исторических форм. Сейчас четвертый этап: архитекторы посмелее экспериментируют с дизайном. Так появляются проекты типа храма на Верейской улице или недавний проект храма Воздвижения Креста Господня в Митине.
— Кто финансирует строительство храмов и откуда на это берутся деньги?
— В столице при патриархии создан Фонд поддержки строительства храмов города Москвы, но из него оплачивается только разработка проекта. На строительство же настоятель часто вынужден искать деньги сам. И это большая боль. Век спонсоров проходит, приходится собирать деньги краудфандингом или сотрудничать с мелким бизнесом. Иногда формируются фонды или храм берет под опеку крупная корпорация, например, «Росатом» (как в случае Казанского храма в Дивееве).
Кроме того, все храмы, которые строятся по программе «200», — они здоровые, и у них есть два больших недостатка: здания совершенно не «гибкие», их сложно реконструировать в случае роста или сокращения прихода. А второе — они не энергоэффективны. Приход, вместо того чтобы развиваться и выстраивать собственную экономику, тратит огромные деньги на содержание храма. Нужно протопить гигантскую высоту и площадь. Из-за чего многие приходы находятся на грани выживания.
— А бывает такое, что приходит частное лицо и заказывает себе церковь, при этом не чуждаясь каких-то новых решений?
— Сейчас такие заказчики появляются. Чаще всего это люди из IT-структур. Они выросли крупными специалистами и где-нибудь на малой родине хотят построить небольшую церковь. И иногда выбирают современные проекты.
— А как священники относятся к вашим проектам: поддерживают, проклинают?
— Священники, кстати, стали более открыты. На мой взгляд, основное, что мешает заниматься современным строительством, это самоцензура на всех уровнях. Если священник хочет современный храм, он трижды подумает, как отреагирует начальство и нужно ли ему срывать сроки из-за долгих согласований. Епископ, когда одабривает проект, также подумает: повлияет это на его репутацию или нет. И так на всех ступенях.
Когда я подавал проект храма в Северном Тушине, финансово-хозяйственное управление РПЦ утвердило его почти сразу, даже сказали: «Отлично, нужно больше простых и экономичных решений». А в Мосархитектуре напряглись: «Пройдет ли, одобрят ли в РПЦ?»
На самом деле, в церковной среде с удовольствием обсуждают проекты. Иногда сами настоятели предлагают какие-то нестандартные вещи. Например, в деревне Ефимово Московской области священник очень хотел сделать часовню с раскрывающимся низом, что позволило бы летом проводить богослужения на улице, а часовню в таком случае превратить в алтарь.
Патриарх тоже, судя по всему, открыт к новым работам. Проекты храма в Северном Тушине и православной церкви в Рейкьявике были одобрены без проблем.
— Насколько вообще конкурентен рынок церковной архитектуры? Одни ли и те же люди получают заказы?
— Да, есть костяк архитекторов. Отчасти это понятное устройство рынка: заказчик не пойдет к неизвестному мастеру. А светские архитекторы вытеснены из конкурса культурной ситуацией в церкви, где главенствует запрос на возведение старых форм.
— И все-таки, если церковь не против новых решений, почему так сложно преодолеть историзм?
— Даже если бы в СССР не было периода гонения и атеизма, мы все равно бы пришли к тому, что в 90-е мы воспроизводим исторические стили. Это одно из направлений постмодернизма. Следование историческим постройкам — достаточно крупное течение во всем мире, начиная с 80-х годов. Во-вторых, гонения кончились, и церковь, «израненная», стала приходить в себя, отсюда — ностальгия по дореволюционному времени и желание восстановить утраченную культуру. Наконец, в условиях пестрой разнородной городской среды, каждое направление выбрало себе отличительный, знаковый стиль. Все аэропорты — это хай-тек, офисы — «модернизм», банки позволяют себе игру с элементами исторических фасадов. Для православных храмов идеальной находкой также стало строительство в исторических стилях. Долгое время стратегия работала, пока не столкнулась с современной реальностью: ростом тарифов, экономикой прихода, наличием внехрамовой приходской активности.
— Храмы по вашим проектам действительно более компактные. Это признак того, что приход редеет?
— Нет, большинство проектов подготовлено для сельской местности. Поэтому вместимости в 100-200 человек вполне достаточно.
Есть заказчики и архитекторы, которые пытаются тягаться высотой храма с высотой окружающих домов. Но в информационный век важен не размер храма, а вся ли информация о нем есть в Google и «Яндексе».
— А вы не думали создать проект для иных религиозных организаций, тех, кого в народе попросту называют сектами? Анастасийцев, кришнаитов, пятидесятников?
— В силу личных мировоззренческих причин, наверно, я смог бы проектировать культовые сооружения только для христианских конфессий.
— За этот год можно выделить три крупных события, связанных с церковным строительством: митинги за сквер в Екатеринбурге, обсуждение парка «Патриот» и планы по созданию «православного Ватикана» в Сергиевом Посаде.
Вы следили за ситуаций в Екатеринбурге? Как вам храм?
— Обычное русско-византийское уныние.
— Откуда появляется конфликт с парковыми зонами, почему РПЦ каждый раз так тянет на природу?
— Дело в том, что земля стоит на балансе у города, а город – это бюрократический аппарат. Он выделяет под храм некоторую территорию, и как правило делает это исходя из того, что где-то в этом районе должен быть храм. Плюс он отдает земли, которые легче всего передать, где не нужно ничего сносить и что проще всего оформить документарно. У москвичей, кстати, по всем опросам, зелень является особой ценностью, несмотря на то что Москва — один из самых зеленых городов, просто он не очень благоустроенный. Из-за этого довлеет агрессивная среда, и кажется, что за зелень нужно сражаться. Пока церковные архитекторы не научились улаживать конфликты с местными жителями, сейчас недовольствам противопоставляются «сорок сороков», заборы и ЧОП.
Но есть и такие храмы, которые вытесняют не парк, а промзону. В том же Тушине несколько объектов строятся на необлагороженных массивах. Проект, в котором участвую я, возводится на месте, где когда-то был метрогородок, а сейчас там бетонный забор, куча песка и разруха.
Причем у нас есть обязательные условия — мы не ставим забор и делаем пространство, полезное для всех горожан. Если при храме есть выставочный зал или кафе с хорошей монастырской выпечкой, почему бы не сделать их доступными для всех.
— Храм Вооруженных сил в парке «Патриот». Обычно камуфляж маскирует объект, но здесь храм в милитаристской окраске очень крикливо заявляет о себе. Нормально ли это — создавать тематические храмы? Можно построить церковь в честь автомобилистов, они тоже любят иконки.
— Если быть оптимистом, я думаю, что это символ закрытия церковного постмодернизма. Открылся он возведением храма Христа Спасителя. Возможно, таким же крупным, ярким сооружением и закроется. Вообще сложно представить более бессмысленное сооружение, несмотря на то, какое обилие смыслов в него вложили.
— А по поводу Сергиева Посада? Ходят какие-то разговоры о будущем «православного Ватикана»?
— Вся информация только из СМИ. Но у священников, которые курируют этот проект, энтузиазма много. По понятным причинам, проект пока не показывают, скорее всего, он вызовет бурю критики. Вероятно, стоит ожидать чего-то имперского и пафосного. Того, что уже мало кто любит в архитектурной среде.
— Нет ли опасения, что если увлечься новыми смелыми проектами, церковь превратится в очередное «модное пространство», где здорово делать селфи, прийти «почилить» и так далее?
— Мне кажется, мы не пойдем по этому пути. В Советском Союзе мы пережили эпоху модернизма без храмов, и я не уверен, что ее возьмутся реставрировать. Скорее, будем работать с тем контекстом, который есть, и постараемся преодолеть наследие постмодернизма. По нашим исследованиям, в Москве сохранилось около 330 храмов с XV по начало XX века и уже больше 350 храмов, которые построены за три последних десятилетия. В целом же сейчас актуален тренд на минимизацию декоративных деталей, устойчивое развитие и создание приходских центров.
Издание «Daily Storm» зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор) 20.07.2017 за номером ЭЛ №ФС77-70379 Учредитель: ООО «ОрденФеликса», Главный редактор: Сивкова А.С.
Сайт использует IP адреса, cookie и данные геолокации пользователей сайта, условия использования содержатся в Политике по защите персональных данных.
Сообщения и материалы информационного издания Daily Storm (зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор) 20.07.2017 за номером ЭЛ №ФС77-70379) сопровождаются гиперссылкой на материал с пометкой Daily Storm.
*упомянутые в текстах организации, признанные на территории Российской Федерации террористическими и/или в отношении которых судом принято вступившее в законную силу решение о запрете деятельности. В том числе:
