Что говорил маяковский о есенине
Что говорил маяковский о есенине
Воспоминания Владимира Маяковского о Сергее Есенине. Из статьи «Как делать стихи?».
. Потом стали попадаться есенинские строки и стихи, которые не могли не нравиться, вроде:
Милый, милый, смешной дуралей… и т. д.
Небо — колокол, месяц — язык… и др.
Есенин выбирался из идеализированной деревенщины, но выбирался, конечно, с провалами, и рядом с:
Мать моя родина,
Я большевик… —
появлялась апология «коровы». Вместо «памятника Марксу» требовался коровий памятник. Не молоконосной корове а-ля Сосновский, а корове-символу, корове, упёршейся рогами в паровоз.
Мы ругались с Есениным часто, кроя его, главным образом, за разросшийся вокруг него имажинизм.
Потом Есенин уехал в Америку и ещё куда-то и вернулся с ясной тягой к новому.
К сожалению, в этот период с ним чаще приходилось встречаться в милицейский хронике, чем в поэзии. Он быстро и верно выбивался из списка здоровых (я говорю о минимуме, который от поэта требуется) работников поэзии.
В эту пору я встречался с Есениным несколько раз, встречи были элегические, без малейших раздоров.
Я с удовольствием смотрел на эволюцию Есенина: от имажинизма к ВАППу. Есенин с любопытством говорил о чужих стихах. Была одна новая черта у самовлюблённейшего Есенина: он с некоторой завистью относился ко всем поэтам, которые органически спаялись с революцией, с классом и видели перед собой большой и оптимистический путь.
В этом, по-моему, корень поэтической нервозности Есенина и его недовольства собой, распираемого вином и чёрствыми и неумелыми отношениями окружающих.
В последнее время у Есенина появилась даже какая-то явная симпатия к нам (лефовцам): он шел к Асееву, звонил по телефону мне, иногда просто старался попадаться.
Он обрюзг немного и обвис, но всё ещё был по-есенински элегантен.
Последняя встреча с ним произвела на меня тяжёлое и большое впечатление. Я встретил у кассы Госиздата ринувшегося ко мне человека, с опухшим лицом, со свороченным галстуком, с шапкой, случайно держащейся, уцепившись за русую прядь. От него и двух его тёмных (для меня, во всяком случае) спутников несло спиртным перегаром. Я буквально с трудом узнал Есенина. С трудом увильнул от немедленного требования пить, подкрепляемого помахиванием густыми червонцами. Я весь день возвращался к его тяжёлому виду и вечером, разумеется, долго говорил (к сожалению, у всех и всегда такое дело этим ограничивается) с товарищами, что надо как-то за Есенина взяться. Те и я ругали «среду» и разошлись с убеждением, что за Есениным присмотрят его друзья — есенинцы.
Что говорил маяковский о есенине
Владимир Маяковский и Сергей Есенин в массовом сознании почему-то оказались самыми ярыми антагонистами ХХ века. Это можно объяснить тем, что поэты были крупнейшими литературными фигурами своего времени, такими непохожими друг на друга.
Существует множество легенд о поэтических (и не только) схватках Есенина и Маяковского. Одна из них основана на реальной истории: в 1923 году оба поэта выступали на поэтическом вечере, посвященном открытию занятий в Литературно-художественном институте имени В. Я. Брюсова. И под конец мероприятия Маяковский и Есенин начали по очереди представлять свои произведения, точно соревнуясь друг с другом. Время шло, и этот эпизод стали пересказывать как напряженное противостояние «последнего поэта деревни» и «первого поэта революции», полное едких комментариев, громких заявлений и обоюдной ненависти друг к другу, — что совсем далеко от правды.
Владимир Маяковский и Сергей Есенин в массовом сознании почему-то оказались самыми ярыми антагонистами ХХ века. Это можно объяснить тем, что поэты были крупнейшими литературными фигурами своего времени, такими непохожими друг на друга.
Существует множество легенд о поэтических (и не только) схватках Есенина и Маяковского. Одна из них основана на реальной истории: в 1923 году оба поэта выступали на поэтическом вечере, посвященном открытию занятий в Литературно-художественном институте. И под конец мероприятия Маяковский и Есенин начали по очереди представлять свои произведения, точно соревнуясь друг с другом. Время шло, и этот эпизод стали пересказывать как напряженное противостояние «последнего поэта деревни» и «первого поэта революции», полное едких комментариев, громких заявлений и обоюдной ненависти друг к другу, — что совсем далеко от правды.
Маяковский был противником имажинизма, но не Есенина. Его он во враждебном литературном направлении выделял как талантливого поэта. «Мы ругались с Есениным часто, кроя его главным образом за разросшийся вокруг него имажинизм», — вспоминал он.
В мае 1922 года Маяковский в разговоре с журналистами рижской газеты сказал, когда речь зашла об имажинистах: «Из всех них останется лишь Есенин».
«Что ни говори, а Маяковского не выкинешь. Ляжет в литературе бревном, и многие о него споткнутся», — говорил уже Есенин о своем «заклятом друге».
Судя по воспоминаниям Маяковского, в их отношениях были и совсем мирные периоды: « В эту пору я встречался с Есениным несколько раз, встречи были элегические, без малейших раздоров». Есенин даже почти присоединился к ЛЕФу, но его остановило несогласие Маяковского на вступление в объединение всей группы имажинистов.
Писатель Матвей Ройзман рассказывал, что в редакции журнала «Новый мир» наблюдал, как Маяковский громко хвалил в секретариате стихи Есенина, завершив свою рецензию фразой: «Смотрите, Есенину ни слова о том, что я говорил».
«Чертовски талантлив» — так Маяковский отзывался о Есенине, по воспоминаниям поэта Николая Асеева.
Впрочем, поэты действительно часто критиковали творчество друг друга: вступали в споры, обменивались саркастическими письмами и даже упоминали друг друга в эссе.
Есенин и Маяковский. Последняя встреча
Есенин увидел Маяковского возле Малого театра. Это был октябрь, странный месяц, когда, вдруг, солнце и почти тепло, а на смену приходит ледяной ветер, и тут же тучи над Москвой.
С Есениным было несколько приятелей-забулдыг, с Маяковским томные девушки. Есенин знал, что Маяковский жадноват и сразу достал пачку денег из кармана, и предложил пойти посидеть, поговорить.
Маяковский внимательно посмотрел Есенину в глаза, у того были спокойные глаза, хотя лицо несколько опухло.
В свои тридцать лет Есенин видел так много, как мало кто из живших людей. Он видел царскую семью, читал стихи царице и ее дочерям, он видел, как рожает в поле крестьянка, он видел европейских аристократов и великих писателей с поэтами, он видел убийц-чекистов. Есенин видел тех, кто на дне, и каждый день опускался на это дно, и видел тех, кто на самом верху.
И Есенин подумал, что они уже мертвецы, эти двое молодых людей, а потому ничего не боятся.
А за день до этой встречи Есенин общался с очередным психиатром, но он не очень любил отечественных психиатров, западные, к которым его водила Айседора, были лучше. Они были лучше потому, что Есенин для них был просто добрый молодой человек, которому они хотели помочь, и помогали, как могли. А для местных психиатров Есенин был самым известным и популярным человеком в русской части СССР.
Есенин был невероятно популярен, и психиатры не намеренно, но пытались ломать его, им было это приятно, такой популярный человек и в их руках.
Есенин помнил как художник, внешний вид, запахи, манеру вести себя тысяч известных людей. И никого из них он не ставил выше себя. И потому он смотрел на Маяковского печально, но с чувством превосходства.
Маяковский бросил взгляд на пачку денег в руках Есенина, пробормотал, что он занят, девицы смотрели на Есенина с любопытством и ревностью, ибо они любили стихи Маяковского.
Есенин повернулся и пошел прочь, забулдыгам дал денег и велел принести в квартиру водки и закусок. Но ведь не нужна была ему водка, уже не спасала. Он боялся пить. Пил пиво, чтобы контролировать себя и все, что происходит вокруг.
Он поднял от ветра воротник, заложил руки за пояс своего изящного пальто, и шел один по Москве, любя этот город, как живое существо.
Маяковский опишет эту последнюю встречу, напишет, что отказал Есенину в общении, но чтобы оправдаться напишет, что Есенин уже потерял облик человеческий. Но тогда он оставил томных девиц и догнал Есенина, когда тот спускался в дорогой кабак.
Есенин увидел Маяковского, не очень удивился, и не очень обрадовался, был порыв. Но не более. Ведь он знал, что Маяковский гений, тот писал в свое время гениальные стихи, и Маяковский признавал среди пишущих поэтом только Есенина.
Это было роскошное заведение, масса зеркал, изящные тонкие перегородки, настоящие старомосковские официанты. Им принесли пиво, мелко нарезанную копченую рыбу.
— А ведь этого ничего скоро не будет, кивнул вокруг себя Есенин,- будет серое все.
Маяковский, которого преследовал страх сойти с ума, передернул плечами. И словно защищаясь, сказал: « Ну не вам Сергей осуждать сумасшедших, вся Москва говорит о том, что вас лечат, говорят, сам Бехтерев лечит».
У Маяковского был «профессиональный» интерес, он пару раз видел могучего старика, психиатра Бехтерева и с трудом подавил в себе желание подойти к нему и рассказать о своих проблемах.
— Вы же знаете, я русский дворянин, но безразличен к России, лошадь – это я. – Сказал Маяковский.
Есенин потер лоб. И сказал: « Но ведь это конец?»
— У меня была еврейка, у вас была еврейка, я свою отдал в хорошие руки, а вы все при своей? Она же уродлива!
— Вы же знаете, Есенин, что у меня другие женщины, а Лиля просто очень сильная, она не боится жизни, она везде своя, она радостная такая… И у нее изощренный ум.
Они еще посидели минут десять, два одиноких русских гения. Уходя, Маяковский сказал в пространство: « А Бог ведь есть, он в наших стихах»
После смерти Маяковского Цветаева написала о встрече поэтов на том свете:
Зерна огненного цвета
Брошу на ладонь,
Чтоб предстал он в бездне света
Красный как огонь.
Советским вельможей,
При полном Синоде.
— Здорово, Сережа!
— Здорово, Володя!
— Так стало быть пожил?
— Пасс в некотором роде.
. Негоже, Сережа!
. Негоже, Володя!
Опухшая рожа.
С тех пор и на взводе?
Негоже, Сережа.
— Негоже, Володя.
Мост новый заложен,
Да смыт половодьем.
Все то же, Сережа!
— Все то же, Володя.
А певчая стая?
— Народ, знаешь, тертый!
Нам лавры сплетая,
У нас как у мертвых
Прут. Старую Росту
Да завтрашним лаком.
Да не обойдешься
С одним Пастернаком.
Хошь, руку приложим
На ихнем безводье?
Приложим, Сережа?
— Приложим, Володя!
(В кровавой рогоже,
На полной подводе. )
— Все то же, Сережа.
— Все то же, Володя.
А на могиле Есенина застрелилась Галина Бениславская, которая служила в НКВД. И подруга Маяковского Лиля Брик дружила с НКВД, но она не застрелилась, она написала умное письмо Сталину, после чего Маяковского стали издавать огромными тиражами, половину этих денег по завещанию получала Лиля Брик, она стал богатой женщиной.
Какие реально были взаимоотношения Есенина и Маяковского
Всё было гораздо интересней…
Не могли терпеть друг друга?
— Пари держу, что вы эти лапти да петушки-гребешки бросите!
Маяковский в цилиндре
Отметил тогда Маяковский. И действительно, вскоре Есенин щеголял в цилиндре и перчатках лаечных, скинув с себя рубашку русскую. Именно после революции Есенин узнал, что такое настоящая слава. По воспоминаниям современников поэты часто вспоминали друг друга.
Есенин на пике славы
«. Чего-чего, а Маяковского не выкинешь. Ляжет в литературе бревном, и многие о него споткнутся».
Маяковский в диалоге о имажинистах:
«Из всех них останется лишь Есенин».
И был прав. Есенина знают все, а его друзей-имажинистов вспоминают лишь благодаря его персоне. Вряд ли рядовой гражданин знает, кто такие Мариенгоф, Шершеневич, Рюрик Ивнев и др.
Уже после революции и приезда Есенина из Америки
А в последние годы жизни многие подмечали, что Есенин к Маяковскому тянулся. Хотел, чтобы их свели, об этом просил Катаева. Иногда показывал «свою любовь» в своей есенинской манере:
«А морду пойдём бить к Маковскому».
Кончина Есенина расстроила Маяковского
Хотя Маяковский неоднократно поднимал вопрос, что Есенину нужно помочь – вытащить его из цепких лап зелёного змия, дальше слов это не зашло. Его убеждали не соваться в это дело:
«За ним присмотрят его «есенинцы», нечего тебе лезть туда».
Друзья-есенинцы не присмотрели, поэтому мы имеем такой печальный финал. Сергей Есенин вообще был человек неудержимый и вряд ли послушал даже Маяковского. Это могло разозлить его ещё больше. В то же время, узнав о кончине «брата по перу» Маяковский не спал всю ночь. Есть воспоминание Лили Брик, которая говорила будто бы Маяковский узнав о смерти Есенина не спал всю ночь и постоянно бормотал «почему», «зачем».
В то же время Маяковский сам напишет в своей книге «Как делать стихи» :
Конец Есенина огорчил, огорчил обыкновенно, по-человечески. Но сразу этот конец показался совершенно естественным и логичным. Я узнал об этом ночью, огорчение, должно быть, так бы и осталось огорчением, должно быть, и подрассеялось бы к утру, но утром газеты принесли предсмертные строки:
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
Вывод
По сути это совершенно два разных по характеру поэта, они противоположны даже в стихах. Есенин лёгок в поэзии и ветренен в жизни. Маяковский новатор в стихах и в тоже время, ранимый в жизни. Не признать большой талант обоих было как минимум глупо.
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Уважаемые друзья!
На Change.org создана петиция президенту РФ В.В. Путину
об открытии архивной информации о гибели С. Есенина
Призываем всех принять участие в этой акции и поставить свою подпись
ПЕТИЦИЯ
Есенин и Маяковский
В ряде воспоминаний находим материал о взаимоотношениях Маяковского и Есенина. Не будем говорить здесь об этом подробно. Отметим лишь один факт. Н. Асеев рассказывает, что Маяковский хотел привлечь Есенина к «Лефу». Состоялась специальная встреча. Но содружество в журнале не состоялось. Мы обращаем внимание не на практическую, а на «психологическую» сторону этого эпизода. Уж на что инакомыслящий, инакопишущий поэт Есенин, но его Маяковский не отвергал.
И. В. Ильинский
С Маяковским
Моя встреча с Маяковским произошла на репетиции «Мистерии-буфф» в «Театре РСФСР Первом» в 1921 году.
Провозглашая современный и «созвучный эпохе» театр, Мейерхольд понимал, что прежде всего для современного театра нужен современный драматург. Такового не было.
«Театру РСФСР Первому» надо было найти своего автора. Мейерхольд обратился к Маяковскому и Есенину.
Напомним, что в то время ни Маяковский, ни Есенин не были признанными поэтами.
Можно сказать, что только часть молодежи любила и начинала идти за этими поэтами.
При этом та часть молодежи, которая признавала Маяковского, отворачивалась от Есенина и наоборот. Это объяснялось тем, что и в то время поэтические платформы у обоих поэтов были разные. Уже тогда, естественно, отчетливо наметилась разница между поэтом-гражданином, поэтом-сатириком, поэтом, реально вышедшим строить жизнь на путях к коммунизму, и поэтом-лириком, поэтом русской души и деревни, поэтом, который кровно и нежно принимал революцию, но который не засучивал рукава, как Маяковский, для повседневной, будничной поэтической работы. Эта разница усугублялась диспутами и поэтическими спорами-поединками между этими поэтами с выпадами друг против друга.
Маяковский считался «футуристом», Есенин — «имажинистом». Но этих двух поэтов объединял бунтарский дух, желание утверждать в жизни свой, новый, неповторимый поэтический стиль. Они хотели вынести свои стихи и читать их на площадях и бульварах, им было душно в поэтических салонах, которыми были различные «кафе поэтов».
Я останавливаюсь на этом, чтобы дать почувствовать то общее, что было в этом брожении в поэзии, и тем, что происходило в театре Мейерхольда. Не мудрено, что Маяковский и Есенин с радостью откликнулись, выразив желание помочь становлению нового театра.
Маяковским была уже написана «Мистерия-буфф». Как известно, это была первая советская пьеса, поставленная на театральной сцене в Петрограде в 1918 году. Через два года Маяковский начал перерабатывать «Мистерию-буфф», приближая ее к сегодняшнему дню, а Мейерхольд решил эту очень трудную для постановки пьесу включить в репертуар «Театра РСФСР Первого» и остановился именно на ней для следующей своей постановки.
Вопрос о пьесе Есенина «Пугачев», которую тоже хотел ставить Мейерхольд, так и не сдвинулся с места, так как Мейерхольд, по-видимому, не смог, даже при своей фантазии, разрешить для себя вопрос о ее конкретном сценическом воплощении. Маяковский же с радостью и с большой охотой сделался соратником Мейерхольда на театральном фронте и оставался верным его другом до самого дня своей смерти. Дружба с выдающимися людьми поэзии, литературы, живописи была вообще характерна для Мейерхольда.
Л. Ю. Брик
Чужие стихи
Глава из «Воспоминаний»
Есенина Маяковский читал редко. Помню только:
Милый, милый, смешной дуралей,
Ну куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?
(«Сорокоуст»)
Н. Ф. Рябова вспоминает, что в Киеве в начале 1926 года, когда он писал стихотворение «Сергею Есенину», Маяковский без конца твердил, шагая по комнате:
Предначертанное расставанье
Обещает встречу впереди.
Она сказала ему:
— Владимир Владимирович, не «предначертанное», а «предназначенное».
Маяковский ответил:
— Если бы Есенин доработал стихотворение, было бы «предначертанное».
При жизни Есенина Маяковский полемизировал с ним, но они знали друг другу цену. Не высказывали же свое хорошее отношение — из принципиальных соображений.
Есенин переносил свое признание на меня и при встречах называл меня «Беатрисочкой», тем самым приравнивая Маяковского к Данте.
Н. Н. Асеев
Воспоминания о Маяковском
И. Л. Луначарская-Розенель
Луначарский и Маяковский
Л. Н. Сейфуллина
Встречи с Маяковским
Как-то, в студеное утро, — числа и месяца не помню, — увидели мы на уцелевшем от наших рук заборе афишу. Она сообщала, что «сегодня, в Политехническом музее, состоится диспут футуристов с имажинистами. От имажинистов выступит Сергей Есенин, от футуристов — Владимир Маяковский. Председательствует Валерий Брюсов». Великое дело для человека — радость. Одно сознание, что сегодня вечером увидим «вживе и въяве» творцов русской поэзии, услышим их живой человеческий голос, согрело нас незабываемым восторгом. Не беда, что не ходят трамваи, что от Усачевки до Лубянки — шесть или больше километров расстояния, что у нас — плохая обувь и за день сильно устают ноги… Можно ли ощущать себя иззябшим, утомленным и бедным, если предстоит такой богатый радостью вечер!
Он появился не на сцене, а в зале, в проходе между последними рядами, вошел внезапно и совершенно бесшумно. Но таково свойство Маяковского, что появление его, где бы то ни было, не могло остаться незаметным. В рядах публики, переполнившей зал, началось какое-то движение, смутный взволнованный шум. Почувствовалось, что вошел в зал человек большой, для всех интересный и важный. Задвигались, начали оглядываться люди, сидящие в первых рядах. Оглянулась и я и увидела лицо, которое забыть нельзя. Можно много подобрать прилагательных для описания лица Владимира Владимировича: волевое, мужественно красивое, умное, вдохновенное. Все эти слова подходят, не льстят и не лгут, когда говоришь о Маяковском. Но они не выражают основного, что делало лицо поэта незабываемым. В нем жила та внутренняя сила, которая редко встречается во внешнем выявлении. Неоспоримая сила таланта, его душа.
Маяковский был одет в неприметную теплую серую куртку до колен, в руках держал обыкновенную, привычную для наших глаз в то время барашковую шапку, стоял неподвижно. Внешне ничем он не отвлекал нашего внимания от происходящего в президиуме, на сцене. Мы только что внимательно разглядывали сидящих там любимых поэтов. Но Маяковский вошел — и для меня лично, как для большинства в зале, исчезли люди, стали неслышными их речи на сцене и смутный шумок в рядах, вызванный появлением Маяковского. Показалось, что на безлюдье стоит один человек в неприметной серой куртке до колен, просто, даже безучастно смотрит вперед, но зорко видит что-то, чего не вижу я. Совершенно необходимо, чтобы он заговорил, сказал, что видит он,- таково было мое ощущение в ту минуту. Приблизительно таково. Трудно поддается словесному изложению мысль, рожденная волнением сердца. А без сердечного волнения не могу я, читатель, вспоминать первую встречу с поэтом Владимиром Маяковским. Ведь я безоговорочной любовью любила поэзию и верила ей. И таких, как я, было большинство в переполненной аудитории. Шумок в рядах присутствующих вырос в шум. Его пронизал чей-то юношеский голос, искренний и звонкий:
— Маяковский в зале! Хотим Маяковского!
И сразу целый хор голосов, нестройный, но убедительно громкий и горячий:
— Маяковский, на сцену! Маяковского хотим слушать! Маяковский! Маяковский! На сцену!
Сильный голос Маяковского сразу покрыл и прекратил разноголосый шум. Он быстро пошел по проходу на сцену и заговорил еще на ходу:
— Товарищи! Я сейчас из камеры народного судьи! Разбиралось необычайное дело: дети убили свою мать.
Не знаю, находились ли в аудитории юристы, но и нам, неискушенным в вопросах юриспруденции, это заявление показалось странным. В рядах началось смущенное перешептывание. Но Маяковский стоял уже на сцене, высокий, всегда «двадцатидвухлетний», видный всем в самом последнем ряду, всем слышный, и продолжал:
— В свое оправдание убийцы сказали, что мамаша была большая дрянь. Но дело в том, что мать была все-таки поэзия, а детки — имажинисты.
В зале раздался облегченный смех. Имажинисты, сидевшие на сцене, буквально двинулись к Маяковскому. Поэт слегка отмахнулся от них рукой и стал пародировать стихи имажинистов. Публика хохотала. Из всех рядов неслись ответные восклицания, замечания, громко бранились имажинисты.
Валерий Брюсов несколько раз принимался звонить своим председательским колокольчиком, потом бросил его на стол и сел, скрестив на груди руки.
Но, пресекая смех и враждебные выкрики и одобрительный дружеский гул, Маяковский грозно и веско говорил о страшном грехе современной русской поэзии, о том, что советская поэзия не смеет, не должна и не может быть аполитичной.
На стол президиума вскочил худощавый, невысокий Есенин. Обозленный совсем по-детски, он зачем-то рванул на себе галстук, взъерошил блекло-золотистые кудрявые волосы и закричал своим звонким, чистым и тоже сильным голосом:
— Не мы, а вы убиваете поэзию. Вы пишете не стихи, а агитезы!
Густым басом, подлинно как «медногорлая сирена», отозвался ему Маяковский:
— А вы — кобылезы…
Чтоб заставить Маяковского замолчать, Есенин стал читать свои стихи.
Маяковский немного постоял, послушал и начал читать свои.